Текст книги "Тайник"

Автор книги: Элизабет Джордж

сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 44 страниц)

Адриан был в галерее и ничего не делал. Просто сидел развалившись в кресле. В комнате было холодно, и, чтобы согреться, он надел кожаный пиджак. Руки засунул в карманы, а ноги вытянул вперед. В такой позе часто сидят футбольные фанаты, наблюдая, как их любимую команду планомерно уничтожают на поле, только Адриан смотрел не в телевизор. Его взгляд был прикован к каминной полке. На ней стояло с полдюжины семейных фотографий, в том числе Адриан с отцом, Адриан со сводными сестрами, Адриан с тетей.

Окликнув его, Маргарет продолжила:

– Слышал, что я сказала? Она думает, что ты не имеешь права на его деньги. По ее словам, он тоже так думал. Она говорит, что он не верил в наследование. Так она выражается. Как будто мы в это поверим. Да если бы твоему отцу кто-нибудь оставил хорошее большое наследство, неужели бы он от него отвернулся? Неужели сказал бы: «О господи, нет, спасибо. Я этого не заслуживаю. Лучше отдайте его кому-нибудь другому, чья духовная чистота не пострадает от внезапно свалившихся на него денег». Нисколько на него не похоже. Лицемеры они оба. Все, что он сделал, задумано только для того, чтобы через тебя наказать меня, а она потакает его планам и сидит довольная, как слизняк в салате. Адриан! Ты меня слушаешь? Ты слышал хотя бы слово из того, что я сказала?

Она уже подумала, не перешел ли он в одно из своих пограничных состояний, что так на него похоже. Давай-давай, погрузись в себя на длительный период ложной кататонии, милый. А с твоими проблемами пусть мамочка разбирается.

Наконец Маргарет просто устала от всего этого: устала от вечных телефонных звонков из школ, в которых Адриан не успевал; устала от сестер Сан, убеждавших ее в том, что «с мальчиком все в полном порядке, мадам»; устала от психологов, которые с сочувствующими лицами информировали ее о том, что она просто обязана предоставить мальчику больше свободы, если хочет увидеть улучшение; устала от мужей, не способных взять под свое широкое крыло пасынка с таким количеством проблем; устала наказывать братьев Адриана, когда те измывались над ним; устала читать нотации учителям, когда те не понимали его; устала переругиваться с докторами, когда те оказывались бессильны помочь; устала выбрасывать щенков и котят, когда он в них разочаровывался; устала умолять работодателей дать ему третий или четвертый шанс; устала уговаривать квартирохозяек; устала подыскивать потенциальных подружек и манипулировать ими… И все это ради этой минуты, когда он должен был хотя бы послушать ее, выжать из себя хоть одно доброе слово, сказать ей: «Мама, ты сделала все, что могла», или хотя бы хмыкнуть, показывая, что он ее слышит. Но нет, она слишком много от него хочет, ведь это значит сделать над собой усилие, проявить находчивость, притвориться, будто у него есть своя жизнь, своя, а не продолжение ее собственной, но, бога ради, разве даже на такую малость мать не имеет права? Разве мать не имеет права знать, что ее дети выживут, когда ее не станет?

Но со старшим сыном она даже в этом не была уверена. И когда Маргарет это поняла, ее решимость дала трещину.

– Адриан! – закричала она, а когда он не ответил, размахнулась и изо всех сил ударила его по щеке. – Я тебе не мебель! Отвечай мне немедленно! Адриан, если ты не…

И она снова занесла руку.

Он перехватил ее, когда ладонь уже приближалась к его лицу. Крепко держа мать за запястье, он встал, ни на миг не ослабляя хватки. Потом отшвырнул ее так, словно она была каким-то мусором.

– Вечно ты все портишь. Ты мне надоела. Уезжай домой.

– Боже мой, – ужаснулась она. – Да как ты смеешь…

Но больше ничего произнести не успела.

– Хватит, – сказал он и вышел из галереи.

Тогда она и вернулась в свою комнату, где достала из-под кровати чемоданы. Первый она уже уложила и трудилась над вторым. Она уедет. А его предоставит своей судьбе. Пусть справляется с жизнью сам, раз он этого хочет, а она посмотрит, как это у него получится.

На подъездной аллее хлопнули одна за другой две автомобильные дверцы, и Маргарет поспешила к окну. С тех пор как отъехала полицейская машина, не прошло и пяти минут, и Маргарет видела, что этого мальчишку, Филдера, они с собой не взяли. Она надеялась, что полицейские нашли какой-нибудь повод запереть негодника и вернулись за ним. Но внизу стоял темно-синий «форд-эскорт», пассажир и водитель которого вышли из салона и переговаривались через капот.

Пассажира она узнала: это был тот самый похожий на аскета инвалид, который приходил на поминки Ги и все время простоял у камина. Его спутницей и водителем была какая-то рыжеволосая женщина. Маргарет стало интересно, чего они хотят и к кому приехали.

Ответ она узнала довольно скоро. По аллее, со стороны бухты, поднимался Адриан. Незнакомцы стояли лицом в том направлении, откуда он приближался, из чего Маргарет заключила, что они, вероятно, видели его, подъезжая, и ждут, когда он подойдет.

Она тут же насторожилась. Несмотря на недавнюю решимость предоставить сына его судьбе, разговор Адриана с незнакомцами, когда дело об убийстве его отца еще не закрыто, был для нее сигналом опасности.

В руках Маргарет держала ночную рубашку, которую собиралась положить в чемодан. Швырнув ее на кровать, она заспешила прочь из комнаты.

Подбегая к лестнице, она услышала голос Рут, доносившийся из-за двери кабинета Ги. Она решила, что позже непременно разберется с невесткой, которая не дала ей задать этому быдловскому отродью взбучку в присутствии полиции. Теперь у нее было дело поважнее.

Оказавшись на улице, она сразу увидела, что тот человек и его рыжая спутница идут навстречу ее сыну. Она окликнула их:

– Эй, подождите. Подождите. Может быть, я могу вам помочь? Я Маргарет Чемберлен.

Она заметила выражение, которое скользнуло по лицу Адриана и тут же исчезло, и распознала в нем легкое презрение. Ей хотелось тут же бросить его: видит бог, он заслужил, чтобы его оставили выплывать в одиночку, – но она обнаружила, что не в силах уйти, пока не узнает, зачем явились эти двое.

Догнав посетителей, она представилась еще раз. Мужчина сказал, что его зовут Саймон Олкорт Сент-Джеймс, его сопровождает Дебора, его жена, а пришли они затем, чтобы повидать Адриана Бруара. При этих словах он кивнул сыну Маргарет тем особым кивком, который сообщает человеку: «Я вас знаю», лишая его возможности скрыться, если он это задумал.

– А по какому делу? – осведомилась Маргарет любезно. – Кстати, я его мать.

– Вы не могли бы уделить нам несколько минут? – спросил Олкорт Сент-Джеймс у Адриана, точно не понял довольно ясного намека его матери.

Внутренне ощетинившись, она, однако, старалась говорить с той же любезностью, что и прежде.

– Прошу нас извинить. У нас совсем нет времени. Я улетаю в Англию, а Адриан должен отвезти меня в аэропорт, так что…

– Идемте внутрь, – сказал Адриан. – Там поговорим.

– Адриан, дорогуша, – заворковала Маргарет.

Ее устремленный на сына пристальный взгляд телеграфировал: «Перестань валять дурака. Мы же понятия не имеем, что это за люди».

Не обратив на нее никакого внимания, он двинулся к входной двери. Ей оставалось только последовать за ним со словами:

– Ну хорошо. Несколько минут у нас, пожалуй, найдется. Надо было создать впечатление, будто она и ее сын выступают единым фронтом.

Будь на то воля Маргарет, она вынудила бы посетителей изложить свое дело в каменном холле, где температура была противоестественно низкой, а вдоль стен стояли твердые деревянные стулья, которые наверняка отбили бы у них желание затягивать разговор. Однако Адриан повел их наверх, в гостиную. У него хватило такта не просить ее выйти, и она уселась на один из диванов, чтобы не дать им забыть о своем присутствии.

Сент-Джеймс – именно так он попросил себя называть, услышав из ее уст свою двухпалубную фамилию, – похоже, не возражал против ее присутствия при разговоре. Не возражала и его жена, которая без приглашения уселась рядом с Маргарет на диван и на протяжении всей беседы молчала, внимательно наблюдая за всеми, словно ей поручили следить за реакцией собеседников. Что касается Адриана, то его визит двух совершенно незнакомых людей, кажется, нисколько не встревожил. Не проявил он никакой тревоги и тогда, когда Сент-Джеймс заговорил о деньгах, огромных суммах, которые пропали со счетов его отца.

Маргарет потребовалось несколько минут, чтобы понять, какова связь между фактами, которые излагал Сент-Джеймс, и наследством Адриана, уменьшившимся в десятки раз. Оно и прежде было жалким сравнительно с тем, что Адриан должен был получить, если бы хитроумие Ги не лишило сына возможности воспользоваться его богатством, а теперь оказывалось, что там и пользоваться-то особо нечем.

Маргарет воскликнула:

– Неужели вы хотите нам сказать…

– Мама, – перебил ее Адриан. – Продолжайте, – обратился он к Сент-Джеймсу.

По-видимому, лондонец явился не только для того, чтобы проинформировать Адриана о перемене в положении его дел. Последние восемь-девять месяцев Ги переводил телеграфом деньги с Гернси, сказал им Сент-Джеймс, который желал знать, что Адриану известно о том, почему его отец пересылал большие суммы денег на счет какой-то фирмы в Лондоне с адресом в Бракнелле. Он сообщил, что по его просьбе в Англии кто-то уже выясняет обстоятельства этого дела, но, может быть, мистер Бруар окажет им любезность и облегчит задачу, сообщив детали, которые ему, возможно, известны?

Намек был прозрачнее воздуха швейцарских гор, и, прежде чем Адриан успел заговорить, Маргарет сказала:

– А в чем именно состоит ваша задача, мистер Сент-Джеймс? Честно говоря – не сочтите, пожалуйста, за грубость, – я не понимаю, почему мой сын должен отвечать на ваши вопросы, о чем бы ни шла в них речь.

Любой на месте Адриана понял бы, что надо держать язык за зубами, но только не ее сын.

– Понятия не имею, зачем моему отцу понадобилось пересылать деньги куда бы то ни было.

– Значит, он посылал их не вам? Тогда, может быть, у него были на то личные причины? Или он хотел открыть дело? Или зачем-либо еще? Может, в уплату долга?

Адриан извлек из кармана джинсов смятую пачку сигарет. Вытащил одну и закурил.

– Моих деловых начинаний отец не поддерживал, – объяснил он. – Как и других моих дел. Я просил, чтобы он мне помог. Он отказался. Вот и все.

Маргарет внутренне сморщилась. Если бы он мог себя слышать. Если бы он мог видеть себя со стороны. И зачем рассказывать им то, о чем они не спрашивали? Ясное дело, чтобы мать позлить. Она ведь наговорила ему всякой всячины, а тут такая прекрасная возможность поквитаться, вот он и воспользовался ею, не думая, какие последствия могут иметь его слова. Он кого хочешь с ума сведет, сыночек этот.

Сент-Джеймс сказал ему:

– Значит, к фирме «Интернэшнл аксесс» вы, мистер Бруар, не имеете никакого отношения?

– А что это? – спросила Маргарет осторожно.

– Фирма-получатель всех переводов мистера Бруара-старшего. Как выяснилась, общая сумма полученных ими денежных переводов составила более двух миллионов фунтов стерлингов.

Маргарет изо всех сил делала вид, будто она очень заинтересована, но нисколько не поражена услышанным, но на самом деле у нее было такое чувство, словно стальной обруч сдавил ей нутро. Усилием воли она сдержалась и не взглянула на сына. Если Ги и впрямь посылал ему деньги, подумала она, и Адриан солгал ей… Ведь именно так, «Интернэшнл аксесс» должна была называться компания, которую задумал ее сын. Это вполне в его духе – придумать название для компании раньше, чем она начала существовать. Но так ли это? Его детище, блестящая идея, способная принести миллионы, если только отец согласится профинансировать проект. Но Адриан утверждал, что отец отказался выступить в роли инвестора, проще говоря, не дал на всю затею ни пенса. А что, если он врал и Ги все это время давал ему деньги?

Все, что могло бросить на Адриана хотя бы слабую тень подозрения, следовало отметать немедленно.

– Мистер Сент-Джеймс, – обратилась к гостю Маргарет, – уверяю вас, что если Ги и посылал деньги кому-то в Англию, то получал их не Адриан.

– Нет?

Голос Сент-Джеймса в приятности не уступал ее собственному, но от Маргарет не ускользнул взгляд, которым они обменялись с женой, и смысл их переглядываний ей тоже был вполне ясен. В лучшем случае им покажется любопытным тот факт, что мать отвечает за взрослого сына, вполне способного говорить за себя. В худшем они решат, что она любопытная стерва, которая сует нос не в свое дело. Ну и пусть думают, что хотят. У нее есть заботы поважнее, чем переживать из-за того, что о ней подумают совершенно чужие люди.

– Думаю, что сын рассказал бы мне об этом. Он все мне рассказывает, – подчеркнула она. – А поскольку я ничего не слышала от него о том, что отец посылает ему деньги, значит, никаких денег Ги не посылал. Вот и все.

– Вот как? – переспросил Сент-Джеймс и поглядел на Адриана. – Мистер Бруар? Быть может, тому были другие причины, не делового характера?

– Об этом вы уже спрашивали, – напомнила Маргарет.

– Но кажется, не получили ответ, – вежливо сказала миссис Сент-Джеймс– Во всяком случае, не полный.

Маргарет особенно ненавидела таких баб: сидит себе вся в кудрях, розовая, как фарфоровая кукла, и помалкивает. Радуется, наверное, что все ее видят, но никто не слышит, эдакая викторианская женушка, которая научилась, ни во что не вмешиваясь, наблюдать течение английской жизни.

– Послушайте, – начала Маргарет, но Адриан ее перебил.

– Отец не давал мне никаких денег, – заявил он. – Ни для каких целей.

– Ну вот, – встряла Маргарет, – если это все, вы нас извините, потому что нам надо еще многое успеть до моего отъезда.

И она начала подниматься. Ее остановил следующий вопрос Сент-Джеймса:

– В таком случае, мистер Бруар, может быть, их получал кто-нибудь другой? Кто-то в Англии, кого вы знаете и кому ваш отец мог захотеть помочь? Кто-то связанный с группой «Интернэшнл аксесс»?

Это был предел. Разве они не рассказали этому типу все, что ему было нужно? Теперь он должен убраться.

– Если Ги и посылал кому-то деньги, – сказала она высокомерно, – то наверняка какой-нибудь женщине. Я бы предложила вам поискать в этом направлении. Адриан, милый, ты не поможешь мне с чемоданами? Нам пора выезжать.

– Какой-то конкретной женщине? – спросил Сент-Джеймс – Я в курсе его отношений с миссис Эббот, но поскольку она здесь, на Гернси… Нет ли в Англии кого-то, с кем нам следовало бы поговорить?

Маргарет поняла, что, пока они не назовут имя, им от него не избавиться. И лучше им самим вспомнить это имя, чем позволить этому типу узнать все по своим каналам, а потом использовать для того, чтобы запятнать репутацию Адриана. Если они назовут имя сами, то это прозвучит вполне невинно. Если это сделают чужие люди, то все будет выглядеть так, словно им есть что скрывать. Она обратилась к Адриану, стараясь, чтобы ее голос звучал небрежно, хотя и самую малость нетерпеливо, давая непрошеным гостям понять, что они отнимают у нее время:

– Ах да… Была, кажется, какая-то молодая женщина, с которой ты приезжал в прошлом году к отцу. Ну, та, которая играла в шахматы. Как ее звали? Кэрол? Кармен? Нет. Кармел. Точно. Кармел Фицджеральд. Ги еще увлекся ею. У них даже был небольшой роман, как я припоминаю. Конечно, поеле того как твой отец убедился, что она и ты не… ну, в общем, ты понимаешь. Ее ведь так, кажется, звали?

– Папай Кармел…

Маргарет продолжала трещать, надеясь, что Сент-Джеймсы все поймут.

– Ги питал к женщинам слабость, а поскольку Кармел и Адриан не были парой… Дорогой, быть может, он увлекся Кармел сильнее, чем ты подумал? Я помню, как тебя это забавляло. «Кармел стала папиным "ароматом месяца"», – вот как ты говорил. Я помню, мы еще смеялись этой шутке. Но неужели увлечение твоего отца этой девушкой и впрямь оказалось таким серьезным? Ты, кажется, говорил, что для нее это не больше чем эскапада, но, может быть, с его стороны все было гораздо серьезнее? Правда, на него это не очень похоже, ведь он никогда не покупал внимание женщин за деньги, но, с другой стороны, раньше у него не было такой необходимости. А в ее случае… Дорогой, что ты об этом думаешь?

Маргарет затаила дыхание. Она знала, что говорила слишком долго, но тут уж ничего не поделаешь. Надо же было дать сыну понять, в каком ключе ему следует говорить о взаимоотношениях отца с женщиной, на которой он сам должен был жениться. Ему оставалось только принять у нее эстафетную палочку и продолжить: «А, папа и Кармел. Это было забавно. Вам надо поговорить с ней, если вас интересует, куда подевались отцовские деньги». Но ничего такого он не сказал.

– Это вряд ли Кармел, – заявил он. – Они с отцом едва знали друг друга. Он ею не интересовался. Она не в его вкусе.

Маргарет не выдержала.

– Но ты же говорил…

Он взглянул на нее.

– Ничего такого я тебе не говорил. Ты все выдумала. И не случайно. Все так логично связывается, правда?

Маргарет видела, что те двое не понимают, о чем говорят мать и сын, но им страшно хочется это узнать. Новость, сообщенная Адрианом, настолько ее ошарашила, что она никак не могла решить, поговорить ей с сыном сейчас или подождать, пока они останутся одни. Господи, в чем же еще он ей солгал? И что подумают лондонцы, если она произнесет слово «ложь» в их присутствии? Какие выводы они сделают?

– Я, видимо, поспешила с выводами, – заговорила она. – Твой отец вечно… Ну, ты знаешь, какой он был с женщинами. Вот я и подумала… Но я, наверное, неправильно поняла… Но ведь ты говорил, что для нее это эскапада, или не говорил? А может, ты говорил о ком-то другом, а я решила, что это о Кармел?

Адриан ехидно улыбался, не без удовольствия наблюдая, как его мать открещивается от всего, что совсем недавно с такой уверенностью утверждала. Позволив ей еще немного потрепыхаться, он перебил ее:

– Не знаю, был ли у отца кто-нибудь в Англии, но здесь, на острове, роман у него точно был. Не знаю с кем, но моя тетя в курсе.

– Это она сама вам сказала?

– Я слышал, как они из-за этого ссорились. Похоже, девушка была совсем молоденькая, потому что тетя Рут грозила рассказать обо всем ее отцу. Она сказала, что если иного способа заставить отца отпустить девушку на свободу не существует, то она пойдет на это. – Он улыбнулся невесело и добавил: – Тот еще был тип, мой отец. Немудрено, что кто-то его в конце концов прикончил.

Маргарет закрыла глаза, страстно желая провалиться сквозь землю, и призвала проклятия на голову своего сына.

25

Сент-Джеймсу и его жене не пришлось долго разыскивать Рут Бруар. Она нашла их сама. Она вошла в гостиную, буквально пылая от возбуждения.

– Мистер Сент-Джеймс, какая удача. Я звонила вам в отель, но мне сообщили, что вы поехали сюда.

Не обращая внимания на племянника и невестку, она стала просить Сент-Джеймса пойти с ней, потому что все стало вдруг кристально ясно и она хотела ему обо всем рассказать.

– Мне подождать там? – спросила Дебора, кивнув в сторону улицы.

Но Рут, узнав, кто она такая, пригласила и ее пойти с ними.

Маргарет Чемберлен тут же заявила протест:

– В чем дело, Рут? Если речь идет о наследстве Адриана…

Но Рут продолжала делать вид, будто не замечает невестку, и так далеко зашла, что даже закрыла дверь у нее перед носом, хотя та еще не закончила говорить.

– Вы должны извинить Маргарет, – сказала она Сент-Джеймсу. – Она не совсем… – Тут она выразительно пожала плечами, а потом добавила: – Пойдемте же. Я в кабинете Ги.

Добравшись туда, она не стала тратить время на преамбулы.

– Я знаю, что он сделал с деньгами, – сказала она. – Вот. Взгляните. Сами увидите.

На письменном столе ее брата лежала картина. Двадцать четыре дюйма по вертикали, восемнадцать по горизонтали, края прижаты книгами, снятыми с полок. Рут коснулась ее робко, словно то был объект поклонения.

– Ги все же удалось вернуть ее домой.

– Что это? – спросила Дебора, становясь рядом с Рут и разглядывая картину.

– «Красавица с пером и книгой», – ответила Рут. – Она принадлежала моему деду. До него ею владел его отец, а перед ним его отец и так далее, насколько я знаю. Со временем она должна была перейти к Ги. Так что я думаю, он потратил все деньги на ее поиски. Больше ничего…

Ее голос изменился, и Сент-Джеймс увидел, что глаза Рут Бруар за круглыми стеклами очков полны слезами.

– Это все, что от них осталось. Вот видите.

Она сняла очки, вытерла глаза рукавом толстого свитера и подошла к столику, который стоял между двумя креслами в другом конце комнаты. Взяла с него фотографию и вернулась к гостям.

– Вот, – сказала она. – Вот они все, на этом снимке. Maman дала его нам в ночь побега, потому что на нем были они все. Вот они, видите? Grandpere, grandmere, Tante Эстер, Tante Бекка, их мужья, совсем еще молодые, наши родители, мы. Gardez-la…

Тут она сообразила, что воспоминания унесли ее в другую страну и в другое время. И снова перешла на английский:

– Прошу прощения. Она сказала: «Храните ее до тех пор, пока мы не встретимся снова, по ней вы нас узнаете, когда увидите». Мы не знали, что этого никогда не случится. А теперь смотрите. На фотографию. Вот она, над сервантом. «Красавица с книгой и пером», там она всегда и висела. Видите крошечные фигурки за ее спиной, вдалеке… они строят церковь. Какую-то громадную готическую штуковину, которую меньше чем за сто лет не построишь, а она сидит такая… ну, невозмутимая. Как будто знает об этой церкви что-то такое, чего мы никогда не узнаем.

Рут нежно улыбалась картине.

– Милый, милый брат, – прошептала она по-французски, – ты никогда не забывал.

Сент-Джеймс встал рядом с женой и тоже поглядел на фотографию. Он увидел, что перед ними на столе лежала та же картина, которая была на снимке, а саму фотографию он заметил еще в прошлый раз, когда разговаривал с Рут в этой комнате. На ней была изображена еврейская семья в полном составе, собравшаяся на пасхальный обед. Все радостно улыбались в камеру, пребывая в гармонии с миром, который вскоре их уничтожит.

– А что произошло с картиной?

– Мы так и не узнали, – сказала Рут, – Мы могли только предполагать. Когда закончилась война, мы ждали. Сначала думали, что они приедут за нами, наши родители. Мы ведь не знали. Сначала не знали. И ждали довольно долго, потому что надеялись… С детьми так часто бывает, правда? Но в конце концов мы все-таки узнали.

– Что они умерли, – прошептала Дебора.

– Что они умерли, – повторила Рут. – Они слишком задержались в Париже. Потом поехали на юг, думая, что там с ними ничего не случится, а там их след потерялся. Они ехали в Лаворетт. Но от правительства Виши там было не скрыться. Они выдавали евреев по первому требованию. В каком-то смысле они были еще хуже нацистов, ведь они предавали собственных граждан, каковыми и были евреи во Франции.

Она протянула руку за фотографией, которую все еще держал Сент-Джеймс, и говорила, не отрывая от нее взгляда.

– В конце войны Ги было двенадцать, а мне девять. Много лет прошло, прежде чем он смог поехать во Францию и узнать, что стало с нашей семьей. Из последнего письма, которое у нас было, мы знали, что они оставили все имущество, взяв лишь по чемодану с одеждой каждый. Так что «Красавица с книгой и пером», как и остальные вещи, осталась на хранении у нашего соседа, Дидье Бомбара. Он сказал Ги, что нацисты пришли и забрали у него все, потому что это было имущество евреев. Но он мог и солгать. Мы это знали.

– Как же тогда вашему брату удалось ее найти? – спросила Дебора. – Столько лет спустя?

– Он был очень целеустремленным человеком, мой брат. Он, не колеблясь, нанял бы столько людей, сколько ему понадобится для того, чтобы найти картину и приобрести ее.

– «Интернэшнл аксесс», – вставил Сент-Джеймс.

– Что это? – спросила Рут.

– Туда шли деньги, которые ваш брат переводил со своих счетов здесь, на Гернси. Это компания в Англии.

– А-а. Ну, значит, так оно и есть.

Она потянулась за маленькой лампочкой, которая освещала край письменного стола, и повернула ее так, чтобы свет падал на картину.

– Думаю, они ее и нашли. Очень вероятно, учитывая, какое громадное количество произведений искусства ежедневно покупается и продается в Англии. Когда вы поговорите с ними, они, наверное, расскажут вам о том, как они ее выследили и сколько человек трудилось, чтобы вернуть ее нам. Частные сыщики, скорее всего. Может быть, работники какой-нибудь галереи. Ему ведь наверняка пришлось ее выкупать. Не могли же они просто так взять и отдать ее.

– Но ведь она ваша… – сказала Дебора.

– А чем мы могли это доказать? Ведь у нас не было ничего, кроме этой фотографии, а кто, поглядев на снимок семейного обеда, решится утверждать, что картина, которая изображена на заднем плане, – вот это самое полотно? – Она указала на лежавшую перед ними картину. – Других документов у нас не было. Да их и вообще не было. Просто она – «Красавица с пером и книгой» – всегда принадлежала нашей семье, и никакого способа доказать это не было.

– А показания людей, видевших ее в доме вашего деда?

– Полагаю, никого из них уже нет в живых, – сказала Рут. – И кроме того, я все равно не знаю никого, кроме мсье Бомбара. Поэтому у Ги не было иного способа ее вернуть, кроме как перекупить у последних владельцев, что он и сделал, можете не сомневаться. Думаю, что это был его подарок на мой день рождения: возвращение в семью единственной вещи, которая от нее осталась. Пока я жива.

В молчании они смотрели на холст, расстеленный на столе. В том, что картина была старой, сомневаться не приходилось. Сент-Джеймсу она напомнила работы старых голландских или фламандских мастеров. В ее завораживающей, вневременной красоте была, вне всякого сомнения, сокрыта аллегория, ясная когда-то как живописцу, так и заказчику.

– Интересно, кто она? – спросила Дебора, – Наверняка из хорошей семьи, судя по платью. Материя очень тонкая, правда? И книга. Такая огромная. Иметь такую книгу… даже просто уметь читать в то время… Наверное, она была богатой. Может быть, даже королевой.

– Она просто дама с пером и книгой, – ответила Рут. – Мне этого достаточно.

Сент-Джеймс оторвался от созерцания картины и спросил у Рут Бруар:

– Как случилось, что вы обнаружили ее сегодня утром? Она была здесь, в доме? Среди вещей вашего брата?

– Она была у Пола Филдера.

– Мальчика, чьим наставником был ваш брат?

– Он отдал ее мне. Маргарет решила, что он что-то украл, потому что он никому не давал свой рюкзак. Но в нем оказалась картина, и он тут же отдал ее мне.

– Когда это было?

– Сегодня утром. Полицейские привезли его из Буэ.

– Он еще здесь?

– Где-нибудь в парке, наверное. А что? – Лицо Рут стало серьезным, – Вы же не думаете, что он украл ее, правда? Потому что это не так. На него это совсем не похоже.

– Можно, я возьму ее с собой, мисс Бруар? – Сент-Джеймс коснулся края картины. – Ненадолго. Обещаю, что с ней ничего не случится.

– Зачем?

Вместо ответа он лишь добавил:

– Если вы не возражаете. Вам не о чем волноваться. Я скоро ее верну.

Рут взглянула на картину так, словно очень не хотела с ней расставаться, что, вне всякого сомнения, так и было. Однако она почти сразу кивнула и убрала книги с краев холста.

– Надо найти ей хорошую раму, – сказала она. – И подходящее место в доме.

Она передала холст Сент-Джеймсу. Взяв у нее картину, он резко переключился на другую тему.

– Полагаю, вы знали, что у вашего брата была связь с Синтией Мулен, мисс Бруар?

Рут выключила лампу на столе и повернула ее так, как она стояла прежде. Он решил, что ответа не будет, но она все-таки заговорила:

– Я застала их вместе. Он сказал, что собирался рассказать мне обо всем позже. Сказал, что женится на ней.

– Вы ему не поверили?

– Слишком часто, мистер Сент-Джеймс, мой брат заявлял, что наконец-то нашел «ее». «Она – та самая», – говорил он обычно. «Эта женщина, Рут, определенно та самая, которая мне нужна». И он всегда верил в то, что говорил… потому что, как многие люди, всегда принимал бегущие по коже мурашки сексуального влечения за любовь. Проблема Ги была в том, что он был не в состоянии пойти дальше. Поэтому когда влечение угасало – а это рано или поздно случается, – он думал, что это смерть любви, не понимая, что это лишь возможность ее начала.

– Вы говорили с отцом девушки об этом? – спросил Сент-Джеймс.

Рут шагнула к модели военного музея, стоявшей посреди комнаты на своем столе. И смахнула с ее крыши несуществующую пыль.

– Он не оставил мне выбора. Он отказывался расстаться с ней. А это было неправильно.

– Почему?

– Она еще совсем девочка, почти ребенок. У нее нет опыта. Я никогда не возражала, когда он баловался с женщинами постарше, именно потому, что они были старше. Они знали, что делали, хотя могли не знать, что делал он. Но Синтия… Этой было слишком. С ней он перегнул палку. Мне оставалось только пойти к Генри. Я просто не знала, как еще уберечь их обоих. Ее – от разбитого сердца, а его от позора.

– Но и этот способ оказался нехорош, правда?

Она повернулась к модели спиной.

– Генри не убивал моего брата, мистер Сент-Джеймс. Он его пальцем не тронул. У него была такая возможность, но он не смог заставить себя воспользоваться ею. Поверьте мне. Не такой он человек.

Сент-Джеймс видел, насколько необходимо Рут Бруар верить в это. Стоит ей дать волю своим мыслям, и она окажется лицом к лицу с виной, которая ее просто раздавит. А ей и так приходится терпеть страшные муки.

– Вы уверены в том, что именно вы видели из окна в то утро, когда умер ваш брат, мисс Бруар?

– Я видела ее, – сказала она. – Она шла за ним. Я ее видела.

– Вы видели кого-то, – мягко поправила ее Дебора. – Кого-то в черном. Издалека.

– Ее не было в доме. Она шла за ним. Я это знаю.

– Арестован ее брат, – сообщил Сент-Джеймс, – Похоже, полиция считает, что раньше они допустили ошибку. Может быть, и вы видели не Чайну Ривер, а ее брата? Он мог надеть плащ, и всякий, кто раньше видел ее в этом плаще, увидев в нем его… Неудивительно, что вы решили, будто видите Чайну. Произнося это, Сент-Джеймс избегал смотреть на жену, зная, как она отреагирует на любой намек на то, что кто-то из Риверов замешан в преступлении. Но были вопросы, которые требовали ответов, невзирая на чувства Деборы.

– Может быть, обыскивая дом, вы искали и Чероки Ривера? – спросил он у Рут. – Может быть, вы проверили и его спальню, а не только ее?

– Я проверила только ее спальню, – возразила Рут Бруар.

– А комната Адриана? Там вы не искали? Или комната вашего брата? Чайны там не было?

– Адриан не… Ги и эта женщина никогда… Ги не…

Голос Рут замер.

Другого ответа Сент-Джеймсу и не было нужно.

Когда дверь гостиной закрылась за посетителями, Маргарет, не откладывая в долгий ящик, принялась выяснять отношения с сыном. Правда, он попытался последовать примеру гостей и покинуть комнату, но она встала в дверях, как стена, и преградила ему путь.