Текст книги "Любовь не кончается: Эйлит"
Автор книги: Элизабет Чедвик
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 21 страниц)
ГЛАВА ВТОРАЯ
С аппетитом расправляясь с поджаристой куриной ножкой, Альфред выразительным жестом поблагодарил сестру за превосходно приготовленное мясо.
– При дворе мы ничего подобного не пробовали, верно, Лильф?
Второй брат, помоложе первого и поуже в плечах, застыл с набитым мясом и хлебом ртом. Быстро смахнув крошки с роскошной рыжей бороды, он важно кивнул головой в знак согласия.
Польщенная похвалой и безмерным аппетитом гостей, Эйлит от души рассмеялась. Пожалуй, ради того чтобы полюбоваться на разодетых в пух и прах братцев за праздничным столом, стоило пойти на жертвы и убить трех несчастных куриц. Крепкие и высокие, Альфред и Лильф, казалось, заполнили собой весь дом. Ярко-красную шерстяную рубаху старшего брата подпоясывал шелковый шнурок, на шее Лильфа висели массивный серебряный крест и нить, унизанная янтарными и гранатовыми бусинками. На мускулистых, привыкших к топору руках братьев не было колец (в решающий момент они могли помешать), но на запястьях сверкали украшенные золотом и серебром браслеты – подарок Гарольда Годвинсона.
– Интересно, чем же вас кормят при дворе? – спросил Голдвин, вытягивая ноги поближе к камину, в котором на двух металлических подпорках покоилось огромное рождественское полено. Донышко чаши с медом упиралось в позолоченную пряжку ремня, опоясывавшего любовно расшитую Эйлит праздничную рубаху.
Альфред пренебрежительно хмыкнул.
– Сладкими кремами и творогом, к которому столь неравнодушен король Эдуард. Да еще куриным бланманже и мясом в вине.
– Вот это да! Даже не верится!
– Ну, разумеется, не каждый день, – нехотя признался Альфред. – Но почти вся еда протерта и обильно сдобрена диковинными соусами.
– Одним словом, в традициях норманнов, чтоб они сдохли! – выпалил Лильф, небесно-голубые глаза которого наполнились негодованием. – Когда граф Гарольд находится в своих владениях, мы питаемся настоящей едой, достойной англичан.
Перехватив умоляющий взгляд, украдкой брошенный Эйлит, Голдвин решил не искушать судьбу и, направив разговор в другое русло, поинтересовался здоровьем короля.
– Ему становится хуже с каждым днем. – Альфред промокнул салфеткой губы и разгладил усы. – Он настолько слаб, что даже не сможет присутствовать на завтрашней церемонии освящения своего драгоценного аббатства. Вместо него на сретение перед свечами с короной на голове будет стоять наш граф. Это хороший знак, должен заметить.
Некоторое время за столом беседовали о графе Гарольде, а затем Голдвин повел Альфреда и Лильфа в кузницу, чтобы показать доспехи, сделанные для их господина. Шлем и почти готовая кольчуга пришлись гостям по вкусу.
– Между прочим, норманны частенько используют в бою лучников, – заметил Альфред, проводя пальцем по тройным креплениям пластин. – Они выдержат удар стрелы?
– С близкого расстояния, пожалуй, нет. Но со среднего и дальнего, ручаюсь, выдержат. Хотя все зависит от угла удара. – Голдвин бросил на молодых людей пронизывающий взгляд. – Вы никак собрались воевать с норманнами? – Помолчав, он криво усмехнулся. – А может, не только с ними?
Альфред взял с рабочего стола охотничий нож и теперь с интересом разглядывал его.
– О, да! – с горечью бросил он. – И с норманнами, и с фламандцами, и с брабантами, и с прочим отребьем из Европы.
Голдвин нахмурился.
– Разве не понятно? – Покрутив в руке нож, Альфред подбросил его вверх и ловко поймал за деревянную рукоятку. – Хотя графа Гарольда уже сейчас во всеуслышание называют королем и преемником Эдуарда, ему, несомненно, придется завоевать свое право на трон.
Внезапно Голдвин ощутил приступ тошноты. Теперь он раскаивался в том, что выпил лишнего. Наряду с рождественским поленом шурины преподнесли ему в подарок бочонок превосходного меда, к которому он издавна питал слабость и не всегда умел соблюсти меру. Но, в конце концов, рождественские праздники бывают раз в году!
Наморщив лоб, он попытался – правда, без особого успеха – собраться с мыслями.
– Насколько я понимаю, ты говоришь об угрозе со стороны герцога Вильгельма Нормандского, не так ли?
Побагровев, Альфред с размаху вогнал нож в крышку стола.
– Этот сукин сын заявил, что Эдуард обещал ему корону без малого пятнадцать лет тому назад. Но Эдуард не мог дать такое обещание, по крайней мере, не имел на это права. Только Витенагемот [1]1
Витенагемот – совет старейшин при англо-саксонском дворе ( здесь и далее – примечания переводчика).
[Закрыть]может решать, кому быть королем.
– А что, если совет примет решение в пользу герцога Вильгельма? – спросил Голдвин, пытаясь сгладить свое раздражение шутливым тоном. Ему не слишком понравились воинственные речи Альфреда и его пренебрежительное отношение к хозяйскому рабочему столу. Он осторожно вытащил нож из доски.
– Члены совета поддерживают Гарольда, – сухо бросил Альфред. – Им не нужен норманн на британском престоле.
Лильф, всегда следовавший за братом как тень, одобрительно заворчал. Несмотря на свои двадцать лет, он, самый молодой из охранников графа Гарольда, обладал не по годам развитыми бойцовскими качествами, да и густая рыжая борода мало соответствовала его относительно нежному возрасту.
Голдвин задумчиво покачал головой.
– Уверен, герцог Вильгельм не отважится силой захватить трон. Это жаркое ему не по зубам.
Альфред свирепо ухмыльнулся. Очень крупный, в бою он двигался с грацией льва. Глубоко посаженные небесно-голубые, как у Эйлит, глаза окружала паутина мелких морщинок.
– Возможно, ты прав. Так или иначе, я с нетерпением буду поджидать герцога на берегу залива, чтобы «поприветствовать» его своей секирой. – Он вскочил со скамьи и, порывшись в пристегнутом к поясу кошельке, выудил из него горсть серебряных монет. – Я хочу заказать тебе новую секиру. На клинке должно быть выбито имя герцога Вильгельма.
Альфред швырнул деньги на скамью, и несколько монет, упав на земляной пол, покатились по нему, поблескивая на свету.
Голдвин, не моргая, смотрел на них. Ему показалось, что холодная рука страха сдавила его грудь, мешая дышать.
– Да поможет нам бог, Альфред. Неужели ты действительно хочешь этого?
– Этого серебра достаточно, чтобы заплатить тебе за работу? Я могу добавить.
– Нет, я не возьму с тебя денег. – Голдвин решительно взмахнул руками.
– Но я хочу заплатить, – хитро прищурившись, настаивал Альфред. – Я должен заплатить.
Следуя примеру брата, Лильф открыл кошелек и высыпал на скамью часть содержимого.
– Сделай такую же и для меня.
Не смея отказать родственникам жены, Голдвин неохотно сгреб монеты, еще хранящие тепло рук прежних владельцев, и опустил их в кошелек. Однако от этого хватка ледяной длани страха, сжимавшей его грудь, не ослабла. Он и раньше делал оружие для Альфреда и Лильфа. Именно его руки колдовали над их кольчугами и мечами. Доводилось ему браться и за такую жуткую вещицу, как датская секира. Частенько по просьбе заказчиков клинки и рукоятки украшались надписями. Он вычеканил бесчисленное множество имен, заговоров и девизов на талисманах. Но, непонятно почему, сейчас Голдвина мучило ощущение неотвратимо приближающейся беды. До сегодняшнего вечера никогда раньше, даже в самые лютые морозы, он не чувствовал, находясь в кузне, пронизывающего холода зимы.
По возвращении в дом все трое, словно сговорившись, умолчали о том, что произошло в кузнице, но радость праздника померкла, а в разговоре появилась напряженность и двусмысленность. Эйлит почувствовала это, но, помня о том, что женщине не пристало вмешиваться в мужские дела, ни о чем не спросила ни братьев, ни мужа.
Как только начало смеркаться, Альфред и Лильф собрались в путь, решительно отклонив предложение сестры остаться на ночь.
– На рассвете нам заступать на дежурство, – ласково обняв ее, пояснил Альфред.
Эйлит почувствовала, как напряжены его скрытые под праздничным одеянием мускулы, и заметила, каким суровым становится выражение лица брата, когда он не смотрит на нее. Может, все воины становятся такими же грубыми и несгибаемыми, как кожаные ремни, удерживающие их доспехи. Когда, стараясь побороть чувство смутного беспокойства, Эйлит обняла Альфреда и Лильфа, ей вдруг показалось, что они прощаются с ней навсегда.
Она продолжала смотреть вслед двум всадникам, удалявшимся в сторону дворца, пока их силуэты не растаяли в ночи и не смолкли голоса и стук копыт.
Внезапно прямо над головой, высоко в небе, промелькнула яркая полоска света, согнутая в дугу.
– Смотри, Голдвин! – воскликнула Эйлит, указывая вверх.
Голдвин поднял глаза.
– У меня такое чувство, – тихо произнес он, – что сегодня вечером я схватил за хвост падающую звезду.
Напуганная его тоном и странным, непривычным выражением лица, Эйлит осторожно тронула мужа за руку.
– Голдвин?
Он вздрогнул, а потом, словно пытаясь стряхнуть с себя мрачные мысли, повернулся к жене, сжал в ладонях ее пальцы и слабо улыбнулся.
– Все в порядке. Просто я переусердствовал с медовухой. Ты же знаешь, что в таком состоянии на меня иногда находит беспричинная грусть. Ты загадала желание?
Эйлит кивнула и, взяв Голдвина под руку, направилась к дому.
– Да. Загадала за нас двоих.
Голдвин закрыл дверь на засов с таким видом, словно добровольно отгораживался от всего мира. Прижав руку к своему плоскому животу и глядя на мужа, Эйлит размышляла над тем, удачное ли желание она загадала.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Фелиция де Реми вызвала к себе в спальню служанку.
– Подай янтарные бусы и брошь, – распорядилась она, – они больше всего подходят к платью.
– Да, мадам.
Стараясь унять волнение, Фелиция разгладила подол ниспадающего мягкими складками расшитого золотом платья из дорогой шерсти зелено-голубого цвета. Из-под тяжелой нижней юбки рыжеватого оттенка виднелись продолговатые деревянные застежки мягких кожаных туфель.
Служанка вернулась с ниткой переливающихся на свету янтарных бус и сделанной специально к ним круглой янтарной брошью – свадебным подарком Оберта. Фелиция надевала эти украшения всякий раз, когда в доме бывали гости.
Служанка поправила бусы на шее хозяйки, а затем прикрепила к желтому шелковому платку брошь. Благодаря своим сверкающим карим глазам и нежной матовой коже Фелиция относилась к числу тех немногих женщин, которым желтый цвет действительно был к лицу.
– Вы прекрасно выглядите, мадам. Сам король Эдуард не отказался бы поужинать с вами сегодня.
– О, благодарю, Бертиль, – рассмеялась молодая женщина, размышляя, не лучше ли ей было бы выбрать для сегодняшнего вечера что-нибудь поскромнее. Одно дело оказаться достойной того, чтобы отужинать с королем, и совсем другое – угодить соседям-саксам. Особенно после этой дурацкой встречи у навозной кучи. Не воспримет ли гостья богатый наряд и украшения новой соседки как насмешку?
Ее мужа, темноволосого коренастого бородача в закопченной от работы в кузнице одежде, Фелиция уже видела несколько раз, правда, мельком. Оберт говорил, что он оружейник при дворе самого графа Уэссекского. В течение последних трех дней Фелиция не раз задерживалась на пороге дома в надежде встретить жену оружейника и перекинуться с ней словечком, но та словно сквозь землю провалилась.
Спустившись из спальни вниз, Фелиция придирчивым взглядом окинула зал. Земляной пол устилали веточки высушенных трав – лаванды, розмарина и майорана, которые, когда на них наступали, распространяли по помещению благоухание. На стенах висели украшенные яркой вышивкой льняные холсты, тут и там горели дорогие восковые свечи. На застеленном лучшей скатертью столе вместо обыденных грубых деревянных блюд красовался глиняный сервиз – предмет гордости хозяйки дома. Из котла, висящего над огнем в камине, исходил соблазнительный аромат варева, которое помешивала пожилая служанка.
Со двора послышался стук колес и голос мужа, зовущий одного из слуг. Спустя несколько секунд чем-то расстроенный Оберт энергичным шагом вошел в зал.
Фелиция приняла из его рук тяжелую зимнюю накидку и тканый фригийский колпак. Ласково чмокнув жену в щеку, Оберт окоченевшими пальцами провел по покрытым инеем кудрям и, налив из доверху наполненной к приходу гостей бутыли бокал вина, сделал большой глоток.
Умело скрывая свое разыгравшееся любопытство, Фелиция неторопливо повесила накидку и колпак на крючок.
– Что-то случилось?
Оберт де Реми выразительно поднял, а затем опустил густые брови.
– Да нет. Все нормально, – сказал он несколько резковато. – Я получил заказ на поставку вина от Леофвина Годвинсона, брата графа Гарольда. Правда, переговоры прошли не гладко.
Кивнув, Фелиция улыбнулась. Она уже поняла, что причина огорчения мужа кроется в чем-то другом, но не хотела давить на него. Ей давно стало ясно, что помимо продажи вина у Оберта существовали в Лондоне какие-то иные, тайные дела, но ради своего же благополучия и спокойствия не задавала лишних вопросов.
– Вкусно пахнет. Что это? – Оберт повернулся к котлу и принюхался.
– Рагу из кролика.
Оберт изобразил у себя на лице страдальческую гримасу.
– Я скоро стану жирным, как боров. – Он провел рукой по кожаному ремню, плотно обтягивающему слегка выпирающее брюшко.
Расхохотавшись, Фелиция решила помучить мужа и принялась перечислять все блюда, которые собиралась подать к столу.
– О, нет! Прекрати! Прекрати! – шутливо простонал Оберт. – Ты убьешь меня!
Фелиция собралась было уточнить, как следует понимать его слова – как оскорбление или как комплимент, – но появление гостей, оружейника Голдвина и его супруги Эйлит, заставило ее промолчать. С высоко поднятой головой и с гордым, почти вызывающим видом, Эйлит стояла на пороге рядом с мужем. Крупная и сдобная, ростом с Оберта, она выглядела очень привлекательно. Свисавшие из-под шелкового платка толстые косы цвета зрелой пшеницы доходили почти до края короткой блузки из розовой шерсти. Шею украшали красивое ожерелье из стеклянных бусинок и серебряный крестик на шнурке. На подчеркивающем талию кожаном ремне с тисненым узором эффектно покачивалась связка ключей. Неожиданно у Фелиции пропали все страхи в отношении выбранного ею туалета.
– Проходите, добро пожаловать, – учтиво произнес Оберт, делая широкий приглашающий жест.
Поборов смущение, Голдвин выступил вперед и не менее учтиво ответил:
– Мир этому дому.
Скромно потупив глаза, Эйлит последовала за ним.
За столом, расточая любезные речи и улыбки, Фелиция играла роль гостеприимной хозяйки, но на «госпожу» Эйлит это, казалось, не производило ни малейшего впечатления. В то время, как Голдвин освоился и, расслабившись, увлекся разговором с Обертом, его супруга подчеркнуто игнорировала все поданные к столу яства: куриный бульон с шафрановыми клецками, рагу из кролика, молодую щуку в имбирном соусе и засахаренные яблочные дольки. Эйлит с равнодушным видом ковырялась в тарелке, словно оказалась в убогой харчевне где-нибудь на лондонских задворках. Правда, ее дородная фигура говорила о том, что в иных случаях достойная жена оружейника не страдала от отсутствия аппетита.
– Надеюсь, ваши куры не стали хуже после той истории с побегом? – тщательно скрывая раздражение, поинтересовалась Фелиция.
– Не стали, – сухо ответила Эйлит и, почувствовав, что краснеет, уставилась на свой поднос. – Извините, что не оценила ваше угощение по достоинству. Догадываюсь, что вы потратили немало времени и усилий на то, чтобы все это приготовить.
Смягчившись, Фелиция негромко обронила:
– Пустяки Главное, чтобы мужчины встали из-за стола сытыми и довольными. А то, что останется на блюдах, я приберегу к завтрашнему обеду.
– Вы считаете меня неблагодарной и заносчивой, не так ли?
Заметив, как покраснели щеки Эйлит и как неестественно плотно сжались ее губы, Фелиция почувствовала, что нащупала слабое место в обороне собеседницы, и, любезно улыбнувшись, ответила:
– Ничего подобного я не думаю.
Эйлит с облегчением вздохнула.
– Окажись Голдвин менее настойчивым и не приведи он меня к вам за руку, я бы здесь ни за что не появилась. Честно говоря, до сих пор сгораю от стыда, когда вспоминаю о нашей первой встрече.
– О, вы не должны так говорить, – тронутая такой откровенностью, Фелиция прикоснулась к руке гостьи. – Подобное может случиться с любой хозяйкой… Лично я восхитилась тогда вашей смелостью. Я хотела зайти к вам и сказать это, но не была уверена, что вы меня примите.
– Наверное, я убежала бы на задний двор. Я страшная трусиха, – призналась Эйлит и отодвинула в сторону блюдо с остывшим рагу, а потом неожиданно улыбнулась. – Зато в тот раз я свернула шеи трем курицам без особых мучений.
Фелиция рассмеялась.
– Отдаю должное вашему мужеству. Недавно мне тоже пришлось убивать курицу, но она вырвалась и со свернутой набок шеей металась по двору, а я с визгом бегала за ней. Уж не знаю, как это выглядело со стороны… Полагаю, у каждой хозяйки найдется пара-тройка историй, о которых только по прошествии времени можно вспомнить с улыбкой.
Эйлит кивнула. Только сейчас Фелиция осознала, насколько красива ее гостья. Возможно, они даже смогут стать подругами. Когда молодая норманнка сделала несколько комплиментов наряду Эйлит, та, вначале нерешительно, но потом все более оживленно, заговорила с ней о размерах игл, качестве тканей, ширине стежка и прочих швейных премудростях.
Ненадолго оторвавшись от трапезы, Голдвин оглянулся и с удовольствием посмотрел на жену, которая, выразительно размахивая руками, объясняла что-то соседке. Беседа с Обертом и превосходные напитки и блюда привели оружейника в доброе расположение духа и свели на нет смутное чувство тревоги и настороженности, с которым он пришел сюда. Ему совсем не хотелось вставать из-за стола и покидать гостеприимный дом де Реми раньше чем стемнеет, как он пообещал Эйлит. Да и сама она, увлеченная разговором с Фелицией, заметно повеселела и, должно быть, забыла о злополучной истории с убежавшими курами, так ее расстроившей. Теперь за столом сидела та Эйлит, которую он знал и любил. Ее звонкий смех, сверкающие белизной зубы и пухлые чувственные губы переменили ход мыслей Голдвина, и он ощутил приятную тяжесть в паху. Настолько приятную, что Голдвин пропустил мимо ушей последнюю фразу собеседника и, извинившись, попросил Оберта повторить ее еще раз.
– Я просто поинтересовался, хорошо ли вы знаете графа Уэссекского. – Оберт почти до краев наполнил кубок гостя, а затем плеснул немного в свой.
– Не очень близко. Братья Эйлит служат у него в личной охране. Благодаря им, я получаю регулярные заказы от графа и его приближенных.
– Но вы встречаетесь с ним?
– Разумеется, когда снимаю мерки и примеряю готовые доспехи. – Голдвин сделал глоток вина. Поначалу он, как истинный почитатель эля, пил хозяйский напиток только из вежливости, но постепенно – благо вино оказалось неплохое – вошел во вкус и теперь, невзирая на растущий шум в голове и легкую горечь на языке, всякий раз с готовностью поднимал кубок.
– Расскажите мне о графе. Какой он?
– Вас он едва ли может интересовать, – улыбнулся Голдвин. – Даже и не пытайтесь продать ему свой товар, хотя я могу засвидетельствовать, что он превосходен… Граф Гарольд пьет вино, только находясь при дворе короля Эдуарда, а в остальное время, как и все англичане, предпочитает эль.
– Из этого можно заключить, что он человек целеустремленный, верно? – заметил Оберт. Легкая улыбка, не сходящая с его губ весь вечер, совершенно не соответствовала выражению глаз, холодному и оценивающему.
– Он располагает к себе людей. Альфред и Лильф боготворят землю, по которой ступает их господин. Они, как и многие другие, готовы умереть за него… Сомневаюсь, что отыщется хоть один человек, готовый умереть за короля Эдуарда. – Сквозь затуманившие сознание винные пары Голдвин осознавал, что его язык опережает мысли..
– Насколько я понял, в будущем вы видите графа идеальным королем для Англии, не так ли?
– Граф Гарольд подходит для этого лучше, чем кто-либо другой.
– А сам он хочет стать королем?
– Разумеется, хочет. – Голдвин бросил на норманна настороженный взгляд. – Зачем вам это знать?
– Я торговец, и мне нужно знать положение в стране, чтобы изучить рынок и найти хорошее местечко, способное приносить доход… Прошу прощения, если чем-то обидел вас. Торговец есть торговец, он из всего пытается извлечь выгоду.
Немного успокоившись, Голдвин пригубил вино и слегка прополоскал его во рту, стараясь смягчить горьковатый привкус.
– Я знаю, что ваш нормандский герцог жаждет заполучить английскую корону, – сказал он, решив, что ему и Оберту пришла пора поменяться местами. – Вы с ним встречались? Или хотя бы видели его?
Опешив от неожиданного вопроса, Оберт смутился, однако быстро пришел в себя и, передернув плечами, ответил:
– Только однажды. У меня есть друг, он разводит лошадей. Как-то, когда я гостил у него в замке, герцог приехал выбирать для себя жеребца. – Погрузившись в воспоминания, Оберт задумчиво покачал головой. – Ему понравился огромный гнедой. Стояла поздняя осень, время спаривания лошадей. И я готов поклясться, что из ноздрей этого зверя вырывался дым… Жеребец сбрасывал герцога трижды, но на четвертый раз все-таки покорился. Все, что противостоит герцогу, либо покоряется, либо погибает.
Голдвин вдруг подумал о секирах, заказанных ему Альфредом и Лильфом.
– Но обуздать лошадь и одолеть графа Гарольда далеко не одно и то же.
Оберт склонил голову набок.
– О, разумеется. Остается только молиться за то, чтобы конфликт не зашел так далеко. – Кашлянув, он тактично сменил тему и начал рассказывать о своем друге Рольфе де Бризе и о лошадях, которых тот разводил весьма успешно. В его табуне насчитывалось около шестидесяти кобыл и три жеребца с великолепными родословными. – Именно Рольф накануне нашего отъезда в Англию подарил моей жене отличную гнедую лошадь. Само собой, в знак благодарности я послал ему бочонок моего лучшего вина, но мне хотелось бы сделать другу еще какой-нибудь ответный подарок, более личный. Если бы вы взялись…
Не успел Голдвин и глазом моргнуть, как Оберт заказал ему охотничий нож. Оружейника так и подмывало уточнить, имя какого врага следует выгравировать на клинке, но от количества выпитого его язык уже заплетался. Он лишь мычал что-то нечленораздельное и кивал головой, когда ему казалось, что та или иная реплика Оберта требует его подтверждения.
Вполне естественно, что Голдвин смутно помнил, как встал на ноги и при помощи удивленной и обескураженной Эйлит добрался до дверей. Не помнил он и теплого прощания с гостеприимным хозяином. Едва коснувшись мягкой перины, набитой гусиным пухом и овечьей шерстью, он заснул, позабыв даже о тепле тела прижавшейся к нему Эйлит, о головокружительном запахе ее волос и ласковых губах.
Он проснулся поздним утром оттого, что Эйлит безжалостно трясла его плечи и кричала что-то на ухо. Голова гудела. С трудом разомкнув отяжелевшие веки, Голдвин с протестующим ворчанием оттолкнул руки жены.
– Ну, наконец-то! – воскликнула она. – Я уж думала, ты никогда не проснешься..
Ритмичная, подобная ударам молота о наковальню, боль сопровождалась приступами тошноты. Голдвин попытался было сесть, но спустя мгновение беспомощно рухнул на подушки, прикрыв глаза рукой.
– Оставь меня в покое, – простонал он.
Воцарилась тишина, но Эйлит не ушла из комнаты. Голдвин с закрытыми глазами чувствовал на себе ее осуждающий взгляд.
– Неужели от выпитого у тебя заложило уши? – наконец спросила она. – Разве ты не слышишь звона колоколов?
Голдвин прислушался. Сквозь шум в голове до него донеслось гулкое и монотонное: бум, бум, бум.
Отняв руку от глаз, он вопросительно посмотрел на Эйлит.
– Король Эдуард умер. – Она подала мужу рубаху, брюки и теплую куртку. – Граф Гарольд избран его преемником. Завтра состоится обряд коронации.
– Откуда ты знаешь?
– Альфред приезжал за кольчугой и шлемом. Он очень торопился, даже отказался от эля и хлеба.
Голдвин проглотил слюну. В горле першило, во рту стоял отвратительный привкус. Он начал медленно одеваться. Голова болела так, словно вот-вот собиралась расколоться на кусочки. Из-за закрытых ставен доносился шум дождя.
Пальцы отказывались повиноваться, и Эйлит, сверкнув глазами, сама помогла ему застегнуть ремень и пряжки на ботинках.
– Ты только подумай, Голдвин! С сегодняшнего дня ты личный оружейник короля!
Голдвин вымученно улыбнулся в ответ.
Собственная голова казалась ему колоколом, внутри которого из стороны в сторону раскачивался раскаленный язык. Или это в ушах стоял звон аббатского колокола, оплакивающего бренную душу короля Эдуарда, минувшей ночью вознесшуюся на небеса, и провозглашавшего коренной поворот в его, Голдвина, судьбе?
