Текст книги "Тайник"

Автор книги: Элизабет Джордж

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 44 страниц)

– Он не знает, чего ждать там, внутри, – произнесла Чайна, имея в виду Чероки.

– До этого не дойдет, – заверила ее Дебора. – Мы скоро во всем разберемся, и вы поедете домой.

– Знаешь, раньше я всегда страдала от нашей бедности. От того, что приходится откладывать каждый цент в надежде скопить четвертак. Я все это ненавидела. В школе мне приходилось работать только ради того, чтобы купить себе пару туфель в магазине вроде «Кей-Марта». Сколько столиков я обслужила, чтобы заработать на поступление в Брукс! А еще эта квартира в Санта-Барбаре! Помнишь, как там было сыро, Дебс? Господи, как я все это ненавидела. Но сейчас я согласилась бы жить так до конца своих дней, только бы выбраться отсюда. Конечно, он меня бесит. Я стала бояться подходить к телефону – а вдруг это Чероки с очередным «Чайн! Слушай, у меня классный план», что почти всегда значило, что он куда-то впутался или хочет попросить у меня денег. Но теперь… в эту минуту… Я отдала бы все, что угодно, лишь бы мой брат был рядом, и мы вместе стояли бы на пирсе в Санта-Барбаре, и он делился бы со мной своей очередной авантюрой.

Не раздумывая, Дебора обняла подругу. Чайна стояла неподвижно, как скала, но Дебора прижималась к ней до тех пор, пока не почувствовала ответное движение.

– Мы его вытащим, – пообещала она. – Мы вас обоих вытащим. И вы поедете домой.

Они вернулись к машине. Пока Дебора выруливала со стоянки и возвращалась на основную дорогу, Чайна сказала:

– Если бы я знала, что они придут за ним… Наверное, я говорю как святая. Но я ничего такого не имею в виду. Просто я бы лучше сама за него отсидела.

– Никто не будет нигде сидеть, – отчеканила Дебора. – Саймон об этом позаботится.

Чайна развернула карту и посмотрела в нее, точно сверяясь с маршрутом.

– Он совсем не похож на… – осторожно сказала она. – Он не такой, как… Я бы не подумала…

Она умолкла. Потом добавила:

– По-моему, он очень милый, Дебора.

Дебора поглядела на нее и закончила мысль:

– Но он совсем не похож на Томми, да?

– Ничего общего. Мне кажется… не знаю… ты с ним как будто не очень свободно себя чувствуешь? Верно? Не так свободно, как с Томми. Я помню, как вы с ним смеялись. И попадали во всякие передряги. И делали глупости. Но с Саймоном я ничего такого представить не могу.

– Правда?

Дебора заставила себя улыбнуться. Подруга не ошибалась, ее отношения с Саймоном были совсем другими, нежели с Томми, и все же Деборе показалось, будто замечание Чайны направлено против ее мужа, и она тут же почувствовала себя обязанной его защитить – чувство, которое ей совсем не нравилось.

– Может быть, это потому, что ты видишь нас за серьезным делом?

– А по-моему, дело тут ни при чем, – заметила Чайна. – Ты же сама говоришь, он не похож на Томми. Может, это из-за его… ну, ноги? Из-за нее он серьезнее смотрит на жизнь?

– Вероятно, у него просто больше причин быть серьезным.

Дебора понимала, что это не совсем так. Как следователь по делам об убийстве, Томми сталкивался по работе с такими вещами, которые Саймону и не снились. Но ей хотелось найти способ объяснить подруге, что между любовью к человеку, почти безраздельно занятому собственными мыслями, и человеку открытому, темпераментному, интересующемуся жизнью во всех ее проявлениях большой разницы нет. Просто Томми мог себе все это позволить, вот и все, хотелось сказать Деборе в защиту мужа. И не потому, что он богат, а просто потому, что он такой, какой есть. И то, какой он есть, придает ему уверенность, которой не обладают другие люди.

– Ты имеешь в виду его увечье? – спросила Чайна минуту спустя.

– Что?

– Какие у Саймона причины для серьезности?

– Знаешь, об этом я даже не думаю, – сказала ей Дебора. Смотрела она прямо на дорогу, чтобы подруга не прочитала по ее лицу, что это ложь.

– А-а. Понятно. Ты с ним счастлива?

– Очень.

– Ну что ж, повезло тебе.

Внимание Чайны снова привлекла карта.

– На ближайшем перекрестке не сворачиваем, – сказала она отрывисто. – На следующем направо.

Она направляла их к северной оконечности острова, в места, совершенно не похожие на те приходы, где расположились Сент-Питер-Порт и Ле-Репозуар. Гранитные утесы гернсийского юга на севере сменили дюны. Крутые, поросшие деревьями спуски в бухты уступили место пологим песчаным пляжам, а из растительности, защищавшей землю от ветров, остались только песколюб и вьюнок, которые росли на сыпучих песках, да молочай и овсяница там, где дюны утратили свою подвижность.

Их маршрут пролегал по северному берегу Ле-Гранд-Гавр, огромной открытой бухты, где на берегах пережидали зиму маленькие лодки. По одну сторону водного простора скромные белые домики Ле-Пикереля стояли вдоль дороги, уводившей на запад, к целой серии бухт, которыми так примечательны низинные части Гернси. По другую сторону влево уходила Ла-Гаренн, названная так из-за кроличьих нор, в которых обитал когда-то главный деликатес острова. Сегодня это была узенькая полоска мостовой, огибавшая восточный склон Ле-Гранд-Гавр.

Там, где Ла-Гаренн поворачивала, следуя изгибу береговой линии, они нашли дом Анаис Эббот. Он стоял посреди большого участка земли, отделенного от дороги теми же серыми грандиоритовыми блоками, из которых было сложено и само здание. Перед домом был разбит обширный сад с петляющей тропой к крыльцу. На ступеньках, сложив под арбузными грудями руки, стояла сама Анаис. Она увлеченно беседовала о чем-то с лысеющим мужчиной с кейсом под мышкой, а тот, в свою очередь, прилагал немало усилий, чтобы не опускать взгляд ниже ее подбородка.

Пока Дебора ставила машину на обочине через дорогу от дома, мужчина протянул Анаис руку. Та взяла ее и встряхнула, точно заключив с ним какую-то сделку, и мужчина, развернувшись, спустился с крыльца и пошел по выложенной камнем тропинке между кустами хебе и лаванды. Анаис провожала его глазами, а поскольку его автомобиль оказался припаркованным как раз перед Дебориным, то хозяйка дома увидела двух своих следующих посетительниц, когда те выходили из «эскорта». Ее тело заметно напряглось, выражение лица, мягкое и открытое в присутствии мужчины, изменилось, глаза превратились в щелки, пока она вычисляла, что нужно этим двум женщинам, приближавшимся к ней.

Точно защищаясь, она подняла руку к горлу.

– Кто вы? – спросила она у Деборы. Затем перевела взгляд на Чайну: – Почему вы не в тюрьме? Что это значит? – И наконец задала вопрос обеим: – Что вы здесь делаете?

– Чайну отпустили, – ответила Дебора и представилась, объяснив свое присутствие туманным намерением «во всем разобраться».

Анаис переспросила:

– Отпустили? Что это значит?

– Это значит, что Чайна невиновна, миссис Эббот, – сказала Дебора. – Она ничего не сделала мистеру Бруару.

При упоминании этого имени глаза Анаис наполнились слезами.

– Я не могу говорить с вами. Я не знаю, что вам нужно. Оставьте меня.

И она сделала движение, чтобы уйти.

Чайна остановила ее:

– Анаис, подождите. Нам надо поговорить…

Женщина стремительно обернулась.

– Мне не о чем говорить с вами. Я не хочу вас видеть. Разве вы не достаточно натворили? Вам этого мало?

– Мы…

– Нет! Я видела, как вы себя с ним вели. Думали, я ничего не заметила? А я заметила. Да, заметила. Я знаю, чего вы добивались.

– Анаис, он просто показывал мне дом. Поместье. Хотел, чтобы я увидела…

– Хотел, хотел, – фыркнула Анаис, но голос ее дрогнул, и слезы, стоявшие в глазах, покатились по щекам. – Вы знали, что он мой. Вы это знали, видели, вам говорили об этом все кругом, но вы все равно продолжали гнуть свое. Вы решили его соблазнить и ни минуты не тратили впустую…

– Я только снимала, – сказала Чайна. – Мне не хотелось упускать шанс поснимать для одного американского журнала. Я сказала ему об этом, и моя идея ему понравилась. Мы не…

– Да как вы смеете отрицать! – Ее голос поднялся до крика. – Он совсем от меня отвернулся. Он говорил, что не сможет, но я-то знала, что он не хотел… Я потеряла все. Все.

Она реагировала так бурно, что Деборе на мгновение показалось, будто, покинув свой «эскорт», они оказались в другом измерении, и она поспешила вмешаться:

– Нам нужно поговорить со Стивеном, миссис Эббот. Он здесь?

Анаис попятилась к двери.

– Что вам нужно от моего сына?

– Он вместе с мистером Бруаром ходил смотреть военную коллекцию Фрэнка Узли. Мы хотим спросить его о ней.

– Зачем?

Дебора не собиралась ничего больше ей говорить, а уж тем более то, что могло навести женщину на мысль, будто ее сын в какой-то степени несет ответственность за убийство Ги Бруара. Она и так уже была на грани, а от такого сообщения могла и вовсе неизвестно что выкинуть. Поэтому Дебора предпочла выбрать нечто среднее между правдой, кривдой и уклончивостью.

– Нам нужно знать, что он может вспомнить.

– Зачем?

– Он дома, миссис Эббот?

– Стивен никому не сделал зла. Как вы посмели хотя бы предположить… – Анаис распахнула дверь. – Убирайтесь из моего дома. Если вам нужно с кем-то поговорить, сходите к моему адвокату. Стивена здесь нет. Он не будет говорить с вами ни сейчас, ни потом.

Она вошла в дом и захлопнула за собой дверь, но взгляд выдал ее раньше. Он был направлен туда, откуда они пришли, к церковному шпилю, поднимавшемуся над склоном холма в полумиле от дома.

Туда они и направились. Возвращаясь из Ла-Гаренн, они не выпускали шпиль из виду. Вскоре показалась ограда кладбища, спускавшегося по склону холма вниз, а на его вершине – церковь Сен Мишель де Валь, на островерхой башне которой часы с синим циферблатом и без минутной стрелки показывали – похоже, вечно – шесть часов. Решив, что Стивен Эббот, наверное, внутри, они толкнули церковную дверь.

За ней, однако, была тишина. Колокольные веревки неподвижно висели у мраморной купели, а с витражного окна на алтарь, украшенный ветвями остролиста, смотрел распятый Христос. Никого не было ни в приделе, ни в часовне Архангелов, примыкавшей к алтарю, где мерцающая свеча указывала на присутствие Святого Духа.

Они вернулись на кладбище.

– Наверное, она нас обманула, – предположила Чайна. – Об заклад бьюсь, что он в доме.

Вдруг Дебора увидела на той стороне улицы пруд. С дороги они не заметили его из-за камышей, но отсюда, с вершины небольшого холма, пруд у дома с красной крышей был как на ладони. Какой-то человек бросал в воду палки, а у его ног равнодушно лежала собака. Приглядевшись, они увидели, что это мальчик, и заметили, как он подпихнул собаку к пруду ногой.

– Стивен Эббот, – мрачно заметила Дебора, – Вне всякого сомнения, развлекается.

– Милый парнишка, – ответила Чайна, когда они возвращались к машине и переходили дорогу.

Когда они вышли из густых зарослей на берег пруда, он как раз зашвырнул в воду еще одну палку.

– Ну давай, – сказал он собаке, которая мялась на берегу и с видом раннего христианского мученика глядела на воду. – Ну давай же! – прикрикнул на нее Стивен Эббот. – Ты что, вообще ничего не умеешь?

Он швырнул еще одну палку, потом еще, словно вознамерившись доказать свое превосходство над существом, которое не думало ни о подчинении, ни о заключенной в нем благодати.

– По-моему, она просто не хочет промокнуть, – сказала Дебора. – Здравствуй, Стивен. Ты меня помнишь?

Стивен оглянулся на нее через плечо. Затем увидел Чайну. Его глаза широко открылись, но только на мгновение, после чего лицо снова стало замкнутым, а взгляд – жестким.

– Глупая псина, – сказал он. – Такая же глупая, как и весь этот дурацкий остров. Как все остальное. До чертиков глупая.

– Похоже, ей холодно, – заметила Чайна. – Она вся дрожит.

– Думает, я его вздую. А я и вздую, если он не оторвет свою задницу от берега. Бисквит! – заорал он. – А ну, давай. Полезай в воду и притащи сюда эту дурацкую палку.

Пес повернулся спиной.

– Этот кусок дерьма к тому же глухой, – сказал Стивен. – Но он знает, чего я добиваюсь. Он знает, чего я от него хочу. А раз знает, что для него хорошо, то сделает.

Оглядевшись вокруг, он поднял с земли камень и взвесил его на ладони, прикидывая, какой урон можно им нанести.

– Эй! – крикнула Чайна. – Оставь пса в покое.

Стивен взглянул на нее с презрением, швырнул камень и крикнул:

– Бисквит! Ты, бесполезный кусок дерьма! А ну, вставай!

Камень угодил псу прямо по голове. Тот взвизгнул, вскочил на ноги и бросился в камыши, где заметался, поскуливая.

– Все равно это пес моей сестры, – сказал Стивен с пренебрежением.

Отвернулся и стал бросать в воду камни, но недостаточно быстро, и Дебора успела заметить его мокрые глаза.

Чайна, с выражением ярости на лице, шагнула к нему и начала:

– Слушай, ты, ублюдок маленький…

Дебора протянутой рукой остановила подругу.

– Стивен, – мягко произнесла она.

Но он перебил ее.

– «Выведи собачку», – просит она меня, – с горечью сказал он. – «Просто погуляй с ним, дорогуша». Я говорю, пусть Джемайма гуляет. Это же ее пес. Но нет. Она не может. Уточка занята, воет у себя в комнате, ей, видите ли, жалко уезжать из этой чертовой дыры.

– Уезжать?

– Мы съезжаем. Агент по недвижимости сидит в гостиной и делает вид, будто его совершенно не интересуют материны сиськи. Несет какую-то фигню насчет «достижения обоюдовыгодного соглашения», хотя на самом деле ему до смерти хочется ее скорее трахнуть. Собака лает на него, Утка бьется в истерике, потому что ей совсем не улыбается жить с бабушкой в Ливерпуле, но я-то тут при чем? Я готов ехать куда угодно, только бы не торчать больше на этой навозной куче. Вот я и притащил эту глупую псину сюда, но что я поделаю, если я не Утка, а его никто другой не устраивает?

– А почему вы уезжаете?

По голосу подруги Дебора поняла, о чем та думает. Она и сама думала о том же, о цепи обстоятельств, которые привели семейство Эббот к нынешнему положению вещей.

– Это же очевидно, – ответил Стивен, но, прежде чем пуститься в объяснения, спросил: – А что вам вообще-то надо?

Он бросил взгляд на заросли тростника и камышей, где затих, найдя убежище, Бисквит.

Дебора спросила у него про Мулен-де-Нио. Ходил ли он туда с мистером Бруаром?

Да, один раз.

– Мама так много говорила об этой коллекции, но на самом деле я пошел туда только потому, что она настаивала. – Он подавил смешок. – Так мы собирались заарканить глупую Корову. Как будто он серьезно… Картинка была еще та. Я, Ги, Фрэнк, его папаша, которому миллион лет, среди всего этого барахла. Оно там повсюду. В коробках. В мешках. В шкафах. В ведрах. Где угодно. Сплошная трата времени.

– И что ты там делал?

– Делал? Они перебирали шапки. Шапки, кепки, шлемы, все такое. Кто что когда носил, как и почему. Глупость такая… Жалко было тратить на это время. Так что я пошел в долину, погулять.

– Значит, сам ты эти вещи не трогал? – спросила Чайна.

Стивену в ее вопросе что-то показалось подозрительным, потому что он вдруг спросил:

– А вам-то что? И что вы вообще тут делаете? Вам разве не в тюрьме полагается сидеть?

Дебора вмешалась снова:

– А кто еще был с вами в тот день? Ну, когда вы ходили смотреть коллекцию?

– Никого. Только Ги и я.

Его внимание снова привлекла Дебора и тема, которая, похоже, не выходила у него из головы.

– Я же говорил, это был наш опыт по накидыванию лассо. Я должен был делать вид, будто готов из кожи выпрыгнуть от счастья, что в нем на пятнадцать минут взыграли отцовские чувства. Он должен был убедиться, что я больше гожусь ему в сыновья, чем этот жалкий псих Адриан, который даже из университета сбежал потому, что там не было мамочки, которая водила бы его за ручку. Глупая затея, чертовски глупая. Как будто он и впрямь собирался на ней жениться.

– Зато теперь все кончилось, – сказала ему Дебора. – Вы возвращаетесь в Англию.

– Только потому, – ответил он, – что она не получила того, чего хотела от Бруара.

Он бросил презрительный взгляд в направлении Ла-Гаренн.

– Как будто из этого могло что-то выйти. Подумать только, она надеялась выжать из него что-нибудь! Я пытался вразумить ее, но она же не слушает. Всякий, у кого есть мозги, видел, что ему было надо.

– Что? – хором спросили Чайна и Дебора.

Стивен ответил им тем же презрительным взглядом, которым одарил перед тем свой дом и скрывавшуюся в нем мать.

– Он брал свое, где хотел, – коротко ответил он. – Сколько раз я пытался ей сказать, но она не слушала. Она и представить себе не могла, что пошла ради него на такие жертвы – под нож легла и все такое, за его деньги, правда, – а он все это время тискал другую. «Это твое воображение», – говорила она мне. «Милый, ты все придумываешь, потому что тебе самому немного не повезло, правда? Ничего, настанет время, и у тебя тоже будет девушка. Вот увидишь. Чтобы у такого большого, красивого, здорового парня, как ты, не было девушки?» Господи, господи, что за глупая корова!

Чтобы понять, есть ли у них повод для обвинения, Дебора перебрала в памяти все детали: мужчина, женщина, мальчик и мать.

– А кто была та, другая женщина, ты знаешь, Стивен?

Чайна взволнованно сделала к нему шаг – наконец они до чего-то добрались, – и Дебора жестом остановила ее, чтобы подруга, желая как можно быстрее добраться до сути дела, не напугала мальчишку.

– Конечно знаю. Синтия Мулен.

Дебора взглянула на Чайну, та покачала головой. Дебора спросила у Стивена:

– Синтия Мулен? Кто это?

Оказалось, они вместе учились. Девушка-подросток из школы дальнейшего образования.

– Но откуда тебе это известно? – спросила Дебора, а когда он выразительно округлил глаза, догадалась: – Мистер Бруар увел ее у тебя? Ведь так?

– Где эта глупая собака? – прорычал он в ответ.

Когда и на третье утро в доме брата никто не взял трубку, Валери Даффи не выдержала. Как только Кевин занялся работой, а Рут закончила завтракать, сама Валери улучила часок, села в машину и поехала в Ла-Корбьер. Она знала, что ее не хватятся.

Подъехав к Ракушечному дому, Валери сразу увидела разгромленный сад и испугалась, так как знала, что это ее брат натворил в припадке ярости. Генри был хорошим человеком, верным другом, заботливым братом и любящим отцом, но, к сожалению, заводился с пол-оборота и, заведясь, не мог остановиться, пока не выпустит весь пар. С тех пор как они оба стали взрослыми, она никогда не видела его в таком состоянии, зато знала, что он может натворить. Однако он никогда еще не направлял свой гнев на живое существо, хотя именно этого она боялась в тот день, когда он пек для своей младшей дочери лепешки, а она приехала сообщить ему о том, что Ги Бруар регулярно спит с его старшей.

Как еще положить этому конец, она не знала. Разговоры с Синтией ни к чему не привели: они как встречались, так и продолжали встречаться.

– Мы любим друг друга, тетя Вэл, – заявила она, глядя на нее наивными, широко раскрытыми глазами женщины, только что и не без удовольствия расставшейся с девственностью. – Разве ты никогда не любила?

Ничто не могло убедить девушку в том, что мужчины, подобные Ги Бруару, не влюбляются. Даже услышав о шашнях Ги с Анаис Эббот, девушка и глазом не моргнула.

– Да, мы говорили с ним об этом. Он вынужден поступать так, – сказала Синтия. – Иначе люди подумают, что у нас с ним что-то есть.

– А разве это не так? Синтия, да ему шестьдесят восемь лет! Господи, да он в тюрьму за это может сесть!

– Ах, нет, тетя Вэл. Мы подождали, пока я стану совершеннолетней.

– Подождали?

В памяти Валери пронеслись годы, когда ее брат работал на Ги Бруара, каждый раз приводя с собой в Ле-Репозуар то одну, то другую из своих дочерей, так как считал, что должен общаться с девочками индивидуально, чтобы возместить отсутствие матери, сбежавшей со звездой, которая некогда блистала на небосклоне рок-музыки, но ныне угасла.

Синтия приходила с отцом чаще других. Валери даже не задумывалась об этом до тех пор, пока однажды не заметила взгляд, которым обменялся с ее племянницей Ги Бруар, потом увидела случайную ласку – его пальцы коснулись ее голой руки, – а в один прекрасный день прокралась за ними, и слушала, и ждала, а когда ее племянница вышла, она приперла ее к стенке и узнала правду.

Она не могла скрыть это от Генри. Особенно когда стало ясно, что отговорить Синтию свернуть с того пути, который она выбрала, невозможно. И вот последствия того, что она натворила, повисли над ней, словно нож гильотины, готовый обрушиться на ее голову по первому знаку палача.

Она пробиралась через печальные остатки того, что было когда-то фантастическим садом. Машина Генри стояла у дома, недалеко от амбара, где он занимался изготовлением своих стеклянных поделок, но сейчас дверь амбара была заперта и на ней висел большой замок, поэтому Валери проследовала к дому. У парадной двери она остановилась, собираясь с духом, прежде чем постучать.

Она твердила себе, что это ее брат. Ей нечего опасаться, а тем более ждать от него чего-либо плохого. Вместе они пережили тяжелое детство в доме изверившейся в людях, брошенной неверным мужем матери, чья история повторилась затем в жизни Генри. Поэтому их объединяла не только одна кровь. Их объединяли незабываемые воспоминания, и ничто не могло быть важнее, чем их умение находить опору друг в друге и заботиться друг о друге, обретенное после того, как отец исчез из их жизни физически, а мать – духовно. Им удалось сделать так, что это перестало иметь значение. Они поклялись, что не позволят ошибкам родителей повлиять на их жизнь. И никто не виноват в том, что это им не удалось, – они, как могли, старались.

Дверь распахнулась раньше, чем она успела постучать, и на пороге возник ее брат с корзиной грязного белья под мышкой. Такого мрачного выражения лица, как в тот миг, она давно у него не видела. Со словами:

– Вэл, какого черта тебе тут нужно? – он зашагал в сторону кухни, где у него была пристройка, служившая прачечной.

Идя за ним, она невольно отметила, что Генри стирает так, как учила его она. Белье аккуратно разделено на кучки по цвету: белое, черное и цветное, полотенца лежат отдельно.

Когда он заметил, что она наблюдает за ним, на его лице мелькнуло выражение, которое иначе как ненавистью к себе трудно было назвать.

– Некоторые уроки не забываются, – сказал он ей.

– Я звонила. Почему ты не отвечал? Ты ведь был дома, правда?

– Не хотел.

Он открыл стиральную машину с бельем и начал перекладывать его в сушку. Рядом в раковине что-то мокло, из крана с ритмичным стуком падали в таз капли воды. Генри заглянул в него, плеснул немного отбеливателя и энергично помешал большой деревянной ложкой.

– Для бизнеса это плохо, – заметила Валери. – Кто-нибудь может позвонить, чтобы дать тебе работу.

– Для этого есть мобильник, – сказал он ей. – По делу звонят на него.

Валери ругнулась про себя, услышав эту новость. О мобильнике-то она и не подумала. Почему? Да потому, что была слишком напугана, встревожена и замучена чувством вины и не думала ни о чем, кроме того, как бы успокоить свои расшатанные нервы. Вслух она произнесла:

– Ах да. Мобильник. О нем я не подумала.

– Вот именно, – сказал он и принялся запихивать следующую порцию стирки в машину. Это оказались девчачьи одежки: джинсы, джемперы, носки. – Ты не подумала, Вэл.

Презрение в его голосе уязвляло, но она решила, что не позволит ему запугать ее и выгнать из дома.

– Где девочки, Гарри?

Услышав свое прозвище, он поднял голову. На миг маска презрения слетела с его лица, и перед ней снова был тот мальчик, которого она держала за руку, когда они переходили через эспланаду, чтобы искупаться в бухточках пониже Хавлет-Бей.

«Тебе от меня не спрятаться, Гарри», – хотелось ей сказать. Но она ждала его ответа.

– В школе. Где им еще быть?

– Я спрашивала о Син, – уточнила она.

Он не ответил.

– Гарри, ты же не можешь держать ее под замком…

Он наставил на нее указательный палец и сказал:

– Никого здесь под замком не держат. Слышишь меня? Никого.

– Значит, ты ее выпустил. Я заметила, что на окне больше нет решетки.

Вместо ответа он потянулся за порошком и начал посыпать им одежду. Он не отмерял его, а просто сыпал и сыпал, не сводя с нее глаз, словно ждал, примет ли она его вызов и решится ли предложить совет. Но однажды, всего однажды, она это уже сделала, Господи, помоги ей. И вот пришла убедиться, что ничего страшного не случилось после ее слов: «Генри, ты должен что-то сделать».

– Значит, она куда-то ушла?

– Из комнаты не выходит.

– А замок с двери ты снял?

– Какой в нем теперь прок?

– Какой прок?

По телу пробежала дрожь. Она обхватила себя руками, чтобы ее унять, хотя в доме не было холодно.

– Никакого проку, – повторил Генри и, словно желая раздобыть какое-то подтверждение своим словам, шагнул к раковине с замоченным бельем и что-то из нее вынул.

Это оказались женские трусики, с которых на пол натекла целая лужа, пока он держал их на весу. Валери увидела след от пятна, все еще заметный, несмотря на замачивание и отбеливание. И почувствовала, как ее затошнило, когда она поняла, почему брат держал взаперти свою дочь.

– Значит, она не… – сказала Валери.

– Хоть одно утешение. – Он дернул головой в сторону спален. – Но выходить не хочет. Можешь поговорить с ней, если есть желание. Только она заперла дверь изнутри и воет, точно кошка, у которой утопили котят. Дурочка несчастная.

Он захлопнул крышку стиральной машины, нажал несколько кнопок и оставил агрегат заниматься своим делом.

Валери подошла к комнате племянницы. Постучала, назвала свое имя и добавила:

– Это тетя Вэл, дорогая. Ты мне откроешь?

Но Синтия внутри молчала. Валери тут же подумала самое худшее. Она закричала:

– Синтия? Синтия! Дай мне с тобой поговорить. Открой дверь, пожалуйста.

И снова ответом ей было молчание. Мертвое молчание. Нечеловеческое молчание. Валери показалось, что есть только один способ заставить семнадцатилетнюю девочку перейти от кошачьих завываний к полной тишине. Она заспешила назад к брату.

– Нам надо войти в ее спальню, – сказала она, – А вдруг она что-нибудь с собой…

– Чепуха. Выйдет, когда будет готова. – И он горько рассмеялся. – Может, ей там понравилось.

– Генри, нельзя же позволить ей…

– Не указывай, что мне нельзя, а что можно! – заорал он. – Никогда больше не смей мне ничего советовать! Посоветовала уже, хватит. Свое дело сделала. С остальным я справлюсь по-своему.

Этого она больше всего и боялась: что ее брат справится. Ведь то, с чем он собирался справляться, выходило далеко за пределы сексуальной активности его дочери. Будь это какой-нибудь парнишка из колледжа, Генри просто предостерег бы ее об опасности, даже позаботился бы о том, чтобы все меры, предохраняющие от неприятных последствий случайного секса, такого желанного для Синтии в силу своей новизны, были приняты. Но он столкнулся с чем-то большим, нежели зарождение сексуального влечения у молодой девушки. Речь шла о соблазнении и предательстве столь глубоком, что, когда Валери впервые рассказала брату о нем, он ей сначала даже не поверил. Не мог поверить. Отшатнулся, услышав, словно животное, оглушенное ударом по голове.

– Послушай меня, Генри, – сказала она в тот раз, – То, что я говорю, – правда, и если ты ничего не предпримешь, один бог знает, что станет с девочкой.

Именно тогда она и произнесла эти роковые слова: «Если ты ничего не предпримешь». Теперь, когда роману пришел конец, ей надо было узнать, что же именно он предпринял.

Генри долго смотрел на нее, и его «по-своему» звенело в тишине, точно колокола церкви Святого Мартина. Валери поднесла руку ко рту и прижала к зубам губы, как будто это могло заставить ее замолчать и не произносить то, что было у нее на уме, то, чего она больше всего боялась.

Генри прочел ее мысли так же легко, как и всегда. Оглядел с головы до ног и спросил:

– Чувство вины замучило, да, Вэл? Не волнуйся, старушка.

– О Гарри, слава богу, а то я уже… – начала было она, но он перебил ее, закончив свое признание:

– Не ты одна мне про них рассказывала.