Текст книги "Вторая жена (ЛП)"
Автор книги: Элизабет Бушан
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 18 страниц)
В трудную минуту Натан обратился к Роуз не потому, что хотел бы обсудить планы на будущее и варианты решения проблем. Это он сделал бы со мной, и я дала бы ему лучший совет. Нет, Натан обратился к Роуз, потому что ему нужны были ее спокойствие, уверенность, долгие годы доверия, ее доброта и мягкость в минуту его душевного смятения.
За моей спиной Роуз вошла в комнату и закрыла окно. Она контролировала себя и говорила спокойно.
– Я открыла его, чтобы его душа могла улететь. Я думаю… Я считаю, это правильный обычай.
Она опустила запор на место, и я почувствовала непреодолимое желание засмеяться. Роуз задернула занавеску – густо расшитая бязь, видимо, дорогая – и я представила, как душа Натана продирается сквозь нее, устремляясь куда-то вверх и в темноту.
– Когда придут агенты, нам нужно будет принять некоторые решения. – Роуз заметно нервничала, потому что истекали последние тихие минуты, и скоро здесь появятся официальные лица. – Потом я поговорю с Сэмом и Поппи. – она повернулась ко мне, словно обращаясь за помощью в решении ужасной задачи, и я испытала страх, что меня ожидает то же самое. – Я боюсь, они будут опустошены.
– Какие решения?
– Мы должны прийти к единому решению. Мы должны попытаться понять, чего хотел бы он. И Поппи с Сэмом.
– Роуз, это будут мои решения.
Она покачала головой, и одна прядь волос повисла вдоль ее щеки.
– Так не может быть, Минти. Мы все участвуем в этом. Мы его семья.
– А я его вдова.
– Как ты скажешь Феликсу и Лукасу? Понадобится ли тебе помощь? – сейчас Роуз говорила как когда-то давно в офисе, когда ей звонили Поппи или Сэм. Она была преувеличенно спокойной. Раньше мне это казалось глупым и лицемерным, но после рождения близнецов я поняла, насколько это эффективное средство для предотвращения паники.
– Нет. – мой отказ от ее помощи был мгновенным. Я не хотела, чтобы добрая, мягкая Роуз украла моих детей.
Я взглянула на часы. Невероятно, но я была у Роуз всего три четверти часа. Интересно, кто еще знал и, может быть, эту минуту уже заказывал цветы: «Искренне соболезнуем утрате….». Я подумала, а что, если часы остановятся. Кто станет проливать искренние слезы, а кто нет? Я подумала, был ли Натан хоть чуть-чуть готов, думал ли он о смерти вообще? Или он избегал этих мыслей?
– Почему бы нам не посидеть с ним? – предложила Роуз. – Скоро здесь его не будет.
Я села на стул ближе к телу. Натан казался совсем отчужденным. Скоро он начнет коченеть.
– У ваших детей в их детстве был отец. – я не могла смириться с этой жестокой несправедливостью. – А у моих не будет.
Роуз села на диван, она смотрела мне в глаза.
– Да, Минти, это так.
Через несколько секунд Роуз начала говорить о временах, когда она была женой Натана. Каждый год они ездили в Прияк в Корнуолле, всегда в один и тот же коттедж. Она описывала шлепки волн под днищем лодки, шипение пены на воде, маслянистый запах и вкус скумбрии.
– Лучше всего я помню дождь. Иногда сильный и резкий с западным ветром. Иногда мягкий и ласковый, пропитывающий одежду насквозь. Как бы тщательно мы ни паковали удочки для сардин, на следующий год они всегда были покрыты плесенью, когда мы доставали их из шкафа. Натан был нетерпелив и требовал, чтобы мы купили новые, но я всегда говорила «нет». Моим делом стало чистить их и приводить в порядок. Это почему-то ужасно смешило Натана. Сначала мне было трудно, но потом я приспособилась. Я заранее готовила еду для первого вечера и купила обогреватель, чтобы нам не было холодно. Через пару дней ему словно становилось легче дышать. Он даже спал по-другому. Тише. Когда он брал книгу, которую я ему привозила, я понимала, что для него начинается лучшее время отпуска. Это было своего рода исцеление после годового стресса. Я не думаю, что мы прожили бы так долго без Корнуолла.
– Я никогда не отпускала его в Корнуолл, – сказала я. – Какой смысл? Это было ваше прошлое. Я думала, что для него неплохо будет увидеть что-то новое. Я думала, чудесно будет побыть под греческим или итальянским солнцем, но он никогда не любил жару. Ты это знала. И мальчики были еще слишком маленькие. От жары они становились капризными и непослушными.
– Но я тоже уставала, очень уставала, – сказала Роуз, – пока дети не стали старше. Просто я не понимала, я думала, что это в порядке вещей, пока я не начала чувствовать себя лучше. Намного лучше. Но к тому времени стало слишком поздно, и Натан уже смотрел в другую сторону.
Приехал доктор и осмотрел Натана.
– Это очень похоже на сердечный приступ, – сказал он нам, заполняя свои документы. – Вскрытие это подтвердит. – он был очень занятой человек, перегруженный делами, и пробыл недолго.
Потом приехали люди из похоронного бюро, трое здоровенных мужчин, и в квартире стало тесно. Роуз взяла руку Натана, поцеловала его в щеку и сделала шаг назад.
– Пожалуйста, я могу попрощаться с ним наедине? – спросила я. Роуз и мужчины вышли прочь, оставив меня с моим мужем. – Мне так жаль, – прошептала я, наклонилась и поправила галстук, потом одернула его пиджак. Так, как он любил. – Мне очень жаль.
Мне казалось, его плоть таяла под моими губами, когда я поцеловала его на прощание. Я вернулась на кухню, где мы с Роуз еще раз подкрепились бренди.
Наконец раздался стук в дверь, и один из агентов, пожилой человек, представившийся Китом, обратился к Роуз с несколькими вопросами. Было ясно, что он считает вдовой именно ее.
– Извините, – вмешалась я, – в настоящее время я миссис Ллойд. Взгляд Кита обратился ко мне. Он был немного смущен, но не слишком.
– Я жду ваших указаний, миссис Ллойд. Тело вашего мужа придется передать в морг для вскрытия, но потом мы сможем обсудить детали.
Я ненадолго задумалась.
– Насчет места похорон? Думаю устроить их в церкви рядом с нами. Узнаю, кто там викарий.
– О, нет, – сказала Роуз. – Натан хотел быть похороненным в Алтрингхэме, Минти. Рядом с родителями.
– Алтрингхэм? Но это очень далеко, – воскликнула я.
Кит деликатно обошел этот вопрос.
– Возможно, это будет указано в его завещании. Этот вопрос всегда занимает некоторое время. Мы будем на связи.
Роуз начала складывать кухонное полотенце, сначала в одну сторону, потом в другую. Наконец, она положила его на стол.
– Конечно.
Они ушли, забрав Натана. Входная дверь закрылась, оставив нас в ледяном молчании.
Я попыталась растопить его:
– Я его жена, Роуз.
Роуз вздохнула:
– Я тоже. – она пожала плечами. – В некотором роде. Это поддерживает меня, как ни странно.
– Ради Бога…
– Это уже не имеет значения. Слушай, Минти… послушай меня. мы не можем закопать его там, где его никто не знает. Мы не можем оставить его там, где он будет совсем один.
Я ненавидела себя за слабость, которая дала Роуз право вмешиваться.
– Я сама буду решать, где хоронить Натана, Роуз.
Она повернулась.
– Иди, Минти. – она подтолкнула меня из кухни в коридор. – Я отвезу тебя домой на такси. Потом я должна, я хочу увидеть своих детей. – она повернула ко мне измученное лицо. Я должна их видеть.
У двери Роуз схватила портфель и сунула его мне в руки.
– Это его. Ты должна его забрать.
Глава 12
Я никогда не боялась темноты. Я посвящала это время горячим страстным играм. В темноте можно было строить планы, мечтать, чувствуя рядом теплое сонное тело, и радоваться его красоте или своей власти над ним или размышлять, за что я его ненавижу.
Но я пошла спать этим вечером, испытывая страх. По всему дому были разбросаны подсказки о том, когда я пришла и чем занималась, но я ничего не помнила. Гора носков, штанов рубашек возвышалась в бельевой корзине Натана. Мой халат в ванной был влажным. Мои туфли были убраны в шкаф в спальне. Посудомоечная машина была готова к выгрузке. Полупустая банка тунца, оставшаяся после ужина мальчиков, была втиснута между сыром и беконом в холодильнике.
Мы с Евой разговаривали шепотом, пока мальчики резвились наверху.
– Это так ужасно, Минти. – она то краснела, то бледнела и постоянно подносила руку ко рту. – Бедный, бедный Натан. – она дважды сотворила крестное знамение, и я подавила истерическое желание зашипеть: «Это ему уже не поможет».
– Ева, мы ничего не будем говорить мальчикам до завтра… после школы. – она бросила на меня скептический взгляд, и я собрала все силы, чтобы убедить ее. – Мне так будет легче. Мне нужно время, чтобы сделать кое-что, прежде, чем я смогу полностью посвятить себя им. Я постараюсь принять меры…
– О'кей.
Я знала, что должна что-то сделать, но что? Были какие-то процедуры, не знаю какие. И были вопросы, требующие ответа. Я позвонила Тео, юристу Натана, и вынуждена была несколько раз повторить, что Натан умер, потому что даже супер-профессиональный Тео не мог в это поверить.
– Ты поможешь мне? – умоляла я его. Я вдруг испугалась, что «Вистемакс» не выплатит выходное пособие Натана.
– Не волнуйтесь, – Тео отвечал бодро и уверенно. Он щелкнул языком. – Вы слышите? – этот звук отозвался во мне зубной болью. – Они заплатят.
Я позвонила, чтобы сказать Барри.
– Это так ужасно. – его голос был полон искренней заботы. – Ужасно. Не вздумай приходить в офис. Мы разберемся. Я скажу Крису.
Крис будет воровать мои идеи. Но так и быть.
Я уже позабыла о Крисе Шарпе, когда позвонила Пейдж. Тот же набор слов, передаваемых по телефону – этот неприкосновенный запас, к которому мы обращаемся в самые черные и безнадежные минуты.
– Так ужасно, – Пейдж немного заикалась. – Ужасно, Минти. Та сама справишься? Мне так жаль, я ничем не могу тебе сейчас помочь. Линда может зайти и забрать мальчиков.
– Я им пока ничего не сказала. Жду подходящего момента.
Пейдж не хотела и не могла этого понять.
– Разве они не догадываются, что что-то случилось?
– Я хорошо притворяюсь.
Последовала недолгая тишина.
– Тебе виднее.
Между этими разговорами я постаралась составить список. Но это оказалось выше моих сил. Я боролась со словами «завещание», «регистрация смерти», «объявление в газете», но они никак не хотели выстраиваться в порядке значимости.
– Мама, – Лукас вбежал в дом и бросился ко мне. – Мама, почитай мне сказку. – он весь светился здоровьем, такой оживленный и веселый, что любой режиссер детских передач ухватился бы за него.
Теплая рука скользнула мне в ладонь:
– Привет, мамочка. – это был Феликс. – Ты такая печальная. Тебе грустно, мама?
Я наклонилась и схватила их в объятия. Их маленькие твердые головы уперлись мне в грудь. Теперь я полностью отвечала за них.
* * *
Натан был со мной всю эту кошмарную ночь. Мы были в гостиной, на полукруглом столе у окна тикали часы, и мы спорили о них. Натан считал, что им лучше стоять на каминной полке. «Пожалуйста, я так хочу, Минти.» Я посмотрела на карточки с образцами краски и услышала свой голос: «Как ты думаешь, бежевая подойдет сюда?». «Бежевая, – парировал он, – похожа на компост».
Натан в саду в старых вельветовых брюках, любимой синей рубашке, в Веллингтонах копает землю под сиренью. Я у доски изо всех сил пытаюсь разгладить его рубашку, но она снова и снова оказывается мятой. Натан воткнул вилы в землю и извлек из-под куста сверток в белой шерстяной шали. «Это мое тайное горе, Минти». Я ясно слышала, как он произнес это в моем тревожном беспамятстве.
В спальне было душно, меня бросало то в пот, то в дрожь, вероятно, от сегодняшнего стресса. Могла ли я сделать для него что-то еще? Да, могла. Был ли Натан так несчастен? Да, был… Я бросилась наверх в спальню для гостей. Кровать не была застелена, но я скользнула на голый матрас, натянула на себя пуховое одеяло и уставилась в темноту. Я не могла разглядеть картину надо мной, но внутренним взором я видела эти розы. Я подсчитывала их размер и расположение на полотне. Я исследовала каждую тень и оттенок, я перечисляла их по пальцам: белый мел, взбитые сливки, слабый чай, красно-коричневый у основания лепестков, разбросанных вокруг вазы. Когда мне показалось, что я больше не вынесу, я поднялась, протянула руку и повернула картину к стене.
Чуть позже, не знаю когда, я оказалась в кабинете Натана. Я выдвинула ящик его стола и рассматривала папки, аккуратно помеченные черными чернилами. «Страхование» – оранжевая папка. «Адвокат» – красная. «Дом» – синяя. «Здоровье» – желтая.
Почему он выбрал желтый цвет для здоровья? Это было неправильно. Желтая лихорадка, малярия, желтуха… Я открыла ее и стала просматривать документы снизу вверх. Были различные письма от врачей с Харли-стрит. Тест от окулиста, анализы крови. Все в пределах нормы, ничего, угрожающего здоровью. Верхнее письмо в стопке было совсем иным. В нем говорилось: «Уважаемый г-н Ллойд, как мы договаривались на предыдущей консультации, я связался с моим коллегой г-ном Оксфордом из Лондонского кардиологического госпиталя. Я описал ему Вашу ситуацию – кровяное давление, шумы и пр. – и он будет готов начать обследование. Если Вы обратитесь к нему напрямую…»
Письмо было отправлено шесть месяцев назад. Я перечитала вежливые фразы. За мягким словом «ситуация» угадывался профессиональный намек на серьезность положения. У Натана, считал консультант, был типичный набор симптомов, и он должен был сообщить об этом.
Натан ничего не сделал. Я со злостью скомкала письмо. Почему? Почему Натан ничего не сказал мне? Это было бы так легко урегулировать. Мы могли бы пойти на обследование вместе. Я бы сидела тихо, как мышь, читая «Кантри лайф» или мятый с загнутыми уголками «Хелло» в приемной, в то время, как пути и ответвления артерий от его сердца исследовались на экране в кабинете. Я бы взяла его за руку, прежде, чем выслушать заключения врачей.
Он только должен был сказать: «У меня проблемы с сердцем», и я начала бы действовать. Один день был бы полностью посвящен спискам: снижение уровня холестерина, зеленые овощи, витамины, велотренажер. И я бы составила идеальное расписание. Упражнения: 7.00-7.30. Завтрак: 7.45-…
Это страшное молчание Натана напоминало, сколь о многом мы умалчивали в нашей жизни. Я не могла утешить его. Я не погладила его по щеке. Мы не ожидали стоически вместе в приемной врача.
Поэтому телефон не зазвонил сегодня утром, и я не взяла трубку, чтобы услышать, как он скажет: «Минти, я должен кое-что тебе сказать. Это будет шоком». Теперь он никогда не услышит мой ответ: «„Вистемакс“ об этом пожалеет. Ты звонил адвокату? Натан, это не личное, ты же знаешь…». И он никогда не услышит от меня: «Натан, держись. Я еду к тебе. Мы все обсудим вместе».
Натан предпочел перенести свое страдание молча, а затем разыскал Роуз. И теперь Натана нет. Я упала на колени перед столом, положив руки на ящик, ибо ящик содержал факты – неопровержимые факты, которые я так любила – жизни Натана. Я склонила голову и наконец заплакала. Было 3.30 утра в первый день моего вдовства.
* * *
В девять на следующее утро я сидела за столом Натана в кабинете. Мальчики были в школе, Ева пылесосила соседнюю комнату. Зазвонил телефон.
– Я не знаю, что сказать…
– Ты не должен ничего говорить, Роджер.
– Я полагаю, это было сердце?
Я положила трубку. Он почти сразу перезвонил.
– Если мы можем что-то сделать, это будет сделано, – сказал Роджер. – Пожалуйста, дай нам знать, когда похороны. Минти, я признаю, что это самая трагическая, невыносимая ситуация…
Был ли это подходящий момент, чтобы упрекнуть Роджера в увольнении Натана? Должна ли я была сказать, что оно почти наверняка привело Натана к смерти?
– Я понимаю, что ты испытываешь довольно сложные чувства.
– Нет, Роджер. Не сложные. Очень простые чувства.
– Мы поступили так, как будет лучше для «Вистемакс».
– Питер Шейкер будет лучше? В самом деле?
Мне больше нечего было добавить. Роджер был бизнесменом, я была вдовой, и я могла распространяться сколько угодно, но ни в чем бы его не убедила. Я снова прекратила разговор и положила телефонную трубку. Я не могла простить. Не сейчас. Быть может, никогда.
Звук пылесоса сверлил голову. Я крикнула:
– Ева, прекрати.
Она появилась из гостиной.
– Нам надо навести порядок в доме, Минти. Люди придут.
А придут ли они?
– Ты плохо выглядишь, я сделаю тебе чашку чая.
Я сидела за столом Натана, держа чашку, и с интересом думала, как долго мои пальцы смогут терпеть боль. Это было проще, чем причинить боль Лукасу и Феликсу. Я сосредоточилась на ощущениях в кончиках пальцев., подбирая слова. «Папа уехал в далекое путешествие и больше не вернется…». Подойдет ли это или… «Папа смотрит на вас с небес, но не может быть рядом…».
В дверь позвонили, и Ева чем-то загремела в гостиной. Это была миссис Остин, раздражительная миссис Остин: – Ева, мы только что услышали. Вот мои помидоры. Мои соболезнования.
Через десять минут в дверь снова звонили. Теперь это была Кейт Уинсом, живущая через дорогу:
– Это так ужасно, – я слышала, как она это сказала, и поежилась. – Я еду в супермаркет. Вам надо что-то купить? Скажи Минти, я буду на связи. К сожалению, мне надо бежать домой. Дети…
В десятый раз я попыталась составить список. В дверь – я уже ненавидела дверной звонок – снова звонили, и я прижала пальцы к лицу. Я почувствовала легкое прикосновение к своим волосам. Гизелла сказала:
– Я приехала, как только смогла.
Я подняла голову:
– Ты знала, что собирается сделать Роджер, но не сказала мне?
– Ты ожидала, что я это сделаю? А ты сделала бы на моем месте? Но я хотела намекнуть тебе в обед. Ее пальцы скользнули на мое запястье, она проверила пульс. – Ты спала? И когда в последний раз ты ела?
Мои волосы казались тяжелыми и горячими, я откинула их назад.
– Чашку чая. Не знаю, Гизелла.
Она наклонились вперед и проговорила с настойчивостью, которой я от нее никогда не слышала:
– Тебе понадобятся все твои силы, Минти. Тебе придется думать о детях. Я сделаю тебе чай и какой-нибудь тост.
Она отвела меня в гостиную и усадила на диван.
– Ты посидишь здесь, пока я не вернусь.
Утренний свет, потоком лившийся в комнату, был настолько ярким, что у меня заболели глаза. Я выглянула во французское окно. Сирень разворачивала свои первые бутоны, а в соседнем садике на пригретом солнцем бугорке магнолия раскрывала фарфоровые чашечки цветов.
– Как жестока весна, – сказала я.
– Да. – Гизелла вернулась с подносом. Она поставила его на журнальный столик, достала из сумочки свой мобильный телефон и выключила его.
– Боже мой, – сказала я. – Неужели все так серьезно?
Солнечные квадраты лежали на ковре, который с годами приобрел более светлый оттенок. Я снова услышала голос Натана: «Нет, мы не можем позволить себе новый ковер».
– Минти, – Гизелла взяла тост с тающим маслом и мармеладом, – Поешь.
– Я никогда не ем масла, Гизелла. Талия.
– Не думай о ней сегодня.
Я взяла у нее тост и стала жевать. Вкус мармелада не был неприятным, и чай был горячим и крепким.
Гизелла пила из второй кружки:
– Ужасный чай. Что за марка?
– Обычный чай. Не знаю.
– Лапсанг лучше.
Вычеркнуть в списке еженедельных покупок «Обычный чай» и заменить его на «Лапсанг». С точки зрения Гизеллы, она была спокойна и мудра, как Будда. Она была полна жизни и устремлена к своим целям, в то время как мои за прошедшую ночь истаяли и сжались до размеров фигурок на обивке дивана.
– Минти. Насчет Роуз.
Эта информация была золотой жилой для любителей потрещать языками. «Вы знаете, где он умер? У первой жены». Маловероятно, что это осталось тайной.
– Роджер говорил с Роуз. Он позвонил ей после того, как поговорил с тобой. Он встретится с ней во второй половине дня.
– Он не приедет сюда?
– Я же здесь. – она потянулась и поставила чашку на поднос. – Ты знаешь, как бы Роджер ни хотел, он не сможет поднять Натана из мертвых.
– Нет. – это было лишним, потому что сейчас Натан не казался мне мертвым. Он был здесь в гостиной, я чувствовала это всем телом.
Гизелла продолжала:
– Позволь мне сказать. Не отказывайся от помощи Роджера. Она вам понадобится.
Второй тост лежал на тарелке криво. Я его поправила. Натан был надежным. Он был тем человеком, который никогда не покинет в беде. Но нас было слишком много для него одного. Оставил Роуз. Женился на мне. «Вистемакс». Он не мог идти по такой скользкой почве. Его тело протестовало. «Я смотрю в зеркало, и не знаю, кто оттуда смотрит на меня». Могла ли я понять смысл этих слов?
Гизелла была в одной из своих ослепительно белых блузок с рукавом три четверти, слегка натягивавшиеся на груди. Это был изысканный французский вырез. Нить крупного жемчуга обвивала его шею. Соответствующие серьги поблескивали в ушах. Она сидела, наклонившись вперед на стуле, воплощенное сочувствие и жалость.
– Я понимаю, что ты сейчас об этом не думаешь, – она вытащила из сумки записную книжку, что-то написала и вырвала листок. – Я мало что могу сделать для тебя, Минти, за исключением помощи в мелочах. Вот имя хорошего флориста. Просто скажи им, что ты хочешь для Натана, и они поймут.
Флорист?
– Спасибо, – мои губы дрожали. – Рассказал ли Роджер, каким Натан был вчера? – Гизелла убрала записную книжку в сумку. – Я хотела бы знать, что он говорил и как выглядел.
– Понимаю. – она, казалось, ожидала этого вопроса. – Роджер боялся этой встречи. Натан был ему другом, только не так, как ты думаешь, Минти. Ты не хуже меня знаешь его. Роджер сказал ему прямо. Сначала Натан почти ничего не говорил. – Гизелла остановилась и вздохнула. – Роджер сказал, что он подошел к окну и повернулся к нему спиной. Он сказал, что ему надо подумать одну или две минуты. Потом он пошел в атаку. Он сказал Роджеру, что это неправильное решение. Кроме того, «Вистемакс» не нужны дестабилизирующие факторы в данный момент.
Натан защищался. Те, кто его хорошо знал, легко читали признаки его состояния. Когда он сжимал губы, это было плохим признаком для оппонента. Если он засовывал руки глубоко в карманы брюк, значит, он разрабатывал стратегию.
– Я никогда не видела Роджера таким грустным и напуганным. В будущем… с ним может случиться тоже самое, – продолжала Гизелла. – Увольнение Натана тяжело ему далось.
– Гизелла, Натан потерял все.
– Не все. У нее была ты с мальчиками. Роджер считал, что он мог некоторое время побыть дома, чтобы посвятить больше времени детям.
Я смотрела на нее, пораженная:
– Роджер уволил Натана, потому что из Натана может получиться хорошая нянька?
Губы Гизеллы не дрогнули.
– Натан получил хорошее выходное пособие.
– Будем надеяться, что Роджер сохранит свое философское настроение, когда я выгоню его с похорон Натана.
С оттенком легкой паники Гизелла прошептала:
– Зачем? Не нужно этого делать, Минти.
– Роджер действительно считал, что Питер Шейкер будет лучше Натана?
Гизелла поправила манжету белоснежной рубашки.
– Стоит ли сейчас обсуждать это? Постарайся быть практичной.
– О, практичность… – сказала я. – Ее явно переоценивают.
Я встала и прошла к полукруглому столу. Я взяла часы и переставила их на каминную полку, как этого хотелось Натану.
Гизелла взяла сумку.
– Мне пора идти. Но помни, Роджер сделает все, что сможет. Я тоже сделаю все, что в моих силах. Если ты это примешь.
Я услышала крик:
– Почему Роджер это сделал?
Гизелла опустила сумку и посмотрела мне в глаза:
– Это было необходимо. Натан так же поступал с другими, вспомни об этом.
– Но это его убило.
– Нет, не это. Натан любил виски, он напряженно работал. Он был… очень занят жизнью семьи. Большой семьи. Все это вместе внесло свой вклад. Это сделало не увольнение. Натана убило его больное сердце.
В дверь продолжали звонить, но я отправила Еву встречать посетителей. Каждый раз она что-то приносила. Бутылка вина, с надписью «Соболезнуем» на этикетке. Брошюра «Последняя воля и завещание». Следы кофе на мягкой обложке, загнутые уголки страниц. В разделе 14.4.3 «Справедливый раздел между сторонами» кто-то яростно нацарапал на полях: «Это мне должно было так повезти».
– Кто ее принес, – спросила я у Евы, но она сказала, что не знает эту женщину.
«Последняя воля и завещание» лежали на кухонном столе передо мной. Я, как предполагал весь остальной мир, оплакивала Натана. Крис Шарп, вероятно, наслаждался хорошим днем. Вряд ли Питер Шейкер испытывал муки совести. Я почувствовала жалость к Кэролайн, которой придется делать выбор между лояльностью к мужу и ее собственными строгими понятиями о нравственности. Питер, вытолкнувших из кресла Натана, явно не вписывался в строгие рамки ее принципов.
Кто-то вошел в кухню.
– Мартин, – сказала я.
Он поставил закрытое фольгой блюдо на стол и наклонился, чтобы поцеловать меня в щеку.
– Я приехал, как только смог. И привез макароны с сыром.
Я постаралась найти вежливый ответ. Любой ответ.
– Лукас любит макароны с сыром.
Он сел рядом со мной и взял обе моих руки в свои.
– Пейдж попросила Линду приготовить их. – последовала пауза. – Это ужасно, Минти, но ты выдержишь. Я пришел сказать тебе это. Может казаться, что ты не сможешь, но ты выдержишь.
Его пожатие было прохладным и крепким, и я была благодарна ему за это.
– Поговори со мной, Мартин.
– Я для этого и пришел.
Макароны выглядели очень аппетитно с хрустящей корочкой сыра наверху.
– Я не знаю, что надо сделать в первую очередь.
Мартин отпустил мои руки и достал листок из нагрудного кармана.
– Я составил список, – сказал он. – Слепил его из того, что я помню, когда умерли мои родители. Всякие похоронные мероприятия.
– Список! – воскликнула я. – Ты писал список, когда у тебя самого столько дел?
– Но мы же друзья. – Мартин передал мне его. Это поможет тебе собраться с мыслями. Оттолкнуться от чего-то конкретного.
– Как Пейдж и малыш?
Он слегка нахмурился:
– Они в порядке. Только я не уверен, достаточно ли Пейдж отдыхает.
– По ночам тяжело?
– Я сейчас сплю в комнате для гостей.
Темнело, и надо было включить свет, но я не вставала. Мы с Мартином сидели на кухне, пока не сгустились сумерки, и я была благодарна, так благодарна ему за присутствие.
– Сегодня сказок не будет, – сказала я ребятам. – Я хочу поговорить с вами.
Они были свежевымытые, блестящие и смотрели на меня с надеждой.
– Это о папе?
Две пары глаз доверчиво смотрели на меня. Я похлопала ладонью по кровати Феликса.
– Залезайте и садитесь рядом со мной.
Феликс устроился справа от меня, а Лукас слева. Я обняла их и погладила по спине. Феликс изогнулся, скользнул вниз и принес «Голодную гусеницу». Он протянул книжку мне обеими руками. Я покачала головой:
– Не сегодня, Феликс. Папа… – я запнулась и замолчала. искала опору. То, что я должна сказать своим детям. То, что поможет им справиться с будущим горем.
– Папа… – Лукас хихикнул, – наш папа?
– Да, твой папа.
Феликс взял Бланки [16]16
Игрушка – герой м/ф «Отважный маленький тостер».
[Закрыть]и снова прижался ко мне: теплый, удивительно тяжелый для своего роста.
– Папа очень вас любил, – сказала я и прижала их к себе покрепче, – и он всегда будет с вами. Но я боюсь, что с ним что-то случилось… – Я поперхнулась, но изо всех сил старалась не останавливаться. – Он очень сильно заболел, его сердце не могло биться, и он умер. Он ушел от нас и больше не вернется.
Лукас разрыдался:
– Он обещал прийти на футбол.
Я испытала невыносимое чувство тяжести и поражения.
– Лукас, папа не сможет прийти на футбол. – я взяла его маленькую руку и погладила. – Он обязательно пришел бы, если бы мог.
– Куда он ушел? – Лукас уже захлебывался от рыданий.
– Он ушел на небо. Он, наверное, видит нас и думает о нас все время. Я буду заботиться о вас, и мы будем вместе. И мы будем думать о нем, правда, ребята?
Феликс вывернулся из моих объятий и подошел к окну.
– Непослушный папа, – сказал он сердито.
– Папа не шалил, – сказала я Феликсу. – Он ничего не мог поделать.
– Непослушный, озорной, – повторил Феликс. Потом он сказал, – Смотри, там Тигр сидит на улице.
– Вернись, Феликс.
Но он покачал головой и продолжал упрямо стоять у окна. Лукас вздохнул и посмотрел на меня.
– Значит, нам нужен новый папа, чтобы водить машину?
Феликс забрался в мою постель и разбудил меня.
– Мамочка, где папа?
Было шесть часов и я только забылась тяжелым сном, но его вопрос мгновенно заставил меня проснуться. С трудом шевеля губами я пробормотала:
– Ты помнишь, Феликс, мы говорили об этом вчера? Папа ушел туда, где ему хорошо и спокойно.
Голос у моего уха был тревожен и настойчив:
– Ты тоже уйдешь?
Я взяла его на руки и мы сплелись в один узел под пуховым одеялом.
– Нет, я не уйду.
– Обещаешь? – Феликс закинул на меня ногу и прижался головой к моей груди.
Лежа в этих невинных грустных объятиях, я представляла реку жизни, которая текла через меня в него. Он был Натаном, он был мной. Я никогда прежде не подыскивала слова так тщательно и заботливо:
– Я ни за что не уйду, Феликс. Я буду с вами обоими, чтобы заботиться о вас.
Руки Феликса ослабели:
– А непослушный папа ушел.
У Натана не было выбора. Он не хотел уходить. Любое из этих утверждений было верно. Тем не менее, даже ребенок мог понять, как безнадежно и неуверенно они звучали, и долгом матери было убедить своих детей, что они находятся в безопасности. Через некоторое время Феликс расслабился. Его тело отяжелело, а дыхание стало ровным. Я лежала, обхватив его руками и слушала умножающиеся звуки дня, понимая. что пора вставать и продолжать жить дальше.
Мы с мальчиками оделись вместе.
– Держу пари, я одену свои брюки раньше, чем вы оденете носки, – Я бросила им красную и синюю пары.
– Я быстрее, – крикнул Лукас, и потащил с себя пижаму. У него на спине шариковой ручкой был нарисован кот.
– Чем вы оба вчера занимались?
За завтраком я сказала:
– Если съедите всю кашу, получите на ужин мороженое и еще одну сказку перед сном.
Вот так, с помощью обещаний и игр мы прошли через утро и завтрак. Это было в обычае: игры, увертки, хитрости помогали нам прожить день. Потом Ева повела их в школу, а я убрала со стола и привела в порядок кухню. Я вдова, думала я, вытирая воду вокруг раковины.
Когда я пошла наверх, чтобы застелить постели, стукнула крышка почтового ящика на двери. Заслонка была поднята и чей-то глаз заглядывал в дом. Я узнала его и открыла дверь.
– У нас работает звонок, – сказала я наклонившейся Поппи.
– Минти, – Поппи быстро выпрямилась. – Я не была уверена, что мне надо приезжать, но меня прислала мама. Нам надо поговорить.
Одетая с головы до ног в черное, с красными больными глазами, она выглядела хрупкой и опустошенной. Жалость к ней с Сэмом, жалость к моим мальчикам, жалость к себе самой захлестнула меня.
– Я не знаю, что сказать, Поппи, кроме того, что мне очень жаль.
– Извини, – она пыталась подобрать слова. – Я не видела его на прошлой неделе, как обычно. Я отменила, потому что… ну, потому… что была занята. – она поморщилась. – Как жестока бывает судьба, или что там вместо нее…
– Да, это так.
Ричард припарковал свой автомобиль и присоединился к нам. Он был в офисном костюме. Он подошел и быстро обнял меня.
