Текст книги "Две жены господина Н."

Автор книги: Елена Ярошенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 22 страниц)

Глава 9

Февраль 1906 г.

– Азес, у меня есть новости. Вчера Опанас вернулся в Гельсингфорс.

Придя на квартиру к Азесу, Савин не мог сдержать нетерпения и начал рассказывать о новостях сразу в прихожей, не успев даже снять пальто.

Итак, Татаринов, который скрылся после скандала (и то сказать, глупо было надеяться, что он станет теперь сообщать центральному комитету о месте своего проживания!), был наконец найден. По следу Татаринова пустили Андрея Манасеенко (партийная кличка Опанас), человека в подобных делах опытного. Опанас, как хорошая борзая, след взял.

В успехе Манасеенко Борис нисколько не сомневался. Они были хорошо знакомы – сначала по группе «Рабочее знамя», потом по вологодской ссылке.

Из Андрея, бывшего студента Горного института и весьма состоятельного человека, как ни странно, получился талантливый боевик. Недаром он соперничал с Каляевым за право привести в исполнение приговор московскому генерал-губернатору, великому князю Сергею Александровичу.

Опанас и Янек (кличка Каляева) под видом извозчиков отслеживали передвижения великого князя по Москве, выбирая подходящий момент для убийства и страхуя друг друга. Только в самую последнюю минуту перед покушением Каляев решился пойти на дело один, без дублера, а Манасеенко увез в извозчичьих санях Савина и Дору Бриллиант подальше от Кремля, где прогремел взрыв.

У Манасеенко была к Татаринову особая ненависть – в марте прошлого года, в дни пресловутого Мукдена русской революции,когда полиции удалось арестовать слишком многих, попал в этот невод и Опанас. Он пребывал в уверенности, что без провокатора такой массовый провал не был бы возможен.

Октябрьская амнистия позволила Манасеенко, как, впрочем, и другим арестованным эсерам, выйти на свободу. Андрей вернулся с желанием мстить и постоянно сыпал невнятные угрозы, обещая, что кое-кому придется за все заплатить.

Когда Савин рассказал ему о подозрениях против Татаринова и о расследовании, предпринятом партийной комиссией, Манасеенко задал только один вопрос: «Скажи, ты лично убежден, что Николай – провокатор?»

Савин стал говорить, что в этом не остается никаких сомнений, что не только следственная комиссия, но и многие товарищи самостоятельно пришли к выводу, что в партии действует провокатор и этот провокатор скорее всего Татаринов, фактов против Николая много…

Манасеенко перебил его и жестко отрезал: «Значит, его нужно убить!»

– Ну, так какие же у тебя новости? – лениво поинтересовался Азес.

– Татаринова нашли в Варшаве. Ты представляешь, Опанас искал его почти месяц и все безрезультатно. Обшарил Петербург, Киев, а Татаринов преспокойно живет себе в Варшаве, в доме своего отца.

– Остолопы. С Варшавы нужно было начинать! Любите вы идти трудным путем.

– Но никому не могло прийти в голову, что Николай вот так просто поселился у своего папаши. Манасеенко прочесывал те места, где Татаринов мог бы скрываться…

– Ладно, оставь. Нашли – и хорошо. Андрей вернулся в Гельсингфорс, говоришь? Поезжайте-ка с ним обратно в Варшаву и уберите наконец этого слизняка Татаринова. Сколько можно тянуть? Разоблаченный провокатор наслаждается жизнью под крылом папаши и мамаши. Мы бездействуем. Авторитет нашей организации падает…

– Да, все это верно. Но мы решили поставить дело так, чтобы ты не принимал в нем никакого участия. Ты знаешь, Татаринов пытался обвинить в предательстве тебя… Он осмелился утверждать, что провокации – дело твоих рук. Центральный комитет и все члены боевой организации считают это ни на чем не основанной клеветой. И мы решили по возможности избавить тебя от тяжелых забот по убийству оклеветавшего тебя провокатора…

Азес выдержал долгую паузу.

– Борис, ты, кажется, не все правильно понял. Я и не собирался брать на себя подобные заботы.Ты сам знаешь, что это не совсем этично. Все заботыо Татаринове поручаются тебе. И я повторяю: возьми Андрея и, если нужно, еще несколько человек, поезжайте в Варшаву и решите вопрос с Татариновым. Все. Разговор об этом закончен.

В Варшаву Савин решил ехать вместе с Манасеенко и молодой террористкой по кличке Долли, проживавшей в настоящее время по паспорту полтавской мещанки Дарьи Шестаковой. Савин давно знал Долли, он сам когда-то привлек ее к работе в боевой организации.

Долли была потомственной дворянкой из родовитой, но обедневшей семьи, дочерью офицера. У нее не осталось в живых никого из близких родственников, и это было хорошо – она могла смело рисковать собой без оглядки на рыдающих родителей или малолетних детей.

Впрочем, даже одно только присутствие красивой, изящной женщины в месте проведения операцииздорово помогало – во-первых, отвлекало внимание посторонних, делало компанию боевиков не такой подозрительной, а во-вторых, просто поднимало всем дух.

У нее была слабость к дорогим тряпкам, шелкам, бархату, модным шляпам, но товарищи по партии легко прощали ей это невинное пристрастие – во всем остальном Долли была совершенно стальной женщиной.

Когда Савин спросил Долли, согласна ли она принять участие в убийстве провокатора, она чуть-чуть повернула к нему свою красиво причесанную головку, – в луче лампы сверкнули бриллианты в сережке, – помолчала, улыбнулась и многозначительно произнесла:

– Я всегда в распоряжении боевой организации.

Но двоих товарищейдля выполнения задуманного Савину показалось мало. Он вызвал для участия в операции по ликвидации Татаринова еще трех боевиков из размещенного в Финляндии резерва. Чем больше убийц будет охотиться на Николая, тем больше вероятность успеха и тем меньше доля личной ответственности каждого.

План Савина был простым – в Варшаве Манасеенко и Долли под видом супружеской пары наймут квартиру в каком-нибудь уединенном месте. Савин в качестве старого друга придет в дом Татаринова и пригласит его в эту квартиру. Там будут ждать трое боевиков, вооруженных «браунингами» и финскими ножами.

Долли, по плану Савина, не должна была принимать участия непосредственно в убийстве. Как только все будет готово к встрече Татаринова, Долли и Опанас отправятся на вокзал и первым же поездом покинут Варшаву.

В этом деле их роль была вспомогательной – главная партия отводилась Долли в предстоящем убийстве Дурново. В случае какой-нибудь неудачи в Варшаве полиция могла схватить всех причастных к убийству Татаринова и глупо было бы рисковать всей компанией. Пусть Долли вовремя исчезнет из Варшавы…

В крайности, если за решеткой и окажется кто-нибудь из боевиков резерва, это не так страшно… Савин полагал, что сам-то он в любом случае сумеет как-нибудь вывернуться… А помощь Долли и Манасеенко ему еще пригодится.

Итак, ближе к концу февраля Манасеенко с Долли выехали в Варшаву, чтобы заняться подготовкой убийства Татаринова. Туда же должны были подтянуться и ребята из резерва. Савин договорился с каждым в отдельности о связи, местах встреч, явках и о том, кто куда скроется после убийства, – это тоже нужно было решить заранее, чтобы потом не упустить чего-нибудь в суматохе.

Сам Савин отправился в Москву – может быть, пока в Варшаве все подготовят, он успеет решить вопрос с московским генерал-губернатором. Было бы очень удобно – шлепнуть в Москве Дубасова и сразу же укрыться в Варшаве, где заодно и Татаринова ликвидировать. Слишком уж много дел накопилось, чтобы каждому уделять чрезмерное внимание…

Глава 10

Декабрь 1906 г.

Поздно вечером вернувшись из театра, куда он возил Муру, Дмитрий пил у себя дома чай. Заспанный Василий, втаскивая на стол самовар, позволил себе поворчать на тему, что хорошие господа по ночам спят, а не чаи гоняют. Такие высказывания показались Дмитрию непростительным нахальством, но он был слишком благодушно настроен, чтобы воспитывать слугу. Он просто махнул рукой и с миром отпустил Ваську спать. В конце концов, налить себе стакан чаю Дмитрий способен самостоятельно.

Приятно было пить темную ароматную жидкость и представлять себе, что делает в этот момент Мура, которую он проводил в ее номера.

Может быть, она тоже заказала у коридорного самовар и пьет чай из своей грубой чашки с розовым цветком… А может быть, поленилась возиться с чаем и собирается ложиться спать. Сидит сейчас перед мутным гостиничным зеркалом, расчесывает свои прекрасные волосы и… И думает о Дмитрии, почему бы и нет? Сегодня в театре она была такой красивой, такой восторженной, ее глаза так ярко блестели…

Дмитрий засиделся у стола, хотя стакан с чаем, наполовину недопитый, уже остыл, да и вообще пора было идти спать. Но это так скучно – уснуть, проснуться, увидеть утренний свет за окном и снова окунуться в будничную прозаическую суету. Окружной суд, следственные дела, допросы…

Утром нужно допрашивать прислугу из гостиницы Ечкина, проходящую по делу об убийстве купца Шершнева. Колычев был уверен, что там не обошлось без помощи коридорного, но прислуга наверняка успела сговориться, сейчас начнут крутить и притворяться дурачками, чтобы выгородить своего… Ну зачем приближать такое скучное, неприятное утро? Лучше продлить волшебный вечер, снова и снова воображая себя в театральной ложе и рядом – Муру, с восторгом глядящую на сцену…

Задумавшись, Колычев не сразу услышал, что у входной двери дребезжит колокольчик. Васька с Дусей наверняка видели уже третий сон, их долго не добудишься. Придется идти открывать самому.

На крыльце в тусклом свете газового фонаря стояла заплаканная Мура.

– Прости, Митя. Можно мне войти?

– Да, конечно же! Что случилось?

Но Мура, переступив порог дома, разрыдалась так горько, что просто не в силах была говорить. Колычев отвел ее в комнату, усадил, дал ей платок и стакан воды. И Мура, напившись и вытерев нос, наконец произнесла:

– Митя, меня выгнали из номеров!

– Как это – выгнали? Что ты говоришь?

Мура рассказала, что проживавший в соседнем номере отставной штабс-капитан давно положил на нее глаз и неоднократно позволял себе разные домогательства, а сегодня вечером, когда Мура вернулась из театра, он, вдребезги пьяный, ворвался к ней в комнату и попытался изнасиловать.

Муре пришлось отбиваться, но силы были неравные, и она вынуждена была ударить офицера по голове стеклянным графином, разлетевшимся на штабс-капитанской макушке вдребезги.

– Господи, ты, надеюсь, не убила его?

– Нет, всего лишь оглушила. Но на шум сбежались люди – соседи, прислуга, вызвали управляющего. Мне заявили, что в скандалах и пьяных драках они не нуждаются.

– Но ведь ясно же было, что не ты напала в пьяном виде на штабс-капитана, а он на тебя!

– Нет, не ясно! Мы с тобой выпили в театре по паре бокалов шампанского, и из-за этого мне заявили, что я тоже пьяна. И вообще, вожу в номер мужчин (то есть тебя – припомнили тот случай, когда мы с тобой заболтались до рассвета, помнишь?). Управляющий сказал, что не желает разбираться с этой дракой – кто прав, кто виноват – и требует, чтобы я немедленно покинула номера. В противном случае они вызовут околоточного и отправят меня за драку в участок… Боже! Это все так отвратительно, такая грязь! Прости, что я ворвалась в твой дом, Митенька, но куда мне пойти ночью? У меня в Москве ни родни, ни друзей, зима на дворе… Пожалуйста, приюти меня сегодня. Я не стесню тебя, я могу на стуле посидеть здесь до утра. А утром найду какую-нибудь комнату…

– Мура, ну о чем ты говоришь? Дом у меня большой, места сколько угодно. Сейчас я тебя устрою в спальне, а сам перейду в кабинет. Диван в кабинете очень удобный, я прекрасно там высплюсь. Успокойся, дорогая, успокойся, все хорошо. Ты просто перенервничала. Давай шубку, шляпу, садись удобнее. Вот, выпей чаю, самовар еще не остыл. Завтра пошлем Ваську на Арбат в «Столицу» за твоими вещами. Я, наверное, тоже съезжу туда. Объяснюсь с этим управляющим, а заодно и с подонком штабс-капитаном. Следовало бы возбудить против него уголовное дело… Или на дуэль его вызвать прикажешь?

– Митя, не сходи с ума! Во-первых, век дуэлей прошел, не воображай себя Лермонтовым, он, позволь тебе напомнить, плохо кончил. Во-вторых, штабс-капитана ты уже не найдешь в номерах, его тоже выставили вон… И к управляющему не езди, пожалуйста! Я не хочу, чтобы еще и ты вмешался в этот безобразный скандал. Пойми, для меня это все слишком унизительно. Прошу тебя, не вмешивайся, не влезай в эту грязь… Мне будет только тяжелее.

Успокоив Муру, Колычев уложил ее спать, а сам, прихватив подушку и плед, устроился на диване в кабинете. Лежа в темноте, он думал, как все-таки трудно жить одинокой, не имеющей ни денег, ни покровителей молодой женщине. Каждый хам считает себя вправе оскорбить ее, унизить, поиздеваться. Как тяжело живется Муре! И все же она ухитряется сохранить достоинство…

Раз уж господь свел Дмитрия с Мурой, значит, нужно исполнить свой долг по отношению к слабому и обездоленному существу. Тем более что это существо – прекрасная молодая женщина и забота о ней не доставит ничего, кроме радости…

Наутро слуги были чрезвычайно удивлены, обнаружив, что за ночь в доме появилась гостья и завтрак нужно сервировать на двоих. Но вышедшая к столу Мура так доброжелательно улыбалась, что прислуживавшая за столом Дуся невольно стала улыбаться ей в ответ.

– Ну, как ты выспалась на новом месте? – спросил Дмитрий Муру.

Нужно было поскорее занять ее разговором, чтобы она не стала вспоминать вчерашнее и не расплакалась снова. Но Мура с утра пребывала в прекрасном настроении и плакать вовсе не собиралась.

– Выспалась я чудесно! Знаешь, у тебя тут так спокойно, я впервые за долгое время почувствовала себя защищенной. И потом здесь такая удобная постель по сравнению с гостиничной… В номерах кровать вся в каких-то буграх, там полночи ворочаешься, ворочаешься, пока не найдешь себе место на продавленном матрасе…

– Ты просто принцесса на горошине!

– Да при чем тут горошины? В моем гостиничном матрасе, в самом центре, такая глубокая яма, я все время в нее скатываюсь во сне, хотя с вечера стараюсь примоститься на краю, где ровнее. Господи, о чем это я болтаю? Совсем с ума сошла! Митя, скажи честно, я тебя очень стеснила?

– Ну что ты! Мне было так хорошо на диване.

– Ты добрый… Послушай, это бессовестно с моей стороны, но я хотела бы тебя попросить… Если это тебе неудобно, сразу откажи, мы люди свои. Но если можно, позволь мне ненадолго задержаться в твоем доме? Видишь ли, честно признаюсь, у меня осталось совсем мало денег, боюсь, я даже не смогу заплатить вперед, если найду новую комнату. А без этого меня не захотят пустить в приличные номера – у гостиничных управляющих всегда наметан глаз в отношении кредитоспособности клиентов… Брата я так и не нашла, значит, попытаюсь найти какое-то дело – устроюсь где-нибудь кастеляншей, продавщицей или телефонисткой. Думаю, в Москве легко найти службу… Ну пусть нелегко, но возможно, правда? Только мне надо как-то перебиться недельку-другую… Ты не рассердишься, если я приючусь на это время в твоем доме?

– Ради бога, Мура, оставайся! Если только ты не боишься скомпрометировать себя, проживая в доме одинокого мужчины…

– Что за глупые предрассудки! Мне совершенно безразлично, что люди станут говорить за моей спиной. Обо мне, честно признаться, уже всякое говорили, а я, как видишь, жива… Мы с тобой взрослые люди и достаточно близкие друзья, чтобы быть выше досужих сплетен.

– Кстати, если тебе нужны деньги, я могу дать…

– Вот этого не надо, Митя. Я и так тебе многим обязана… А денежная помощь слишком унизительна. Вообще-то я всегда предпочитаю рассчитывать на собственные силы. Просто сейчас у меня в жизни какая-то черная полоса. Но ты так меня выручил с жильем! Если бы ты знал, как я тебе благодарна!

Глава 11

Февраль 1906 г.

Савин, которому теперь постоянно приходилось разъезжать по городам, начинал чувствовать усталость. То в Гельсингфорс, то в Петербург, то в Москву, практически нигде не задерживаясь… Может быть, из-за того, что внимание его было рассеяно между разными делами, пока толком не удалось ничего сделать…

Покушение на министра Дурново казалось более сложным, чем на адмирала Дубасова, поэтому лучшие силы боевой организации были стянуты в Петербург.

Дубасовым вплотную занимались только три человека, остальные – от случая к случаю. Все трое – два брата Гноровские и Миллеров – приобрели лошадей и записались извозчиками, чтобы удобно было следить за передвижениями генерал-губернатора.

Такая практика уже вполне оправдала себя в период охоты за великим князем Сергеем.

Однако в деле адмирала Дубасова все с самого начала пошло наперекосяк. Регулярное наблюдение за ним велось уже месяц, а узнать удалось пока очень мало.

Поселился адмирал, как и его предшественник на губернаторском посту, великий князь Сергей Александрович, в генерал-губернаторском доме на Тверской.

Но Дубасов выезжал из дома гораздо реже великого князя, причем выезды его носили непредсказуемый характер. Невозможно было предугадать заранее, куда, когда и в какой компании его понесет. Иногда он ездил с эскортом драгун, иногда в коляске без сопровождения, с одним только адъютантом.

Подкараулить его было очень сложно, хотя в тот момент, когда Дубасов катил в коляске с адъютантом по городу, он представлял собой весьма неплохую мишень для бомбиста.

Савин, обсудив все с боевой группой, решил, что на генерал-губернатора удобнее напасть, когда он будет возвращаться из поездки в Петербург. Если примерно узнать дату его возвращения в Москву и поставить людей на всех возможных маршрутах, по которым повезут Дубасова с вокзала домой на Тверскую, кто-нибудь да ухитрится взорвать губернаторский экипаж.

В конце февраля Дубасов как раз отбыл в Петербург для встречи с государем и вернуться должен был в первых числах марта.

Сложной подготовки такой теракт не требовал, и Савин решил тоже съездить на денек в Петербург, хотя разумнее было бы затаиться в Москве и немного отдохнуть…

Но, как ни мечталось Борису о нескольких днях вожделенного покоя, все же что-то гнало его в путь. Самому себе он вдруг показался загнанной лошадью, в изнеможении бегающей по кругу. И остановиться было невозможно…

Оказалось, Азес тоже в Петербурге. Борису удалось с ним повидаться.

– Знаешь, я совсем ненадолго в столицу. Мне лучше всего завтра же вечером сесть на поезд – и в Москву. Дубасов тоже вот-вот отправится обратно, нужно быть готовым к встрече и не упустить его.

– А зачем же ты прикатил в Петербург?

– Припасами разжиться! У нас не очень хорошее боевое обеспечение. Те бомбы, что наши делают в Москве, получаются невысокого качества. Представь, как будет обидно, если в результате всех усилий бомба, кинутая в Дубасова, не взорвется. Или взорвется прежде времени в руках метальщика. В Териоках Зильберберг снял дачу, устроил в ней лабораторию и делает очень неплохие снаряды. Я сегодня у них был, посмотрел – качество работы прекрасное. Полагаю, нужно прихватить несколько штук в Москву для Дубасова.

– Борис, это слишком сложно. Тащить на поезде все это хозяйство – запальные трубки, динамит, гремучую смесь… Возьми с собой кого-нибудь в Москву, пусть сделают дело на месте. Не Зильберберга, конечно, он здесь нужен. Валентина Попова пусть с тобой едет – она прекрасно делает снаряды, не хуже, чем Зильберберг.

– Но она же беременна!

– И что?

– Я слышал, она нездорова. Да и вообще, беременная женщина не может вполне отвечать за себя в таком трудном деле, и это отразится на работе.

– Какой вздор! – ответил Азес. – Нам нет дела, как Попова себя чувствует, здорова она или больна. Раз она приняла на себя ответственность – должна работать.

В глубине души Савин придерживался того же мнения, но ему показалось, что сейчас подходящий случай проявить благородство натуры. Народный заступник и беззаветный герой всегда благороден. И пусть товарищи знают об этом.

– Я не допущу, чтобы рядом со мной, с моего ведома и одобрения, беременная женщина подвергалась подобной опасности. Я не поеду в Москву и не смогу готовить покушение на Дубасова, если Валентина будет заниматься снарядами.

Лицо Азеса передернула гримаса раздражения.

– Прекрати, Борис. Только твоих выходок нам еще и не хватало. Что за пошлая, неуместная сентиментальность! Нужно поставить революционные интересы выше личных эмоций. Снаряды приготовит Валентина, и толковать тут не о чем. А ты, голубчик, изволь вернуться в Москву. Менять что-либо поздно. Дубасов не сегодня завтра возвращается. Со своими интеллигентскими метаниями вы его в конце концов упустите. И, кстати, как дела с ликвидацией Татаринова? Почему бесконечно надо напоминать о подобных вещах?

– План по Татаринову уже разработан. В Варшаву выехали Манасеенко и Долли. Они там все подготовят и вызовут меня шифрованной телеграммой. Думаю, телеграмма придет со дня на день. Если удастся в ближайшее время казнить Дубасова, я сразу же выеду в Варшаву и вплотную займусь Татариновым.

– Вы слишком запустили все дела. Татаринова давно пора было убрать. И у вас были бы развязаны руки для охоты на Дубасова. Прости, Борис, но ты никогда не умел выделить приоритеты. План у вас, видите ли, разработан! И что толку? Манасеенко с Долли выехали в Варшаву и неспешно там все готовят. А ты пребываешь в сладкой уверенности, что телеграмма от них вот-вот придет и все как-нибудь устроится. Но позволь тебе напомнить – Варшава не такой уж большой город, чтобы люди не могли там случайно столкнуться. Если Татаринов увидит на улице Опанаса с Долли, он может догадаться, что они прибыли по его душу. И что тогда? Он снова скроется, и придется начинать все сначала? Не хочу учить тебя, но в таких делах нужно действовать более энергично.

– Не волнуйся. Вопрос с Татариновым мы решим, я тебе обещаю. Я понимаю, тебе неприятно, что человек, нагло оклеветавший тебя, до сих пор жив…

– Дело не в моих личных обидах и не в клевете на меня, а в интересах партии. В интересах нашего дела! И ты, Борис, мог бы это понимать лучше.