Текст книги "Изгнанник (СИ)"

Автор книги: Елена Хаецкая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 19 страниц)

– Насколько мы знаем, кхачковяр отнюдь не считает дочь Морана опасным артефактом. Наоборот, он оказывает ей покровительство.

– Она молода? – Авденаго вдруг вспомнил о том, что Моран фактически бессмертен, так что и дочь его вполне может оказаться весьма пожилой особой.

Но Анохин быстро развеял все его сомнения.

– Она еще ребенок, – коротко ответил он.

Авденаго поразмыслил немного над услышанным. Аккуратно сложил пополам список артефактов, подлежащих уничтожению. Провел по сгибу ногтем.

– Если власть в Калимегдане действительно перешла в руки гномского кхачковяра, – медленно проговорил Авденаго, – не означает ли это также отмену приговора, вынесенного Джуричу Морану?

– Нет, – тотчас ответил Анохин. – Кхачковяр, как уже было сказано, прежде всего законник. Он уважительно относится ко всем законодательным актам, которые были приняты до него. Мы еще могли бы предположить, что он отменит приговор по какому-нибудь незначительному делу, но дело Джурича Морана!.. Помилуйте! Самый громкий процесс из всех, что происходили в Истинном мире! В таком вопросе кхачковяр будет действовать со всей возможной осмотрительностью. Он никогда не позволит себе…

– Да, да, все ясно с вашим кхачковяром, – перебил Авденаго, не в силах скрыть досаду.

Анохин веско проговорил:

– При существующем положении вещей, приговор, вынесенный Джуричу Морану, может быть пересмотрен только при одном условии: если будет уничтожен последний, пятый, артефакт.

– Пергамент?

– Именно.

Авденаго раскрыл листок со списком.

– Дайте авторучку.

Анохин подал ему авторучку. Авденаго вычеркнул имя «Енифар» и обвел слово «пергамент» двойным кружком.

– Так. Довольно болтовни, переходим к самому главному. Что за пергамент? – осведомился он. – Вам удалось добыть хоть какие-то сведения о свойствах, заложенных в него Джуричем Мораном?

Глава третья

– Ты когда-нибудь слышал выражение «город-призрак»? – спросил Хэрибонд у Евтихия.

Тот неопределенно пожал плечами и наконец ответил:

– Я был пленником у троллей, а потом еще и солдатом в замке Геранна. Я много всяких выражений слышал, можешь мне поверить.

– Нет, я о другом… – Хэрибонд посмотрел на своего спутника искоса, без особой, впрочем, надежды понять, насколько тот серьезен. – Я о городе.

– А что с городом?

– Он стал призраком. Понимаешь?

– Лучше, чем ты, – заверил Евтихий. И для даже убедительно приложил ладонь к сердцу. – Гораздо лучше. Как, впрочем, и многое другое.

– Что – другое?

– Я почти все понимаю гораздо лучше, чем ты, – пояснил Евтихий. – Видишь нитки у меня в волосах?

Хэрибонд не ответил.

– Видишь? – наседал на него Евтихий.

– Это очевидно, – сказал наконец Хэрибонд, отворачиваясь.

– Нет, не очевидно, если ты не видишь…

– Я вижу.

– Хорошо! Хорошо! – вскрикнул Евтихий. – Вот из-за них я и стал призраком. Здесь был город, говорю тебе. Дома, улицы, площади. На одном фасаде была нарисована красивая козочка. В юбочке, кажется. Мне ее показывала Деянира.

– Кто?

– Деянира. Женщина. Ее так звали.

– Твоя подруга? – проницательно осведомился Хэрибонд.

– Моя жена, между прочим.

– Сумасшедшим запрещено жениться.

– А я когда женился, не был сумасшедшим, – парировал Евтихий. – Я тогда был совершенно нормальный. Это я потом свихнулся, когда она пропала.

– Куда она пропала?

Евтихий опять потянулся к своим волосам.

Хэрибонд поморщился.

– Только не говори, что она распалась на нитки…

– Она. Весь город. Все вокруг.

Хэрибонд вдруг замер и уставился на Евтихия так, словно впервые увидел его по-настоящему. Евтихий морщился, гримасничал, ежился, то опускал голову, то наоборот – задирал ее и разглядывал облака на небе, – словом, вел себя крайне беспокойно. Наконец он вскрикнул:

– Ну, что?..

– Ты тоже жертва, – медленно проговорил Хэрибонд. – Да? Жертва Джурича Морана. Здесь был какой-то опасный артефакт. Он причинил немыслимые разрушения…

– Почему немыслимые? – удивился Евтихий. Он был рад, что разговор принял более безопасное направление. – Вполне мыслимые. Город исчез. Стал призраком. И моя жена, Деянира, – она тоже.

Он развел руки, словно в попытке обнять пустое пространство, и вдруг, на краткий миг, перед Хэрибондом возник город. Хэрибонд мог бы поклясться, что видит светящиеся здания из светлого камня, высокие стены, ворота, башенки и флюгера… Все это мерцало в воздухе возле пересохшего русла реки Маргэн, дрожало и грозило развеяться от малейшего дуновения ветерка. Сквозь стены видны были сухие кусты и деревья с толстыми, причудливо изогнутыми стволами.

Очевидно, и Евтихий заметил призрак Гоэбихона, потому что застыл на месте и впился взглядом в то место, где некогда находился город. Сейчас лицо Евтихия выглядело совершенно безумным: широко раскрытые глаза, перекошенный рот, страдальчески задранные брови. Евтихий застонал, громко, надрывая горло. Прозрачный город качнулся, точно пучок травы под дыханием, и рассыпался. В единый миг не стало ничего – только полумертвая равнина.

Евтихий совершенно по-женски заломил руки и упал на колени. Он не переставая глядел в одну точку, туда, где на мгновение явился ему Гоэбихон. Хэрибонд, ощущая неловкость, остановился рядом с ним. Потом наклонился, коснулся его плеча.

– Он исчез.

Евтихий не ответил.

– Ну, хватит, – более твердым голосом сказал Хэрибонд. – Довольно. Что было – то прошло.

Евтихий поднял на него взгляд.

– Я думал, мы найдем ее.

– Кого? – не понял Хэрибонд.

– Деяниру.

– Ту женщину? Твою жену? Но если она находилась в городе в момент катастрофы, то вероятность того, что она уцелела…

Мгновенным гибким движением Евтихий поднялся на ноги и закрыл Хэрибонду рот.

– Молчи!

Хэрибонд оттолкнул от себя руку Евтихия.

– Что ты себе позволяешь?

Евтихий глубоко вздохнул, отвернулся и пошел вдоль русла, загребая ногами и болтая головой. Хэрибонд, помедлив, пошел за ним следом.

Гоэбихон действительно существовал, после всего случившегося в этом отпали последние сомнения. Кем бы ни был этот Евтихий, он точно знал, где находился погибший город. Он сумел привести Хэрибонда в нужное место. Он даже показал тень Гоэбихона. Непонятно, как он это сделал. Непонятно также, осознает ли Евтихий вообще, что он делает. Сейчас, впрочем, это не имеет значения.

Все лишние мысли разом вылетели у Хэрибонда из головы, когда он увидел дерево и понял: это – то самое.

Все, что когда-либо доводилось читать о великих деревьях. Все великие деревья на картинках в книжке «Мифы и легенды народов мира для детей». Все таинственные дубы из фильмов про явление феи маленькой девочке. Все это – многократно умноженное, – воплотилось в дереве, которое Хэрибонд увидел в долине Маргэн: выше неба, с неохватным стволом, покрытым узловатой корой, с ветвями, которые закрывали собой широченную поляну. Вот такое это было дерево. Разумеется, лишь его мог избрать Джурич Моран для того, чтобы спрятать там смертельно опасный артефакт.

Весьма полезный артефакт, с помощью которого Хэрибонд обретет могущество в Истинном мире…

* * *

– Ты это искал? – Евтихий казался разочарованным. – Этот листок?

Хэрибонд ревниво следил за тем, как Евтихий разворачивает пергамент и водит по нему своими черными грубыми пальцами. Но ничего не поделаешь, приходилось терпеть. Они с Евтихием вроде как компаньоны. Да и в любом случае небезопасно набрасываться на Евтихия и пытаться отобрать у него вещь. Пусть уж натешится, поглазеет, а там…

– Ну все, насладился? – не выдержал наконец Хэрибонд.

– А чем тут наслаждаться? – Евтихий бросил ему пергамент. – Просто лист выделанной кожи. Даже без рисунков или букв. Я бы вот хотел научиться читать. Чтобы книги всякие читать. Деянира – она умеет. Она во всем меня превосходит, понимаешь? Я бы хотел снова ее найти.

– Мы не будем сейчас обсуждать это, – стараясь придать своему тону побольше убедительности, проговорил Хэрибонд. – Потому что ни к чему хорошему такие разговоры не приводят. Ты только расстроишься еще больше, и все. Ты согласен?

Евтихий кивнул, отворачиваясь.

– Что ты должен сделать с пергаментом, когда найдешь его? – спросил он.

Хэрибонд пожал плечами.

– Мне предлагалось уничтожить эту вещь, но я считаю, что совершить подобный акт я всегда успею. Следовало бы выяснить, какие возможности в него заложены.

– Зачем?

– Как – зачем?

– А вот так! – Евтихий зло глянул на Хэрибонда. – Положим, хочешь ты убить человека.

– Очень абстрактное предположение.

– Не знаю, что это значит. Просто выслушай, не перебивая. Хочешь ты кого-то убить. Станешь ты спрашивать такого человека о его мечтах, о его прошлом, о том, что он любит, а что – ненавидит? Или ты просто зарежешь его, стараясь не смотреть ему в глаза?

Хэрибонд покачал головой:

– Для сумасшедшего ты рассуждаешь довольно здраво.

– Это потому, что я сумасшедший. Все безумцы рассуждают здраво. Но ты не ответил на мой вопрос.

– Ты привел неправильный пример. Мы ведь не о человеке говорим.

– А какая разница?

– Та, что пергамент – вещь. Им можно воспользоваться.

– Человеком – тоже.

– Я не буду уничтожать эту штуку, понял? – твердо произнес Хэрибонд. – Может быть, потом. Может быть. Джурича Морана здесь нет, так что никто мне не запретит… И ты тоже, – прибавил он, предупреждая следующую реплику своего спутника. – Я тебе не позволю.

Евтихий махнул рукой.

– Дело твое. Моранова вещь тебя погубит, но меня это уже не касается.

Хэрибонд свернул пергамент в трубочку и поднес к глазам.

– Говорят, если взглянуть сквозь подзорную трубу, станут видны удивительные вещи…

– Какие? – спросил Евтихий.

– Правда.

– Опять ты со своей правдой! – вздохнул Евтихий. – Не доведет она тебя до добра. Лучше бы ты меня послушался.

– Я смогу распознавать ложь. Нет, лучше! Я смогу распознавать истинную сущность всех вещей, всех людей и явлений… Ты понимаешь, что это значит?

– Что ты умрешь, – сказал Евтихий.

Он встал и развернулся лицом к своему спутнику.

– Опасную игру ты затеваешь. Дары Морана всегда были губительны для тех, кто ими пользовался.

Евтихий так и не понял, что произошло. Подбородок Хэрибонда вдруг задрожал, сметанная белизна залила его щеки. Хэрибонд опустил трубку и посмотрел прямо в лицо Евтихия, затем опять прильнул глазом к трубке из пергамента… И вдруг, с протяжным криком, в котором слышался ужас, повернулся и бросился бежать.

Евтихий молча смотрел ему вслед. Он даже не пошевелился. Ему и в голову не приходило преследовать Хэрибонда. Евтихий хмыкнул.

– Интересно, кто из нас двоих – сумасшедший?

Он опять уселся на землю, потом лег, раскинул руки. Великое дерево нависало над ним, и Евтихию начало казаться, будто этот могучий ствол вырос прямо из его собственного пупка. Ощущение было странное, захватывающее.

– Однако ж я вернулся к тому, с чего начал, – сказал себе Евтихий.

В последнее время он довольно много разговаривал сам с собой. А поскольку поблизости, как правило, никого не оказывалось, то Евтихий мог вести эти диалоги довольно громко и даже на разные голоса, не стесняясь возможных слушателей.

Дерево шумело листвой и замирало, склоняясь ветвями к лежащему под ним человеку, как будто ему было интересно узнать Евтихия поближе.

– Я не сумасшедший, – сказал Евтихий.

– Конечно, нет, – ответило ему дерево. – Просто с тобой случилась беда.

– Я потерял ее, – сказал Евтихий. – Я потерял Деяниру.

– А другая женщина не может тебя утешить? – спросило дерево.

Евтихий горестно покачал головой.

– Только она.

– Значит, когда-нибудь ты найдешь ее, – обещало дерево.

– Сомнительно, – вздохнул Евтихий.

– То, что суждено тебе судьбой, не может исчезнуть бесследно, – заявило дерево.

– Ты меня жалеешь, – сказал Евтихий. – Вот и говоришь невесть что.

– Я никого не жалею, я вечное, – гордо произнесло дерево и выпрямило ветки. – Если я начну жалеть всех подряд, мне и вечности не хватит.

– Логично, – кивнул Евтихий. – Но что же мне все-таки делать? Теперь, когда я потерял очередную жизнь?

– А сколько их у тебя было? – заинтересовалось дерево.

– Я уже подсчитывал как-то…

– Меня при этом не было, – напомнило дерево. – Я всегда здесь. А вас, людей, вечно носит по всему Истинному миру. Так что давай, выкладывай.

– Я был крестьянином.

– Раз, – обрадовалось дерево.

– Я был пленником.

– Два.

– Я был рабом.

– Разве это не одно и то же, что и пленник? – удивилось дерево.

– Не совсем… У меня был один хозяин. Один-единственный.

– И как он, не слишком придирался? – озаботилось дерево.

– Авденаго-тролль – вот как его звали, – сказал Евтихий. – Нет, он не придирался. Иногда я предпочел бы видеть его мертвым, а иногда наоборот, мне хотелось видеть его живым.

– А сейчас он жив?

– Вероятно…

– Это было три? – спросило дерево.

– Да.

– Еще! – потребовало дерево.

– Я был с той женщиной, с Деянирой…

– Четыре.

– В подземельях Кохаги.

– Ого! – удивилось дерево. – Пять!

– Опять с Деянирой.

– Не считается.

– А теперь вот я один.

– Не слишком впечатляет твой список, – заявило дерево. – Мне встречались экземпляры и похлеще. Так что утри нос и подумай-ка над тем, что действительно важно.

– А что действительно важно?

– Что так испугало Хэрибонда?

– Разве он испугался?

– Разве он не убежал от тебя с громким воплем ужаса?

– Точно… – задумался Евтихий. – Что же такого он увидел в эту свою трубочку из пергамента?

– А на кого он смотрел?

– Ну, на меня.

– И?.. – подсказало дерево.

– Что – «и»?

– И кого он увидел?

– Меня…

– А если подумать как следует? – настаивало дерево.

Евтихий подскочил, точно его ужалили.

– Он увидел МЕНЯ! – выговорил Евтихий. – Точнее, он увидел то, чем я был в тоннелях Кохаги: плоскорожую тварь с зеленой кожей, черными космами и огромными клыками, торчащими из слюнявой пасти!

* * *

«Нельзя нарушать условия игры, – думал Денис. – В этом все дело. Да, должно быть, именно в этом…»

Он почти раскаивался в том, что упросил Джурича Морана пойти на это. Неизвестно, кем были установлены правила, но правила существовали. Жесткие. И Денису об этом было известно. «Экстремальное путешествие» из реального мира в Истинный возможно только одно, прописью одно. Потом человек, если ему повезет, возвращается обратно в Петербург. И остаток дней своих живет воспоминаниями. На этом – все. Оплачено и выполнено туроператором.

Но Денис рвался назад всей душой. Назад, в замок на границе, к своим товарищам, к женщине, которую – ну да, полюбил. Ему удалось пройти все препоны, добраться до Морана и выклянчить у него чудо. Вторичное путешествие в Истинный мир. Как радовался Денис, когда Моран согласился отправить его в «экстремальное путешествие» вторично! Согласился, невзирая на запрет. Кем был наложен этот запрет, Денис не вникал. Просто были некие правила, а Моран согласился их нарушить. Ради Дениса. Таким фактом стоит проникнуться.

Мда, и практически сразу Денис проникся этим фактом, что называется, по самые уши. Для начала он угодил в лапы безумного ученого, некоего Церангевина, который ставил опыты на живых людях в поисках личного бессмертия для себя. Ну и для других – когда-нибудь потом. Если выживут.

Дениса спасло внезапное вторжение гномской армии во главе с кхачковяром. Церангевин был арестован и приговорен к смертной казни. Кхачковяр по этому поводу высказался: «Это не было ни преступлением, ни ошибкой». Но выглядел очень мрачно.

По поводу каждого из захваченных в доме и лаборатории Церангевина устраивалось отдельное судебное разбирательство. Чтобы не допустить никаких ошибок и, упаси нас всех боже, никаких нарушений законности. Денис тоже угодил между зубцами судебных шестеренок. Его непререывно допрашивали почти неделю. Кроме того, ему пришлось пройти через серию провокационных тестов (гномы горазды устраивать подсудимым всякие проверки). Наконец кхачковяр выяснил, кто такой Денис.

Хотя что тут выяснять, ничего особенного. Девятнадцать лет. Единственный сын у мамы. Папа с мамой в разводе, уже очень давно. Об отце Денис говорить отказался, не столько потому, что не хотел отзываться о нем дурно, сколько потому, что, в общем-то, ничего о нем не знал: мама тщательно следила за тем, чтобы Денисик не общался с «этим подлецом».

Больше всего на свете мама боялась, что Денисика заберут в армию. Для чего и обратилась в бюро «экстремального туризма», где ей положительно обещали отправить ребеночка в такие края, докуда не доберется ни одна призывная комиссия.

Вот тут-то и прозвучало имя Морана…

Гномы всполошились, и на следующем этапе процесса устанавливалась степень близости подсудимого с Джуричем Мораном. Важно было понять, насколько это знакомство вообще может оказаться опасным – для гномского народа, для Калимегдана и для Истинного мира в целом. Одиозная фигура этот Джурич Моран, что и говорить.

В перерывах между заседаниями кхачковяр подозвал к себе Дениса для приватной беседы.

– Не стану скрывать – твои дела идут неважно, Денис, – сурово молвил ему кхачковяр.

Дениса это удивило. Он-то считал, что, наоборот, близок к полному оправданию. Обращались с ним хорошо, только вот держали под замком, но ведь это временно.

– Я ведь всю правду вам рассказываю, – сказал Денис. – Я что, врать должен?

Вместо ответа кхачковяр предложил:

– Предлагаю сделку. Мы признаем тебя бессловесным, то есть – недееспособным и, следовательно, неподсудным.

– То есть? – насупился Денис.

– То есть, ты будешь квалифицирован как существо, не наделенное рассудком или наделенное рассудком в очень слабой степени, – объяснил кхачковяр. – В таком случае знакомство с Мораном сойдет тебе с рук. Если же ты по-прежнему намерен настаивать на наличии у тебя интеллекта, то это плохо закончится. Ты и без того верно послужил Церангевину, признанному государственным преступником.

– Слушайте, я же служил ему поневоле! – возмутился Денис. – Как жертва! Сами же обзывали меня подопытным животным…

– Останься животным – и я гарантирую тебе оправдательный приговор.

– Нет уж, – заявил Денис. – Я, может быть, и звезд с неба не хватаю, но я вам не животное. Так и передайте своим коротышкам.

Кхачковяр поразмыслил немного, подергал себя за крашеный ус, оторвал этот ус (поскольку тот был не «родным»: кхачковяр привязывал усы к своей плохо отросшей бородке) и наконец подозвал одного из гномов охраны.

– Завяжи ему рот, – приказал он, указывая на Дениса.

Гном, гнусно ухмыляясь, охотно выполнил повеление.

В результате Денис, лишенный возможности давать внятные ответы и в основном мычавший, когда его спрашивали, шибко ли он дружит с Мораном и изрядно ли послужил зловредным целям Церангевина, был признан бессловесным и на этом основании оправдан.

Гномы, народ веселый и незлобивый, наперебой поздравляли его с этим обстоятельством, мощно хлопали Дениса по спине, оставляя синяки, угощали выпивкой и лакомствами, дарили фальшивые косы и усы из пакли, чтобы он мог достойно украсить себя. Все знаки симпатии гномы выражали безмолвно, символическими жестами, поскольку, согласно постановлению суда, имели дело с существом бессловесным.

Взбешенный, юноша явился к кхачковяру поздно вечером. Его беспрепятственно пропустили в личные покои кхачковяра, поскольку парень был оправдан.

Кхачковяр уже собирался отходить ко сну. Женщина по имени Геврон – одна из немногих в завоеванном гномами Калимегдане, кто принадлежал к человеческой расе, – принесла повелителю стакан подогретого вина и засахаренные орешки в серебряной вазочке. При виде Дениса она подбоченилась и надвинулась на него с угрожащим видом.

– А тебе что здесь потребовалось? – возмутилась она. – А ну, пошел вон! Кхачковяр за день умаялся, дай ему отдохнуть. Он ведь надрывается, чтобы всех нас осчастливить.

– Меня он уже осчастливил, – буркнул Денис. – Ославил дураком на весь Истинный мир.

Кхачковяр повернулся к Геврон:

– Оставь нас, дорогая. Я глубоко благодарен тебе. С этим бессловесным я хочу поговорить лично. Не беспокойся за меня, ступай.

– Так, кхачковяр, он же… Сами поглядите… Ну что за явление такое! – в сердцах произнесла Геврон, однако подчинилась и вышла, плотно закрыв за собой дверь.

Кхачковяр уселся в кресло, кивнул Денису.

– Хочешь вина? Только много не выпивай, это все-таки мне принесли.

Денис немножко угостился, поставил стакан обратно на столик и пробурчал:

– Ну да, надорвались, поди, благодетельствуя окружающим.

– Чем ты недоволен? – спросил кхачковяр.

– А чего это вы мне рот заткнули? – осведомился Денис.

Кхачковяр хмыкнул:

– Я тебе жизнь спас.

– Да уж, наслышан о том, что вы сделали с Церангевином, – огрызнулся Денис. – Про это весь Калимегдан толкует.

Кхачковяр мрачно посмотрел на молодого человека и сказал:

– Конечно, тебя бы никто не приговорил к смерти. То, что случилось с Церангевином, – это было… исключение. И я очень надеюсь, что такого больше не повторится.

– Так это же от вас зависит, не так ли? – проворчал Денис.

– От меня многое зависит, но не все… – задумчиво произнес кхачковяр. – Видишь ли, я в первую очередь служитель закона. Я не имею права нарушать ни одного установленного правила. Но! – Кхачковяр взял стакан и посмотрел на Дениса сквозь стекло. – Я могу их обойти. Подтасовать факты, представить обстоятельства в совершенно другом свете. В твоем случае не было другого способа… Сам посуди. Ты, разумный человек, – и вдруг практически добровольно оказываешься в положении подопытного животного. Позволяешь ставить на себе эксперименты. Совершенно не напрягаешь интеллект для того, чтобы сорвать работу злокозненному Церангевину.

– А что я должен был сделать? – растерялся Денис. – Он же меня к колесу привязал… У меня и свидетели есть, которые меня потом отвязывали…

– Согласно нашим законам, высокоразвитая в умственном отношении личность не имеет права быть привязанной к колесу, – ответил кхачковяр. – Вот ты на меня злишься за то, что я прибег к хитрости, чтобы тебя выручить из беды… А я не сомневаюсь в своей правоте. Когда-нибудь ты со мной согласишься.

– А что мне грозило? – полюбопытствовал Денис. – Ну, какой приговор?

– Принудительные работы лет так на пять, – объяснил кхачковяр. – У гномов они довольно тяжелые и, что еще хуже, скучные. Впрочем, это везде так… Ты ведь вернулся в Истинный мир вовсе не для того, чтобы добывать руду или качать кузнечный мех?

– Ну, я солдат, – сказал Денис. – Меня об этом уже сто раз спрашивали.

– Кроме того, что ты солдат, – кто ты еще?

– Ну, еще человек… Не знаю я! Что вы ко мне привязались! Я хочу в замок защитницы Ингильвар. Я к ней шел. А не сюда. А меня животным считают.

– Я не считаю, если тебя это утешит.

– Не утешит, – буркнул Денис, – потому что вы это мнение держите при себе. А прилюдно относитесь ко мне так же, как остальные.

– К тебе здесь плохо относятся? – кхачковяр прищурился. – Обижают?

– Будь я скотиной, сказал бы – хорошо, – ответил Денис. – Кормят, одевают, в стойле всегда свежее сено… А так – да, обижают. И вы первый.

– Зато завтра ты сможешь отправиться в замок защитницы Ингильвар, – обещал кхачковяр. – Я тебе дам хорошую одежду, запас еды и лошадь. Ты на лошади-то ездить умеешь?

* * *

– Где тебя носило все утро?

Глупо было надеяться на то, что Моран не заметит его отсутствия. Авденаго вдруг почувствовал себя таким уставшим, что взял и брякнул правду:

– Встречался с этим Анохиным.

– Анохин? – подозрительно нахмурился Моран. – Кто это?

– Тот тролль. С ноутбуком и документами.

– А! – отрывисто бросил Моран. – Вот оно что. Ведешь за моей спиной переговоры с противником… А я тут, между прочим, простужен и сижу без молока… Ты молоко купил?

– Забыл. Сейчас схожу.

– Стой! – рявкнул Моран. – Опять пропадешь на три часа.

– Как угодно. – Авденаго снял наконец куртку.

Моран нетерпеливо ждал, пока он придет в гостиную. Авденаго даже не попытался уклониться от допроса. Все равно Моран его добудет, так или иначе.

– Где ты с ним встречался? С Анохиным?

– В кафешке.

– За вами не следили?

– Единственное существо, которое могло бы за нами следить, лежало в этой гостиной на этом диване, – огрызнулся Адвенаго.

– Кого ты имеешь в виду? – удивился Моран и обменялся недоуменным взглядом со своей собакой. – Я все время находился здесь.

– Вот именно, – вздохнул Авденаго.

– Ладно, к делу. Зачем ты с ним встречался, шелудивый оборванец?

– Хотел кое-что прояснить.

– Например?

– Например, существует ли для меня способ вернуться в Истинный мир.

– Зачем тебе возвращаться в Истинный мир?

– Я могу привести много причин, но достаточно и одной: у меня там осталась жена.

Моран взорвался:

– Сговорились вы, что ли? Сначала мне звонит Деянира. С утра, между прочим! Говорит, что скучает по своему парню. Который застрял в Истинном мире, поскольку является отродьем этого самого мира. Будучи разумным существом, я предлагаю Деянире единственный выход из положения. «Найди себе другого парня, – говорю я ей, – поскольку до прежнего тебе, вероятнее всего, уже никогда не добраться. А может быть, он вообще уже умер. В Истинном мире все время кого-нибудь убивают». Она устраивает мне натуральную сцену со слезливыми выкриками! Хорошо еще, что по телефону. А ведь я ее утешить пытался. И этот ее парень наверняка неграмотный, и вши у него в волосах – с гарантией. Но ей вынь да положь этого неумытого. А?

– Сердцу не прикажешь, – заметил Авденаго.

– Твоего мнения никто не спрашивает! – закричал Моран. – Я совершенно выбит из колеи… А теперь еще ты являешься с россказнями о своей жене. Знаешь что, Авденаго? Я принял решение. Я поменяю вывеску. Буду отныне заниматься исключительно устройством чужой личной жизни. Завтра же закажи табличку с надписью «Брачная контора. Моран и…» э… Ну, скажем, «Моран и Сыновья». А? Звучит солидно. Народ клюнет. Валом повалит устраивать свою личную жизнь.

– «Моран и Дочь», – сказал Авденаго.

Моран насторожился:

– Что?

– Что слышали, – повторил Авденаго. – «Моран и Дочь». У вас есть дочь. Не знали? Ха!

Моран вдруг побелел, глаза его запылали, на губах вскипела слюна. На короткое мгновение он утратил всякое сходство с человеком – сейчас лицо Джурича Морана напоминало маску дьявола от маскарадного костюма.

– Повтори, что ты сказал… – просвистел незнакомый голос.

Замирая от страха, Авденаго выговорил:

– У вас есть дочь…

– Ребенок? Мой ребенок?

– Да.

– Девочка?

– Да.

– В Истинном мире?

– Да.

– А кто ее мать?

– Не знаю я, – протянул Авденаго. – Он не сказал.

– Кто не сказал?

– Анохин.

– А он точно знает? Может, он ничего не знает, а меня нарочно мучает. У троллей так принято.

– У него полное досье на вас, – напомнил Авденаго.

– А вот и неполное, – злорадно заметил Моран.

– До чего надо, до того он докопался, – вздохнул Авденаго. – Ну как, интересно вам теперь?

– Очень, – прошипел Моран, хватая Авденаго за руку выше локтя и сжимая с такой силой, что юноша едва не вскрикнул. – Мне очень интересно, Авденаго. Мне чрезвычайно интересно. Я, можно сказать, потрясен. Ты чувствуешь, как я потрясен?

– Пустите, – Авденаго дернулся, пытаясь освободиться. – Да пустите же, старый черт, мне больно.

– Вот как ты со мной теперь разговариваешь?

– А как мне разговаривать с троллем, который даже не знает, что у него родилась дочь?

– Я знал! – заорал Моран и заскрежетал зубами. – Я всегда это чувствовал! Я ведь тролль, мы, тролли, всегда ощущаем такие вещи… Иногда мне даже казалось, что я ей снился, только вот проснувшись я никогда не мог вспомнить, при каких обстоятельствах. Ибо сны – материя зыбкая. Вещая, не спорю, но весьма зыбкая.

Он стиснул пальцы на руке Авденаго еще сильнее. Тому показалось, что у него вот-вот хрустнет кость. Он раздул ноздри, шумно втягивая в себя воздух.

Моран самозабвенно рычал:

– И где же справедливость, где истина? Моя дочь растет без меня! Один на один со всем Истинным миром! О, разумеется, я о ней догадывался, я уже восемь лет как догадывался, но… Проклятье! Слишком много всего в моей жизни и вселенной происходило одновременно, разве за каждой глобальной катастрофой уследишь… Я должен был лучше прислушиваться к происходящему!

– И кто вы после этого? – прошипел Авденаго. – Какой же вы после этого тролль? Не обо всем догадались, ну надо же! Да я сейчас разрыдаюсь! Собственного ребенка во вселенной не почуяли!

– А я еще погляжу на тебя, когда ты вернешься в Истинный мир и обнаружишь, что жена твоя тоже родила. Родила без тебя. А? А ты ни о чем и не подозревал. А?

Авденаго хотел было ответить, что очень даже подозревал, и сейчас подозревает, но вдруг сдался, обмяк.

– Мой господин, мне и правда больно. Пустите руку… Ну да, да, я очень хочу увидеть мою жену… Вам это требовалось услышать?

– А я, по-твоему, не хочу? – вопросил Моран, выпуская наконец Авденаго. – Да я только этого и хочу – увидеть мою дочь!

Авденаго потер плечо.

– В таком случае, вывод ясен, – сказал он, – нам следует сотрудничать с Анохиным и компанией. Вы не находите?

– Нахожу, нахожу. – Моран в волнении забегал по комнате. – Раньше я считал, что у меня куча времени, но обстоятельства переменились. Я должен застать мою дочь еще ребенком. А то она потом вырастет. Дочери очень быстро вырастают. Становятся высокомерными и сексуальными. И с ними невозможно иметь дело! Чтобы пробиться к собственной дочери, приходится расшвыривать орды ее поклонников. Отсюда и поговорка: «Путь к дочери лежит через трупы».

– Точно, – подтвердил Авденаго.

– А ты откуда знаешь? У тебя ведь нет дочери.

– Это пока что неизвестно.

– Настоящий тролль всегда знает такие вещи, – мрачно заявил Моран. Он оглядел Авденаго, и тот мог бы поклясться, что в глазах Морана мелькнуло сочувствие. – А коль скоро мы с тобой явили себя в этом деле недостаточно настоящими троллями, то предлагаю утаить наш позор. Никому ни слова, договорились?

– Угу, – подтвердил Авденаго. – Скроем это дело намертво.

Моран уселся на диван, кивнул Авденаго, чтобы тот устраивался на стуле возле стола. Моран не часто позволял Авденаго сидеть в своем присутствии – ревниво соблюдал субординацию.

– Я просто уничтожен, – проговорил Моран. – Сложись моя судьба немного иначе, я бы сейчас, наверное, немедленно уехал в подмосковную и там запил… А есть какой-нибудь другой способ утешиться?

Он посмотрел на Авденаго умоляющими глазами.

Авденаго хмыкнул.

– По-вашему, я отпустил этого тролля, ничего не разведав?

– Ты и так разведал достаточно… достаточно, чтобы уничтожить своего бедного господина, – вздохнул Моран.

– Отнюдь, – сказал Авденаго. Он считал это слово отменно противным.

– Говори, – насторожился Моран.

– В Петербурге существует портал. Способ пройти в Истинный мир, минуя фотоаппарат и прочие приспособления.

– Портал? Где ты нахватался таких слов?

– Это просто слово, мой господин. Если вам угодно, пользуйтесь другими. Дверь, вход, ворота…

– Радуйся, – сказал ему на это Моран. – Я уничтожен. Мои враги добились своего. Джурич Моран проникает в Истинный мир через дырку от бублика. Воображаю заголовки газет! «Величайший Мастер пойман при нелегальной попытке перейти границу…» Желтая пресса меня задушит.