Текст книги "Изгнанник (СИ)"

Автор книги: Елена Хаецкая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 19 страниц)

Евтихий хлопнул его по плечу.

– За что тебя люблю, брат, так это за правду! Не лжешь, по лицу вижу. Молодец.

Они медленно двинулись вперед. В тумане ничего не было видно. Серые клочья были временами гуще киселя.

– Просто царство мертвых какое-то, – заметил Хэрибонд.

Евтихий обернулся, оскалил зубы.

– Нет, брат, тут ошибаешься. Царство мертвых – оно совсем другое…

– Тебе-то откуда знать?

– Ну, может, я там бывал, – неопределенно сказал Евтихий.

– А может, и не бывал, – возразил Хэрибонд.

– Это, брат, судить совершенно не тебе, – отрезал Евтихий.

– А кому? – Голос Хэрибонда звучал глухо, некрасиво.

– Наверное, тому, кто там бывал, как и я, – молвил Евтихий и рассмеялся. – А ты как бы ответил на такой вопрос?

– Ну… специалисту, – буркнул Хэрибонд. – Который в таких вещах разбирается. Некромагу, например.

– Кому? – не понял Евтихий.

– Забудь. – Хэрибонд отмахнулся. – Сейчас это не имеет значения.

– Сейчас, брат, ничего не имеет значения, – философски рассудил Евтихий. – По ту или по эту сторону границы есть какой-то смысл. Иногда поганый, иногда пристойный. Бывает, наверное, и возвышенный, но это уж не для меня. Но – смысл. Понимаешь?

– Да, – сказал Хэрибонд.

– Понимает он! – фыркнул Евтихий. – Да ничего ты не понимаешь. Ты ведь в первый раз внутри границы, верно?

– Верно. Но – понимаю.

– Слушай дальше… Внутри границы смысла нет. Здесь жизни нет. Здесь своя жизнь, вынутая из общей жизни. Вот как кусок пирога. Знаешь, серединка, с творогом. Любишь пироги с творогом?

– Да… наверное… Сейчас бы не отказался.

– Если вытащить серединку с творогом, все равно останется пирог. Но – другой.

Евтихий замолчал, переводя дыхание. Создавалось такое впечатление, что слишком долгое рассуждение окончательно вымотало его и лишило последних сил.

Некоторое время они шли молча. Солнце, очевидно, поднималось в том мире, который они покинули, потому что в тумане стало светлее. Хэрибонд начал различать деревья, овраги, какие-то странные колеблющиеся фигуры между стволами… Очевидно, заметил их и Евтихий, потому что он вдруг замедлил ход, а затем и вовсе остановился. Обхватил пальцами тонкий серебристый ствол дерева, прижался щекой – коснулся кожей капельки смолы…

– Что там? – прошептал Хэрибонд.

Евтихий не ответил. Он сощурил глаза, всматриваясь в туман. На его лице появилось растерянное выражение. Он прикусил губу, обдумывая что-то. Смола приклеилась к его скуле и застыла, как забытая слеза.

Тени приблизились и обрели очертания. Тролли. Всадники, семь или восемь. Вооруженные луками и мечами, верхом на косматых коротконогих лошадках, с множеством украшений на руках и груди. Золото тускло светилось в полумраке, лошади пофыркивали, встряхивали гривами. В густой тишине глухо брякали колокольцы.

Хэрибонда вдруг пронзила совершенно дикая мысль: ему почудилось, что это – те самые всадники, которые проехали вчера через деревню, настигли его внутри Серой границы, на ничейной полосе. Там, где погибают все перебежчики и диверсанты.

Он был так увлечен своим страхом, что не сразу заметил перемены, случившеся в его спутнике. Евтихий как будто утратил человеческий облик: растянув рот в ухмылке, превратив глаза в узкие щелки, он наклонил голову, набычился и внезапно побежал навстречу всадникам. Он бежал согнувшись и скособочившись и заранее тянул к ним руки.

Всадники расступились, окружили Евтихия и мгновенно поглотили его.

Он вертелся среди них, почти совершенно ослепнув: рваный туман, засаленные и жесткие волосы лошадиных хвостов, плоские лица, нависающие над ним, скучный блеск золота на широких троллиных запястьях, – все это кружилось перед взглядом Евтихия, но он ни на чем не мог остановиться и наконец, чтобы не упасть, схватился за гриву ближайшей к нему лошадки.

– Эй, – сказал тролль и ударил Евтихия по бедной больной голове.

Евтихий рухнул на сырую землю и услышал, как под ним затрещали сучья.

Длинное копье уперлось Евтихию в живот.

Евтихий снова потянулся к троллям руками.

– Я к вам шел! – кричал он, не слыша собственного голоса. В какой-то миг ему даже показалось, что он молчит и что все эти жалкие слова о пощаде он вовсе не произносит, что они лишь пролетают в его голове, но так и не доходят до слуха троллей. Евтихий сделал над собой усилие и старательно раскрыл рот. У него заболело горло, так он кричал. – Я шел к вам! Я – человек, принадлежащий дахати Нитирэна! Нитирэн меня видел один раз, и у него четыре зрачка, а глаза золотые! Дахати меня видел много раз! Он узнает меня! Я шел к вам!

Копье взлетело очень высоко. Евтихий закрыл глаза, ожидая, что сейчас тролль ударит его этим копьем, и все закончится. Но удара не последовало. Копье исчезло.

Евтихий поднялся на четвереньки, встал, тяжело переводя дух. Тролли были теперь очень близко, и он хорошо мог рассмотреть их. Обычные воины, из невысокой касты, и командир их тоже не из числа знатных. Это и хорошо – троллей низкого происхождения легче обманывать, они легковерны и тугодумны. Но и плохо, потому что они обидчивы, вспыльчивы и не склонны рассуждать.

– С тобой еще один человек, – сказал командир троллей.

– Вон там, – с готовностью показал Евтихий.

Темное плоское лицо тролля повернулось в ту сторону, куда махнул Евтихий. Там действительно виден был силуэт Хэрибонда. Тролль ухмыльнулся, открывая ярко-оранжевые крашеные зубы, и махнул рукой одному из своих подчиненных.

– Ты и правда видел Нитирэна? – спросил он Евтихия, когда тот направился к Хэрибонду.

Евтихий видел, что Хэрибонд побежал. Побежал в тумане, вслепую, спотыкаясь на каждом шагу. Тролль без труда настиг его и набросил петлю ему на плечи, а затем сбил с ног и потащил за собой. Ох, лучше бы Хэрибонд не сопротивлялся!..

– Нитирэн велик, – сказал Евтихий. – Я видел его на Великом Камбае, когда он стал вождем всего народа.

Хэрибонд подтащили к командиру отряда, сбросили веревку. Пленник остался лежать на земле, связанный. Он даже не пошевелился, когда один из троллей, спрыгнув с седла, наклонился над ним и несколько раз ткнул его кулаком.

Евтихий тихонько, угодливо засмеялся.

– Он жив, только ударился.

– Нам-то что, жив он или нет, – огрызнулся солдат.

– Я его к вам вел, – сказал Евтихий.

– Невелика ценность, – командир всем своим видом выразил презрение.

– А все же ценность, – возразил Евтихий.

– Сколько ты за него хочешь? – спросил командир.

– Всего меня, – ответил Евтихий.

– Ты ведь принадлежишь дахати Нитирэна? Я не стану ссориться с дахати, – командир троллей озабоченно нахмурился. – Или ты нарочно хочешь нас поссорить?

– Лучше я потеряю левую руку, чем задумаю такое! – отозвался Евтихий. – Но вот в чем беда: дахати Нитирэна дал мне свободу, а теперь ты эту свободу у меня отобрал. Вот я и хочу ее выменять.

– Умно, – командир троллиного отряда присвистнул сквозь зубы. – По твоим рассуждениям я вижу, что ты немало времени провел среди нашего народа и знаешь, как мы обычно рассуждаем.

– Точно, – сказал Евтихий.

– Ты ведь знал, что на Серой границе непременно попадешься нашему разъезду, верно?

– Точно, – опять подтвердил Евтихий.

– В деревне нас видел?

– Угадал.

– И человека с собой взял, чтобы обменять на себя?

– Да.

– Что ж, все по справедливости, – провозгласил командир троллиного отряда. – Этого человека я забираю, а ты по-прежнему свободен. Ступай.

Евтихий покачал головой.

– Я с вами пойду.

– Почему? Ты же свободен.

– Если я свободен, то могу и пойти с вами.

– Зачем?

– Мне нужно перейти границу, а вы знаете путь. Да и не так страшно с вами.

– Ты хитер, – восхитился командир отряда троллей, – и умеешь уговаривать. Ты рассуждаешь почти как тролль.

– Однажды я видел эльфа, – сказал Евтихий.

Тролль отчаянно поморщился, как будто раскусил кислое или услышал скверное слово.

– И каким он тебе показался? – спросил тролль, от омерзения дергая верхней губой.

– Это было самое отвратительное существо из всех, что мне встречались, – ответил Евтихий вполне искренне.

Тролль смотрел на него недоверчиво.

– Где же ты его видел?

– В царстве мертвых, – сказал Евтихий и засмеялся.

Глава вторая

Дорога сквозь границу оказалась томительно долгой. В тумане то сгущались сизые сумерки, то вдруг немного светлело; временами вся граница погружалась в полную темноту, как будто там, гораздо раньше срока, наступила ночь. Серая граница жила по каким-то собственным законам. Ее сутки были короче, чем обыкновенные, что по ту, что по эту сторону, а дольше всего тянулось междуцарствие света и тьмы.

Евтихий шел рядом с низенькой лошадкой одного из троллей, бдительно следя за тем, чтобы животное его не покусало. Лохматые троллиные лошади питались не травой и сеном, как их собратья по другую сторону Серой границы, а мясом, причем желательно живым. Впрочем, не брезговали они и падалью, насколько Евтихию было известно. Меньше всего ему хотелось быть сожранным лошадью. А тролля эти покушения, похоже, ужасно забавляли, потому что он время от времени, соскучившись, принимался науськивать своего скакуна:

– Кусни его! Взять его! Гляди, какой сочный!

Лошадка тянулась к Евтихию мордой, а он отталкивал ее от себя обеими руками и даже пару раз прибегал к палке.

Хэрибонда тащили на веревке; он бежал, спотыкаясь, и с каждым часом становился все более неловким. Евтихий избегал смотреть на него. Ему не хотелось помогать Хэрибонду, а если бы они встретились глазами, то неизвестно еще, чем бы это закончилось. И Евтихий, услышав очередной сдавленный вопль своего незадачливого спутника, поскорее переводил взгляд на собственные руки в шрамах, на босые ноги – там тоже остались следы от кандалов.

Когда тролли сочли, что действительно настал вечер и следовало бы передохнуть, они расположилсь на отдых. Вытащили из седельных сумок разную еду: вяленое мясо, пахнущее стервятником, комки мягкой плесени, которые они намазывали на хлеб, лепешки из серой муки. Евтихий стоял за спиной у командира отряда, и когда тот разорвал лепешку пополам, присел на корточки и выхватил кусок из руки командира. Тот лениво повернулся, заметил Евтихия.

– Я за меньшее отрезаю пальцы.

– Делай это со своими рабами, а я твой гость, – ответил Евтихий дерзко.

– Не хочешь ли ты научить меня, как следует поступать с гостями?

– Меня учил дахати Нитирэна, а тебя кто научит? – сказал Евтихий.

Командир троллиного отряда покусал ус, поскреб в волосах, потом ответил:

– А меня и учить не надо. Кто сумел у тролля отобрать хлеб – тот с голоду не умрет.

– Точно, – сказал Евтихий и поскорее затолкал весь кусок себе за щеку.

Тролли засмеялись и подвинулись у костра, чтобы Евтихий мог сесть рядом с ними. Он так и поступил, втиснувшись между командиром и еще одним троллем, почти совершенно черным, с ярко-красными спиралями на щеках.

Этот второй дал Евтихию комок плесени.

– Моя жена вкусно готовит, – прибавил он.

– Должно быть, плюет в тесто, чтобы оно шибче всходило, – сказал Евтихий.

– У моей жены такая слюна, – сказал этот тролль, – что если она плюнет в пиво, пиво закипит.

– А у моей, – перебил командир отряда, – слюна такая, что после ее поцелуев у меня все губы в пузырях от ожогов.

– А моя если лизнет, то прожжет дыру насквозь, – вставил третий тролль.

– А у меня нет жены, – сказал Евтихий. И показал на нитки в волосах. – Вот все, что она оставила мне.

– Немного, – заметил командир троллей.

– Хочу найти кого-нибудь, кто сплетет мне из этих ниток новую жену, – объяснил Евтихий.

Тролли сочли эту цель очень достойной.

– Для того я и иду через границу, – сказал Евтихий. – Думается мне, там я ее отыщу.

– Ты мог бы взять за себя троллиху, – предложил тролль с красными спиралями на щеках.

Но остальные осудили его.

– Истинная любовь – только одна на всю жизнь.

Евтихий вынул из-за щеки недожеванный хлеб, намазал на него пальцами густую плесень и бросил Хэрибонду.

– Поешь, – великодушно сказал он. – Тебе понадобятся силы.

Он не стал оборачиваться, чтобы посмотреть, последовал ли пленник его совету. Тролли переглянулись между собой, а их командир сказал:

– У тебя человечье сердце, если ты его жалеешь.

– Я его жалею, – сказал Евтихий, – потому что мне надо, чтобы он не умер хотя бы до завтра. Он ведь здесь в обмен на меня.

– Обмен был честным, – возразил командир, – если он умрет, ты все равно останешься свободным. Я не нарушу слово.

Сжатым кулаком Евтихий коснулся ладони тролля.

– Клянусь, в твоем слове я не сомневаюсь, – сказал он. – Но мне бы не хотелось вводить тебя в ущерб.

Тролль ответил ему, ударив своим кулаком о кулак Евтихия:

– Кто бы ни учил тебя вежливости, человек, он сделал это хорошо!

* * *

Хэрибонд проснулся – точнее, очнулся от тяжелого забытья, – на рассвете. Его опять немилосердно трясли, и сквозь дремоту Хэрибонд сразу узнал прикосновение знакомых пальцев, таких цепких и костлявых.

– Тише, – прошептал Евтихий. Его глаза были совсем близко от лица Хэрибонда. Немного рассеянные, темно-серые.

– Что? – Хэрибонд дернулся и тут же упал: ему было трудно подняться из-за веревки.

Евтихий разрезал веревку. Хэрибонд узнал плоский ножичек – тот самый, который длинноволосый парень в деревенской таверне прятал у себя в обмотках.

– Слушай, – одними губами проговорил Евтихий.

Хэрибонд прислушался, но ровным счетом ничего не услышал. И вдруг, в одно мгновение, все изменилось: со всех сторон на лагерь троллей налетели какие-то люди. Туман наполнился криками и звоном оружия. Тролли вскакивали и хватались за мечи, их лошади ржали и лягались, сумятица поднялась ужасная. Длилось это несколько минут, а затем разом все прекратилсоь. Тролли бежали, скрываясь в густом тумане, в глубине границы, а те, кто напал на них, пустились их преследовать, но недолго, и скоро вернулись.

Евтихий побежал навстречу победителям. Хэрибонд остался сидеть на прежнем месте, выпрямившись и вглядываясь в туман.

Первое, что он заметил, – туман начал рассеиваться. Здесь вообще было гораздо светлее, чем в том месте, где они входили. Очевидно, они находятся возле противоположного края ничейной полосы и скоро выйдут наружу.

Всадников было пятеро – рослые, на высоких лошадях. Никаких украшений. Возглавлял их стройный светловолосый человек с чуть раскосыми, очень светлыми глазами. «Не хватает еще острых ушей – и я бы принял его за эльфа», – подумал Хэрибонд, и вдруг всадник повернулся к нему в профиль, и Хэрибонд отчетливо увидел ухо неправильной, нечеловеческой формы, чуть заостренное, как у волка.

«Не может быть», – вяло подумал Хэрибонд.

Всадник холодно смотрел на Евтихия, который подбежал к нему и начал что-то втолковывать. Евтихий говорил много, задыхаясь, хватаясь то за горло, то за голову, он показывал руками на туман, поглотивший троллей, на Хэрибонда, на нитки у себя в волосах, он то и дело обтирал ладонью рот, а под конец закрыл лицо руками и замолчал. Всадник потянулся к нему, взял его за руку, долго рассматривал запястье, потом покачал головой и с явным отвращением выпустил Евтихия.

Тот подбежал к Хэрибонду.

– Вставай! Идем! – закричал Евтихий. – Нас отпускают!

– Что ты ему сказал?

– Правду. Нас отпускают, идем же, – повторил Евтихий.

– Нет уж, – мстительно произнес Хэрибонд. – Я им все расскажу. Все, как было на самом деле. Как ты меня продал. Ты ведь предатель!

– Нет же, я тебе жизнь спас, – быстро ответил Евтихий. – Идем отсюда, пока они не передумали.

– Кто они?

– Их враги.

– Значит, наши друзья?

– У нас нет друзей, – сказал Евтихий. – Мы должны просто уйти. Торопись.

Хэрибонд посмотрел на Евтихия пристальным взглядом, вложив в этот взгляд все презрение, на какое был способен, а затем подошел к эльфу.

Тот удивленно приподнял бровь.

– Что тебе?

– Ты знаешь, что произошло на самом деле? – спросил Хэрибонд.

– Я должен это знать? – эльф удивился еще больше. – Почему?

– Потому что тот человек – предатель.

– Кого он предал?

– Меня.

– А кто ты такой?

– Человек.

– Меня это не касается, – сказал эльф. – Я позволил вам обоим уйти.

Евтихий незаметно подошел поближе и остановился рядом с собеседниками. Он был очень бледен, а глаза его опять забегали, как у изобличенного вора.

– Он говорил с троллями на их языке, – сказал Хэрибонд.

– Он предатель, а ты доносчик, – заметил эльф, не скрывая своего отвращения. – Не повесить ли вас обоих?

– Бежим! – закричал Евтихий, хватая Хэрибонда за руку и увлекая его за собой.

Их не преследовали. Хэрибонду почудилось, что он слышит короткий смешок, которым проводил их эльф, но, возможно, это ему только показалось.

* * *

Они больше не вспоминали об этом случае. Хэрибонд молча шел за Евтихием, втайне надеясь на то, что тот не солгал насчет Гоэбихона и действительно знает дорогу. По другую сторону Серой границы мир вновь обрел знакомые очертания: солнце здесь светило привычно для человеческого глаза, а встречные люди не выглядели сумасшедшими.

Евтихий хромал все больше и к вечеру со стоном повалился на землю.

– Все, больше не могу, – объявил он.

Хэрибонд уселся рядом с ним.

– Далеко нам еще до Гоэбихона?

– Порядочно. Дня три, если ковылять, как мы с тобой сегодня, а я завтра вообще не встану, – сообщил Евтихий. – Так что дней пять.

– Послушай, может быть, ты мне просто объяснишь дорогу, а я уж сам доберусь? – спросил Хэрибонд.

Евтихий разразился громким хохотом. Он запрокинул голову и уставился в небо, выплевывая свой безрадостный смех прямо заходящему солнцу и розовым облакам. Хэрибонд еще никогда не слышал, чтобы человек смеялся так страшно и мрачно.

– Так кто же из нас двоих предатель? – осведомился Евтихий, оборвав, наконец, свой дикий хохот.

– Ты, – сказал Хэрибонд. Он твердо решил, что не позволит себя смутить.

– Я? Да я спас твою жизнь! – повторил Евтихий. – Тролли бы зарубили нас обоих без всяких разговоров, если бы я не нашел с ними общий язык.

– Подозрительно быстро тебе это удалось, – фыркнул Хэрибонд. – Честный человек не умеет находить общий язык с врагами.

– Тебе никто и не говорит, что я честный человек… Но я не предатель. – Евтихий вздохнул. – А может, и предатель, какое это имеет значение, если мы с тобой – здесь, на дороге, и ни тролли, ни эльфы не держат нас в плену.

– А если бы обернулось иначе? – настаивал Хэрибонд. – Если бы мы не встретили эльфийский разъезд?

– Ну, в таком случае, я шел бы по этой самой дороге, а ты сейчас двигался совсем в другую сторону… Но ведь этого не случилось, так чего теперь гадать? Это ведь ты хочешь бросить меня подыхать на обочине, не так ли?

– Долг платежом красен.

– Только не ври, будто хочешь отомстить.

– Нет, – сказал Хэрибонд гордо. – Я не мщу. Просто так было бы… логично. Ты бы отлежался. Возможно, нашел бы помощь. И не задерживал бы меня.

– Смотри, что у меня с ногами делается, – сказал Евтихий и, недолго думая, сунул свою окровавленную сбитую ступню Хэрибонду под нос.

Тот сморщился, отодвинулся. Евтихий опять засмеялся.

– Нет уж, я тебе ничего не обязан, – заключил Евтихий. – Порви свою рубашку, перевяжи мою ногу, вот эту, левую, она сильнее болит. Поищи ночлег. Только не в канаве. Такой ночлег поищи, чтобы уж сразу с ужином. Завтра попробуем пройти еще часть пути.

Все нашлось: и ночлег, и ужин, и даже обувь для Евтихия. Хэрибонд поглядывал на своего спутника и диву давался: тот удачно скрывал свое сумасшествие и вел вполне разумные разговоры. Рассказал крестьянам про троллей, которые наверняка шли в их деревню, чтобы учинить очередной разбойничий набег.

– Мы с другом, – Евтихий кивнул в сторону Хэрибонда, – их выследили и вовремя сообщили эльфийскому разъезду.

– Тролли ушли? – допытывался хозяин дома, а хозяйка только прижимала к груди руки и смотрела на гостей умоляюще.

– Ушли, – подтвердил Евтихий. – Так бежали, что только пятки сверкали. А уж мы с другом натерпелись!

Он показал на свои сбитые ноги. Хозяйка встрепенулась, принялась готовить повязки, а хозяин пробурчал что-то насчет своих старых сапог и ушел их разыскивать.

Утром, когда деревня осталась позади, Хэрибонд сказал Евтихию:

– Горазд ты врать!

– Тебе ужин не понравился? – спросил Евтихий. – Или, может быть, ты против припасов, которые нам дали с собой?

– Но ведь ты соврал.

– Можно подумать, ты всегда говоришь правду.

– Может быть, и всегда.

– Гроша не стоит твоя правда, – сказал Евтихий.

– Почему? Правда – всегда правда.

– Вот что я тебе скажу, а ты запомни, потом детям передашь, – произнес Евтихий. – Есть твоя маленькая правдишка, та, которая только сегодня, только про один-единственный маленький денек, про часок, про минутку, которая пройдет и закончится, и никто о ней не вспомнит. А есть большая правда. – Он сделал рукой кругообразное движение, как бы рисуя сферу. – В общем и целом. Только она и имеет значение. То, что происходит внутри нее, – не важно. Понял?

– Нет, – сказал Хэрибонд.

– Дурак, – сказал Евтихий и больше с ним не разговаривал.

* * *

Они избегали общения весь день, и только вечером, когда устраивались на ночлег в роще, под прикрытием густых деревьев, Хэрибонд вдруг спросил Евтихия:

– А ты меня ночью не зарежешь?

– Могу, – равнодушно ответил Евтихий.

Он улегся на землю, завернулся в старое одеяло, подаренное ему сердобольной хозяйкой, и сразу же тихонько захрапел. Во сне лицо Евтихия разгладилось, избавившись от всех дневных гримас. Хэрибонд ясно видел, что парень действительно молод, моложе его самого лет на десять. Темные ресницы, правильные черты. И очень бледный. Такие лица бывают у акварельных русских мальчиков, которые к тридцати годам превращаются в неисправимых алкоголиков, а в сорок уже сходят в могилу.

– Черт тебя побери, Евтихий, – пробормотал Хэрибонд, – кто же ты такой?

* * *

– Смотри, – Евтихий показал Хэрибонду на равнину, где росли высохшие кусты со ржавыми листьями. – Видишь?

– Что я должен видеть? – Хэрибонд озирался по сторонам, но ничего достойного внимания не замечал, как ни старался.

– Гоэбихон, – пояснил Евтихий. – Вот здесь. – Он подошел к Хэрибонду вплотную и уставился так, словно вот-вот собирался накинуться на него с кулаками. – А теперь говори, только свою разлюбезную правду: зачем тебе понадобился Гоэбихон.

– Я уже тебе объяснял, – Хэрибонд сделал попытку отодвинуться, но Евтихий сгреб его за одежду.

– Еще раз объясни, я тупой, – потребовал Евтихий. – Мне тролли последний ум отшибли. – Он тряхнул волосами и похлопал себя кулаком по макушке. – Они меня били по голове. От этого у меня все мысли стали плоские.

– Ты сумасшедший, – сказал Хэрибонд, тщетно пытаясь оторвать от себя руки Евтихия.

– Конечно, – согласился Евтихий. – Удивляюсь, что ты до сих пор этого не видел.

– Я, конечно, кое-что видел, но…

– Рассчитывал держать меня в узде? Думал, с сумасшедшим совладаешь? – Евтихий захихикал, но вдруг вздрогнул всем телом, разом оборвал смех и помрачнел: – Что там такого особенного, в Гоэбихоне? Что там осталось? Там… что-то осталось?

– Нет, но…

Евтихий стиснул пальцы на горле Хэрибонда.

– Говори.

Хэрибонд не ответил. Только густо покраснел и захрипел.

– Пожалуйста, скажи мне, – умоляюще произнес Евтихий и сжал горло Хэрибонда еще сильнее.

Тот вцепился в руку Евтихия. Евтихий наконец отпустил его. Хэрибонд закашлялся и долго не мог прийти в себя.

– Говори, – попросил Евтихий опять. – Что там осталось?

– Пергамент. Бумага. Не знаю точно, – просипел Хэрибонд. – Не делай так больше.

Он потер горло и еще раз кашлянул.

– Ума не приложу, как это вышло, – Евтихий пожал плечами. – Разволновался я что-то.

– Послушай, я тебе все расскажу… – решился Хэрибонд. – Ты знаешь о проклятии, которому подвергнут величайший маг этого мира?

– Маг? – Евтихий полез к себе за пазуху, вытащил наполовину съеденное яблоко, отгрыз кусок, а остальное спрятал обратно. Жуя, задумчиво уставился в небо.

– Ну да, маг, – нетерпеливо повторил Хэрибонд. – Не притворяйся, что никогда не слышал этого слова.

– Не слышал, – отозвался Евтихий. – Не притворяюсь.

– Ну, маг – это такой… Он все может…

– Нитирэн, что ли?

– Кто это – Нитирэн?

– Тролль, – вздохнул Евтихий. – Вот кто. Великий тролль.

– Нет, тот, о ком я говорю, – он не… а, проклятье! Он – тролль. Его зовут Моран. Джурич Моран.

Лицо Евтихия изменилось. Он потер лоб, брови, устало вздохнул.

– Моран. Да. Джурич Моран. Видишь, я не притворяюсь. Я стараюсь все понять. Моран – Мастер. Величайший из Мастеров Калимегдана. Его изгнали из Истинного мира. Об этом все слышали. И он – тролль.

– Ты встречался с ним?

– Нет. С ним многие не встречались.

– А я вот встречался, – сообщил Хэрибонд. – Имел с ним важную беседу. Понял?

– Что?

– Моран почтил меня своим доверием.

– Так ведь он проклят, – напомнил Евтихий. – А когда ты проклят, приходится доверять первому встречному, иначе вообще никогда от этого проклятия не избавишься.

Хэрибонд покачал головой.

– Зачем ты это сказал – про «первого встречного»? Чтобы обидеть меня?

– Тебя? – Евтихий, казалось, был поражен в самое сердце. – А при чем здесь ты? Мы ведь говорим о Джуриче Моране, о самом могущественном и самом кошмарном из всех Мастеров. Рядом с ним, поверь, лишается самостоятельного смысла почти все. Ты, я. Даже этот город. Даже то, что я здесь потерял.

– Лично мне так не показалось, – решительно произнес Хэрибонд. – Во всяком случае, в общении со мной он выглядел вполне приятным человеком. И в общем-то вежливым.

– Моран – не человек, – напомнил Евтихий.

– Я все время об этом забывал, – сказал Хэрибонд.

– И напрасно. Если имеешь дело с троллем, никогда не выпускай этого из мыслей, иначе ты пропал…

Хэрибонд махнул рукой:

– Тебе хоть интересно узнать, о чем я говорил с Мораном?

– Да, – спохватился Евтихий. – Конечно. Рассказывай дальше. Пожалуйста.

– Где-то в окрестностях Гоэбихона должно быть дерево с дуплом, – объяснил Хэрибонд. – Во всяком случае, так считает Моран. Там, в дупле, хранится пергамент. Особенная вещь.

– Пергамент – всегда особенная вещь, особенно если на нем что-то написано, – заметил Евтихий.

– Этот – нечто выдающееся.

– Нечто особенное-особенное? – Евтихий кивнул. – А откуда ты узнал про это?

– Я же тебе только что объяснил – от Морана.

– Да, но как вышло, что ты встретил Морана, если его давно уже нет в Истинном мире?

* * *

Авденаго вдруг понял, что его жизнь кончена. Жизнь ведь заканчивается не в тот момент, когда выкрики: «Мы его теряем!» сменяются безнадежным: «Он ушел» и движением ладони по твоему лицу от лба к подбородку, чтобы закрылись веки. Нет, все случается намного раньше. Когда внезапно тебя пронзает ощущение под названием: «Все, приехал». Конечная остановка. Здесь ты будешь жить до самой смерти, и не вздумай бежать. Больше – никаких новшеств. Никаких перемен в перспективе. Никакого развития. Многолетнее топтание на месте. Впереди – только старость. Причем от нынешнего состояния она будет отличаться только большим количеством морщин на физиономии. Ну, может, лысинка появится. Все остальное – точно такое же, как сегодня.

Наверное, такой же ужас испытывал в проклятые восьмидесятые какой-нибудь романтический юнец, рассматривая транзистор с гравировкой «Дорогому сослуживцу», который подарили дедушке в день выхода на пенсию. Сорок лет в одном и том же КБ.

Швыряясь «Тремя мушкетерами» в стену, означенный юнец кричал:

– Нет! Я не хочу так! Почему все в книгах – ложь? Почему в действительной жизни так не бывает? Почему д'Артаньяну – все, а мне – ничего? Я тоже хочу в девятнадцать лет – не в Политех, а в Париж, со старой шпагой, на старой лошади!

Но у отца не было старой шпаги, не говоря уж о старой лошади. И у деда не было.

Жизнь вдруг распахнулась перед юнцом, как длинная анфилада одинаковых комнат, вся, до самой последней. Сорок лет топтания на месте, а там, где финиш, – там, где у других маршальский жезл, к примеру, – там транзистор «Дорогому сослуживцу». Убейте меня сразу, пожалуйста. Пока мне только семнадцать.

Единственный человек, который понял бы сейчас отчаяние Авденаго, звался Николай Иванович Симаков, преподаватель русского языка и литературы. Но Н. И. Симаков – в Истинном мире. Плевать он хотел на своих бывших учеников. Он дорвался до настоящей жизни.

Придется голубчику Авденаго разбираться со своим будущем в одиночку. Он даже Деянире с этими мыслями позвонить не мог. Деянира – та еще язва, сразу начнет его высмеивать. Ей хорошо, у нее есть своя жизнь. А Авденаго навсегда застрял у Морана.

Он вошел в квартиру с покупками и сразу прошел на кухню. Из гостиной, где Джурич Моран изволил закисать на диване, доносилась музыка. Моран услышал, что Авденаго пришел, и завопил:

– Эй, раб! Эй!

– Сейчас, – буркнул Авденаго себе под нос. – Вишь, зануда. Продукты в холодильник положить не дает, сразу орать ему надо.

– Что ты там бормочешь? – вознегодовал Моран и бурно зашевелился на диване. – А ну, иди сюда! Господин кличут!

– Сейчас, – досадливо повторил Авденаго, скрываясь на кухне.

Пес вырвался из гостиной и метнулся за ним. За последнее время щенок здорово вырос. В общем-то, он уже перестал быть щенком. Превратился в веселого кобеля, хвост свернут в причудливую многослойную баранку, уши как у зайца, ну, может, чуть поменьше. (Моран уверял, что как у эльфа). Пес желал проинспектировать покупочки. Авденаго беспощадно отгонял его от сумок, но пес все равно всюду совался холодным и мокрым носом.

Вслед за псом на кухне возник Джурич Моран.

– Я тебя зачем дома держу? – вопросил он у Авденаго.

– Чтоб помыкать, унижать и чтоб я посуду мыл, – сказал Авденаго. – Для чего же еще?

Моран прямо задохнулся от подобной наглости.

– Я тебя для компании держу! – рявкнул он. – Чтоб было с кем слово перемолвить! Чтоб было, кому стакан воды мне подать на старости лет!

– Заладил, – огрызнулся Авденаго. – Стакан воды ему. Дайте продукты разложить, собака ведь украдет.

– Ну и пусть украдет! Это господская собака! Ей дозволено!

– Так ему же плохо будет, – объяснил Авденаго. – Если он, к примеру, сыр в упаковке сожрет.

– Мой пес не такой дурак, чтобы в упаковке жрать.

– А вдруг случайно? – предположил Авденаго. – Вот вы, помнится, Как-то раз сосиски съели прямо в целлофане.

– Сардельки-то можно в оболочке, так почему сосиски нельзя? – проворчал Моран.

– Многие беды проистекают от неразумия, – сказал Авденаго.

Он закончил наконец разбирать пакеты и закрыл холодильник. Пес с сожалением проводил взглядом колбасу, но быстро утешился и побежал опять в гостиную.

Понукаемый Мораном, Авденаго вошел туда и остановился на пороге.

– Что?

– Слушай.

Моран опять улегся на диван и включил музыку.

Некоторое время все трое слушали: Моран – с восторгом, Авденаго – скучая, а пес – просто радуясь близости к хозяину.

Потом Моран сказал:

– Дошло до тебя?

– Что? – спросил Авденаго.

– Музыка.

– Я понял, что это музыка.

– Осел! Это «Анюта» Гаврилина.

– Композиторша такая?

– Ты не человек, ты – кобылье вымя, Авденаго. «Анюта» – название произведения. Гаврилин – композитор.