Текст книги "Темница для разума (СИ)"

Автор книги: Елизавета Флоркинголд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 20 страниц)

– Звучит как что-то великое.

– Даже не представляешь насколько.

– Хорошо, я помогу вам, чем смогу.

– Только не говори об этом никому.

– С этим вообще никаких проблем.

– Тогда приходи завтра вечером, сразу после ужина. На сегодня мы закончили, можете расходиться.

***

Кажется, это именно то, чего я ожидал. Что-то загадочное, что-то великое. Что бы оно там ни было, я не думаю, что весь персонал больницы будет меня разыгрывать. Да, Маилз тоже работает с ними, просто сегодня разбирался с новой партией лекарств.

Не знаю, чего теперь жду больше: нового дня практики, или момента, когда увижу это «нечто».

***

Маленькое устройство наконец-то заработало. Оно было похоже на калькулятор, но помимо цифр в верхней части для пароля на нем была клавиатура немного пониже. Все уже ушли, а Картер остался. Они еще не успели опробовать это изобретение тогда, а пароль знали только те, кто уже давно не был в этом подвале.

Он ввел первое, что пришло ему в голову, самое простое.

»…»

Символы потухли. На экране возникли буквы, сами собой.

«На связи»

«Кто ты?»

«На этот вопрос нет однозначного ответа. Вам стоит знать лишь две вещи:

1. Я то, что вы ищите.

2. вы поддерживали мою жизнь здесь, и за это я могу вас наградить.

«Ты живое, у тебя есть разум?»

Вопрос игнорировался существом.

«Скажите, чем я могу вам помочь?»

«Пациенты в этой лечебнице довольно часто бунтуют в последнее время. Нам бы работалось нмного легче если бы»

Экран погас. Картер хотел еще что-то ввести, но существо не давало этого сделать. Оно ответило, не дожидаясь пояснений.

«С завтрашнего дня проблем будет меньше. Им не видать исцеления.»

«Мы что-то можем сделать для тебя?»

«Кровь, как и всегда. Я питаюсь только кровью.»

В этот раз экран выключился с концами. Существо больше не желало говорить.

========== 4.Безумный фокус ==========

Механик и одна из сестер исчезли в дверях, коридор больных снова оказался закрыт. Изолированный мир. Отдельный мир. Их мир.

Историк уже давно привык жить в этом мире. Привык к маленькому коридорчику и белым стенам, к небольшому диванчику и решетках на окнах. Только к одному он все никак не мог привыкнуть: санитары.

Они приходили семь раз в день как минимум, иногда чаще (хах, они каждый день приходили чаще, кого я обманываю?!) и мир рушился. Кто-то боялся встречи с ними, кто-то наоборот – просыпался с улыбкой и дергался после возвращения.

Сегодня он помогал поварам. Историк готовил с душой и даже чувствовал себя свободным, повара относились к нему как к коллеге и забывали, что он душевнобольной. Но это только на время. Стоя над кастрюлей с кашей мужчина вспомнил кое-что: его первые дни в этой лечебнице.

Тогда там были совсем другие больные. Они очень быстро менялись. Видимо, еще были те, которые не боялись Картера, или ему не было дела до пациентов, главное, чтобы они БЫЛИ. Да, тогда им нужна была массовка, чтобы называться клиникой. А потом им понадобилось что-то еще

(кровь)

и калейдоскоп остановился на этих четырнадцати. Тогда он хотел, чтобы его называли Хранителем, Хранителем Историй. До тех пор, пока калейдоскоп не остановился.

Врачи перестали существовать отдельно от больных, теперь их интересы переплелись. Два мира, которые тулились в этой больнице, переплелись между собой, и из этого великого взрыва родилась новая вселенная, что-то управляло ей, оно имело много власти, даже больше чем Картер.

Кстати, что касается Картера, так он сегодня дежурит. После взрыва прошло некоторое время и Историку казалось, что мир установил свои правила. Но вот Картер нарушает одно из них, стоя на пороге их территории.

Мужчина отвлекся от своих раздумий и посмотрел по сторонам. Потеря радио сильно сказалась на пациентах: им сейчас как никогда нужно было поговорить друг с другом, и как назло в это время Картер решил дежурить. Они вели себя очень скованно, даже Артист, а ведь он был любителем веселья. Но хуже всего пришлось 13-му. Он даже не вышел со своей комнаты, настолько боялся сделать что-то не так. Историк направился к нему.

(если ты и правда ХРАНИТЕЛЬ мира, то ДОЛЖЕН ПОДДЕРЖИВАТЬ его в порядке)

– Привет.

– Добрый – 13-й сделал паузу. Он посмотрел в окно, пытаясь понять, как высоко сейчас солнце. Парень был настолько напуган, что боялся даже неправильно ответить. – Доброе утро -наконец-то сказал он.

– Ты весь как на иголках, что случилось? – Историк сел рядом и дружелюбно улыбнулся.

– Сам знаешь.

– Боишься интерна Майлза?

– Нет, – голос перешел на шепот, – Картера. Он так близко, СЛИШКОМ близко.

– Но ведь Картер – просто доктор. Такой же, как и все остальные. – Историк и сам слабо верил своим словам, но все еще улыбался.

– Он не просто врач он… он… – 13-й замолчал.

– Что?

Нервный смешок.

– Просто доктор. Да, сволочь, да, злой, но он просто доктор. Хах, такой же как и все они.

И тут они уже захохотали вдвоем. Хранители могут вторгаться в их мир сколько захотят, но как долго они там продержаться? Картер так и простоит там, он не войдет. Нет, слишком много психов.

– Слишком много психов, для такого гения.

И хотя он сказал свою мысль не до конца, 13-й все понял. Они продолжали хохотать, и мысль о том, что Картер был

(хирургом)

намного опаснее залегла на дно их сознания, но не исчезла с концами.

***

– Забывашка и Соломка.

Больные послушно подошли к двери, как маленькие дети взяли Жанну за руки, и ушли.

Зэд проводила их холодным взглядом. Неужели они думают, что их кто-то ждет? Что они могут быть здоровыми, что все вернется? А что, если их родные не хотят, чтобы те вернулись?

Около пятнадцати минут она просто смотрела в стену.

Нет, они может и хотят, но никто их не выпустит. Им же было четко сказано что они

(мертвые)

больные. Хочешь выйти – выздоравливай, хочешь стать здоровым – уходи от сюда. Это замкнутый круг, нет выбора. Это чистилище, а чем же ему еще быть?

Пять минут она ходила кругами.

Чистилище – это место, где все идет по кругу, где от тебя добиваются

(непонятно, чего они добиваются)

покаянья. Ты не чувствуешь боли, но она, пускай и очень редко, чувствовала. Ее чистилище постепенно превращалось в ад.

Десять минут сидела на диване.

Инсанабили подходит к ней. Странно, разве она не сидит около Штейна? Ах, да, наверно, он уснул.

(вырубился. Мда, знакомое ощущение)

– Не теряй надежды, Лиз.

Похоже, она говорит не с Зэд, а с кем-то другим. Зэд давно потеряла надежду. Даже если это место реально

– Есть только один способ отсюда выбраться – сдохнуть к чертовой матери.

А самоубийцы попадают в ад, ад – это такая же больница. И опять замкнутый круг.

Девушка даже не поняла, что какие-то мысли она сказала в слух. Размышления опять сменились бездумными действиями.

***

– Историк и Зэд.

Забывашка подошел к центру комнаты и плюхнулся на диван. Он обхватил голову руками, и едва не расплакался. Вдруг он почувствовал, как его схватили за плечи. Над головой пролетел Артист, и приземлился перед диваном.

– Оставь свои фокусы на потом, не до тебя сейчас!

– Так ты помнишь, что я умею делать фокусы? Глядишь, через полгода запомнишь мое имя.

– А ты не думал, что он не специально забывает нас? – Вмешался 13-й.

– Да ну, каждый хотел бы напрочь стереть себе воспоминания об этом месте.

– Я и правда пытаюсь запомнить, но вовсе не вас. Дочь, у меня есть дочь!

– О-о-о-о, теперь понятно.

– Что?

– Понятно, почему ты всем говоришь, что слышишь детский голос, почему иногда поешь детские песни и зовешь какую-то принцессу!

– Так это уже не впервые?!

Улыбка на лице артиста увяла. Посмотрев сейчас на Забывашку он впервые понял, что тот правда НЕ ХОЧЕТ забывать. Сам Артист не считал себя больным, поэтому жаловался на врачей. Он думал, раз его посадили сюда такого невиновного, то и остальных тоже. А нет, психические заболевания реально СУЩЕСТВОВАЛИ и они УНИЧТОЖАЛИ людей.

Вот этот парень, сейчас Артист посмотрел на него по-другому. Врачи каждый день вталдычивают ему, что он пациент, и, скотина такая, должен знать свое место в этом мире. Он не может запомнить даже этого – того, что происходит каждый день. А что ему сейчас действительно нужно вспомнить, так это что-то приятное. Но как же вернуть эти воспоминания? Даже самый умелый фокусник не сможет взлететь вверх, если не будет опоры.

– Опора, тебе нужна опора!

13-й уже хотел треснуть этого идиота, чтоб тот не доводил Забывашку.

– Какая к черту опора?

– Опора для твоей памяти. Если ты с утра вспомнишь то, что вспоминаешь днями, тебе будет от чего оттолкнуться.

– И кто же напомнит мне об этом?

– Я. – Заявил 13-й.

Забывашка удивленно посмотрел на этого бугая.

– Мы тут все в одной лодке, парень. Словно помечены одной МЕТКОЙ, так что друг за друга горой.

Даже болея на амнезию, Забывашка никогда уже не смог забыть этих слов, тем более, когда их сказал такой верзила.

***

– Чужая и Жених.

Это все, что услышала Грусть, перед тем, как двери карцера захлопнулись.

И снова эти мягкие стены – идеальное место чтобы погрустить. Она не боялась его, нет, наоборот – когда тебе печально ты мечтаешь именно о таком местечке, где тебе дадут поплакаться в подушку

(стены, пол и потолок – все твоя подушка!)

только вот что тебе здесь делать, если ты радуешься? Тогда это место превращается в душное пуховое одеяло, которое так приятно греет зимой, но досаждает в летние дни. Она сама закутала сестру в это одеяло.

И зачем только Грусть согласилась ее прикрыть? О ком она думала? О Штейне? Об Инсанабили? А должна думать о сестре!

На лице девушки промелькнула легкая улыбка, но она все еще грустила.

Она думала о других больных так же, как и о ней. Значит, они тоже стали ее семьей, их семьей.

***

– Хэппи и Артист.

Штейн проснулся и снова заскулил от боли. Инсанабили сидела рядом, будто и не отходила. Ее изумрудные глаза стали еще печальнее.

– Как больно… расскажи мне что-нибудь, пожалуйста, я хочу отвлечься от этой боли.

– Позову Историка.

– Нет, расскажи ты. – От взял ее за руку и посмотрел в глаза.

– Хорошо, я попробую. Сегодня мы с моими друзьями путешествовали кое-куда, в одно из воспоминаний моего детства. Помнишь, ты спрашивал, была ли у меня лаборатория, как у безумного ученого?

– Да, ты тогда так и не ответила.

– Это была складная парта зеленого цвета, она досталась мне от сестры. Стул еще тогда был слишком маленьким, а стоило ударить по ней, как вся «лаборатория» катилась на пол. Мне тогда подарили микроскоп, но я быстро его потеряла, остались только чашки петри* и пинцет. Вместо микроскопа я использовала бабушкины очки. Я исследовала шерсть своего кота и листики домашних растений, хотела стать генетиком… А потом оказалось, нужно знать математику. Я совсем не понимаю этих формул, Штейн, и ты знаешь это. Я чуть ли не наизусть выучила учебник по биологии, но все равно не знаю таблицу умножения, так что, та лаборатория, я просто не хотела тебе говорить, она как несбывшаяся мечта.

– Безумным гениям нужна искра, а в тебе целое пламя.

– Но ведь это ты помогал мне со всеми формулами и расчетами.

– Да, а ты мне своими идеями и энтузиазмом.

Он замолчал на какое-то время и лежал спокойно, а потом опять заворочался и заскулил. Инсанабили больше не могла этого терпеть. Она подошла к двери из коридора и постучала.

– Чего тебе? – Спросила Жанна, поправляя свои локоны.

– Штейну нужно обезболивающее, срочно.

– Боюсь, мы можем его вколоть только в случае открытой раны, а так надо сделать анализы, чтобы узнать причину боли. Прости, у нас тут лечебница для психов, а не поликлиника.

– Правила можно и обойти. – От этого голоса обе вздрогнули. – Мы можем это ОБГОВОРИТЬ.

– Мы все еще не согласны. – Она ответила за себя и за Штейна, заранее зная, что он тоже не согласился бы.

– Тогда ничем не могу помочь.

Двери закрылись. Инсанабили вернулась к Штейну. Он едва не кричал. Похоже, со временем боли только усилятся.

– Мы можем помочь.

– Неужели? – Взгляд девушки упал на стену. – Вы снимете его боль?

– Мы можем уговорить Картера отдать тебе обезболивающее, но на это должна быть причина.

– Что… они…сказали?

От прерывистого дыхания лучшего друга ее передернуло.

– Что скоро тебе полегчает. – Ответила Инсанабили, не вдаваясь в подробности.

Девушка подошла туда, где стояло радио. Все осколки убрали, кроме одной железной детальки, которая упала в трещину в стене. Она хотела использовать ее для побега, но планы изменились.

Левая рука схватила детальку. Никто не заметил. Доктору Картеру нужна причина? Она сейчас будет!

***

Опять стук в дверь.

– Что случилось? – В этот раз открыл сам Картер.

– Рука болит, дайте обезболивающее.

– Я же уже говорил, Инсанабили, не имеем права.

Девушка показала ему свою правую руку. Ее насквозь прошла небольшая железка. Кровь стекала на пол, оставляя на двери подтеки. Другие пациенты тоже начали обращать внимание.

– Нечего пялиться, мы разберемся! – Жанна вытолкнула Инсанабили в коридор, и закрыла дверь.

Картер даже не успел взглянуть на рану, как девушка вытянула оттуда детальку. Ее глаза слезились от боли, но она не кричала.

Он хотел воспользоваться этим, но в голову пришла идея получше. Она эхом прокатилась по мыслям, она звучала иначе, как нечеловеческий голос.

В здоровую руку больной доктор положил шприц с лекарством.

(ты боишься боли, поэтому всегда носишь его с собой)

– Колоть будешь сама, если умеешь.

После этого Жанна достала бинт, но Картер остановил ее и взял другой – пропитанный энергией того существа. Это должно было быстрее залечить рану, все-таки кровь от туда лилась фонтаном.

Но стоило ему закончить перевязку, как бинт тут же покраснел. Не постепенно, а сразу весь. Он продолжал впитывать в себя кровь, и не капли не упало на пол.

Инсанабили быстро среагировала и сорвала бинт с руки. Раздался такой звук, будто ребенок отлепил стрелу с присоской от стекла.

– Ну и дура! – Сказав это, Жанна открыла дверь и толкнула девушку назад.

(кровь, мне нужна кровь)

Картер поднял бинты и спрятал их.

***

– Инсанабили, ану пошла!

Жанна схватила ее за больную руку, и девушка не смогла вырваться. Ее еле оттянули от комнаты Штейна. Она вырывалась, но не кричала. Стоило девушке выйти в коридор, как она пошла спокойным шагом.

– Хорошо держишься, нам надо держаться, нельзя показывать страх.

В комнату Штейна вошла Хамелеон.

– Эй, ты уже бредить начал?

– Нет, наоборот мне легчает.

– Приятно слышать, а вот мне врач сказал, что вторая рука тоже может выйти из-под контроля.

Безумная улыбка. В его случае не страшная, а привычная. Он – потомок того самого Штейна, и ему такая улыбка к лицу.

– Но ты же не веришь в это?

– Верю. Они противные, но все-таки врачи.

– А если они скажут, что мы всего лишь материал для экспериментов?

– Такой бредни они точно не скажут.

– Ну как знать, я вот слышал нечто подобное от самого Картера.

– И что он тебе говорил?

– Не важно, ведь узнать мы этого не успеем. К тому времени, когда он что-то сделает, мы сбежим из этого места.

– Мечтать не вредно, доктор Франкенштейн. – Сказала Хамелеон, рука под бинтами попыталась поднять большой палец вверх и показать «класс».

Комментарий к 4.Безумный фокус

* чашка петри – неглубокая посудина цилиндрической формы, сделанная из пластмаси или стекла.

========== 5. Осложнения ==========

Утро перед началом рабочего дня казалось Джорджу слишком тихим. Пациенты молча сидели в столовой, даже Зэд, которая обычно протестовала против еды. Кстати, она сегодня ела сама и очень странно, будто на нее перекинулась болезнь Чужой, и рука двигала ложку против воли девушки.

Из-за отсутствия скандалов и происшествий завтрак прошел быстрее, и до работы оставалось еще пятнадцать минут. Джордж решил заглянуть в подвал и отнести туда грязные вещи. Парень сбегал в свою комнату, зашел в лифт и нажал кнопку. Спускаясь, он четко слышал скрип деталей.

Спустя пару минут вещи уже были переданы уборщице и можно было вернуться. Однако, Джордж не удержался, и решил заглянуть в морг. Не то чтобы в этом было что-то необычное: в университете они часто изучали анатомию и заболевания на трупах. Скорее, это был просто интерес к еще одному месту в больнице, не изученное им. Медсестры не врали: морг пустовал. Да уж, пустые морги – зрелище редкое, но не менее жуткое.

По зданию пронесся тот же скрип. Джордж оглянулся: лампочка на панели лифта показывала, что сейчас он стоял на том же месте и не поднимался. Значит, послышалось.

Забавно. Его фантазия даже пустой морг населит призраками. Джордж вытянул из кармана телефон и посмотрел на часы: еще десять минут, как раз есть время чтобы успокоить свою фантазию (и, может, любопытство).

Он подходит к одной из морозильных камер и открывает ее. Пусто, и все равно чувствуется (могильный) холод. Тут всегда будут поддерживать минусовую температуру, будто трупы все еще здесь.

Пройдя мимо нескольких пустых столов и каталок он открывает еще одну камеру, абсолютно случайную. Странно, здесь не чувствуется холода, он идет как будто из-за спины.

Обернувшись, Джордж видит еще одну дверцу с противоположной стороны. Закрыв эту, он направляется к ней, как вдруг снова этот треск, но уже с другой стороны.

– Ты чего тут пропадаешь, братишка? – Боб делает один шаг из лифта, а уже знает, что он здесь.

– Как ты меня нашел?

– Тебя нахожу не я, а всевозможные приключения. Прием начнется через три минуты.

– Мне просто надо было занести сюда вещи, вот и все.

Обменявшись взглядами «вот чувствовал, что ты здесь» и «прости, увлекся», братья Гарлоу отправились по кабинетам.

***

Историк вошел в кабинет Майлза и поздоровался.

– Тебе тоже доброго утра.

– Не такое уж и доброе.

Даже Джорджу, который работал тут недавно, было непривычно слышать бурчание от Историка. С врачами он оставался приветливым и всегда улыбался.

– Что-то случилось сегодня? – Спросил он, опережая Майлза.

– Плохо спал.

– Хорошо, выпишу тебе снотворного.

– Это не поможет, доктор Майлз. Я слышал голоса, и это были не те, что с Инсанабили. Точнее, там был один голос.

Майлз серьезно посмотрел на БОЛЬНОГО. Что же это такое, почему им всем так захотелось начать болеть?

– И что говорил этот голос?

– Он просил крови. Говорил, что хочет есть. Сказал, стоит мне заснуть, как он выпьет всю кровь, опустошит мое тело, словно бокал хорошей выпивки.

– Но ведь палаты на ночь запираются, а двери железные.

– Если вы не будете взламывать замки и ходить ночью по больнице, – добавил Джордж, – вам ничего не будет угрожать.

– Никогда ничем подобным не занимался.

– И правда. Историк – самый спокойный пациент.

Оставшийся сеанс прошел не очень хорошо: казалось, он только ухудшил состояние больного. Историк начал пересказывать свою вчерашнюю работу, а потом вдруг перескочил на рассказ о сломанном радио. Когда Майлз его спросил, чем же закончилась работа на кухне, тот сказал, что вчера не работал, а еще предположил, что сегодня без радио больные заскучают.

– Уменьшу дозу препаратов. – На этих словах сеанс окончился.

Второй пришла одна из сестер. Она вбежала в кабинет и, даже не поздоровавшись, обняла обоих. Майлз усадил девушку на кушетку, и попросил вести себя спокойнее.

– Как прошел сегодняшний день, что тебя так обрадовало?

На вопрос доктора девушка звонко расхохоталась.

– Мне так хорошо спалось, эти стены такие мягкие! Я выспалась, меня никто не будил, даже встала раньше остальных.

Вдруг ее хохот перешел в истерический.

– А моя сестра… Ей наверно было плохо. Она всю ночь просидела в том карцере.

– Ты тоже. – Заметил Джордж.

– Ах, точно. – Опять улыбка. – Ей всю ночь хорошо спалось, я уверенна в этом! – Девушка склонила голову на бок, и закатила глаза вверх. – Уверена, потому что мне снились кошмары.

– Жанна говорила, во сне ты поцарапала обивку. Что тебя так сильно напугало?

– Я не помню, честное-пречестное. – Скачки настроения прекратились и оно остановилось на счастливом.

– Ладно, тогда приступим к терапии. Я тут подобрал несколько вещей, один человек сказал мне, что они очень его веселят. Сейчас я покажу тебе картинки, а ты скажешь, какие эмоции они вызывают.

На первой картинке были изображены сестры-вишни из сказки «Чипполино». Они пытались побежать в разные стороны: одна к своему племяннику, другая – к шкатулке с украшениями. При этом они скорчили довольно забавные рожицы.

– Нет, эта картинка меня не веселит. Мне их жалко: они всю жизнь вот так бегают, наверно, устали друг от друга.

Майлз показал еще одну картинку. Джордж все записывал.

На втором изображении маленький котенок повис на куске колбасы, а хозяйка тщетно пыталась его отцепить.

– Бедное животное, влетит же ему.

Так повторялось с каждым изображением. Джордж заметил, что девушка жалела кого-то или злилась, но при этом оставалась в хорошем настроении.

На последней картинке был изображен пряничный человечек, который сидел около своего домика.

– Ой, эта картинка совсем мне не нравится!

– Не любишь сладкое? – Задавая этот вопрос, Джордж слегка улыбнулся.

– Сказку не люблю.

Радость снова стала Грустью.

– Про пряничный домик… Гензель и Гретта?

– Да! Моя сестра ее обожает, а я нет.

(сучьи дети, что вы натворили?!)

Девушка закрыла лицо руками и пригнулась.

– Тише, – Майлз убрал картинки, а Джордж успокоил Грусть, – никакой ведьмы тут нет.

– Знаю, это просто моя фантазия. Может, стоит мне пить больше этих таблеток, чтобы быстрее выздороветь?

– Это не тебе решать, Грусть. Да и тебе вроде как не нравился их вкус.

– Не знаю, что на меня нашло. Просто в голове проскочила такая мысль.

– Я оставлю дозу прежней. На сегодня это все.

После ухода девушки Майлз перечитал записи интерна.

– Самоубеждение?

– Да. Она правда расстраивалась, видя те картинки, но старалась улыбаться. Мне кажется, она просто догадывается, что ее сестра боится Картера, и поэтому так себя ведет.

– Можешь попытаться сказать им это, но они не поверят.

– Параноики не верят, что еда безопасна, даже если на их глазах ее попробуют тысяча других людей. Скажите, если мы таки найдем то, что их развеселит, заведем их в одну комнату и покажем это, что помешает сестрам так же изобразить противоположные эмоции?

– Другого выхода мы пока не нашли.

– А что если работать не над общими чертами, а над разными? Научить их чувствовать эмоции заново, не сводя все только к хорошему или только к плохому?

– Скажу об этом Картеру, если одобрит, так и поступим.

Третьей порог кабинета переступила Чужая.

– Итак, начнем сегодняшнюю про…

– НЕТ! Не смейте этого делать! – Девушка так старалась выглядеть угрожающе, что даже подскочила со стула.

– Процедуру. – Закончил Майлз. – Джордж, будь добр, отложи ненадолго записи и проследи, чтобы она не дергалась.

Парень послушно положил на стол тетрадку и подошел к Чужой. Он стал достаточно близко, чтобы в случае чего ее остановить, но не настолько, чтобы она могла его цапнуть.

– Нам придется сделать одну очень неприятную вещь, таким обычно занимается Картер, но он попросил об этом меня. Понимаешь, Чужая, мы старались не перевязывать твою руку слишком туго, но после недавней выходки с радио… Мы были вынуждены наложить перевязку покрепче. Сейчас я сниму бинты и кое-что проверю, а тогда посмотрим, что будем делать дальше.

Майлз начал медленно разматывать бинты, иногда кидая взгляд на больную. Она успокоилась и сидела тихо, но стоило врачу снять повязку, как рука тут же потянулась к его шее.

Джордж поспешил остановить ее, но не успел: взвыв от боли Чужая опустила руку назад, точнее, та упала, как мягкая игрушка.

– Так я и думал. – Он посмотрел на бледно-голубую кожу, которая, словно леопард, была усеяна темно-фиолетовыми синяками, достал небольшой молоточек. Несколько легких ударов. Рука не реагировала.

– Некроз? – Такая глупая мысль пришла в голову интерна. Нет, он и сам порой залеживал руку, после чего не мог ей шевелить минут пять, но сейчас ему казалось, что рука этой девушки была ее врагом, и она умерла. Не просто начала умирать, а совершенно точно погибла.

– Не настолько опасный, как ты думаешь. – От одного из ударов рука все же дернулась. – Понимаешь, Чужая, эта перевязка была слишком тугой, и твоей руке после такого нужен отдых, но стоит ей отойти, как она снова начнет безконтрольно все крушить. Я ее просто зафиксирую, совсем легенькой повязкой, а чтобы она не двигалась… Мне придется кое-что тебе вколоть.

– НЕ СМЕЙТЕ! Доктора, вы все лжецы! Хотите парализовать меня, чтобы я не мешала!

– Ты не права, это для твоего же блага. Джордж, подержи ее.

Майлз достал из ящика стерильный шприц и небольшую ампулу. Стоило ему взять ватку со спиртом и протереть руку, как Чужая снова дернулась, хотя и не чувствовала этого.

(она слышала запах)

(это запах боли и отравы в твоих венах)

Джордж никогда не претендовал на роль крепкого санитара, который скручивает людей как узлы, но как мог старался держать девушку. Она посмотрела на него и заплакала.

– Не надо, прошу, отпустите.

Майлз спокойно сделал укол. Ему не стоило объяснять интерну, что все это бред, и он не должен ее отпускать.

Девушка еще немного посидела в кабинете, пока ей накладывали повязку. После укола она стала немного спокойнее. Ее отвели в палату пораньше, и у Джорджа осталось время, чтобы все записать.

Четвертой привели Инсанабили. Она, на удивление, перевязку терпела спокойно, даже не отворачивалась.

– Хорошо бы было надеть на тебя смирительную рубашку за такое. – Говорил Майлз, осматривая рану.

– Она и так на мне, просто ремни не завязаны.

– Я понимаю, что твои друзья иногда могут советовать тебе что-то плохое, но ты же не маленький ребенок, думай своей головой.

– Забавно, а это поможет, если у меня поднимется температура до сорока?

– Не думаю, что в таком случае ты долго проживешь.

– Чтобы это понять, не нужно быть врачом, но моему организму будет все равно. Просто возьмет и подскочит, хоть скажите сто раз что это смертельно. Да что там температура тела, иногда даже температура вокруг нас скачет, и это тоже мы не в силах изменить.

– Мне уже страшно прописывать тебе сильное успокоительное. Пожалуй, остановлюсь на валерьянке.

– Хех, мы не можем контролировать этого, в отличии от своего любопытства. А вы знаете, что произошло с предыдущим психологом? ХОТИТЕ УЗНАТЬ? Он повесился…

– Так, все, рану я перевязал, а теперь возвращайся в палату. Не думаю, что в состоянии таких бредней от тебя можно чего-то добиться.

– Погоди, можно я с ней поговорю?

– Джордж, поверь мне, ты еще наслушаешься этих историй.

– От начала сеанса не прошло и десяти минут.

– Ну ладно, если тебе не жалко твоего времени.

– У тебя очень богатая фантазия, Инсанабили, ты творческая личность?

– Ну, есть немного. – Девушка застеснялась.

– Рисовать любишь?

– Иногда что-то рисую.

– А нарисуй-ка мне своих друзей.

– Хотите найти нечто похожее на них среди людей? У вас не выйдет! Вы никогда не видели их, но, возможно, слышали, как мы голос сегодня ночью. Знаете, он похож на детский и немного на эхо. Он идет словно изнутри, и в то же время ниоткуда, они всегда так разговаривают.

– Ничего подобного не слышал, просто нарисуй.

Он дал ей лист бумаги и цветные карандаши. Девушка взяла только черный.

– Была бы ты моей младшей сестрой, я бы давал тебе больше ярких игрушек в детстве.

– Был бы ты моим младшим братом, я бы выпорола тебя за то, что вы тут творите.

– Мы помогаем людям, такая профессия.

– Не втирай мне эту чушь, это никогда не спасет людей, разве что ради выгоды…

– Ты говоришь о Картере?

– Балбес, он бы и за возможность кого-то порезать согласился бы.

– Тогда…

– Я закончила.

Она протянула ему рисунок.

– Так, посмотрим. Уши кролика, мишки… еще каких-то животных, несколько людей… Почему они все черные, это тени?

– Да, вижу, у тебя хоть чуть-чуть мозги работают. Хотя, мне бы проверить… Отгадаешь загадку?

– Без проблем.

– Только я ее напишу, а то забудешь. Чтобы правильно разгадать, нужно узнать, кто это говорит.

– Скажи мне сейчас, в чем проблема?

– Э нет, ты мне скажешь отгадку послезавтра, и, если все будет правильно, я отвечу на один твой вопрос.

Майлз нервно посмотрел на обоих, хорошо что его взгляда никто не заметил.

Я умерла, потому что не ждали, теперь каждый день мой полон печали.

Я сладкоежка, люблю пошалить, за это меня наказали на всю жизнь.

Хорошей девочкой буду всегда, чтобы никто не обидел меня

А я идеален, не поспорит никто

Я же семью потерял давно

Мне нечего о себе сказать, мой номер – причина всех неудач.

– Шесть загадок до послезавтра.

– Но…

– Кажется, время вышло.

Теперь настала очередь Соломки. Майлз заранее закрыл все окна и спрятал отражающее предметы. Пациентка села напротив стола врача и тихо поздоровалась.

– Парикмахер скоро придет? – Спросила девушка, смотря на лампу.

– Через день. – Коротко ответил Майлз.

– А он может не трогать меня?

– Чтобы ты путалась в собственных волосах? Он не будет использовать зеркала просто подравняет волосы тебе до пояса, вот и все.

– Моей подруге это не понравится.

– Но ведь она не видит тебя, когда рядом нет зеркал. – Напомнил Джордж.

– Видит. Я слышала ее голос вчера. Она сказала, что жестоко накажет меня.

– Ты врешь нам, Соломка? Персонал сообщил мне, что твое окно постоянно заткнуто подушкой.

– Я не знаю, откуда она приходит, просто слышу этот голос вновь и вновь.

– Точно врешь. Вы что, сговорились? Тот слышит голос, этот слышит голос. Скажи честно, это Инсанабили придумала? Она попросила вас сочинить байку про кровопийцу?

– Нет. Вы можете убедиться, спросив остальных. Не все слышали этот голос.

– А что ты думаешь, Джордж?

Парень прикинул несколько вариантов.

– Вполне возможно, что это просто выдумка. А если это не так, что нам мешает установить камеры около их дверей? Возможно, кто-то действительно ходит по ночам и пугает больных.

– Ладно, Соломка, предположим, ты нас не обманываешь. Твоя подруга в зеркале берет тебя под контроль, что ты чувствуешь во время этого?

– По всему телу пробегают мурашки, словно маленькие иголочки. Я двигаюсь так же, как и она в зеркале, словно эти иголки толкают меня. Она никогда не берет под контроль мое лицо. Ей нравится смотреть, как я плачу.

– Но она ведь отражение, и все повторяет за тобой.

– Астрал не плачет, не умеет плакать. Пожалуйста, не спрашивайте больше меня об этом.

– Я задам тебе еще пару вопросов после небольшой процедуры.

– Не надо…

– Это просто вопросы, ничего больше.

– Нет… она накажет…

– Если не хочешь, мне придется отправить тебя в карцер. Подумай, время у тебя есть.

В конце концов она согласилась. Джордж успел понять, что в этой больнице пациентов пугают две вещи: кабинет Картера и карцер.

Майлз и Джордж спустились в столовую через пару минут. Обед был довольно скучным, ведь Боба в столовой не было. Опять никаких происшествий, все тихо. Идя к своему привычному месту, он прошел мимо одного из столов, где сидели Штейн, Инсанабили, Историк и Артист.