Текст книги "Нелегал"

Автор книги: Елена Хаецкая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 20 страниц)

– Здесь нет никаких чужаков, кроме тебя.

– Это невозможно. Я шел за ним по пятам от замка Гонэл… от места сражения. Я видел, как он проехал по этой дороге. – Евтихий покачал головой. – Деянира, я пересчитал все его следы! Он должен быть здесь.

– Здесь нет никаких чужаков, кроме тебя, – повторила она.

И, видя его отчаяние, прибавила:

– Расскажи мне больше. Я постараюсь помочь тебе.

– Я не знаю, для чего он прибыл в Гоэбихон, – признался Евтихий. – Но вряд ли с добрыми целями. Он…

На короткий миг лицо Авденаго отчетливо привиделось Евтихию. Так ясно, словно бывший хозяин и впрямь стоял перед ним: обгоревший до красноты на солнце, с белыми бровями и светлыми глазами.

Неопределенные, мягкие черты. Не тролль, не человек. Странное создание, обитатель границы, если таковые, конечно, существуют.

– Деянира, я действительно не знаю, кто он такой! – сказал наконец Евтихий. – Я провел рядом с ним несколько дней. Этого недостаточно, чтобы узнать человека…

– Иногда – вполне достаточно, – возразила девушка, поджимая губы. – Мне только кажется, или ты решил посмеяться надо мной? Учти, тут много охотников морочить мне голову, но я…

– Нет! – быстро, испуганно воскликнул Евтихий. – Я только хотел быть точным в словах. Чтобы не солгать даже случайно. Я не умею рассказывать.

– Здесь никто не умеет рассказывать, кроме тех, кого этому нарочно обучали, – отозвалась Деянира. – Но я привыкла. Не бойся. Говори, как можешь. Я не стану уличать тебя во лжи.

Приободренный, Евтихий продолжил:

– Внешне его невозможно отличить от человека, но он не человек.

– Этого достаточно, – кивнула Деянира. – Я верю тебе.

Она пошла вперед, время от времени роняя через плечо короткие фразы.

Проходя мимо дома с нарисованной на фасаде пляшущей козой, девушка сказала:

– Я живу в нескольких кварталах отсюда.

Проходя мимо колодца, украшенного маленькой раскрашенной фигуркой лошади, Деянира добавила:

– Это не самый богатый квартал, но и не самый бедный.

Миновав дом с круглыми окнами и ярко-зеленой дверью, Деянира решилась на признание:

– На самом деле я еще не мастер, а подмастерье. – И тотчас уточнила: – Но я уже вхожу в состав гильдии. Меня очень ценят. Я умею то, чего не могут другие. Я буду очень хорошим мастером.

Остановившись возле углового здания, увитого плющом, Деянира прошептала:

– У меня есть завистники, но они бессильны.

Она свернула в переулок.

Евтихий, как тень, следовал за ней.

Девушка указала на темный дом без всяких украшений:

– Моя комната на самом верху. Я живу в доме моего мастера. Ты хочешь наняться к нам на работу?

Евтихий спросил:

– А где здесь живут приезжие, если в городе нет постоялых дворов?

– Сюда не приезжают бездельники, – ответила Деянира. – Каждый чужак имеет в Гоэбихоне знакомых или родственников. У них и останавливается… Ты можешь пожить у меня. Работа найдется.

– А что скажет твой мастер?

– Ничего… Он сейчас в отъезде, а когда вернется – надеюсь, тебя здесь уже не будет. Ты ведь не станешь требовать денег за свою работу? Хорошо кормить не обещаю, средств, как обычно, в обрез; но с голоду ты не умрешь, и крыша над головой у тебя будет.

Евтихий едва заметно улыбнулся.

– Мне довольно куска хлеба и места, где переночевать. За это я готов прислуживать тебе… Но если в доме нет других слуг и ты сейчас одна – не станет ли бранить тебя мастер за то, что ты приводила в дом мужчину?

«Мужчина». Деяниру окатило потаенной теплой волной. На нее, слишком худую, слишком бледную, в Гоэбихоне никогда не смотрели как на женщину. Несколько раз мастер ясно давал ей понять, что на замужество рассчитывать нечего – ей придется зарабатывать себе на жизнь самостоятельно.

Евтихий назвал себя «мужчиной» – это означало, что в Деянире он видит женщину.

«Он красивый, – подумала девушка. – По-своему, но очень красивый. Особенно глаза. Серые. Всегда с ума сходила по серым глазам. И щурится забавно… близорукий, наверное».

Мысль о том, что привлекательный молодой человек может к тому же обладать неким увечьем, недостатком, оказалась слишком соблазнительной: у Деяниры закружилась голова.

Она строго произнесла:

– Мастеру нет никакого дела до моей личной жизни. Не станет он надзирать за мной! Если я буду вести себя недостойно, я никогда не сделаюсь полноправным членом гильдии, вот и все. Я сама должна следить за своим поведением. Поэтому… – Она показала Евтихию кинжальчик в ножнах, который носила на поясе.

– Ни к одной женщине я не прикоснулся без ее согласия, – заверил ее Евтихий.

Деянира рассмеялась.

– Вот это мне нравится!

Теперь она больше не выглядела испуганной, хотя бледность по-прежнему покрывала ее лицо, и тени из-под глаз никуда не исчезли. Евтихий решился на вопрос:

– Почему ты вздрогнула, когда я заговорил с тобой в первый раз?

Помолчав, девушка сказала решительно:

– Потому что я боюсь чужих и очень не люблю их. Но ты – не тот, кого я бы испугалась. Обыкновенных людей я не боюсь вовсе, ни мужчин, ни женщин. Наверное, я не испугалась бы даже тролля – будь он обыкновенным.

– Кого ты называешь «обыкновенным», Деянира?

– Таких, как ты, – сказала девушка.

* * *

Прошло три дня с тех пор, как Евтихий обосновался в Гоэбихоне. За все это время он не обнаружил ни следа Авденаго. Тот как сквозь землю провалился.

Знакомых в Гоэбихоне у Авденаго нет. Евтихий в этом не сомневался. Где же он ночует, чем питается? Для Евтихия это оставалось загадкой. Но больше всего тревожило Евтихия то, что он по-прежнему не понимал, для чего, собственно, Авденаго вообще отправился в город.

Евтихий так и не рассказал Деянире о своей жизни в плену у троллей и об освобождении от рабства. Со всеми этими историями была связана еще одна вещь, которая его беспокоила. Настолько беспокоила, что он даже не мог заставить себя заговорить о ней.

Чем больше Евтихий размышлял об Авденаго, тем меньше понимал его. Чем руководствовался в своих поступках бывший хозяин? Некая последовательность в его деяниях, несомненно, прослеживалась. После того, как очередная его выходка приносила первые плоды, становилось очевидным, что у нее действительно имеется определенное место в логической цепочке. Но угадать, что же вытворит Авденаго в следующий раз, и тем более – мысленно проследить ту цепочку, которую он выстраивал своими действиями, представлялось Евтихию невозможным.

В былом крестьянском мире все оставалось ясным и однозначным: погода, работа, урожай. Солдатская жизнь также не заключала в себе никаких сложностей и противоречий: оружие, тренировки, подчинение, сражение.

А вот Авденаго навязал Евтихию самое неудобное, самое раздражающее явление, какое только возможно для человека: свободу. И притом самую неприятную ее ипостась, заставляющую поминутно делать выбор и существовать в одиночестве.

Да, одиночество и выбор – вот что хуже всего. По доброй воле Евтихий ни за что не согласился бы на подобную участь, да кто же его спрашивал! Свободу навязал ему бывший хозяин, этот проклятый Авденаго.

Случалось, у Евтихия темнело в глазах от ненависти. Поэтому он не хотел думать об этом слишком часто.

* * *

Деянира была принята в гильдию гобеленщиков на правах подмастерья. По правде говоря, ее работы давно уже превосходили те, что изготавливал ее мастер, и все об этом знали, включая и саму Деяниру; но существовал определенный порядок. Сократить годы ученичества – каким бы одаренным ни был новичок – не осмелился бы никто.

Пока мастер Дахатан был в отъезде, Деянира заканчивала, по его приказанию, большой гобелен, которому предназначалось украшать пиршественный зал городского магистрата. Большая честь, объяснила девушка Евтихию, когда он поинтересовался ее работой. Старый гобелен утратил яркость красок, поэтому было принято решение заменить его. Дахатан не без труда добился, чтобы этот важный и престижный заказ поручили именно ему… и передал его своей ученице.

– И что, никто не догадывается, кто работает на самом деле? – удивился Евтихий.

Деянира весело пожала плечами:

– Все знают, но молчат. Да я и не вижу в этом ничего страшного! Они могут забрать мои гобелены, но никогда им не отобрать у меня моего дара.

Евтихию было позволено находиться в мастерской.

– Обычно так не делают, – объясняла Деянира. – Ты можешь подсмотреть секреты ремесла, которые открываются только избранным. Кроме того, разговоры с тобой отвлекают меня, и я могу совершить ошибку. Тогда гобелен получится несовершенным, а это, в свою очередь, бросит пятно на репутацию мастера.

Евтихий молчал. Любовался ею: наклоном головы, тонкими русыми волосами, убранными в тугую прическу (в доме Деянира не носила своего громоздкого чепца, ограничиваясь простой лентой). Евтихия завораживала изменчивость ее наружности. Деянира выглядела хрупкой, невзрачной, с крестьянской точки зрения – никудышной: ни ухватить, ни к делу приставить. Но в следующее мгновение, видя, как уверенно она трудится над своей тканой картиной, Евтихий менял точку зрения на прямо противоположную. Деянира сильна – гораздо сильнее, чем кажется на первый взгляд. И тогда нездоровая городская бледность ее щек вдруг поражала самое сердце ослепительной девственной белизной.

Он почти не видел картины, возникающей под руками Деяниры, сколько ни щурился. До сих пор Евтихий существовал в мире крупных предметов. Крупных, а главное – знакомых. Очутившись в полутемном городском доме, где знакомой представлялась разве что кухня с теми же горшками и ухватами, что и в деревне, Евтихий растерялся. Он не мог различить и половины из окружающего.

Деянира каким-то образом догадалась об этом. И как-то раз подняла голову, глянула на него и проговорила:

– Хватит мучиться. Если хочешь рассмотреть хорошенько, подойди ближе и смотри на здоровье.

Он встал, осторожно приблизился. Она не спускала с него глаз. Наблюдала за тем, как он щурится, как подрагивают его нижние веки.

– Ты плохо видишь, Евтихий, – тихо сказала она. – От других ты мог скрывать это, но не от меня.

Она протянула руку и вдруг коснулась его запястья.

– Ты ничего о себе не рассказываешь. Как ты жил? Откуда у тебя эти шрамы?

Он молчал.

– Садись поближе и рассказывай, – приказала девушка.

– Я не умею.

– Знаю, что не умеешь! – досадливо откликнулась она. – Учись.

Он просидел рядом с ней совсем недолго и все это время вертелся и нервно озирался по сторонам, не в силах вымолвить ни слова. Наконец он вскочил:

– Я должен купить продукты.

Деянира спокойным тоном отозвалась:

– Ты пойдешь за продуктами через полчаса, когда изменится солнечный свет. Ближе к вечеру. Я пойду с тобой, потому что работать при неправильном освещении будет уже нельзя. А пока – сиди и рассказывай. Или молчи, если ты такой косноязычный болван!

Счастье было недолговременным и ворованным и оттого ощущалось особенно остро. Сидеть у ног женщины, смотреть, как уверенно и быстро двигаются ее руки над ткацким станком, молчать. Завтра всего этого уже может не быть.

Через полчаса она действительно закончила работу и встала.

Они выбрались на улицы, но вместо того, чтобы идти на рынок, просто отправились бродить. Деянире нравилось показывать чужаку город. Она говорила о домах и колодцах с такой гордостью, словно сама их придумала и построила. Она очень много знала и замечательно рассказывала.

Это показалось Евтихию странным и в конце концов он не выдержал:

– Ты гобеленщица. Кто же учил тебя мастерству рассказчика?

– Никто – я сама умею, – ответила Деянира. – Это такой же дар, как и… другой.

– Другой дар? – Евтихий пристально посмотрел на нее, вымогая ответ.

Она нехотя сказала:

– Ты видел, как я работаю. Вообще-то показываться за работой запрещено. Я тебе уже объясняла. Ты видел мой дар.

– Я все равно не понял, – признался он.

– Я очень хороший мастер, – засмеялась Деянира. – Это редкий дар. Меня почти не нужно учить, я схватываю ремесло на лету.

Она вывела Евтихия на центральную площадь и указала на странное здание, похожее на храм неизвестного божества. Еще в первый раз оно привлекло его внимание – но так и осталось неразгаданным.

– Как ты думаешь, – прошептала Деянира, указывая на фасад, украшенный каменными гирляндами цветов, – что это такое?

– Понятия не имею, – признался Евтихий.

– Ну, выскажи хотя бы одну догадку! – настаивала девушка. – Мне интересно.

Он удивленно поднял брови.

– Тебе интересны мои догадки?

Настал ее черед удивляться.

– Почему бы и нет? Я хотела бы узнать тебя получше, а человек ни в чем так не раскрывается, как в своих догадках!

После долгого молчания Евтихий спросил:

– Ты действительно хотела бы меня узнать получше?

Девушка вдруг рассердилась.

– Ты не отвечаешь на вопросы, а только мямлишь!

Он опустил голову.

– Ты первая женщина, которая так говорит.

– Только избавь меня от откровений, сколько женщин тебя не полюбило… Поверь, это интересует меня в последнюю очередь.

– А что тебя интересует?

– Ты.

Он покачал головой и сдался:

– Мне кажется, это – храм, только вот какому существу он посвящен?

– Это гробница, – сказала Деянира серьезно. – Здесь похоронен человек, который однажды спас город. Он совершил невозможное, передал сообщение, которое, как казалось, невозможно будет передать. Неведомыми путями и в кратчайшие сроки он прошел сквозь армию врагов, осадивших Гоэбихон, и привел подкрепление. Его звали Кохаги.

– Там внутри тьма, – пробормотал Евтихий. – Я заглядывал в окна.

– Внутри тьма, потому что это гробница, – объяснила Деянира. – Ее покой никто не осмеливается потревожить. Никто не знает, что там происходит на самом деле. Там – мертвое тело. Саркофаг. Тьма создает абсолютный покой, и она же оберегает его.

Тихий свист привлек внимание собеседников. Евтихий вздрогнул, поворачиваясь на звук: он узнал человека в плаще с кровавым пятном. Не разглядел его, не увидел, а именно узнал: повадку, манеру держаться. Не увидел, а ощутил его присутствие.

Деянира сразу уловила перемену в настроении своего спутника.

– Что там такое?

– Просто один человек, – нехотя сказал Евтихий.

– Ты с ним знаком? Он как-то странно на нас смотрит.

– Нет, я его не знаю, – ответил Евтихий быстро.

– Этиго! – крикнул чужак и снова свистнул.

Деянира поджала губы. Евтихий молча смотрел себе под ноги и не трогался с места.

– Эй! – закричал незнакомец опять. – Как там тебя! Евтихий!

Деянира сказала сухо:

– Ступай. Тебя, кажется, зовуг.

– Я не хочу к нему идти! – взорвался Евтихий. – Мне нет дела до того, что он меня зовет! Я ему больше не слуга. Он сам отпустил меня.

– Так вот кто ты такой, – проговорила девушка, глядя на него пристально. – Вот откуда у тебя шрамы… Поверь мне, эта связь никогда не разорвется. Бывшие жены, бывшие господа, бывшие друзья… В таких делах не бывает «бывших». Люди, с которыми тебя когда-либо связывали тесные узы, не отпустят тебя до конца твоих дней. Они вечно будут стоять на твоем пути. Они вечно будут жить в твоей душе. И в любой миг – в любой, Евтихий, поверь мне! – они могут возникнуть перед тобой и потребовать своего. Это произойдет, когда ты меньше всего будешь ждать, когда ты вообще не будешь готов к подобной встрече… Я очень хорошо понимаю тебя. Сейчас. – Она покусала тонкий пальчик в попытке приглушить страдание. – Слишком хорошо я понимаю тебя, Евтихий… Иди к нему.

Неожиданно Евтихий коснулся ее локтя.

– Ты не могла бы… Деянира… пойти со мной?

Не дожидаясь, пока Евтихий подчинится, Авденаго приблизился к нему сам.

– Привет, Этиго, – сказал он беспечно. – Ты тоже здесь. Это случайность?

– Нет, – угрюмо отозвался бывший раб. – Не случайность. Я следил за тобой почти от самого замка.

– Почему?

– Не знаю… Стало любопытно.

– Почему?

– Плащ, – криво улыбнулся Евтихий. – Этот плащ ты снял с убитого солдата. Ты переоделся и поехал в Гоэбихон.

– Возможно, у меня тут есть одно дело.

– Вот и я так подумал. И не называй меня больше «Этиго». Мое имя – Евтихий. Помнишь? Евтихий.

Авденаго перевел взгляд на Деяниру. Девушка знала, что рано или поздно этот момент наступит, и подготовилась. Она встретила взор светлых глаз чужака холодно и надменно. Авденаго хмыкнул.

– Твой спутник – невежда, но ты должна простить его, прекрасная дама: он увидел меня и просто потерял голову.

Девушка созерцала его, стараясь не утратить высокомерного вида.

– Меня зовут Авденаго, – продолжал молодой человек. – Этиго… То есть, Евтихию следовало меня представить – так, кажется, это делают в приличных домах Лондона?

Она вздрогнула всем телом, как будто он ее ударил.

– Меня зовут Деянира, – произнесла она после долгой паузы. – Говори, что тебе нужно, и убирайся, пока я не позвала стражу. Учти, я – уважаемая мастерица гильдии гобеленщиков, и если ты…

– А, да брось ты, красавица, – развязно ухмыльнулся Авденаго. – Твой милейший Евтихий тебе не объяснял, кто он такой – и кто такой я?

– Возможно, – сказала Деянира.

– Мое имя тебя не пугает? – Авденаго насмешливо погрозил ей пальцем. – Неужели гильдия гобеленщиков так могущественна?

– Неужели твое имя более могущественно, чем гильдия гобеленщиков? – парировала Деянира.

– Отлично! – воскликнул Авденаго, потирая руки. – Она не разбирается в именах, и это меня возбуждает. А, Этиго? Тебя это не возбуждает?

– Прекрати, – с трудом выговорил Евтихий. Присутствие Авденаго как будто душило его, не позволяло глотнуть воздуха.

– Хорошо. Прекращаю. Видите вот эту гробницу, дети мои? – Авденаго указал на здание посреди площади. – Мне нужно забраться внутрь.

– Это кощунство, – сказала Деянира.

– Знаю, – кивнул Авденаго. – Но мне очень нужно. Я не прошу вас идти со мной, но… Этиго… То есть, Евтихий… Раз уж мы так удачно с тобой встретились, – не согласился бы ты посторожить? Если появится стража, отвлеки ее, пожалуйста. Любым способом. Ну хоть подерись с этой милой дамой. Как ты полагаешь, если ты начнешь бить госпожу Деяниру, а госпожа Деянира при этом начнет лупить тебя, – стражники заинтересуются?

Евтихий сжался. В его груди как будто начал расти огромный, ледяной камень.

– Ты уверен, – произнесла Деянира отчетливо и без всякого страха, – ты уверен, Авденаго или как там тебя, что в лучших домах Лондона принято драться с прекрасными дамами?

Авденаго молча взял ее лицо в ладони. Несколько мгновений он всматривался в ее глаза, потом чмокнул в нос и весело произнес:

– Стало быть, вы оба согласны!

– Погоди, – хрипло выговорил Евтихий. – Кто ты на самом деле, Авденаго?

– Два вопроса, – Авденаго растопырил два пальца и указал ими на Евтихия, точно делая ему «рога». – Почему ты спрашиваешь об этом? И почему ты спрашиваешь об этом теперь?

– Я до сих пор не знаю, кто ты такой… а сейчас ты опять появился и требуешь, чтобы я что-то делал для тебя, – сказал Евтихий. – Я ведь могу и отказаться!

– Но не отказался и не откажешься, – уверенно ответил Авденаго. – Я уже говорил тебе, кто я. Я человек – но только по крови. И намерен воспользоваться этим обстоятельством на благо моему истинному народу.

– Где ты был все это время?

– В Гоэбихоне, как и ты.

– Я нашел себе жилье, работу… – продолжал Евтихий, явно осмелев. – А ты? Я же знаю, что в Гоэбихоне нет постоялых дворов.

– Я тоже это знаю! – засмеялся Авденаго. – Ладно, крестьянская морда, расскажу тебе мой самый главный секрет. Человек вполне может проспать пару ночей под мостом и пару дней ничего не есть. Он от этого не умрет. Вообще никак не пострадает. Я – лучший солдат, чем ты, Евтихий. Ты слишком заботишься о сохранности своего тельца. Это в тебе от мелкого собственника. Постарайся избавиться от подобной озабоченности, потому что когда-нибудь она может тебя погубить.

– Тебя тролли этому научили?

– Люди, Евтихий, люди… Хватит болтать о троллях, да еще на ночь глядя. Ты напугаешь даму.

Деянира фыркнула, всем своим видом показывая, что напугать ее не очень-то просто.

Авденаго щелкнул пальцами и направился к гробнице.

* * *

Тьма была вязкой. Ее приходилось раздвигать руками, разрезать ножом. И еще Авденаго ощущал некое удивление, исходившее от этой субстанции. Десятилетиями ни один человек не осмеливался войти сюда. Никто не тревожил покой, создаваемый в гробнице. Здешняя тишина сгущалась год за годом. Она была желанной. Она была почитаемой.

Авденаго оказался первым за много лет, кто проник в гробницу.

Он ослеп и оглох. Мрак облеплял его, как будто он погрузился в банку с черным желе. Двигаться приходилось наугад. Где-то здесь лежит истлевшее тело. Впрочем, не исключено, что оно вовсе не истлело, а напротив – сохранилось в неприкосновенности.

«Странными способами люди могут почитать своих героев, – думал Авденаго. – Взять тот же мавзолей Ленина. Целый институт завели, чтобы труп не разваливался. А бабушку сожгли и в вазочке сунули в стенку колумбария. Клумба такая, с покойниками. С их пеплом. Да ну, лучше пусть вообще прах развеют. И вообще, какое дело покойнику, как его похоронят».

Тьма набивалась ему в глаза, в рот, в ноздри. Авденаго обтирал лицо рукавом, но это ему не помогало. Он и без того был совершенно слеп. Комки приклеивались к его пальцам, и он утрачивал осязание – последнее из пяти чувств, что связывали его с действительностью.

Спустя некоторое время он понял, что уже вечность барахтается в гробнице. Как и Кохаги с его деревянной ногой. Вечность без просвета, без надежды, без выхода.

А потом тьма набросилась на него.

* * *

– Что он говорил о троллях? – спросила Деянира, беспокойно поглядывая на гробницу.

– Это я говорил о троллях, – уточнил Евтихий. – Ничего особенного.

– Авденаго – он ведь твой бывший хозяин…

– Сейчас это не имеет значения, – ответил Евтихий. – Он больше надо мной не властен.

– Он у тебя вот здесь, – она коснулась пальцем его лба. – Ты не в силах избавиться от него.

– Не имеет значения, – повторил Евтихий. – Особенно после того, как он умрет.

– А как он умрет?

– Очень просто – я убью его.

– Ты сможешь убить человека?

– Он не человек, Деянира. Он ведь сам признался – ты же слышала! Он тролль.

* * *

Авденаго никогда не подозревал, что боль может терзать сразу отовсюду. Незримые зубы впивались в его тело, грызли его кости, мусолили мясо, острые иглы впивались в глаза, в уши. Волосы слиплись на голове, их как будто пытались вырвать из скальпа. Он даже не мог кричать: тугие кольца перехватили горло, тысячи крохотных иголок вошли в кожу.

Хрипя, Авденаго повалился на колени. Превращенная в оружие, субстанция утратила свою вязкость и позволила человеку упасть. Она тотчас навалилась сверху, давя на грудь и живот.

Щекой Авденаго ощутил вдруг угол какого-то сундука или стола. Этот предмет отличался от всего, что находилось в гробнице. Он был сделан из чего-то более определенного, нежели тьма. Скорее всего, из камня. Сейчас Авденаго ни в чем не был уверен: единственное, что он в состоянии был ощутить по-настоящему, была боль. Из последних сил он протянул вперед руку и ухватился за камень. Гроб. Это был гроб.

Авденаго раскрыл рот и заорал, выталкивая из глотки крик и вместе с ним черные плевки. Тьма на миг раздалась, в единственной краткой серой вспышке Авденаго разглядел каменный стол и на нем – тело человека с деревянной ногой. Потом все исчезло, и тьма набросилась на свою жертву с удвоенной яростью.

Но Авденаго уже успел увидеть все, что ему требовалось.

Он сделал еще одно усилие и сомкнул пальцы на деревяшке.

* * *

– Гробница Кохаги – святыня, – сказала Деянира, беспокойно поглядывая на здание. – Нельзя допустить, чтобы он просто вошел туда и осквернил ее. Это – оскорбление для города…

Внешне оно выглядело совершенно так же, как и обычно: затемненные окна, красивый резной фасад – и никого поблизости. Пару раз мимо парочки прошли городские стражники, но Деянира и Евтихий совершенно не привлекли их внимания.

Когда стражники скрылись, Евтихий обратился к своей спутнице:

– Почему мы не попросили их о помощи?

– Потому что они не войдут в гробницу, – ответила Деянира. – Потому что не поверят нам, будто кто-то оказался настолько дерзким, что нарушил запрет. И наконец потому, что гробница сама уничтожит святотатца.

– А если нет? – тихо спросил Евтихий.

* * *

Деревянная дубинка на диво легко оказалась в руках Авденаго. Впрочем, чему тут поражаться: плоть, к которой она крепилась, давным-давно истлела. Тьма не смогла сберечь тело умершего героя в сохранности, она лишь пыталась сохранить для него покой.

Тысячи гневных голосов заскрежетали в ушах у Авденаго, когда он с силой оттолкнул от себя тьму дубинкой. Комки слизи лежали на его отяжелевших веках, и только поэтому он не ослеп, когда яростная вспышка света вырвалась из гробницы. Свет этот был таким ядовитым и мощным, что, казалось, грозил уничтожить все живое.

Авденаго почувствовал, как проваливается пол у него под ногами. Одной рукой держа дубинку, другой он ухватился за край окна и повис над пропастью. Крики становились все громче, хотя это было, вроде бы, совершенно немыслимо. Несколько раз Авденаго казалось, что он различает звон мечей, но такого, конечно, быть не могло.

Он бросил дубинку в окно, уцепился за подоконник обеими руками и выпрыгнул из окна.

И очутился на улице.

Здесь все осталось по-прежнему, только немного сгустились сумерки. Тихий прощальный свет заливал дома и площадь, угасающие лучи скользили по безмолвному резному фасаду гробницы. Кругом царило безмолвие.

Забрызганный липкой черной жижей, Авденаго был оглушен этой тишиной. Он даже не сразу увидел, что Евтихий идет к нему навстречу, на ходу вытаскивая из ножен кинжал.

Бывший раб безмолвно набросился на бывшего хозяина.

Первый удар пришелся Авденаго на правую сторону груди: кинжал вошел в плоть, и на плаще появилось еще одно бурое пятно. Евтихий выдернул нож и снова занес руку. Теперь Авденаго увернулся и упал на колени. Евтихий накинулся на него сверху, как коршун. Авденаго успел перекатиться набок. Кинжал, с силой ударившись о камни мостовой, высек искры.

Рыча от боли, Авденаго поднял дубинку, намереваясь отбить очередную атаку. Евтихий неловко махнул кинжалом и промахнулся, зато не промахнулся Авденаго: дубина, взятая в гробнице Кохаги, попала прямо по голове Евтихия.

И случилось то, чего не ожидали ни Евтихий, ни наблюдавшая за поединком Деянира, ни сам Авденаго.

Евтихий исчез.

* * *

Деянира подбежала к раненому и принялась бить его кулачками, не разбирая – по лицу, по голове, по раненой груди.

– Где он? Где он? – повторяла девушка.

Авденаго не шевелился, не делал ни малейшей попытки увернуться или хотя бы закрыть лицо. Он лежал под градом ударов и собирался с силами, а их становилось все меньше.

– Где он? – кричала вне себя Деянира.

Наконец Авденаго рывком сел и тут же рухнул обратно на мостовую.

Деянира наступила на дубинку:

– Не прикасайся! Не прикасайся к ней!

– Дура, – прошептал Авденаго.

Деянира плюхнулась рядом с ним и разрыдалась. Авденаго равнодушно смотрел, как слезы стекают по ее бледным щекам, капают с кончика востренького носа.

– Что с ним? – пробормотала она, глядя прямо перед собой, как будто в надежде услышать от пустоты какой-то внятный ответ. – Что с ним случилось? Куда он пропал?

– Какая тебе разница, красавица, – шептал рядом с ней Авденаго. – Он ведь все равно собирался уйти от тебя.

– Откуда ты знаешь? – Она яростно накинулась на него и снова занесла кулак, но теперь Авденаго перехватил ее руку. – Откуда тебе знать, животное!

– Я не животное.

– Ты тролль! Он сказал мне, кто ты. Ты тролль!

– Я его господин, – сказал Авденаго. – Я волен был сделать с ним что угодно.

– Ты отпустил его.

– Это не имеет значения.

– Животное.

– Дура.

Она вырвалась из его хватки, передернула плечами.

– Что ты себе позволяешь?

– Я позволяю себе ровно то, что позволила мне ты, Деянира, – сказал Авденаго. – И… перевяжи меня какой-нибудь тряпкой, а? По-моему, твой приятель пырнул меня слишком сильно.

– По-твоему, я сейчас буду возиться с твоими ранами? Пачкать руки твоей кровью и этой дрянью, которой ты вымазался?

– Это священная тьма из священной гробницы, – возразил Авденаго. – Помоги мне, Деянира, и я уберусь из города. Ты больше никогда обо мне не услышишь.

– Ну вот еще! – рассердилась она. – Что ты сделал с Евтихием?

– Клянусь – понятия не имею, – Авденаго вздохнул. – Слушай, я сейчас сознание потеряю, сделай что-нибудь… – предупредил он.

Она выпрямилась, стоя рядом с ним на коленях, и громко закричала:

– Стража!

* * *

Когда Авденаго открыл глаза, он обнаружил, что находится в очень светлом, выбеленном помещении с низким потолком. На стенах висело оружие, по большей части очень ржавое или сломанное.

Очевидно, это были трофеи, взятые в каких-то давних сражениях. Горожане, сами по себе люди не воинственные, обладали поразительной мстительностью по отношению к тем, с кем приходилось сходиться на поле брани. Частично эта мстительность проявлялась в том, как они относились к «пленному оружию». Наверняка сохранились и другие свидетельства, вроде хвастливых и нудных «героических хроник».

Авденаго очень внимательно оглядывал комнату, в которой проснулся. Любая мелочь могла помочь ему выбраться или погубить. Он еще не знал, как ему быть. Следовало собрать информацию. Одинокий шпион-засланец всегда с этого начинает, особенно после очередного провала.

В том, что имеет место именно провал, Авденаго не сомневался: он ранен и в плену, а добытый с такими трудами и опасностями артефакт исчез.

Комната, где находился Авденаго, была довольно просторной и, несмотря на низкие потолки, воздуха в ней хватало. Когда-то Миха Балашов (еще бы вспомнить, кто это!) слышал от своего школьного учителя презрительное упоминание о низких потолках. «Потолки высотой меньше четырех с половиной метров, – морщился Николай Иванович, – воспринимаются жителями „старого фонда“ как гроб. Я говорю вам это для того, чтобы вы имели представление о том, что такое низкий потолок и высокий. Не только в плане жилья, но и касательно всех прочих требований к жизни. В первую очередь – к интеллектуальным… Боже, для чего я сотрясаю воздух! Всех вас вскормила помойная труба Купчино и расплющила Ульянка. В самом лучшем случае ваша духовная родина – бывшая Уткина Заводь, с чем всех вас и поздравляю».

Это было, кажется, не вполне справедливо… Восстанавливая сейчас в памяти тот странный монолог Николая Ивановича (а все монологи учителя были в той или иной мере весьма странными), Авденаго приходил к пониманию одной исключительно простой вещи. Николай Иванович рассуждал как тролль, и логика у него была троллиная. Конечно, если сопоставлять, то Николай Иванович – скорее, тролль из высших. Из самых высших. Но к людям он совершенно очевидно относился как к представителям чуждой ему расы.

Размышления Авденаго были прерваны появлением капитана городской стражи. Авденаго едва было не сказал ему:

– Голубчик, поспешили. Я еще не завершил осмотр помещения и не закончил анализ ситуации в целом. Не могли бы вы быть так любезны – не оставили бы вы меня в покое еще на полчасика?