Текст книги "Вторая жена (ЛП)"

Автор книги: Элизабет Бушан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 18 страниц)

Глава 10

Натан так никогда и не сказал, нашел ли он мою записку. Я тоже о ней не говорила.

Однажды между прочим я спросила:

– Ты уверен в своем положении в «Вистемаксе»?

Натан не был глупым или самоуверенным:

– Ты что-то знаешь?

Нерв дернулся у меня на щеке.

– Я ничего не знаю. Но это же джунгли, так что тебе надо быть начеку.

– Может, Гизелла что-то рассказала?

– Нет, но я не доверяю Роджеру.

– Я тоже хочу тебе кое-что сказать. – он положил руку мне на плечо и нажал большим пальцем на ключицу. – Будем надеяться, ничего не случится. Иначе… Ну, многое изменится. И деньги станут проблемой.

Его палец дернулся. Я представила, как Натан прокладывает себе путь сквозь дикие джунгли. Возможно, ему понадобится моя помощь. Я отдам ему все, что у меня есть.

– У Гизеллы есть любовник, Натан.

Натан замер.

– Почему ты мне это говоришь?

Я обещала не рассказывать, но, думаю, тебе нужно это знать. Может пригодиться. Ты мой муж, у нас общая жизнь, и я знаю, на чьей я стороне. Ее любовник хочет, чтобы Гизелла ушла к нему. Но я думаю, она это не сделает.

Натан убрал палец.

– Никто никогда не знает, на что он способен.

– Да, действительно, – сказала я.

Но что я на самом деле хотела сказать? «Хочешь ли ты снова встречаться с Роуз?».

Гизелла позвонила мне в офис:

– Какие у тебя планы?

Я рассказала, что уже две недели работаю по новому графику, все идет прекрасно, и она спросила, не хочу ли я с ней пообедать?

– Я знаю, что неудобно приглашать в последнюю минуту, – сказала она, – но есть, что обсудить.

Я написала «Танец? Цикл передач?» на полях статьи о балете в Харпер'с, и мы договорились, что она заберет меня в 12.45.

Она была на служебной машине Роджера от «Вистемакс» с его шофером. Внутри пахло освежителем воздуха с цветочным ароматом, который так контрастировал с запахами асфальта и бензина снаружи. Кожаная обивка салона, заглушавшая внешние звуки, создавала иллюзию изоляции и защищенности.

Моя голова еще была полна рабочих идей, и я не пыталась прогнать их.

– Что ты думаешь о телесериале, посвященном современным танцам. Сальса, танго… – я болтала, пока не заметила, что Гизелла не реагирует. – О чем ты хотела поговорить со мной?

– О некоторых важных вещах, – ответила она загадочно. – В том числе о «Вистемакс». Но давай сначала развлечемся.

– Как Роджер?

– Немного мрачен. Постоянные встречи и переговоры. Много разговоров о продаже «Дайджест» и запуске бесплатной газеты. Видимо, молодое поколение не читает газет, и рекламодатели это заметили. Но Роджер со всем этим разберется… – Гизелла перебила сама себя, – посмотри на эти туфли.

Я представила картину: Натан и Роджер без пиджаков за столом заседаний. Перед ними на сверкающей столешнице минеральная вода, хрустальные стаканы, печенье и блюдо с фруктами. С какими-нибудь экзотическими фруктами вроде папайи или карамболы – фантазии безумного шеф-повара – которые обычному мужчине не придет в голову купить.

Гизелла произнесла мечтательно:

– Знаешь, Роджер дал мне красивую жизнь. И он обещал мне веселое вдовство. Не смотри с таким ужасом, Минти. Мы с Роджером много раз это обсуждали.

Автомобиль въехал на Пикадилли и повернул налево, затем на одну из небольших улиц, выходящих с Бонд-стрит и остановился перед большой витриной со строгими золотыми буквами: «Галерея Чипли».

Гизелла плавно наклонилась и вышла из машины, поблагодарила водителя и попросила вернуться за нами через два часа. Она была в черной кожаной куртке, тонкой, как шелк, и так хорошо скроенной, что ни одна морщинка не искажала ее силуэт.

– Заходи.

Галерея представляла собой длинную прямоугольную комнату со стенами кремового цвета. В ее торце находился стол с цветочной композицией и двумя тонконогими стульями. Ничто здесь не говорило об оформлении документов и денежных расчетах, только стопка каталогов.

Двое мужчин стояли перед большой картиной в дальней части комнаты. На ней были изображены три коробки разного размера, летящие в ночном небе среди звезд и планет. Казалось, коробки должны соответствовать друг другу, но их содержимое отвергало это предположение. Первая была окрашена в красный цвет и опутана цепью, на которой висел круглый шар с надписью «бедность». Десятки голых младенцев цеплялись за стенки второй, из было так много, что несколько из них сорвалось и падало в пространство. Из третьей росло дерево, ветви которого гнулись под бременем увядших листьев. Картина называлась «Медленный Апокалипсис».

– Очень хорошо, – Гизелла дышала мне в ухо.

– Что это?

Она улыбнулась:

– Мы должны воспитывать наш вкус.

Без сомнения, это был нелестный намек на вкус Натана с его корнуэльским пейзажем. Глаза Гизеллы понемногу расширялись, но даже, если бы я была полностью солидарна с ней, я не могла бы упрекнуть Натана в недостатке вкуса.

Она одернула рукав куртки, и я заметила, что ее пальцы дрожат.

– Это Маркус, – она указала на одного из мужчин.

Теперь все встало на свои места. Моей первой реакцией был шок. Этот человек, которого с Гизеллой связывала многолетняя дружба, которого она, вероятно, любила, был совершенно обыкновенным. Маркус был одет в льняной костюм, несколько помятый, с золотой цепочкой от часов. У него были густые непослушные волосы, небольшие глаза и приятное выражение лица. Он много жестикулировал и говорил свободно. «Только для того, чтобы погрузить… через пару недель… страховка…». Он отметил наше присутствие поднятием руки.

– О'кей. – его клиентом был дорого одетый американец. – Я позвоню, чтобы обсудить детали.

Маркус вежливо проводил его до дверей и вернулся к нам.

– Привет, – он коснулся плеча Гизеллы. – А вы, должно быть, Минти. – мы пожали друг другу руки. – Извините меня, я завершал сделку, которую довольно долго подготавливал. – он сиял от удовольствия, его голос был удивительно глубоким. – Здесь неплохо, да? Я только что открылся и озабочен выплатой аренды. – он пожал плечами. предлагая мне разделить его отчаяние от грабительских цен. – Шифтака экстраординарный художник. Я надеюсь, вам захочется посмотреть другие его картины.

Мне было достаточно намека, я все поняла и отошла. Но не раньше, чем увидела, как Маркус привлек Гизеллу к себе. На секунду или две Гизелла расслабилась рядом с ним:

– Как ты, Маркус?

– Ты сама знаешь, как я.

– Я не пришла бы, если бы знала, что ты будешь таким угрюмым.

– Оставь свои игры, Гизелла.

И Гизелла, ледяная и ироничная Гизелла сказала:

– Прости.

В боковой комнате я изучала узкую картину под названием «Подчинение». Она состояла из ряда широких горизонтальных полос бледно-розового цвета на фоне красной кирпичной кладки. Глаз непроизвольно задерживался в верхней красной части холста, и требовалось усилие, чтобы перейти к розовым полосам, которые, вероятно, что-то символизировали. И только, когда я изучила нижнюю часть картины, я поняла, что розовые полосы составляют туманный контур Африки. Взаимосвязь красного и розового цветов, недвусмысленно дававшая понять, что Африка обескровлена, должна была шокировать. Со мной это удалось.

В соседней комнате резкий голос Маркуса прервал тихое бормотание:

– Не слишком ли долго мы выбираемся из этого?

Гизелла что-то невнятно ответила и Маркус добавил:

– Это конец пути, Гизелла.

Я вернулась в главный зал. Маркус стоял, опершись руками о стол и рассматривал свои ботинки. Покрасневшая и расстроенная Гизелла теребила свое ожерелье из персидских кораллов.

– Пожалуй, мне пора идти, – сказала я им.

– Я тоже ухожу, – Гизелла схватила сумку.

Маркус закатил глаза и выпрямился.

– О'кей.

Гизелл открыла сумку, достала зеркальце и уже знакомым жестом приложила платок к нижнему веку.

– Дайте мне минутку.

Я повернулась к Маркусу:

– Что это за художник? Расскажите мне о нем.

Маркусу понадобилось всего мгновение, чтобы переключиться.

– Это политический художник. Вырос в бедном квартале Киото, воспитывался одинокой старухой, бывшей гейшей.

Его взгляд скользнул мимо меня и остановился на сердитой Гизелле.

Когда мы уходили, Маркус коснулся рукой подбородка Гизеллы и заставил ее посмотреть на него.

– Завтрашний ужин. Ты мне его должна.

Печаль отразилась на ее безупречном фарфоровом лице. Она казалась такой послушной, даже покорной.

– Хорошо, завтра.

Но на улице она быстро вернулась к своему обычному состоянию:

– Он тебе понравился?

– Да, очень. Но, извини, это не твой тип.

Она взяла меня под локоть.

– Совершенно не мой. Вот в чем проблема. Разве жизнь не смешная штука?

Мы обошли кучу мусора около разорванного черного пластикового пакета и остановились у края тротуара.

– Роджер, конечно, знает, – спросила я, – когда ты встречаешься с Маркусом?

– Ну, это мелочи, – нетерпеливо ответила Гизелла. – Их всегда можно урегулировать. Как ты когда-то встречалась с Натаном? Но Роджер не знает и никогда не узнает. О'кей? – она сжала мой локоть. – Хорошо?

Я скрестила пальцы за спиной.

– О'кей.

Мы перешли на противоположную сторону улицы, и Гизелла сказала:

– Я познакомилась с Маркусом, когда мне было восемнадцать лет. Я уже была замужем за Николя, который был моим крестным отцом. Николя был старше пятидесяти, он был богат, заботлив и очень щедр. Маркус тогда принес каталог своих картин. И тех пор он в моей жизни.

– Почему ты не вышла за него после смерти Николя?

Гизелла повернулась и щелкнула пальцами перед витриной «Гермес». За стеклом на ложе из текучего шелка стояла бежевая сумка Биркин.

– Я уже привыкла к определенным вещам, а Маркус был очень беден в те дни. Он называл меня золотоискательницей. Пожалуй, он прав. Я такая.

Мы продолжили путь к ресторану, где Гизелла собиралась угостить меня обедом, мимо витрин, переполненных желанными предметами роскоши.

– Мы с Маркусом возненавидели бы друг друга, – сказала она наконец. – Я не хотела этого, Минти. – она подтолкнула меня к роскошной двери. – Я хочу угостить тебя хорошим обедом.

Когда я уже снимала пальто в тихом холле ресторана, зазвонил мой мобильный.

– Да? – ответила я.

– Минти, – я почувствовала, что волосы встали дыбом у меня на руках. – Это Роуз.

Может быть, Роуз видела меня возле своей квартиры и позвонила, чтобы сказать: «Пожалуйста, не делай так больше». Или: «О чем ты думаешь, что это за игра?».

Я оцепенела от тревоги:

– Роуз, сейчас не лучший момент. Могу я тебе перезвонить позже?

Голос Роуз утратил свои привычные интонации и звучал неестественно. Она вдохнула воздух с явным усилием.

– Минти? С тобой есть кто-нибудь? Я боюсь… тебе надо подготовиться… Минти… Минти… Натан. – она взяла себя в руки. – Минти. Тебе надо приехать сейчас. Натану нехорошо, и было бы лучше, если бы ты приехала.

– Где он? – спросила я. Встревоженная моим тоном, Гизелла положила руку мне на плечо. – Куда я должна приехать?

– Ко мне. Как только сможешь.

Голос Гизеллы звучал почти пронзительно:

– Что случилось?

– Это Натан. С ним что-то не так. Звонила Роуз. Он у нее дома.

– О, Боже мой, я и представить не могла. – она взяла себя в руки – Так. Я отменю машину. Быстрее будет взять такси, я поеду с тобой.

– Что он у нее делает, Гизелла? Что там могло случиться?

– Давай возьмем такси. – она вытащила мобильный телефон, позвонила водителю и коротко с ним переговорила.

Я почти не помню ничего из того, что было дальше, кроме огней светофоров. И еще мотоциклиста, который ехал так близко к нам, что таксист накричал на него.

– Тебе не надо было ехать, – сказала я Гизелле. – В этом нет необходимости.

Гизелла ни в чем не была уверена.

– Надеюсь, это так, но на всякий случай побуду с тобой. В любом случае, я хотела бы посмотреть на знаменитую Роуз.

– Гизелла, – повторила я, – что Натан делает у Роуз?

Она ответила, не глядя в глаза:

– Наверное, у него есть уважительная причина.

Я смотрела в окно. Натан и Роуз. Прежние времена. Положив руку мне на колено, Гизелла наклонилась вперед и давала указания водителю. Один раз она уточнила дорогу у меня, и я услышала свой голос:

– Перекресток в нижней части улицы, затем направо.

Был ли Натан болен? Он звонил мне утром по дороге на работу. Это был легкий, почти интимный разговор.

– Забыл мои очки.

Я видела, как ты положил их в портфель.

– Точно.

– Что у тебя сегодня?

– Роджер зачем-то хочет видеть меня. Возможно, обсудить нашу резолюцию по Африке, которую мы опубликуем к осени. Как мы можем помогать, не навязывая западные ценности коренному населению. А не просто молиться за неизвестных страдальцев, потому что вмешательство было бы политически некорректно.

Я засмеялась, и сейчас в мчащимся на полной скорости такси я думала с нарастающей тревогой, слышал ли он мой смех?

Конечно, с Натаном не могло случиться ничего плохого. Или могло? Может быть, Натан так стосковался по тому, что любящие и счастливые пары говорят друг другу, что решил поехать к Роуз и сказать ей: «Давай вернемся туда, где мы были»? И от этого порыва ему стало плохо.

Он был бледен в последнее время.

Когда мы подъехали к квартире Роуз с ее сверкающими окнами, Гизелла взяла сумку, а я стала рыться в своей, чтобы расплатиться за такси.

– Думаю, мне надо остаться с тобой, Минти. Вполне вероятно, у Натана шок.

Мои глаза сузились.

– Гизелла, что тебе известно?

Она отвела руку с деньгами:

– Я заплачу.

Входная дверь открылась словно сама собой, на пороге стояла Роуз. Она была белая… белее мела. Я никогда не видела такой странной бледности. У нее на щеках лежали черные полосы. Она перевела взгляд с Гизеллы на меня, потом снова на Гизеллу.

– Хорошо, что вы приехали с Минти.

Я вошла в небольшую прихожую с бело-коричневой плиткой на полу. Мне хотелось здесь побывать, мелькнуло в голове.

– Я должна тебе кое-что сказать, – начала Роуз, направив предупреждающий взгляд на Гизеллу. Она взяла мои руки в свои. Ее прикосновение обжигало. – Минти, давай пройдем и присядем на кухне? Пожалуйста.

Я молчала.

– Где Натан? – Роуз попыталась удержать мои руки и моя тревога усилилась. – Что он здесь делает?

– Пожалуйста, Минти, – повторила Роуз, – давай пройдем и присядем. – Неуклюжая и заикающаяся, она выглядела совсем растерянной. Потом она снова взяла себя в руки. – Проходите на кухню. – она снова посмотрела на Гизеллу – Не могли бы вы мне помочь, пожалуйста.

Я резко закричала:

– Натан ушел от меня? Это так, скажи мне?

Роуз вздрогнула.

– Я пытаюсь объяснить тебе, Минти, но я не знаю, как это сделать.

– Что-то с ним случилось?

– Да, – сказала она и снова завладела моей рукой. Ее пальцы впились в мою ладонь. – Да, случилось.

– Но что же?

– Может быть, Натан жаловался на плохое самочувствие в последнее время?

– Нет… Да. – я не могла успокоиться.

Роуз поманила меня на кухню.

– Мне надо поговорить с тобой, прежде чем… чем… – она смотрела на Гизеллу, словно моля о помощи. – Извините, я не знаю вашего имени, но не могли бы вы уговорить Минти пройти на кухню и сесть?

Я уперлась пятками в пол.

– Просто скажи, Роуз, что это. Ты должна в чем-то признаться? – я вдохнула воздух и высказала первое, что пришло в голову, хотя понимала, что не это сделало ее такой белой и беспомощной. – Вы теперь вместе? – я повернулась к двери гостиной. – он теперь там? Натан, – позвала я. – Натан, ты там?

– Не… не входи. Пока не надо. – Роуз положила обе руки мне на плечи. – Минти, приготовься.

Различные предположения сами собой всплывали у меня в голове. Натан меня бросил. Врач сообщил Натану плохие новости. Натан пришел выяснить отношения с Роуз.

– Что вы с Натаном задумали? – меня испугало открытие, что Натан захотел в первую очередь поделиться новостями именно с Роуз. Я попыталась протиснуться мимо нее, но она дернула меня за руку так сильно, что я вздрогнула.

– Минти, послушай, послушай меня. Мне очень жаль, Натан умер.

Гизелла ахнула. Ошеломленная, растерянная, я покачала головой и ничего не ответила. В конце концов, в голове у меня прояснилось, и я сказала:

– Не говори глупостей, – я говорила спокойно. Мои слова звучали убедительно. – Я недавно говорила с ним. Он спрашивал, где его очки. Он не мог их найти… – руки Гизеллы охватили меня сзади, словно подпирая. Слова упали в тишину, и я подумала: «Мальчики…».

Я не была готова. Натан не предупредил меня, и я не смогла подготовиться к этому моменту. Я не написала список. Привыкайте к этой мысли… Почитайте руководство «Как перенести тяжелую утрату»… Ни один врач не говорил мне: «Мне очень жаль, но…». Натан не сказал: «Минти, мы должны смотреть правде в глаза…».

Живопись и литература в избытке содержали изображения прощальных сцен. Жены в трауре около смертного ложа – не всегда плачущие. Дети у его подножия – плачущие, как правило, одетые в черное родственники в дверном проеме на заднем плане. Эти первые минуты прощания, этот момент, когда душевные струны так напряжены, что малейшее касание порождает звуки невероятной красоты и печали, были так отрепетированы на протяжении веков, что все участники знали свою роль.

Чьи-то руки обвились вокруг моих плеч, и меня окутал запах жасмина. Роуз. Но я чувствовала себя неловко и пробормотала:

– Это не шутка, Роуз?

– Шутка?

Я ответила так резко, что Гизелла протянула руку, чтобы успокоить меня:

– Когда?

– Час назад. Я не знаю. Это было… быстро. Очень быстро. Натан сделал короткий вздох. Это было все.

Я внимательно рассматривала свои руки. Я зацепила кутикулу на безымянном пальце левой руки, ее надо будет обрезать. Потрясенная и взволнованная, Гизелла сказала:

– Что я могу сделать для тебя, Минти? Скажи мне.

– Уходи, – ответила я. – Так будет лучше.

Гизелла пожала круглыми плечами под кожаной курткой:

– Хорошо.

Входная дверь закрылась.

Я подняла голову от своих рук.

– Мне нужно сесть.

Я позволила провести себя в кухню и усадить на стул.

– Тебе нужно время. – Роуз была нежна, так нежна.

Она поставила передо мной стакан воды, и я смотрела на него. Натан умер.

Через некоторое время я спросила:

– Могу я его увидеть?

– Конечно. Они не забрали его. «Скорая помощь» приехала слишком поздно. Они не тронули его. Там нет ничего такого, что могло бы напугать, Минти. – голос Роуз молоточками стучал в моих барабанных перепонках. – Врач скоро будет здесь. Свидетельство о смерти. Боюсь, это необходимо.

– Да. – мне удалось сделать глоток воды. Я не почувствовала ее вкуса. Значит, вот так перестают быть женами и становятся вдовами? Как мне рассказать детям? Лукасу было плохо сегодня утром. А если он заболел? – Роуз, мне надо позвонить домой.

– Я все сделаю, – сказала Роуз. – Я объясню, что ты задержишься, но не буду вдаваться в подробности. – она склонилась ко мне. – Так лучше? Да?

После того, как я допила воду, Роуз помогла мне выпрямиться и провела к двери гостиной. Она отступила.

– Он там.

Глава 11

Стены в комнате были бледно-розовые, цвета магнолии, у распахнутого окна стоял стул, обитый выцветшей тканью с голубым, словно на фарфоре рисунком. Несколько фотографий на стенах и на маленьком столике около дивана. Воздух, струящийся из окна, был сырым и прохладным – от такого воздуха начинают виться волосы. Но он нес в себе обещание весны, потому что был насыщен ароматом расцветающего под окном куста.

Синий стул был занят. Я сосредоточила взгляд на его обивке. Она была из дикого шелка, выглядела старой и радовала глаз богатством фактуры и цвета. Я не чувствовала, как мои ноги касаются пола, только стук каблуков глухими толчками отдавался в ушах. Я впитывала все мелочи интерьера, словно собирая досье для суда. Пусть судья сам решит, понадобятся ли они.

Я повернулась к синему стулу.

Мы планируем резюме по Африке, я словно слышала голос Натана. Разве не надо оставить Лукаса сегодня дома?

Он сидел, удобно устроившись на стуле, его тело сохраняло естественное положение, лицо было обращено к двери, словно он еще слушал кого-то. Серая прядь волос упала на лоб. Рот был приоткрыт. Может быть, он разговаривал с Роуз, когда его сердце остановилось? Он собирался встать и сказать: «Хватит»? Его левая рука лежала на коленях ладонью вверх, пальцы были сжаты.

Это все еще был Натан – его подбородок, широкий лоб, твердые черты лица. И он стал таким далеким. В один миг между ударом сердца и его остановкой он сорвался с якоря и поплыл куда-то от нас. Он пролетел мимо своих детей, мимо нашей с ним жизни к далеким горизонтам, о которых я ничего не знала.

– Натан… – я протянула руку и поправила прядь его волос. Ему это нравилось, я знала. Его кожа еще хранила тепло, и во мне вспыхнула надежда, что я сейчас смогу выбежать из комнаты, крича: «Он не умер, он только спит».

Я коснулась одного из пальцев, ожидая, что они обхватят мою руку. Что-то было, что-то оставалось в его слепом с закрытыми глазами лице. В нем не было боли, только удивление… понимание?

Из соседней комнаты я слышала журчание голоса Роуз. А если бы она мягким жестом провела линию от его верхней губы к подбородку, как я сейчас? Если бы наклонилась, чтобы быть совсем, совсем уверенной, что ни один легчайший вздох не слетает с его губ? Если бы она опустилась на колени и прошептала: «Я не верю, что ты мертв, Натан»?

Я не пролила ни слезинки. Может быть потом слезы принесут мне облегчение. Я опять стала искать ответ в лице Натана.

– Почему ты не позвонил мне, Натан? – я стояла на коленях рядом с ним, точно кающаяся грешница. Я знала, но боялась признаться себе, что Натан пытался справиться со своей болезнью в одиночку. – Ты должен был позвонить мне. Я бы приехала к тебе.

Как мне рассказать его… нашим… детям? Какие слова окажутся правильными. Мои колени болели, но я была рада этой боли. В конце концов боль стала слишком острой. Я поднялась на ноги и отправилась на поиски Роуз. Она была на кухне, сидела за столом, опустив голову на руки. При моем появлении она спросила:

– Ты в порядке?

– О чем ты думаешь?

– Я ни о чем не думаю, Минти.

Я заставила себя сесть напротив нее.

– Я думала, как это несправедливо, что это случилось с Натаном. Он этого не заслужил.

Роуз встала и прошла к шкафу, достала бутылку и налила мне полный стакан.

– Бренди. Лучше иметь на всякий случай.

Стекло было тяжелое с глубокими насечками узора. Оно было дорогим и весомым. Я узнала его. У нас было два таких же стакана на Лейки-стрит. «Мы разделили все вещи», – сообщил Натан, когда они с Роуз развелись. – «Точно пополам. Я должен Роуз ровно половину всего». Он был так горд своей справедливостью и щедростью, что я сжала губы и не стала говорить, что два стакана из четырех попросту бесполезны, так же, как и половина набора посеребренных столовых приборов.

Я послушно выпила. Роуз спросила:

– Были признаки того, что у Натана проблемы с сердцем?

– Нет. Но я не присматривалась.

Она приняла это.

– Я немного беспокоилась о нем. Не спрашивай почему, мы очень долго не виделись… – она была слишком расстроена, чтобы заботиться о деликатности, – …между нами всегда оставалась связь, и я чувствовала… Ну, я знала, когда ему плохо. Я пробовала спросить его о здоровье, но ты же знаешь Натана. Она обхватила стакан двумя руками и подняла к губам. – Как это похоже на Натана – ничего не говорить.

Я не могла заставить себя заговорить о его смерти. Она была слишком огромной и непонятной, слишком страшной и безысходной.

– Ты поговорила с Евой?

– Да, она с детьми, так что не волнуйся. Я говорила с ней очень осторожно.

Я не смогла сдержаться и ринулась в бой:

– Так ты из-за своей заботливости сидела тут с Натаном?

– Прекрати, Минти. – Роуз подняла бледное лицо. – Нет.

Я остановилась и снова попыталась нащупать ключи к загадке.

– Я думаю, он обращался к врачу пару месяцев назад. Были случаи, когда он говорил, что чувствует себя очень усталым.

Последовало несколько минут, которые невозможно описать, можно только постараться вытерпеть. Я глотнула бренди, словно это был апельсиновый сок. Говорят, что мужчины, раненые в бою в первые мгновения не чувствуют боли. Бренди был просто превентивным средством. Натан редко говорил о смерти. Не мне, во всяком случае. Мы были слишком заняты разговорами о жизни. Если он и упоминал о смерти, то только, чтобы драматически погрозить пальцем: «В конце концов она всегда приходит слишком рано».

Что же Натан делал у Роуз? Я ощущала обморочный холод. Изо всех сил, чтобы удержаться на краю сознания, я думала о Феликсе и Лукасе. Они не поймут, скорее всего, еще долго. Я попыталась так же подумать о Поппи и Сэме. И Роуз.

И все-таки среди всех предположений и потрясений один вопрос не давал мне покоя.

– Роуз, что здесь делал Натан?

Я смотрела на бренди в стакане и ждала ответа. – Я должна знать.

Роуз поставила свой стакан на стол и встала на ноги. Медленно, не спеша она обошла стол, наклонилась ко мне и обвила руками. Это был жест сострадания и поддержки. Роуз необходимо было это сделать, потому что это было в ее характере… Я приняла это, потому что жаждала заботы, даже от нее. Она вздохнула:

– Бедная Минти, ты думаешь об этом…

– Да, – повторила я с горечью. – А что я должна думать?

Ее мягкая щека прижалась к моей.

– Натан был здесь не просто так. Он тебе не сказал, что случилось?

Было что-то жалкое в том, чтобы сидеть здесь с мертвым Натаном в соседней комнате – я всегда называла вещи своими именами. Но «да» непроизвольно сорвалось с моих губ. Я не знала, что она имеет в виду, но очень не хотела признаться в этом.

– Тогда ты знаешь, что «Вистемакс»… – лицо Роуз было около моего, ее руки лежали у меня на плечах, я была в ловушке.

– Да…

Моя ложь была фальшивой, как медная монета, но я вцепилась в нее. Кран капал, холодильник тихо гудел. Мы обе знали, что я лгу, и Роуз решала, как ей поступить с моим незнанием. Роуз отпустила меня.

– Вот почему.

Считается, что смерть разрушает все преграды. Этот удар настолько страшен и сокрушителен, что разбивает в прах все мелочные чувства, увертки и секреты. Это послужило главным доводом.

– Ради Бога, Роуз, – я сдалась. – Я не знаю, скажи мне.

Но зазвонил телефон и Роуз ответила. Она говорила:

– Да, его жена здесь. Да, мы ждем. – она была спокойной и сдержанной, как человек, имеющий опыт в исполнении различных формальностей и процедур. – Это был врач. – ее рука еще сжимала трубку. – Он будет здесь с минуты на минуту.

Сдерживая нетерпение, я положила руки на стол.

– Что случилось? И почему Натан пришел… к тебе? – мои суставы побелели от напряжения. – Почему сюда?

Все еще сжимая трубку телефона, Роуз сказала:

– Роджер уволил его сегодня утром.

Уволен! Новость была такой жестокой, что кровь бросилась мне в лицо. Я прижала руки к щекам.

– Натану было плохо, – Роуз наконец положила трубку.

– Вот как они поступили с ним в конце концов, – сказала я. – Они всегда так поступают.

– «Вистемакс» не джунги. – Роуз прислонилась к раковине. – И Натану там совсем неплохо жилось.

– Ты всегда стараешься увидеть лучшее в людях и событиях. – я старалась отвлечься, мне даже стало любопытно, устоит ли ее человеколюбие сейчас. – Я часто спрашивала себя, сила это или слабость?

– Решай сама. Не думаю, что Натан ожидал этого. Что ты сама думаешь?

– Натан не доверял мне, – я ответила честно. – Он проработал там достаточно и знал позицию руководства. – но, очевидно, не смог применить эти знания к себе, чтобы защититься от последствий циничной оценки Роджера. – Ему было больше пятидесяти… существует срок годности для всех нас. Возможно, кто-то молодой стремительно делал карьеру, ты же помнишь, как это происходит в «Вистемакс».

– Да, – сказала Роуз с иронией. – Как ни странно, помню. – Роджер подготовил речь для Натана. Он сказал: «Мир меняется быстрее, чем мы можем ожидать. Нам приходится тратить все силы, чтобы не отстать. В конце концов людям иногда приходится покидать насиженное место, и многие извлекают из этого выгоду».

Роуз закончила рассказ:

– К концу беседы Натан был почти убежден, что ему необходима смена обстановки. Для его же пользы, разумеется.

Роуз вспоминала о своем увольнении, как и я вспоминала о своем.

– Нет, – я хотела защитить его, я знала, что имею на это право. – он не был сентиментальным. Он знал себе цену. Он боролся бы. Он был зол… так зол, что его сердце не выдержало.

Роуз отвернулась. Мой взгляд скользил по кухонной утвари. Белый фаянсовый кувшин, плетеная корзина у двери, набитая скомканными пластиковыми пакетами.

– У Натана были свои слабости, – предположила Роуз. – Как у каждого человека. Роджер знал, на чем сыграть.

Я представила Натана, молча выслушивающего оскорбительные причины увольнения. Я знала, знала, как ранит его гордость вежливая жестокость Роджера. Должно быть, именно тогда Натан впервые почувствовал, что его сердце стучит с перебоями. Его сердце болело, из последних сил толкая кровь по венам, а он сидел там и не мог уйти. Да поможет нам Бог, но Натан скорее умер бы, чем попросил о помощи человека, который только что уволили его.

– На его место взяли Питера Шейкера, – добавила Роуз.

– Ну, этого было вполне достаточно, чтобы убить Натана.

Губы Роуз исказила кривая улыбка:

– Да, вероятно, это сыграло свою роль.

Позже, сказала я себе, я постараюсь поверить, что Роджер предпочел Питера Натану по уважительной причине. После всех лет работы на «Вистемакс» Натан заслужил уважительную причину, по крайней мере. Тупица Питер со своей славной Кэролайн в синем платье с золотыми пуговицами – оба они совсем недавно сидели за моим столом и ели суфле с сыром, курицу под соевым соусом и вишни в мараскине. Я чувствовала, как черная ненависть поднимается во мне.

Роуз подавилась и издала странный звук, словно больной зверек. Она тяжело оперлась руками о раковину, ее вырвало. Я встала, налила стакан воды и протянула ей. Она вытерла рот тыльной стороной ладони.

– Нельзя пить бренди слишком быстро.

Теперь настала моя очередь обнять и отвести ее к стулу.

– Роуз, ты напилась?

Немного краски вернулось на ее щеки.

– Натан пробыл здесь минут пятнадцать или чуть более. Он хотел обсудить, что произошло, и как ему отнестись к этим переменам. Он хотел видеть меня. – она, должно быть заметила, как я вздрогнула, потому что добавила – Он бы поговорил с тобой, Минти.

Безусловно, но это не ее дело.

– Не говори мне этого.

Она опешила и не знала, что ответить.

– После врача придут люди из бюро, Минти.

– Из похоронного бюро?

– Да, мне пришлось позвонить им. Натану нельзя здесь оставаться.

Я оставила Роуз на кухне и быстро прошла в гостиную, где стоял запах Натана и весны.

– Почему ты не позвонил мне? – я требовала ответа от неподвижной фигуры.

«Ты вышла за меня, потому что…» В первые дни после свадьбы мы играли в глупую и опасную игру, где было одно правило – все ответы должны шокировать. «Я вышла за тебя, Натан, потому что хотела ездить на „Лексусе“». «А что еще, Минти? Ты оценила мой ум, мое сердце?». «И солидный банковский счет. А ты, Натан, ты женился на мне, потому что…?» «О, я женился на тебе, Минти, потому что ты была беременна».