Текст книги "Любовь не кончается: Эйлит"
Автор книги: Элизабет Чедвик
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 21 страниц)
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
Весна 1076 г., Бриз-сюр-Рисл
Моджер полдня просидел за столом с другими мужчинами в зале, где праздновали помолвку Жизели де Бриз и Бенедикта де Реми. По истечении некоторого времени и нескольких полных кубков он наконец-то почувствовал себя полноценным членом «взрослой» компании, таким же суровым и мужественным, как его сотрапезники. Вместо повседневного, чересчур резкого на вкус, красного вина на праздничный стол подали другое, более крепкое, обычно сберегаемое для самых торжественных случаев. Благодаря ему Моджер прямо на глазах у сотрапезников из скромного и вежливого молодого человека чудесным образом превратился в задиристого крикуна. Дважды он чуть не поссорился с отцом, но, к счастью, оба раза раздраженный Танкред сумел достойно выйти из положения.
Жизель сидела рядом с леди Арлетт, похожая на хрупкую гипсовую статуэтку, принесенную из церкви и в качестве украшения водруженную на праздничный стол. Ее роскошные волосы были аккуратно заплетены в тугую косу, перехваченную нарядной лентой. Богато расшитое платье из голубого шелка украшала декоративная тесьма. На тонких запястьях эффектно позвякивали золотые и серебряные браслеты, подаренные невесте женихом ко дню помолвки.
Моджер пристально, возможно даже чересчур пристально, разглядывал хорошенькое умиротворенное личико Жизели, но не находил в ней и капли сходства с ее своенравной и неугомонной сводной сестрой, до смерти напугавшей его осенью в истории с Аполло.
– Она совсем не похожа на Джулитту, правда? – шепнул он десятилетнему жениху, пополоскав во рту последние капли вина – отец строго-настрого запретил ему снова наполнять кубок.
Воспитанный Бенедикт вежливо улыбнулся, не решаясь, однако, поддерживать беседу с пьяным Моджером. Испытывая неловкость, он обратил свой полный надежды взор на родителей, но в этот момент они увлеченно беседовали с гостями. Рольф и Танкред ненадолго покинули зал, чтобы в спокойной обстановке переговорить со знакомым торговцем.
– А кто такая Джулитта? – с любопытством спросила Жизель.
– Дочь леди Эйлит. – Моджер с трудом подавил отрыжку. – Она настоящая дикая кошка, вот кто она.
– Но она сама не знает, что творит, – нерешительно возразил Бенедикт. По пути в Бриз-сюр-Рисл родители наказали ему как можно меньше распространяться о делах в Улвертоне.
– О, лично я считаю, что она прекрасно это знает, – не унимался Моджер. – Попомните мои слова: леди Эйлит еще хлебнет с ней горя, эту битву она проиграла. Если отец Джулитты не поступит с ней должным образом сейчас, впоследствии он не оберется хлопот.
Сидевший неподалеку Оберт невольно услышал несдержанную болтовню голосистого юноши, извинился перед собеседником и, подойдя к Моджеру, властно порекомендовал ему посетить отхожее место и только после этого вернуться к столу. Однако он вмешался слишком поздно.
Арлетт терпеливо ждала Рольфа в постели. Рядом тихо посапывала на тюфяке Жизель. Единственная зажженная свеча играла тенями на выбеленных стенах огромной спальни. Арлетт слышала застольные речи сына Танкреда. Нельзя сказать, что услышанное удивило ее. Скорее, озадачило и заставило призадуматься.
Рольф посеял в ее душе зерно сомнения и недоверия еще несколько лет назад, когда настоял на своем переезде в Англию, объяснив его необходимостью развивать дело и разводить лошадей не только в Нормандии, но и в новых владениях. Уже тогда Арлетт интуитивно почувствовала, что Бриз-сюр-Рисл перестал служить для ее супруга «гаванью», а она – «якорем». Даже когда Рольф изредка наведывался в родовой замок, его мысли блуждали где-то далеко отсюда. Арлетт давно смирилась с вероломными изменами мужа – его похоть не знала границ, заставляя считаться с собой, – но теперь она устала молчать, устала уверять саму себя, что все в порядке.
Он обещал найти для Жизели блестящую партию и обручил ее с сыном торговца без рода и племени. Да, Оберт де Реми был очень богат, обласкан королем Вильгельмом и при желании мог бы купить не один титул, но в глазах самолюбивой Арлетт он оставался всего лишь торговцем. Услышав сообщение о предстоящей помолвке, она, как и всякая покорная жена, почитавшая слово мужа законом, не стала перечить и покорно склонила голову в знак согласия. Хотя в глубине души желала совсем иной судьбы для своей единственной и горячо любимой дочери.
Рассказы Моджера о Джулитте, дочери «леди Эйлит», еще больше расстроили Арлетт. Краем уха она уже слышала об одинокой английской вдове, но почти ничего не знала о ней: только то, что ее муж, лондонский знакомый Оберта де Реми, трагически погиб на коронации герцога Вильгельма. Молодая вдова стала кормилицей маленького Бенедикта, а немного позже Рольф предложил ей место управляющей в Улвертоне, желая спасти от назойливых ухаживаний нежеланного кавалера. На этом сведения о загадочной англичанке обрывались. Но Арлетт была не настолько глупа, чтобы ни о чем не догадываться.
Разбирая дорожный сундук Рольфа, она обратила внимание на хорошо сшитую и аккуратно починенную одежду. Женщина, следящая за ней, явно делала это с любовью. Тщательно подобранные по цвету ткани идеально подходили к внешности Рольфа, в каждом стежке чувствовалась искренняя забота.
Теперь Арлетт не сомневалась, что эта самая «леди Эйлит», кем бы она ни считалась и как бы ни выглядела, разорила ее семейное гнездо и похитила мужа. Более того, она родила ему дочь и назвала ее Джулиттой в честь покойной баронессы де Бриз, матери Рольфа. Арлетт не сомневалась, что ни одна английская женщина не дала бы своему ребенку норманнское имя без веской на то причины.
Скрип двери отвлек ее от раздумий. В комнату тихо, стараясь не шуметь, вошел Рольф. Он посмотрел на спящую Жизель, а потом перевел взгляд на жену.
Арлетт молча наблюдала за ним, с трудом сдерживаясь, чтобы сейчас же, сию минуту, не устроить скандал и не выяснить отношения. Она хорошо знала, с каким мастерством Рольф умел уходить от обсуждения скользких тем, в итоге ставя все с ног на голову и сваливая вину на ее плечи.
– Я думал, что ты уже спишь, – разочарованно пробормотал он.
– Нет, я размышляю.
– О чем?
– О настоящем и о будущем, – ответила Арлетт, не сводя с него глаз.
Рольф начал раздеваться. В свои тридцать семь он сохранил стройную подтянутую фигуру. В волосах уже засеребрилась седина, а в уголках глаз пролегли морщины, но он по-прежнему оставался очень привлекательным мужчиной.
Почувствовав пристальный взгляд жены, Рольф на несколько мгновений замер с вопрошающей полуулыбкой на губах.
– Праздник прошел превосходно, – заметил Рольф, решив, что под настоящим и будущим Арлетт подразумевала все, связанное с помолвкой дочери. – Ты всегда умела устроить настоящий пир.
Удивленная и польщенная похвалой, Арлетт несмело улыбнулась и благодарно кивнула. Обычно Рольф не замечал тех усилий, которые она прикладывала для того, чтобы содержать домашнее хозяйство в полном порядке. Видимо, он полагал, что для этого не требуется особого труда.
– Я думаю, мне и Жизели имеет смысл съездить с тобой в Англию и посмотреть, чем владеет Оберт де Реми, – помолчав, предложила Арлетт.
Пробормотав в ответ что-то невнятное, Рольф принялся развязывать подвязки.
– Мне бы очень хотелось поехать, – твердо добавила она.
– Я подумаю, – проронил Рольф, не поднимая головы. – Такие вопросы не решаются с ходу.
Арлетт удовлетворенно откинулась на подушку и завела разговор о том, как хорошо, по ее мнению, вели себя дети во время ритуала обручения и на пиру. Ее удивило то, что Рольф не рассердился и не стал спорить по поводу совместной поездки в Англию. Она сочла это за добрую примету.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Переодевшись в старенькое заштопанное платье, Эйлит собралась заняться уборкой в доме. За зиму в нем накопилось много грязи и пыли. Сейчас, в начале мая, когда мрачные пасмурные дни остались позади, Эйлит чувствовала прилив сил. Солнечное тепло и пение птиц поднимали настроение.
По распоряжению Эйлит из дома вынесли и составили вдоль стен все столы и стулья. Деревенский плотник осмотрел их, отставляя в сторону те, которые требовали ремонта. Отсыревшие и покрывшиеся плесенью опилки служанки вымели за порог и на тачке вывезли во двор, где на них с энтузиазмом набросились куры.
От Эйлит не ускользнула кривая усмешка Рольфа, когда он увидел беспорядок, воцарившийся в доме. Держа за поводья двух боевых коней, приготовленных для королевских конюшен, он вскочил в седло. Ему предстояло на три дня отправиться в Винчестер.
– К твоему возвращению все снова будет стоять на местах, – раздраженно проронила Эйлит, понимая, что, задержись она с уборкой на несколько дней, он сам начал бы жаловаться на грязь и зловоние, распространявшееся от гниющих на жаре опилок.
– Надеюсь.
Эйлит обиженно поджала губы.
Рольф тронулся было к воротам, но спустя миг, быстро изменив решение, развернул жеребца и подъехал к Эйлит. Он мельком оглядел ее с головы до ног, с обтрепанного края косынки до загнутых мысков старых туфель, и ласково произнес:
– Я помню тот день, когда впервые увидел тебя с метлой в руках среди капусты. Ты и тогда сердилась, помнишь? – Рольф склонился в седле и погладил Эйлит по щеке.
Она затаила дыхание, почувствовав прикосновение его пальцев.
– Тогда ты мне показался самым привлекательным мужчиной на свете.
Они смотрели друг на друга так, словно к ним нежданно-негаданно вернулись бурные чувства, потускневшие и ослабшие с годами.
Эйлит ждала, что Рольф вот-вот спрыгнет с лошади, заключит ее в объятия и скажет, что Винчестер может подождать, а их любовь будет длиться вечно. Но Рольф не сделал этого. Прикованная к земле собственными страхами и сомнениями, Эйлит тоже не двинулась с места. Минутная слабость обоих быстро прошла, ничего не изменив.
– Да поможет тебе Бог, – сказал Рольф, разворачивая жеребца к воротам.
– Пусть Господь бережет тебя в дороге, – откликнулась Эйлит, глядя вслед удаляющемуся всаднику. Она все еще ощущала тепло его пальцев на своей щеке.
А потом она пошла в дом, взяла метлу и принялась за уборку. Вскоре вернулась Джулитта. С некоторых пор отец Гослин начал давать ей уроки. Молодой человек был младшим братом одного из рыцарей-вассалов Рольфа и жил в Улвертоне, пока не подвернется местечко в каком-нибудь из приходов Рольф поручил молодому монаху обучать живущих в замке мальчиков, достигших семилетнего возраста. В виде исключения на занятия была допущена и Джулитта, заявившая родителям, что не сможет жить без уроков отца Гослина. Впрочем, по сообразительности она не уступала ни одному из мальчишек.
Однако в это утро Джулитта вернулась с урока вся в слезах. Краем глаза Эйлит успела заметить семилетнего Гамо, который с громким ревом бежал к матери, показывая пальцем в сторону Джулитты.
– Ну, что ты там натворила? – со вздохом спросила Эйлит.
– Гамо говорил неправду. Когда я попросила его замолчать, он повторил все, что сказал, и еще назвал меня маленькой глупой сукой. Тогда я ударила его. – Лицо девочки раскраснелось от возмущения.
Эйлит смотрела на дочь со смешанным чувством любви и беспокойства. В этот момент в зал вошла мать Гамо, тянувшая за собой толстого розовощекого сына, жалобно шмыгающего носом и размазывающего слезы по лицу. Женщина сурово посмотрела на Джулитту и сказала:
– Тебе не следовало этого делать.
– Он получил по заслугам.
– И все же ты не должна была бить его.
– Но он обозвал меня нехорошим словом и сказал неправду! – с негодованием воскликнула Джулитта. – Он сказал, что Бен собирается жениться на какой-то девочке из Нормандии. Это неправда! Он женится на мне!
Эйлит поморщилась и прикусила губу. Она сама полагала, что чем раньше дочь узнает правду, тем лучше, но горячность, с которой девочка отреагировала на известие о помолвке, поразила ее.
– Джулитта, конечно, Гамо поступил нехорошо, обозвав тебя некрасивым словом, но он сказал правду. Бенедикт де Реми действительно помолвлен с девочкой из Нормандии. Они почти ровесники.
Оцепеневщая от неожиданности Джулитта вытаращила глаза и уставилась на мать. Ее губы дрожали, она крутила головой из стороны в сторону, упрямо отказываясь верить в услышанное.
– Дорогая. – Эйлит шагнула к дочери.
Швырнув на пол грифельную доску и иголку, Джулитта с рыданиями опрометью выбежала из зала. Ее рыжие локоны развевались за спиной, как полотнище знамени. Позабыв обо всем на свете, Эйлит бросилась за ней вдогонку. В этот момент произошло неожиданное: один из ремней, поддерживающих боевые секиры на стене, соскользнул. Обе секиры с оглушительным грохотом упали на столик, заставленный кувшинами с элем и тарелками. Одна отскочила от края стола и упала на пол, другая вонзилась в доску, словно нож в масло.
Эйлит резко остановилась. От дурных предчувствий волосы у нее на затылке стали дыбом, а в душу закрался холодок. Неподвижно висящие на стене боевые секиры Рольфа символизировали благополучие и спокойствие. Эйлит верила в приметы. Теперь она не сомневалась в том, что секира, вонзившаяся в стол, предвещала беду. Эйлит со страхом смотрела на слабо покачивающееся древко. Ничего страшного не произошло. За десять лет ремни отсырели и ослабли. Рано или поздно секиры все равно бы упали.
Так и не подойдя к столу, Эйлит побежала разыскивать Джулитту. Мрачные предчувствия не покидали ее.
Джулитта лежала на тюфяке в спальне, уткнувшись в подушку лицом. Ее плечи вздрагивали.
– Это нечестно! Нечестно! – сквозь слезы бормотала она.
Сердце Эйлит сжалось от жалости и сострадания. Она ласково погладила дочь по непослушным кудрям и поцеловала ее в горячий висок.
– Не забывай, милая, что Бенедикт тебе как брат, – прошептала она. – А за братьев не выходят замуж.
Эйлит надеялась, что Джулитта со свойственным ей любопытством тут же поинтересуется, почему брат с сестрой не могут быть мужем и женой, но девочка не произнесла ни слова. Она уже не рыдала, а тихо всхлипывала, изредка икая.
– Значит, Гамо сказал правду, – потерянно вымолвила Джулитта.
– Да, дорогая. Боюсь, он прав. Но это не означает, что он ни в чем не виноват перед тобой, – мрачно проронила Эйлит. – Представляю, с каким удовольствием он говорил это тебе. Ох, Джулитта, ну почему так легко найти себе врагов и так трудно друзей?
Шмыгнув носом, девочка подняла голову и вытерла лицо платком.
– А что такое «шлюха»?
Эйлит на долю секунды показалось, что кровь застыла в жилах и все внутри заледенело.
– Кто сказал тебе это слово?
– Оно плохое, да?
– Кто? Гамо?
Джулитта облизала губы.
– Он сказал, что я не найду себе хорошего мужа, потому что ты для папы просто глупая английская шлюха. И еще он сказал, что у папы где-то есть настоящая жена и маленькая дочь. – Девочка безжалостно теребила в руках платок, словно вымещая на нем все свои обиды. – И что Бенедикт обручен с ней, но я не поверила Гамо. Мама, ну скажи, что такое шлюха?
– О, Всемилостивый Господь! – невольно вырвалось у Эйлит. Она отвернулась, сжав зубы и закрыв глаза.
За что ее так жестоко наказала судьба? Почему Рольф не позволил ей, Эйлит, перерезать вены в то морозное утро в кузнице?
– Шлюхой называют женщину, которая отдается мужчине за деньги, – ровно проговорила Эйлит. – Я же полюбила твоего отца. И мы с ним поклялись друг другу в вечной любви.
– А у него есть настоящая жена и маленькая дочь?
Господи, как объяснить не по годам развитому шестилетнему ребенку то, что порой бывает непонятно самой?
В долю секунды просторная спальня стала тесной и душной. Встрепенувшись, Эйлит резко поднялась на ноги и потянула за руку дочь.
– Пойдем, – позвала она. – Нам нужно совершить небольшую прогулку верхом. Свежий воздух успокаивает. Да и моя Эльфа совсем застоялась в стойле.
– Но, мама…
– Ты задашь мне вопросы немного позже, хорошо? А я постараюсь как можно лучше ответить на них.
Когда они вошли в зал, то уже не застали там Гамо и его мать. Эйлит хотелось узнать, от кого мальчуган услышал то, что передал Джулитте.
Неужели все в округе презирают ее и считают «глупой английской шлюхой» Рольфа?
Эйлит заметила, что кто-то уже вытащил секиру из стола и положил ее на пол рядом с другой. Она обошла стол стороной, с опаской покосившись на грозное оружие. Затем вышла во двор, на ходу дав распоряжение слугам продолжать уборку в доме. Несмотря на ласковое весеннее тепло, ее знобило.
– Да, у папы действительно есть жена, – сказала Эйлит, когда они с Джулиттой верхом на лошадях спустились по тропинке к берегу моря. – Но она живет в Нормандии, и они очень редко видятся, – добавила она, прислушиваясь к тихому, похожему на старческое бормотание, голосу моря.
Сквозь пелену брызг Джулитта задумчиво смотрела вдаль, туда, где темно-синее море сливалось с нежно-голубым небом.
– Он ее любит?
– Не знаю. Родители поженили их еще детьми.
– Так же, как и родители Бена?
В зеленых глазах Джулитты отражалась морская синева.
Ее вопрос застал Эйлит врасплох. Любой ответ грозил западней. Сказав «да», она опорочила бы в глазах наивного ребенка священные узы брака. Сказав «нет», покривила бы душой.
– У каждого своя судьба. Если бы не умерли мой муж и твой маленький братик, я бы никогда не стала жить в Улвертоне с твоим отцом. В жизни многое зависит от воли случая.
Они неторопливо ехали вдоль берега. Вопреки своей импульсивной натуре, Джулитта слушала мать не перебивая. Эйлит же, словно забыв, что разговаривает с ребенком, обращалась к дочери как к взрослому человеку. Она рассказывала ей о своем прошлом, о Голдвине и его кузнице, о мужественных и сильных Альфреде и Лильфе.
Из всего услышанного шестилетняя Джулитта поняла, что мать много страдала и что отец появился в ее жизни, чтобы спасти от гибели. Правда, девочка никак не могла взять в толк, почему ее любимому папочке понадобилось куда-то ехать и устраивать помолвку Бенедикта с другой девочкой. Может, потому, что отец любил ту, другую дочь, больше? Джулитта боялась даже думать об этом. И еще она так и не поняла, что же такое «шлюха». Желая как-то развеять мрачные мысли, девочка пришпорила лошадь и погнала ее сначала быстрой рысью, а затем галопом.
Возвращение в деревню оказалось неожиданно приятным. Жена плотника угостила Джулитту парным молоком и куском хлеба, намазанным толстым слоем меда.
Когда они проезжали мимо стоявшего на отшибе огороженного частоколом дома Инги, Джулитта с опаской посмотрела на него и нервно заерзала в седле. К счастью, ее опасения оказались напрасными: гуси не гуляли ни во дворе, ни на обочине. Вдруг из распахнутой настежь двери выскочила собака и с яростным лаем бросилась к изгороди. Она мчалась так быстро, что ее короткие кривые лапки, казалось, не касались земли.
Эльфа повела ушами и тревожно заржала, со страхом глядя на продолжавшую заливаться лаем собаку.
Из распахнутой двери послышался слабый женский голос, зовущий на помощь. На мгновение Эйлит захотелось зажать уши и как можно скорее проехать мимо. Ее так и подмывало изо всех сил сжать коленями бока лошади и устремиться дальше, вперед по дороге, но после некоторого колебания она все же направила Эльфу к дому. Кобыла возмущенно фыркнула, но повиновалась.
Круглыми от изумления глазами Джулитта смотрела на мать. После той ужасной битвы с гусаком она мысленно окрестила Ингу «гусиной ведьмой» и даже представить себе не могла, что когда-нибудь осмелится войти в ее дом.
Крик повторился. В нем прозвучали боль и страх.
– Оставайся здесь, – велела Эйлит и подъехала к дому. Не перестававшая лаять собака стрелой устремилась к крыльцу.
Джулитта осмелела, и теперь ей ужасно хотелось попасть в логово «гусиной ведьмы», но, поразмыслив, она все же решила остаться.
Между тем Эйлит спешилась и решительно вошла в дом, внутри царил полумрак, сквозь узкие щели в плотно закрытых ставнях на пол падали полоски света, камин, расположенный в центре комнаты, давно остыл. В нос бил резкий запах крови. Инга в задранной до пояса ночной рубашке лежала у стены на сваленных в кучу козьих шкурах. С ее бедер и живота на пол стекала кровь. Она держала в руках крохотного ребенка и словно затравленный раненый зверь смотрела на Эйлит.
– Помогите, – ее голос походил на предсмертный хрип.
– О Господи. – Эйлит показалось, что ее ноги вот-вот подкосятся, к горлу подступила тошнота. Мертвый младенец лежал с полуоткрытыми глазами и неестественно запрокинутой головой, на которой клочками топорщились темно-рыжие волосы. Его задушила необрезанная бледно-синяя пуповина, пульсирующая и извивающаяся между ног роженицы.
– Где повивальная бабка?
– Никто не знал, что я беременна. Их это не касается. – На бедрах Инги появилась свежая кровь. Стекая с козьих шкур, она капала в растекшуюся по полу лужу. – Послед не вышел.
За спиной Эйлит раздался сдавленный крик. Она оглянулась и увидела на пороге Джулитту. От ужаса глаза девочки стали круглыми как луна.
– Я же велела тебе подождать во дворе! – прокричала Эйлит, быстро заслоняя спиной Ингу и ребенка. – Беги в деревню и найди отца Годфрида. Скажи ему, что дело срочное. Да поторопись!
Растерянная и бледная от страха, Джулитта словно сомнамбула вышла из дома и с трудом взобралась на лошадь.
Эйлит взяла кувшин и побежала к колодцу. Вернувшись в дом, она налила в кружку воды, осторожно приподняла голову Инги и дала ей сделать несколько глотков. Между тем кровотечение не останавливалось. Эйлит взяла ребенка с пропитанной кровью рубашки и положила его на полотенце. В ее памяти всплыл образ умершего сына. Потом она с тревогой подумала о Джулитте.
Тяжело дыша, Инга исподлобья наблюдала за Эйлит. Ее тело блестело от пота.
– Разве ты не хочешь узнать, кто его отец?
– Это не мое дело, – сухо бросила Эйлит. Губы Инги изогнулись в кривой улыбке.
– А здесь ты ошибаешься. Я зачала его от твоего господина.
Заворачивая младенца в полотенце, Эйлит внимательно посмотрела на его редкие рыжие волосы, на красивые маленькие ручки. Она лихорадочно обдумывала слова Инги. Все сходилось. Девять месяцев назад, осенью, Рольф пообещал ей поговорить с Ингой о гусаке. Эйлит вспомнила его неожиданные исчезновения и задержки. В то время он вел себя очень странно, раздражался по пустякам. Судя по всему, Рольф не ограничился одними разговорами.
– Полагаю, он и тебе клялся в вечной любви, – сдавленно обронила она.
Инга хрипло рассмеялась.
– Скорее, в вечной похоти. Мой муж был хорошим человеком. Я хотела доказать себе, что никакой норманн не сможет затмить его. Но, увы, ошиблась. А ведь я сказала твоему мужчине, что он не осознает, что разрушает. И я оказалась права, не так ли?
Эйлит чуть не стошнило. Ей казалось, что все вокруг перевернулось вверх дном и закружилось, закружилось, закружилось… Лай собаки и звук приближающихся торопливых шагов заставил ее очнуться. На пороге появился изрядно запыхавшийся отец Годфрид. Из-за его плеча выглядывала испуганная Джулитта.
– Быстрее, святой отец, – взмолилась Эйлит. – Исповедуйте ее. Пусть ее душа уйдет с миром. Моя же душа не скоро найдет покой. – Оттеснив священника, она выскочила во двор и, привалившись к стене, согнулась в приступе рвоты. Как мог Рольф предать ее так вероломно? Беспроглядный мрак быстро окутывал ее, проникая в самое сердце.
– Мама?! – робко окликнула ее Джулитта. Жадно хватая ртом воздух, Эйлит выпрямилась и повернулась к дочери.
Господи, ведь она сама могла оказаться на месте Инги! Она могла бы вот так же истекать кровью в убогой хижине.
– Мама, Инга умрет? Ты поэтому послала меня за отцом Годфридом?
Эйлит не сразу решилась ответить. Джулитта выглядела испуганной, но спокойной.
– Да, дорогая. Иногда такое случается при родах. Госпожи Осит не оказалось рядом, и Инга не справилась одна.
Джулитта понимающе кивнула.
– Значит, гусаку можно будет свернуть шею?
Эйлит не знала, смеяться или плакать… Несомненно, Джулитта всем пошла в отца и даже размышляла так же, как он.
– Пожалуй, ты права. Теперь все кончено. Девочка хотела спросить что-то еще, но не успела: из хижины быстрым шагом вышел отец Годфрид. На его лице застыла скорбь. Эйлит бросила на него беглый взгляд и поняла, что не стоит спрашивать, умерла ли Инга.
– Нужно найти в деревне кого-нибудь, кто согласится помочь нам, – пробормотал священник. – К сожалению, Инга предпочитала держаться особняком. Думаю, душа ее всегда стремилась вернуться на север. Может быть, сейчас она уже там.
Эйлит хотела было сказать, что сомневается, была ли у Инги душа, но вовремя спохватилась. Что она знала об этой женщине? Только то, что та согрешила с Рольфом и жестоко поплатилась за это.
Когда отец Годфрид привел из деревни нескольких женщин, согласившихся обмыть тела роженицы и младенца, Эйлит повела Джулитту в замок. Брошенная ею на произвол судьбы уборка была в полном разгаре, но сейчас ее совершенно не интересовало то, что творилось вокруг. С кухни доносился ароматный запах мяса и лука, и от него Эйлит снова чуть не вывернуло наизнанку. Аппетит Джулитты не пострадал от нервных переживаний. Едва соскочив с лошади, она сломя голову бросилась к кухарке и ловко утащила у нее из-под самого носа лепешку и кружку с молоком.
Нетерпеливо отмахнувшись от Ульфхильды, поспешившей порадовать хозяйку известием о скором окончании уборки, Эйлит медленно прошла в зал. Старуха сказала еще что-то насчет матери Гамо, но она чувствовала себя слишком измотанной и разбитой, чтобы выяснять отношения, а потому тяжело опустилась на стул.
– Это уже неважно, Ульфхильда.
На полу тускло поблескивали секиры. Поморщившись, Эйлит отказалась от предложенного Ульфхильдой обеда и попросила чашку меда. Обиженно поджав губы и что-то бормоча себе под нос, служанка удалилась.
Секиры уже почистили и смазали маслом. Оставалось только вернуть их на прежнее место. Какая злая ирония: гордостью и украшением тронного зала улвертонского замка стало то, что принесло смерть какому-то несчастному английскому воину.
Вскоре вернулась Ульфхильда. Не осмеливаясь говорить, она поставила на край стола чашу с медом и снова ушла, повинуясь нетерпеливому жесту хозяйки.
Пахнущий клевером мед теплой волной скользнул по горлу Эйлит Она лениво протянула руку и взялась за древко одной из секир. Трофей Рольфа! Возможно, если бы он любил Эйлит так же сильно, как эти жуткие игрушки, то сдержал бы клятву верности.
Хлынувшие из глаз соленые слезы обжигали ей щеки. Она рассеянно посмотрела на лежавшую ближе секиру и заметила нанесенные на стальную поверхность отметины.
Не может быть! Эйлит тщательно протерла глаза. Она не могла прочесть написанные на клинке слова, но клеймо – лебедь с гордо изогнутой шеей – сказало ей больше любых слов. Такую печать ставил на свои изделия Голдвин.
Рольф рассказывал, что захватил одну из секир на поле под Гастингсом и что при ее помощи он, тяжело раненный, сумел защититься от мародера. Но Эйлит никогда не задумывалась о том, кто был прежним владельцем секиры.
Дрожащими руками она поднесла к губам чашку с медом и сделала еще глоток.
В зал вошла Джулитта. К ее щекам прилипли хлебные крошки, над верхней губой белела молочная полоска Эйлит подозвала ее к себе и попросила прочесть надпись под клеймом.
Первое слово девочка прочла без запинки и гордо улыбнулась.
– Вильгельм… – Она задумалась и медленно провела пальчиком по вычеканенной на стали надписи. – Здесь написано «Лильф».
Эйлит тихо охнула и стала клониться набок. Перед глазами все потемнело. Словно издалека до нее донесся испуганный крик Джулитты и обеспокоенный голос Ульфхильды Чьи-то сильные руки подхватили Эйлит и куда-то понесли. Затем кто-то невидимый поднес к ее губам чашку, и в нос ударил резкий запах горелых перьев. В голове мелькнула шальная мысль о том, что жгут, наверное, перья злобного гусака из стаи Инги. Из горла Эйлит вырвался безумный хохот. Когда Ульфхильда попыталась уложить хозяйку в постель, та впала в истерику и начала кричать, – что никогда больше не станет спать на этом проклятом ложе.
День был теплым и солнечным. Высоко в голубом небе парил жаворонок.
По пыльной дороге на Уэрхем ехали две всадницы: женщина и маленькая рыжеволосая девочка. К седлу вьючной лошадки был приторочен небольшой узел с вещами и провизией – все, что взяла с собой Эйлит после девяти лет жизни в Улвертоне. На случай неприятностей в дороге она захватила с собой боевую секиру, некогда принадлежавшую Лильфу.
Джулитта знала, что они с матерью направляются в Лондон и что их отъезд как-то связан с секирой и с «гусиной ведьмой» Ингой. Эйлит не сказала ей, что они покидают Улвертон навсегда. С гордо расправленными плечами, крепко сжимая поводья, она молча ехала вперед и оглянулась в первый раз только тогда, когда Улвертон скрылся из вида.
Впереди показалось и стало быстро приближаться облако пыли. Эйлит схватилась за секиру. Несмотря на воцарившийся в Англии мир, одинокая женщина с ребенком была не застрахована от неприятных дорожных приключений. Постепенно пыль рассеялась, и Эйлит увидела небольшой фургон, быстро едущий им навстречу. Его сопровождал небольшой отряд норманнских солдат. Эйлит и Джулитта предупредительно отъехали на обочину. Передние всадники проследовали мимо, самодовольно улыбаясь.
Фургон остановился. Тяжелые занавески на окне раздвинулись, и оттуда выглянула богато одетая женщина. Рядом с ней сидела хорошенькая девочка, только-только вступившая в пору юности.
– Далеко ли до Улвертона? – спросила незнакомка красивым звонким голосом.
– Около трех миль, – ответила Эйлит. – Как только доберетесь до вершины того холма, сразу же увидите замок.
Услышав чистый французский, норманнка подалась вперед. Ее брови удивленно выгнулись.
– Мы там живем, – дерзко вмешалась Джулитта, не сводя глаз со светловолосой девочки. – Мой папа – хозяин замка. У него есть много других земель, но Улвертон он любит больше всего.
Брови незнакомки поднялись еще выше, нежный румянец на щеках поблек. Она впилась взглядом в Эйлит, пристально осмотрев ее с ног до головы. Затем взгляд ее красивых глаз остановился на Джулитте.
Эйлит затаила дыхание, осененная внезапной догадкой. К горлу снова подступил гадкий рвотный комок. Теперь, встретившись с законной женой Рольфа, она еще больше утвердилась в своем желании покинуть Улвертон навсегда.
– Он в Винчестере, но к концу недели вернется домой, – сказала Эйлит, с трудом ворочая одеревеневшим языком.
– Домой? – Услышав это слово, Арлетт де Бриз вздрогнула и прижала руку к груди.
У Эйлит не осталось ни сил, ни желания на то, чтобы продолжать этот разговор.
– Можете не беспокоиться, – бесстрастно проговорила она. – Я и моя дочь уезжаем и не вернемся никогда.
Щелкнув языком, Эйлит пришпорила кобылу и проехала мимо фургона. Джулитта последовала за ней.
Они удалялись не оглядываясь. Эйлит казалось, что солдаты вот-вот догонят их и возьмут под стражу, но ее страхи оказались напрасными. Отъехав на некоторое расстояние, она не выдержала и обернулась. В тот же миг шторы в окошке фургона резко опустились, и маленькая процессия тронулась в путь.
