Текст книги "Тайник"

Автор книги: Элизабет Джордж

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 44 страниц)

Бруар едва заметно оскалился. Отмахнувшись от матери, он подошел к куче земли. В абсолютной тишине, которая наступила вокруг могилы, он зачерпнул лопатой земли и бросил ее на гроб. Глухой стук, с которым она ударилась о крышку, походил на стук захлопнувшейся двери.

Следом за Адрианом Бруаром землю на гроб бросила пожилая женщина в очках, маленькая, словно птичка, и такая сухонькая, что со спины ее можно было принять за мальчика. Она торжественно передала лопату матери Адриана, которая тоже добавила в могилу земли. И уже хотела вернуть лопату на холмик рядом с могилой, как вдруг к ней подошла еще одна женщина и буквально вырвала инструмент у нее из рук.

Наблюдатели зашептались, и Сент-Джеймс внимательно пригляделся к ней. Правда, лица он не видел, так как его прикрывала шляпа размером с небольшой зонтик, зато поразительную фигуру в обтягивающем угольно-черном костюме разглядел хорошо. Проделав положенную церемонию с лопатой, она передала ее угловатой девочке-подростку, сутулящейся и слишком тонконогой для своих платформ. Девочка склонилась над могилой, потом попыталась передать лопатку стоявшему рядом мальчику примерно одного с ней возраста, чей рост, цвет волос и черты лица выдавали в нем ее брата. Но он, вместо того чтобы сыграть свою роль в ритуале, повернулся и пошел прочь, растолкав тех, кто стоял за ними. Все снова зашептались.

– Что это с ним такое? – спросила Дебора тихо.

– Не знаю, но разузнать стоит, – ответил Сент-Джеймс.

Поведение подростка открывало перед ними определенную перспективу.

– Тебе не трудно будет его расспросить, Дебора? Или ты предпочитаешь вернуться к Чайне?

Он еще не встречался с этой подругой Деборы и не очень-то стремился, хотя причина такого нежелания оставалась непонятной ему самому. Но, зная о неизбежности встречи, он убеждал себя в том, что не хочет идти к ней с пустыми руками, когда настанет время представиться. Однако ограничивать Дебору в контактах с подругой он не собирался. Сегодня его жена еще не воспользовалась предоставленной ей свободой, и американка со своим братом, несомненно, уже гадали, чего удалось добиться этим лондонским друзьям.

Чероки звонил им рано утром, так ему не терпелось узнать, что выведал у полиции Сент-Джеймс, Пока он излагал ему то' немногое, что удалось узнать, американец на том конце провода сохранял нарочито бодрый тон, из чего становилось понятно – сестра рядом. В конце разговора Чероки прозрачно намекнул, что собирается на похороны. Он был непоколебим в своем желании участвовать в «действии», как он выражался, и лишь после тактичного указания Сент-Джеймса на то, что его появление на церемонии может вызвать нежелательный ажиотаж, который поможет настоящему убийце отвлечь от себя внимание, неохотно пообещал держаться от похорон подальше. Но он будет ждать сообщений о том, что им удастся разведать, предупредил он. И Чайна тоже.

– Можешь пойти к ней, если хочешь, – сказал Сент-Джеймс жене. – А я здесь еще поразнюхаю. Кто-нибудь довезет меня потом до города. Проблем быть не должно.

– Я приехала на Гернси не затем, чтобы сидеть рядом с Чайной и держать ее за руку, – ответила Дебора.

– Я знаю. Вот почему…

Она перебила его, не дав закончить.

– Я узнаю, что он может рассказать, Саймон.

Сент-Джеймс смотрел ей вслед, когда она уходила за мальчиком. Он подивился, почему разговоры с женщинами, с его женой в особенности, так часто превращаются в поиски какого-то скрытого смысла там, где речь идет совершенно о другом. И еще он подумал, не помешает ли его неумение налаживать контакт с женщинами распутать это дело здесь, на Гернси, так как похоже было, что обстоятельства смерти Ги Бруара связаны с женщиной, и не с одной.

Когда Маргарет Чемберлен увидела калеку, который в конце поминок подошел к Рут, она поняла, что к собранию, присутствовавшему на службе и на похоронах, он не имел никакого отношения. Прежде всего, в отличие от остальных, у могилы он не подошел к Рут и не сказал ей ни слова. Кроме того, во время поминок он все расхаживал из одной комнаты в другую с таким видом, как будто что-то обдумывал. Сначала Маргарет, несмотря на его хромоту и протез, заподозрила в нем взломщика, но позже, когда он все же представился Рут и даже вручил ей визитку, она поняла, что ошиблась. Он был не взломщик, а скорее совсем наоборот, и это «наоборот» имело непосредственное отношение к смерти Ги. А если не к смерти, то хотя бы к завещанию, с которым они наконец познакомятся, как только последний из плакальщиков уйдет.

Рут не хотела встречаться с поверенным Ги раньше. Словно знала, что их ждут плохие новости, и хотела уберечь от них всех.

«Всех или кого-то одного», – подумала Маргарет проницательно.

Вопрос только – кого.

Если речь об Адриане, если именно его разочарование Рут надеется отсрочить, то дорого за это заплатит. Она лично затаскает невестку по судам, а понадобится, то и перекопает все грязное белье, если только Ги вздумал обездолить единственного сына. О, конечно, у Рут не будет недостатка в оправданиях, почему отец Адриана так поступил с ним. Но пусть только попробуют обвинить ее в том, что она разрушила отношения отца и сына, пусть только попытаются представить дело так, как будто это она виновна в потере, выпавшей на долю Адриана… Чертям в аду станет жарко, когда она в суде представит истинные причины, по которым не дозволяла отцу видеться с сыном. И у каждой причины найдется имя и титул, правда, не такой, который искупает в глазах публики любые проступки: стюардесса Даниэль, циркачка Стефани, собачий парикмахер Мэри-Энн, горничная из отеля Люси.

Они были причиной тому, что Маргарет не позволяла отцу видеться с сыном.

«Какой пример показал бы он мальчику? – спросила бы она у всякого, кто потребовал бы у нее ответа. – Разве мать не обязана заботиться о том, чтобы у впечатлительного мальчика восьми, десяти, пятнадцати лет был достойный объект для подражания? А если его родной отец вел такой образ жизни, который исключал длительные визиты сына, то разве в этом виноват сын? И разве справедливо, что теперь он должен быть лишен причитающегося ему по праву кровного родства из-за любовниц, которых его отец не переставал собирать до самой смерти?»

Нет. Она имела полное право ограничивать их общение, обрекая их лишь на краткие визиты или прерывая их раньше времени. В конце концов, Адриан был чувствительным ребенком. И она, как мать, обязана была защитить его, противопоставив свою любовь отцовскому разврату.

Она наблюдала, как ее сын маячил на краю каменного холла, с двух сторон подогреваемого жарким пламенем каминов, между которыми проходила основная часть поминок. Он пытался протиснуться ближе к двери, собираясь то ли улизнуть совсем, то ли пробраться в столовую, где ломился от закусок огромный стол из красного дерева. Маргарет нахмурилась.

Так не годится. Он должен общаться с людьми. Не красться вдоль стенки, как таракан, а вести себя, как подобает наследнику богатейшего человека в истории Нормандских островов. Как, спрашивается, он собирается переменить свою жизнь, ограниченную тесным мирком материнского дома в Сент-Олбансе, если все время будет шнырять по углам?

Маргарет проложила себе путь между еще не разошедшимися гостями и поймала сына, как раз когда он собирался нырнуть в проход, ведущий в столовую. Продев руку ему под локоть, она, не обращая внимания на его попытки освободиться, с улыбкой сказала:

– Вот ты где, милый. Я так и думала, что обязательно найду того, кто покажет мне людей, с которыми я не знакома. Хотя всех я все равно не запомню. Но есть ведь и важные персоны, которых полезно знать на будущее.

– Какое будущее?

Адриан попытался отцепить ее пальцы, но она поймала его руку и стиснула, продолжая улыбаться, точно он не хотел от нее убежать.

– Твое, разумеется. Мы должны позаботиться о том, чтобы оно было обеспеченным.

– Должны, мама? И как ты предлагаешь этого добиться?

– Словечко здесь, словечко там, – ответила она беззаботно. – Ты даже представить не можешь, какого влияния можно достичь через знакомство с нужными людьми. Вон тот сердитый джентльмен, к примеру. Кто он?

Вместо ответа Адриан двинулся от матери прочь. Однако, воспользовавшись преимуществом роста – и веса тоже, – она удержала его на месте.

– Дорогой, – сказала она весело. – Вон тот джентльмен с заплатками на локтях, похожий на раскормленного Хитклифа, [17]17
  Хитклиф – герой романа Эмили Бронте «Грозовой перевал».


[Закрыть]– кто он?

Адриан окинул мужчину беглым взглядом.

– Один из отцовских художников. Они тут кишмя кишат. Сбежались, чтобы подлизаться к Рут, на случай если большая часть добра досталась ей.

– Почему же они к тебе не подлизываются? Вот странно, – сказала Маргарет.

Он наградил ее взглядом, задумываться о значении которого ей не хотелось.

– Поверь мне. Таких дураков нет.

– В каком смысле?

– В том смысле, что все прекрасно знают, кому папа оставил свои деньги. Знают, что он бы не…

– Дорогой мой, это не имеет совершенно никакого значения. Кому бы он хотел их оставить и у кого они окажутся в конце концов – это две абсолютно разные вещи. И поэтому мудро поступает тот, кто понимает это и действует соответственно.

– Мудро поступает и та, да, мама?

Тон у него был озлобленный. Маргарет не могла понять, чем она это заслужила.

– Ну, если мы говорим о последнем увлечении твоего отца этой миссис Эббот, то, по-моему, я могу с уверенностью…

– Ты, черт возьми, прекрасно знаешь, что мы говорим не о ней.

– …сказать, что склонность твоего отца к женщинам помоложе…

– Да, мама, в этом-то все и дело. Да ты хоть раз сама себя послушай!

Маргарет в смущении остановилась. Задумалась о последних словах, которыми они обменялись.

– А что я говорила? О чем?

– О папе. О его женщинах. О его молодых женщинах. Просто подумай, ладно? Уверен, ты обо всем догадаешься.

– Дорогой, о чем я догадаюсь? Я, честное слово, не знаю…

– «Возьми ее с собой к отцу, дорогой, чтобы она своими глазами все увидела, – процитировал Адриан отрывисто. – От такого ни одна женщина не откажется». А все потому, что она начала задумываться, и ты сразу это заметила, да? Видит бог, ты этого, может быть, даже ожидала. Ты подумала, что если она увидит, какие деньжищи маячат на горизонте, при условии что она разыграет свои карты правильно, то она решит остаться со мной. Как будто я в ней нуждался. Как будто я сейчас в ней нуждаюсь.

Маргарет вдруг стало холодно.

– Ты хочешь сказать… – начала она, прекрасно зная, что именно он имеет в виду.

Она оглянулась. Ее улыбка застыла, словно посмертная маска. Она вывела сына за собой в холл. Протащила через весь коридор, мимо столовой, втолкнула в комнату дворецкого и заперла дверь. Ей не нравилось то направление, какое принимал их разговор. Ей не хотелось даже думать о том направлении, какое принимал их разговор. Еще меньше ей нравилось значение, какое приобретал этот разговор в свете недавних происшествий. Но остановить вал событий, который сама же она и привела в движение, было ей не под силу, поэтому она заговорила:

– Что ты хочешь мне сказать, Адриан?

Она стояла спиной к двери, чтобы не дать ему сбежать. Правда, в комнате была вторая дверь, но она вела в столовую, и Маргарет была почему-то уверена, что туда он не пойдет. Доносившийся из-за двери шум голосов говорил им обоим, что столовая занята. Кроме того, у него начался тик, глаза съехались к переносице, а это предвещало наступление такого состояния, в котором он не захочет показываться посторонним. Он не сразу ответил, и Маргарет повторила вопрос, только более нежным голосом, потому что, несмотря на раздражение, видела, как он страдает:

– Что произошло, Адриан?

– Ты знаешь, – ответил он тускло, – Зная его, ты обо всем догадаешься.

Маргарет стиснула его голову в своих ладонях. Она сказала:

– Нет. Я не верю… – И еще крепче сжала руки. – Ты его сын. Это должно было его остановить. Именно поэтому. Ты его сын.

– Как будто это имело для него значение, – сказал Адриан и вывернулся из ее тисков. – Ты тоже была его женой. И это его никогда не останавливало.

– Но Ги и Кармел? Кармел Фицджеральд? Кармел, которая двух слов не могла связать и вряд ли отличила бы остроумие от…

Тут Маргарет осеклась. И отвела глаза.

– Вот именно. В самый раз для меня, – сказал Адриан. – К умным людям она не привыкла, так что охмурить ее было легче легкого.

– Я не это имела в виду. Я о другом думала. Она милая девочка. Вы вместе…

– Какая разница, о чем ты думала. Это правда. И он это видел. Она была легкой добычей. Он это видел и не мог не сделать первый шаг. Он ведь никогда не оставлял ни одного невспаханного клочка земли, особенно прямо у себя под носом, только руку протяни, ведь так, мама…

Тут голос у него сорвался.

Звон тарелок и лязг ножей в столовой означал, что поставщики провизии начали убирать со стола и поминки заканчивались. Маргарет поглядела на дверь за спиной сына; она знала, что через считанные минуты сюда кто-нибудь войдет. А ей непереносима была мысль о том, что ее сына увидят вот таким: лицо лоснится от пота, обкусанные губы дрожат. В одно мгновение он превратился в ребенка, а она – в мать, какой была все его детство: раздираемой между желанием приказать ему взять себя в руки, пока кто-нибудь не увидел, как он распускает нюни, и прижать его к материнской груди, клянясь отомстить его обидчикам.

Однако именно мысль об отмщении заставила ее вернуться к настоящему и увидеть в Адриане мужчину, а не маленького мальчика. И тогда холодок, коснувшийся ее шеи, превратился в лед у нее в крови, пока она обдумывала месть, которую свершит тут, на Гернси.

Ручка двери за спиной Адриана громыхнула, дверь распахнулась и толкнула его. Седовласая женщина просунула внутрь голову, увидела окаменевшее лицо Маргарет, ойкнула, извинилась и спряталась. Ее вторжение послужило для них сигналом. Маргарет поспешила вытолкнуть сына из комнаты.

Она повела его наверх, в свою спальню, радуясь, что Рут отвела ей комнату в западном крыле дома, подальше от себя и от Ги. Там они с сыном смогут побыть наедине, а именно это им сейчас и было нужно.

Посадив Адриана на табурет перед туалетным столиком, она вытащила из чемодана бутылку виски. О том, что Рут скупа на выпивку, знали все, и Маргарет поблагодарила за это Бога, ведь иначе ей не пришло бы в голову взять запас. Плеснув в стакан неразбавленного виски на два пальца, она выпила залпом, налила еще и передала стакан сыну.

– Я не буду…

– Будешь. Это успокаивает нервы.

Она подождала, пока он выполнит ее приказ, а он, осушив стакан, оставил его у себя в ладонях, словно не знал, что с ним делать. Тогда она спросила:

– А ты уверен, Адриан? Ему нравилось флиртовать. Ты же знаешь. Может, между ними ничего такого и не было. Ты видел их вместе? Видел…

Ей не хотелось расспрашивать о пикантных подробностях, но нужны были факты.

– Мне и не надо было их видеть. Она изменилась по отношению ко мне после этого. Я догадался.

– Ты говорил с ним? Обвинял его?

– Разумеется. За кого ты меня принимаешь?

– И что он сказал?

– Он все отрицал. Но я заставил его…

– Заставил?

У нее перехватило дыхание.

– Я солгал. Сказал ему, что она призналась. Тогда и он тоже сознался.

– А потом?

– Ничего. Мы вернулись в Англию, Кармел и я. Остальное ты знаешь.

– Боже мой, так зачем ты сюда вернулся? – спросила она у него. – Он поимел твою невесту прямо у тебя под носом. Почему ты…

– Потому что меня заставили это сделать, если ты помнишь, – ответил Адриан, – Что ты мне говорила? Что он будет рад меня видеть?

– Но если бы я знала, я бы никогда даже не предложила, и уж тем более не настаивала бы… Адриан, ради бога. Почему же ты не сказал мне, что случилось?

– Потому что хотел этим воспользоваться, – ответил он. – Если разумные доводы не помогут уговорить его дать мне взаймы, то, может быть, чувство вины поможет. Только я забыл, что отец был неуязвим для вины. Он был неуязвим для всего.

Тут он улыбнулся. И в этот самый миг кровь застыла у Маргарет в жилах. Ее сын добавил:

– Почти для всего, как выяснилось.

9

Дебора Сент-Джеймс шла за подростком, сохраняя расстояние. Ей не очень-то удавались разговоры с незнакомцами, но она не собиралась выходить из игры, не разузнав, в чем тут дело. Она понимала: ее нежелание сдаваться только подтверждало, что Саймон не зря беспокоился и не хотел отпускать ее одну на Гернси заниматься делами Чайны, – Чероки он, видимо, не принимал в расчет. Именно поэтому она была вдвойне настроена на то, чтобы не дать своей природной сдержанности помешать ей достигнуть цели.

Мальчик не знал, что за ним кто-то идет. Похоже, он шел куда глаза глядят. Выбравшись из толпы в саду скульптур, он зашагал через овальную лужайку, которая раскинулась у богато украшенной оранжереи по ту сторону дома. У края лужайки он вдруг подпрыгнул и отломил тонкую молодую ветку от каштана, росшего между двумя высокими рододендронами, подле группы из трех надворных построек. Не доходя до них, он резко повернул на восток, где вдалеке между ветвями деревьев Дебора разглядела каменную стену, за которой начинались луга и поля. Но вместо того чтобы направиться туда и наверняка оставить позади и похороны, и все с ними связанное, он потащился по усыпанной галькой аллее назад к дому. По пути он сбивал сорванной им веткой листья с кустарников, буйно разросшихся вдоль аллеи. За ними к востоку от дома были другие садики, содержавшиеся в безукоризненном порядке, но он туда не пошел, а потопал прямо сквозь деревья, росшие позади кустарников, и еще ускорил шаг, очевидно услышав, как кто-то подошел к одной из машин, припаркованных рядом.

Дебора тут же потеряла его из виду. Под деревьями было темно, а он был с ног до головы в темно-коричневом, так что разглядеть его было трудно. Но она все равно спешила вперед в том направлении, которое он выбрал, и догнала его на тропе, спускавшейся к лугу. Посередине луга, за рощицей молодых кленов и декоративной деревянной изгородью, которая блестела от масла, призванного сохранить ее первоначальный цвет, палитру черных и красных оттенков, виднелась черепичная крыша строения, похожего на японский чайный домик. Она поняла, что видит еще один сад на территории поместья.

Мальчик пересек изящный деревянный мостик, изогнувшийся над впадинкой в земле. Отбросив свою ветку, он прошел по камням-ступенькам и шагнул к фестончатым воротам. Толкнув створку, скрылся внутри. Ворота бесшумно закрылись.

Дебора торопливо последовала за ним, пробежала по мостику, перекинутому над канавкой, в которой серые камни были размещены с глубочайшим вниманием к растительности вокруг них. Подойдя к воротам, она увидела то, что было скрыто от нее раньше, – бронзовую дощечку, вделанную в дерево.

«Ala memoire de Miriam et Benjamin Brouard, assassines par les Nazis a Auschwitz. Nous n'oublierons jamais». [18]18
  «В память о Мириам и Бенжамене Бруар, погибших в концентрационном лагере Освенцим. Мы никогда не забудем» (фр.).


[Закрыть]

Пробежав эти слова глазами, Дебора поняла, что стоит у входа в сад памяти.

Она толкнула створку ворот и шагнула в мир, не похожий на то, что она видела повсюду в Ле-Репозуаре. Буйная зелень и пышно растущие деревья здесь были укрощены. Строгий порядок царил повсюду, значительная часть листвы срезана, кустарникам приданы геометрические формы. Они радовали глаз и словно перетекали друг в друга таким образом, что взгляд невольно следовал за ними вдоль всего периметра сада, пока не упирался еще в один мост, который гляделся в длинный извилистый пруд, поросший кувшинками. На его противоположном берегу стоял тот домик, который Дебора видела из-за изгороди. У него были пергаментные двери, на манер японских частных домов, и одна из этих дверей была отодвинута в сторону.

По тропинке Дебора обошла сад по периметру и ступила на мост. В воде она увидела больших ярких карпов, а впереди – открытый чайный дом. Сквозь дверь хорошо был виден устланный традиционными циновками пол в небольшой комнате, меблированной низким столом из черного дерева с шестью подушками вокруг.

Просторная терраса окружала домик, приподнятая на высоту двух ступеней над аккуратной гравиевой дорожкой, которая огибала сад. Дебора, нисколько не прячась, поднялась по ним. Пусть лучше мальчик думает, что ее пригласили на похороны и ей захотелось пройтись, решила она, чем считает, что она преследовала его с целью навязать разговор, к которому он, может быть, не был расположен.

Он стоял на коленях перед шкафчиком из тикового дерева, встроенным в дальнюю стену чайного домика. Шкафчик был открыт, и мальчик вытягивал из него какой-то тяжелый пакет. Он извлек его наружу, открыл и пошарил внутри. Достал оттуда пластиковый мешочек. Потом повернулся и увидел Дебору, которая наблюдала за ним. Он даже не вздрогнул при виде незнакомки. Наоборот, смотрел открыто и без малейшей боязни. Затем встал и прошел мимо нее на крыльцо, а оттуда к пруду.

Когда он проходил мимо, она заметила в его пластиковом пакете какие-то маленькие круглые штучки. Он подошел к пруду, сел на гладкий серый камень и начал бросать эти штучки рыбам. В воде тут же началось радужное мельтешение. Дебора спросила:

– Не против, если я посмотрю?

Мальчик покачал головой. Лет ему, как она заметила, было около семнадцати, лицо усыпано прыщами, ставшими еще краснее, когда она подошла к нему. С минуту она смотрела на рыб, которые, повинуясь инстинкту, открывали и закрывали рты, хватая с поверхности воды все, что двигалось. Счастливые, подумала она, живут себе тут в тиши и безопасности и не знают, что в воде может плавать не только еда, но и наживка.

Она сказала:

– Не очень-то я люблю похороны. Наверное, потому, что с детства на них нагляделась. Моя мама умерла, когда мне было семь лет, с тех пор стоит мне попасть на похороны, как тут же все вспоминается.

Мальчик ничего не ответил, но процесс кормления рыб едва заметно замедлился. Дебора, ободренная этим, продолжила:

– Но вот что странно, когда все случилось, я почти ничего не чувствовала. Кто-то скажет, что я просто ничего не понимала тогда, но нет, я все поняла. Я хорошо знала, что происходит, когда кто-то умирает. Это значит, что человека не стало и я никогда больше его не увижу. Он ушел к Богу или к ангелам, в общем, в такое место, куда я еще долго-долго не попаду. Так что я все знала. Только не осознавала, что это значит. Осознание пришло намного позже, когда некому стало давать мне то, что дают дочерям матери.

Он по-прежнему молчал. Но рыб кормить перестал и смотрел на воду, пока те собирали остатки. Они напомнили Деборе людей, которые спокойно стоят в очереди в ожидании автобуса, но стоит ему появиться, как очередь тут же ощетинивается локтями, коленями и зонтами, и все это пихается и рвется вперед.

– Ее нет уже больше двадцати лет, а я все продолжаю думать, как бы мы с ней жили, если бы она не умерла. Мой папа так больше и не женился, поэтому другой семьи у него нет, но иногда мне кажется, что было бы здорово стать частью чего-то большего, чем просто он и я. А еще я думаю о том, как все сложилось бы, если бы у моих мамы и папы были еще дети. Ей было всего тридцать два, когда она умерла; конечно, мне, семилетней, она казалась старухой, но теперь я понимаю, что у нее впереди были еще многие годы активной жизни и она могла бы родить других детей. Жаль, что этого не случилось.

Тут мальчик посмотрел на нее. Она отбросила с лица волосы.

– Извини. Я заболталась? Со мной такое бывает.

– Хотите попробовать?

Он протянул ей пластиковый контейнер.

– Здорово. Да. Спасибо.

И запустила руку внутрь. Подвинулась ближе к краю валуна и посыпала корм в воду. Рыбы тут же подплыли к ней, расталкивая друг друга от жадности.

– Такое впечатление, будто вода кипит. Их тут, наверное, сотни.

– Сто двадцать три.

Мальчик говорил тихо, Деборе пришлось напрячь слух, чтобы его услышать, а его взгляд снова был обращен к воде.

– Он все время подпускает новых рыб, потому что за ними охотятся птицы. Здоровые такие. Иногда прилетают чайки, но им не хватает скорости и сил. А рыбы умные. Они прячутся. Вот почему камни положены так, чтобы их края нависали над водой: рыбы прячутся под ними от птиц.

– Надо же, как много всего надо учесть, – сказала Дебора. – А вообще отличное место здесь, правда? Я гуляла по парку, хотела уйти подальше от похорон, как вдруг увидела крышу чайного домика и изгородь и подумала, что здесь, наверное, спокойно. Тихо, понимаешь? И я пришла.

– Не врите.

Он поставил контейнер с кормом между ними, словно провел невидимую черту.

– Я вас видел.

– Видел?

– Вы шли за мной. Я видел вас у конюшен.

– А-а.

Мысленно Дебора побранила себя за неосторожность, выдавшую ее с головой, а еще больше за беспечность, которая подтверждала правоту ее мужа. Ну и что, пусть себе твердит, что она якобы не в своей тарелке, – это не так, и она ему это докажет.

– Я видела, что произошло у могилы, – созналась она. – Когда тебе передали лопату. Мне показалось… Я ведь тоже потеряла близкого человека, правда, очень давно, вот я и подумала, что, может быть, тебе нужно… Очень самонадеянно с моей стороны, я знаю. Но терять близких всегда больно. А когда с кем-нибудь поговоришь, становится легче.

Он схватил контейнер и одним махом высыпал половину его содержимого в воду, которая буквально вскипела у них перед глазами.

– Я ни о ком не хочу говорить. И особенно о нем.

Дебора тут же насторожилась.

– Разве мистер Бруар был… Он, конечно, слишком стар, чтобы годиться тебе в отцы, но, раз ты был среди членов семьи… Может, он приходился тебе дедушкой?

И она стала ждать продолжения. Она верила, что оно обязательно последует, стоит лишь проявить немного терпения: парня буквально разъедало что-то изнутри. Чтобы помочь ему разговориться, она добавила:

– Да, кстати, меня зовут Дебора Сент-Джеймс. Я приехала из Лондона.

– На похороны?

– Да. Я и правда говорила, что не люблю похорон. Ну а кто их любит?

Он фыркнул.

– Моя мать. Она там как рыба в воде. Опыт большой.

Деборе хватило ума промолчать. Она ждала, когда мальчик сам пояснит свои слова, что он и сделал, хотя и косвенным образом.

Он сказал ей, что его зовут Стивен Эббот, и добавил:

– Мне тоже было семь. Он заблудился в белизне. Знаете, что это?

Дебора покачала головой.

– Это когда опускается облако. Или поднимается туман. Или еще что-нибудь. И так и так плохо. Потому что не видно ни склона, ни лыжни, ничего, и не знаешь, как выбраться. Кругом одна белизна: белое небо и белый снег. Так можно заблудиться. А иногда… – Тут он отвернул от нее лицо. – Иногда и умереть.

– Твой отец? – сказала она. – Мне очень жаль, Стивен. Как ужасно вот так потерять того, кого любишь.

– Она сказала, что он найдет дорогу вниз. Говорила, он же эксперт. Он знает, что надо делать. Лыжники-эксперты всегда находят дорогу. Но время шло, началась метель, настоящая вьюга, а он был слишком далеко от того места, где ему полагалось быть. Его нашли только через два дня: он сломал ногу, когда пытался выйти пешком. Спасатели сказали… спасатели сказали, что, доберись они до него на шесть часов раньше… – Он ударил кулаком прямо в остатки корма. Мелкие комочки так и брызнули из контейнера на камень. – Он мог бы жить. Но она этого не хотела.

– Почему?

– Потому что тогда она не смогла бы путаться со своими Дружками.

– А-а.

Дебора сразу поняла связь. Ребенок теряет любимого отца, а потом видит, как мать начинает метаться от мужчины к мужчине, отчаянно пытаясь то ли забыть, то ли возместить невосполнимую потерю. Но Дебора понимала, что с его точки зрения это могло значить лишь одно: мать никогда не любила отца.

Она сказала:

– А мистер Бруар тоже был ее другом? Поэтому твоя мама была сегодня утром с его родными? Это ведь была твоя мама? Та женщина, которая хотела, чтобы ты взял лопату?

– Да, – ответил он. – Кто же еще.

Стивен стал смахивать рассыпанные кусочки корма в пруд. Один за другим они скрывались в воде, словно иллюзии разочарованного ребенка.

– Глупая корова, – бормотал он. – Глупая старая корова.

– Хотеть, чтобы ты принял участие в…

– Она считает себя такой умной, – перебил он. – Думает, что она неотразимая любовница… Стоит ей только приподнять юбку, и все мужчины у ее ног. До сих пор такого, правда, не случалось, но если долго пытаться, то в один прекрасный день, может, и получится.

Схватив контейнер, Стивен вскочил на ноги. Зашагал обратно к чайному домику и скрылся внутри. Дебора пошла за ним.

Стоя на пороге, она сказала:

– Иногда, когда женщина сильно по кому-то скучает, она так себя ведет. Со стороны она может показаться неумной. Даже бесчувственной. Или коварной. Но если заглянуть глубже и попытаться понять причину…

– Она начала сразу после его смерти, понятно?

Стивен засунул мешок с рыбьим кормом обратно в шкаф. И захлопнул дверцу.

– Первым был лыжный инструктор, но тогда я еще не понимал, что происходит. Я только потом разобрался, когда мы оказались в Палм-Бич, а до этого мы уже пожили в Милане и Париже, и с нами всегда был какой-нибудь мужчина, понимаете, всегда. Вот поэтому мы здесь, понятно? Потому что последнего, который был в Лондоне, она так и не окрутила, а ей пора. Кончатся деньги, что она тогда будет делать?

Тут бедняга заплакал, унизительные всхлипы рвались из его груди, сотрясая все тело. Сердце Деборы преисполнилось сочувствием, она вошла в домик и подошла к мальчику.

– Сядь, Стивен. Пожалуйста, сядь.

Он ответил:

– Я ее ненавижу, ненавижу. Сука вонючая. Она так глупа, что даже не понимает… – Слезы не дали ему продолжить.

Дебора заставила его опуститься на одну из подушек. Упав на колени, он склонил голову, всем телом содрогаясь от рыданий.

Дебора не трогала его, хотя ей очень хотелось. Семнадцать лет, крайняя степень отчаяния. Она знала, что это такое: солнце потухло, ночи не будет конца, безнадежность окутала, как саван.

– Ты думаешь, что ненавидишь ее, потому что твое чувство очень сильно, – сказала она. – Но это не ненависть. Это что-то совсем другое. Изнанка любви, наверное. Ненависть уничтожает. Но то… то, что ты сейчас чувствуешь… Оно никому не причинит вреда. Значит, это не ненависть. Правда.

– Но вы же ее видели! – прокричал он. – Видели, на что она похожа!

– Обыкновенная женщина, Стивен.

– Нет! Совсем нет. Вы же видели, что она сделала!

Тут Дебора насторожилась.

– А что она сделала?

– Она состарилась. И ничего не может с этим поделать. И не видит… А я не могу ей сказать. Как я ей скажу?

– Что сказать?

– Слишком поздно. Для всего. Он ее не любил. Он ее даже больше не хотел. Как она ни старалась, изменить ничего не могла. Ничего не помогало. Секс не помогал точно. Пластическая операция тоже. Ничего. Она его потеряла, но по глупости не могла этого понять. Но ведь она должна была заметить. Ну почему она не заметила? Зачем старалась выглядеть лучше, чем есть на самом деле? Чтобы он снова ее захотел?