Текст книги "Любовь не кончается: Эйлит"
Автор книги: Элизабет Чедвик
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц)
Где-то справа мелькнули огоньки факелов, послышалась французская речь.
– Эй! – то ли прокричал, то ли простонал Рольф. – Кто-нибудь! Помогите! – Он рухнул на колени.
Мгновенно оценив ситуацию, грабитель стрелой метнулся к ослабевшему норманну. Рольф бросил в него секиру, но промахнулся. И приготовился к самому худшему. Однако, вместо того чтобы добить его, мародер неожиданно метнулся в сторону и растворился в ночи.
Рольф уронил голову на грудь. Огоньки факелов приближались, и вскоре кто-то осторожно прикоснулся к его плечу.
– Сын мой, ты ранен? – обеспокоенно спросил человек в расе священника. Свет факела выхватил из темноты его лицо, и Рольф узнал отца Герфаста, личного исповедника герцога. – Ты можешь подняться?
Воспрянув духом, Рольф попытался встать, но ноги отказывались повиноваться. Казалось, они разбухли, как мокрые веревки.
– Нет, – пробормотал он и потерял сознание.
Когда Рольф очнулся, рядом с носилками, на которые его положили, стоял герцог Вильгельм собственной персоной.
– Тебе повезло больше, чем всем остальным, де Бриз, – сказал он.
Несмотря на то, что Вильгельм уже сменил кольчугу на вышитую рубаху и богато украшенную накидку, под ногтями у него все еще виднелась засохшая кровь.
Повезло? Нет, здесь Рольф не мог согласиться со своим господином. По воле случая он действительно остался в живых, но не считал явными признаками везения сломанную руку и рану на голове. Не говоря уже о трех потерянных лошадях.
– Мы победили? – слабым голосом спросил он. – Последнее, что я помню, это схватка с личной гвардией Гарольда.
– Клятвопреступник мертв. – Вильгельм сурово сжал губы. – Во время последней атаки он получил стрелу прямо в лицо, но напуганная лошадь унесла его в поля. Поэтому мы и вышли на поиски. – В голосе герцога звучали усталость и отвращение.
Присмотревшись, Рольф заметил, что Вильгельма сопровождали не только охранники и священники, но и две женщины, судя по одежде, англичанки. Он сразу отметил тонкие черты лица одной из них, невинно-чистое выражение ее глаз и медно-рыжую челку, выбивающуюся из-под платка. Без сомнения, это была Эдит-Лебединая Шея, дама сердца и незаконная жена Гарольда. Эдит звали и его официальную супругу, сестру короля Эдуарда, на которой Годвинсон женился из политических соображений. «Видимо, стрела серьезно изуродовала лицо короля, если для опознания, коль таковое состоится, привлекли его любовницу», – подумал Рольф.
– Твой серый жеребец в табуне Фицосберна. Должен отметить, великолепный скакун, – сказал Вильгельм. Повинуясь его знаку, двое монахов подхватили носилки с де Бризом и понесли их к лагерю.
Рольф счел нужным не говорить Вильгельму о том, что жеребца вырастили не в Бриз-сюр-Рисле.
Узкие губы шагавшего рядом герцога изогнулись в лукавой улыбке.
– Надеюсь, что ты не забудешь обо мне, когда получишь от него потомство. На английских землях, которые я тебе дарую, ты разведешь таких боевых коней, которым позавидует весь мир. А это прими в знак искренней благодарности. – Герцог снял с пальца кольцо и положил его в здоровую руку Рольфа.
Несмотря на мучительную боль в голове и чудовищную усталость, сковавшую тело, Рольф ощутил прилив сил, его глаза взволнованно засверкали, а с губ сорвались слова благодарности.
Брови Вильгельма удивленно поползли вверх, когда он увидел боевую секиру, лежащую на носилках.
– Что это? – поинтересовался он. – Сувенир?
– Талисман, мой господин, – тихо ответил Рольф и, закрыв глаза, словно в полусне добавил: – Своего рода память о том, какой ценой досталась нам сегодняшняя победа.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Лондон, декабрь 1066 г.
– Эйлит! Эйлит, где ты?
Эйлит суетилась во дворе, подкармливая кур. Ударивший ночью сильный мороз покрыл все вокруг серебристым инеем. Солнце давало слишком мало тепла, чтобы смягчить декабрьский холод.
– Эйли, где моя накидка? – нетерпеливо повторил Голдвин.
Бросив последнюю горсть зерен и отрубей, Эйлит тяжело вздохнула и неторопливо и осторожно направилась к дому: ноющая боль в спине не давала ей покоя. Появившаяся ночью, к утру она усилилась. Эйлит старалась не обращать на нее внимания: если это был признак приближающихся родов, то она о них скоро узнает. Гораздо сильнее ее волновали страдания супруга.
– Ты собираешься пройтись?
Найдя накидку в груде одежды, приготовленной для починки, она протянула ее Голдвину.
– Хочу сходить в город… Может, узнаю какие-нибудь новости.
– Ты сможешь добраться самостоятельно? – Эйлит обеспокоенно посмотрела на мужа. Он еще не оправился от ранения, его здоровье по-прежнему внушало опасения. Несмотря на то, что поврежденная лодыжка зажила довольно быстро, рана на животе все еще давала о себе знать… Вдоль уродливого шрама образовались твердые, синюшно-красные и очень болезненные опухоли. Время от времени из них выделялись сгустки крови и гноя. Приступы боли и лихорадки чередовались с падением температуры, доводя раненого до изнеможения. Последний приступ случился всего восемь дней тому назад, и Голдвин еще не совсем оправился.
– Альфхельм подвезет меня на своей повозке. Голдвин набросил накидку на плечи. Резкое движение причинило ему боль, и он невольно поморщился.
Эйлит вздрогнула, словно почувствовала то же самое, но промолчала. Со времени ранения Голдвин стал очень ранимым и трепетным во всем, что касалось его независимости.
– Будь осторожен, – тихо вымолвила она.
– Разве я могу вести себя неосторожно с этой проклятой дыркой в боку? – раздраженно спросил Голдвин. – Уж лучше бы Господь управился с секирой норвежца так, чтобы сразу перерубить меня надвое!
– О, нет. Не говори так!
– Хорошо, больше не буду, – вздохнув, согласился Голдвин и медленно направился к двери.
Проводив его, Эйлит села у огня и начала прясть овечью шерсть для зимних носков. Серовато-белая нить неторопливо наматывалась на веретено. Боль в спине не прекращалась, вынуждая Эйлит то и дело менять положение. Пряжа требовала только ловкости рук и определенного навыка, а потому молодая женщина погрузилась в размышления, вспоминая о несчастьях, пережитых за последние два месяца.
В день великой битвы между королем Гарольдом и герцогом Вильгельмом Голдвин сгорал в лихорадке Эйлит так опасалась за его жизнь, что даже посылала за священником. Отец Леофрин исповедал раненого и с большим неодобрением отнесся к его странному бормотанию о каких-то черных воронах, посланных Одином. Три дня Голдвин находился на грани жизни и смерти. Эйлит не оставляла его ни на минуту. Лишь изредка, вспомнив о братьях, она молилась за них и за победу короля.
В один из дней ее разбудил колокольный звон, и спросонья она решила, что все празднуют победу… Но в то утро колокола играли заунывный поминальный мотив. Узнав о поражении саксов под Гастингсом и о гибели короля Гарольда, Эйлит вдруг поняла, что ни Лильф, ни Альфред не вернутся в Лондон, как это сделали сотни измученных и подавленных солдат. Братья служили Годвинсону верой и правдой, они были всецело преданны ему. Эйлит не сомневалась, что их кровь на поле сражения смешалась с королевской.
Целую неделю она скрывала от Голдвина страшную новость. Если же сил сдерживаться не хватало, Эйлит бежала в укромный уголок двора или в кузницу и там давала волю слезам. Однажды ее сопровождали Сигрид и Ульфхильда, и в тот день они втроем обнявшись стояли у наковальни, на которой еще недавно рождалось смертоносное оружие, и рыдали от горя и страха.
Вот и сейчас на глаза Эйлит вновь навернулись слезы. Отложив веретено в сторону, она вытерла мокрые щеки платком. Дней через десять после поражения англичан под Гастингсом ей пришлось рассказать обо всем Голдвину. Тогда на его исхудавшем посеревшем лице появилось выражение отчаяния, глаза помутнели. Эйлит долго и громко рыдала, сидя у постели мужа. С того времени всеми овладели страх и неуверенность в будущем. Ходили слухи, что сыновья Гарольда и Эдит Лебединой Шеи хотели отомстить за отца. Находились те, что прочили трон и корону Эдгару Атерлингу, выходцу из старого королевского дома в западной Англии. Говорили, что он уже собирает армию и готовится выступить против норманнского герцога. Но сегодня на рассвете все узнали, что вражеская армия, разрушая деревни и села, подошла совсем близко к Лондону. Молва гласила, что Эдгар Атерлинг, мерсийские графы.
Эдвин и Моркар, а также архиепископ Альфред выехали навстречу Вильгельму, чтобы поприветствовать завоевателя и предложить ему корону Англии. Но никто не знал, правда ли это. Чтобы выяснить все, Голдвин и отправлялся в город.
Еще до вторжения Фелиция рассказывала, что герцог Вильгельм суровый человек и ему трудно угодить. По ее словам, от своих подданных он требовал беспрекословного повиновения и жестоко наказывал всякого, кто набирался храбрости перечить ему. Погибал любой, кто вставал на его пути.
– Но к тем, кто повинуется ему, он справедлив, – многозначительно подытожила тогда Фелиция. – Оберт рассказывал, что герцог приказал казнить одного из своих воинов за то, что тот после заключения мира ограбил чей-то дом. Так же сурово он наказывал и насильников. Вильгельм всегда держит данное слово и требует того же от других.
Они разговаривали с Фелицией, когда Голдвин еще находился на севере. С того дня Эйлит больше не виделась с подругой. После возвращения мужа с войны у нее не было ни времени, ни желания ездить в Сент-Этельбург. О Фелиции она вспомнила только сейчас. У нее тоже близился срок родов. Интересно, что она почувствовала, о чем подумала, узнав о победе норманнов?
Эйлит намотала кусок нитки на веретено и с ожесточением принялась за работу. В голову ей пришла неожиданная мысль. Оберт де Реми – преданный подданный и доверенное лицо герцога! Герцога, который, судя по всему, скоро станет новым королем Англии. Пожалуй, стоит позабыть о ненависти и обидах и возобновить дружеские отношения с Фелицией. По воле Господа Бога Фелиция от рождения норманнка, а она, Эйлит, англичанка, и здесь уже ничего не изменить. Как бы то ни было, им обеим лучше держаться друг за друга.
Приняв важное решение, Эйлит повеселела и приободрилась. Отложив рукоделие, она встала, чтобы приказать Сигрид подкинуть в огонь дров. Но странное, непривычное ощущение в нижней части живота не позволило ей открыть рот. В следующую секунду из недр ее тела хлынула и потекла вниз по ногам горячая влага. На мгновение Эйлит оцепенела от ужаса, решив, что произошло нечто непоправимое, но, собравшись с мыслями, вспомнила слова госпожи Гульды: «…Ребенок во чреве матери находится внутри пузыря с водой, а накануне родов пузырь лопается, и тогда воды выходят наружу. Здесь нечего бояться, милая».
И дрова и огонь были мгновенно позабыты. Сигрид сломя голову побежала за Гульдой, а Ульфхильда помогла хозяйке подняться по лестнице в спальню.
– Мальчик, госпожа Эйлит! У вас с господином Голдвином родился сын.
Гульда положила попискивающий комочек на живот Эйлит. Ребенок, все еще испачканный кровью и слизью, слабо шевелил руками и головой. Темноволосый и темноглазый, он с удивлением смотрел на окружающий мир и выглядел таким крошечным и хрупким, что Эйлит испугалась. Она никак не решалась дотронуться до сына. Тем временем Гульда перерезала пульсирующую пуповину и перевязала ее куском нитки. Затем взяла из рук дрожащей от волнения Сигрид льняное полотенце и завернула в него младенца.
– Все прошло прекрасно, госпожа Эйлит. – Гульда одобрительно кивнула головой. – Вы разрешились от бремени очень быстро: еще только полдень. Малыш некрупный и, судя по всему, не нанес вам внутренних повреждений. – Она протянула Эйлит ребенка. – А теперь познакомьтесь друг с другом, пока я осмотрю вас.
Эйлит робко взяла сына на руки, чувствуя, как трепещет под полотенцем его тельце. Личико новорожденного сморщилось, и он жалобно захныкал. Все произошло так быстро, что во время родов Эйлит почти не испытывала боли, разве что некоторое неудобство. В памяти тотчас всплыли слова Фелиции: «Ты крепкая, как каменный сарай. Стоит тебе только распахнуть двери, как ребенок сам выскочит наружу». Эйлит слабо улыбнулась, затем по ее щекам заструились слезы.
– Ну, не глупите. Совсем как девчонка, – с укоризной заметила Гульда. – Нет причины для слез. Лучше приложите-ка ребеночка к груди и покормите… Да поблагодарите Бога.
Шмыгнув носом, Эйлит прижала сына к груди. Причмокивая, мальчик беспокойно покрутил головой, нашел сосок, но, сделав два маленьких глоточка, отвернулся от груди и захныкал.
– Он не голоден? – обеспокоенно спросила Эйлит.
– С новорожденными такое иногда случается, – успокоила Гульда. – Он, видимо, выскочил на белый свет так быстро, что еще не успел привыкнуть к нему. А, вот и послед. Ну-ка, госпожа, поднатужься, когда я скажу.
Затем ребенка выкупали и по древней традиции смазали десны медом и солью Гульда запеленала малыша и положила его на кровать рядом с матерью. Она не поделилась с Эйлит своими опасениями. Ребенок родился слишком маленьким, словно отлежал в утробе не положенные девять, а самое большее шесть месяцев. Конечности имели странный синюшный оттенок, а остальное тело было болезненно-бледным. Когда мать снова попыталась покормить малыша, у него появился аппетит, но, увы, не хватило сил, чтобы сосать молоко.
– Как вы собираетесь назвать его? – поинтересовалась Гульда, полагая, что чем скорее ребенка окрестят, тем лучше.
– Голдвин хочет назвать его Гарольдом. Но мне кажется, что это имя никому не приносит удачи. – Эйлит вздохнула. – Может, Эдуард? Хорошее английское имя. Кроме того, его почитают и норманны.
Пренебрежительно фыркнув, Гульда скрестила руки на груди, всем своим видом выражая неодобрение.
– Если бы покойному королю Эдуарду не было так по душе все норманнское, наш государь Гарольд не погиб бы.
Эйлит прикусила губу.
– Гульда, я хорошо знаю, как ты относишься к норманнам. Бог свидетель, их тщеславный герцог принес нашей земле много горя и страданий. И все же я прошу тебя об одном одолжении. – Гульда удивленно подняла брови. Эйлит, с трудом сохраняя самообладание, выпалила: – Отнеси, пожалуйста, записку Фелиции де Реми в сент-этельбургский монастырь. Передай ей привет и сообщи о том, что я благополучно разрешилась сыном.
Глаза повивальной бабки потемнели.
– Даже не знаю, что и сказать.
– Пожалуйста, это очень важно для меня. Возможно, в ближайшие месяцы нам понадобится ее поддержка. Поэтому мне хочется напомнить ей о наших добрых отношениях. Я обещала дать ей знать, когда родится ребенок. И она обещала мне то же самое.
– Воля ваша, госпожа, – неуверенно сказала Гульда. Судя по всему, доводы Эйлит не произвели на нее никакого впечатления. – Но вам придется подождать, пока у меня не появится срочное дело в городе. Я и не подумаю плестись в такую даль только ради этой норманнки. Эйлит осталась довольна и этим.
Удрученный и подавленный, Голдвин вернулся домой на закате. Его лицо осунулось от усталости, а в глазах горели мрачные огоньки… Когда он тяжело опустился на скамью, Эйлит протянула ему новорожденного сына. Голдвин осторожно взял спящего ребенка на руки и внимательно посмотрел на его крохотное сморщенное личико.
– Да поможет нам Бог, Эйли. Честно говоря, никогда в жизни не видел такого маленького человечка, – удивленно пробормотал он.
– Гульда сказала, что он быстро вырастет, – с обидой в голосе ответила Эйлит. Затем, улыбнувшись, добавила: – У малыша такие же темные глаза и волосы, как у тебя. И все мужские достоинства на месте. Из него вырастет настоящий мужчина.
Расчувствовавшись, Голдвин неуклюже поцеловал жену. В его глазах заблестели слезы.
– Подумать только, это мой сын, – прокашлявшись, произнес он. – Нам нужно подумать, как жить дальше. – Он вернул ребенка Эйлит, встал со скамьи и пересел на стул, стоящий у окна. Ульфхильда поспешила к хозяину, чтобы снять с него ботинки – рана не позволяла ему наклоняться. Сигрид принесла эль и хлеб.
– Что говорят в городе? – поинтересовалась.
Эйлит, когда Голдвин, сначала неохотно, но потом с все большим аппетитом взялся за еду.
– Герцогу Вильгельму предложили корону Англии и завтра-послезавтра Лондон официально сдастся на милость победителя. Армия Гарольда разбита, а новую собирать некому: лучшие воины погибли…
– Значит, норманнская армия войдет в Лондон? – настороженно уточнила Эйлит.
Голдвин, энергично работая челюстями, кивнул головой.
– Сопротивляться бессмысленно. К тому же все в один голос утверждают, что норманнский герцог – человек чести. В случае добровольной сдачи он обещает снисхождение. – Голдвин вперил взгляд в спящего на руках матери младенца. – По крайней мере, теперь мы знаем, чего ждать. – В его голосе явно угадывалось облегчение. – Неопределенность страшнее всего.
Спустя два дня норманны победным маршем вступили в Лондон.
Разлученные войной, супруги де Реми благополучно встретились в сент-этельбургском монастыре. Обвив руками шею Оберта, Фелиция приветствовала его потоками слез и страстными поцелуями.
– О, Оберт! Я боялась, что больше никогда тебя не увижу, – рыдала она. – Каждый день без тебя был настоящей пыткой.
– Я знаю, знаю, – ласково шептал Оберт, поглаживая жену по спине. – Вдали от тебя на мою долю выпали те же муки. Мое сердце рвалось к тебе.
– Подарок, каким ты меня наградил, напоминал о своем папаше ежечасно, – фыркнула Фелиция, положив руку на свой выпирающий как шар живот. – Сначала у меня чуть не случился выкидыш, а теперь наше дитя никак не хочет выходить из меня.
Оберт с улыбкой погладил ее живот и, ощутив под ладонью мощные толчки, просиял.
– Два дня тому назад Эйлит родила сына, – сообщила Фелиция. – Сегодня утром мне принесла эту новость повивальная бабка. У-у, старая ворчливая карга! – Она помолчала. – Как бы я хотела оказаться на месте Эйлит! Чтобы все уже было позади. – В глазах Фелиции мелькнули огоньки страха, но она постаралась побыстрее погасить их. – Голдвина серьезно ранили в битве с норвежцами, а Эйлит потеряла обоих братьев при Гастингсе. Я не видела ее почти три месяца.
– Я сделаю все возможное, чтобы их не тронули люди герцога, – пообещал Оберт, в раздумьях потирая щеку, а затем добавил: – Не думаю, что Голдвин и Эйлит обрадуются, увидев меня, но приложу все силы, чтобы восстановить с ними добрые отношения.
– Буду рада, если у тебя это получится. – Фелиция бросила на мужа изучающий взгляд. – Знаешь, я пока не хочу возвращаться домой. Пусть сын родится здесь. Монахини знают толк в женских делах.
– Конечно, конечно. Правда, в нашем доме разместились рыцари. Их набилось туда так много, что дом того и гляди лопнет по швам. Они собираются оставаться там, по крайней мере, еще несколько недель. Кстати, с ними Рольф де Бриз. Ты его помнишь?
Фелиция от души рассмеялась.
– Разве женщина сможет забыть Рольфа? Я никогда не встречала второго такого красивого и опасного кавалера.
– Благодари Господа, что у тебя такой доверчивый и не ревнивый муж, – усмехнулся Оберт. – Рольф намерен заняться разведением лошадей в Англии и на некоторое время задержится в Лондоне. В награду за храбрость Вильгельм пообещал ему земли одного погибшего тана [4]4
Тан – дворянский титул в древней Шотландии.
[Закрыть]на южном побережье. Но они достанутся Рольфу только после того, как герцога объявят полноправным королем. Под Гастингсом нашего друга чуть не прирезал мародер, но сейчас он быстро поправляется.
– Ты тоже принимал участие в сражении? Увидев, как помрачнело лицо Оберта, Фелиция поняла, что совершила ошибку.
– Нет, я наблюдал за битвой с Гельхем-Хилла, где располагался обоз армии. И до последнего дня своей жизни не смогу забыть увиденное. Там полегло много достойных людей. Я видел, как стена из английских щитов теснила нашу кавалерию, а спустя несколько часов отступала и рушилась под ее натиском. – Оберт побледнел и прикрыл глаза рукой. – Когда мы покидали Гастингс, на поле сражения лежали горы трупов, и мародеры еле ползали среди них, раздувшись от тяжести награбленного. Огромные стаи воронья кормились на поле с раннего утра до позднего вечера. Даже герцогу Вильгельму стало не по себе, когда он увидел такое количество трупов.
У Фелиции закружилась голова, к горлу подступила тошнота, лицо побледнело.
– Оберт, довольно.
Очнувшись от мрачных размышлений, Оберт обеспокоенно посмотрел на нее.
– Больше ни слова не скажу об этом, – пообещал он и осторожно усадил жену на убогую кровать. – Клянусь. Ответь-ка мне лучше, как ты себя чувствуешь?
Фелиция слабо кивнула головой. Шальная мысль о том, что Оберта могли убить, чуть не лишила ее сознания. Оберт взял жену за руку и с нежной улыбкой поинтересовался:
– Ты уже придумала имя нашему наследнику, пока ждала меня?
