Текст книги "Последний верблюд умер в полдень (ЛП)"

Автор книги: Элизабет Питерс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 26 страниц)

– Не все союзники моего брата убиты, – медленно произнёс Тарек. – Они будут мстить мне, если смогут; у них есть веские причины ненавидеть Отца Проклятий.

– Они могли похитить и Реджи! – воскликнула я. – Я бы и гроша не дала за него… Муртек! Где ты прятался?

Почтенный жрец пришел к нам, брезгливо переступая через лежавшие тела и высоко подтягивая юбки, чтобы не замарать их в лужах крови, покрывавших пол.

– За престолом, – сказал он, не смущаясь. – Я не сражаюсь с мечами. Теперь мой принц победил, и я вышел, чтобы вознести ему хвалу. Слава тебе, могущественный Гор, правитель…

– Остановись. Ты прятался там, где мог что-то видеть. Что случилось с Отцом Проклятий?

Глаза Муртека забегали. Он облизнул губы.

– Я не…

– Собственное лицо обличает тебя! – воскликнула я, взмахнув зонтиком. – Что ты видел?

– Говори, – сурово приказал Тарек. – Ты мой друг и верный сторонник, но если ты умолчишь о том, что знаешь об Отце Проклятий, я не смогу защитить тебя от Госпожи, Яростной, Как Львица, Когда Её Детёнышу Грозит Беда.

Муртек судорожно сглотнул.

– Я видел… Я видел, как стражи Хенешема шли с носилками в храм. Тело на носилках была полностью закрыто, даже лицо, будто труп, который несут бальзамировщикам. Рука… Рука шёл за ними.

Тот самый странный титул, который мы с Эмерсоном отчаялись понять. Почему озарение, подобное ослепительной вспышке молнии, посетило меня именно в тот момент, я не знаю, но предполагаю, что мои умственные способности резко усилились из-за неукротимой тревоги. С течением многих веков слова стали невнятны, звучали слитно, но они были – и не могли быть ничем иным – древним титулом Верховных жриц Амона, которые правили в Фивах при фараонах поздних династий^[181]. Разве не вынудил великий кушитский завоеватель Пианхи тогдашнюю Верховную жрицу удочерить его собственную дочь для укрепления своих претензий на трон Египта^[182]?

– Хемет нечер Амон^[183], – повторила я, возвращая словам их истинное звучание. – Как я могла оказаться настолько слепа? Он был и титулом королевы – её обозначением, как королевской наследницы, так я всегда считала… Не только божественный сан, но и крайняя тучность требовали назначения заместителей для исполнения мирских обязанностей: Руку – для наказания преступников, Голос – для изъявления приказов… э-э… Наложницу, скудно одетую женщину, столь недвусмысленно жестикулирующую перед статуей бога… Вот кто, скрываясь за троном, обладает здесь истинной властью, непререкаемым авторитетом – королева, Кэндис…

– Нет, леди, – сказал Тарек. – Нет. Вы не понимаете.

– Я понимаю, что она забрала моего мужа, а всё остальное не имеет значения. Скорее веди меня к ней, Тарек.

– Вы не можете… Вы не должны идти туда, леди. Если Хенешем взяла его…

– Я не должна? – прогремела я. – Как ты смеешь, Тарек? Немедленно проведи меня к ней!

Широкие плечи Тарека поникли.

– Я не могу отказать вам, леди. Но помните, когда вы увидите… то, что вы увидите… что я пытался пощадить вас.

Естественно, это многозначительное предостережение только распалило мою решимость продолжать, хотя воображение услужливо предоставило крайне неприятные картины. Что худшее, нежели нынешнее заклание, могло предстать моему взору? Безжизненный труп супруга – но если они намеревались просто убить его, хватило бы трусливого и предательского удара в спину, пока все были увлечены титанической борьбой братьев. Медленные, мучительные пытки… но если это правда, тем насущнее необходимость спешить. Жена Бога, вцепившаяся в Эмерсона, как гигантская летучая мышь-вампир, сосущая кровь из его пульсирующих сосудов… Я приказала бредовым мыслям прекратиться. Эта ужасная женщина явно не нуждалась в крови моего мужа.

Естественно, вряд ли нужно говорить, что, пока эти картины возникали у меня перед глазами, я спешила к внутренним стенам храма, зонтиком призывая Тарека поторопиться. Рамзес рысил рядом со мной; сзади плёлся старый Муртек, чьи опасения отступили перед неукротимым любопытством, являвшимся главной чертой его характера.

По мере того, как мы проникали всё глубже и глубже в недра горы через коридоры, тускло освещённые дымящими лампами, я слышала шорохи, будто кто-то передвигался тайком. Я подумала: если кошка окажется в туннелях, где живут мыши и кроты, они бросятся бежать от неё, подобно обитателям этого мрачного лабиринта, которые прячутся от нас, не имея уверенности в собственной судьбе и опасаясь худшего.

Мы шли рядом, и Тарек торопливо шептал:

– Вам следует быть как можно дальше от этих мест, леди, до того, как завтрашнее солнце провозгласит начало дня. Караван собран; он проведёт вас в оазис и обеспечит безопасность пути. Я не буду требовать от вас клятвы соблюсти тайну, ибо знаю: ваше слово сильнее клятвы любого человека. Я только прошу вас сохранить эту тайну, пока я не подготовлю свой народ к тому неизбежному моменту, когда волки внешнего мира набросятся на нас. Можете взять всё, что вам угодно: золото, драгоценности…

– Мне не нужно твоё золото, Тарек, мне нужен только мой муж – и девушка, ради которой ты пережил столько испытаний.

– Да, леди, вот почему я привёл вас сюда, и хотя её уход погасит свет, который озаряет мою жизнь, но белая не соединяется с…

– Тарек, хватит болтать чепуху. Трещишь языком, будто нервничающий актёр. В чём дело?

Тарек остановился. Воздух в туннеле был холодный и влажный, но его лицо блестело от пота.

– Леди, я прошу вас. Не идите туда. Я… Я пойду сам, и верну вам Отца Проклятий.

Мой ответ был кратким и недвусмысленным. Тарек с отчаянием смотрел то на меня, то на Муртека.

– Так решили боги, – промолвил старый лицемер. – Как ты можешь остановить бушующий ветер или женщину, следующую к своей цели?

– Особенно эту женщину, – подчеркнула я, крепче сжимая зонтик. – Скорее, Тарек.

Больше Тарек не возражал. Сначала он взял настолько быстрый темп, что Рамзесу пришлось бежать, чтобы не отставать. Постепенно ход замедлился; когда мы вошли в вестибюль, богато украшенный вышитыми драпировками и подушками, Тарек остановился. В нишах горели лампы, но людей не было. Тарек молча махнул рукой по направлению к занавеске в дальнем конце комнаты. Перебросив зонтик в левую руку, я выхватила пистолет и бросилась вперёд.

В этом тайном зале собрали богатейшие сокровища царства. Каждая поверхность каждого предмета мебели была покрыта кованым золотом и инкрустирована драгоценными камнями и эмалью. Вышитые завесы скрывали каменные стены. Сосуды на столах были из чистого золота и наполнены разнообразнейшей едой. Пол покрывали шкуры животных. В занавешенном проёме стояла низкая лежанка. На ней лежал Эмерсон, закрыв глаза; лампа, горевшая в расположенной над ним нише, бросала на лицо красноватый оттенок. А над самим Эмерсоном наклонилась женщина, закутанная в покрывало.

Эта сцена уже возникала в моих мыслях, но воображение оказалось абсурдной пародией на реальность. Строгие и неровные черты моего мужа не имели никакого сходства со златовласым героем классического романа, а из женщины, что зависла над ним, вышло бы целых четыре таких, как бессмертная «Она». Существо было приземистым и квадратным, как огромная жаба.

Я ошеломлённо застыла. Эмерсон открыл глаза. Невероятная гримаса ужаса и удивления исказила его лицо, и он мгновенно вновь потерял сознание.

Мой зонтик выпал из онемевших рук. И как бы тих ни был звук его падения, но предупредил существо о моём присутствии. Двигаясь с тяжеловесной неторопливостью гигантского слизняка, она выпрямилась и начала поворачиваться.

Я слышала шелест драпировок позади меня и знала, что Тарек вошёл в комнату, но не могла оторвать глаз от представшего мне зрелища. Я ошибалась; это чудовищное создание не могло быть королевой. Должно быть, передо мной стояло нечто неописуемо кошмарное, раз оно заставило храбрейшего из мужчин лишиться чувств. Оживший образ одного из животных-богов Древнего Египта? Высохшее, мумифицированное обличье тысячелетней женщины?

Но то, что я увидела, оказалось неизмеримо хуже, и лишь в этот миг откровения я поняла и потрясение Эмерсона, и предупреждение Тарека. Лицо оказалось обычным лицом очень толстой женщины, черты – смазанными из-за раздутых щёк. Но цвет кожи – белый. Бледный мертвенно-белый цвет коченеющего трупа. Волосы, которые текли по плечам почти до пола, сверкали серебристым золотом; глаза, щурившиеся на меня из складок плоти, напоминали нежно-голубые васильки на английском лугу.

Далёкие, как небо, цвет которого был ими заимствован, они рассматривали меня с нечеловеческой отрешённостью. Так обычная женщина смотрит на муху, что осмелилась сесть ей на руку. Сквозь туман ужаса, помрачавшего мой разум, я, казалось, слышала голос Эмерсона, повторявший слова, произнесённые всего лишь несколько месяцев назад, дождливым английским вечером:

«Изысканное создание не более восемнадцати лет от роду; огромные голубые глаза, подёрнутые поволокой, кудри цвета золотой осени, кожа, белее слоновой кости…»

– Миссис Форт… – ахнула я. – Это… неужели это… вы?

Огромный белый лоб прорезала морщина.

– Я знаю это имя, – последовал ответ на мероитическом с сильным акцентом. – Это имя того, кого я ненавижу. Уходи, женщина, и больше не повторяй это имя.

Истина, страшная и мучительная истина полностью открылась мне. Миссис Форт умерла после рождения ребёнка – умственно, не телесно. Такие случаи порождают древние легенды о демонической одержимости, когда мужчина или женщина, не способные вынести жизненную боль, скрываются от реальности, представляя себя новой личностью. Та, что говорила со мной, не была миссис Уиллоуби Форт. Она была Божьей Женой Амона. Она забыла о своей дочери, о своём муже, о том мире, который она покинула.

Смогу ли я вернуть её? Кто знает? И, конечно, для меня было немыслимо даже не попытаться.

Я обратилась к ней с проникновенными словами. Я заверяла, что чувствую одно лишь самое нежное сострадание к ней (несмотря на неподобающую тягу к женатому мужчине). Чувства, обуревавшие меня, помогли мне подняться до таких ораторских высот, которых я не достигала никогда прежде. Глаза Эмерсона оставались плотно закрытыми, однако я знала, что сознание вернулось к нему. Но он мудро решил воздержаться от участия в разговоре.

Её же лицо оставалось неподвижным, пока я не произнесла то, что, в свете дальнейших событий, надо признаться, оказалось явной ошибкой:

– Мы заберём вас с собой, миссис Форт. Возвратим домой, где вы будете окружены любовью и заботой. Отец вашего мужа живёт только для того, чтобы снова обнять вас…

Она завизжала:

– С собой? Забрать из моего храма, разлучить с моими слугами? Ты говорила, когда я приказывала молчать. Ты осталась, когда я приказывала оставить меня. Я была милостива, но ты исчерпала моё терпение, женщина! Убить их! Убить богохульников!

Из тени в дальнем конце комнаты появился Рука, твёрдо держа копьё наизготовку, на лице играла отвратительная улыбка. Эмерсон скатился с дивана и вскочил на ноги.

– Отойди с линии огня, дорогой! – закричала я, прицеливаясь.

– О, Господи Всемогущий, Пибоди… нет… нет…

Он хотел быть уверен, что я не брошусь внезапно на Руку. Свет играл на лезвии копья, устремившегося к груди Эмерсона. С кошачьей грацией муж нырнул в сторону и ухватился за рукоять оружия, чуть выше лезвия. Вцепившись в другой конец рукояти, Рука стремился вырвать оружие из рук Эмерсона. Они качались взад-вперёд, равные по силе, с древком между ними, будто плотно натянутой верёвкой в перетягивании каната, которым забавляются великаны.

Я толкнула Рамзеса в объятия Тарека.

– Не отходи от него, – приказала я и стала кружить близ мужчин, выискивая возможность для меткого выстрела.

Муртек отступил за занавески, но не дальше; его глаза выкатились – он был зачарован ужасом происходившего. Жена Бога (увы, я должна называть её именно так) тряслась, её покрывала вздымались и опадали; она выкрикивала проклятия и приказы. Затем протянула руку мамонта, когда я оказалась неподалёку, но её движения были настолько медленными, что я с лёгкостью уклонилась.

Эмерсон, казалось, выигрывал в перетягивании каната. Сражаясь за каждый дюйм, с лицом, искажённым от усилий и неверия, Рука медленно подтягивался к своему могучему противнику. Что Эмерсон намеревался сделать с ним, когда тот очутился чуть ли не рядом, я не знаю, но, видимо, Рука боялся худшего: внезапно он отпустил копьё и потянулся к поясу за длинным ножом. Эмерсон отшатнулся, тут же выровнялся и ударил своего противника торцом копья с такой силой, что Рука отлетел назад, как камень, выпущенный из катапульты. Он с грохотом врезался в стену и рухнул на пол.

– О, отличный удар, папа, – одобрил Рамзес.

– Он мёртв? – с надеждой спросил Тарек.

– Надеюсь, что нет. – Эмерсон прерывисто и глубоко дышал; салфетка, которой я перевязывала ему руку, пропиталась кровью. – Это начинает надоедать. Пибоди, дорогая, сделай одолжение – убери пистолет, прежде чем обнять меня.

Я намеревалась заключить его в объятия не только потому, что это моя любимая привычка, но и потому, что он едва стоял на ногах. Однако нечто заставило меня замереть в неподвижности – лицо несчастной женщины, которая называла себя Божьей Женой Амона. Оно уже не было белым, как снег, но налилось тёмной кровью. Яростный крик умолк. Страшные хрипы и клокотание вырывались из раскрытого рта.

И вот она опрокинулась наземь, будто огромный валун, который столкнули с вершины скалы – сначала медленно, затем всё быстрее и быстрее, ударившись о пол с отвратительным, глухим стуком.

Сила этого падения потрясла всю атмосферу героической трагедии и вынудила нас на несколько секунд окаменеть. Затем Эмерсон прошептал:

– О, Господи Всемогущий… Она… она…

Я стряхнула оцепенение, упала рядом с ней на колени и попыталась найти пульс, но поняла, что смерть настигла её ещё до падения. Голубые глаза пусто и неподвижно смотрели на меня с раздутого, фиолетового лица. Выражаясь медицинским языком, её кончина могла быть связана с эффектом нерастраченной ярости (с тех пор, как она заняла высокое положение, никто не осмеливался ей противоречить) в сочетании с телом, изношенным избыточной пищей и отсутствием упражнений для укрепления здоровья; но я охотнее поверила бы в Иной, более Благодетельный Источник.

– Она ушла, – торжественно произнесла я. – Милосердный конец, Эмерсон – учитывая все обстоятельства.

– Как всегда, леди говорит хорошо, – согласился Тарек. – Это единственный возможный конец и её, и ваших бед: вы пытались бы увести её, а она бы боролась, чтобы остаться. Теперь нет необходимости рассказывать правду Нефрет.

Я прикрыла полой халата страшное лицо.

– Ты солгал Нефрет, Тарек, как солгал и нам?

– Это не было ложью, леди. Она пошла к богу по собственной воле, отвергнув себя прежнюю. Нефрет была младенцем. Почему мне следовало рассказывать девочке, что мать дважды пыталась убить свою дочь, а затем отказалась от неё?

– Я слышала о таком, – грустно подтвердила я. – Существует болезнь, которая иногда поражает женщин после рождения ребёнка.

Муртек присел рядом с бесформенной грудой и начал нараспев молиться.

– Идём, леди, – вздохнул Тарек. – Больше вы для неё ничего не сможете сделать.

– Ты уже сделала вполне достаточно, – продолжил Эмерсон. Я пристально взглянула на него, подозревая сарказм, но его лицо было серьёзным и сочувствующим. И, кроме того, ужасно бледным. Чем раньше он получит медицинскую помощь, тем лучше, и всё-таки я задержалась, не желая оставить несчастную женщину без каких-либо прощальных слов. Но каких? Благородные фразы христианского похоронного ритуала казались мне неуместными.

Как часто бывает, Эмерсон пришел ко мне на помощь. Мягко и звонко он произнёс:

– Спи, Божия раба, под защитой Бога.

Так, по верованиям мусульман, говорят ангелы-судьи вновь появляющимся душам истинных верующих, которые прошли испытание и предопределены вдыхать сладкий воздух Рая.

– Очень хорошо, мой дорогой, – сказала я. – Каким бы ни было их происхождение, эти слова прекрасны и утешительны.

– И достаточно общие, чтобы охватить все возможные случаи, Пибоди.

– Ты не обманешь меня, Эмерсон, – сказала я, взяв его под руку, и тут же отпустив, когда он вскрикнул от боли. – Твой цинизм – всего лишь маска.

Эмерсон фыркнул.

* * *

Тарек привёл нас к красивым комнатам, где, похоже, жил один из высокопоставленных жрецов.

– Отдыхайте и восстанавливайте силы, друзья мои. Что бы вы ни пожелали, будет доставлено, стоит только попросить. Простите за то, что я оставляю вас; мне многое предстоит сделать. Когда наступит ночь, я вернусь, чтобы отвести вас к каравану и попрощаться с вами.

Он удалился прежде, чем я успела задать хотя бы один из многих вопросов, готовых сорваться с языка.

– Не беспокой его сейчас, Пибоди, – сказал Эмерсон, с удовольствием опускаясь на мягкую кушетку. – У успешного узурпатора и так забот полон рот.

– Он не узурпатор, а законный король, мой дорогой.

– Самозванец, узурпатор, законный наследник – ключевым словом является «успешный», Пибоди. Есть ли что-нибудь выпить? Моё горло пересохло, как песок в пустыне.

Вспомнив о собственных обязанностях, я поспешила облегчить страдания моего многострадального супруга. Слуги, взиравшие на нас с таким благоговением, будто мы являлись особами королевской крови, принесли всё необходимое: воду и пищу, вино и бинты. Я не позволила Эмерсону произнести ни слова, пока не перевязала ему раны и не убедилась, что его лицо обрело естественный цвет. Впрочем, разговору это не помешало, так как Рамзесу явно было, что рассказать.

Я позволила это – нет, поощряла – поскольку весьма интересовалась, как ему удалось выбраться из туннеля внутрь статуи. И даже не обращала внимания на болтовню с набитым ртом. Он жадно поглощал жареное мясо и свежие фрукты, объяснив, что в течение почти двадцати четырёх часов ему впервые удалось поесть.

– Примерно половина носильщиков статуи бога были сторонниками Тарека. Они тайно провели меня в храм до рассвета. Как вы могли заметить, мама и папа, я не отличаюсь от здешнего народа по внешности; в темноте святилища я смог пройти к человеку, который был отобран (Настасеном и Верховным жрецом) манипулировать статуей. Его… э-э… убрали люди Тарека. Я уверен, что ему не причинили вреда.

Он сделал паузу, чтобы проглотить огромную горсть винограда (которая мгновенно удушила бы обычного мальчика), и отец поинтересовался:

– Но как ты нашёл Тарека?

– Благодаря твоему предупреждению, папа, я смог спрятать несколько полезных предметов в туннеле, прежде чем был вынужден сам скрыться в нём. Я, конечно, наблюдал, как Аменит открывала люк…

– Ещё бы, – пробормотала я.

– Взрослые недооценивают детей, – самодовольно заявил Рамзес. – Она проявила необходимую осторожность, чтобы помешать тебе увидеть её действия, мама, но её абсолютно не заботило, что всё это увидел я. Кроме того, Тарек (когда мне оказали честь сидеть с ним рядом) сообщил мне во время званого обеда, что в случае необходимости для побега следует воспользоваться туннелем. Дальнейшие сообщения, содержащие дополнительные подробности, пересылались мне в виде посланий, привязанных к кошачьему ошейнику.

– Ещё бы, – от глубокой досады я чуть не плакала. – Рамзес, почему ты не поделился этими сведениями со своими родителями?

– Да ну, Пибоди, не ругай парнишку, – весело отозвался Эмерсон. – Убеждён, что у него были веские причины поступать именно так. Я хочу услышать, как ты нашёл дорогу в этом лабиринте туннелей, мой мальчик.

Во время визита к ложной Верховной жрице, и потом, когда Ментарит отвела нас к Нефрет, Рамзес отмечал путь с помощью мела, который носил в кармане (или имитации кармана). Поэтому он смог снова оказаться в комнате, где мы встретились с Нефрет. Он не только взял мои спички и свечу, но стащил лампу, запасной кувшин с маслом, несколько небольших кувшинчиков с водой и пакет с едой. Таким образом, как только он достиг вышеупомянутой комнаты, то обеспечил себе возможность достаточно долгого отсутствия, если это будет необходимо. В сообщении, которое он послал Тареку с помощью кошки, говорилось, где его искать в случае необходимости вновь скрываться в туннелях. А время ожидания Рамзес коротал, исследуя другие места и используя при этом привязанные нитки, чтобы не заблудиться.

– Я обнаружил множество интересных гробниц, – пояснил он. – И, конечно же, сделал многочисленные записи.

– Но ты был там в полном одиночестве до прошлой ночи? – спросила я, забыв обиду – её полностью вытеснила материнская гордость. Я бы никогда не сказала ему об этом, потому что он и без того до предела задирал нос, но осознавала, что немногие мальчики его возраста смогли бы вести себя так мужественно.

– Я был не один, – ответил Рамзес. – Не всё время.

– Тебя посещал Тарек?

Рамзес кивнул.

– Тарек и… и… – Его выдающийся кадык подпрыгивал туда-сюда.

– А кто ещё? Ментарит?

Рамзес опять кивнул и сглотнул. Его лицо приобрело то же самое отсутствующее выражение, которое я иногда наблюдала у детей Эвелины.

– И… ОНА…

Заглавные буквы – не жеманство с моей стороны, дорогой читатель. Только таким образом я могу передать всю ту глубину, которую Рамзес вложил в произнесение этого местоимения.

– О, дорогой, – сказала я.

– Нефрет? – с интересом спросил Эмерсон. – Действительно храбрая девочка, раз решилась на такой риск.

– ОНА… – продолжал Рамзес. – ОНА…

Мне очень хотелось пнуть его – я видела, как разозлённые владельцы автомобилей пинают мотор, если тот не запускается. К счастью, Эмерсон сменил тему.

– Ну, мой мальчик, я горжусь тобой, и мама, безусловно, тоже. То, что вы смог осуществить археологические исследования в таких условиях, поистине великолепно. Где твои блокноты?

– У Тарека, – ответил Рамзес, способный безудержно болтать по любому поводу, кроме одного. – Надеюсь, он не забудет вернуть их до нашего ухода.

– Мы можем доверять Тареку во всём, – заявила я. – Так же, как он готов доверять нам в столь же важном вопросе. Думаю, ему следует дать слово: мы никогда не будем ни говорить, ни писать о том, что нашли здесь.

Эмерсон печально кивнул в знак согласия.

– Тарек прав. Охотники за сокровищами и авантюристы, не говоря уже о солдатах европейских держав, не замедлят вторгнуться сюда и посеять хаос. Мы должны молчать и будем молчать. Но прах побери, Пибоди, какие утраченные возможности для исследований! Они могли бы сделать нас самыми известными археологами всех времён!

– Мы уже являемся ими, Эмерсон. И даже если нет – мы не вправе создавать себе репутацию на фундаменте уничтожения невинных людей.

– Совершенно верно, моя дорогая. И, – добавил Эмерсон, сияя, – мы достаточно видели и достаточно много записали, чтобы успешно пролить свет на древнюю мероитическую культуру. Ну что, договорились, а? Выпьем за это.

Так мы и сделали (Рамзес пил воду, несмотря на его возражения). И теперь читателю должно быть ясно, почему карта, сопровождающая этот текст, и описание нашего маршрута преднамеренно вводят в заблуждение. Придёт день, без сомнения, когда новые изобретения позволят полностью исследовать западную пустыню, и Тайная Долина откроется для внешнего мира; но никогда этого не произойдёт потому, что проговорится кто бы то ни было из Эмерсонов.

Хотя я и призывала моего отважного супруга урвать несколько часов необходимого сна, он настаивал, что не нуждается в нём.

– Мы должны быть готовы тронуться в путь, как только Тарек придёт к нам. Мы не свободны, Пибоди, и Тарек знает это – вот почему он ждёт ночи, чтобы вывести нас. Мало того, что разочарованные союзники Настасена пылают местью, но, вероятно, существует партия, состоящая из таких, как Муртек, которые хотели бы удержать нас здесь, чтобы использовать наши разум и влияние для поднятия собственного авторитета.

– Ты прав, папа, – согласился Рамзес. – Я слышал, как Муртек спорил с Тареком – в более почтительном тоне, конечно – на ту же тему. Даже Муртек не знает, что ОНА будет с нами. Жрецы считают, что ОНА – воплощение Исиды, и не намерены ЕЁ отпускать.

Я почувствовала, что заглавные буквы Рамзеса действуют мне на нервы, но для обсуждения этого вопроса был неподходящий момент.

– Бедное дитя, – сказала я, – ей пришлось пережить ужасные дни, и боюсь, что она с трудом приспособится к новой жизни. Мы должны сделать всё от нас зависящее, чтобы помочь ей. Рамзес, ты не должен никогда упоминать, что её мать…

– Прошу тебя, мама, – с ледяным достоинством ответил Рамзес. – Я глубоко оскорблён подозрением, что у меня может возникнуть подобная мысль. Счастье м… м… – он чуть не задохнулся, но всё же сумел продолжить: – … мисс Нефрет так же важно для меня, как и моё собственное. Я г… г… готов на что угодно, чтобы добиться его.

– Прошу прощения, Рамзес. Я верю тебе. – Иначе и сказать было нельзя; его глаза сверкали яростным блеском религиозного фанатика. Я неторопливо продолжила: – Но тебе нет необходимости предпринимать что-то ещё. После возвращения Нефрет ожидают родной дом, большое состояние. Когда я думаю о радости её милого старого деда…

– Хм, – прочистил горло Эмерсон. – Рамзес, мой мальчик, почему бы тебе не пойти и не умыться как следует?

– Очевидно, это пустая трата времени, – возразил Рамзес. – Почти сразу же я вновь стану грязным. Путешествие по пустыне…

– По крайней мере, ты можешь начать его чистым, – вмешалась я. – Ты же не хочешь, чтоб ОНА – чёрт побери, я имею в виду Нефрет – увидела тебя таким неряшливым и растрёпанным?

Рамзес уже открыл рот для протеста. Но тут же закрыл его, задумался и ушёл.

– О Боже, – вздохнула я. – Не было заботы, Эмерсон. Ты видел, как Рамзес…

– Я видел, что Рамзес ушёл, как я и планировал. Я не хочу, чтобы он услышал это.

– Что, ради всего святого? Ты пугаешь меня, Эмерсон.

– Нет причин пугаться, Пибоди – во всяком случае, нам. Речь о несчастной девочке, к которой я испытываю то же нежное участие, что и Рамзес, с его бесконечным доверием.

– Не совсем тот же самый вид участия, – пробормотала я.

– Прошу прощения, Пибоди?

– Ничего. Продолжай, дорогой.

– Не думаю, что ты поняла весь смысл происшедшего, Пибоди. Вспомни невинное упоение Уиллоуби Форта чистотой своей юной невесты и определённую фразу из его письма к отцу. Вспомни ещё раз, что ты говорила бедной женщине, прежде чем она пришла в ярость. Сопоставь дату рождения Нефрет – отказ Форта от прежней жизни – безумие жены со стремлением к детоубийству – репутацию старого развратника, которой славится лорд Блэктауэр…

– О, нет, Эмерсон! – выдохнула я. – Конечно же, нет!

– Мы никогда не узнаем наверняка, – сказал Эмерсон, – и я, например, предпочёл бы не знать. Но я не отдам это чудное дитя старому мерзавцу… кем бы он ни был на самом деле. Он не годится в опекуны невинной молодой девушке. Если то, что мы подозреваем, правда, у него может хватить бесстыдства рассказать ей; и я бы лишился сна, если бы стал соучастником такой низости. Это разрушит её жизнь. Она достаточно страдала. Всё, в чём она нуждается… Но нет смысла объяснять тебе, Пибоди – ты и сама знаешь.

Мне пришлось прочистить горло, прежде чем я смогла говорить.

– Нет, Эмерсон, я не уверена. То есть – что, по твоему мнению, ей нужно?

– Ну как что – нормальный, обычный, любящий дом, конечно. Тёплая материнская забота, защита надёжного и ласкового отца, друзья её собственного возраста и интеллектуального уровня… Ах, я могу спокойно предоставить всё это тебе, моя дорогая. Я абсолютно уверен в твоей способности принять надлежащие меры.

Он, казалось, не ожидал ответа – может, это и к лучшему. Я была не в состоянии вымолвить ни звука.

* * *

Когда Тарек пришёл за нами, мы уже ждали в полной готовности. Слуги принесли всем нам халаты, как у бедуинов. Приготовления были завершены, но надо признать, что таким чистым Рамзеса я не видела никогда.

Тарек оделся как солдат, вооружившись мечом, кинжалом, луком и колчаном. Единственным знаком его ранга была узкая лента из золота, с двумя змеиными уреями на лбу. Он устало опустился в кресло.

– Луна ещё не взошла. Осталось мало времени, прежде чем вы уйдёте. Давайте поговорим вместе; сердце говорит мне, что мы не встретимся снова.

– Глупости, – отозвался Эмерсон. – Не будь таким пессимистом. Мы сдержим обещание сохранить тайну Святой Горы, но жизнь длинна и полна сюрпризов.

Тарек улыбнулся.

– Отец Проклятий говорит мудро. – Он ласково положил руку на бритую макушку Рамзеса, усевшегося рядом на полу. – Каменотёсы уже начали возводить большой пилон в честь тебя и твоих благородных родителей, мой юный друг.

– Спасибо, – сказал Рамзес. – А как же мои блокноты?

– Рамзес! – воскликнула я. – Разве можно так говорить с Его Величеством?

– Слуги принесли их, – рассмеялся Тарек. – И то, что вы оставили в комнатах. – Он сунул руку в сумку на поясе, достал книгу и протянул мне. – Я лично возвращаю это, леди, так как именно я украл её у тебя.

Я взглянула на название, улыбнулась и вернула книгу обратно.

– Это тебе, Тарек. Я легко смогу купить другую. Книги мистера Хаггарда очень популярны в Англии.

Лицо Тарека загорелось; впервые он выглядел таким молодым, каким и был на самом деле.

– Она моя? Достойный дар, великолепный дар. Она будет одним из сокровищ моего дома.

– О Господи Всемогущий, – проворчал Эмерсон. – Амелия, если ты закончила портить литературные вкусы царского дома, я хотел бы задать несколько разумных вопросов.

– Спрашивай, – сказал Тарек, аккуратно укладывая «Копи царя Соломона» в сумку.

– Теперь мы знаем, почему ты так стремился, чтобы привести нас сюда, и некоторые из приёмов, которые использовал, – начал Эмерсон. – Но почему, чёрт возьми, потребовалось совершать такие замысловатые манёвры вместо простого решения – с самого начала сказать нам правду?

Лицо Тарека застыло.

– Но разве мне бы поверили?

– Конечно! – Эмерсону хватило благородства покраснеть, взглянув на меня. – Ну… возможно, не сразу. Но ты мог бы убедить нас с течением времени…

– Время – как раз то, чего у меня не было, – сказал Тарек серьёзно. – И я тогда не знал ни тебя, ни леди так, как знаю сейчас. И пока я путешествовал в Каир, а затем в Англию, я узнал, как люди вашего цвета кожи относятся к людям моего.

Я бы отрицала это, но не могла. Стыд за мою нацию и мой народ заставил запылать щёки. Эмерсон закусил губу.

– Ты прав, – согласился он. – Что я могу сказать?

– Не надо ничего говорить. Ни в твоём сердце, ни в сердце леди нет ненависти – но мало таких, как вы.

Тарек продолжал объяснять: к тому времени, как он достиг Англии, им овладело прискорбное озлобление из-за презрения, с которым относились к нему – к тому, кто был принцем в своей собственной земле. Тем не менее он упорно, проявляя редкостные храбрость и ум, преодолевал встречавшиеся на пути препятствия, пока вдруг оказался не в состоянии доставить письмо Форта. Слуги прогнали его от дверей, а полиция пригрозила арестовать, если он вернётся в этот аристократический район.