Текст книги "Последний верблюд умер в полдень (ЛП)"

Автор книги: Элизабет Питерс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 26 страниц)

Эмерсон покачал головой, а я решительно вмешалась:

– Ни в коем случае, Реджи. Выпивка – одно из проклятий, которые белый человек принёс в эту страну. Военные власти совершенно справедливо строго контролируют количество ввозимого спиртного. И познакомить этих бедных людей с пьянством – оказать им медвежью услугу.

– Это не подлежит никакому сомнению, мама, – сказал Рамзес до того, как Реджи успел ответить. – Но разве нельзя несколько смягчить свою точку зрения? Алкогольные напитки были известны здесь ещё до европейской колонизации; древние египтяне охотно употребляли как пиво, так и вино. Даже маленькие дети…

– Пиво и вино не так вредно, как спирт, – сказала я, хмуро глядя на сына. – И всё перечисленное вредно для маленьких детей.

Эмерсон начал ёрзать, так что я поблагодарила Реджи за гостеприимство, и мы отправились обратно к нашим палаткам. Луна поднялась. Она светила вполсилы, но достаточно ярко, чтобы обойтись без фонаря. Мягкие серебристые лучи богини ночи навевали очарование магии и романтики. (Впрочем, вино тоже сыграло свою роль.) Эмерсон убыстрял шаги, и я не отказывалась спешить вместе с ним. Мы оставили Рамзеса в палатке с нежным, хотя и несколько сокращённым, пожеланием доброй ночи, и поскорее отправились к себе.

Нет ничего лучше усердных физических упражнений, чтобы вызвать здоровый сон. Я крепко спала той ночью. И разбудил меня не обычный, слышимый шум, но то, что мне показалось голосом, проникшим в мои сны с пронзительным и настойчивым зовом о помощи. Он взывал к тому неодолимому инстинкту, который живёт глубоко в материнской груди, снова и снова. Я попыталась ответить; мой голос не мог вырваться из горла. Я попыталась встать; мои конечности были прикованы к земле.

Затем груз сместился, и Эмерсон, сонно ругаясь, поднялся на четвереньки. И выбежал прежде, чем я успела его остановить, но меня утешило то, что он успел накинуть широкий халат; резкое падение температуры в ночное время, по-видимому, побудило его отойти от обычая^[75]. Моя собственная ночная рубашка была достаточно просторной, чтобы не нарушать приличий, хотя и не очень подходила для прогулок за границей. Я задержалась только для того, чтобы обуться и схватить зонтик^[76], и тут же бросилась вслед за мужем.

Источник возмущения находился, как и следовало ожидать, возле палатки Рамзеса, где я увидела весьма странную картину. Одно тело лежало ничком на земле. Другое возвышалось над ним, уперев руки в бёдра. Третье, меньших размеров, бледное и неподвижное, как статуя из известняка, застыло на расстоянии нескольких футов.

– Пибоди! – взревел Эмерсон.

Я заткнула уши.

– Я стою рядом, Эмерсон, незачем кричать. Что случилось?

– Это уже из ряда вон, Пибоди! Посмотри! Он снова взялся за своё! Я уже начал привыкать к его манере падать в обморок по любому, даже малейшему поводу; но разбудить людей в середине ночи…

– Это не обморок, Эмерсон. Он ранен. Истекает кровью.

Я осознала истину, когда мои пальцы коснулись липкой влаги. Как и Эмерсон, Реджи был облачён в туземный халат, только тёмно-синий.

– Свет, Эмерсон! – крикнула я. – Мне нужен свет. Рамзес, принеси фонарь. Рамзес! Ты меня слышишь?

– Сейчас зажгу, – отозвался Эмерсон. – Бедный парень не может прийти в себя после такого резкого пробуждения.

Я подошла к Рамзесу. Даже когда я склонилась над ним, он, казалось, не осознавал моего присутствия. Я стала трясти его за плечи, заставляя говорить со мной. (Надо сказать, что я поступала совсем не так, как обычно: требовала от Рамзеса ответа вместо того, чтобы прекратить поток его слов.)

Наконец он моргнул и медленно произнёс:

– Кажется, я спал, мама. Но я встал и пошёл, когда ты позвала меня.

Холод, пронизавший меня до костей, вовсе не был вызван прохладным ночным воздухом.

– Я не звала тебя, Рамзес. Даже сейчас. Ты сам звал меня.

– Как странно. – Рамзес задумчиво погладил подбородок. – Хм… Мы должны обсудить эту ситуацию, мама, и сравнить наши впечатления по поводу того, что произошло. На земле лежит мистер Фортрайт?

– Да, и, похоже, он больше нуждается в моём внимании, чем ты, – ответила я, испытав невероятное облегчение от того, что Рамзес снова стал сам собой. – Неси фонарь сюда, Эмерсон.

Эмерсон испуганно охнул, когда свет лампы озарил лежавшего человека.

– Прошу прощения, Пибоди, я думал, что ты, как обычно… Хмм… Он, кажется, истекает кровью. Он мёртв?

– Нет ни одного шанса умереть, если в рану не попадёт инфекция. – Я перевернула Реджи на спину и стащила халат, обнажив руку и плечо, более мускулистые, чем можно было ожидать. – Всё не так плохо, как я боялась. Кровотечение, кажется, остановилось. И – святые небеса! Вот оружие, которым он был ранен. Лежало под ним.

Я подняла его на рукоятке и вручила Эмерсону.

– Всё страньше и страньше^[77], – пробормотал он. – Это не местный нож, Пибоди, это добрая шеффилдская сталь с клеймом английского фабриканта. Не мог ли Фортрайт сам упасть на него?

– Сейчас это абсолютно неважно, Эмерсон. Его надо отнести в палатку, чтобы я могла им заняться. Где, к чёр… шляются его слуги? Как они могли проспать такой шум?

– Скорее всего, пьяные, – начал Эмерсон. Затем из темноты раздался тихий голос:

– Я здесь, леди. Я отнесу его.

И так случилось, что первое, с чем встретился взглядом Реджи, была высокая фигура Кемита, освещённая лампой. Резкий крик вырвался из уст раненого.

– Убийца! Изверг! Вы вернулись прикончить меня?

– Мистер Фортрайт, вы просто зануда, – нетерпеливо прервал Эмерсон. – Спасибо, Кемит, я справлюсь сам. – Он поднял юношу своими могучими руками.

Голова Реджи упала на плечо Эмерсона. Он снова потерял сознание. Мне пришлось согласиться с мужем: Реджи действительно был занудой, особенно по отношению к Кемиту, но чем он занимался в полночь так далеко от собственного лагеря?

Стоявший на четвереньках, засунувший нос чуть ли не в землю и тем самым напоминавший охотничью собаку, выслеживающую кролика, Рамзес осматривал то обильно залитое кровью место, где лежал Реджи.

– Немедленно встань, Рамзес, – сказала я с отвращением. – Твоё болезненное любопытство невыносимо. Либо отправляйся спать, либо иди со мной.

Как я и ожидала, Рамзес решил пойти со мной. Когда мы вошли в палатку Реджи, Ахмед уже был там, демонстративно и неубедительно протирая глаза.

– Вы звали, эфенди? – спросил он.

– Естественно, – отрезал Эмерсон, от чьих криков обычно содрогается небо. – Дьявол тебя побери, Ахмед, ты что, ослеп и оглох? Разве ты не видишь, что твой хозяин ранен?

Ахмед приступил к представлению.

– Валлахи-эль-азем^[78]! Это же молодой эфенди! Что случилось, о Отец Проклятий?

В ответ Эмерсон продолжил доказывать свои претензии на этот титул с такой убедительностью, что Ахмед мгновенно зажёг лампы и приготовил кушетку для хозяина. Реджи привёз с собой отличный комплект медицинского снаряжения. Я быстро очистила рану и перевязала её. Всё обошлось небольшим надрезом без всяких швов.

Капелька бренди вскоре привела Реджи в сознание, и первыми словами юноши были извинения за то, что он причинил мне столько неудобств.

– Какого чёрта вам понадобилось в полночь рядом с палаткой моего сына? – немедленно взял дело в свои руки Эмерсон.

– Я просто гулял, – ответил Реджи тихо. – Не мог заснуть – сам не знаю, почему. И подумал, что от прогулки мне станет лучше. Но когда я приблизился к палатке мальчика, то увидел… увидел…

– Ни слова больше, – заявила я. – Вам нужно отдохнуть.

– Нет, я должен сказать. – Его рука нащупала мою. – Вы должны верить мне. Я увидел, что полог палатки откинут, и в проёме появилась бледная, призрачная фигура. Я страшно испугался, но тут же понял, что, вероятно, это мастер Рамзес. Естественно, я предположил, что он был… он чувствовал необходимость…

– Продолжайте, – сказала я.

– Я уже собирался уходить, когда увидел другую фигуру, тёмную, как тень, и высокую, как молодое дерево, скользившую к мальчику. Рамзес медленно шёл к ней. Они встретились – и тёмная фигура протянула руки, чтобы схватить мальчика. Это помогло мне стряхнуть оцепенение. Понимая, что Рамзесу угрожает опасность, я бросился к нему на помощь. Само собой разумеется, у меня не было никакого оружия. Я сцепился с человеком – ибо это был человек, но с мышцами, как бухты канатов, и сопротивлявшийся со свирепостью дикого зверя. – Этот рассказ явно полностью исчерпал его силы. Реджи завершил слабым дрожащим голосом: – Больше я ничего не помню. Охраняйте мальчика. Он…

Я приложила палец к губам.

– Не нужно, Реджи. Вы ослабели от шока и потери крови. Не бойтесь, мы проследим за Рамзесом. Пусть благодарность преданных родителей утишит ваши раны, и вы сможете спокойно уснуть, зная, что вы…

Эмерсон громко фыркнул.

– Если ты хочешь, чтобы он отдохнул, Амелия, почему бы тебе не замолчать?

Выглядело вполне разумно. Я приказала Ахмеду следить за своим хозяином и позвать меня, если его состояние вдруг переменится. Когда мы вышли, я сказала Эмерсону, что Рамзесу лучше провести остаток ночи с нами.

– Он вполне может остаться и сам, – отозвался Эмерсон. – Ночь уже на исходе… Рамзес, что ты можешь сказать в своё оправдание?

– Очень интересные события, папа, – ответил Рамзес.

– Я так и думал. Ну?

Рамзес сделал глубокий вдох.

– Начнём с того, что я не помню, как покинул свою палатку. Я не видел никакой таинственной тёмной фигуры, я не видел никакой схватки…

– Ха! – воскликнул Эмерсон. – Значит, Фортрайт солгал!

– Не обязательно, папа. Он, может быть, просто преувеличил свирепость борьбы; я замечал, что люди так поступают, пытаясь доказать свою доблесть. А разбудил меня, как я считаю, голос, зовущий меня по имени и настоятельно призывавший к себе. Я думал, что это мамин голос, и отозвался, но совершенно ничего не помню, кроме того, что мама трясла меня за плечи.

Мы дошли до палатки. Я вытащила дополнительные одеяла и устроила из них своего рода гнездо для Рамзеса рядом с нашими спальными ковриками. Но, когда я попыталась устроить сына в этом гнезде, он воспротивился:

– Ещё одно, мама. Когда ты увидела меня, исследующим землю…

– То ты играл в сыщика. Очень глупая привычка, Рамзес; в конце концов, ты только маленький мальчик. Предоставь это родителям.

– Мне пришло в голову, что, если нападавший оставил улики, то может вернуться и уничтожить их до наступления утра, – сказал Рамзес.

– Преступники отнюдь не так небрежны, чтобы оставлять улики, лежащие прямо на виду, Рамзес. Ты читал слишком много романов.

– Несомненно, мама, что так и происходит в подавляющем большинстве случаев. Но этот преступник действительно оставил следы. Я считаю, что это было сорвано с его головы во время драки.

Из складок своей объёмистой белой ночной рубашки он извлёк предмет, который и предложил для осмотра. Это была шапка очень хорошо знакомого мне образца, хотя не в пример чище, чем большинство из тех, которые я видела на головах египтян. Она не пользовалась популярностью в Нубии, где большинство мужчин предпочитают тюрбан.

– Хм, – сказал Эмерсон, исследуя её. – Похожа на те, что я видел в Луксоре. Может, на Фортрайта напал его собственный слуга? Довольно бесстыжий парень.

– Реджи узнал бы его, вне всякого сомнения, – покачала я головой. – Ни один из наших мужчин не носит такого​, но умный злоумышленник мог бы воспользоваться ей для маскировки, или же…

Здесь я остановилась и с подозрением уставилась на сына, который выдержал мой взгляд с таким выражением чистосердечности и невинности, что это было практически равнозначно признанию. Искусство маскировки являлось одним из любимых занятий Рамзеса. Практика, безусловно, была несколько ограничена, так как рост Рамзеса позволял ему имитировать лишь малолетнюю часть населения, но мной владело неприятное ощущение, что по мере взросления моего сына расширится и его деятельность.

– Рамзес, – начала я. Но прежде, чем мне удалось продолжить, Рамзес достал ещё один странный предмет.

– Я обнаружил её недалеко от места преступления, мама. На мой взгляд, это ещё серьёзнее, чем шапка.

Эмерсон приглушённо вскрикнул и выхватил его из рук мальчика. На первый взгляд я ничем не могла объяснить усиленного внимания, с которым муж углубился в изучение находки. Тонкий стержень, как будто из тростника, нескольких дюймов длиной; зазубренный конец позволял предположить, что его отломали от более длинного прута. Другой конец заканчивался куском дерева, к которому был прикреплён тупой, закругленный камень, обточенный, как миниатюрный шар. Место, где дерево соединялось с тростником, было проткнуто узорной полосой, скреплявшей обе части.

– Что это такое, Господи? – воскликнула я.

Эмерсон покачал головой, но не в знак отрицания, а будучи не в силах поверить своим глазам.

– Это стрела или её часть.

– Здесь нет наконечника, – возразила я.

– Вот наконечник, или остриё, как его ещё называют лучники. – Ноготь Эмерсона щёлкнул по круглому камню. – Он прикреплён к куску дерева, а тот, в свою очередь – к древку. Как гриб на ножке. Он затуплён, потому что такая стрела используется, чтобы оглушить, а не убивать.

– Ясно. – Я наклонилась, чтобы рассмотреть поближе, отметив изысканность украшения. – Это что-то напоминает мне, но я не могу вспомнить, где видела подобное.

– Не помнишь? Тогда я освежу твою память. – Глаза Эмерсона не отрывались от сломанной стрелы. – Охотничьи сцены в фиванских гробницах – вот где ты видела такую стрелу. Она абсолютно идентична оружию, с которым древнеегипетская знать охотилась на птиц в болотах. Идентична, Пибоди. Если не считать того, что ей всего несколько лет…

ПРИЗРАК ЛУЧНИКА ИЗ КУША

Я улеглась, а Эмерсон ещё долго молча сидел в свете лампы, снова и снова вертя в руках сломанную стрелу со всепоглощающей зачарованностью знатока, исследующего редчайшие драгоценности. Он сбросил свой халат; тени подчёркивали широкие полосы мышц груди и рук, выступающие скулы и интеллектуальный лоб, а также углубляли ямочку (или расселину, как он сам предпочитает называть это место) на мужественном подбородке. Это зрелище воистину вызывало сильнейшие ощущения, и, хотя мне и приходилось в силу обстоятельств подавлять их, но они оставили неизгладимый след в моём сердце.

Конечно же, я знала, о чём он думал, пусть даже и отказался обсуждать этот вопрос. С одной стороны, он боялся, что я напомню ему о неосторожной шутке насчёт ранения Реджи «призраком одного из лучников Куша»; здесь, перед нашими глазами, лежал фрагмент стрелы, которую, вероятно, выпустил один из тех самых лучников. Быть может, луком и не пользовались в этой местности в течение тысячелетий – я была готова поверить Эмерсону на слово; но одно из древних названий Куша переводилось, как «Земля лука», а войско лучников Куша было составной частью армии позднего древнеегипетского царства^[79].

Наконец, мне удалось заснуть, а проснулась я в одиночестве. Вокруг царила неестественная тишина. Никто не выкрикивал приказы, никакого немелодичного пения, которым мужчины облегчали свой труд… И тут я вспомнила, что сегодня – день отдыха, и все покинули лагерь. Тем не менее, было странно, что Эмерсон умудрился не разбудить меня, и ещё более странно – что Рамзесу удалось выйти из палатки без малейшего шума. Ужасные предчувствия охватили меня, и я поспешила подняться.

На первый взгляд эти предчувствия не оправдались. Эмерсон сидел на стуле перед палаткой и спокойно пил чай. Он весело пожелал доброго утра и выразил надежду, что мне удалось выспаться.

– Лучше, чем тебе, – ответила я, вспомнив, как я взглянула на него в последний раз перед тем, как заснуть, и отмечая, что вокруг его глаз залегли тени бессонницы. – Где Рамзес? Как дела у Реджи? Почему ты не разбудил меня раньше? Что…

– Ситуация находится под контролем, Пибоди. Я сделаю тебе чашку чая, пока ты наденешь что-нибудь более подходящее.

– Послушай, Эмерсон…

– Мистер Фортрайт присоединится к нам в ближайшее время. Его ранение менее серьёзно, чем ты полагала. Любопытно, не правда ли, что его травмы всегда являются менее сильными, чем их считаешь ты? Я не виню тебя за то, что прошедшей ночью ты выставила себя перед ним в столь соблазнительном свете, но скудость одежды… Я согласен сделать скидку на твоё вполне понятное волнение, но повторение подобной ошибки может быть неверно истолковано.

– Ты хочешь сказать – тобой.

– Мной, дорогая моя Пибоди.

Колеблясь между раздражением и смехом, я удалилась в палатку и последовала полученному совету. Вернувшись, я увидела, что все уже собрались: Рамзес, скрестив ноги, устроился на ковре, а Реджи сидел на стуле рядом с моим мужем. Наш гость вскочил на ноги с живостью, подтверждавшей оценку Эмерсоном его состояния, и настаивал на том, чтобы вначале села я, а уж потом он.

– Как приятно, что вы так хорошо выглядите! – воскликнула я, взяв чашку, протянутую мне Эмерсоном. – Ведь вы потеряли много крови…

– Судя по всему, не он, – отрезал Эмерсон. (Недостаток сна всегда усиливает его вспыльчивость.)

– Совершенно верно, – согласился Реджи. – Я же говорил, что сцепился с каким-то человеком…

– Исключительно мужественный поступок, – сказал Эмерсон. – Вы были без оружия, правильно? Человек, отправляющийся на мирную прогулку при лунном свете, обычно безоружен.

– Нет, не совсем. Я… э-э…

– Это ваш нож, Фортрайт? – Эмерсон выхватил его из кармана и взмахнул им перед носом Реджи.

– Нет! То есть…

– Ради Бога, Эмерсон, прекрати перебивать его! – воскликнула я. – Как он может объяснить, что произошло, когда ты не даёшь ему закончить ни одного предложения?

Эмерсон пронзил меня негодующим взглядом.

– Смысл моих вопросов должен быть очевидным для тебя, Амелия. И для мистера Фортрайта. Если он…

– Вполне очевиден, Эмерсон. И я абсолютно не приемлю такого тона. Ты не спрашиваешь, а допрашиваешь, как…

– Чёрт тебя побери, Амелия…

Реджи, разразившись искренним смехом, положил конец спору.

– Пожалуйста, не ссорьтесь из-за меня, друзья мои. Я понимаю ход мыслей профессора и не виню его за сомнения. По его словам, человек, имеющий мирные намерения, не вооружается. Я мог бы возразить, что разумный человек в этой стране обязательно должен быть вооружён, но если бы я боялся встречи с диким животным или одичавшим туземцем, то захватил бы с собой револьвер или винтовку.

– Верно, – прорычал Эмерсон.

– Я совершенно не думал о подобных мерах предосторожности, – продолжал Реджи. – Всё случилось так, как я и говорил вам. Увидев неясную фигуру, пытавшуюся схватить мальчика, я бросился на него. Он вытащил нож; мы боролись за обладание им, и после лёгкого ранения мне удалось отобрать этот нож. Честно говоря, я точно не помню, что произошло после – какое-то смутное воспоминание об ударе и приглушённом крике, а затем я потерял сознание.

Воцарилось короткое молчание. Затем раздался шёпот:

– «Но кто бы мог подумать, что в старике так много крови?»^[80]

Эмерсон кивнул.

– Хорошо сказано, Рамзес. Мама, несомненно, будет рада услышать от тебя цитирование более литературного источника, нежели твои любимые романы ужасов. Да, было много крови.

– И ваш слуга исчез, – продолжил Реджи.

– Что? – воскликнула я. – Кемит ушёл?

– И он, и оба его спутника, – промолвил Эмерсон.

Вновь опустилось молчание, долгое и неизмеримо более наполненное различными чувствами. Наконец Эмерсон расправил плечи и обратился к нам голосом, который никогда не переставал волновать меня – голосом вождя, ведущего за собой мужчин.

– Рассмотрим сложившееся положение с точки зрения холодного разума и без предубеждений. Действительно, происходит нечто дьявольски странное. – Я попыталась что-то сказать, но Эмерсон пронзил меня горящим синим взглядом. – Я выслушаю твои комментарии, дорогая моя Пибоди, когда закончу. До тех пор я прошу вас – всех вас – позволить мне говорить, не перебивая меня.

– Разумеется, мой дорогой Эмерсон, – пробормотала я.

– Хм, – сказал Эмерсон. – Так вот. Когда лорд Блэктауэр заявился к нам со своей нелепой историей, я отреагировал, как и любой здравомыслящий человек – с недоверием. В ту же ночь случилось непонятное происшествие. Вы знаете об этом, мистер Фортрайт. Без комментариев, пожалуйста, вполне достаточно кивнуть. Спасибо. В то время я не видел никакой связи между этим эпизодом и предложением лорда Блэктауэра, ибо для этого не было никаких видимых причин. И больше не случилось никаких неприятностей, пока мы не достигли Нубии. Пибоди, ты помнишь, как Рамзес неожиданно начал ходить во сне? – И поспешно продолжил, прежде чем я успела ответить:

– Одно событие такого рода не имеет ни малейшего смысла. Второе, аналогичное – прошлой ночью – не может не вызвать сомнений. Рамзес снова утверждает, что услышал зовущий его голос. Он помнит, что ответил на зов – и больше ничего. Любая попытка состряпать теорию, пытающуюся дать этим невероятным фактам сколько-нибудь связное объяснение, фантастична. – Жгучие голубые глаза повернулись ко мне, и их гипнотический эффект был таков, что я и не пыталась возражать.

– Тем не менее, – продолжал Эмерсон, – один из предметов, найденных на месте преступления вчера вечером, является, мягко говоря, уникальным. Этот фрагмент, – он вытащил его из кармана с видом фокусника, достающего кролика из шляпы, и помахал рукой перед нами, – эта сломанная стрела меняет всё дело. Я готов поставить на кон свою репутацию – что не так уж мало – утверждая, что ничего даже отдалённо похожего не существует сегодня ни в одном из известных нам племён Нубии, Египта, или окружающих пустынь!

Он сделал паузу для пущего эффекта. Что, естественно, оказалось ошибкой; не успел он подвести итог, как Рамзес сказал:

– При всём уважении, папа, я считаю, что мы все – за исключением, возможно, мистера Фортрайта – следуя за твоими рассуждениями, пришли к ожидаемому выводу. Если эта стрела не сделана никем из известных нам людей, то она должна была выйти из рук тех, кто до сих пор неизвестен нам. Ты уже во второй раз сталкиваешься с подобным уникальным артефактом; а первым был тот браслет, который четырнадцать лет назад тебе показал мистер Форт.

– Боже мой! – вырвалось из груди Реджи. – К чему вы клоните? Не может быть, чтобы вы имели в виду…

– Проклятье! – крикнул Эмерсон. – Замолчите, вы все! Вы прервали обоснованное рассуждение…

– Да ладно, мой дорогой, совершенно нет необходимости так долго объяснять, – успокаивающе сказала я. – Всё очевидно, не так ли? Этот кусок стрелы отломан во время драки прошлой ночью, а принёс его с собой напавший на Реджи, когда тот поймал его с поличным при попытке выманить Рамзеса из постели – уже во второй раз с тех пор, как мы оказались в Нубии. Почему ему нужен Рамзес – и представить не могу… то есть, я не знаю. Но наиболее логично заключить, что целью было похищение, а не физическое насилие, ибо у него оба раза было достаточно времени, чтобы напасть на мальчика. Относительно же того, почему он хочет похитить Рамзеса…

– Прошу прощения, Амелия, – мягко сказал Эмерсон. Его лицо было пунцовым, а голос дрожал от сдерживаемых чувств. – Кажется, ты что-то говорила об отсутствии необходимости долгих объяснений?..

– Спасибо, что напомнил мне, Эмерсон. Я собиралась совершить ту же ошибку. – Я взмахнула чашкой, мой голос задрожал от возбуждения. – Нам следует уничтожить паутину спекуляций острым мечом здравого смысла! Затерянная цивилизация, которую намеревался отыскать Уиллоуби Форт, оказалась реальностью! Он – и, будем надеяться, его жена – стали узниками этого загадочного народа! Один или несколько представителей того же народа преследовали нас от полей Кента до бесплодных пустынь Нубии! Их оккультные силы, неизвестные современной науке, поработили Рамзеса, и даже сейчас…

Но тут аудитория прервала меня оглушительным хором комментариев. Впрочем, все голоса заглушал раскатистый, заразительный смех моего супруга. Только после того, как эти радостные возгласы утихли, стали слышны и иные звуки – естественно, голос Рамзеса.

– Мама, прошу прощения, но я должен возразить против слова «поработили», которое является не только преувеличенным и необоснованным, но и унизительным, если подразумевается, что…

– Не обращай внимания, Рамзес, – отозвался Эмерсон, вытирая слёзы, брызнувшие от смеха, тыльной частью своей мужественной руки. (В карманах у него никогда не бывает чистого носового платка.) – Уверен, что мама не хотела оскорбить тебя. Её воображение…

– Я не вижу, причём тут воображение, – громко заявила я. – Если кто-то из вас может придумать лучшее объяснение этих странных событий…

Рамзес и Эмерсон одновременно начали говорить, а затем так же одновременно замолчали. Реджи заметил, как бы про себя:

– Беседа с семьёй Эмерсонов, по меньшей мере, вселяет бодрость. Можно ли мне вставить слово? – И продолжал, не давая никому из нас возможности ответить: – Как я понимаю, профессор, вы не согласны с выводами миссис Эмерсон.

– Что? – Эмерсон удивлённо уставился на него. – Ничего подобного.

– Но, сэр…

– Моё веселье связано не с выводами миссис Эмерсон, а с её манерой изложения, – сказал Эмерсон. – Можно придумать и другие объяснения, но её версия, очевидно, наиболее вероятна.

Реджи изумлённо покачал головой:

– Я не понимаю.

– Заурядному интеллекту трудно уследить за быстротой мысли миссис Эмерсон, – любезно сказал Эмерсон. – И она – о, да, моя дорогая, ты – она преувеличивает. Нет смысла ставить вопрос об оккультных силах; странное поведение Рамзеса легко объясняется последствиями гипнотического внушения фокусника, с которым мы столкнулись в Хальфе. Если считать – а у нас теперь есть основания для этого – что сообщение от Уиллоуби Форта было подлинным, то в Англию его доставил кто-то из удерживавших Форта в плену. В противном случае посланник назвал бы себя и объяснил, как письмо попало к нему в руки. Возможно, кровь, обнаруженная у наших ворот, принадлежит тому же посланнику – но если он был ранен, то кто в него стрелял и почему? Может, в деле замешаны две различные группы людей, враждебно настроенные друг к другу? Фокусник из Хальфы и появление в лагере прошлой ночью человека, имевшего при себе стрелу древнего и неизвестного образца – вот доказательства, что члены одной из упомянутых групп следовали за нами из Англии с целями… э-э… с целями, которые в настоящее время невозможно объяснить.

– Чепуха! – воскликнула я. – Цели очевидны. Воспрепятствовать нам приступить к спасению Уиллоуби Форта и его бедной жены.

– Проклятье, Амелия, опять ты за своё! – воскликнул Эмерсон. – Самый лёгкий способ достичь этого – оставить нас в покое. Кто бы они ни были, но не могут же предполагать, что мы будем спокойно сидеть в стороне, когда они заманивают нашего сына к себе в лапы?

– Логично, Эмерсон, – призналась я. – Выходит, они хотят, чтобы мы приступили к спасению четы Форт?

– Будь я проклят, если знаю, – откровенно ответил Эмерсон.

За этим благородным признанием своих ошибок последовало краткое молчание; размышляя, мы потягивали остывший чай. Наконец Реджи робко спросил:

– Что вы собираетесь делать, профессор?

Эмерсон с резким грохотом поставил чашку на блюдце.

– Необходимо что-то предпринять.

– Вот именно, – так же решительно подтвердила я.

– Но что? – требовал ответа Реджи.

– Хм… – Эмерсон потёр расселину на подбородке. – Ну, я, конечно, не собираюсь отправляться в пустыню с какой-то безрассудной экспедицией.

– Мы могли бы попытаться снова загипнотизировать Рамзеса, – предложила я. – Он может знать больше, чем сам полагает.

Рамзес распрямил ноги и встал.

– При всём уважении, мама, я не хотел бы быть загипнотизированным снова. Я изучал литературу по этому вопросу, и знаю, что опасно, когда гипнозом занимается тот, кто не владеет его техникой.

– Если ты имеешь в виду меня, Рамзес… – начала я.

– А разве ты имела в виду не себя? – спросил Эмерсон, его глаза мерцали. Он дружески положил руку на плечо Рамзеса. – Садись, сынок. Я не позволю маме загипнотизировать тебя.

– Спасибо, папа. – Рамзес опустился на землю, настороженно поглядывая на меня. – Я усиленно размышлял над произошедшим, и могу сказать с большой долей уверенности, что голос, который, как мне казалось, я слышал, и считал его принадлежащим маме, был не бóльшим, чем моя собственная интерпретация безмолвного, но немедленного требования. Я слышал только одно слово: «Иди».

– Иди… куда? – тихо спросил Эмерсон.

Рамзес пожал узкими плечами в невыразимой арабской манере, но на его обычно невозмутимом лице явственно читалось смущение. – Туда. – Его рука протянулась на запад к бесплодной пустыне, обжигаемой лучами солнца.

Я ощутила, как по всему телу пробежала дрожь.

– Рамзес! – воскликнула я. – Я настаиваю, чтобы ты…

– Нет, нет, – отрезал Эмерсон. – Никакого гипноза, Амелия. Я согласен с Рамзесом, что от этого будет больше вреда, чем пользы. Однако же следует что-то предпринять. Мы не можем ни гоняться за Рамзесом по всей пустыне, ни неусыпно охранять его. – Взгляд Эмерсона был устремлён к далёкому горизонту, где песок исчезал в небесах, и страстные желания в его груди были открыты для меня, как если бы он кричал о них вслух. Соблазны неизвестности и новых открытий призывали к себе чувствительный и блестящий дух так же сильно, как неведомая сила – его сына. Если бы он был один и не опасался подвергнуть опасности меня или Рамзеса, то немедленно отправился бы в величайшее приключение всей своей жизни. Я уважительно молчала в присутствии столь благородной сдержанности (и, кроме того, думала, как лучше выразить своё мнение по этому вопросу).

– Необходимо снарядить экспедицию, – наконец сказал Эмерсон. – И тщательно подготовить её. Но заниматься этим буду не я. Перспектива может быть весьма неприятной. Нужно посоветоваться со Слатин-пашой и военным командованием в лагере.

– Они не поверят тебе, Эмерсон! – воскликнула я. – Наши доказательства слишком сложны для их ограниченных умов. О, дорогой мой, они поднимут тебя на смех. Представляешь, как будет веселиться Бадж?

Рот Эмерсона исказился от ярости.

– Это должно быть сделано, Пибоди. Другого выхода нет. Если бы речь шла только о поиске гипотетической утраченной культуры, мы могли бы подождать хоть целый год – надлежащим образом спланировать экспедицию, обеспечить все необходимые припасы и достаточное количество рабочей силы – но Форт и его жена могут находиться в смертельной опасности. И тогда задержка окажется фатальной.

– Но… но… – у Реджи перехватило дыхание. – Профессор, я ушам своим не верю! В Англии вы смеялись надо мной, отказались исполнить просьбу моего деда… Что заставило вас изменить своё мнение?

– Вот это. – Эмерсон поднял вверх сломанную стрелу. – Вам это может показаться лишь хрупкой тростинкой, ради которой рискуют человеческими жизнями. Но объяснения бесполезны. Вы не поймёте.