Текст книги "Тайник"

Автор книги: Элизабет Джордж

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 44 страниц)

22

Рут вошла в спальню брата впервые со дня его смерти. Она решила, что пришло время разобрать одежду. Никакой необходимости в этом не было, просто ей хотелось найти себе занятие. И лучше, чтобы оно имело отношение к Ги, позволяя ей снова почувствовать его вселяющее уверенность присутствие, не сталкиваясь с доказательствами его нечестности.

Подойдя к гардеробу, она сняла с плечиков его любимый твидовый пиджак. Помедлив минуту, чтобы снова вдохнуть знакомый запах лосьона, сунула руку в каждый карман по очереди и извлекла из них носовой платок, пачку мятных леденцов, ручку и вырванный из спирального блокнота листок бумаги, совсем свежий, еще не обтрепавшийся по краям. Он был свернут в крохотный прямоугольник, который Рут и развернула.

«С + Г = любовь навеки» – было написано, без сомнения, рукой подростка.

Рут торопливо скомкала бумажку и поймала себя на том, что озирается по сторонам, словно боится, как бы ее кто-нибудь не увидел, какой-нибудь ангел мщения в поисках доказательства, на которое она только что натолкнулась.

Хотя она сама меньше всего нуждалась в каких-либо доказательствах в тот момент. Да и вообще когда-нибудь. Разве нужны доказательства тому, кто знает страшную правду, потому что видел ее своими глазами?

Рут почувствовала, как на нее накатила та же немощь, которую она ощутила в день, когда неожиданно рано вернулась с собрания самаритян. Тогда ее боли еще не были диагностированы. Она всем говорила, что это артрит, глушила боль аспирином и надеялась на лучшее. Но в тот день боль стала вдруг нестерпимой, так что не оставалось ничего другого, кроме как отправиться домой и лечь в постель. Поэтому она ушла с собрания задолго до его конца и поехала в Ле-Репозуар.

Подъем по лестнице дался ей с трудом: воля боролась с болезнью. Выиграв битву, Рут поплелась по коридору к своей спальне, по соседству со спальней брата. Она уже положила руку на ручку двери, как вдруг услышала смех. Затем девичий голос воскликнул:

– Перестань, Ги! Щекотно!

Рут застыла, как соляной столп, потому что узнала этот голос и, узнав, не могла отойти от двери. Она не могла двинуться с места, потому что не могла поверить. По этой причине она сказала себе, что есть, наверное, очень простое объяснение тому, как в спальне ее брата оказалась девочка-подросток.

Если бы ей удалось быстро убраться от двери, то она бы, наверное, так и продолжала в это верить. Но не успела она даже подумать о том, чтобы исчезнуть, как дверь соседней спальни распахнулась. Оттуда вышел Ги, запахивая халат на голое тело, и, обращаясь к кому-то в комнате, сказал:

– Тогда попробуем шарфиком Рут. Тебе понравится.

Тут он повернулся и увидел сестру. К его чести – единственное, что в той ситуации могло послужить к его чести, – кровь мгновенно отхлынула от его разгоряченных щек, и они стали белыми. Рут сделала к нему шаг, но он схватил дверь за Ручку и захлопнул. Пока они с сестрой смотрели друг на друга, Синтия Мулен из-за двери звала:

– В чем дело? Ги?

– Отойди, братец, – попросила Рут.

– Господи, Рут. Почему ты дома? – хрипло ответил Ги.

– Наверное, потому, что должна была увидеть.

И она протиснулась мимо него в комнату.

Он даже не попытался ее остановить, и теперь это ее удивляло. Он словно хотел, чтобы она увидела девушку на кровати – тонкую, нагую, свежую, прекрасную и такую неиспорченную – и бахрому, которой он дразнил ее и оставил лежать у нее на бедре.

Она сказала Синтии Мулен:

– Одевайся.

– И не подумаю!

Так они и застыли все трое, словно актеры в ожидании следующей реплики, которая все не звучала: Ги у двери, Рут возле гардероба, девушка на кровати. Синтия посмотрела на Ги и подняла бровь, а Рут удивилась, как это у молоденькой девушки, застигнутой в щекотливом положении, хватает духу вести себя так, словно она знает, что последует затем.

– Рут, – многозначительно произнес Ги.

– Нет, – ответила Рут и снова обратилась к девушке: – Одевайся и вон из этого дома. Видел бы тебя сейчас твой отец…

Больше она ничего сказать не успела, потому что к ней подошел Ги и обнял за плечи. И снова произнес ее имя. А потом тихонько шепнул – она даже не поверила своим ушам:

– Рути, нам нужно побыть сейчас одним, если ты не возражаешь. Как видишь, мы не знали, что ты придешь домой так рано.

Именно разумность этого утверждения Ги в обстоятельствах, всякую разумность отрицавших, и подтолкнула Рут к двери. Когда она вышла в коридор, Ги шепнул ей:

– Поговорим с тобой позже, – и закрыл дверь.

Но в последний момент Рут успела услышать, как он сказал, обращаясь к девушке:

– Похоже, придется обойтись без шарфа.

Старые половицы заскрипели под его ногами, и застонала старинная кровать, когда он улегся на нее рядом со своей любовницей.

Некоторое время спустя – ей оно показалось часами, хотя на самом деле прошло, вероятно, минут двадцать пять, – зажурчала и умолкла вода, загудел фен. Рут лежала на кровати и вслушивалась в эти звуки, такие простые и домашние, что она даже подумала, а не привиделось ли ей это все.

Но Ги не позволил ей обмануть саму себя. Он пришел сразу после ухода Синтии. Уже стемнело, но Рут еще не зажигала свет. Она предпочла бы навсегда остаться в темноте, но Ги и этого не дал. Подойдя к тумбочке у кровати, он сам включил ночник.

– Я знал, что ты не уснешь, – сказал он.

Он долго смотрел на нее, потом прошептал: «Моя дорогая сестра» – с такой печалью в голосе, что Рут приготовилась было выслушивать его извинения.

Но ошиблась.

Он подошел к низкому, очень мягкому креслу и опустился в него. Рут подумала, что вид у ее брата какой-то восторженный, словно он вознесся в другое измерение.

– Это она, – сказал он таким тоном, словно речь шла о священной реликвии. – Она пришла ко мне наконец. Представляешь, Рут? После стольких лет. Это определенно она.

Он встал, словно не в силах сдержать эмоции. И заходил по комнате. Продолжая говорить, он касался то шторы на окне, то края вышивки на стене, то угла комода, то кружева на коврике.

– Мы собираемся пожениться, – сказал он. – Я говорю это не потому, что ты застала нас сегодня… вот так. Я хотел сказать тебе после ее дня рождения. То есть мы хотели тебе сказать. Вместе.

Ее дня рождения. Рут уставилась на брата. Она чувствовала себя заблудившейся в неузнаваемом мире, где царил один закон: если тебе чего-то хочется, бери; оправдываться будешь позже, да и то если тебя застукают.

– Через три месяца ей будет восемнадцать. Мы решили устроить по этому поводу обед… Ты, ее отец и сестры. Может, и Адриан приедет из Англии. Мы решили, что я положу кольцо к ее прочим подаркам, а когда она откроет коробочку…

По его лицу расплылась ухмылка. Вид у него, не могла не признать Рут, был совсем мальчишеский.

– Вот это будет сюрприз. Ты никому не проболтаешься?

– Это же… – начала Рут, но запнулась, не найдя нужных слов.

Ее воображение нарисовало ей картину того, что она хотела бы сказать, но эта картина была так ужасна, что она отвернулась в страхе.

– Рут, тебе нечего бояться. Этот дом всегда был и останется твоим. Син это знает и не возражает. Ты для нее как…

Но он не закончил свою мысль: она сделала это за него.

– Как бабушка, – подсказала она. – А ты тогда кто?

– Возраст любви не помеха.

– О господи! Да ты ее на пятьдесят лет…

– О нашей разнице в годах мне все известно, – отрезал он.

Он вернулся к кровати и стоял, глядя на нее сверху вниз. Вид у него стал озадаченный.

– Я думал, ты обрадуешься. За нас двоих. За то, что мы любим друг друга. И хотим жить вместе.

– Сколько? – спросила она.

– Никто не знает, сколько кому отпущено.

– Я имею в виду, как давно. Сегодня… Это же не… Она так по-хозяйски себя вела.

Ги ответил не сразу, и у Рут взмокли ладони, когда она поняла, что означает это промедление. Она сказала:

– Скажи мне. Не скажешь ты, я спрошу у нее.

– На ее шестнадцатый день рождения, Рут.

Все оказалось хуже, чем она думала, потому что это могло значить только одно: ее брат стал любовником девушки в тот самый день, когда она стала совершеннолетней. Стало быть, он положил на нее глаз бог знает как давно. Он все спланировал, он тщательно организовал ее соблазнение. Господи, подумала она, когда Генри узнает… когда он догадается обо всем, как только что догадалась она…

Немеющими губами она спросила:

– А как же Анаис?

– Что Анаис?

– Ты ведь говорил то же самое о ней. Разве не помнишь? Ты сказал: «Это она». И ты в это верил. Так почему же ты думаешь…

– Теперь все по-другому.

– Ги, все всегда бывает по-другому. Для тебя все по-другому. Но это только сперва, пока все ново.

– Ты не понимаешь. Да и как тебе понять? Мы с тобой пошли в жизни разными путями.

– И каждый свой шаг ты делал у меня на глазах, – сказала Рут, – а это…

– Что-то большее, – перебил он ее. – Глубокое. Преображающее. Если я окажусь таким дураком, что брошу ее и нашу любовь, то заслужу вечное одиночество.

– Но как же Генри?

Ги отвел глаза.

И тут Рут увидела: Ги хорошо знает, что ради Синтии играл своим другом, Генри Муленом, как пешкой. Она увидела, что каждый раз, когда Ги говорил: «Надо пригласить Генри, пусть он этим займется», имея в виду то или иное хозяйственное дело, он на самом деле подбирался к его дочери. Она не сомневалась, что ее настойчивость наверняка заставит его придумать какое-нибудь оправдание и махинации, совершенной им по отношению к Генри, и очередному заблуждению касательно женщины, которая якобы завоевала его сердце. Он в самом деле верил, что Синтия Мулен была та самая. Но то же он говорил сначала о Маргарет, потом о Джоанне, а потом обо всех маргарет и джоаннах, что были после, включая Анаис Эббот. А о женитьбе на этой последней маргарет-джоанне он заговорил лишь потому, что она в свои восемнадцать лет хотела его и это тешило его мужское самолюбие. Однако придет время, когда его снова потянет налево. Или ее. Неважно, кого из них, все равно кому-то будет больно. Они просто уничтожат друг друга. Рут должна была это предотвратить.

Поэтому она поговорила с Генри. Рут убеждала себя, что идет на этот шаг только ради того, чтобы уберечь Синтию от разбитого сердца, и даже сейчас ей нужно было верить в это. Интрижка ее брата с девушкой-подростком была более чем аморальна и неэтична, и тому были тысячи разных причин. Если самому Ги не хватает мудрости и смелости мягко свести их отношения на нет и отпустить девушку на свободу, дать ей нормальную жизнь и будущее, значит, ей самой придется сделать так, чтобы у него просто не осталось выбора.

Она решила открыть Генри Мулену только часть правды: о том, что Синтия, вероятно, немного увлеклась Ги. Слоняется по Ле-Репозуару, вместо того чтобы проводить время с друзьями или за книжками, изобретает предлоги для того, чтобы заглянуть в поместье и повидаться с теткой, ходит за Ги хвостом. Рут назвала это влюбленностью и намекнула, что Генри, возможно, следует поговорить с девушкой.

Он поговорил. Синтия отвечала ему с искренностью, которой Рут от нее не ожидала. Она спокойно объяснила отцу, что это не увлечение и не детская влюбленность. Папе не о чем беспокоиться. Ведь она и его друг собираются пожениться, потому что любят друг друга уже два года.

И тогда Генри ворвался в Ле-Репозуар и застал Ги на опушке тропического сада, где тот кормил уток. С ним был Стивен Эббот, но Генри это нисколько не волновало. Он двинулся на Ги с криком:

– Ты, жалкий кусок слизи! Я убью тебя, негодяй! Отрежу твой член и запихну его тебе в глотку! Да сгноит Господь тебя в аду! Ты прикасался к моей дочери!

Стивен бегом прибежал за Рут, лопоча что-то несвязное. Разобрав имя Генри Мулена и слова «орет что-то про Син», она бросила все и последовала за ним в сад. Пересекая крокетную лужайку, она сама слышала звуки бури. На бегу Рут лихорадочно озиралась по сторонам, ища кого-нибудь, кто мог бы вмешаться, но машины Кевина и Валери не было на месте, а это значило, что предотвратить насилие предстояло им со Стивеном.

В том, что насилия не миновать, Рут не сомневалась. Как глупо было с ее стороны полагать, что отец может спокойно смотреть соблазнителю дочери в глаза, не испытывая желания удушить его, вышибить из него дух.

Еще не добежав до тропического сада, она услышала удары. Генри бесновался и хрипел, утки верещали, но Ги был нем. Как могила. Вскрикнув, она бросилась к нему через кусты.

Трупы валялись повсюду. Кровь, перья, смерть. Генри стоял среди убитых уток, все еще сжимая в руках доску, которой он их перебил. Его грудь вздымалась, а по искаженному рыданиями лицу текли слезы.

Подняв трясущуюся руку, он ткнул пальцем в Ги, который стоял у пальмы, как громом пораженный, а у его ног лежал лопнувший мешок с утиным кормом.

– Не подходи, – зашипел на него Генри. – Тронешь ее опять – будешь следующим.

В спальне Ги Рут словно переживала все заново. Ответственность за все произошедшее тяжким грузом лежала на ее плечах. Одного желания сделать всем хорошо оказалось мало. Она не уберегла Синтию. И не спасла Ги.

Медленно она свернула пиджак. Потом так же медленно повернулась и направилась к гардеробу за следующей вещью.

Когда она снимала с вешалки брюки, дверь спальни распахнулась и на пороге возникла Маргарет Чемберлен.

– Я хочу поговорить с тобой, Рут. Вчера вечером, после обеда, ты от меня улизнула – у тебя был тяжелый день, артрит замучил, надо отдохнуть… как удачно. Но теперь ты от меня не спрячешься.

Рут прервала свое занятие.

– Я и не пряталась.

Презрительно фыркнув, Маргарет вошла в комнату. Вид у нее, отметила про себя Рут, был потрепанный. Ее французский пучок сбился набок, из его обычно гладкой волны торчали прядки. Украшения, вопреки обыкновению, не подходили к платью, которое было на ней, и еще она забыла солнечные очки, которые вечно торчали у нее на макушке при любой погоде.

– Мы ходили к поверенному, – объявила она. – Адриан и я. Ты, конечно, это предвидела.

Рут бережно положила брюки на кровать.

– Да, – сказала она.

– Очевидно, и он тоже. Вот почему он позаботился о том, чтобы нас отфутболили на дальних подступах.

Рут ничего не сказала.

Рот Маргарет превратился в тонкую полоску. Злобно улыбаясь, она спросила:

– Разве не так, Рут? Или Ги не знал, как я отреагирую на то, что он обездолил собственного сына?

– Маргарет, он его не обездолил…

– Давай не будем притворяться. Он изучил законы этого жалкого прыща на теле океана, притворяющегося островом, и выяснил, что произойдет с его собственностью, если при покупке он не будет записывать все на тебя. Он понял, что не сможет ничего даже продать, не сообщив предварительно Адриану, а потому позаботился о том, чтобы ничего не иметь. Превосходный план, Рути. Надеюсь, ты получила удовольствие, разрушая надежды единственного племянника. Потому что именно этого вы и добились.

– Никто не собирался ничего разрушать, – спокойно сказала Рут. – Ги устроил все таким образом не потому, что не любил своих детей и хотел досадить им.

– А кажется, будто хотел, или я не права?

– Пожалуйста, Маргарет, послушай. Ги не…

Рут замешкалась, не зная, как объяснить поступки брата его бывшей жене, как сказать, что все не так просто, как кажется, как заставить ее понять, что то, какими Ги хотел видеть своих детей, было частью самого Ги.

– Он не верил в наследство. Вот и все. Он сделал себя сам, начав с нуля, и хотел, чтобы его дети повторили его путь. Чтобы они испытали такое же удовольствие. Чтобы обрели то чувство уверенности, которое приходит только…

– Какая несусветная чушь, – отмахнулась Маргарет. – Просто ни в какие ворота не лезет. И ты знаешь это, Рут. Чертовски хорошо знаешь.

Она остановилась, чтобы успокоиться и привести в порядок мысли, словно считала, что сможет вырубить топором то, что написано пером.

– Рут, – сказала она, с видимым усилием сохраняя спокойствие, – главный смысл жизни в том и состоит, чтобы дать своим детям то, чего у тебя не было. А не в том, чтобы поставить их в те же обстоятельства и смотреть, как они будут выкарабкиваться. Зачем тогда вообще стараться сделать свое будущее лучше настоящего, если знаешь, что все бесполезно?

– Не бесполезно. Речь идет об учебе. О росте. Только принимая вызов обстоятельств, можно научиться их преодолевать. Ги верил, что борьба формирует характер. Он сам боролся, и это пошло ему на пользу. Этого же он хотел и для своих детей. Он не желал, чтобы они оказались в положении, когда им не придется работать. Он не хотел, чтобы они оказались перед соблазном не делать ничего всю оставшуюся жизнь.

– Ага. Но тех двоих это не касается. Их, значит, соблазнять можно, потому что они по какой-то причине не должны бороться. Так?

– Девочки Джоанны находятся в том же положении, что и Адриан.

– Я говорю не о дочерях Ги, и ты это прекрасно знаешь. Я говорю о тех двоих. Филдере и Мулен. Учитывая их происхождение, они получили по целому состоянию. Каждый. Что ты можешь сказать об этом?

– Они – особый случай. Они другие. Они были лишены преимуществ…

– Ну конечно. Лишены. Зато теперь они своего не упустят, правда, Рути?

Маргарет расхохоталась и шагнула к распахнутому гардеробу. Там она стала перебирать кашемировые свитера, которые Ги предпочитал носить вместо рубашек и галстуков.

– Они были особыми для него, – сказала Рут. – Наверное, их можно было назвать его приемными внуками. Он был для них кем-то вроде наставника, а они…

– Мелкие воришки, – сказала Маргарет. – Но надо позаботиться о том, чтобы они получили награду, несмотря на их липкие пальчики.

Рут нахмурилась.

– Воришки? О чем ты?

– А вот о чем: я застала протеже Ги – или мне лучше называть его внуком, Рут? – когда он воровал из этого дома. Вчера утром, вот когда это было. В кухне.

– Пол, наверное, проголодался. Валери иногда подкармливает его. Вот он и пришел за печеньем.

– И сунул его в свой рюкзак? А когда я попыталась посмотреть, что он там стянул, он натравил на меня свою шавку. Почему бы тебе не отдать ему столовое серебро, Рут? Или одну из статуэток Ги? Или какое-нибудь украшение? Или что еще он там вчера спер? Он побежал, когда увидел нас – меня и Адриана, – а если ты думаешь, что он ни в чем не виновен, то спроси у него, почему он так вцепился в этот рюкзак и сопротивлялся, когда мы пытались посмотреть, что у него там.

– Я тебе не верю, – сказала Рут, – Пол никогда ничего у нас не возьмет.

– Неужели? Ну тогда давай попросим полицию, пусть они пошарят в его рюкзаке сами.

Маргарет подошла к прикроватному столику и взяла оттуда телефонный справочник. Словно искушая, она протянула его невестке.

– Я позвоню им или ты сделаешь это сама? Если мальчик ни в чем не виноват, то бояться ему нечего.

Банк Ги Бруара находился на Ле-Полле, узкой улочке, которая ответвлялась от Хай-стрит и шла параллельно нижней части северной эспланады. Относительно небольшая тенистая улочка была с двух сторон застроена домами, самым старым из которых было не менее трехсот лет. Они служили напоминанием о переменчивой природе городов повсюду в мире: некогда роскошный жилой дом восемнадцатого века – сплошь отшлифованный гранит с пилястрами по углам – в двадцатом веке превратился в отель, тогда как соседняя парочка домов девятнадцатого века из непонятно какого камня стала магазинами одежды. Изогнутые стеклянные витрины, модные в Эдвардианскую эпоху, напоминали о расцвете торговли, который можно было наблюдать здесь перед Первой мировой, а рядом с ними вставали современные постройки лондонского финансового учреждения.

Банк, который разыскивали Сент-Джеймс и Ле Галле, оказался в самом конце Ле-Полле, недалеко от таксопарка, переходившего в набережную. Пришли они туда в сопровождении сержанта Марша из отдела по борьбе с мошенничеством, моложавого человека с антикварными бакенбардами, который, обращаясь к старшему инспектору, прокомментировал:

– Здесь нужна хорошая бомба, так ведь, сэр?

Ле Галле язвительно ответил:

– Дик, я хочу, чтобы у них с самого начала появилось желание сотрудничать с нами. Нам это сэкономит время.

– Думаю, что посетителя из отдела по борьбе с мошенничеством для этого вполне достаточно, сэр, – ответил Марш.

– Я привык страховать риски, прежде чем биться об заклад, парень. И я не из тех, кто пренебрегает своими привычками. Финансовый отдел развяжет им языки, можно не сомневаться. Но посетители из отдела по борьбе с мошенничеством? Тут не только языки, тут и кишки развяжутся.

Сержант Марш улыбнулся и округлил глаза.

– Вам, парням из убойного, развлечений не хватает.

– Ничего, Дик, мы их находим, где можем.

Потянув на себя тяжелую стеклянную дверь, он пропустил Сент-Джеймса вперед.

Управляющим директором банка оказался человек по фамилии Робийяр, и, как выяснилось, Ле Галле был ему хорошо знаком. Когда они вошли в его офис, тот встал со своего кресла.

– Луи, как жизнь? – Он протянул главному инспектору руку. – Нам не хватало тебя на футболе. Как лодыжка?

– В порядке.

– Значит, в выходные будем ждать тебя на поле. Вид у тебя такой, словно ты истосковался по упражнениям.

– Всё круассаны по утрам. Доконают они меня когда-нибудь, – признался Ле Галле.

Робийяр засмеялся.

– Только толстяки умирают молодыми.

Ле Галле представил ему своего спутника со словами:

– Мы пришли поболтать насчет Ги Бруара.

– А-а.

– Он ведь держал свои деньги здесь?

– И его сестра тоже. А что, со счетами не все чисто?

– Похоже на то, Давид. Извини.

Ле Галле объяснил, что они уже знали: сначала клиент продает большой портфель акций и закладных, потом в несколько приемов забирает деньги из банка, и все это за относительно короткий срок. Дело кончилось тем, заключил он, что банковский счет клиента сильно похудел. Теперь этот клиент мертв – о чем Робийяр наверняка слышал, если не оглох за последние несколько недель, – а поскольку он не просто умер, а был убит…

– Нам нужно увидеть все, – закончил Ле Галле.

Робийяр выглядел задумчивым.

– Конечно нужно, – сказал он. – Только использовать банковскую документацию в качестве улики… Тебе понадобится ордер бейлифа. Полагаю, ты не забыл об этом.

– Разумеется нет, – ответил Ле Галле. – Но в данный момент мы просто хотим знать, и ничего больше. Куда уходили эти деньги, к примеру, и как?

Робийяр обдумывал просьбу. Остальные ждали. Ле Галле объяснил Сент-Джеймсу, что одного звонка из Службы финансового контроля достаточно, чтобы получить от банка всю информацию в общих чертах, но лично он предпочитает индивидуальный подход. Так будет не только эффективнее, но и быстрее. Предполагалось, что финансовые учреждения должны докладывать в СФК обо всех подозрительных операциях, если та запросит у них такую информацию. На самом деле они не очень-то с этим спешили. У них всегда были наготове десятки отговорок. По этой причине он и запросил помощи у отдела по борьбе с мошенничеством в лице сержанта Марша. Ги Бруар слишком давно умер, чтобы они могли прохлаждаться и ждать, пока банк исполнит все па ритуального танца вокруг того, чего недвусмысленно требует закон.

Наконец Робийяр сказал:

– Ну, если вы не будете забывать о том, что касается использования улик…

Ле Галле постучал себя по виску пальцем.

– Затвердил намертво, Давид. Дай нам все, что можешь.

Управляющий директор лично отправился выполнять его просьбу, оставив их наслаждаться видом гавани и пирса Святого Юлиана, открывающимся из окна.

– В приличный телескоп отсюда видна Франция, – заметил Ле Галле.

– Только кому она нужна? – ответил Марш, и оба усмехнулись, как местные жители, чье гостеприимство по отношению к туристам порядком поизносилось с годами.

Минут через пять к ним вернулся Робийяр с компьютерной распечаткой в руках. Жестом он показал на небольшой переговорный стол, куда они сели. Опустившись на стул, он положил распечатку перед собой.

– У Ги Бруара был в нашем банке крупный счет. Не такой крупный, как у его сестры, но вполне достаточный. В последние месяцы какие-то деньги поступали на его счет и какие-то с него исчезали, но, учитывая, кто такой был мистер Бруар – «Шато Бруар», объемы бизнеса, во главе которого он стоял, – никаких вопросов движение капиталов на его счете не вызывало.

– Сообщение принято, – сказал Ле Галле и обратился к Маршу: – Понял, Дик?

– Сотрудничество идет по плану, – ответил тот.

Сент-Джеймсу оставалось только восхищаться тем, как отлажено взаимодействие между разными ведомствами в маленьком городке. Он хорошо представлял, как усложнилась бы вся процедура, если бы заинтересованные стороны начали настаивать на присутствии адвокатов, наличии ордеров, выданных главой местной судебной системы, или предписания СФР. Он приготовился наблюдать дальнейшее развитие событий, и оно не замедлило наступить.

– Он послал множество телеграфных переводов в Лондон, – сказал Робийяр. – Все они поступали в один и тот же банк, на один и тот же счет. Первый ушел… – он заглянул в распечатку, – чуть больше восьми месяцев назад. Другие следовали за ним всю весну и лето, каждый раз сумма оказывалась больше предыдущей, пока все не завершилось последним, самым крупным платежом первого октября. Первый перевод был на сумму пять тысяч фунтов. Последний – на двести пятьдесят тысяч.

– На двести пятьдесят тысяч? И каждый раз деньги поступали на один и тот же счет? – сказал Ле Галле. – Господи милостивый, Давид, кто тут заправляет вашей лавочкой?

Робийяр вспыхнул.

– Я ведь говорил, Бруары – одни из самых крупных наших вкладчиков. Он владел бизнесом, подразделения которого были во всех частях света.

– Да он же уволился, черт возьми!

– Да, это так. Но понимаешь, если бы деньги переводил кто-то, кого мы не так хорошо знали, – если бы деньги то поступали, то уходили со счетов какого-нибудь иностранца, к примеру, – то мы бы немедленно об этом сигнализировали. Но в данной ситуации не было ничего странного. Я и сейчас не вижу в ней ничего необычного.

Он оторвал от распечатки желтый липучий листок.

– Имя получателя – «Интернэшнл аксесс». Адрес зарегистрирован в Бракнелле. Честно говоря, я предполагал, что это какая-то новая компания, которую финансировал Бруар. Спорю, что вы именно это и обнаружите, когда займетесь ими вплотную.

– Чего тебе очень хотелось бы, – вставил Ле Галле.

– Больше я ничего не знаю, – ответил Робийяр.

Ле Галле не поддался.

– Не знаешь или не хочешь говорить, Давид?

Тут Робийяр сложил поверх распечатки ладони.

– Слушай, Луи. Во всем этом чертовом деле нет ни одной зацепки, которая говорила бы, что оно не то, чем кажется.

Ле Галле потянулся к листку.

– Хорошо. Посмотрим.

Выйдя из банка, трое мужчин остановились у булочной, и Ле Галле с вожделением уставился на шоколадные круассаны, выставленные в ее витрине.

– Здесь есть над чем поразмыслить, сэр, – произнес сержант Марш, – Но поскольку Бруар умер, я не думаю, что кто-нибудь в Лондоне станет надрываться над этим делом.

– Это мог быть вполне законный перевод, – заметил Сент-Джеймс – Сын, Адриан Бруар, насколько я понимаю, живет в Англии. И другие дети тоже. Нельзя исключать возможность, что «Интернэшнл аксесс» принадлежит кому-то из них, а Бруар просто делал, что мог, чтобы поддержать компанию.

– Инвестируемый капитал, – кивнул сержант Марш. – Нам надо, чтобы кто-то в Лондоне поговорил с этим банком. Я позвоню в СФР и замолвлю словечко, но, скорее всего, они затребуют ордер. Я имею в виду банк. Если вы позвоните в Скотленд-Ярд…

– У меня есть кое-кто в Лондоне, – вмешался Сент-Джеймс – Он работает в Ярде. И может помочь. Я позвоню ему. А пока…

Он взвесил все, что ему удалось узнать за последние несколько дней. И проследил все концы, тянувшиеся от каждого полученного им фрагмента информации.

– Я займусь Лондоном, если вы не возражаете, – предложил он Ле Галле. – После чего, по-моему, надо будет поговорить по душам с Адрианом Бруаром.