Текст книги "Изгнанник (СИ)"

Автор книги: Елена Хаецкая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 19 страниц)

Тролль неожиданно вздрогнул – но вовсе не от этих слов, как можно было бы заподозрить, – а от того, что впервые увидел Енифар по-настоящему.

Не жалкую деревенскую дурочку, ни на что из крестьянской работы не годную, и вовсе не уродку и замарашку, какой считали ее люди. Нет, он увидел Енифар такой, какой она была на самом деле: тролленок самых лучших кровей, маленькая принцесса с пылающими угольными глазами, с неистовыми волосами, с запястьями, которые не ждут, не просят, но требуют браслетов, и при том самых красивых и таких, чтоб звенели. За право укусить шелковистый хвостик Енифар прольется кровь лучших и самых знатных, а брызги ее смеха ни один из них не посмеет стереть с лица, так драгоценны они.

Потому что в мире, где две луны лениво ползают по ночному небу, не ведая ни цели, ни маршрута, нет ничего более драгоценного, чем троллиха знатного рода.

Пленный тролль опустил веки, стыдясь Енифар, и сколько она ни колотила его после этого, не посмел больше взглянуть на нее.

* * *

Второй раз неприятная гостья из «жил…виса» явилась через несколько дней.

Ее пришлось впустить в квартиру, потому что она уже один раз была здесь и доказала свое право переступать порог.

Дети тайком выглядывали из комнаты и видели, как она входит. А она их не видела.

Она не видела желтоглазую девочку четырнадцати лет, в джинсах и топике со шнуровкой на груди. Она не видела одиннадцатилетнюю крепко сбитую смуглянку в розовом платье с оборками. Она не видела худенького улыбчивого подростка в шортах и смертоубийственной черной футболке с черепами, которая доходила ему почти до колен. И, наконец, она не видела горбатого уродца с лохматым личиком – этот носил нелепый джинсовый комбинезон с вышитыми ягодками на груди.

Она стояла в прихожей и смотрела на сей раз не в свои бумаги, а прямо на мать четверых спрятанных детей. Смотрела и молчала.

«И что же та мама? – спросила бы сейчас Енифар, если бы она, а не подменыш, слушала эту сказку. – Как она поступила?»

Потому что Енифар была бы чрезвычайно взволнована: приближался тот самый момент в повествовании, когда злая воля должна разлучить мать и ее деток, и это – самый горький момент, но без него и сказки бы не случилось.

«Мама, говори же скорей, как поступила та мама, когда злая гостья с дребезжащим сердцем и смятой в комок душой вошла в квартиру?»

Да, Енифар дергала бы мать за рукава, и за волосы, и заставляла бы все бубенцы в ее прическе вздрагивать и звякать, пока Аргвайр не заговорила бы снова.

Вот что вышло из всего этого, Енифар, слушай…

Гостья носила деловой костюм с квадратными плечами. От всего ее облика разило женским неблагополучием. Иногда так пахнет в старых нотариальных конторах с линолеумными полами. Входишь и сразу понимаешь: все женщины, которые здесь работают, несут на себе печать женского старения, все они заклеймлены этим. Их лица покрыты неопрятными пятнами, их одежда бунтует, не желая облегать столь некрасивые тела, и поэтому ерзает и сползает, а под мышками вдруг обтягивает и идет морщинками. И хотя разные предметы женской гигиены рекламируют по телевизору красивые молодые девушки, именно при взгляде на этих женщин сразу же приходят на ум разные там штуки, которые «дарят» свежесть, уверенность в себе и прочие блага. Эти женщины просто нашпигованы такими штуками, но ни свежести, ни уверенности у них нет и в помине.

Вот такая особа стояла сейчас перед мамой четверых детей и разглядывала ее, словно товар, не выставленный на витрине, но спрятанный под прилавком.

А потом она резко выбросила вперед руку и чем-то брызнула в лицо хозяйке квартиры.

Дети быстро переглянулись.

«Что это?» – подумала старшая сестра.

Младшая подумала:

«Это какой-то яд. Она отравила маму!»

Брат растерялся, побледнел. Раньше он даже не догадывался о том, что иногда случается нечто, чему нельзя улыбнуться.

А самый младший ребенок, в комбинезоне с ягодками, подумал вот что:

«Мы должны спрятаться и проследить за тем, что происходит».

Между тем чужая женщина подхватила их маму, которая вдруг сделалась совсем мягкая, как ненастоящая. Дети заметили, как мелькнуло мамино лицо, бледное, с очень черными бровями и губами. Незнакомка выскочила из квартиры и утащила маму с собой.

Дети выбрались в прихожую и стали оглядываться, как будто теперь, когда чужачка ушла, рассчитывали увидеть свою мать на прежнем месте. Но мамы не было. Остались бумага-Предписание и едва заметная вмятинка от каблука на паркете.

Горбатый мальчик опустился на колени, приложил щеку к паркету и принюхался. Потом поднял голову и сказал:

– У мамы изо рта капнула слюна.

Старшая дочь всхлипнула, а младшая сердито сказала:

– Для чего ты говоришь нам это?

– Мы найдем ее по запаху, – объяснил горбатый мальчик.

Тут все присели рядом на корточки и стали шумно сопеть, втягивая в себя воздух, но никто не различал родного запаха, такой резкой была вонь чужой женщины.

– Не имеет значения, – сказал старший из сыновей. – Мы ведь можем идти и по чужому запаху.

Они кивнули друг другу и посмотрели на младшего братца с завистью. Еще бы! Из них четверых он один пойдет не по отвратительному следу, оставленному похитительницей, а по родному, по следу их матери.

Дети подошли к зеркалу, поправили прически, они взялись за руки и вышли на улицу.

На них не обращали внимания, и они приободрились. Время от времени младший сын опускался на четвереньки и нюхал землю.

– Что это с ним? – спросила вдруг какая-то толстуха, проходившая мимо с авоськами.

Младшая дочь нахмурилась и ответила:

– А вам какое дело?

А старшая покачала головой:

– Он потерял пуговицу.

Толстуха с неудовольствием заметила:

– Нужно лучше следить за братцем.

И поковыляла дальше. Казалось, это авоськи волшебным образом влекли ее вперед, как два надутых мотора.

Уродец поднял голову и прошептал:

– Нам туда.

И показал направление.

Все четверо побежали дальше.

«Кем была та чужачка? – спросила бы сейчас Енифар. – Кто она такая?»

А вот беленькая девочка-подменыш ни о чем не спрашивала. Она перевернулась на другой бок, во сне больно пощипывая запястье матери.

«Та чужачка? – Тут в рассказе полагалось выдержать страшную паузу. – А ты разве еще не догадалась, Енифар?»

«Нет, мама, может быть, я и догадалась, но ты должна сказать это сама… Ну, говори же!»

И Енифар топнула бы ногой. Черной, с нестрижеными когтями. Хорошо бы подарить ей красивые звенящие браслеты, чтобы звонче топалось.

«Эта отвратительная особа была охотницей на троллей, Енифар. Такие есть в любом из миров, кроме нашего. Она выслеживала троллей по рынкам, барам и станциям метро, она ходила по квартирам и везде, везде высматривала, не попадется ли тролль. Ведь троллей гораздо больше, чем принято думать, и в том большом городе они тоже водятся. Вот их-то она и ловила и утаскивала в один большой, страшный подвал… Ты все еще хочешь слушать эту сказку?»

«Больше, чем когда-либо, – сказала бы сейчас Енифар, разрумянившись от негодования. – Я желаю узнать, как дети спасли свою мать и что они сделали с этой гнусной охотницей на троллей!»

* * *

Отряд уехал, пыля, и увез с собой пленника.

Енифар продолжала смеяться, хотя солдат, ее собеседник, здорово на нее рассердился. Он вырвал из рук девочки палку и, сломав о колено, выбросил прочь. И при том изругал Енифар:

– Зачем ты это сделала? Зачем ты била его? Мы не бьем пленников! Глупая девчонка!

Енифар не отвечала, ее душил смех.

Солдат никогда не встречал подобных девчонок, хотя, казалось, немало повидал их на своем веку, да и дома у него остались целых три сестренки, и все три, что называется, были «с присыпочкой».

И вот отряд скрылся из глаз, а Енифар вдруг перестала смеяться. Она как будто спохватилась и побежала вслед за всадниками.

Конечно, девочка знала, что не догонит их, но этого и не требовалось. Все равно скоро придет ночь с ее яркой скучной луной, которая точно знает, куда идти и какой следует быть. Скоро придет ночь и расставит все по местам.

* * *

Чтобы тролль не удрал, его хорошенько огрели по голове, да так, что он потерял сознание, а потом привязали к дереву. Охраняли пленника вполглаза. Кому бы, в самом деле, вздумалось вызволять тролля – поблизости от замка, в землях, принадлежащих людям? Здесь все желали этому разбойнику лишь одного – смерти.

И скоро уже весь отряд поддался усталости. Строгая белая луна, как бы приподняв брови на круглом, немного скособоченном лице, созерцала в просвет между деревьями, как медленно угасает плоский, жмущийся к углям костерок – крохотный плевок преисподней, укрощенный, с вырванными зубами. Вокруг огня спали солдаты. В темноте ощущалось присутствие лошадей: громадные тени, сгустки жизни, такие теплые и могущественные.

Тролль пробудился от обморока, когда было уже за полночь. Кто-то стоял рядом с ним, скрываясь от лунного света. Тролль морщился, но этого никто не мог видеть. Болела голова, слабость от голода и жажды уничтожала самую малую надежду на освобождение. Пленник попытался перегрызть ту веревку, что стягивала его ноги, но даже этого не смог.

А невидимка по-прежнему таился в темноте.

– Кто ты? – прошептал тролль.

Ответа не последовало.

Тролль закрыл глаза и задышал ровно, спокойно. Он хотел отдохнуть.

– Эй! – донесся до него возмущенный шепот. – Ты что, спать вздумал?

– Почему бы и нет? – отозвался тролль еле слышно.

Невидимка не отвечал. Очень медленно он обошел пленника со всех сторон. Теперь тролль мог рассмотреть силуэт, маленький и хрупкий. Ему пришлось прикусить себе язык и нижнюю губу, чтобы не рассмеяться. Он узнал девочку.

Она догадалась об этом в тот же миг, когда он задержал дыхание.

Он почувствовал, как лезвие впивается ему в руки, и скрипнул зубами.

– Ой, – пробормотала девочка, – я тебя, кажется, поранила.

Она разрезала веревки на руках и сунула ему нож.

– Дальше ты сам.

Он посмотрел на лезвие, по которому тускло стекал лунный луч. Девочка, скрытая в темноте, наблюдала за ним. Отблеск угасающего пламени прополз по ее круглой, смуглой щеке, но она отвернулась, и все погасло.

Тролль наклонился вперед и, пачкая веревку собственной кровью, освободил себе ноги.

– Готов? – спросила девочка нетерпеливо. – Я заберу одну лошадь. Ты умеешь их ловить?

Тролль не ответил, но когда Енифар направилась к лошадям, еле слышно свистнул сквозь зубы. Она мгновенно замерла.

– Что?

– Не надо, – не то сказал, не то подумал тролль. – Я пойду пешком.

Он поднялся на ноги, сделал несколько шагов на пробу, потом побежал. Енифар погналась за ним.

Они отбежали от спящего лагеря почти на полет стрелы, когда тролль позволил девочке догнать себя.

– Что тебе от меня нужно? – спросил он.

Она остановилась в нескольких шагах, тяжело переводя дыхание.

– Ты быстро бегаешь.

– Ты тоже, – кивнул он. – Так зачем я тебе понадобился?

– Кто я? – спросила она.

В третий или четвертый раз он внимательно оглядел ее с головы до ног.

Чужая луна, возможно, и сбивала с толку тролля, привыкшего к совершенно другим ночам, но так сильно не обманывается никто, даже тот, кто хочет обмануться.

И тролль открыл девочке то, что увидел в ней еще днем:

– Ты – знатного рода.

– Я ведь не родная дочка этим… – Енифар мотнула головой, как бы показывая на деревню, откуда она явилась.

– Нет, – тотчас же сказал тролль, даже не дослушав. – Это немыслимо. Об этом даже думать – и то смешно.

– Я не человек, правда? – настаивала Енифар.

– Правда, – сказал тролль.

– А как мне в этом убедиться? Ты сумеешь найти доказательства?

– У тебя есть хвост? – спросил он.

Она густо покраснела и вскинула гневные брови:

– Ты не смеешь задавать мне такие вопросы!

– Ну так задай себе этот вопрос сама, – предложил он. – А мне можешь ничего об этом не рассказывать.

– У тебя вообще нет понятий о стыдливости, – отрезала Енифар. – Удивляюсь, как я решилась заговорить с тобой о подобных вещах.

– Ты и не заговаривала, – заметил он, ухмыляясь. – Я сам. – В лунном свете его синие зубы казались совсем черными, но оттого не менее кусачими.

Енифар покачала головой:

– Есть вещи, которые остаются непристойными даже в мыслях.

– Это правда, – согласился наконец тролль. Он высунул язык, очень длинный, и пошерудил им у себя в носу, а затем уставился на Енифар, прикусив кончик языка так, чтобы он трепетал между губами.

Енифар подошла к троллю вплотную и резко ткнула его кулаком в бок.

– Давай, отвечай! – приказала она. – Кто я?

– Ты знатного рода, – повторил тролль. – Ты не человек.

– Еще раз спрашиваю: ты можешь доказать это? Без… ну, без хвоста?..

Тролль долго молчал, обдумывая вопрос. Потом он встретился с Енифар глазами и кивнул. Он больше не ухмылялся, ведь речь шла теперь не о жизни и смерти, а о чести знатной троллихи.

– Да, – обещал он. – Да, я докажу тебе, что это чистая правда.

* * *

– Вы, тролли, – омерзительные создания, – говорила женщина в деловом костюме. Ей доставляло громадное удовольствие произносить все эти слова. – Вас не должно быть в нашем мире. Вам вообще не следует существовать, вы – ошибка мироздания, неудачная раса, бред демиурга. Вы – пустые телесные оболочки, у вас нет души, у вас нет сердца, у вас ничего нет, кроме упитанного туловища. Вся ваша любовь, с которой вы так носитесь, – это физическое обладание. Вся ваша жизнь – это поесть да размножиться. И вы еще смеете проникать сюда, в наш мир, вы решаетесь осквернять его своим присутствием!

«Но ведь это вы крадете наших детей, – подумала пленница. Тяжелые обручи стискивали ее запястья, цепь не позволяла ей даже поднять руки. – Ведь это вы воруете маленьких троллят и обмениваете их на своих белобрысых недоумков, которые никому здесь не нужны, даже собственным родителям. Ведь это вы заставляете наших детей работать на себя, и бьете их, и браните, и считаете уродами, и даже отрезаете им хвостики… Мы-то не так поступаем с вашими детьми, если уж нам их подсунули. Мы жалеем их, и сытно кормим, и никогда не бьем, и уж точно никогда не заставляем работать. Они все равно, бедняжки, умирают, не дожив до зрелых лет, – но в этом нет нашей вины. А вот наши детки, как бы с ними ни обращались, вырастают ладными и крепкими и живут долго, и в этом нет никакой вашей заслуги».

Они находились в подземелье. Вдоль всего темного длинного коридора были устроены клетки, как в зверинце, и там содержались разные пленники. От каждого из пленников пахло по-особому. Смешиваясь с вонью охотницы на троллей, эти запахи составляли единый оглушительный запах всего подземелья, такой сильный, что из ушей начинала вытекать сера, из глаз выдавливались слезы, а в носу что-то взрывалось.

С потолка там капало, а под ногами хлюпало, и изредка пробегали крысы.

– Что ты морщишься? Неужели тебе здесь не нравится? – насмехалась над женщиной злая охотница в деловом костюме. – На всех сайтах про вашу мерзкую расу пишут, что вы избираете для жилищ сырые и темные пещеры. Мы постарались создать для вас привычную обстановку. Чтобы вы чувствовали себя здесь как дома. Неужели у нас так плохо получилось?

Она усмехнулась вынула сигарету и закурила.

Пленница не ответила, а кругом послышалось сердитое ворчание. Охотница за троллями хмыкнула, бросила, не потушив, сигарету и ушла.

– Что это за место? – после долгого молчания спросила пленница. – Как мы все сюда попали? Кто вы? Сколько вас? Чего они от нас добиваются? Как я должна вести себя, чтобы все было хорошо? Есть ли тут кто-нибудь, кому можно довериться, или все кругом – негодяи?

Она толком даже не знала, к кому обращает вопросы. Было темно, а выглянуть в коридор и посмотреть мешали цепи и решетки.

Вокруг опять заворчали, зашевелились, но отвечать не спешили. Новенькая должна была все понять сама. Таковы, очевидно, здешние правила. Везде есть правила. Это как с мужьями и гнилой картошкой. И некоторые из этих правил невозможно отменить.

Пленница честно попыталась разгадать все здешние загадки разом, не перебирая их по одной, но представляя их в виде единого шара. Однако она так устала после всего случившегося и так была огорчена разлукой с детьми, что почти сразу же заснула.

Стоило ей закрыть глаза, как невнятный гул внезапно соединился в слова. Эти слова бухали, как удары кулаков по барабанам, они проникали в ее сон и пропитывали все ее мысли.

Они твердили одно и то же:

– Ты пропала.

– Ты пропала.

– Ты совсем пропала.

А четверо ее детей между тем шли по улицам, входили в подворотни и подъезды, перебирались через проезжую часть, останавливались, нюхали землю и воздух, переглядывались, обменивались прикосновениями и снова шли и бежали, пока наконец не оказались в небольшом парке в самом центре большого города.

Здесь было мирно, спокойно и даже весело. Запахи постоянно смешивались и искажались, поэтому младшему братцу приходилось идти на четвереньках почти всю дорогу, а старшие над его головой наперебой объясняли, и тем, кто оглядывался на дикого ребенка, и тем, кто просто шел себе мимо, – уже просто так объясняли, без разбору, лишь бы их не вздумали остановить и спросить о главном: что это они делают здесь, в парке, в этом маленьком парке в самом центре большого города.

– Мы играем.

– Он играет в собачку.

– Это наш братец, он чуть-чуть больной.

– Мы за ним следим, чтобы он не поранился.

– Это у нас такая игра – будто мы охотники.

– Он сам вызвался быть собакой, мы его не заставляли.

– Вы не думайте, мы хорошо к нему относимся.

– Ему нравится быть охотничьей собакой.

– Мы любим охотничьих собак.

– Мы любим собак.

– Мы вообще любим животных.

* * *

Жили однажды Зверь Лесной, Зверь Степной и Зверь Домашний, и все трое они взаимно охотились друг на друга, и с того жили: кто кого поймает, тот перед тем и молодец, а кого кто поймает, тот перед тем и добыча.

Вышел однажды Зверь Лесной на охоту, долго он шел и забрел в степь. А там все так странно: кругом пустота, под ногами трава несъедобная, и вдалеке скачет Зверь Степной. Этот-то явно съедобный, но догнать его – первая забота, одолеть – вторая, и сожрать – третья; как бы он сам тебя не сожрал между первым и вторым, а то и между вторым и третьим!

Но голод брал свое, и Зверь Лесной помчался догонять Зверя Степного. Бежал он по пустому пространству, спотыкаясь о комки сухой травы и отбрасывая в стороны старые кости, над которыми даже задумываться не хотел.

Зверь Степной между тем тоже заметил Зверя Лесного и развернулся к нему навстречу всеми своими клыками и рогами, да как зарычит!

От этого звука все старые кости, и все комья сухой травы, и сухая земля, и еще много чего мелкого, такого, что забивается в глаза, в уши и ноздри, полетело навстречу Зверю Лесному.

А потом из клубов пыли выскочил и сам Лесной Зверь и как вцепится в горло Степному – только брызги кругом, и веером, и струями, и все сделалось красным и бурым.

Грызут они друг друга, и каждый думает: «Сейчас сожму потуже челюсти, авось враг и околеет, и тогда я его съем».

И вдруг небо над ними померкло: это вышел на охоту Зверь Домашний, а он был лютее двух предыдущих Зверей и не в пример им свирепее, потому что жил он дома и много пил молока. Услышал он шум борьбы и сразу понял, что сейчас будет ему легкая пожива. Стоит над сражающимися и облизывается в ожидании.

И вдруг слышат все три Зверя громкий крик:

– Эй вы, Звери! Что это вы тут затеяли, а? Ну-ка признавайтесь!

Все три Зверя рычанье и клацанье зубов прекратили и разом повернулись на зычный этот призыв. И видят они – тролль Нуххар стоит перед ними. Рожа Нуххара лукава и черна, вместо глаз у него – кинжальные разрезы, вместо рта – щель как от удара мечом. Жуткий, в общем-то, видом тип, даже для тролля.

А Нуххар поэтому и сторонился других троллей, да и зверю не всякому показывался.

Родился Нуххар семнадцатым у матери-троллихи, которая, во-первых, никогда не имела мужа, во-вторых, никогда не производила на свет девочек, и в-третьих, никогда не любила своих детей. Она была самого низкого происхождения, отчего все рожденные ею дети оказались, как на подбор, во-первых, уродливы, во-вторых, глупы, и, в-третьих, нигде не желанны.

Нуххар, семнадцатый (а имелись, кстати, еще и восемнадцатый, и девятнадцатый, но с ними, как и с шестнадцатью старшими он не общался), в первые годы жизни от своих братьев ничем не отличался. На лицо урод уродом, нравом – себе на уме, и вообще – молчун и драчун. Таковы уж все они, сыновья той троллихи – разговаривали не языком, а кулаками, доходчиво.

Как-то раз увидел себя Нуххар в гладкой воде лужицы, собравшейся в каменной ложбинке посреди большого булыжника; вода была черна и чиста и хорошо отражала нуххарову образину.

Поначалу Нуххар даже глазам своим не поверил: неужто можно быть таким безобразным! До сих пор он как-то о подобных вещах не задумывался. А тут разглядел себя во всей красе – и поневоле задумался. Любой бы на его месте задумался.

Пошел Нуххар в деревню, от него все шарахаются.

Только одна троллиха не убежала, остановилась посреди улицы и прямо на Нуххара посмотрела.

– Что тебе надо? – спрашивает она.

– Хочу увидеть свое отражение, – ответил он.

– Только-то и всего? – засмеялась троллиха. – Ну так смотри!

И раскрыла глаза пошире, а он рожу приблизил и прямо в зрачки ей уставился.

«Может быть, вода в луже солгала? – думал Нуххар. – Ну так глаза троллихи не солгут. В чем-чем, а в них всегда отразится полная правда».

Но черные зрачки показали Нуххару в точности то же самое, что и черная влага на камне.

– Ух! – вырвалось у Нуххара. – Неужто я и впрямь так некрасив, как вижу?

Троллиха пожала плечами.

– Ты и безобразен, и низкого рода, и нравом груб, – сказала она. – Однако с этим тебе придется жить, и вряд ли найдется женщина, которая захочет разделить с тобой такую жизнь.

– Я понял, – проговорил Нуххар, – и благодарен тебе.

Троллиха засмеялась и пошла прочь, а Нуххар заплакал и зашагал совсем в другую сторону.

Вот так Нуххар оставил своих соплеменников и начал жить среди животных. Те не попрекали его ни внешностью, ни происхождением; что до глупости, то от нее Нуххар очень скоро избавился и сделался хитрее, чем многие из диких тварей.

Все звери чрезвычайно уважали этого тролля.

Вот почему не разорвали его Зверь Лесной, Зверь Степной и Зверь Домашний, когда он вмешался в их свару.

– Послушайте-ка, Звери, – сказал им Нуххар, – гляжу я на вас и понимаю: неправильно вы поступаете.

– А откуда тебе знать, как мы поступаем? – огрызнулись Звери, однако на Нуххара нападать не поспешили. Знали, что он хитер, силен, ловок и запросто может одолеть их всеми этими своими свойствами.

– Да я ведь вижу, – хмыкнул Нуххар. – Впились вы друг другу в горло без всякого смысла.

– А какой должен быть в этом смысл? – удивились Звери. – Мы голодны, и нет у нас другой цели, кроме как насытиться друг другом.

– Вы все погибнете, – засмеялся Нуххар, – и я заберу ваше мясо, вот и вся польза от вашего единоборства. Не вам, но мне. Что ж, продолжайте, продолжайте, а я подожду, пока от вас останутся три куска мяса мне в котел.

– Для чего ты говоришь нам все это? – спросили Звери.

– Для того, что не хочу вашей бесславной погибели, – ответил Нуххар. – У меня ведь тоже есть понятие о чести, а говорят ведь, что бесчестно добытый кусок быстрее гниет и может испортить всю похлебку. Поэтому сделаем так: сперва бейтесь двое, один на один, а третий пусть стоит в стороне. Когда же победит один другого, я заберу к себе побежденного, чтобы он не совершил какой-нибудь подлости и не попробовал отомстить за себя, пока победитель будет занят новым поединком.

Звери переглянулись и снова уставились на Нуххара.

– И с чего мы начнем?

– Пусть сперва сражаются Зверь Лесной и Зверь Степной, – распорядился Нуххар.

– Да мы ведь так и делали! – зарычали раздосадованные Звери. – Выходит, не очень-то мы нуждались в твоих советах, чтобы поступить правильно.

– Нет, вы нуждаетесь и в моих советах, и в моем присутствии, – возразил Нуххар. – А я намерен судить ваше сражение. Чтобы все вышло без подвоха и обмана.

– А как ты будешь судить нас? – удивились Звери. – Ты ведь не Зверь!

– Поэтому я и буду судить честно. Мне ведь безразлично, кто из вас победит.

– Да ты ведь голоден, как ты сможешь судить честно!

– Поверьте мне, я буду судить честно, – повторил Нуххар, лукавый тролль, который всегда знал, чего хочет, и умел добиваться этого.

Звери были глупее тролля и потому согласились.

Нуххар уселся на корточки и махнул рукой. Тотчас же Зверь Лесной опять вцепился в горло Зверю Степному, и долго они рычали, и плевались шерстью, и даже откусывали друг от друга большие куски мяса. Зверь Домашний весь трясся от возбуждения, так ему хотелось ввязаться в эту драку, но Нуххар удерживал его, показывая ему нож.

Наконец Зверь Степной дернулся в челюстях Зверя Лесного и распростерся на земле. Его мутнеющий глаз уставился на Нуххара, а лапы затряслись в агонии.

Нуххар вскочил и замахал рукой с ножом, ярко сверкающим на солнце.

– Эй, стой! Как уговорено, побежденного я забираю.

Зверь Лесной разжал челюсти и сказал, обращаясь к Нуххару:

– Для чего мне отдавать тебе этого Зверя, если я его почти уже убил и сейчас ничто не помешает мне его съесть?

Зверь Домашний зарычал от негодования, а Нуххар засмеялся.

– Не будь меня, Зверь Домашний уже вцепился бы тебе в загривок! Отдавай-ка мне побежденного, как мы условились, и готовься к новой схватке.

А Зверь Домашнему Нуххар сказал:

– Пора.

Тотчас взлетела пыль из-под лап Зверя Домашнего, так стремительно кинулся он на Зверя Лесного, оскалив все свои клыки и выставив острые винтовые рога.

А Нуххар подобрал Зверя Степного и уложил его рядом с собой на травку. Зверь был серьезно ранен, но его можно было спасти. Нуххар разорвал свою одежду и заткнул тряпками его зиюящие раны. Потом они вместе стали смотреть на поединок.

Как уже упоминалось, Зверь Домашний был сильнее Зверя Лесного, потому что он жил дома и пил очень жирное молоко и лизал сметану. И еще у Домашнего Зверя были рога, а у Лесного – только когти.

А клыки имелись у них обоих.

Вот сцепились они, глядеть страшно. Рычанье поднялось такое, что облака на небе разогнало. Живое мясо они отгрызали друг от друга и выплевывали по сторонам, и куски плоти так и прыгали везде, точно лягушки.

Нуххар даже в ладоши захлопал, таким удивительным показалось ему зрелище.

А Звери боролись не на жизнь, а на смерть, и не в последнюю очередь потому, что каждому из них хотелось оказаться победителем и выйти на поединок с самим троллем.

Кровь у троллей, на вкус Зверей, очень сладкая, густая и хорошо ударяет в голову. Она для Зверей – точно хмельной мед для человека, особенно если выпить хорошего и не в меру.

Когда Звери думали об этом лакомстве, у них текли слюни, и они принимались урчать животами.

В конце концов, одолел Зверь Домашний.

Тролль тотчас же вскочил и закричал:

– Эй, Домашний Зверь! Не убивай Зверя Лесного. Отдай-ка ты его мне, как и сговаривались. Я хочу залечить его раны, а ты, если не боишься, получишь в противники меня.

Зверь Домашний тихо ворчал, припав к земле и сверкая желтыми глазами. Его хвост лупил по земле с такой яростью, словно земля в чем-то перед ним провинились.

Тролль без страха подошел к Лесному Зверю, оттащил его в сторону и сказал Зверю Степному:

– Полижи его раны.

А сам повернулся к Зверю Домашнему и сказал:

– Я готов.

Зверь Домашний прыгнул на Нуххара и выбил ему рогом один глаз.

Нуххар упал на землю, а Зверь Домашний встал над ним так, что правая его лапа оказалась у одного нуххарова плеча, а левая – возле другого. У Нуххара из одной глазницы текла кровь, а из другой – ядовитые слезы, так что видел он, по правде сказать, очень немногое. Зверь Домашний капал на него слюной, бил его по ногам хвостом и рыл когтями землю, оставляя возле ушей Нуххара глубокие бороздки.

Ни один Зверь, даже Домашний, не может просто так сожрать тролля; ему непременно нужно сперва поглумиться, хотя бы самую малость, иначе пищеварение нарушится, и Зверь может умереть от заворота кишок.

И вот пока Домашний Зверь кобенился и праздновал победу, два других Зверя, спасенных Нуххаром, набросились на победителя и вцепились ему в холку. Они терзали его, как могли, слабыми челюстями и сломанными когтями. Все же их было двое, а Домашний Зверь остался в одиночестве. И в конце концов те два Зверя отогнали Домашнего, и он убежал.

А Нуххар облизал свое мокрое лицо длинным фиолетовым языком, – у всех троллей очень длинный и очень сильный язык, которым можно пользоваться даже как хлыстом, – и попробовал встать, но ничего у него не получилось.

Нуххар со стоном упал на четвереньки, а выбитый глаз откатился в сторону и закопался в пыль, так что Нуххар его больше никогда не видел (этот глаз потом склевали птицы и два дня летали пьяные).

Звери увидели, что тролль, как и они, ходит теперь на четырех конечностях, а не на двух, и засмеялись.

Нуххар вцепился левой рукой в шерсть Лесного Зверя, а правой – в шерсть Степного, и они, спотыкаясь, падая и рыча, все-таки дотащили его до дому.

В хижине Нуххара было удобно и тепло, там имелось укрытие от дождя и ветра, а в кладовке стояли бочки с едой. Все трое побежденных, усталые, так и рухнули на пол и проспали несколько дней, а когда они проснулись, то были совершенно здоровы, только у Нуххара с той поры остался лишь один глаз, и тот подмигивающий.

Зажили они втроем: одноглазый тролль Нуххар, Зверь Лесной и Зверь Степной. А Зверь Домашний бродил неподалеку, охотился, рычал тоскливо и яростно, оставлял везде свои погадки, но близко к нуххаровой хижине подходить не решался.

Однажды Зверь Лесной спросил одноглазого тролля Нуххара:

– Как это вышло, что мы доверили тебе судить наши поединки?

– Я уговорил вас, вот вы и согласились, – ответил Нуххар. – Разве я судил вас не по справедливости?

– Это так, – согласился Зверь Лесной, – но в конце концов ни один из нас не остался в выигрыше.

– Точно, – ответил Нуххар.

– А почему? – опять спросил Зверь Лесной.

– Потому что я – хитрый тролль Нуххар, а вы – глупые Звери, – ответил Нуххар.

– Но мне-то ты можешь объяснить, как тебе удалось обмануть нас! – горячо сказал Зверь Лесной. – Мы ведь с тобой теперь друзья. Я помню, как ты спас меня от клыков Зверя Домашнего, и никогда не подниму на тебя лапу.

– В твою дружбу я верю, – кивнул Нуххар, – но объяснить, как я обманул вас троих, не смогу.

– Почему? – спросил Зверь Лесной.

Нуххар показал ему сперва на левое свое ухо, потом на правое:

– Две причины, видишь?

Он отогнул пальцами левое ухо:

– Хитрец не раскроет своей хитрости – первая причина.

Зверь Лесной кивнул, недоверчиво глядя на его уши.

Нуххар взял двумя пальцами правое свое ухо и подергал за него:

– А вторая причина – ты хоть и друг мне теперь, но остаешься Зверем и потому не поймешь.