Текст книги "Тайник"

Автор книги: Элизабет Джордж

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 44 страниц)

16

Валери Даффи слушала длинные гудки в трубке и шептала:

– Возьми трубку, возьми трубку, ну возьми же трубку.

Но сигналы продолжались. Ей очень не хотелось их прерывать, но ничего другого не оставалось. В следующую секунду она убедила себя, что набрала не тот номер, и начала все сначала. Номер набран; гудки возобновились. И снова безрезультатно.

В окно ей были видны полицейские, которые проводили обыск. Сначала они с упорством ищеек обследовали дом, потом взялись за парк и пристройки. Валери понимала, что в скором времени они явятся и в коттедж. Ведь он был частью Ле-Репозуара, а им было приказано, как сообщил ей ответственный за обыск сержант, «провести полный и тщательный осмотр всей территории».

Ей даже думать не хотелось о том, что именно они ищут, хотя она и так знала. Один из офицеров спустился с верхних этажей, неся полный пакет улик – таблетки Рут, и, если бы Валери не вступилась и не объяснила, что лекарства жизненно необходимы хозяйке, в доме не осталось бы ни единой пилюли. Зачем вам все, убеждала их Валери. Мисс Бруар страдает от сильных болей, и без таблеток…

– Болей? – вмешался констебль. – Значит, это все болеутоляющие?

И он тряхнул мешком для пущей выразительности, как будто так было непонятно.

Ну разумеется, болеутоляющие. Посмотрите на этикетки, там же написано – от болей, неужели они не заметили, когда выгребали таблетки из шкафчика с лекарствами?

– У нас есть четкие указания, мадам, – был ответ констебля.

Из этого заявления Валери поняла, что они должны забрать из дома все потенциальные наркотики, для чего бы те ни предназначались.

Она попросила их не трогать большую часть таблеток.

Пусть возьмут пробу из каждого флакона, а остальное не забирают. Они ведь могут пойти на это ради мисс Бруар. Иначе ей будет очень плохо.

Констебль нехотя согласился. Возвращаясь на кухню, где ее ждала работа, Валери буквально спиной чувствовала его взгляд и понимала, что теперь он будет ее подозревать. Именно поэтому она не хотела звонить из большого дома. Она прошла через парк в коттедж и, вместо того чтобы позвонить из кухни, поднялась в спальню, откуда могла наблюдать за полицейскими, хозяйничавшими в поместье. Она сидела на половине кровати Кевина, ближе к окну, и, видя, как полицейские разделились и пошли кто в сады, а кто в разные строения на территории поместья, вдыхала запах мужа, исходивший от рабочей рубашки, которую он бросил на подлокотник кресла.

«Сними трубку, – мысленно молила она. – Ну же, давай, сними трубку».

Он вышел из дома рано. Погода день ото дня все хуже, сказал он, надо починить рамы в коттедже у Мэри Бет, а то протекают. Местность там открытая, окна выходят прямо на бухту Портеле, так что, когда пойдут дожди, у нее будут большие проблемы. Через нижние окна вода будет течь прямо в гостиную, попортит ковры, заведется плесень, а Валери ведь знает, что у обеих дочек Мэри аллергия на сырость. С верхними окнами и того хуже – это как раз спальни ее девочек. Не может же он допустить, чтобы его племянницы спали в комнатах, где струйки дождя текут прямо по обоям. У него, как у зятя, есть свои обязанности, и грех ими пренебрегать.

И ушел заниматься окнами в доме невестки. Бедная, бедная Мэри Бет, до срока овдовевшая из-за порока сердца, который убил ее мужа, когда тот шел от такси к дверям отеля в Кувейте. Минуты не прошло, а с Кори все было кончено. Кев имел точно такой же порок сердца, как и его брат-близнец, о чем стало известно лишь после того, как Кори упал бездыханным на улице, посреди жары и беспощадного кувейтского солнца. Так Кев оказался обязанным жизнью покойному брату. Врожденный дефект в теле одного близнеца заставил предположить наличие точно такого же дефекта в теле второго. Кевину вставили в грудь волшебную штучку, которая спасла бы жизнь и Кори, если бы кто-нибудь знал про его заболевание.

Валери знала, что по этой причине ее муж ощущал себя вдвойне ответственным за вдову брата и его детей. Напоминая себе о том, что он просто исполняет свой долг, о котором не было бы и речи, будь его брат жив, она все же не удержалась, взглянула на будильник у изголовья кровати и спросила себя, сколько же времени может уйти на то, чтобы законопатить четыре или пять оконных рам.

Девочки, племянницы Кева, наверняка будут в школе, а Мэри будет ему благодарна. Ее благодарность в сочетании с горем могут превратиться в дурманящий коктейль.

Сделай так, чтобы я забыла, Кев. Помоги мне забыть.

Сигналы все шли и шли. Наклонив голову, Валери слушала гудки. Рукой она прикрыла глаза.

Она хорошо знала, как действует соблазн. Видела собственными глазами. Старая, как мир, история отношений между мужчиной и женщиной начинается с брошенных мимоходом взглядов и понимающего вида. Случайные касания, которые так легко объяснить, придают ей определенность: пальцы поглаживают друг друга, передавая тарелку, ладонь ложится на локоток, подчеркивая забавное замечание. Лицо заливает румянец, предвещающий голод в глазах. А после находятся причины для того, чтобы бродить вокруг, видеть предмет своего обожания, показывать ему себя и вызывать желание.

Она и сама не знала, как они дошли до этого. И что было бы дальше, если бы никто не сказал ни слова?

Она никогда не умела убедительно лгать. Когда ей задавали вопрос, она либо уходила от него, притворяясь, будто не поняла, либо отвечала правду. Актрисой она была никудышной и намеренно вводить человека в заблуждение, глядя ему при этом в глаза, просто не могла. Когда ее спрашивали: «А что тебе известно об этом, Вэл?» – ей приходилось либо спасаться бегством, либо говорить.

Она нисколько не сомневалась в том, что именно видела из окна кухни в то утро, когда умер Ги Бруар. Она была уверена в этом даже сейчас. Тогда у нее не возникло сомнений потому, что увиденное вполне совпадало с тем, как Ги Бруар жил. Он проходил мимо ее окна на заре, направляясь к бухте, где совершал свой ежеутренний ритуал купания, который был для него не столько физическим упражнением, сколько средством доказать самому себе и другим, что удаль и мужская сила еще не покинули его, хотя время и подтачивало их день за днем. А в тот день за ним по пятам кралась тень. Валери до сих пор была уверена в том, кто был его тенью тем утром, потому что видела, как он обхаживал ту американку. Он был с ней одновременно очаровательным и очарованным, как старосветский джентльмен и в то же время как современный повеса, – а она хорошо знала, до каких чувств и поступков может довести женщину такое обращение.

Но могла ли она убить? Вот в чем вопрос. Вполне вероятно, что Чайна Ривер кралась за ним в бухту просто потому, что там у них было назначено свидание. Валери не сомневалась в том, что многое – если не все – уже произошло между ними еще до того утра. Но она никак не могла убедить себя, что американка убила Ги Бруара. Убийство – а особенно такое, как это, – не женских рук дело. Женщины убивают соперниц, отнимающих у них мужскую любовь; но они не убивают мужчин.

Чайне Ривер самой грозила опасность. Анаис Эббот вовсе не радовалась, видя, как ее возлюбленный расточает знаки внимания другой. А может, и кто-то еще наблюдал за этими двумя – Чайной Ривер и Ги Бруаром – и понял, что их стремительно развивающееся взаимопонимание говорит об их отношениях, подумала Валери. И увидел в Чайне Ривер не постороннюю, приехавшую в Ле-Репозуар погостить на несколько дней, а угрозу своим планам, почти осуществившимся, когда она появилась на Гернси. Но если дело именно в этом, зачем убивать Ги Бруара?

«Возьми трубку, возьми», – сказала Валери прямо в телефон.

И тут же услышала:

– Вэл, что здесь делает полиция?

Трубка упала Валери на колени. Стремительно обернувшись, она увидела Кевина, который стоял на пороге их спальни в наполовину расстегнутой рубашке, – видимо, собирался переодеться. За долю секунды в ее мозгу мелькнуло подозрение: «Что, Кев, на твоей одежде ее запах?» Но он выбирал из гардероба что-нибудь потеплее – толстый рыбацкий свитер для работы на улице.

Кевин взглянул на телефонную трубку на ее коленях, потом на нее. Из мембраны доносилось чуть слышное попискивание. Валери схватила трубку и со стуком опустила ее на телефон. И тут же почувствовала то, чего не замечала раньше: резкую боль в костяшках пальцев. Пошевелив пальцами, она сморщилась от боли. И удивилась, как это она раньше ничего не заметила.

Кевин спросил:

– Болит, да?

– Иногда.

– Доктору звонила?

– Да что от него толку. Все в порядке, вот и весь его ответ. Никакого артрита у вас нет, миссис Даффи. А таблетки, которые он назначает… в них, по-моему, один сахар и больше ничего, Кев. Просто так, чтобы я не жаловалась. Но боль-то настоящая. Бывают дни, когда я пальцами не могу пошевелить.

– Значит, другой врач?

– Так трудно найти того, кому можно доверять.

«Как это верно», – подумала она.

И кто это научил ее быть такой недоверчивой и подозрительной?

– Я имел в виду телефон, – сказал Кевин, натягивая толстый серый свитер через голову. – Ты звонила другому врачу? Если боль усиливается, надо же что-то делать.

– А-а. – Валери уставилась на телефон возле кровати, чтобы не смотреть в глаза мужу. – Да. Да. Я пыталась… но не могла дозвониться.

Она торопливо улыбнулась.

– Куда катится мир, если у врачей в приемных никто не берет трубку.

Она хлопнула себя по бедрам, точно подводя итог разговору, и решительно поднялась.

– Пойду за таблетками. Если, как утверждает мой доктор, я все придумала, то, может, им удастся меня обмануть.

Пока она ходила за таблетками, у нее было время, чтобы успокоиться. Они были в ванной, и Валери принесла их на кухню, чтобы принять, как обычно, с апельсиновым соком. Ничего такого, что могло бы насторожить Кевина.

Когда он спустился по лестнице и зашел на кухню, она была готова. И весело спросила:

– Как там Мэри Бет? Законопатил ей окна?

– Ее тревожит Рождество. В первый раз без Кори.

– Тяжело ей, бедняжке. Она еще долго по нему тосковать будет. Как я тосковала бы по тебе, Кев.

Из ящика с бельем Валери достала чистую тряпочку и принялась вытирать ею столы. Никакой необходимости в этом не было, но надо было чем-то занять себя, чтобы правда не вышла наружу. Пока руки работают, голос, жесты и мимика ее не выдадут, а этого ей как раз и хотелось: знать, что она в безопасности, что ее чувства под надежным контролем.

– А с тобой ей, наверное, еще хуже: бедняжка смотрит на тебя, а видит Кори.

Кевин не отвечал. Ей пришлось на него посмотреть.

– Ее тревожат девочки, – сказал он. – Они просят Санта-Клауса, чтобы он вернул им папу. Вот Мэри Бет и волнуется о том, что с ними будет, когда этого не случится.

Валери терла черное пятно на старой столешнице, оставленное горячим чайником. Но оно не оттиралось. Слишком старый ожог, лечить надо было сразу.

Кевин снова спросил:

– Что тут делает полиция, Вэл?

– Ищут.

– Чего?

– Не говорят.

– Это имеет отношение к…

– Да. К чему же еще? Они забрали таблетки Рут…

– Они же не думают, что Рут…

– Нет. Не знаю. Вряд ли.

Валери перестала тереть и свернула тряпку. Пятно осталось на своем месте, как было.

– Не в твоих привычках сидеть дома в это время, – сказал Кевин. – Что, в большом доме нет работы? А еду приготовить?

– Не хотела у этих под ногами путаться, – ответила она, имея в виду полицию.

– Они просили?

– Мне показалось, так лучше.

– Они и сюда придут, раз там закончили. – Он посмотрел в окно, хотя из их кухни господского дома было не видно. – Интересно, что они ищут?

– Не знаю, – ответила она снова, чувствуя, как перехватило горло.

Перед коттеджем залаяла собака. Лай перешел в визг. Кто-то закричал. Валери с мужем пошли в гостиную, выходившую окнами на лужайку перед домом и подъездную аллею, которая в этом месте как раз огибала бронзовую статую купальщиков с дельфинами. Оттуда они увидели Пола Филдера и Табу, сражавшихся с местной полицией в лице единственного констебля, который прижался спиной к стене, пока собака трепала его за штаны. Пол бросил свой велосипед и принялся оттаскивать пса. Краснолицый констебль, громко крича, двинулся на него.

– Пойду-ка я разберусь, – сказала Валери. – Не хочу, чтобы наш Пол попал в беду.

Она схватила пальто, которое перебросила через ручку кресла, когда пришла домой. И направилась к выходу.

Кевин молчал до тех пор, пока ее рука не легла на ручку входной двери, и тогда окликнул ее.

Она обернулась и поглядела на него: обветренное лицо, загрубевшие от работы руки, непроницаемый взгляд. Когда он заговорил, она не нашла в себе сил ответить, хотя и слышала вопрос.

– Ты ничего не хочешь мне сказать? – спросил он.

Она беззаботно улыбнулась и покачала головой.

Дебора сидела под серебристым небом недалеко от памятника Виктору Гюго, чей гранитный плащ и гранитный шарф вечно раздувал порыв ветра с берегов его родной Франции. Они были одни на некрутом склоне Кэнди-гарденс, прямо над отелем «Эннс-плейс», откуда пришла Дебора. Спала она плохо, присутствие в кровати мужа и ее решимость не приваливаться к нему в ночном забытьи мешали ей. Морфей бежит от людей с подобными настроениями. Вот почему она поднялась еще до рассвета и вышла на прогулку.

После вчерашней ожесточенной стычки с Саймоном она вернулась в отель. Но там почувствовала себя ребенком, замученным чувством вины. Злясь на себя за то, что позволила себе сожалеть о своем поступке, хотя ничего плохого не сделала, Дебора снова покинула отель и вернулась только после полуночи, когда Саймон, по ее убеждению, должен был уже спать.

Вечер она провела у Чайны.

– Саймон, – сообщила она ей, – совершенно невыносим.

– По-моему, это видовая характеристика всех мужчин.

Чайна втянула ее внутрь, и они стали вместе готовить пасту, то есть Чайна колдовала у плиты, а Дебора стояла, привалившись к раковине.

– Выкладывай, – предложила Чайна приветливо. – Тетушка готова к оказанию первой помощи.

– Все из-за этого дурацкого кольца, – сказала Дебора. – Он прямо истерику из-за него устроил.

И пока Чайна опорожняла банку томатного соуса в кастрюлю и размешивала его ложкой, она рассказала ей всю историю.

– Можно было подумать, будто я совершила какое-то преступление, – закончила она.

– Действительно, глупо, – заметила Чайна, когда Дебора выговорилась, – То есть я хочу сказать, что зря я его купила. Необдуманный поступок.

Она склонила голову, глядя на Дебору.

– Ты бы никогда так не сделала.

– Похоже, Саймон считает, что необдуманно с моей стороны было принести его сюда.

– Правда? – Чайна посмотрела на кипящую пасту и ровным голосом ответила: – Что ж. Понятно, почему он не хочет меня видеть.

– Это не так, – тут же запротестовала Дебора. – Не надо… Ты с ним познакомишься. Он очень этого хочет… он столько слышал о тебе за эти годы.

– Да?

Чайна оторвалась от соуса и невозмутимо посмотрела на нее. Деборе показалось, что под этим взглядом она становится липкой.

– Все правильно, – проговорила Чайна. – Ты продолжала жить. Ничего плохого в этом нет. Три года в Калифорнии не были для тебя лучшими в жизни. Я вполне понимаю, почему ты предпочитала по возможности не вспоминать о них. А писать… Это тоже значит вспоминать, да? И вообще, с друзьями такое случается. Люди сначала сближаются, потом расходятся. Обстоятельства меняются. Иначе и быть не может. Такова жизнь. Но я по тебе скучала.

– Жаль, что мы не общались.

– Трудно общаться, когда кое-кто не пишет. И не звонит. И вообще молчит.

На лице Чайны сверкнула улыбка. Но она вышла печальной, и Дебора это заметила.

– Прости меня, Чайна. Я не знаю, почему я не писала. Я хотела, но время пошло так быстро… Я должна была написать. Послать имейл. Позвонить.

– В там-тамы побить.

– Что угодно. Ты наверняка подумала… Не знаю… Ты, наверное, подумала, что я тебя забыла. Но я не забыла. Разве я могла? После всего, что было?

– Известие о твоей свадьбе я все же получила.

«Но не приглашение на нее», – осталось в подтексте.

Но Дебора услышала. И стала подыскивать объяснения.

– Наверное, я решила, что ты сочтешь это странным. После Томми. После всего, что было, я вдруг выхожу замуж за кого-то другого. Наверное, я просто не знала, как это объяснить.

– А ты считала, что должна объяснять? Почему?

– Потому что это было похоже…

Дебора искала слово, которое точно отразило бы, как ее переход от Томми Линли к Саймону Сент-Джеймсу мог выглядеть в глазах кого-то, кто не знал всей истории ее любви к Саймону и разрыва между ними. Все время, пока она оставалась в Америке, боль была слишком свежа, чтобы говорить о ней с кем-то. Кроме того, там был Томми, заполнивший пустоту, о существовании которой не знал тогда даже он. Как все сложно. И всегда было сложно. Возможно, именно поэтому Чайна была для нее лишь частью американского опыта, который включал в себя Томми и должен был отправиться в архив, когда их с Томми время кончилось.

– Я ведь не говорила тебе о Саймоне, правда? – начала она.

– Даже имени его не упоминала. Но ты так ждала писем. А когда раздавался телефонный звонок, ты только что не подпрыгивала от нетерпения, как щенок. Когда выяснялось, что письма нет и звонит кто-то другой, ты исчезала на пару часов. Я догадалась, что дома остался кто-то, кого ты держишь про запас, и спрашивать не стала. Думала, ты сама скажешь, когда будешь готова. Но ты не сказала.

Чайна перелила готовую пасту в дуршлаг. Когда она отвернулась от раковины, за ее спиной поднялся пар.

– Мы могли бы поговорить и об этом, – сказала она. – Жаль, что ты мне не доверяла.

– Это не так. Подумай о том, что тогда произошло, и ты поймешь, что я доверяла тебе целиком и полностью.

– Аборт, я помню. Но это физическое испытание. А эмоциями ты не делилась ни с кем. Даже когда вышла замуж за Саймона. Даже теперь, когда вы с ним донимаете друг друга. Подруги нужны для того, чтобы делиться, Дебс. А не просто для удобства, как бумажный платочек, который всегда в кармане, если надо высморкаться.

– Ты думаешь, что я так к тебе относилась? И отношусь сейчас?

Чайна пожала плечами и сделала несчастное лицо.

– Точно не знаю.

Сидя на Кэнди-гарденс, Дебора обдумывала свой вечер с Чайной. Пока она была там, Чероки не появлялся: «Сказал, что идет в кино, а сам, наверное, кадрит какую-нибудь телку в баре», – так что никто не отвлекал их от обсуждения насущного вопроса о том, что же случилось с их дружбой.

На Гернси их роли странным образом поменялись, и это создавало между ними неопределенность. Чайна, на чью долю раньше выпало быть благодетельницей, взявшей на себя заботы об иностранке, которая приехала в Калифорнию с разбитым сердцем, здесь волей обстоятельств превратилась в Чайну-просительницу, зависимую от доброты подруги. Дебора, привыкшая принимать помощь Чайны, вынуждена была примерить плащ доброй самаритянки. Эта перемена сбила их с толку, причем сильнее, чем могла бы, не стой между ними ничего, кроме тех лет, когда наступил перерыв в их дружбе. Поэтому неудивительно, что обе не знали, что говорить и как себя вести. Но обе, как надеялась Дебора, чувствовали в душе одно и то же, хотя их попытки выразить это казались неловкими: каждая хотела другой добра, и каждая защищала свою позицию. Они искали друг к другу новый подход, который должен был вывести их из прошлого.

Дебора поднялась со скамьи, едва белесый луч солнца упал на угольно-черную дорожку, ведшую к воротам парка. Она пошла по тропе между кустарником и газоном, в обход пруда, где плавали золотые рыбки, миниатюрные копии тех, которых она видела в японском саду Ле-Репозуара.

Снаружи, на улице, машин становилось все больше, и пешеходы спешили в центр города по своим делам. В основном они направлялись к «Эннс-плейс». Повернув, Дебора увидела Чероки, который стоял, прислонившись бедром к низкой ограде утопленного в земле садика. Он жевал что-то завернутое в салфетку и запивал это из чашки, над которой поднимался парок, а когда она окликнула его по имени, вздрогнул. Потом ухмыльнулся.

– Гляди-ка, работает, – сказал он. – Я посылал тебе телепатические сообщения, чтобы ты вышла.

– Телефон обычно эффективнее. Что ты ешь?

– Шоколадный круассан. Хочешь? – И дал ей салфетку.

Дебора взяла его ладони своими, чтобы удобнее было кусать.

– Ммм, свеженький. Прелесть какая, – проговорила она с полным ртом.

Он протянул ей чашку, над которой плюмажем вставал аппетитный запах горячего кофе. Она сделала глоток.

– Отлично, – улыбнулся Чероки.

– Ты о чем?

– О том, что здесь только что произошло.

– И что же?

– Наша свадьба. Согласно обычаям некоторых примитивных племен Амазонии, ты только что стала моей женой.

– И что из этого следует?

– Поехали со мной на Амазонку, там узнаем. – Он откусил от круассана, пристально глядя на нее. – Не знаю, где были тогда мои глаза. Я даже не заметил, какая ты горячая штучка. Наверное, это потому, что ты была несвободна.

– Я и сейчас несвободна, – напомнила ему Дебора.

– Замужние женщины не в счет.

– Почему?

– Так сразу не объяснишь.

Она прислонилась рядом с ним к ограде, взяла у него из рук стаканчик и отхлебнула еще кофе.

– А ты попробуй.

– Ну, это типично мужская штука. Что-то вроде основного правила. С женщиной можно заигрывать, если она одна или замужем. Одинокая женщина более доступна, да и, что греха таить, обычно ищет кого-нибудь, кто сказал бы ей, как классно она выглядит, поэтому заигрывания принимает. Замужняя тоже, поскольку муж наверняка уже не уделяет ей столько внимания, как раньше, ну а если у них все в порядке, то она даст тебе знать сразу, и делу конец. Но руки прочь от женщины, у которой есть друг, но нет мужа. На заигрывания она не обращает внимания, а если попробуешь с ней связаться, наверняка получишь от ее парня.

– Похоже на личный опыт, – прокомментировала Дебора.

Он уклончиво улыбнулся.

– Чайна думала, что ты ходил закадрить какую-нибудь бабенку вчера вечером.

– Она говорила, что ты заходила. Я еще удивился зачем.

– Да у нас тут размолвка вчера вышла.

– Значит, ты вдвойне доступна для флирта. Размолвка – очень хорошая новость для того, кто хочет пофлиртовать. Откуси еще круассан. Выпей еще кофе.

– Чтобы скрепить наш амазонский брак?

– Вот видишь? Ты уже думаешь как латиноамериканка.

И оба дружески рассмеялись.

Чероки сказал:

– Жаль, что ты так редко бывала в Ориндже. Мы бы хорошо провели время.

– Ты бы кадрил меня тогда?

– Не-а. Этим я занимаюсь сейчас.

Дебора усмехнулась. Разумеется, это была шутка. Он желал ее не больше, чем свою собственную сестру. Однако она не могла не признать, что подтекст его шуток, сквозившее в них сексуальное напряжение доставляли ей удовольствие. Она попыталась вспомнить, как давно это напряжение ушло из ее брака. И ушло ли оно. Просто попыталась вспомнить.

– Мне нужен твой совет, – сказал Чероки. – Прошлой ночью я ни хрена не спал, все думал, что же делать.

– С чем?

– Да с матерью. Чайна не хочет, чтобы я ей звонил. И не хочет, чтобы она узнала. А по-моему, она имеет право. Она ведь наша мать, как-никак. Чайна говорит, что помочь она все равно не сможет, и это правда. Но она могла бы приехать, так? Короче, я решил, что позвоню. Что скажешь?

Дебора задумалась. Отношения Чайны с матерью и в лучшие времена напоминали вооруженное перемирие двух армий, вовлеченных в кровопролитный конфликт. В худшие времена это была настоящая война. Ненависть Чайны к матери уходила корнями в детство, полное лишений, причиной которых была неумеренная приверженность Андромеды Ривер к вопросам социальным и экологическим, что, в свою очередь, негативно влияло на ее отношение к потребностям собственных детей. Вот почему она почти не уделяла времени Чероки и Чайне, чье детство прошло в мотелях, где стены были тонкими, как бумага, а единственным предметом роскоши являлась машинка для льда рядом с кабинетом владельца. Сколько Дебора знала Чайну, в душе у той всегда был огромный запас злости на мать за то, что она позволяла им так жить, а сама непрерывно размахивала плакатами в защиту исчезающих видов животных, растений и детей, чье детство было под угрозой из-за условий существования, весьма похожих на те, в которых росли ее собственные отпрыски.

– Может, лучше тебе с этим повременить, – предложила Дебора. – Чайна сейчас на взводе… да и кто на ее месте не был бы? Раз она не хочет, чтобы мать приезжала, так, может, отнестись с уважением к ее желанию? Ну, хотя бы пока.

– Думаешь, дальше будет хуже?

Она вздохнула.

– Все из-за этого кольца. И зачем только она его купила?

– Вот именно.

– Чероки, что произошло между ней и Мэттом Уайткомбом?

Он уставился на отель, словно его вдруг очень заинтересовали окна первого этажа, где занавеси были еще задернуты от утреннего солнца.

– Их отношения никуда не вели. А она отказывалась это понимать. Для него они не значили ничего, а для нее значили много, так она их видела.

– Как это ничего не значили, когда они пробыли вместе тринадцать лет? – спросила Дебора. – Разве такое бывает?

– Бывает, потому что все мужики – задницы. – Чероки опрокинул в себя остатки кофе и поспешно сказал: – Пойду-ка я лучше к ней, ладно?

– Разумеется.

– А мы с тобой, Дебс? Нам надо как следует постараться, чтобы вытащить ее из этого дерьма. Ты ведь понимаешь, правда?

Он протянул руку, и ей показалось, будто он хочет погладить ее по волосам или по щеке. Но он опустил ладонь ей на плечо и стиснул его. И зашагал в сторону Клифтон-стрит, откуда было рукой подать до здания королевского суда, где Чайна скоро предстанет в качестве обвиняемой, если они не сделают все возможное, чтобы предотвратить это.

Дебора вернулась в свой номер в отеле. Там она обнаружила Саймона, занятого одной из своих утренних процедур. Правда, обычно ему помогали в этом она или ее отец, поскольку подключать электроды в одиночку ему было неудобно. Но в то утро он сумел вставить их достаточно точно. Он лежал в кровати со вчерашним номером «Гардиан» в руках и читал передовицу, пока электричество стимулировало бесполезные мышцы его ноги, чтобы они не атрофировались.

Она знала, что это было единственным проявлением его тщеславия. Но также и надежды на то, что, может быть, настанет день, когда он сможет ходить как все. И когда этот день придет, он не хотел, чтобы нога отказалась служить ему просто потому, что в ней атрофировались все мышцы.

Всякий раз, застав его за этим занятием, Дебора чувствовала, как у нее разрывается сердце от жалости к нему. Он это знал, и, поскольку все, что хотя бы отдаленно напоминало жалость, было ему ненавистно, она изо всех сил делала вид, будто он занят совершенно обычным делом, например чистит зубы.

– Я пережил неприятный момент, когда проснулся и увидел, что тебя нет, – сказал он. – Я подумал, что тебя всю ночь не было.

Она сняла пальто, подошла к электрическому чайнику, налила в него воды и включила. Положила в заварник два чайных пакетика.

– Я сильно рассердилась на тебя. Но все же недостаточно, чтобы спать на улице.

– Да я и не думал, что ты этим кончишь.

Она взглянула на него через плечо, но он развернул газету и скрылся за ее страницами.

– Мы вспоминали старые времена. Ты спал, когда я вернулась. А потом мне не спалось. Всю ночь ворочалась. Встала рано, вот и вышла погулять.

– Ну и как там, на улице, хорошо?

– Холодно и серо. Прямо как в Лондоне.

– Декабрь, – сказал он.

– Гмм, – ответила она.

Хотя внутри у нее все кричало: «Почему, черт побери, мы говорим о погоде? Этим что, заканчивается каждый брак?»

Словно прочитав ее мысли и желая доказать ей, что она не права, Саймон заговорил:

– Очевидно, это ее кольцо, Дебора. В комнате для вещественных доказательств среди ее вещей другого такого не было. Хотя, конечно, наверняка они смогут сказать лишь тогда…

– А ее отпечатки на нем есть?

– Пока не знаю.

– Тогда…

– Подождем – увидим.

– Ты думаешь, что она виновна, правда? – Дебора сама услышала горечь в своем голосе, хотя изо всех сил старалась быть как Саймон – рациональной, вдумчивой, уравновешенной, – но это ей не удавалось, эмоции все равно брали в ней верх над преданностью факту. – Ну мы с тобой и помощники.

– Дебора, – позвал Саймон негромко, – подойди сюда. Сядь на кровать.

– Господи, до чего я ненавижу, когда ты говоришь со мной таким тоном!

– Ты сердишься на меня из-за вчерашнего. Я обошелся с тобой… нехорошо, я знаю. Я был резок. Груб. Признаю это. И прошу у тебя прощения. Мы можем забыть об этом? Потому что мне хочется рассказать тебе обо всем, что я узнал. Я хотел рассказать еще вчера вечером. И рассказал бы. Но это было сложно. Я нехорошо поступил с тобой, и ты имела полное право уйти от меня подальше.

Саймон никогда еще не заходил так далеко в признании своих ошибок, совершенных по отношению к ней. Дебора оценила это и приблизилась к кровати, где он стимулировал мышцы ноги электрическим током. Присела на краешек.

– Может быть, это и ее кольцо, Саймон, но это не значит, что она была там.

– Согласен.

И он начал рассказывать, чем занимался целый час после того, как они расстались в нижнем саду.

Разница во времени между Гернси и Калифорнией позволила связаться с тем адвокатом, который нанял Чероки Ривера перевезти архитектурные планы через океан. Уильям Кифер начал разговор с цитаты о неразглашении поверенным дел клиента, но, едва узнав, что клиента, о котором идет речь, убили на пляже острова Гернси, охотно пошел на сотрудничество.

Ги Бруар, как объяснил Кифер Саймону, нанял его для того, чтобы привести в движение довольно необычную цепочку событий. Он пожелал, чтобы Кифер нашел заслуживающего доверия человека, который взялся бы поработать курьером и доставить некие чертежи из округа Ориндж на Гернси.

Сначала, сказал Кифер, задача показалась ему идиотской, хотя он и не употребил этого слова во время короткой встречи с мистером Бруаром. Почему не обратиться в одну из служб доставки, созданных специально для того, чтобы выполнять поручения, подобные этому, причем за минимальную цену? В «Федэкс», например? В «Ди-эйч-эл»? Или в «Единую посылочную службу»? Но мистер Бруар, как выяснилось, представлял собой интересную комбинацию властолюбца, эксцентрика и параноика. Он сказал Киферу, что у него есть деньги и он может себе позволить сделать все по-своему, то есть получить то, что ему нужно и когда нужно. Он бы и сам увез эти чертежи, но он прибыл в Ориндж только для того, чтобы договориться об их изготовлении. Остаться и подождать, пока они будут готовы, он не мог.

Он подчеркнул, что курьер ему нужен ответственный. За то, чтобы получить именно такого человека, он готов был заплатить любые деньги. Одиноким мужчинам он не доверял: он объяснил Киферу, что, глядя на своего сына-неудачника, он привык считать, что нынешняя молодежь ни на что не способна, – а поручать поездку в Европу одинокой женщине не хотел, так как считал, что женщин вообще не следует отпускать одних, и, кроме того, боялся, как бы ему не пришлось отвечать, если в пути с ней что-нибудь случится. В этом смысле он был человек старомодный. Поэтому они решили, что поедут мужчина и женщина. Значит, искать надо супружескую чету любого возраста.