Текст книги "Две жены господина Н."

Автор книги: Елена Ярошенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 22 страниц)

Глава 10

Циркачи, усталые, взмыленные, покрытые сажей и копотью, впали в отчаяние. Шутка ли, им довелось найти второй труп, и все поблизости от шатра шапито. Что за проклятая судьба занесла их цирк в этот мерзкий городишко, населенный душегубами! Что ни день, то в Демьянове режут женщин, а бедные артисты должны доказывать свою непричастность к этим убийствам.

Правда, судебный следователь и полицейский пристав уже не казались артистам такими бездушными и безжалостными слугами закона, как прежде, но все же господин Арнольди задумался: не пора ли дать представителям власти на лапу и если дать, то сколько?..

Бетси не советовала хозяину идти со взяткой к судебному следователю, не тот он человек, и к ее словам прислушались – еще бы, она как никто знала нрав господина Колычева. А вот подарочек приставу Задорожному поднести не мешало бы… По слухам, он подношениями не брезговал.

Человеческая смерть – всегда дело страшное. Но в этот раз следователь Колычев отправился осматривать место обнаружения тела с особенно тяжелым чувством. Убийства продолжались, женщины гибли, а он, слуга закона, не только не мог их защитить, но даже не в силах был найти убийцу.

Брандмейстер Чухонин, человек в пожарном деле опытный, доказывал, что на товарной пристани имел место поджог.

Дмитрий Степанович и сам в этом не сомневался. Видимо, поджигая амбар, убийца рассчитывал избавиться от тела. Если бы не расторопность цирковой труппы, от убитой женщины остались бы одни головешки. А теперь погибшую удалось не только опознать, но и подвергнуть ее тело медицинской экспертизе.

Врач, занимавшийся судебным вскрытием тела, объяснил, что существует очень простое правило для определения, был ли человек, тело которого находят на пожаре, подброшен в огонь мертвым или он оказался там еще живым. Достаточно заглянуть к нему в глотку. Если дыхательные пути черные – значит, перед смертью он вдыхал дым и копоть, а если розовые – значит, с последним вздохом он получил чистый воздух, а на пожаре пребывал уже не человек, а его мертвое тело.

Впрочем, Дмитрий и сам полагал, что в амбар женщину подбросили, когда она уже была мертва, и медицинское заключение только подтвердило его подозрения.

Покойницей оказалось молодая вдовая солдатка Василиса Трофимкина. Она пользовалась определенной известностью у грузчиков, складских сторожей, весовщиков…

Два года назад муж Василисы погиб в Маньчжурии, она месяца три проплакала, а потом стала погуливать и быстро приобрела популярность у той части мужского населения Демьянова, что не чуждалось сомнительных развлечений.

Демьяновские кумушки, большие ревнительницы нравственных устоев, говорили о Трофимкиной сдержанно и поджав губы, правда, по причине страшной смерти Василисы сплетничали не так уж много. Что ж мертвую-то поносить, теперь бог един ей судья, перед ним она ответ за все держать будет…

Однако следователю Колычеву легко удалось выяснить, что Василиса была баба веселая, безотказная, любительница пропустить рюмочку и жалела многих. Ночные сторожа хлебных складов у пристани частенько зазывали ее к себе, чтобы скоротать скучную ночку.

В ночь убийства Василисы на складах товарной пристани находились четыре человека – сторожа Евсей Губин, Игнат Ропшин и Макар Дуга, а также заночевавший при своем товаре на пристани по причине недостатка мест в городских гостиницах небогатый купчик из Ярославля Николай Барсуков.

Сторожа служили у разных хозяев и каждый охранял что-то свое.

Евсей Губин, старик, боявшийся, что из-за преклонного возраста хозяин откажет ему от места, изо всех сил старался быть безупречным. По ночам на посту он никогда не спал и до самого рассвета с колотушкой в руках и берданкой за плечом обходил вверенные ему хлебные амбары.

Но при всей его бдительности он ухитрился недоглядеть, когда и к кому приходила ночью Василиса и приходила ли вообще или кто-либо принес ее уже в виде мертвого тела и в какое время вспыхнул пожар.

Игнат Ропшин, или, как все его называли, Гнатка, семнадцатилетний парнишка из пригородной слободы, хоть и отличался тихим, скромным нравом, но был ленив и любил поспать. Причем если уж спал, то спал так, что не добудишься. Можно было не только все добро со склада под носом у спящего Гнатки вынести, но и его самого прихватить, все равно не проснулся бы.

Хозяин уже не раз грозился выгнать его из сторожей за подобное небрежение, и останавливало его лишь одно – платить неприхотливому Гнатке можно было гроши.

Ропшин охранял как раз тот самый амбар, зерно из которого накануне вывезли, и поэтому перешел в теплую сторожку к дяде Евсею, где и заснул крепким сном, полагая, что на пустой зерновой склад никто не позарится.

Теперь-то Игнат уж точно останется без места, так как с амбара сбили замки, внесли туда мертвое тело и подожгли деревянную стену, подложив под нее сбрызнутой керосином соломки, а Гнатка продолжал сладко спать и был разбужен Евсеем, когда пожар уже бушевал вовсю.

Макар Дуга считался среди сторожей аристократом. Военный инвалид, он был хорошим стрелком и, несмотря на хромую ногу, крепким, сильным мужиком и служил за двойное жалованье при складах богатой демьяновской фирмы «Савелия Ведерникова наследники».

Многие мужики попроще ломали перед Макаром шапку и уважительно говорили: «Дуга у нас – человек бывалый! В солдатах служил, егорьевский крест за геройство имеет, в Маньчжурии в боях ногу повредил, в тифу в военном госпитале лежал, теперь у фирмы „Савелия Ведерникова наследники“ на особом счету…»

Фирма «Савелия Ведерникова наследники» была весьма преуспевающей, хотя из всех наследников у Савелия Лукича Ведерникова, демьяновского миллионера, убитого год назад в собственном доме на Соборной площади, осталась только дочь Варвара, продолжившая дело отца. Она и выбрала для отцовской фирмы такое солидное название.

Варвара Савельевна очень ценила людей, начавших службу еще при отце и доказавших свою преданность, как, например, Макар Дуга, и жалованье им платила хорошее.

Макар на вопросы о том, что делал ночью, отвечал уклончиво. В его сторожке, прямо на виду в сенцах, стояла полупустая бутыль керосина. Впрочем, это было дело обычное, без такого предмета, как бутыль или жестяной бидончик с керосином, редко кто в Демьянове обходился, и само по себе наличие керосина на поджигателя еще не указывало.

Судя по слухам, Василиса Трофимкина при жизни была частой гостьей в сторожке Дуги, и, в отличие от других залеток, Макар считался ее постоянной привязанностью.

Если убийство Василисы было делом рук кого-нибудь из сторожей, то Дуга первым попадал в число подозреваемых. Хотя и ярославского купца Барсукова нельзя сбрасывать со счетов. С ним тоже следовало побеседовать обстоятельно.

Правда, не стоило забывать, что смерть Трофимкиной была в одном ряду с гибелью Кочергиной и Феофановой, а в тех делах ни сторожа с пристани, ни купец Барсуков никак не фигурировали.

Дмитрий Степанович, руководствуясь своими смутными подозрениями, поискал, не было ли какой связи между убитой женщиной и Новинским.

Но в этот раз Новинский остался в стороне. Ничего, кроме соображений, что задняя калитка сада Новинских выходит на пустырь, по которому мимо цирка можно дойти до товарной пристани, не было. А в принципе дойти до товарной пристани можно было откуда угодно – городок невелик и расстояние никого не остановит.

Читая медицинское заключение о причинах смерти, Колычев обратил внимание, что, по утверждению врача, Трофимкина незадолго до смерти вступила в половое сношение с мужчиной. Да и ножевые удары, нанесенные Василисе Трофимкиной, отличались от ран, полученных двумя другими женщинами. Это убийство явно стояло особняком в цепочке демьяновских преступлений.

Василиса скончалась от двух ножевых ударов в живот, причем доктор предполагал, что нанесены они были левой рукой. Стало быть, с большой долей уверенности можно предположить, что убийца левша. Это было уже кое-что.

А вот Новинский, вопреки всем подозрениям следователя, в этот раз оказался совсем ни при чем.

– Вот, Дмитрий Степанович, вы мне верить не хотели про ведьму-то, – говорил Васька, наливая хозяину за обедом суп. – Может, и теперь скажете – выдумки, сказки? Сказки-то плохие вышли! Третья баба загубленная… Это ж ужасти просто, весь город гудит. Городской голова Бычков, сказывали, хочет просить батюшку из Никольской церкви крестным ходом с иконами и молитвой вокруг Демьянова обойти. И правильно, дело это хорошее. Надо же город от нечисти оградить. Перчику молотого желаете? Перец кайенский, жгучий – страсть… Я в прибор давеча забыл подсыпать, но ежели вы желаете, так подам…

Но следователю было не до перца.

– Вася, ты все сплетни городские знаешь. Скажи-ка мне, что про эту Василису Трофимкину слышно? Наверное, на рынке сегодня говорили что-нибудь.

– Говорили, а как же. Многие ее жалеют, особливо мужики, из тех, кто знакомство с ней водил. Василиса хоть и гулящая была, а баба добрая, с душой. Макар-то этот, сторож с пристани, рассказывают, хотел сперва, как из Маньчжурии вернулся, с ней жить вроде как с женой. Макар, дескать, говорил: «Мне по вдовьему делу без бабы тяжело, а Васена всем хороша, хоть и потаскуха. Ну, к примеру, венчаться, – говорил, – я с такой-то не буду, а сожительствовать, что ж, можно. А там, – говорил, – погляжу. Если под каждого стелиться перестанет, может, и вокруг аналоя еще обведу…»

– Значит, ревновал?

– Ну, ревновал или не ревновал, не знаю, не скажу. Скорее это, как его… Ну, это… Петр Сергеевич, помню, научили меня словечку хорошему… А, вспомнил – нравственные устои воспитывал. Вот.

Университетский приятель Колычева Петр Бурмин, гостивший в Демьянове у однокашника, любил иногда побеседовать с Василием на разные душеспасительные темы.

Васька, обладавший хорошей памятью, не замусоренной излишним образованием, нахватался от господина Бурмина барских слов и теперь порой позволял себе ими щегольнуть в важных беседах.

– Он, Макарка-то, вместе с покойным мужем Васены в Маньчжурии воевал. Ну Трофимкин-то там и остался, упокой, господи, его душу. А Макар Дуга с японской войны вернулся с солдатским Георгием на груди, да только хромой и контуженый. И вроде как собирался вдову дружка-солдата поддержать. А Василиса тогда уж погуливать начала. Ну и Макар тоже своего не упустил. И вот ведь фрукт этот Дуга – сам с ней спал и сам же нравственные устои у ней, у дуры, воспитывал. По-моему, так уж либо одно, либо другое. Но Дуга-то контуженый, что с него возьмешь? Порой в голову ему стукнет, и пошло-поехало – хвать что под руку ни попадя, кочергу так кочергу, полено так полено, а то дрын из забора вырвет и давай кого-нибудь гонять… За нравственность народную он, вишь, душой болеет. Потому и дрыном махать здоров…

Опрашивая Макара Дугу и купца Барсукова, Колычев все сильнее убеждался, что оба они темнят и крутят, причем делают это не слишком умело.

Ярославский купчишка трясся от страха как осиновый лист и то ли плохо понимал, о чем его спрашивают, то ли пытался улизнуть от ответа, лишь со стенаниями повторял без конца: «Ох, грехи наши тяжкие!»

Дуга держался уверенно, даже нагло, но ответы давал совершенно противоречивые и ни с чем не сообразные. Ясно было, что все это неспроста.

Глава 11

– Митя, ты уже несколько дней не был у нас в цирке. Тебе надоело наше представление?

Бетси лежала рядом с Колычевым, нежно поглаживая и перебирая пряди волос на его голове. Дмитрий млел с закрытыми глазами, наслаждаясь покоем и осторожными, ласковыми прикосновениями женской руки. Когда-то его гладила по голове мама, укладывая маленького Митю спать… Господи, как это было давно!

– Прости, ты, кажется, о чем-то спросила, – сонно пробормотал он.

– Почему ты перестал бывать в цирке?

– Я очень занят. И к вечеру устаю смертельно. Ты же знаешь, в городе случилось еще одно убийство… Если мы с господином Задорожным в самое ближайшее время не арестуем убийцу, горожане начнут бросать в нас на улице камни.

– Ну что ты, демьяновцы совсем не такие кровожадные! И ты не евангельская блудница, чтобы побивать тебя камнями на улицах.

– Однако на нас с приставом уже весьма косо смотрят, да и разговаривать стали сквозь зубы. И, наверное, люди правы. Наша обязанность их защитить и добиться торжества закона, как ни высокопарно это звучит. Говоря проще, женщины не должны бояться ходить в одиночку по городу, а убийца должен болтаться на виселице или гнить на каторге. А я, представитель судебных властей, сколько ни бьюсь, не могу помочь ни первому, ни второму из этих насущно необходимых дел.

– Перестань, не казнись! Ты же делаешь все, что в твоих силах.

– Иногда я кажусь себе таким беспомощным, просто никчемным. Может быть, я вообще занялся не своим делом?

– Ну как же не своим? Ты ведь юрист.

– Такому дураку, как я, нужно служить поверенным у какого-нибудь фабриканта и помогать ему грамотно составить текст договора с поставщиками, а не браться за серьезные уголовные дела… Знаешь, на меня порой такая тоска нападает, что как-то не до цирка, тем более на всех, кроме тебя, я там уже насмотрелся. А почему ты спросила о цирке?

– Видишь ли… Меня просили узнать, когда именно ты хочешь посетить представление.

– И кому это я там понадобился?

– Да дело, собственно, не в том, что ты понадобился… Уж извини… Ладно, я расскажу как есть, ты не будешь сердиться, я знаю. Наши клоуны любят, чтобы шутки в их репризах звучали, что называется, на злобу дня. Обычно, приезжая в новый город, они знакомятся с кем-то из словоохотливых горожан и собирают сплетни о наиболее значительных событиях городской жизни. А потом включают намеки на эти события в свою программу и имеют везде чрезвычайно большой успех. На одних комических падениях и сальто клоунаду не сделаешь.

– Это все замечательно, но при чем тут я?

– Понимаешь, некоторые шутки считаются слишком острыми, и клоуны не хотят исполнять их в присутствии полицейских и судебных властей.

– Какие, например?

– Митя, ты ничего им не сделаешь, если я расскажу?

– Господи, ну конечно, нет. Что за глупости! Мне только и дел сейчас, что преследовать ваших клоунов за их шутки.

– Так вот, они узнали, что недавно в вашем городе лопнул банк.

– М-да, я сам вел тогда дело о проворовавшихся банкирах. Директор банка и некоторые члены правления пошли на каторгу.

– В Демьянове до сих пор об этом много говорят. Ну вот клоуны наши и придумали такую репризу: Роберт, сняв колпак, обращается к публике: «Господа! Не угодно ли кому-нибудь отдать мне на сохранение деньги? К концу представления я обещаю вам большие проценты!» Кто-то, смеясь, дает ему монетки. Собрав несколько пятаков и гривенников, он пытается удрать с арены. Второй клоун задерживает его и кричит: «Куда это ты, любезный, собрался с чужими деньгами?» – «Оставь меня в покое, – отвечает Роберт, – не порти игру! Я играю в Демьяновский городской банк! Денежки уже собраны, и теперь мне пора!» Публика в восторге, хохот (у некоторых, правда, сквозь слезы), аплодисменты… Но в целом довольно невинно, правда? Они бы и не боялись, но у нас был случай на гастролях в городе Скопине – клоуны пошутили по поводу краха Скопинского банка, а исправник оказался большим приятелем директора банка и имел в этом деле свой интерес… Сперва к клоунам явился некто в штатской одежде и стал требовать цензурованный экземпляр текста их выступлений на арене. Узнав, что такового экземпляра не имеется, так как цирковые репризы у нас пока не подлежат цензуре, пообещал все же предать клоунов суду за неуместные шутки в публичном месте. На другой день городские власти деликатно попросили нас покинуть город, хотя срок гастролей еще не истек. Забавно?

– Забавно, хотя шутка вышла грустная для самих клоунов и для вашей труппы. А я уж, грешным делом, подумал, что они шутят на тему загадочных убийств, раз мое присутствие нежелательно. То, что принято называть черным юмором: «Здравствуй, Роберт! А где же твоя молодая жена?» – «Да я пустил ее поздним вечером прогуляться по городу, а то наш брак стал меня тяготить… Надеюсь, дальше пустыря за пристанью она не уйдет!»

– Господи, Митя, ну что ты говоришь! Что за мрачные фантазии! Кто посмеет шутить на такую тему на цирковой арене!

– Ладно, давай не будем больше об этих убийствах. Как-то мы слишком увлеклись длинными разговорами. А можно ведь найти и более занимательное дело.

– Например?

– Например, поцеловаться… А то и еще что-нибудь поинтереснее!

Ожидая в своем служебном кабинете Макара Дугу, Колычев специально отпустил письмоводителя, сказав, что проведет допрос сам, и осчастливленный нежданной свободой письмоводитель отправился восвояси…

Дуга явился к назначенному времени, причем наряжен он был для солидности в военную форму с солдатским георгиевским крестиком на груди.

Следователь стал задавать ему обычные вопросы, собственноручно занося показания отставного солдата в протокол.

С готовностью рассказав о себе, о своей воинской службе в далекой Маньчжурии и о нынешних занятиях, Макар, как только дело коснулось убийства женщины, снова стал проявлять крайнюю бестолковость и сделался чуть ли не глуховат.

– Дуга, ты не крути, отвечай прямо – договаривался ли ты о свидании с Василисой Трофимкиной в вечер перед ее убийством? – Колычев старался быть терпеливым, но эта добродетель начинала уже ему отказывать.

– Да ну что вы, ей-богу, ваше высокоблагородие, нешто Трофимкина – барышня благородная, чтоб свиданки ей назначать? Она, Василиса-то, вечная ей память, баба вдовая, шебутная и поведения известного, так что такого нежного обхождения ей не требовалось…

– Хорошо, Макар, по поводу поведения Василисы мы с тобой позже поговорим. Сейчас отвечай на вопрос – договорились вы в тот вечер о встрече и ожидал ли ты Трофимкину на товарной пристани?

– Вот вы говорите – хорошо… Чего ж тут хорошего? Я ж объясняю: не тот Васена фрукт была, чтобы, прости господи, не тем будь покойница помянута, встречи ей назначать…

– Макар, ты не крути – ждал ты ее? Должна она была к тебе прийти?

– А леший ее знает – шляется, шляется, глядишь, и забредет…

– Макар, скажи, ты грамотный?

– Три класса церковноприходской школы окончил…

– Ну, стало быть, писать умеешь?

– Могу. Только не слишком гладко…

– Ну ничего, кляксы или ошибки я прощу, я не учитель чистописания. Вот тебе, братец, бумага, чернила и перо. Давай-ка сам опиши все, что в тот вечер было, что ты видел, что слышал – все самым подробнейшим образом…

– Эвон как… Боюсь, не сумею я, ваше высокоблагородие. Я ж не стряпчий и не дьячок, чтоб бумаги составлять, тут привычка нужна.

– Пиши как сумеешь, я в обиде не буду.

Дуга потянулся за пером. Дмитрий Степанович внимательно наблюдал за Макаром и был весьма разочарован, когда тот взял перо в правую руку.

– Как начинать-то?

– Начинай с имени и звания. Я такой-то и такой-то…

– Я, Макар Никифорович Дуга…

– Не Никифорович, а Никифоров – это судебная бумага.

– Значитца, я, Макар Никифоров Дуга, отставной рядовой…

– Так и пиши. А потом – жительство имею… Укажи, где проживаешь, и в конце добавь: по делу об убийстве солдатской вдовы Трофимкиной могу сообщить следующее… И дальше все, что знаешь.

Макар медленно накарябал свое имя, потом погрыз кончик незатейливой деревянной вставочки, в которой было укреплено стальное перышко, и переложил ее в левую руку…

Колычев почувствовал, как на лбу у него выступает испарина, а под кителем напряглись мышцы.

«Я как охотничья собака, учуявшая дичь. Нужно успокоиться, а то спугну», – подумал он.

Дуга левой рукой водил пером по бумаге довольно бойко, правой у него получалось хуже.

– Макар, а ты разве левша? – спросил Дмитрий Степанович между делом.

– Да не то чтобы полностью. В малолетстве да, был левшой. А в армии переучили. Наш поручик таких вольностей, чтоб оружие в левой руке держать, никому не дозволял. Я теперя что правой, что левой рукой равно владею. Да только, когда сложное дело или там волнительное, левой все одно сподручнее… Вот и перышком по бумаге водить сподручнее левой.

– Макарушка, а убивать какой рукой сподручнее? – ласково спросил вдруг Колычев.

Макар бросил перо и уставился на судебного следователя.

– Это что-то я не понял… Это вы к чему, господин хороший?

– Это я к тому, что Василису Трофимкину левша ножом бил. Придется тебе, друг любезный, на ночевку в арестный дом отправиться. А я буду с этим делом дальше разбираться.

– Это меня в арестный дом? Меня? За шалавую бабу, что и слова доброго не стоила? Да я кровь за отечество проливал и раны наживал, когда ты, червяк судейский, с барышнями по паркетам вальсировал! Вот же какая ваша порода господская поганая! Да, не добили вас в прошлом годе… А правильно политические-то ссыльные говорят – нужно 1905 год повторить, нужно! Ой как требуется!

Лицо Макара налилось кровью, он орал и стучал кулаками по столу, рискуя переломать казенную мебель в кабинете следователя.

Колычев задумался, стоит ли звать охрану или лучше попробовать унять Дугу самостоятельно.

Боясь показаться малодушным, он все же крикнул охрану, попросив препроводить Дугу в камеру. Не хотелось вступать в рукопашную с отставным рядовым, обезумевшим от перспективы оказаться в тюрьме.