Текст книги "Тайник"

Автор книги: Элизабет Джордж

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 44 страниц)

24

Единственное преимущество близкой дружбы с исполняющим обязанности суперинтенданта уголовного отдела полиции заключалось в том, что друзья могли говорить с ним когда угодно. Минуты не прошло, как Сент-Джеймс услышал в трубке слегка насмешливый голос Томми, который спросил:

– Что, Дебора таки вытащила тебя на Гернси? Я и не сомневался.

– Она как раз не хотела, чтобы я ехал, – ответил Сент-Джеймс – Мне стоило труда убедить ее в том, что игра в «Мисс Марпл едет в Сент-Питер-Порт» никому не принесет пользы.

Линли усмехнулся.

– И дела у вас…

– Движутся, но не так быстро, как мне хотелось бы.

И Сент-Джеймс посвятил друга в подробности частного расследования, которое они с Деборой пытались провести, не путаясь в то же время под ногами у местной полиции.

– Не знаю, как долго еще у меня хватит сил терпеть сомнительную силу моей репутации, – закончил он.

– Отсюда и звонок? – сказал Линли. – Я говорил с Ле Галле, когда Дебора приходила в Ярд. Он ясно дал понять: ему не нужно, чтобы столица вмешивалась в его дела.

– Это тут ни при чем, – поспешил заверить его Сент-Джеймс, – Просто я хочу попросить тебя сделать пару звонков.

– Кому? – спросил Линли осторожно.

Сент-Джеймс объяснил. Когда он закончил, Линли сказал ему, что по всем вопросам, касающимся банковского дела в Англии, следует обращаться в Управление по финансовым услугам, специально для этого созданный орган. Он попытается выжать информацию из банка, на счета которого поступали переводы с Гернси, но они могут затребовать ордер, а на это понадобится время.

– Все еще может оказаться вполне законным, – ответил ему Сент-Джеймс, – Мы знаем, что получателем была группа компаний под названием «Интернэшнл аксесс» в Бракнелле. Может быть, с них тебе и начать?

– Не исключено, что так и придется поступить. Я посмотрю, что мне удастся сделать.

Закончив разговор, Сент-Джеймс спустился в фойе отеля, где стал убеждать портье непременно сообщить ему о любом звонке из Лондона, где бы он в это время ни находился, и неожиданно для себя обнаружил, что давно задолжал плату за мобильный телефон. Девушка за стойкой как раз записала все, что он ей сказал, и не слишком довольным голосом обещала передать ему любое сообщение, когда Дебора и Чайна вернулись из своей поездки в Ле-Гранд-Гавр.

Все трое отправились в гостиную отеля, где заказали по чашке утреннего кофе и принялись обмениваться информацией. Дебора, как сразу заметил Сент-Джеймс, поспешила сделать выводы, хотя и довольно реалистические, из того, что они узнали. Зато Чайна даже не пыталась подать добытые ими факты так, чтобы повлиять на его представление об этом деле, и это вызвало в нем искреннее восхищение. Он не был уверен, что на ее месте смог бы оставаться столь же осмотрительным.

– Синтия Мулен говорила о каком-то камне, – закончила свой рассказ Дебора. – Она сказала, что подарила его Ги Бруару. Для защиты, так она объяснила. А ее отец потребовал у нее этот камень назад. Вот я и подумала, а не тот ли это камень, которым его удушили? Мотив у него – серьезнее некуда, я имею в виду ее отца. Он даже запер ее в доме и держал под замком до тех пор, пока у нее не начались месячные и он не убедился, что она не беременна от Ги Бруара. Сент-Джеймс кивнул,

– Ле Галле предположил, что кто-то собирался удушить Бруара тем перстнем с черепом и костями, но передумал, когда выяснилось, что он носит при себе камень.

– И этот кто-то – Чероки? – Чайна не стала ждать ответа. – Но зачем ему это понадобилось, они не знают, как не знали этого и тогда, когда пытались навесить дело на меня. А разве им не обязательно искать объяснение, Саймон? Чтобы концы сошлись с концами?

– В идеале, конечно, должны.

Он хотел было рассказать остальное – о том, что полиция нашла кое-что не менее значимое, чем мотив, – но решил повременить. Дело было не в том, что он подозревал в совершении этого преступления Чайну Ривер или ее брата. Скорее он подозревал всех и потому привычно предпочитал не раскрывать карты.

Прежде чем он продолжил, приняв решение не выдавать пока всей правды, заговорила Дебора.

– Вряд ли Чероки мог знать, что у Ги Бруара есть этот камень.

– Ну, он мог его увидеть, – ответил Сент-Джеймс.

– Как? – возразила Дебора. – Синтия сказала, что Бруар носил его с собой. Наверное, он клал его в карман, а не носил в ладони.

– Да, скорее всего, – кивнул Сент-Джеймс.

– А вот Генри Мулен знал, что этот камень у него есть. Он совершенно недвусмысленно потребовал, чтобы дочь его вернула, так она говорила. И если она сказала ему, что отдала свой амулет, или талисман, или что там еще, тому самому человеку, против которого ополчился ее отец, то разве не мог он пойти к нему и потребовать камень назад?

– Никаких доказательств того, что он этого не делал, нет, – согласился Сент-Джеймс – Но пока мы не узнали все наверняка…

– Валить все будем на Чероки, – закончила Чайна спокойно.

И посмотрела на Дебору, точно говоря: «Видишь?» Идея разделиться и играть в игру «мальчики против девочек», которую предполагал этот взгляд, Сент-Джеймсу не импонировала.

– Мы просто пытаемся не упускать из виду ни одну из возможностей. Вот и все, – заметил он.

– Мой брат этого не делал, – сказала Чайна с нажимом. – Слушайте, у нас есть Анаис Эббот с мотивом. У нас есть Генри Мулен, тоже с мотивом. Даже у Стивена Эббота, и то мотив, если он в самом деле хотел залезть Синтии под юбку или отвадить Бруара от матери, и, поверь мне, когда мы встретили его сегодня утром, он вел себя чертовски странно. Так при чем тут Чероки? Ни при чем. А почему? Да потому, что он этого не делал. Он знал всех этих людей не больше, чем я.

Дебора добавила:

– Ты же не станешь сбрасывать со счетов все, что указывает на Генри Мулена, только потому, что это Чероки на пользу, верно? Ведь нет ни малейших указаний на то, что он хотя бы косвенно причастен к смерти Ги Бруара.

Похоже, она прочла что-то по лицу Саймона, когда делала свое последнее замечание, потому что тут же добавила:

– Или все-таки есть? Должно быть, иначе с чего бы они его арестовали? Конечно есть. О чем я только думаю? Ты ведь был в полиции. Что они тебе сказали? Все дело в кольце?

Сент-Джеймс взглянул на Чайну, которая вся подалась вперед, чтобы ничего не упустить, а потом снова на жену. Покачав головой, он начал:

– Дебора, – и тут же со вздохом, выражавшим всю степень его вины, закончил: – Прости меня, любимая.

Дебора вытаращила глаза, понимая, что хочет сказать и чего добивается ее муж. Она отвела от него взгляд, и Сент-Джеймс заметил, как она прижала ладони к коленям, словно надеясь сдержать таким образом переполнявший ее гнев. По всей видимости, Чайна тоже заметила это, потому что тут же встала, хотя и не успела пригубить свой кофе.

– Пойду узнаю, дадут ли мне поговорить с братом, – сказала она. – Или найду Холберри и пошлю весточку с ним. Или…

Она замешкалась, ее взгляд устремился к двум женщинам, которые зашли отдохнуть после утренней пробежки по магазинам, нагруженные пакетами от «Маркса и Спенсера». Наблюдая, как они устраиваются за столиком, слушая их беззаботный смех и болтовню, Чайна совсем сникла. Она обратилась к Деборе:

– Увидимся позже, ладно?

Кивнула Сент-Джеймсу и взялась за пальто. Дебора окликнула подругу, когда Чайна вихрем вылетала из зала, но та не обернулась. Тогда она напустилась на мужа.

– Это что, было так необходимо? – спросила она. – Взял бы уж тогда и назвал его убийцей. К тому же ты считаешь, что она тоже в этом замешана, так? Потому и не хочешь при ней говорить о том, что тебе удалось узнать. Ты думаешь, они убийцы. Оба. Или один из них. Ты ведь так думаешь, правда?

– У нас нет доказательств того, что это не так, – ответил Сент-Джеймс, хотя собирался говорить совершенно о другом.

Он реагировал на обвиняющий тон жены, прекрасно понимая, что его реакция – это пустое раздражение, которое приведет лишь к новой ссоре.

– Как ты можешь так говорить? – продолжала Дебора.

– Дебора, а как ты можешь говорить иначе?

– Я же рассказала тебе все, что нам удалось узнать, и это не имеет ни малейшего отношения к Чероки. Или к Чайне.

– Не имеет, – согласился он. – То, что вы узнали, к ним не относится.

– А то, что узнал ты, относится. Ты это хочешь сказать? И как полагается хорошему маленькому детективу, ты все держишь при себе. Ну что же, прекрасно. Похоже, мне пора собирать чемодан. Похоже, мне пора предоставить тебе…

– Дебора.

– …закончить дело, как ты считаешь нужным, ведь ты все равно уже все решил.

И она, как до нее Чайна, взялась за пальто. Но запуталась в рукавах и не сумела разыграть драматическую сцену ухода до конца, что она, вне всякого сомнения, собиралась сделать.

– Дебора. Сядь и послушай.

– Не говори со мной так. Я не ребенок.

– Так не веди себя как…

Вовремя сдержавшись, он поднял обе руки ладонями к ней в жесте, который словно призывал: «Давай перестанем». Усилием воли он заставил себя успокоиться и говорить здраво.

– Неважно, во что именно я верю.

– Так значит, ты…

– И, – прервал он ее решительно, – неважно, во что веришь ты. Факты – вот единственное, что имеет значение. Чувствам нет места в такой ситуации, как наша.

– Господи боже, так ты и впрямь принял решение? На каком основании?

– Никакого решения я не принимал. У меня нет на это права, но даже если бы оно было, моего мнения все равно никто не спрашивает.

– Ну и?

– Дело принимает нехороший оборот. Вот так.

– Что ты узнал? Что они нашли?

Не дождавшись ответа, она воскликнула:

– Боже мой, так ты и мне не веришь? Что, по-твоему, я сделаю с твоей информацией?

– А что бы ты сделала, если бы она указывала на то, что брат твоей подруги виновен?

– Что за вопрос? По-твоему, я побегу ему об этом рассказывать?

– Кольцо… – Сент-Джеймсу не хотелось это говорить, но пришлось. – Оказалось, он узнал его сразу, как только увидел, но ничего не сказал. Как ты объяснишь это, Дебора?

– Разве я должна что-то объяснять? Это его дело. Он и объяснит.

– Ты до такой степени в него веришь?

– Он не убийца.

Но факты утверждали обратное, хотя Сент-Джеймс никак не мог осмелиться раскрыть их. Eschscholzia californica, бутылочка в траве, отпечатки на бутылочке. И все, что произошло в округе Ориндж, штат Калифорния.

Он еще раз все взвесил. На Ривера указывало все. Кроме одной маленькой детали: денег, которые уходили с Гернси в Лондон.

Маргарет стояла у окна и резко вскрикивала каждый раз, когда какая-нибудь птица приближалась к дому. Она дважды звонила в полицию с требованиями сообщить, когда они наконец займутся «этим жалким воришкой», и теперь ждала прибытия того, кто выслушает ее историю и примет надлежащие меры. В это время Рут пыталась сосредоточить свое внимание на пяльцах.

Однако с Маргарет это было практически невозможно.

– Через час ты запоешь новую песню о его невиновности.

Или:

– Я вам покажу, что значит честь и правда.

Пока они ждали, эти и подобные им ремарки сыпались из нее с интервалами в несколько минут. Рут не знала, чего они ждут, потому что после первого звонка в полицию невестка сообщила ей лишь одно:

– Они уже занимаются его делом.

Время тянулось, и Маргарет все сильнее впадала в ажитацию. Она почти убедила себя в необходимости позвонить в полицию еще раз и потребовать от властей немедленных действий, когда к дому подкатил черно-белый автомобиль и она воскликнула:

– Взяли!

Маргарет бросилась к дверям. Рут, с трудом поднявшись с кресла, заковыляла за ней, изо всех сил стараясь не отстать. Ее невестка выскочила на улицу, где констебль в форме открывал заднюю дверь автомобиля. Маргарет отпихнула его и встала между ним и пассажиром. Когда из дома вышла Рут, Маргарет уже грубо выволакивала Пола Филдера из машины за воротник.

– Думал, тебе удастся сбежать, да? – спрашивала она.

– Послушайте, мадам, – вмешался констебль.

– Дай сюда рюкзак, воришка ты этакий!

Пол извивался в ее руках и прижимал рюкзак к груди. Он пинал ее лодыжки.

– Он снова убегает! – закричала она и тут же потребовала от полицейского: – Да сделайте же что-нибудь, черт вас возьми. Отнимите у него рюкзак. Оно у него там.

Второй констебль, сидевший за рулем, обернулся к ней.

– Вы препятствуете…

– Если бы хоть один из вас делал свою работу как полагается, я бы не препятствовала, черт побери!

– Отойдите, мадам, – сказал первый констебль.

Рут заметила:

– Маргарет, ты его только пугаешь. Пол, милый, зайди, пожалуйста, в дом. Констебль, проводите его, пожалуйста.

Маргарет с неохотой выпустила мальчика, и Пол бросился к Рут. Его руки были протянуты к ней, намерения ясны. Она, и только она, получит рюкзак.

Взяв рюкзак в одну руку, другую продев Полу под локоть, Рут повела его и констеблей в дом. Она постаралась, чтобы все выглядело как можно более дружески. Мальчика трясло как в лихорадке, и ей хотелось сказать ему, что бояться нечего. Сама мысль о том, что он мог украсть из Ле-Репозуара хотя бы одну вещь, была просто смехотворна.

Она жалела о том, что мальчика так напугали, и знала, что присутствие Маргарет только усугубит его испуг. Рут поняла, что зря позволила Маргарет позвонить в полицию. Но что ей оставалось делать? Запереть невестку на чердаке или перерезать телефонные провода?

Сделанного не воротишь, но надо было постараться, чтобы Маргарет не присутствовала при разговоре, который и без того обещал быть тяжелым. Поэтому, едва они вошли в холл, Рут сказала:

– Сюда, пожалуйста. Пол, констебли, вы не могли бы пройти пока в утреннюю комнату? Она вон там, сразу за той лестницей у камина.

Увидев, что Пол не спускает глаз с рюкзака, она похлопала по нему и ласково добавила:

– Сейчас я его принесу. Иди с ними, дорогой. Они тебе ничего не сделают.

Когда констебли с Полом вошли в утреннюю комнату и закрыли за собой дверь, Маргарет обратилась к невестке.

– До сих пор я не мешала тебе делать то, что ты считала нужным. Теперь ты не мешай мне.

Но Маргарет не была дурой. Она сразу смекнула, откуда дует ветер, грозящий разрушить ее планы возвращения денег сыну путем уличения в краже мальчишки, который их у него отнял. Она потребовала:

– Открой рюкзак и сама убедишься.

– Я сделаю это в присутствии полиции, – ответила Рут. – Если он что-нибудь взял…

– То ты всегда найдешь ему оправдание, – сказала Маргарет с горечью. – Еще бы. Ты же всем находишь оправдание. Это твой стиль жизни, Рут.

– Мы поговорим позже. Если есть о чем.

– Ты не запретишь мне войти туда. Ты не имеешь права.

– Верно. Зато полиция имеет. И запретит.

Маргарет высокомерно выпрямила спину. Рут видела, что она поняла свое поражение, но мечется в поисках последнего слова, которое выразило бы все страдания, причиненные ей презренными Бруарами как ныне, так и прежде. Но, так ничего и не найдя, она резко повернулась и вышла. Рут подождала, пока ее шаги затихнут на лестнице.

Войдя в утреннюю комнату, где ее дожидались два констебля и Пол Филдер, она нежно улыбнулась мальчику.

– Садись, дорогой. Пожалуйста, – обратилась она к полицейским и указала на диван и два кресла.

Пол выбрал диван, и она опустилась с ним рядом. Похлопала его по руке и шепнула:

– Мне ужасно жаль, что так получилось. Просто она сильно переживает.

– Послушайте. Этого парня обвиняют в воровстве…

Рут подняла руку, чтобы констебль замолчал.

– Уверена, что это не более чем плод воспаленного воображения моей невестки. У нас ничего не пропало, по крайней мере, я ничего не заметила. А этого мальчика я пустила бы в любое помещение этого дома в любое время дня и ночи. Какие бы ценности там ни находились.

В подтверждение своих слов она вернула мальчику рюкзак, даже не открыв его, и добавила:

– Единственное, о чем я сожалею, так это о неудобствах, которые были причинены всем. Маргарет тяжело переживает кончину моего брата. И ведет себя сейчас не вполне разумно.

Она думала, что на этом все и закончится, но ошиблась. Пол подтолкнул к ней рюкзак.

– В чем дело, Пол, я не понимаю?

Тогда он расстегнул его и вынул какой-то цилиндрический предмет, что-то свернутое в трубочку. Озадаченная Рут перевела взгляд на мальчика. Оба констебля поднялись на ноги. Пол буквально всунул предмет ей в руки, но, увидев, что она не знает, как с ним поступить, снова забрал его. Развернув трубку, которая превратилась в лист бумаги, он расстелил его на ее коленях.

Она взглянула на бумагу и воскликнула:

– О боже мой!

И вдруг все поняла.

Ее взор затуманился, и она тут же простила брату все: тайны, которые он хранил от нее, ложь, которую он ей говорил. Его манипуляции людьми. Его потребность доказывать свое мужество. Его страсть соблазнять. Она снова превратилась в маленькую девочку, и старший брат сжимал ей руку. «Не бойся, – говорил он ей тогда. – Никогда не бойся. Мы вернемся домой».

Один из констеблей что-то объяснял, но Рут едва различала его голос. С трудом сдержав поток нахлынувших на нее воспоминаний, она умудрилась произнести:

– Пол это не крал. Он хранил это для меня. И собирался мне отдать. Скорее всего, в мой день рождения. Ги не хотел, чтобы с этой вещью что-нибудь случилось. Вот он и отдал ее на хранение Полу. Да, так оно и было.

Больше она ничего сказать не могла. Эмоции захлестывали ее, она была поражена поступком брата и тем, какие немыслимые трудности он преодолел ради нее, их семьи и их наследия. Она прошептала констеблям:

– Мы причинили вам массу беспокойства. Примите мои извинения.

Этого хватило, чтобы те ушли.

Рут и Пол остались сидеть на диване. Мальчик подвинулся ближе к ней. Пальцем он показывал на здание, изображенное художником, крохотные фигурки строителей, трудившихся над ним, и божественную женщину на первом плане, чьи глаза были прикованы к страницам огромной книги, лежащей у нее на коленях. Складки голубого платья скрывали фигуру. Волосы были отброшены назад, точно ими играл ветерок. Ее красота нисколько не померкла за те шестьдесят лет, что прошли с тех пор, как Рут видела ее в последний раз: нестареющая и совершенная, она словно застыла во времени.

На ощупь Рут взяла ладонь Пола в свои. Ее трясло, она не могла говорить. Но прочие способности ей не отказали, и она не замедлила этим воспользоваться. Приложив его руку к своим губам, она встала.

Знаком показала ему следовать за ней. Она отведет его наверх, чтобы он увидел все своими глазами и понял, какой необычайный подарок он ей только что преподнес.

Валери нашла записку, вернувшись из Ла-Корбьера. В ней было всего два слова, написанные четким почерком Кевина: «Выступление Черри». Краткость свидетельствовала о степени его недовольства.

Это ее слегка кольнуло. Рождественский концерт у девочек в школе просто вылетел у нее из головы. Они с мужем договорились, что вместе пойдут поаплодировать вокальным усилиям шестилетней племянницы, но желание знать, в какой степени она сама была виновна в гибели Ги Бруара, вытеснило из ее памяти все остальное.

Не исключено, что Кевин даже напоминал ей о концерте за завтраком, но она его просто не услышала. Она была занята составлением собственных планов на день: когда и как улизнуть в Ракушечный дом, чтобы ее не хватились в поместье, и что сказать Генри, когда она придет туда.

Когда Кевин вернулся домой, она стояла у плиты и снимала жир с куриного бульона. На рабочем столе рядом с ней лежал новый рецепт супа. Она вырезала его из журнала в надежде, что Рут соблазнится новым блюдом и поест.

Кевин в расстегнутом жилете и с ослабленным галстуком остановился в дверях и наблюдал за ней. Валери заметила, как расфрантился ее муж ради рождественского спектакля младших школьников, и от этого ей стало еще хуже: он был такой красивый, жаль, что ее рядом не было.

Взгляд Кевина скользнул по дверце холодильника, на которой он оставил свою записку.

– Прости меня, – извинилась Валери. – Я забыла. Черри справилась?

Муж кивнул. Он снял галстук, свернул его в кольцо и положил на кухонный стол, рядом с миской нечищеных грецких орехов. Снял пиджак, затем жилет. Пододвинул стул и сел.

– Мэри Бет в порядке? – спросила Валери.

– Не хуже, чем можно было надеяться, учитывая, что это ее первое Рождество без него.

– И твое тоже.

– Со мной все иначе.

– Да, наверное. И все-таки девочкам повезло, что у них есть ты.

Между ними легла тишина. Булькал бульон. Снаружи, недалеко от кухонного окна, зашуршал под колесами автомобиля гравий. Валери выглянула и увидела полицейскую машину, покидавшую поместье. Нахмурившись, она вернулась к бульону и добавила в него рубленый сельдерей. Бросила горстку соли и стала ждать, когда заговорит муж.

– Машина сдохла, когда я собрался в город, – сказал он, – Пришлось взять «мерседес» Ги.

– Ты в нем, наверное, был как картинка, весь такой нарядный. Мэри Бет понравился шикарный выезд?

– Я приехал один. Слишком поздно было за ней заезжать. Я и так опоздал к началу. Тебя ждал. Думал, что ты вот-вот вернешься. Пошла в аптеку за лекарствами для большого дома или еще за чем-нибудь.

Она еще раз провела шумовкой по поверхности бульона, снимая несуществующую пленку жира. Рут не станет есть суп, если в нем будет слишком много жира. Увидит прозрачные кружочки на поверхности и сразу отодвинет тарелку. Поэтому Валери придется быть внимательной. Ей придется быть бдительной. Ей придется отдать бульону все свое внимание.

– Черри по тебе скучала, – настаивал Кевин. – Она ждала, что ты придешь.

– А Мэри Бет про меня, конечно, не спрашивала?

Кевин не ответил.

– Что ж… – весело сказала Валери. – Как там ее окна, Кев? Больше не протекают?

– Где ты была?

Она подошла к холодильнику и заглянула в него, пытаясь сообразить, что ответить. Пока она притворялась, будто осматривает содержимое холодильника, мысли роились в голове, как мошки над перезрелым фруктом.

Стул Кевина со скрежетом проехал по полу, когда он встал. Подойдя к холодильнику, он захлопнул дверцу. Валери вернулась к плите, он пошел за ней. Она взяла шумовку, чтобы снова заняться бульоном, но он забрал ее из рук жены. И аккуратно опустил в подставку, рядом с другой кухонной утварью.

– Пора нам поговорить.

– О чем?

– Думаю, ты знаешь.

Но она предпочла сделать вид, будто ничего не понимает. Выбора у нее не было. Оставалось только сбивать его со следа. Хотя она и знала, что это грозит ей ужасным риском повторить судьбу матери, стать очередной жертвой рока, который, казалось, тяготел над их семьей. Все детство и юность она прожила с сознанием того, как глубоко несчастна ее мать, и потому, выйдя замуж, делала все возможное, чтобы никогда не увидеть спину супруга, уходящего из ее жизни навсегда. Так было с ее матерью. Так было с ее братом. Но она дала себе клятву, что с ней этого не случится. Она верила, что тот, кто трудится не покладая рук и всем жертвует ради любви, заслуживает хотя бы верности. Так она прожила долгие годы, уверенно принимая ответную любовь. Но вот рискует потерять ее ради того, кому сейчас нужна ее защита. Она собралась с силами и сказала:

– Ты скучаешь по нашим мальчикам, правда? Дело отчасти в этом. Мы вырастили отличных сыновей, но теперь у них своя жизнь, а тебе не хватает ребятишек. С этого все и началось. Я заметила это еще тогда, в первый раз, когда девочки Мэри Бет пили у нас чай.

На мужа она не смотрела, и он ничего не говорил. В другой ситуации она истолковала бы его молчание как знак согласия и оставила бы этот разговор. Но сейчас, когда прекращение одного разговора было чревато началом другого, она не могла себе этого позволить. Все темы были для них одинаково опасны, и она выбрала эту, потому что рано или поздно они все равно пришли бы к ней.

– Разве не так, Кевин? Разве не так у вас все началось?

Несмотря на то, что тему разговора выбрала она сама, и сделала это хладнокровно, стремясь замаскировать и навеки спрятать другое, опасное знание, ей все равно вспомнилась мать, ее слезы и мольбы не покидать ее, обещания сделать все, что отец захочет, стать такой, какой он пожелает ее видеть, даже похожей на ту, другую. Она обещала себе, что если и у них с Кевином до этого дойдет, то она никогда не будет вести себя так, как ее мать тогда.

– Валери. – Голос Кевина вдруг охрип. – Что с нами стало?

– А ты не знаешь?

– Объясни мне.

Она поглядела на него.

– Еще есть «мы»?

Вид у него сделался до того озадаченный, что ей захотелось закончить разговор на этих самых словах и не пересекать грань, к которой они подошли так близко. Но поступить так было не в ее власти.

– О чем ты говоришь? – спросил он.

– О выборе, – ответила она. – О том, что настает время, когда мы уходим от выбора. Или делаем выбор и уходим от кого-то другого. Вот что с нами случилось. Я долго наблюдала за тем, как мы к этому шли. Пыталась делать вид, что не смотрю, глядела сквозь пальцы, глядела в другую сторону. Но все остается как есть, и ты прав. Нам пора поговорить.

– Вэл, ты говорила…

Но она пресекла его попытку двинуться в новом направлении.

– Если муж уходит от жены, значит, между ними образовалась пустота.

– Уходит от жены?

– Да, где-то образовалась пустота. В отношениях. Сначала я думала, что ты вполне можешь играть роль их отца, не становясь им. Дашь девочкам все, что дают дочерям отцы, а мы с тобой как-нибудь с этим справимся. Займешь в их жизни место, которое занимал Кори. Это можно. Я не обижусь.

Сглотнув, она пожалела, что затеяла этот разговор. Однако выбора в данной ситуации у нее было не больше, чем у мужа.

– Я подумала, – продолжала она, – когда стала размышлять об этом, Кев: для жены Кори делать то же самое тебе не обязательно.

– Погоди-ка. Ты думала… что Мэри Бет… и я?

Он выглядел потрясенным. В другое время у нее отлегло бы от сердца, но теперь ей надо было дожать его, чтобы в его голове осталась лишь одна мысль: жена подозревает его в том, что он влюбился во вдову своего брата Кори.

– Разве не так все было? – спросила она его. – И разве сейчас все по-другому? Я хочу знать правду, Кев. По-моему, у меня есть на это право.

– Все хотят знать правду, – сказал Кевин. – Но я не уверен, что всякий имеет на нее право.

– Даже жена? – сказала она, – Ответь мне, Кевин. Я хочу знать, что происходит.

– Ничего, – сказал он. – Понять не могу, как ты вообще могла поверить, будто что-то происходит.

– Ее девочки. Ее звонки. То ей нужно одно, то другое. Ты ей помогаешь, а сам скучаешь по мальчикам и хочешь… Я ведь вижу, что ты скучаешь по ним, Кев.

– Конечно скучаю. Я ведь их отец. Разве это не нормально? Но это вовсе не значит… Вэл, Мэри Бет для меня как сестра. Не больше, но и не меньше. Я думал, что уж ты-то меня поймешь. И это было все?

– В смысле?

– Твое молчание. Секреты. Как будто ты от меня что-то скрываешь. Я ведь прав, да? Ты что-то скрываешь? Ты всегда все мне рассказывала и вдруг перестала. Когда я спрашивал… – Он взмахнул рукой и тут же безвольно опустил ее. – Ты не отвечала. Вот я и подумал…

Он отвернулся и стал глядеть в бульон с таким видом, как будто это было ведьмино варево.

– Что подумал? – спросила она, потому что рано или поздно она все равно узнает, а если он скажет сейчас, то она будет все отрицать и тема перейдет в разряд закрытых.

– Сначала, – сказал он, – я решил, что ты все рассказала Генри, хотя и обещала мне помалкивать. Я подумал: господи Иисусе, не иначе она рассказала своему брату про Син и теперь боится, что это он прикончил Бруара, а мне не рассказывает, потому что я предостерегал ее с самого начала. Но потом я решил, что тут кое-что другое, похуже. В смысле, похуже для меня.

– Что же?

– Вэл, я же знал его привычки. У него была эта Эббот, но она была не в его вкусе. У него была Син, но Син ведь просто девчонка. А ему нужна была женщина, которая ведет себя, как положено женщине, и знает все, что положено знать женщине, такая, которой он был бы нужен не меньше, чем она ему. А ты как раз такая женщина, Вэл. И он это знал. Я видел, что он знает.

– И ты подумал, что мистер Бруар и я…

Валери не верила своим ушам, и не только потому, что ему вообще могло прийти такое в голову, но и потому, что ей несказанно повезло. Вид у него был такой жалкий, что у нее даже сердце заныло. И в то же время ей хотелось расхохотаться при мысли о том, что Ги Бруару могла приглянуться именно она, с ее загрубевшими от работы руками и познавшим материнство телом, которого не касался нож пластического хирурга.

«Дурачок ты, ему нужны были молодость и красота взамен его собственных», – хотелось ей сказать своему мужу. Вместо этого она произнесла:

– Милый, с чего это, скажи на милость, ты так решил?

– Секретничать не в твоих привычках, – ответил он. – Если дело было не в Генри…

– Конечно нет, – сказала она и улыбнулась мужу, рискуя, что тот заметит ее ложь.

– Тогда что еще это могло быть?

– Но решить, что между мистером Бруаром и мной… Неужели ты думал, что он мне интересен?

– А я не думал. Я просто видел. Он был такой, какой был, а у тебя появились от меня секреты. У него были деньги, а мы с тобой богатыми уж точно никогда не будем, и, кто знает, может, для тебя это важно. А ты… Ну, тут все ясно.

– В смысле?

Он развел руками. По его лицу было видно, что сейчас он выскажет самую разумную часть фантазии, с которой жил все это время.

– Кто отказался бы попытать счастья с тобой, будь у него хотя бы слабая надежда?

Она почувствовала, как все ее тело потянулось к нему: вопрос, который он только что задал, выражение его лица, движение рук – все ее смягчило. Смягчились ее глаза, ее лицо. Она шагнула к нему.

– Кевин, в моей жизни всегда был только один мужчина. Не многие женщины могут это сказать. И совсем не многие могут этим гордиться. Я говорю это и этим горжусь. В моей жизни всегда был и есть только ты.

Она ощутила, как его руки сомкнулись вокруг нее. Без всякой нежности он притянул ее к себе. И обнимал без всякого желания. Надежности, вот чего он искал, и она знала это, потому что надежность была нужна и ей.

К счастью, больше он ее ни о чем не спрашивал.

Поэтому она ничего и не сказала.

Маргарет поставила на кровать свой второй чемодан и стала выгребать в него одежду из комода. По прибытии она разложила все очень тщательно, но теперь ей не было никакого дела до того, как все будет лежать в чемодане. Хватит с нее этого острова, и Бруаров тоже хватит. Один бог знает, когда следующий рейс на Англию, но она его не пропустит.

Что она могла, то сделала: и для сына, и для бывшей невестки, и для всех остальных, черт их дери. Но то, как обошлась с ней Рут, не пустив в утреннюю комнату, переполнило чашу ее терпения сильнее, чем разговор с Адрианом, последовавший затем.

– Вот что думает Рут, – объявила она.

В поисках сына она заходила в его спальню, но та оказалась пуста. Маргарет обнаружила Адриана на верхнем этаже дома, в галерее, где Ги хранил часть коллекции скульптур, собранной им за много лет, а также почти все картины. Подумать только, что все это могло бы принадлежать Адриану… должно было принадлежать Адриану… И не важно, что все холсты были современные – красочные кляксы и фигуры, выглядящие так, словно их пропустили через кухонный комбайн, – все равно они должны были что-то стоить, и их хозяином должен был стать ее сын, а от мысли, что Ги посвятил последние годы своей жизни сознательному обиранию собственного сына, Маргарет просто пылала. Она поклялась отомстить.