Текст книги "Нелегал"

Автор книги: Елена Хаецкая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 20 страниц)

Авденаго улыбнулся.

– А, так я не ошиблась! – воскликнула Атиадан. – У тебя зубы белые.

– Вообще-то да, – признался он.

– Это смешно, – заявила она. – Ты меня любишь?

– Обожаю.

– Странное слово.

– Оно означает «да».

– Очень странно… Нитирэн, конечно, еще жив?

– Да.

Атиадан поднялась на локте. Она была совершенно обнажена. Ее тело было смуглее, чем лицо, а на спине росли длинные тонкие черные волосы. Авденаго смотрел, как они волной изгибаются между лопаток, и дурел.

– Я больно тебя укусил вчера? – прошептал он ей в самое ухо.

Она обернулась, лукаво сощурилась.

– Меня так никто не кусал. Мне понравилось.

– А раньше тебя кусали?

– Раза два… Я про них уже забыла. – Она фыркнула, выражая полное безразличие к потерпевшим крах возлюбленным. – Ни один из них не похож на тебя. Ты – дахати Нитирэна! Как же вышло, что он выбрал тебя?

– Смотри. – Авденаго показал ей кольцо.

Она наклонилась над камнем и вдруг тихо вскрикнула:

– Моран!

Авденаго не ожидал подобной реакции. Слезы градом покатились по щекам Атиадан. Он пытался обнять ее, прижать к себе, успокоить, но она вырывалась и повторяла:

– Моран! Моран!

– Да перестань же ты! – рассердился наконец Авденаго и встряхнул ее. – Что такого в том, что я ношу Морана у себя в кольце?

– Ты принадлежишь ему или он тебе?

– Он забрал меня к себе в дом, – сказал Авденаго. – Я прислуживал ему. Кое-что он мне рассказывал, но о большем – умалчивал, по обыкновению. Кто кому принадлежит: раб хозяину или хозяин рабу? Чей я – твой или Нитирэна? И чья ты – моя или своя собственная?

– Моран хорошо научил тебя, – сказала Атиадан, постепенно успокаиваясь. – Если ты связан с Мораном и Нитирэном, мне следует держаться подальше от тебя.

– Почему? – удивился Авденаго.

Она покачала головой и вдруг с горечью воскликнула:

– Но я не могу! Я люблю тебя! Смотри, – она коснулась пальцем своей темной груди, – моя грудь любит тебя. Мой живот любит тебя. Мои ноги любят тебя. Пальцы моих ног любят тебя.

– Но больше всего меня любит твой хвостик, – сказал Авденаго, погружая пальцы в шерстку на ее спине.

Она выгнулась, водя грудью по его груди.

– А ты? – спросила она шепотом. – Что в тебе любит меня?

Авденаго лишь на миг вспомнил фразы, которыми сопровождались разговоры о девушках, – далеко-далеко, давно-давно. Неожиданно он понял, что никто из его приятелей не имел с девушками дела. Вот так, по-настоящему. Болтали разную чушь, чтобы не выглядеть глупо.

– Мой нос любит тебя, – сказал Авденаго, проводя кончиком носа под ее подбородком. – Мои локти любят тебя. – Он приложил локти к ее талии. – Серединка моей ладони любит тебя. – Он согнул ладони чашечками и закрыл ее уши. – Я весь люблю тебя, Атиадан, – сказал он, когда она больше не могла его слышать.

Но что-то она, несомненно, услышала, потому что глаза ее засияли, как ночью, а голубые губы раздвинулись.

– Я Злой Колокол, – прошептала она. – Мое тело поет, а мужчинам от этого одно только зло.

– Не мне, – возразил Авденаго.

– Ты не мужчина? – лукаво спросила Атиадан.

– Всегда есть исключение, даже среди мужчин, – ответил Авденаго.

Нитирэн сел, голый, на земле и заорал:

– Эй, вы! Эй, дахати! Эй, Злой Колокол! Чем вы там занимаетесь?

Атиадан засмеялась. Засмеялся и Нитирэн.

– Хорошо начинается мое правление! Дарю вам за это две лошади, золотые браслеты на руки и на ноги, два наборных пояса и серебряный мех. Добрая примета должна хорошо одариваться.

Обнимаясь, любовники подошли к Нитирэну.

– Где наше добро? – потребовала Атиадан. – Я желаю забрать его немедленно.

Нитирэн лениво махнул рукой.

– Там, в куче подарков… Выбери на свой вкус, Колокольчик. Ты была великолепна, я подглядывал.

Атиадан села перед ним на корточки.

– А он? – прошептала она.

– Тоже.

– Кто он такой?

Еле слышно Нитирэн ответил:

– Человек.

Атиадан вздрогнула.

– Он думает и поступает как тролль.

– Он человек, – повторил Нитирэн. – Но это не имеет значения.

Как ни напрягал слух Авденаго, он все-таки не услышал, о чем шепчутся его новый господин и подруга. Догадывался, что обсуждают его, догадывался, что хорошо о нем отзываются, – но тем обиднее было не узнать, что именно они говорили!

Атиадан поднялась на ноги.

– Я хочу одеться, – она обернулась к Авденаго. – Принеси мое платье, одень меня, застегни на мне пояс, обуй меня, застегни все пряжки на моих сапогах.

Он молча повиновался, догадываясь, что одевание женщины мужчиной является частью важного ритуала. Атиадан – очень высокого рода, если позволяет себе избирать возлюбленного по собственному вкусу. «Жениться на ней – все равно что войти в семью Кеннеди», – подумал Авденаго с гордостью.

Чуть позднее он ехал в одной телеге с Нитирэном. Они направлялись дальше в горы, в туманную крепость Гарагар. Нитирэн, полностью одетый, вооруженный, сидел скрестив ноги на горе дареного добра: сколько ни раздавал правитель подарки, их не становилось меньше, а некоторые кубки возвращались к нему не по одному разу.

Авденаго правил лошадьми. Руки у него с непривычки болели, но он не жаловался.

Куда ни посмотри, везде телеги и тролли, огромное шествие великого народа. Гордость расширяла грудь, раздувала ноздри. Целый поток живых существ согласно двигался по долинам.

– Ты женился, – сказал вдруг Нитирэн.

Авденаго обернулся к нему.

– Я понял.

– Когда мы приедем в Гарагар, ты останешься с ней.

– А ты?

Нитирэн покачал головой:

– Она выбрала тебя, ты дал согласие. Даже я не могу вас разлучить.

– Это хорошо, – улыбнулся Авденаго.

– Конечно, – согласился его господин. – Это хорошо.

– Скажи, Нитирэн, – Авденаго осмелел и решился задать вопрос, который все сильнее занимал его, – той ночью, когда ты спал голый и без оружия… Неужели любой тролль мог убить тебя?

– Да, – ответил правитель. – В этом и заключается последнее испытание. Я должен показать моему народу, что полностью доверяю – всем и каждому. И народ должен оправдать мое доверие. Это что-то вроде брачного союза, понимаешь? Все спят голые.

– Да. – Авденаго кивнул.

– Правителя в эту ночь запрещено защищать, – продолжал Нитирэн. – Поэтому тролли внимательно следили за тобой. Ты был увлечен Атиадан, поэтому не понял…

– Хочешь сказать, что Атиадан нарочно соблазнила меня? Чтобы я не вмешивался и не пытался тебя охранять? – возмутился Авденаго.

– Не думай плохо о ней, – фыркнул Нитирэн. – Атиадан соблазнила тебя потому, что так ей захотелось. Она Злой Колокол, ей никто не указ, даже я. Но если бы в ту ночь кто-то попытался меня убить, тебе не позволили бы защитить меня, вот что я хочу сказать.

– Ясно. И что… никто не пытался?

– К этому я и веду, – ответил Нитирэн. – Разумеется, я был пьян и беспомощен, и троллихи хорошо позаботились о том, чтобы я не мог пошевелиться после их ласк… Сунь руку в опилки.

Авденаго повиновался и поледенел: он наткнулся на нечто резиновое на ощупь, вялое и холодное. На нечто, весьма похожее на труп.

– Там двое, – сообщил Нитирэн. – Удобная вещь – наши телеги с опилками! Что только в них не зароешь! Я не мог спрятать тела в долине, их бы сразу заметили. Тебе придется но приезде в Гарагар отвести лошадей на водопой, не выпрягая их из телеги. Где-нибудь в стороне закопаешь тела. Постарайся завалить их камнями хорошенько, чтобы звери не отрыли и не раскидали кости.

– Кто это?

– Два дурака, которые пытались меня зарезать.

– Но кто их убил?

– Не ты и не я, – ответил Нитирэн. – По-твоему, я не позаботился о том, чтобы меня охраняли? Никогда не предполагай наивность в Нитирэне. Я обязан соблюдать все традиции, но никогда не стану делать этого в ущерб себе.

Авденаго помолчал немного, а потом отозвался:

– С тех пор, как ты избрал меня своим дахати, Нитирэн, я ни мгновения не был несчастлив.

Глава одиннадцатая

Туманная крепость Гарагар находилась в долине, отгороженной от Черной Комоти грядой высоких, до самого неба, остроконечных гор. По утрам и вечерам всю долину затягивало густым туманом. Он сходил с горных склонов, подобно снегу. От него можно было ножом отрезать кусок и подержать на ладони, наблюдая за тем, как он медленно рассеивается, превращается в ничто.

Сама крепость размещалась так далеко от Серой Границы, что никто уже не воспринимал ее как укрепление. Разумеется, она по-прежнему сохраняла и высокие стены, и прочные башни, и ворота ее закрывались на ночь тяжелыми створками. Но все-таки больше она походила на дворец, чем на военное сооружение. Ее окружали роскошные фруктовые сады (тролли не одобряют праздности в природе и высаживают только такие деревья, чьи плоды можно съесть). Ручьи бежали по искусственным руслам, орошая толстые гряды, на которых росли овощи и пряности.

Здесь следует заметить, что настоящей едой у троллей считается, конечно же, мясо, а овощи и фрукты для них не более, чем баловство. Но время от времени это самое «баловство» входило в моду, повара изощрялись в изобретении блюд с непременным использованием, к примеру, брюквы, а троллихи высокого происхождения наперебой похвалялись своим пристрастием к тушеной моркови.

Что до тех, кто принадлежал к низшей касте, то они смотрели на это проще: есть мясо – охотно едят мясо, нет мяса – довольствуются турнепсом.

В той же долине (как и ее главное строение, она называлась Гарагар) располагались дворцы поменьше. Там веками обитали представители знатных семей. Эти дома были возведены позднее, чем крепость, и уже не имели ни стен, ни башен, ни ворот. Если бы враг вошел в долину, он легко захватил бы любой из них. Другое дело, что никаких врагов долина Гарагара не видела никогда.

Когда Гарагар предстала перед Авденаго впервые, у него перехватило дыхание. Молодой человек даже представить себе не мог, что где-то существует подобная красота: черные пики гор, погруженные в безмолвные, полные тихого движения облака, волны белоснежного, как борода почтенного старца, тумана, резной серый камень стен, высокие узкие окна – и повсюду низкорослые, с узловатыми ветвями деревья, покрытые цветами.

Дворец, который принадлежал семье Атиадан, был погружен в сердцевину фруктового сада. Воздух дрожал от лепестков, а в крохотной сердцевине трудолюбивых цветков уже угадывалась завязь будущего плода.

Сам дворец был сложен из серого камня. Крупные необработанные булыжники совершенно дикого вида чередовались с камнями, сплошь покрытыми изысканной резьбой, и это придавало фасаду здания особенную выразительность.

Новые родственники окружили Авденаго. Атиадан называла их имена, и он пристально смотрел в их лица. Он научился смотреть на троллей не моргая, им это нравилось. Они говорили потом, что у мужа Атиадан прямой и честный взгляд и что он, хоть и человек (если верить слухам), но вполне порядочный.

– Ты дахати, – сказала ему Атиадан, когда они наконец остались наедине. – Нитирэн до конца твоей жизни будет выполнять любую твою просьбу. Ваше взаимное доверие останется полным, ничто не сможет нарушить его.

– И все из-за того, что я подпоясывался веревкой и согласился провести рядом с ним ту ночь в храме? – спросил Авденаго.

Атиадан поцеловала его ухо.

– В любой момент ты должен будешь умереть вместо него. Когда я думаю об этом, у меня кружится голова.

Ее хвостик шевельнулся, прошуршав по жестко накрахмаленному покрывалу.

– Как это – умереть вместо него? Разве один человек… одно существо может умереть вместо другого?

– Нитирэн – храбрый, когда мы пойдем вслед за Серой Границей, он не станет прятаться за спины своих воинов. Эльфы могут захватить его в плен. По нашим обычаям, которые и эльфы уважают, одного пленника разрешается обменять на другого. Тогда ты займешь место Нитирэна.

– Я сделаю это с охотой, – отозвался Авденаго. – Но я не умру, Атиадан. На мою плоть не подействует эльфийская магия, ведь по крови я не тролль.

Она положила свою теплую ладонь ему на губы.

– Никогда так не говори!

* * *

Раньше Авденаго считал, что обзавестись слугой будет проще простого. Нитирэн позволит своему дахати взять любого раба, одного или двух, сколько захочется. Дело за малым – выбрать.

В долине Гарагара людей из числа пленников имелось немало. Достаточно, чтобы работать на мельнице или на огородах – сами тролли не слишком жаловали эти занятия. Ковыряться в земле? Даже те, кто принадлежал к низшим кастам, предпочитал, чтобы этим занимались рабы, и при первой же возможности обзаводился таковыми. К тому же людей можно постоянно кормить овощами, они от этого не болеют.

Несколько раз Авденаго приезжал на мельницу, где рабский труд был самым тяжелым. Останавливал коня, подолгу смотрел на людей, ворочающих мельничные жернова.

По долине Авденаго ездил верхом. Он справедливо рассудил, что лучше использовать каждую удобную возможность для того, чтобы привыкать к низкорослым здешним лошадкам, к троллиным седлам и особенной троллиной посадке при очень коротких стременах.

Атиадан украсила упряжь мужниного коня золотыми подвесками, бахромой и пестрыми кистями, а в хвост и гриву конька вплетала колокольчики, так что о приближении дахати Нитирэна все узнавали заранее. Авденаго это льстило, и он усвоил себе устало-снисходительную, немного отрешенную улыбку. С некоторыми знакомыми троллями он разговаривал просто и сердечно, это тоже нравилось окружающим.

Одни только рабы не обращали на него внимания. Они не знали, что он к ним присматривается.

Авденаго же глядел на них и каждого пытался понять. Каким был этот человек до того, как очутился в плену? Каким он может стать, если взять его в услужение? Все они были одинаково ему чужды и неприятны. Ни одного он не хотел бы видеть рядом с собой. С Евтихием он сумел найти общий язык, но с другими этого может не получиться. «Они люди и хотят оставаться людьми, – думал Авденаго. – Они не такие, как я. Они не могут не оставаться людьми. Они не могут не ненавидеть меня, Нитирэна, Атиадан».

Одна только мысль об этом была ему отвратительна. Он определенно не желал держать подобное существо поблизости от своей жены. Лучше им оставаться на мельнице или на огородах, ворочать камни и следить за чистотой ручьев, пробегающих по каменным ложам через всю долину.

Как только Авденаго принял решение вообще отказаться от намерения завести слугу, ему сразу же стало легче. Как будто непосильную ношу скинули с его плеч.

Он знал, конечно, что троллю высокого ранга, каким он теперь сделался, полагается постоянный спутник. Некто преданный, кто будет заботиться о лошади господина, об одежде господина, о еде для господина и о его хорошем настроении, то есть – о выпивке для господина. Но ни один человек не в состоянии стать таким спутником, а тролль… вряд ли согласится.

Авденаго надеялся на то, что всем в Гарагаре известно об особом происхождении дахати Нитирэна – о его доверительной дружбе с Мораном, с самим Мораном. Столь удивительное, ни на кого не похожее существо, каким является Авденаго, может, наверное, позволить себе некоторые чудачества. Например, обходиться без прислуги. Например.

Свободный от обременительных хлопот, Авденаго впервые за долгое время просто наслаждался прогулкой. Сады уже отцветали, воздух был наполнен лепестками, белыми и темно-розовыми. По их полету можно было следить за всеми приключениями ветра в долине. Вода в ручьях отяжелела от цветов. Слуги вылавливали их особыми тонкими сетями, чтобы потом растереть и превратить в сладкие приправы для мясных блюд.

Возле одного из ручьев Авденаго спешился. Конь тут же сунул морду в воду. Лепесток приклеился к его губе. Конь выглядел потешно, поэтому Авденаго тихо рассмеялся. Животное дернуло ушами и покосилось на хозяина: оно изобразило полнейшее недоумение, поскольку не видело причин для веселости.

Неожиданно Авденаго почувствовал на себе взгляд. Все еще улыбаясь, он обвел глазами сад, в котором находился: десяток деревьев с причудливо изогнутыми кряжистыми стволами, ручеек, прямой, как стрела, в искусственно проложенном для него русле, блестящий под солнцем, темные молчаливые горы, небо в белоснежных, пронизанных солнечным светом, облаках.

Поблизости находился кто-то еще.

– Покажись, – попросил Авденаго. – Не надо прятаться.

С дерева спрыгнул тролль и предстал перед ним.

– Ты смеялся, – сказал он, пристально глядя на него.

– Не над тобой, – ответил Авденаго. – Лепесток прилепился к морде моего коня, поэтому я смеялся. Тебя я не видел.

– О тебе говорят, что ты человек, – сказал этот тролль. – Но ты смеялся. Люди не смеются.

– На самом деле люди тоже смеются, – возразил Авденаго и тут же ощутил ложь своих слов.

В прошлой жизни ему доводилось, конечно, видеть, как смеются люди. Точнее, он считал, что неестественные, резкие; звуки, вылетающие из их глоток, – это смех. Но теперь, пожив среди троллей, среди истинно свободного народа, среди тех, кто смеется от радости, от полноты жизни, кто может расхохотаться при виде прекрасного заката или обнаженной женщины, – теперь Авденаго не назвал бы те звуки смехом.

Знакомые Михи Балашова ржали, хихикали, завывали, прикалывались, покатывались, ехидничали, стебались, помирали со смеху, гоготали – но только не смеялись. Смех принадлежит не к области чувств, но к области плоти. Как и та радость, которую испытывал Авденаго с Атиадан.

– Люди тоже смеются, если они свободны, – сказал Авденаго. – Просто ты никогда не видел свободных людей.

– А ты? – серьезно спросил тролль.

– Я тоже, – ответил Авденаго.

– Скажи… ты человек? Это правда – то, что о тебе говорят?

– Мало ли что обо мне говорят… Я умею смеяться, я умру вместо Нитирэна, когда это потребуется, а прекрасная Атиадан выбрала меня в мужья.

– Мне этого достаточно, – произнес тролль торжественным тоном.

Авденаго видел, что у того на уме нечто существенное, и потому не торопился уйти. Каждый важный разговор необходимо закончить подобающим образом, иначе он превратится в опасную ловушку.

Возможно, об этом писал Достоевский. Во всяком случае, Достоевский в пересказе Морана изрекал нечто подобное. (Авденаго не задавался совершенно ненужным вопросом о том, являются ли «просто Достоевский» и «Достоевский в пересказе Морана» одним и тем же писателем или же это принципиально разные существа).

Тролль, представший перед Авденаго на берегу ручья, был молод – в переводе на человеческое представление о возрасте, лет шестнадцати. Он совершенно явно принадлежал к высокой касте: широкий в кости, но худой, круглолицый, бледный (по правде говоря, его кожа имела зеленоватый оттенок, очень изысканный), с длинными черными волосами. Его рот напоминал очертаниями бабочку, а глаза – стрекозиные крылья.

– Мое имя – Арилье, – сказал тролль.

Авденаго молчал. Он не произносил ни слова до тех пор, пока тролль не опустил глаза, смущенный. Тогда Авденаго проговорил:

– Я ответил бы тебе, назвав мое имя, но ты его знаешь.

– Да, – отозвался тролль. – Ты Авденаго, дахати Нитирэна. Я знаю тебя.

– Ты следил за мной.

– Я хотел посмотреть на тебя, пока ты один, – объяснил Арилье.

Авденаго кивнул, показывая, что подобное намерение ему понятно.

И заговорил о другом:

– Дом в этом саду принадлежит тебе?

– Моей семье, – тотчас ответил Арилье немного рассеянно. Он поглядывал на Авденаго исподлобья, так, словно все время ожидал услышать от него некий вопрос и заранее волновался, готовясь дать правильный ответ.

Молчание становилось все более напряженным. Наконец Авденаго не выдержал:

– Что тебя мучает?

– Ты не удивился, услышав мое имя.

– Я слышал здесь не так много имен, чтобы удивляться, узнав еще одно.

– Мое имя – эльфийское, – сказал Арилье. – Разве ты не понял?

Авденаго едва не ахнул и удержался лишь в последний момент. Как он мог не догадаться? Эльфийское имя. Это должно что-то означать. Что-то великое и страшное. Тролли не станут давать своему отпрыску подобное имя без чрезвычайной причины.

– Я мститель, – объяснил Арилье просто. – Я ношу имя врага нашей семьи для того, чтобы ни на миг не забывать об этом.

– Некий эльф по имени Арилье – враг твоей семьи?

– Да. Он убил моего отца и моего дядю, он убил моего старшего брата, который тоже был в той битве. Это случилось четыреста восемьдесят лун назад.

«Давно, – понял Авденаго. Он не в силах был вот так сразу, в уме, перевести лунный счет троллей на обычный человеческий. – Очень давно некий эльф по имени Арилье уничтожил почти всех мужчин этой семьи».

– Я родился уже после этой битвы, – продолжал Арилье-тролль. – Мать дала мне имя того, кто осиротил нас. Теперь я воин. Я хочу служить тебе.

Авденаго поперхнулся. Он ожидал чего угодно, только не этого.

– Что ты имеешь в виду, Арилье?

– Ты всегда будешь рядом с Нитирэном, – ответил молодой тролль. – Когда настанет пора двинуться вслед за Серой Границей, ты окажешься в самой гуще сражения. Я желаю прислуживать тебе, угадывать твои желания, подавать тебе копье или топор в разгар поединка. Я буду твоим напарником, когда тебе захочется тренироваться на мечах. Я поднесу тебе вина, если тебя одолеет жажда. Я закрою тебя от вражеской стрелы, если понадобится, потому что в конце концов именно ты приведешь меня к эльфу по имени Арилье, и на земле по обе стороны Серой Границы останется только одно существо с таким именем.

Авденаго долго молчал, осваиваясь с услышанным. Арилье смотрел на него не отрываясь и не моргая. Он даже дышать, кажется, перестал в ожидании – что решит дахати Нитирэна.

Наконец Авденаго вздохнул и рассмеялся.

– Удивительно устроена моя судьба! Ни одно важное для меня решение не было принято с моим участием. Не я выбрал себе господина – Нитирэн сделал это за меня. Не я выбрал себе коня – мне вручил его незнакомый тролль. Моя прекрасная возлюбленная супруга сама назвала меня мужем. И даже слугу мне не позволено найти самостоятельно.

– Ты не дозволяешь мне быть с тобой? – спросил Арилье гордо.

– Напротив! – ответил Авденаго. – Во всех случаях, когда я отдавал свою судьбу на волю других, все выходило наилучшим образом. Твоя просьба обрадовала меня, Арилье. Она избавила меня от необходимости приводить в дом кого-то из этих грязных существ, комков злобы и страдания.

– Ты говоришь о людях? – Арилье чуть пожал плечом. – Я с тобой согласен, но… разве они не были твоими соплеменниками?

Авденаго плюнул.

– Я слишком хорошо узнал их и, поверь, иметь их соплеменниками – самое последнее дело. Ты знаешь, мститель, к какому народу я принадлежу, и какая семья признала меня родичем.

* * *

Нитирэн молчаливо одобрил своего дахати, когда тот впервые явился в Гарагар в сопровождении слуги, хотя многие тролли сочли подобный выбор чересчур рискованным. У народа действительно существовал обычай избирать мстителя за целый род и наделять его каким-нибудь ненавистным, страшным именем, однако прибегали к такому очень нечасто. Подобные тролли считались проклятыми, и остальные сторонились их, предпочитая иметь дело с кем-нибудь более приятным и безопасным.

Но Авденаго, казалось, был лишен подобных суеверных страхов. Вместе с Арилье он часами тренировался на мечах, метал в цель копье, стрелял из лука. Для тренировок тролли использовали тупые железные мечи раза в полтора тяжелее боевых. Арилье был гораздо опытнее, и Авденаго непросто приходилось в единоборствах с ним. Арилье вовсе не имел намерения щадить своего господина и наносил удары всерьез, так что тело Авденаго покрывалось каждый день новыми синяками. По ночам Атиадан усердно вылизывала их языком, так что к следующему утру они почти сходили на нет.

Нитирэн часто приглашал Авденаго к своему столу, и он засиживался часами за трапезой в обществе самых знатных троллей. Арилье в таких случаях устраивался на полу у его ног, слушал все разговоры и с жадностью поглощал все то, что господин, надкусив, сбрасывал на его тарелку.

Эти пиршества еще больше сближали Арилье и Авденаго.

На одном из них Авденаго услышал историю о Кохаги. О Кохаги и о том, что наследие Кохаги есть истинный жезл для побивания врагов. Тот самый жезл, о котором грезили в народе троллей и о котором рассказывал Авденаго смотритель карьера – Тахар.

* * *

Авденаго пора было бы понять, что Нитирэн ничего не делает без особого умысла, поэтому и про Кохаги упомянул он, держа в уме некую отдаленную цель. А впрочем, есть ли разница: знать или не знать обыкновение Нитирэна каждому своему поступку придавать два, три, а то и четыре смысла? В любом случае Авденаго подчинился бы воле Нитирэна, не задавая вопросов и не сомневаясь в его правоте.

В тот день Авденаго шел по двору Гарагара, и все кости в его теле болели и умоляли о покое, так сильно бил в этот раз мечом Арилье. Арилье поступал так из любви к своему господину, потому что пытался помочь ему как можно скорее стать непревзойденным воином. И Авденаго был ему благодарен.

Путь от казармы, перед которой они тренировались, до пиршественного зала, где ожидал их Нитирэн, показался Авденаго очень долгим. Однако он не жаловался, а лишь тяжело опирался на руку Арилье, словно был ранен и истекал кровью.

Неожиданно Авденаго остановился и стиснул пальцы на запястье Арилье.

– Кто-то смотрит на меня, – проговорил он тихо.

Арилье качнул головой:

– На нас всегда смотрят, потому что обо мне думают, будто я проклят, а о тебе – что ты знаешься с Джуричем Мораном.

– И то, и другое – правда, – ответил Авденаго. – Но когда на меня смотрят тролли, я не чувствую себя скверно, потому что они не желают мне зла. А этот нас ненавидит, и меня – в особенности. Я хочу понять, кто это.

Они оглядели двор, один поворачиваясь слева направо, а другой – справа налево, и заметили только одно живое существо: возле колодца на корточках сидел чумазый раб в грубой одежде и что-то оттирал, держа на весу огромный сапог. Он-то и поглядывал на Авденаго исподлобья и что-то бормотал себе под нос.

Авденаго отпустил руку Арилье и, хромая, приблизился к рабу.

Тот съежился, по-прежнему сидя на корточках, втянул голову в плечи. Авденаго подтолкнул его ногой.

– А ну, подними голову!

– Нет, ну нет, вот нет! – быстро ответил человек и закачался, перекатываясь с пятки на носок. – Нет уж, ни за что, нет!

– Почему? – спросил Авденаго, делая знак Арилье, чтобы тот повременил бить наглеца.

– Потому что ты увидишь, ты увидишь Клефа! – ответил раб.

Он обхватил себя руками за плечи, выронив сапог, который пытался отчистить.

– Клеф – твое имя? – переспросил Авденаго.

– Клеф! – выкрикнул раб и сник.

– Встань! – сказал Авденаго. – Ты смотрел на меня, теперь я желаю смотреть на тебя!

Клеф не пошевелился. Авденаго повернулся к Арилье, и тот весьма ловко ударил Клефа в подбородок. Клеф отчаянно вскрикнул, челюсть его лязгнула, и бедняга растянулся на камнях во весь рост. Авденаго подошел поближе.

Клеф ежился, словно пытаясь втереться спиной в камни и раствориться в них или закопаться каким-нибудь чудом под землю, но у него ничего не получалось. Тогда он просто зажмурился и затих.

Авденаго смотрел на покрытое черным загаром скуластое лицо, на длинные спутанные темные волосы, прилипшие ко лбу и вискам. Длинные руки, торчащие из оборванных рукавов, были волосатыми, на правой – сорван ноготь. Арилье не скрывал своего отвращения. Авденаго сказал задумчиво:

– Вот этот – чистокровный человек. Разве к такому народу я хочу принадлежать?

– Хвала Пяти Ветрам, ты и не принадлежишь к этому народу! – горячо откликнулся Арилье. Он плюнул на раба и отошел в сторону.

Но Авденаго остался на месте.

Тогда Арилье осторожно спросил у него:

– Чем тебя привлек этот человек? Ты хочешь забрать его к себе в услужение?

– Солнце напекло твою макушку, глупость поселилась в прядях твоих волос и затекла тебе в глаза, рот и уши! – сказал Авденаго. – Ничем другим я твой вопрос объяснить не могу.

– В таком случае, ответь! – довольно дерзко произнес Арилье.

– Ты мой друг, тебе я отвечу… Я знаю этого человека. Я встречал его раньше. У него есть тайна.

– Опасная? – Арилье коснулся меча. Меч был тренировочный, тупой, но если бить им, как дубиной, то запросто можно проломить голову.

– Опасная? – задумчиво повторил Авденаго. – Зависит от того, как он ею воспользуется и сможет ли воспользоваться вообще… Но сначала кое-что проверим. Смотри! Не на меня – на него смотри… – И громко произнес: – Воробьев Сергей Викторович!

Скорчившийся в неловкой позе раб вдруг дернулся, словно его ударило током, и выпрямился. Он судорожно вытянул ноги и руки, заскреб ногтями по камням, раскрыл рот и простонал. Авденаго разобрал:

– Моран… сука…

Арилье ошеломленно повернулся к своему господину.

– Что он только что произнес?

– Тебе не послышалось, – отозвался Авденаго. – Он назвал имя Морана. Он знал его. Видел один раз. Только один, но этого оказалось достаточно. Вот его тайна.

Человек вдруг вскочил и бросился к Авденаго. Он завертелся возле него, пытаясь схватить за рубаху, поцеловать руку или на худой конец сапог, и безостановочно выкрикивал:

– Моран! Сука! Квартиру отсудили! Гоблины! Я за помощью… А он меня… Я помню тебя! Экстремальный туризм! Суки! Найду управу! Помоги же мне, сволочь!.. Ишь, рубашечка!.. Вырядился! Суки!

Арилье схватил безумца за волосы и оттащил подальше от Авденаго.

– Клеф! – вопил Воробьев Сергей Викторович, отчаянно вырываясь из рук тролля и норовя укусить его. – Клеф! Гоблины! Суки! Клеф! Клеф!

Арилье ударил его по ушам и швырнул на землю. Потом отошел в сторону, окунул руки в пыль возле колодца, обтер их об одежду, понюхал ладони, еще раз почистил руки о пыль и наконец приблизился к Авденаго.

– Этот Клеф – опасен?

– Не думаю, – ответил Авденаго. – Но он помнит меня и Морана Джурича. Боже мой, я даже не подозревал, что бывает – вот так…

Все то время, пока они с Арилье добирались до пиршественного зала, умывались и приводили себя в порядок, Авденаго думал о Воробьеве. Виноват ли Моран в том, что случилось с Воробьевым, или же бедный Сергей Викторович был таким изначально, а колдовство Морана лишь выявило доселе сокрытое? Не все же, угодив в рабство к троллям, превращаются в таких вот клефов! Взять хотя бы Евтихия…

«Неужели я должен был сделаться троллем, чтобы начать всерьез рассуждать о сущности человеческой натуры? – подумал Авденаго. – Воображаю, как это развеселило бы Николая Ивановича! Хорошо, что он не знает… А уж как бы высказался на сей счет Моран – и подумать-то страшно. Пойду-ка я лучше на пиршество к моему Нитирэну, выслушаю сотню хвастливых историй и одну правдивую, напьюсь как следует, а ночью Атиадан залижет мои раны, и мое тело будет гореть от желания обладать ею».

Это было так здорово, что Авденаго совершенно позабыл о Клефе.

НАСТОЯЩАЯ ИСТОРИЯ КОХАГИ И ЕГО ОТРЕЗАННОЙ НОГИ

В ту пору, когда Джурич Моран еще не рвался всей душой в Калимегдан, а напротив, едва попав туда, стремился опять как можно быстрее его покинуть, – иными словами, в ту пору, когда Джурич Моран был в Калимегдане у себя дома, – жил человек по имени Кохаги. Был он безродным сиротой и не имел даже клочка земли, который мог бы назвать родиной; поэтому-то не было у него ничего дороже, чем служба у одного важного господина.