Текст книги "Тайник"

Автор книги: Элизабет Джордж

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 44 страниц)

– Вы бы меня не отвлекали, а? – отозвался Мулен. – Если у вас все, то, с вашего разрешения, у меня много работы и мало времени.

– Я понимаю, почему мистер Бруар оставил деньги мальчику по имени Пол Филдер, – сказал Сент-Джеймс– Бруар, как член уважаемой на острове организации, был его наставником. Я говорю о Гернсийской ассоциации взрослых, подростков и учителей. Слышали о такой? То есть их отношения имели официальную основу. А ваша дочь так же с ним встретилась?

– У Син не было с ним никаких отношений, – сказал Генри Мулен, – Ни через ассоциацию, ни как-либо иначе.

Несмотря на свои прежние слова, он, видимо, решил прекратить работу. Положив инструменты для резки и рулетку на свои места, он схватил щетку и смахнул с верстака мелкие осколки стекла.

– Просто у него были свои причуды, и Син стала одной из них. Сегодня причуда одна, завтра другая. Сегодня я занимаюсь одним, завтра другим, послезавтра третьим, потому что у меня есть деньги и я могу сколько угодно разыгрывать Сайта-Клауса. Вот Син и повезло. Как в игре в музыкальные стулья, где надо оказаться в нужном месте, когда кончится мелодия. Через день на ее месте могла бы оказаться ее сестра. Через месяц точно. Вот так-то. Просто он знал ее лучше, чем других девочек, потому что, когда я работал в Ле-Репозуаре, она ходила туда со мной. Или забегала к тетке.

– К тетке?

– Вэл Даффи. Моя сестра. Она мне помогает с девочками.

– Как?

– Что значит «как»? – огрызнулся Мулен, и стало ясно, что его терпение на пределе. – Девочкам нужен женский глаз. Мне что, объяснить вам зачем или сами докумекаете? Син ходила к ней поболтать. Между нами, девочками, ясно?

– О переменах, которые происходили с ее телом? О проблемах с мальчиками?

– Не знаю. Мой нос был там, где ему положено быть, то есть у меня на лице. А не в их делах. Я благодарю небо за то, что рядом с Син есть женщина, с которой она может поговорить по душам, и эта женщина – моя сестра.

– Которая дала бы вам знать в случае чего?

– Никакого случая не было.

– Но ведь причуды у него были.

– У кого?

– У Бруара. Вы сами сказали, что у него были причуды. Син была одной из них?

Лицо Мулена побагровело. Он шагнул к Сент-Джеймсу.

– Черт побери. Да я должен…

И он остановился. Похоже, это потребовало от него серьезного усилия.

– Речь идет о девочке, – сказал он. – Не о взрослой женщине. О девочке.

– Пожилые мужчины и прежде питали слабость к молоденьким девочкам.

– Вы выворачиваете мои слова наизнанку.

– Так поправьте меня.

Мулен помедлил. Сделал шаг назад. Оглянулся на свои поделки в другой половине мастерской.

– Я уже говорил. У него были причуды. Стоило какому-то предмету привлечь его внимание, и он словно обсыпал его волшебным порошком. Делал его особенным. Потом его привлекало что-то другое, и он посыпал порошком его. Такой уж он был.

– Волшебный порошок – это деньги?

Мулен покачал головой.

– Не только.

– А что же?

– Вера, – сказал тот.

– Во что именно?

– Вера в других. Он умел верить в других. Правда, человек начинал думать, что если ему повезет, то одной верой в него дело не ограничится, вот какая проблема.

– То есть от него ждали денег.

– Он почти обещал. Он как будто говорил: «Вот чем я могу тебе помочь, если ты будешь трудиться, только сначала надо трудиться, а уж дальше посмотрим». Конечно, он никогда так не говорил, то есть не такими словами. Но эта мысль почему-то заседала в голове у каждого.

– И у вас тоже? Вздохнув,

Мулен ответил:

– И у меня тоже.

Сент-Джеймс вспомнил все, что он узнал о Ги Бруаре, о его секретах, о планах на будущее, о том, что другие люди думали о нем самом и об этих планах. Возможно, подумал он, эти черты личности покойного, которые считали отражением капризов богатого благодетеля, были на самом деле симптомами гораздо более опасного для окружающих поведения – странной игры во власть. В этой игре влиятельный человек, более не занимавший место во главе успешной бизнес-корпорации, сохранял за собой определенного рода власть над людьми, причем осуществление этой власти и являлось конечной целью всей игры. Люди превращались в пешки, а доской служила их жизнь. А главным игроком был, конечно же, Ги Бруар.

Но достаточно ли этого, чтобы толкнуть кого-то на убийство?

Сент-Джеймс предполагал, что ответ на этот вопрос кроется в тех действиях, которые каждый предпринял под влиянием веры Бруара в него. Еще раз оглядев амбар, он частично увидел ответ на свой вопрос в предметах из стекла, о которых прилежно заботились, и в горне и стеклодувных трубках, о которых не заботился никто.

– Полагаю, вас он заставил поверить в ваши художественные способности, – отметил он, – Так было дело? Он поощрял вас осуществить мечту?

Мулен вдруг направился ко входу в амбар, где щелкнул выключателем и остался стоять, вырисовываясь темным силуэтом на фоне двери. Он выглядел громадным, и не только благодаря свободной рабочей одежде, но и потому, что был силен как бык. Сент-Джеймс подумал, что ему, наверное, не составило труда разрушить поделки своих дочерей.

Он вышел на улицу следом за ним. Мулен закрыл дверь и повесил на нее замок, продев его дужку в толстые металлические петли.

– Он заставлял людей поверить в то, что они значительнее, чем на самом деле, вот что он умел, – сказал он. – А если они решались пойти по тому пути, на который он уговаривал их вступить… Что ж, полагаю, это было их личное дело. С кого же спрашивать, когда сам рискуешь последним?

– Люди редко ставят на карту последнее, если не верят в успех предприятия, – заметил Сент-Джеймс.

Генри Мулен оглянулся на сад, где осколки ракушек усыпали лужайку, точно снег.

– Он умел придумывать. Он рождал идеи и дарил их нам. А мы… мы умели верить.

– Вы знали об условиях завещания мистера Бруара? – спросил Сент-Джеймс, – Ваша дочь знала?

– Вы хотите спросить, не мы ли его убили? Не поторопились ли, пока он не передумал?

Мулен сунул руку в карман. Вытащил тяжелую связку ключей. И пошел по дорожке к дому, давя по пути ракушки и гравий. Сент-Джеймс шел за ним, но не потому, что надеялся на продолжение поднятой им самим темы, а потому, что увидел в этой связке кое-что интересное и хотел убедиться, что зрение его не обмануло.

– Завещание, – повторил он, – Знали вы о нем или не знали?

Мулен не отвечал до тех пор, пока не подошел к входной двери и не вставил один из ключей в ее замок. Тогда он повернулся, чтобы ответить.

– Ни о каком завещании мы ничего не знали, – сказал он. – Желаю вам доброго дня.

Он повернулся к Сент-Джеймсу спиной и вошел внутрь. Дверь тут же захлопнулась за ним, лязгнув замком. Но Сент-Джеймс успел увидеть то, что хотел. Со связки ключей Генри Мулена свисал маленький камешек с дырочкой посередине.

Сент-Джеймс пошел прочь от дома. Он был не настолько глуп, чтобы верить, будто Мулен рассказал ему все, но понимал, что сейчас от него большего не добьешься. И все же на пути к машине он остановился и задумчиво оглядел Ракушечный дом: шторы на окнах были задвинуты от солнца, дверь надежно заперта, сад лежал в руинах. Он размышлял о том, что же это значит – иметь причуды. А также о власти, которую обретает над другими человек, посвященный в их мечты.

Пока он так стоял, ни на что особенно не глядя, его внимание привлекло какое-то движение в доме. Пошарив глазами по фасаду, он заметил, что у небольшого окошка кто-то стоит.

Кто-то за стеклом поправлял шторы. Сент-Джеймс успел заметить лишь светлые волосы да полупрозрачный силуэт, когда человек скрылся из виду. При других обстоятельствах он решил бы, что видел привидение. Однако свет из комнаты на мгновение обрисовал фигуру женщины, вполне материальной.

18

Пол Филдер очень обрадовался, когда увидел Валери Даффи, которая спешила к нему через лужайку. Она бежала, ее расстегнутое черное пальто развевалось на ветру, и то, что она даже не застегнулась, показывало, что она на его стороне.

– Эй, послушайте! – крикнула она, когда полицейский схватил Пола за плечо, а Табу ухватил полицейского за штанину. – Что вам от него нужно? Это наш Пол. Он здешний.

– Тогда почему он не говорит, кто он такой?

У констебля были усы, как у моржа, и Пол заметил кусочек хлопьев, который прилип к ним с завтрака и трепыхался при каждом слове. Пол наблюдал за ним, словно зачарованный, как будто это был не фрагмент еды, а отважный скалолаз, висящий на краю отвесного утеса.

– Я же вам объясняю, кто он, – сказала Валери Даффи. – Его имя Пол Филдер, он здешний мальчик. Табу, перестань. Отпусти этого нехорошего дяденьку.

Нащупав на собаке ошейник, она оттащила пса от констебля.

– Мне следовало бы привлечь вас обоих за нападение.

И констебль отпустил Пола, толкнув его напоследок так, что тот отлетел прямо к Валери. Табу снова залаял.

Пол бросился перед псом на колени и уткнулся лицом в его пахучую шерсть. Табу тут же перестал лаять. Но ворчать все же продолжал.

– В следующий раз, – сказал обладатель моржовых усов, – называй свое имя, когда тебя просят, парень. А если не назовешь, оглянуться не успеешь, как я тебя… И твою псину вместе с тобой. Ее уже сейчас забрать не мешало бы. Только посмотри, что она сотворила с брюками. Дыру в них прогрызла, видишь? А если бы за ногу цапнула? А там ведь мясо. Кровь. Ты прививки ему делал? А документы на него где? Вот сейчас я их у тебя и заберу.

– Не дури, Трев Аддисон, – сказала Валери, и голос ее прозвучал резко, – Да-да, я тебя знаю. Я с твоим братом в одну школу ходила. И тебе не хуже меня известно, что никто не носит документы на собаку с собой. Ты сам напугался и мальчика напугал. И собаку тоже. На этом и кончим. Зачем ухудшать дело?

Звук собственного имени, похоже, привел констебля в чувство, потому что тот посмотрел сначала на Пола, потом на собаку, на Валери и наконец одернул мундир и отряхнул брюки.

– У нас приказ, – сказал он.

– Разумеется, – ответила Валери, – и мы не собираемся мешать его выполнению. Пойдем со мной, штаны твои починим. Я их зашью – глазом моргнуть не успеешь. А все, что тут произошло, забудем.

Трев Аддисон бросил взгляд на край аллеи, где один из его коллег поднимал ветки кустарника, с головой уйдя в работу. Задача казалась весьма утомительной, и никто бы не отказался отвлечься от нее минут на десять. С неохотой он начал:

– Не знаю, мне вообще-то надо…

– Да брось, – отозвалась Валери. – Чашечку чаю-то выпить никому не возбраняется.

– Говоришь, глазом моргнуть не успею?

– Я двоих сыновей вырастила, Трев. Так что дырки успею зашить раньше, чем ты – выпить свой чай.

– Ну ладно, – согласился он и добавил, обращаясь к Полу: – А ты смотри не путайся под ногами, понял? Здесь идет полицейское расследование.

Валери сказала Полу:

– Иди в большой дом на кухню, милый. Сделай себе какао. Там есть свежие имбирные пряники.

Кивнув ему, она пустилась в обратный путь через лужайку, а Трев Аддисон шагал за ней по пятам.

Пол, словно пришитый к месту, ждал, когда дверь коттеджа Даффи закроется за ними. Обнаружив, что сердце вот-вот выпрыгнет у него из груди, он прижался лбом к спине Табу. Сырой мускусный запах его шерсти был так же знаком ему и приятен, как прикосновение материнской ладони к его щеке в детстве, когда у него поднималась температура.

Когда сердцебиение улеглось, он поднял голову и потер кулаками лицо. Рюкзак соскользнул, когда полицейский схватил мальчика за плечо, и теперь лежал на земле бесформенной кучкой. Подхватив его, Пол рысцой двинулся к дому.

Он направлялся к черному ходу, как обычно. Повсюду шла какая-то суета. Пол в жизни не видел столько полицейских в одном месте, разве что по телику, поэтому он притормозил у оранжереи, чтобы поглядеть, чем они заняты. Они что-то искали. Это было понятно. Но он представить себе не мог, что именно. Он подумал, что, верно, кто-то потерял какую-то дорогую вещь в день похорон, когда все пришли в Ле-Репозуар на поминки. Но хотя это казалось ему вполне возможным, вряд ли половину всей полиции острова согнали бы сюда на ее поиски. Такое могло произойти лишь в том случае, если бы хозяином этой вещи был кто-то очень-очень важный, но ведь самым важным человеком на острове и был покойный. Тогда кто же мог ее обронить? Пол этого не знал и не догадывался. Поэтому он пошел в дом.

Вошел он через дверь оранжереи, которая, как всегда, стояла незапертая. Табу семенил за ним, цокая когтями по кирпичам, из которых был сложен пол. Внутри было тепло и влажно, а капли воды из ирригационной системы создавали гипнотический ритм, так что Полу хотелось посидеть и послушать его. Но он не мог, ведь ему велели сделать себе какао. А когда Пол приходил в Ле-Репозуар, ему больше всего хотелось делать именно то, что ему говорили. Благодаря этому он сохранил за собой привилегию приходить в поместье, когда ему захочется, и этой привилегией он дорожил.

«Поступай со мной так, как хочешь, чтобы я поступал с тобой. Вот правило, на котором держится все важное, мой принц».

И это была еще одна причина, по которой Пол знал, что именно ему надлежит делать. И не только с какао и имбирными пряниками, но и с наследством. Когда адвокат ушел, родители поднялись к нему в комнату и постучали в дверь.

– Поли, сынок, нам надо об этом поговорить, – сказал отец, а мать добавила: – Ты теперь богач, милый. Только подумай, что можно сделать с такими деньгами.

Он впустил их, и они говорили с ним и друг с другом, но, хотя он хорошо видел, как движутся их губы, и ловил отдельное слово или фразу, что делать с деньгами, он уже решил. И отправился прямо в Ле-Репозуар, чтобы обо всем договориться.

Он не знал, дома ли мисс Рут. Ему не пришло в голову взглянуть, на месте ли ее машина. Но поговорить он пришел именно с ней. И если ее нет дома, то он будет ждать.

Он пошел на кухню – через каменный холл, в другую дверь, вдоль по коридору. Дом молчал, но скрип половиц над головой сказал ему, что мисс Рут, вероятно, у себя. Однако у него хватило ума не шастать по чужому дому в поисках хозяйки, с которой пришел поговорить. Поэтому он добрался до кухни и шмыгнул туда. Он выпьет какао и перекусит пряниками, а когда закончит, придет Валери и проводит его наверх.

Пол достаточно часто бывал в кухне Ле-Репозуара, чтобы знать, где что лежит. Он устроил Табу под рабочим столом в центре, подложив ему под голову свой рюкзак, а сам пошел в кладовку.

Как и все поместье, кладовка была волшебным местом, наполненным запахами, которых он не мог распознать, и коробками и жестянками с едой, о которой он никогда не слышал. Он любил, когда Валери посылала его сюда за чем-нибудь, если он вертелся на кухне, пока она готовила. И всегда мешкал среди полок, вдыхая смешанный аромат экстрактов, пряностей, трав и прочих ингредиентов. Здесь он чувствовал себя так, словно попал в новую вселенную, отличную от той, которую он знал.

Вот и сейчас он тоже не спешил. Сняв крышки с целого ряда бутылок, он поднимал их одну за другой и нюхал содержимое. «Ваниль», – прочел он на одной этикетке. «Апельсин», «миндаль», «лимон». Ароматы были такие крепкие, что он ощущал, как они отзываются у него в голове. Они переносили его в страны, в которых он никогда не бывал, показывали ему людей, которых он никогда не видел.

От экстрактов он перешел к пряностям, и прежде всего к корице. Добравшись до имбиря, он взял щепотку не больше краешка ногтя. Положив его себе на язык, он почувствовал, как рот наполняется слюной. Он улыбнулся и взялся за мускатный орех, кумин, карри и гвоздику. Затем настала очередь трав, потом уксусов, потом масел. И только после этого он повстречался с мукой, сахаром, рисом и бобами. Он брал каждую коробку в руки и читал то, что было написано на них сзади. Прижимался щекой к пакетикам с макаронами и тер их целлофановые упаковки о свою кожу. Нигде больше не видал он такого изобилия, как здесь. Это приводило его в восторг.

Наконец он издал вздох полного удовлетворения и отыскал баночку с какао. Принес ее на стол и достал из холодильника молоко. С полки над плитой он взял кастрюльку и аккуратно, не расплескав ни капли, налил в кружку молока, которое затем с еще большими предосторожностями перелил в кастрюльку. В такие мгновения он всегда вспоминал о том первом разе, когда ему разрешили воспользоваться кухней, и старался, чтобы Валери Даффи гордилась тщанием, с которым он относился к этой редкой привилегии.

Он зажег горелку и нашел мерную ложечку для какао. Имбирные пряники, совсем свежие, стояли на столе на специальной подставке, остывая после духовки. Он раскрошил для Табу один и скормил его псу. Себе взял два, один засунул в рот сразу. Другой приберег.

Где-то в доме начали бить часы. Словно аккомпанируя им, по коридору прямо у него над головой раздались шаги. Где-то открылась дверь, зажегся свет, и кто-то начал спускаться по черной лестнице в кухню.

Пол улыбнулся. Мисс Рут. Валери нет, вот ей и пришлось самой спуститься за кофе, который она пила в середине утра, когда хотела. А он был здесь, в стеклянном кофейнике, над которым поднимался пар. Пол приготовил для нее вторую чашку, ложку и сахар. И представил себе разговор, который состоится между ними, как удивленно расширятся ее глаза, округлятся губы и она прошепчет: «Пол, мальчик мой дорогой», когда поймет, что он собирается сделать.

Он наклонился и вынул рюкзак из-под головы Табу. Пес посмотрел на него, прислушиваясь к звукам с лестницы. Глубоко в его глотке назревало ворчание. За ним последовал визг, а потом и настоящий лай. Кто-то на лестнице сказал:

– Что за черт?

Это не был голос мисс Рут. Из-за поворота показалась женщина богатырского роста. Увидев Пола, она строго спросила:

– А ты еще кто такой? Как ты вошел? Что ты тут делаешь? И где миссис Даффи?

Слишком много вопросов сразу, к тому же Пола застали с имбирным пряником в руке. Он почувствовал, как его глаза округляются, словно губы мисс Рут. А брови ползут в направлении линии волос, И в ту же секунду из-под стола выскочил Табу, гавкая, как доберман, и скаля зубы. Он расставил для упора лапы, а уши прижал. Ему не нравились люди, которые говорили грубо.

Богатырша попятилась. Табу двинулся на нее раньше, чем Пол успел схватить его за ошейник. Она завопила:

– Держи его, держи, черт побери, да держи же! – словно боялась, что песик и впрямь ее укусит.

Но от ее крика Табу залаял еще громче. И в тот же миг на плите сбежало молоко.

Это уже было слишком – собака, женщина, молоко, да еще и пряник в руке, словно ворованный.

Фшшш. Молоко, пенясь, залило горелку. Запах гари от столкновения молока с открытым огнем рванулся в воздух, точно стая напуганных птиц. Табу лаял. Женщина кричала. Пол стоял столбом.

– Глупый мальчишка! – Голос богатырши гремел, словно железкой били по железке. – Да не стой же ты как вкопанный, Христа ради!

Она попятилась к стене. Повернув голову в сторону, словно для того, чтобы не видеть, как в ее плоть вонзятся зубы страшного зверя, который, по правде говоря, был напуган больше ее, женщина не побежала и не упала в обморок, а закричала:

– Адриан! Адриан! Бога ради, Адриан!

А Пол, почувствовав, что ее внимание больше не направлено на него и его собаку, вернул себе контроль над своими конечностями.

Он бросился вперед и схватил Табу, уронив рюкзак на пол. Подтащив пса к плите, он стал шарить в поисках регулятора, чтобы погасить газ. Тем временем Табу продолжал лаять, женщина – кричать, и кто-то, гремя каблуками, несся по лестнице вниз.

Одной рукой Пол снял с плиты кастрюльку, чтобы унести ее в раковину, но поскольку другой рукой он тянул за ошейник упиравшегося пса, то потерял равновесие. Кастрюля перевернулась, кипящая масса вылилась на пол, а Табу оказался там же, где и был – у ног богатырши, продолжая делать вид, будто собирается съесть ее на завтрак. Пол кинулся за ним и оттащил. Табу лаял как одержимый.

Адриан Бруар ворвался в кухню. И внес свою лепту в скандал, закричав:

– Что за черт? Табу! Хватит! Уймись!

Богатырша воскликнула:

– Ты знаешь эту тварь?

И Пол не понял, имела она в виду его или пса. Вообще-то это было не важно, так как Адриан Бруар знал обоих. Он сказал:

– Это Пол Филдер, отцов…

– Этот? – Женщина устремила свой взгляд на Пола. – Этот грязный маленький…

Казалось, она не может подобрать нужное слово для самозванца с кухни.

– Этот, – подтвердил Адриан.

Он прибежал на кухню в пижамных штанах и шлепанцах, как будто его застали, когда он одевался перед наступающим днем. Пол и представить себе не мог, что в такое время можно лежать в постели, а не заниматься делом.

«Не упускай ни дня, мой принц. Кто знает, сколько их осталось».

Глаза Пола защипало от слез. Он как наяву услышал его голос, И почувствовал его присутствие так, словно Ги шагнул в комнату. Он бы решил эту проблему за одну секунду: одну руку на ошейник псу, другую – на плечо Полу, и ласково: «Ну что у нас тут?»

– Заткни свою зверюгу, – сказал Полу Адриан, хотя лай Табу и так уже стих до ворчания. – Если он укусит мою мать, проблем не оберешься.

– Столько проблем ты в жизни своей не видел, – рявкнула она. – А их у тебя, позволь заметить, и так хватает. Где миссис Даффи? Это она тебя впустила?

Тут она закричала:

– Валери! Валери Даффи! Подите сюда немедленно!

Табу терпеть не мог крика, а эта дура так ничего и не поняла. Стоило ей повысить голос, как он немедленно залаял снова. Оставалось только вытолкать его из кухни, подтереть грязь и подобрать рюкзак, и все это одновременно, чего Пол никак не мог сделать. Он чувствовал, как клокочут его внутренности. Он чувствовал, что его мозги готовы вытечь наружу. В следующий момент он понял, что вот-вот взорвется с обоих концов, и это заставило его решиться.

Коридор за спинами Бруаров заканчивался дверью, которая выходила в огород. Пол потянул было Табу туда, но тут богатырша сказала:

– Даже не думай, что тебе удастся слинять, пока не приберешь грязь, которую ты здесь развел, гаденыш ты этакий.

Табу зарычал. Бруары попятились. Полу удалось дотащить пса до двери без новых взрывов лая, несмотря на пронзительные призывы богатырши «вернуться немедленно сюда», и выпихнуть в невспаханный огород. Он захлопнул за ним дверь и решительно приготовился не слушать, когда Табу протестующе заскулил.

Пол знал, что пес просто пытался его защитить. И еще он знал, что любой, у кого есть хотя бы капля здравого смысла, понял бы это. Да видно, такие люди не слишком часто встречаются на свете. А тех, у кого здравого смысла нет, приходится бояться, потому что сами они трусливы и изворотливы.

Значит, нужно их избегать. Поскольку мисс Рут не пришла посмотреть, из-за чего поднялся шум, Пол решил, что дома ее нет. Он вернется, когда ничто не будет ему угрожать. И все же оставлять следы катастрофического столкновения с Бруарами тоже не следовало. Это было бы по меньшей мере некрасиво с его стороны.

Он вернулся на кухню, но замешкался в дверях. И увидел, что, несмотря на все угрозы богатырши, она и Адриан подтирают пол и оттирают верх плиты. Однако запах убежавшего молока по-прежнему отравлял воздух в кухне.

– …Конец этому безобразию, – говорила мать Адриана. – Я с ним разберусь, даже не сомневайся. Если он думает, что может приходить сюда, как к себе домой, не сказав ни «здравствуйте», ни «до свидания», словно настоящий человек, а не паршивый маленький негодный кусок…

– Мама.

Пол видел, что Адриан заметил его в дверях, и стоило тому сказать одно короткое слово, как то же сделала и его мать. Она вытирала плиту, но теперь повернулась к нему с тряпкой в руках и стояла, комкая ее своими большими, унизанными перстнями пальцами. Она так смерила его взглядом с головы до ног, а на лице у нее было написано такое презрение, что Пола пробрала дрожь, и он сразу понял – надо уходить. Но он не мог оставить на полу рюкзак, в котором лежало послание Ги о планах и мечтах.

– Можешь сообщить своим родителям, что мы нанимаем адвоката по этому делу о завещании, – сказала ему богатырша. – Если твое воображение нарисовало тебе картинку, как ты уходишь отсюда с деньгами Адриана, то ты жестоко ошибаешься – ни одного пенни ты не получишь. Я буду биться с тобой во всех судах, какие только существуют на свете, а когда наше дело подойдет к концу, вместе с ним растают и денежки, которые ты надеялся хитростью выманить у отца Адриана. Ты понял? Тебе ничего не светит. Убирайся отсюда. И смотри, чтобы я тебя больше не видела. Если сунешь сюда свой нос, я натравлю на тебя полицию. А твою вшивую шавку отправлю на живодерню.

Пол не двинулся с места. Он не собирался уходить без рюкзака, но не знал, как до него добраться. Рюкзак лежал там, где он его оставил, у ножки стола посреди комнаты. Но теперь между Полом и рюкзаком стояли Бруары. А близость к ним грозила опасностью ему самому.

– Ты меня слышишь? – продолжала богатырша. – Я сказала, убирайся. Здесь у тебя нет друзей, что бы ты там себе ни думал. В этом доме тебя никто не ждет.

Пол увидел, что единственный способ добраться до рюкзака – проползти к нему под столом, что он и сделал. Не успела мать Адриана закончить свою речь, как он опустился на четвереньки и полез под стол, словно краб.

– Куда он? – спросила она. – Что он еще задумал?

Адриан, похоже, понял намерение Пола. Он схватил рюкзак в тот самый миг, когда его коснулись пальцы Пола.

– Господи боже, да этот чертенок что-то стащил! – воскликнула богатырша. – Это предел. Адриан, останови его!

Адриан попытался это сделать. Но образы, которые возникли в воображении Пола, едва он услышал слово «украл» (рюкзак обыщут, рисунок найдут, его самого будут допрашивать в полиции, посадят в камеру, ему будет страшно, стыдно), придали ему дополнительных сил. Он потянул рюкзак так сильно, что Адриан потерял равновесие, повалился на стол, потом упал на колени и шмякнулся подбородком о деревянное сиденье. Его мать вскрикнула и тем самым дала Полу шанс, в котором он нуждался. Прижав к себе рюкзак, он вскочил на ноги.

Мальчик бросился в коридор. Огород окружала изгородь, но в ней была калитка, ведущая в парк. Там были такие укрытия, о которых Бруары даже не подозревали, и потому Пол знал, что стоит только ему добраться до огорода, и он спасен.

Он несся по коридору, а ему вслед летел голос богатырши, которая кричала:

– Дорогой, ты в порядке? Беги же за ним, бога ради! Адриан! Лови его!

Но Пол был проворнее их обоих. Последнее, что он услышал перед тем, как дверь захлопнулась и они вместе с Табу понеслись к калитке, были слова:

– В его мешке что-то есть!

________

Дебора удивилась, увидев Тэлбот-Вэлли. Миниатюрная долина выглядела так, словно ее перенесли сюда из Йоркшира, где они с Саймоном проводили медовый месяц. Миллионы лет назад ее пропилила в горной породе река, и одна сторона долины сбегала вниз округлыми зелеными холмами, среди которых паслись местные желтовато-коричневые коровы, укрываясь от яркого солнца и редких приступов непогоды в посадках дубов. Дорога шла по другой стороне, крутой горке, подпертой гранитной стеной. Вдоль нее росли ясени и вязы, а за ней земля уходила вверх, к пастбищам на вершине. В целом это место так же мало походило на остальной остров, как Йоркшир на Саут-Даунс.

Они искали узенькую улочку под названием Ле-Нио. Чероки был почти уверен в том, что знает, где она находится, так как уже бывал там. Тем не менее развернутая карта лежала на его коленях, поскольку он всю дорогу выступал в роли штурмана. Они почти проскочили мимо цели, но едва поравнялись с проемом в живой изгороди, как он сказал:

– Это здесь! Поворачивай. – И добавил: – Вот елки-палки. Улицы у них тут, как у нас подъездные дорожки.

И действительно, назвать замощенную тропу улицей как-то язык не поворачивался. Она ответвлялась от главной дороги неожиданно, словно вход в другое измерение, где густо росла зелень, воздух был влажен и вода сочилась сквозь трещины в булыжниках, которые лежали там в большом изобилии. Не проехали они и пятидесяти ярдов по этой тропе, как справа увидели старую водяную мельницу. От нее до края дороги было не больше пяти ярдов, а над ней возвышался старый шлюз, весь затянутый травой.

– Это она, – сказал Чероки, свернув карту и укладывая ее в бардачок. – Они живут в последнем коттедже. Остальное, – и он указал на строения, которые они миновали по пути к широкому двору перед мельницей, куда Дебора направила свой автомобиль, – склад, где они держат свою коллекцию.

– Она, наверное, очень большая, – сказала Дебора, ведь рядом с тем коттеджем, который, по словам Чероки, служил домом Фрэнку Узли, стояли еще два.

– Это мягко сказано, – ответил Чероки. – А вот и машина Узли. Может, нам повезет.

Дебора понимала, что везение им не помешает. Присутствие на пляже, где умер Ги Бруар, кольца, идентичного тому, которое до этого купила Чайна Ривер и которое отсутствовало среди ее вещей, не помогало доказать ее невиновность. А потому им с Чероки было нужно, чтобы Фрэнк Узли опознал это кольцо по описанию. Более того, им было нужно, чтобы он понял – как раз такое кольцо пропало недавно из его коллекции.

Где-то неподалеку топили камин. Дебора и Чероки вдыхали запах горящих поленьев, приближаясь к двери коттеджа Узли.

– Как у нас в каньоне, – сказал Чероки. – Окажись там среди зимы, и не поверишь, что ты в округе Ориндж. Кругом бревенчатые дома, а из труб идет дым. А на Седле – это гора – иногда даже снег лежит. Лучшее место на свете. – Он оглянулся. – Но кажется, я только сейчас это понял.

– Так что, насчет жизни на лодке возникли сомнения? – спросила Дебора.

– Черт, – сказал он с чувством, – сомнения на этот счет у меня возникли после пятнадцати минут пребывания в тюрьме Сент-Питер-Порта.

У квадратного цементного пятачка, служившего крыльцом коттеджу, он остановился.

– Я знаю, что это я во всем виноват. Это из-за меня Чайна сейчас там, где она есть, из-за того, что я хотел бабок срубить по-быстрому, как обычно. Поэтому я должен вытащить ее из этой переделки. А если не сумею… – Он вздохнул, и его Дыхание туманным облачком пролетело по воздуху. – Она боится, Дебс. И я тоже. Наверное, поэтому мне хотелось позвонить ма. Помочь бы она нам, конечно, не смогла, а может, и еще хуже сделала бы, но все же…

– Все же она ваша мама, – закончила за него Дебора и стиснула его плечо. – Ничего, все образуется. Обязательно. Вот увидишь.

Он накрыл ее ладонь своей и крепко сжал в ответ.

– Спасибо. Ты… – Он улыбнулся. – Ладно.

Она подняла бровь.

– Ты что, хотел испробовать на мне один из своих приемов, Чероки?

Он расхохотался.

– А ты думала?

Они постучали в дверь, потом позвонили. Несмотря на рев телевизора внутри и присутствие «пежо» снаружи, им никто не ответил. Чероки заметил, что Фрэнк, возможно, занимается сейчас своей огромной коллекцией, и пошел проверить два других коттеджа, а Дебора снова постучала в дверь.