Текст книги "Две жены господина Н."

Автор книги: Елена Ярошенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 22 страниц)

Глава 8

Проводив после ужина мисс Бетси и Арнольди к цирку, Дмитрий вернулся домой.

Васьки не было – вероятно, парень не ждал его и сам загулялся. Спать не хотелось. Колычев вышел в сад.

Вечер был тихим и теплым. Дмитрий думал о Бетси и представлял ее себе то на канате с веерами в руках, то за столиком ресторана, где в мягком свете огнем горели ее рыжие волосы, то в легком утреннем халатике, расстроенную и плачущую.

Читая в романах о женском облике, витающем перед мысленным взором какого-нибудь персонажа, Дмитрий обычно лишь усмехался – любят же романисты загнуть что-нибудь этакое… Но сейчас мисс Бетси как живая витала перед его собственным мысленным взором, и Дмитрий даже почти не удивился, когда от забора его окликнул женский голос:

– Господин Колычев!

Там, почти растворившись в темноте, и вправду стояла Бетси.

– Вы? Как я рад…

– Мне почему-то показалось, что вы обрадуетесь, если мы сможем продолжить наш разговор. Можно войти в ваш сад, господин следователь?

– Да-да, конечно, проходите. Обогните забор, за углом калитка, она не заперта, я там вас встречу…

– Это слишком сложно. Я люблю необычные пути, без углов и калиток. Allez!

Бетси приподнялась на носки, ухватилась за верхнюю перекладину забора, подпрыгнула и легко, как птица, перелетела через ограду, оказавшись рядом с Дмитрием. Это заняло у нее пару секунд. Дмитрий зааплодировал. Девушка раскланялась.

– Ну что ж, господин судебный следователь, мне кажется, мы с вами так и не договорили. К тому же нам так мешал старик Арнольди…

– Мадемуазель, могу я предложить вам чашечку чая? Только мой слуга куда-то отлучился, мне придется ставить самовар самому. Вы согласитесь чуть-чуть подождать?

– Господи, какие глупости приходят иногда мужчинам в голову! Зачем же нам самовар? Мы ведь хотели всего лишь продолжить разговор…

Мисс Бетси подошла к Дмитрию, положила ему на грудь руки и потянулась губами к его лицу.

– Вам нравится такой поворот разговора, господин следователь? – прошептала она.

– Еще бы, – ответил Дмитрий, отвечая на ее поцелуй.

Утром Бетси проснулась очень рано. Судебный следователь, грозный судебный следователь, которого все так боялись, спал рядом с ней на кружевной подушке. Лицо его казалось во сне совсем мальчишеским и беззащитным.

«Какой он милый, – подумала Бетси. – А постель у него гораздо удобнее, чем у меня в фургоне. Пожалуй, пора его разбудить…»

Бетси стала тихонько щекотать Дмитрия кончиком своего пушистого локона и целовать в шею.

– Дмитрий Степанович, проснитесь!

Колычев открыл глаза.

– Доброе утро, милый Дмитрий Степанович!

Дмитрий улыбнулся и прижал Бетси к себе.

– Дорогая, обращение «Дмитрий Степанович!» совершенно не годится для утренних совместных пробуждений.

– А как же прикажете вас называть?

– Можно, например, по-домашнему – Митя. И потом я уже заслужил, чтобы меня называли на «ты».

– Заслужил? Э, нет, придется еще потрудиться.

Через час Василий постучал в дверь спальни хозяина, чтобы разбудить его, но, прислушавшись, различил тихий женский смех. Значит, господин Колычев уже не спит, причем не спит в хорошей компании.

«Вот те раз, неужели циркачка у него? Ловко… То-то они вчера в ресторацию после представления поехали… Да, наш Дмитрий Степанович не промах!»

Василий на цыпочках отошел от двери и поплелся накрывать стол к завтраку на двоих. Женщин Колычев никогда не приводил в свой дом, и исключительность ситуации озадачивала слугу.

«Черт его знает, может, кофею в спальню подать прикажет, а может, и к завтраку выведет, лучше сразу два прибора поставить. А если барышня застенчивая, так сама потихоньку удерет, – думал Вася. – Но уж коли она к столу выйдет, мне нельзя лицом в грязь ударить – и накрыть стол надо по-людски, и покормить как следует. Пожалуй, оладушек им напеку. Надо же барышню побаловать, раз в гости к нам такая птица райская залетела. Она тощенькая – кожа да кости, пусть хоть поест от души. Да, что тут скажешь, барин-то не растерялся. Хороша циркачка-то, даром что тощая, а как хороша! Невольно барину позавидуешь».

Василий поставил тесто для оладий (как раз молочница принесла с утра свежей сметаны), потом постелил на стол чистую скатерть голландского полотна и вынул из буфета самые красивые китайские фарфоровые чашки, которыми обычно в доме не пользовались. Теперь, по мнению Васи, сервировка была как в лучших домах. Не хватало только одной детали…

Спустившись в палисадник, Василий нарвал цветочков поярче из тех, что росли вдоль дорожки, воткнул букетик в вазочку и водрузил ее в центре стола.

– Ну уж теперь-то попрекнуть меня не за что будет, – удовлетворенно сказал он сам себе и отправился на кухню ставить сковороду на огонь.

За завтраком Бетси опять почти ничего не ела.

– Нет, Митя, оладьи со сметаной мне не годятся. Этак я на первом же выступлении потеряю эквилибр, – равновесие. У меня специальное питание, Арнольди называет это диетой. Главный деликатес – пара отварных капустных листиков. А сейчас я только выпью кофе. И, пожалуйста, без сахара.

– Ты удивительная женщина, Бетси. Я до сих пор удивляюсь, как ты решилась вчера ко мне прийти.

– А что? Ты находишь это безнравственным, презренный ханжа? Надеюсь, мораль читать ты мне не будешь? Вчера я не заметила ни удивления, ни недовольства с твоей стороны.

– Ну что ты, я был счастлив. Но, честно признаться, сам бы я ни за что не решился тебя пригласить…

– Видишь ли, я не могу, как ваши уездные барышни, годами ждать, не обратит ли на меня внимание какой-нибудь кавалер, а потом еще полгода размышлять, можно ли подарить ему первый поцелуй или еще слишком рано. Цирковая жизнь – разъездная, сегодня здесь, завтра покатили дальше. И если откладывать на завтра все самое хорошее, так ничего у меня и не будет. Лучше немного счастья сегодня, чем много – неизвестно когда, а может быть, и никогда. Надеюсь, ты теперь не начнешь меня презирать?

– Ну что ты, я тобой восхищаюсь. В твоей бесшабашности есть что-то очень привлекательное.

– Никогда не угадаешь, что может показаться привлекательным мужчинам! Говорят, все пессимисты уверены в порочности женщин, а все оптимисты робко на это надеются. На самом-то деле, сказать по совести, я крайне редко позволяю себе подобные безумные поступки, так что секрет моей привлекательности (не буду скромничать!) вовсе не в них. Обычно мои поклонники, рассчитывая на скорую победу, остаются лишь в приятных ожиданиях. И не потому, что я так уж дорожу своей репутацией, а потому, что для моей цирковой карьеры нужна регулярная, я бы сказала, аккуратная жизнь, иначе вскоре я буду уже ни на что не пригодна. Я живу на деньги, которые зарабатываю сама своим собственным мастерством. Поэтому должна всегда держать себя в форме и не могу позволить себе слабости и разгульного веселья. Но нет правил без исключений, а ты – самое замечательное исключение, Митя.

– Ты все больше меня удивляешь! Вчера утром, на пустыре, ты показалась мне такой беззащитной, растерянной, слабой. Хотелось взять тебя на руки и гладить по голове как ребенка. А ты просто стальная женщина, маленькая изящная стальная пружинка.

– Ну, то, что было на пустыре, нельзя назвать обыденной ситуацией. Я сильно испугалась, когда увидела мертвую. Очень боюсь покойников. И еще мышей, особенно дохлых. Если ты когда-нибудь захочешь меня убить, покажи мне дохлую мышь во время выступления. Я сразу упаду с каната и разобьюсь насмерть.

– Ни за что! Я готов лично переловить и уничтожить всех мышей в городе, лишь бы тебе не было страшно. Ты сегодня не торопишься?

– А что? Мне пора уходить?

– Напротив, я бы хотел, чтобы мы прогулялись к торговым рядам и выбрали тебе какую-нибудь безделушку в ювелирной лавочке на память о нашей безумной ночи.

– Ты меня покупаешь? Еще бы деньги предложил!

– Не обижайся. Я просто хочу, чтобы ты иногда обо мне вспоминала.

– Я тебя и так не забуду. И потом наши гастроли в Демьянове кончаются не завтра, и я пока совсем не хочу с тобой расставаться.

Дмитрию все же удалось уговорить Бетси принять подарок. Они сходили в ювелирный магазинчик «Греза» Соломона Либерзона (место, по представлениям многих демьяновцев, являющее миру вызывающую и совершенно недоступную простым смертным роскошь) и выбрали изящную брошь с изумрудами, от которых глаза Бетси казались еще зеленее.

Брошь из «Грезы», купленная господином Колычевым (принадлежавшим к числу самых завидных женихов города) для артистки из бродячего цирка, произвела в Демьянове настоящий фурор.

Оказавшиеся в магазине Либерзона покупательницы жадно следили за судебным следователем и его дамой, понимая, что эта сенсация сделает их сегодня самыми знаменитыми рассказчицами среди всех демьяновских сплетниц.

Вскоре новость об изумрудной брошке взбудоражила все женское население города, а в особенности тех барышень, для которых Дмитрий Степанович Колычев являлся недостижимой мечтой в матримониальном плане.

Из уст в уста передавались подробности: рыжая циркачка ночевала у судебного следователя (и когда только эта мерзавка успела подцепить его на крючок?), а утром как ни в чем не бывало, людей не стесняясь, вышла с господином Колычевым под руку из его дома и потащила нового любовника в торговые ряды к ювелиру, где выпросила весьма дорогую золотую вещицу с камнями, и не с какими-нибудь, а с крупными изумрудами.

Очевидцы приобретения брошки утверждали, что эта канатная плясунья вела себя крайне бесцеремонно, впрочем, нынче, к несчастью, так принято… Развелось слишком много жриц свободной любви!

Следователь, конечно, мужчина видный, молодой, холостой, ему шалости позволительны, не монах же он. Но нужно и про дело помнить, он же здесь служит, а не просто жуирует. В городе два убийства, а следователь, вместо того чтобы поторопиться с расследованием, на глазах всего города с кокотками развлекается и драгоценности им под ноги швыряет. Что ни говори, а это уж совершенно не к лицу господину Колычеву и выглядит крайне вызывающе… Все-таки нынешняя молодежь (даже лучшие ее представители) весьма далека от совершенства.

Окружной прокурор Хомутовский, до которого также дошли вести об изумрудной брошке из «Грезы», подаренной наглой циркачке за ночь любви, по слухам заявил: «Я отношусь к Дмитрию Степановичу как к сыну, но будь я и вправду его отцом, ни такого поведения, ни такого знакомства одобрить не смог бы!»

Жена ювелира Либерзона Рашель, присутствовавшая при появлении следователя Колычева и циркачки в ювелирной лавке и знавшая все подробности дела, ненадолго превратилась в одну из самых популярных персон города Демьянова.

Сама мадам Либерзон сильно удивлялась, как, оказывается, много у нее приятельниц и подруг и все как одна жаждут поболтать с ней по душам…

Глава 9

Следователь Колычев сидел в своем служебном кабинете в здании окружного суда. На столе лежала папка, каждый документ в которой он знал уже почти наизусть. Остро отточенным карандашом Дмитрий рисовал на листке бумаги восточный орнамент с затейливыми арабесками. Это помогало ему думать.

Итак, обе убитые женщины были заколоты одинаково, каждая получила по три однотипных удара каким-то острым орудием, предположительно ножом. Никаких следов того, что женщины перед смертью были подвергнуты насилию, врач, проводивший экспертизу, не обнаружил. Их просто зарезали – не насиловали, не грабили, не истязали… И похоже, что убил их один и тот же человек, так сказать, почерк убийцы налицо.

А что было у погибших женщин общего? Почему некто, знакомый и с Кочергиной, и с Феофановой, возненавидел их до смерти и захотел убить?

Во-первых, Кукуевская слобода. Кочергина жила в пригородной слободе, а Феофанова гостила там же у родственников. Допустим, убийцей мог оказаться кто-то из слободских, кому обе женщины насолили.

Во-вторых, дом Новинского. Кочергина возвращалась из его дома, вернее, из дома Холмогорова, где Новинский пока проживает, а Тоню Феофанову нашли неподалеку от садов Новинского и старика Холмогорова. Наверняка заказчицей, пригласившей Тоню в свой дом, была Надежда Игнатьевна, и Новинский мог об этом знать.

Конечно, теперь, после смерти девушки, супруги Новинские ни за что не признаются в том, что она шла к ним… Но Дмитрий все равно сумеет все выяснить…

И нужно наконец узнать детали, касающиеся давнего убийства Матильды Генриховны Новинской. Недаром ведь в городе болтают, что раны у нее были такие же, как у убитых этим летом женщин…

Листая пожелтевшие, тронутые архивными мышами страницы следственного дела по убийству Матильды Новинской, Колычев удивлялся, как небрежно было проведено тогда следствие.

Дмитрий Степанович и сам обладал не бог весть каким опытом в деле расследования убийств, однако некоторые вещи понятны даже студентам, не закончившим еще курс в университете. И почему очевидное игнорировалось, а необходимое не делалось в ходе следствия по убийству Матильды Генриховны, было просто непонятно, если, конечно, не подозревать в этом чей-то злой умысел…

Но особенно в свете недавних событий настораживало одно обстоятельство – убийца нанес тогда Новинской три удара колющим орудием: в горло, в живот и в пах, и именно такие раны были и у двух женщин, убитых в Демьянове за последний месяц.

Значит, в бессмысленной Васькиной болтовне про мстительную ведьму все же были рациональные зерна, хотя допустить, что восставшая из гроба мадам Новинская бродит по городу и губит женщин, было невозможно. Тут должно было найтись другое объяснение…

Согласно протоколу из архивного дела, ссадин, царапин, «боевых знаков» или еще каких-либо следов борьбы на теле Новинской не наблюдалось. Положение тела давало основание думать, что покойной нанесли удары во время сна.

Как же все это было?

Матильда Генриховна Новинская крепко спала… В комнату проник человек (стукнули створки окна, раздались звуки прыжка, шагов – кстати, он был в скрипучих и наверняка воняющих ваксой тяжелых сапогах, значит, не только звуки, но и запахи могли разбудить хозяйку). Человек послонялся, судя по следам, по спальне из угла в угол и подошел к лежавшей на кровати женщине со стамеской, а Новинская так и не проснулась, продолжала спать сном младенца…

Конечно, всякое бывает, но все свидетели упоминали, что сон у нервной дамочки был чрезвычайно чутким.

Скорее всего ей для такого крепкого беспробудного сна, который в конце концов превратился в вечный, преподнесли что-нибудь усыпляющее, а сделать это могли только свои – муж, горничная…

А самое странное было то, что все три убийства – и давнее, и два нынешних – оказались как-то связаны с господином Новинским.

Мать покойной девушки-кружевницы, едва оправившись, опознала по фотографии Надежду Новинскую как заказчицу, вызвавшую Тоню в свой дом, возле которого потом и было найдено тело девушки.

Негласно раздобыть снимок Новинской помог фотограф Йогансон. Оказалось, чета Новинских заказывала у него в ателье на Базарной площади свои фотографические портреты в рамах. Бережливый Йогансон на всякий случай сохранил пластинки с негативами.

– Душевно рад помочь, господин Колычев, – говорил фотограф, передавая Дмитрию небольшую фотографию Надежды Новинской, отпечатанную для следователя с негатива. – Обращайтесь всегда, если что-то будет нужно по фотографической части. Кстати, Дмитрий Степанович, обратите внимание, насколько удачным портрет госпожи Новинской получился. Если уж такая, пардон, швабра выглядит на карточке красавицей, то как может получиться настоящая красавица? А? Ежели желаете, я могу изготовить портрет какой-нибудь близкой вам дамы. А в пару ему – и ваш собственный. Знаете, в преддверье возможной разлуки многие предпочитают обмениваться, так сказать, залогами, сувенирами… Вам я сделаю большую скидку. А портрет вашей дамы просто-таки будет служить украшением моей витрины, в своем роде рекламой моего дела.

Колычев понял, что Йогансон уже наслышан о его скоротечном романе с мисс Бетси и строит планы относительно того, чтобы вывесить в окне своей фотографии ее портрет в цирковом трико для привлечения публики.

У Йогансона была поразительная способность извлекать выгоду из обстоятельств, весьма от него далеких. Впрочем, Колычев всегда относился снисходительно к чужим слабостям.

– Благодарю вас, господин фотограф, пока это лишнее.

– Но все же, господин Колычев, имейте мое предложение в виду. Если надумаете фотографироваться – милости прошу! Я и рамочки хорошие для портретов могу устроить. Орех, красное дерево или позолота…

Итак, теперь достоверно известно, что мадам Новинская-вторая пригласила бедную Тоню в свой дом поздно вечером, попросив пройти к задней калитке сада через безлюдный пустырь, где девушку подкараулил убийца. Можно предположить, что она заманивала девицу в ловушку по просьбе мужа, но в это верилось с трудом.

А вот Новинский вполне мог сам как-нибудь узнать о намеченном визите кружевницы и подкараулить ее. К тому же Дмитрий все время помнил, что количество и расположение ран на теле Антонины Феофановой совпадало с ранами первой супруги Новинского.

«Плохо верится в случайные совпадения, – думал он. – Я чувствую, что это неспроста. Но предчувствие – еще не доказательство. С чем мне идти к прокурору? Господин Хомутовский в мои предчувствия не верит. А настоящих фактов нет. Только бы больше никто не пострадал, пока я буду разбираться в этом темном деле. Неужели все-таки Новинский? Как ни крути, а верится с трудом… Неужели он подкарауливает и убивает несчастных женщин? Ну, допустим, от своей стервы-жены он когда-то хотел избавиться… И это ему удалось. И даже удалось свалить вину на другого человека, к убийству непричастного. Но молочница и юная кружевница-то при чем здесь? В чем они провинились? За что их карать? Новинский был в сумасшедшем доме… Может быть, какой-то психоз, нераспознанный докторами, заставляет его убивать женщин? Черт, предположение дикое и нелепое. А почему, собственно, нелепое? Что еще прикажете думать? Нужно проконсультироваться с каким-нибудь светилом психиатрии – могла ли у человека развиться подобная мания? Жаль, что научные светила не водятся в Демьянове. Пока я пошлю запрос в Петербург или в Москву, пока придет ответ, психопат сможет найти очередную жертву. И что делать? Оповестить женское население уезда, чтобы все особы слабого пола опасались иметь дело с Новинским? Но стопроцентной уверенности, что он – убийца, нет и у меня. Как можно защитить потенциальную жертву, если неизвестно, кто, когда, где и кого захочет убить? Увы, никак… Задорожный прав, на каждом углу по городовому не поставишь…»

Убитую молочницу похоронили на пригородном кладбище. Гроб с телом кружевницы Тони ее мать увезла хоронить в свой городок.

Город пребывал в унынии и тоске. Женщины по вечерам боялись покидать дом. Демьяновские парни стали ходить группами, вооружившись ножами и самодельными кастетами, но поймать убийцу так и не смогли.

Ярмарка, обычно такая шумная, разгульная и веселая, тоже как-то не задалась в этом году. Многие торговцы, плюнув на недополученные барыши, разъехались из Демьянова по домам. Торговые площади заметно опустели. Ночные кутежи прекратились.

С наступлением темноты состоятельные домовладельцы выпускали сторожей с колотушками, а те, кто победнее, спускали собак. Но и те, и другие запирали на ночь ворота, калитки и двери на замки и чугунные щеколды.

Каждому хотелось, чтобы его дом превратился в настоящую крепость. Выручка черкеса-слесаря, врезавшего в дома обывателей патентованные замки, была как никогда велика.

Судебный следователь Колычев, единодушно осуждаемый демьяновским обществом за неподобающее легкомыслие, каждый вечер с цветами отправлялся в цирк. Роман господина Колычева с канатной плясуньей, будораживший умы горожан почти так же сильно, как и загадочные убийства, продолжался.

Демьяновцы, сидевшие в своих домах за семью замками, откуда-то знали, когда следователь возил свою акробатку за Волгу, и когда она, нагло пренебрегая общественным мнением, ночевала у Колычева в доме (вот же развратная тварь – ни стыда, ни совести!), и когда приглашала его после выступления в свой фургончик…

Дамы были шокированы и раздражены, мужчины, втайне завидовавшие шустрому молодому следователю, утверждали, что грех хоть и невелик и молодому мужчине позволителен, да уж больно не ко времени пришлись эти шуры-муры.

Дмитрий решил раз в жизни проигнорировать мнение демьяновских ревнителей нравственности. Но приобретение им золотого браслета в виде змейки с изумрудными глазками, который вскоре обнаружился на руке у канатоходки, было расценено обществом как возмутительный вызов…

В одну из ночей, тихих и по нынешним временам совершенно безлюдных, неподалеку от грузовой пристани, в зерновых складах, вспыхнул пожар. Загорелся крайний амбар, ближайший к пустырю, на котором циркачи разбили свой шатер. Не будь здесь артистов, успевших на пожар раньше городской пожарной команды, огонь мог перекинуться на другие деревянные строения и товарная пристань выгорела бы дотла.

Цирковые, послав за помощью, выстроились цепочкой от реки до горящего амбара и передавали друг другу ведра с водой. У сильных, тренированных людей это получалось ловко. Когда пожарные со своими бочками и насосами прибыли на пристань, огонь был уже залит. Городской брандмейстер был очень доволен. Но при осмотре места пожара его довольство быстро улетучилось.

В пустом обгорелом амбаре, зерно из которого накануне погрузили на баржу и отправили вверх по Волге, было найдено тело мертвой женщины с ножевыми ранами.