Текст книги "Моя любовь, моё проклятье (СИ)"

Автор книги: Елена Шолохова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 22 страниц)

Глава 23

«Наконец-то понедельник! Наконец-то на работу!», – была первая мысль, как проснулся.

Коля обычно заезжал за ним в восемь и ждал не меньше двадцати минут, а то и все тридцать. Тут же Ремир почти сразу вышел, бодрый, свежий, благоухающий.

В девять ноль-ноль призвал к себе Супрунову. Она примчалась быстро, села напротив, перекатывая во рту мятную жвачку.

«Опять выходные весело провела, не то что я», – усмехнулся про себя Ремир.

– Два дела у меня к тебе, Светлана Владимировна. Первое – я тут подумал, что погорячился с Полиной Андреевной Горностаевой. Сделай сегодняшним числом новый приказ об отмене предыдущего приказа.

– То есть мы её не увольняем? – удивилась Супрунова.

– То есть я её не увольняю. Что смотришь? Ты же сама причитала, что этим увольнением я нарушаю трудовой кодекс и что если она обратится в суд… Короче, приказ тот отменяю. Всё. Пусть работает дальше.

– Ясно, – кивнула она.

– Ну а второе, – об этом говорить было гораздо легче. – Надо замутить какое-нибудь тимбилдинговое мероприятие. Не совместную пьянку, Супрунова! А именно мероприятие на сплочение коллектива. Найми контору, пусть организуют нам что-нибудь интересное на турбазе… В следующие выходные.

– В выходные? Все не смогут поехать. У кого-то дела…

– Мне всех и не надо. Технарей, например, это вообще не касается, они и так дружные. А вот коммерсанты должны быть. Все. Там много новеньких, пусть вливаются.

Супрунова ещё раз кивнула и вышла. А к десяти уже принесла готовый приказ на подпись.

***

В приёмной попался ему Влад Стоянов, поздоровался как обычно – видимо, пока ни о чём не подозревал. Ремир предложенную руку пожал и словом не обмолвился – решил оставить разбирательство с ним на вечер. Лучше побеседовать после окончания рабочего дня. Пытать предателя и всё такое прочее он не собирался, конечно же, но такие моменты, считал, гласности предавать не стоит. Зачем народ будоражить и лишние поводы для сплетен давать?

– Как выходные провёл? – спросил даже.

– О! Отлично! Ездили за город к друзьям. Отдохнули шикарно!

– Рад слышать, – процедил Ремир. – Ты после шести зайди ко мне. Надо будет кое-что обсудить.

– Что-то серьёзное? – вмиг обеспокоился Стоянов.

– Да ничего особенного. Так, рабочие моменты кое-какие обговорим.

Стоянов кивнул, но удалился в свой кабинет явно встревоженный.

Всё-таки у трусов интуиция работает исправно, подумал с лёгкой усмешкой Долматов. Ведь он виду старался не показывать и истинных намерений не выдавать, да и гнев на самом деле за выходные почти иссяк, а этот всё равно что-то почуял – вон как занервничал.

«Интересно, – перескочили мысли сами собой, – Горностаева уже знает про новый приказ?».

С самого воскресенья он внушал себе, что надо с ней поговорить. Ну, объясниться хотя бы. Не затем, чтобы замутить, как Макс советовал. А просто – для очистки собственной совести.

Вот только никак не мог решиться. Вчера пообещал себе прямо с утра, первым делом, вызвать и поговорить, но всё откладывал, тянул, делами всякими прикрывался.

Потом вдруг в голову пришла шальная мысль: «А, может, её на обед в ресторан позвать? Там и побеседовать в спокойной обстановке».

Без пяти час он попросил Алину пригласить Горностаеву к себе. Разволновался вдруг ни к селу ни к городу, ожидая. Минуты показались вечностью. Что так долго поднимается?

А когда она вошла, какая-то настороженная, непривычно серьёзная, сердце ёкнуло и заныло.

– Здравствуйте, Ремир Ильдарович. Вызывали?

Он кивнул, слова вдруг в горле встали комом.

Она присела напротив, спина прямая, голова чуть вздёрнута, лицо строгое, как у учительницы. Это она обиделась так сильно, что ли? Где улыбка, где манящий взгляд? А с такой вот, как сейчас, даже и с чего начать-то не знаешь.

Он закусил губу, отвёл глаза, снова посмотрел – она сидела всё так же, неподвижно, как изваяние, только голову опустила вниз.

– Ты… вы уже ознакомились с новым приказом? – наконец выдавил он.

Она вскинула на него глаза. Взгляд слегка недоумённый, но всё такой же… не то чтобы холодный, а просто отстранённый. Когда смотрят холодно, то видно – этот холод предназначен лично для тебя. Пусть плохо, но о тебе думают, что-то чувствуют. А в её глазах были и жизнь, и тепло, и всякое-разное, но всё это для него недосягаемо. Словно огорожено от него невидимой, непроницаемой стеной. Словно он в стороне, лишний, ненужный, чужой.

А как сильно хотелось, чтобы она опять на него посмотрела, как раньше! Призывно, влекуще, пусть порочно, хоть тысячу раз порочно, только б не эта отрешённость.

– Я сегодня отменил приказ о вашем увольнении.

На кратчайшее мгновение она слегка приподняла брови, удивилась. И молчит.

А чего, собственно, он ждал? Что она кинется ему на шею с горячими словами благодарности?

Ну, было бы неплохо, усмехнулся он. Наверное, вслух усмехнулся, потому что опять в её взгляде промелькнуло недоумение.

Он нахмурился, раздражаясь из-за собственной нерешительности.

– Я поговорить с тобой хочу, но, может, не здесь? Давай съездим где-нибудь пообедаем, заодно и поговорим?

– Спасибо, но это лишнее. К тому же я отпросилась сегодня у Штейн уйти на час раньше и обещала отработать этот час в обед. Мне… в больницу надо.

Ремира так и подмывало спросить, как там с больницей, всё разрешилось? Но так он мог выдать своё участие, а этого ему совсем не хотелось.

– Штейн, я думаю, не обидится. Если хочешь, я ей скажу…

– Нет, не надо. Я сама не хочу никуда ехать. Извините. Просто аппетита нет.

Совершенно очевидно, что она не хочет никуда ехать именно с ним. Вот в чём дело. А всё остальное – только вежливые отговорки.

Досадно как! И неприятно. Но настаивать, наверное, будет глупо, решил он.

– Ладно, как хочешь… как хотите.

Он поднялся из-за стола, прошёл к окну. Вот так, не глядя на неё, говорить было всё же легче.

– Ты не совсем правильно всё истолковала. Я ничего специально не подстраивал. И не собирался тебе мстить вот так. То, что случилось между нами той ночью… я этого не планировал, правда. И не хотел, чтобы так вышло. Это просто неудачное стечение обстоятельств. И я себя за это ругаю, поверь, не меньше. И стыжусь этого очень. В общем, извини.

– Что значит – вот так?

Он обернулся.

Полина смотрела на него в упор, и глаза её вновь горели не то злостью, не то обидой. Но всё лучше, чем отрешённость.

– Не понял.

– Вы сказали: «Не собирался мстить вот так». То есть собирались, но иначе?

Ремир смутился.

– Да нет, я просто неправильно выразился.

Она поднялась со стула, медленно двинулась к нему.

– То есть та ночь – это просто неудачное стечение обстоятельств? Досадное недоразумение? И вы этого не хотели? – она остановилась в шаге и, прищурившись, посмотрела ему прямо в глаза. Хотя ему казалось, что в душу.

Кровь горячей волной прихлынула к щекам.

Зачем она подошла так близко? Зачем так смотрит? Зачем говорит «та ночь» так, что мурашки по спине?

– То есть вы приняли меня на работу без всякой задней мысли? Честно?

Ремир уставился на её губы, а у самого во рту пересохло.

– То есть вы меня не вспомнили? И не поэтому…

– Вспомнил, конечно, – полушёпотом, с лёгкой хрипотцой ответил он. С трудом оторвал взгляд от её губ. – Такое трудно забыть.

– Да, конечно, – кивнула она. – Но я ведь уже извинилась. И мне правда за тот случай очень стыдно, но…

– Я тоже извинился и мне тоже стыдно…

Её близость мешала сосредоточиться, не давала думать чётко, здраво. Да вообще никак не давала думать. В голове пульсировало единственное желание – притянуть её к себе и снова попробовать губы эти, приникнуть, впиться. Внутри аж заныло всё.

И лицо, конечно же, выдало Ремира с потрохами, потому что Полина, внезапно смутившись, сделала шаг назад.

– Значит, вы меня просто приняли на работу и не хотели отыграться за тот случай?

«Скажи – да», – велел себе, но язык почему-то не поворачивался.

Такое простое, коротенькое слово как будто застряло в горле.

И как назло, некстати вспомнилось, что он в действительности думал, когда принимал её на работу, каким спектаклем представлялось себе самому то собеседование. Вспомнил и устыдился.

И снова она всё прочла в его глазах, потому что лицо её на миг болезненно исказилось, во взгляде промелькнула горечь, а затем сменилась всё той же отрешённостью.

Полина всё ещё стояла рядом, но при этом вновь была абсолютно недосягаема.

– Я могу идти? – спросила вежливо.

Ремир кивнул, посмотрев с острым сожалением.

Что он ещё мог сказать? Постой, просто постой? Потому что ни одной фразы на ум не шло. Потому что сам не знал, как объяснить всё это, и не понимал, что чувствует. И почему так плохо, прямо физически.

***

Около семи, когда коридоры и кабинеты опустели, Ремир пригласил к себе Стоянова. Тот явился тотчас, старался держать лицо, но излишняя суетливость, натянутая улыбка и бегающий взгляд выдавали коммерческого директора с головой. Он явно нервничал, даже не просто нервничал, а отчаянно трусил.

Ремир кивнул ему на стул, сам поднялся, обошёл стол и присел напротив, прямо на столешницу.

Стоянов заметно побледнел. Когда же в кабинет вошли Астафьев и Анчугин, он и вовсе запаниковал.

– Ч-что такое? – беспокойно оглянулся вправо, влево.

– Не ёрзай, – велел Ремир. – А что такое – ты нам сам сейчас расскажешь.

Макс занял соседнее с ним кресло, а Анчугин встал за спиной, точно стражник. И это, очевидно, разволновало Стоянова ещё больше, потому что сидел он как на иголках.

– Я не понимаю, в чём дело.

– Думаю, что понимаешь, – возразил Ремир. – И давай сэкономим друг другу время. Ты не будешь строить из себя дурачка и честно всё расскажешь. Ну а я учту твоё чистосердечное признание, когда буду решать, что с тобой делать.

– Но я правда не понимаю! В чём я должен признаваться?! – Стоянов почему-то обращался к Астафьеву.

– То есть лёгкие пути – это не про нас, да? Ты спасибо скажи, что тебя в пятницу не было, а за три дня я остыл. Но! Ты сейчас себя ведёшь крайне неразумно, и я снова начинаю закипать. Так что подумай хорошо, оно тебе надо?

– Да вы просто скажите, в чём я должен признаться, – чуть не хныча, залепетал Стоянов. – Про что, вообще, речь?

– Про Назаренко. Знаешь такого? – подал голос Астафьев.

– Ну да, мы вместе на курсах этой зимой обучались, – облизнув губы, быстро проговорил Влад.

– Ну а после курсов сколько раз виделись?

– Не помню точно, раза два. Ну да, два раза. Он на той неделе приезжал, в среду, кажется. А что?

– А то ты не знаешь – что! Випов ты ему слил? – жёстко спросил Долматов. От насмешливого тона не осталось и тени.

Стоянов ответил не сразу, взглянул затравленно на него, на Макса, потом сглотнул и тихо произнёс:

– Я не специально. Я не хотел ему никого сливать. Я вообще не думал, что так получится. Просто разговор зашёл про… успехи. Вот я и… Мы выпили до этого. После окончания курсов.

– А что ж ты, с**а, молчал всё это время?

Стоянов опустил голову.

– Ну а с тендером что? Для этого ведь он с тобой встречался? Про цены спрашивал?

– Спрашивал! – вскинулся Влад. – Но я не сказал!

Ремир молчал, придавив его тяжёлым, немигающим взглядом.

– Я правда ничего не сказал! Он спрашивал про тендер. Позвонил мне, потом к работе подъехал. Денег предлагал, триста тысяч. Я отказался. Вот и всё. Чем угодно готов поклясться.

– И всё? То есть за тендер мы можем быть спокойны?

Стоянов закусил губу.

– Вообще-то, боюсь, что новенькая ему могла рассказать.

– Какая ещё новенькая?

– Полина Горностаева. Они потом после работы вместе уехали.

– Ты уверен? – спросил Макс.

– Абсолютно. Даниил сам сказал, что она его старая знакомая. А потом я своими глазами видел, как она в тот же день вечером села к нему в машину. Мне вообще показалось, что между ними связь.

– Я тебе сейчас самому связь организую. Показалось ему! – вспыхнул Долматов.

– Рем, стой, – поспешил вклиниться между ними Макс. – Погоди ты!

– Я не вру! – Стоянов на всякий случай поднялся со стула и отошёл в сторону.

– Вали давай отсюда, – повернулся к нему Астафьев. И того как ветром сдуло.

– Рем, успокойся. Это ж легко проверить. Сейчас посмотрим запись с камер. Номер его машины у нас есть…

***

– Она могла просто с ним случайно встретиться, – глухо произнёс Долматов, просмотрев запись.

– Ну да, наверное, – пожал плечами Макс.

– Они действительно с Назаром давно знакомы, – продолжал Ремир. – Он мог подъехать к Стоянову и увидеть её. Просто случайная встреча, совпадение… Что в этом такого? Это ведь не значит, что она сразу ему всё слила. Да и потом, она тут работает без году неделя. Что она знает? Ровным счётом ничего.

– Назар? – переспросил Астафьев. – О, а я как-то сразу не сообразил. Он же ей звонил в тот день, когда ты в командировку уехал. Я рядом был, увидел, что на экране высветилось это имя…

Долматов помрачнел.

– Хотя я могу и ошибаться, – Макс посмотрел с тревогой на Ремира. – Давайте для начала пробьём её номер, вот и всё. Будем знать хотя бы, созванивались ли они, до этого, после этого, было ли какое-то общение. Может, эсэмэски слали друг другу…

– Сделаешь до завтра? – обратился Долматов к Анчугину.

Тот коротко кивнул.

Глава 24

Всё утро понедельника Полина с нетерпением ждала звонка от загулявшего риэлтора. Звонила и сама, но раз за разом натыкалась на механический голос: «Абонент временно недоступен».

Значит, он или в дороге ещё, или даже и не выехал. Но скорее бы уже! Это ожидание все нервы ей вымотало.

В выходные Полина малодушно радовалась, что Якова Соломоновича нет в больнице. Потому что стыдилась в глаза ему смотреть после того, как твёрдо заверила насчёт денег. Потом придумала: скажет при встрече, что накладка вышла, но вот-вот всё разрешится. Риэлтор, в конце концов, обещал ведь продать квартиру очень быстро. Только вот где его черти носят?

Когда Оксана Штейн передала ей, что звонили из приёмной, мол, директор к себе срочно требует, Полина слегка удивилась. И к своему неудовольствию, разволновалась вдруг не на шутку. И так все выходные ругала себя за слабость, за то, что не получалось выкинуть его из головы.

Вела сама с собой бесплодный спор: то воскрешала в уме тот взгляд, когда ворвалась к нему в пятницу. Ох, столько там было чувств! Даже от одного воспоминания становилось тепло и трепетно. Но тут же себе и возражала: может, он просто растерялся от неожиданности?

А главный довод: были бы эти чувства, разве он бы её уволил? Конечно, нет! Так что и нечего строить иллюзии. И вроде же успокоилась, помогло внушение. Но стоило Долматову позвать её, даже нет – вызвать, как тут же сердце запрыгало, задрожало.

Она поднялась на седьмой и ещё минут пять стояла у дверей приёмной, не решаясь зайти, пока оттуда не выскочила Алина – на обед, видимо, спешила. Но увидев Полину, сразу сбавила скорость, взглянула на неё недовольно и процедила:

– Ремир Ильдарович, вас ожидает.

– Я в курсе. Я иду.

Но у дверей кабинета директора она снова замерла в нерешительности.

Долматова она больше не боялась. Грядущее увольнение полностью освободило от этого страха. Больше злила собственная реакция. Дурное сердце вело себя так, будто она идёт не на ковёр к злобному, циничному и мстительному боссу, а на свидание к возлюбленному.

Настроиться всё же удалось – тут главное, уже знала, надо подумать о плохом и всякая сентиментальность сразу сойдёт на нет. Ну а плохого в её жизни хватало.

Однако Долматов ошарашил её. Сначала сообщил, что отменил приказ об увольнении, затем и вовсе позвал вместе пообедать. А в довершение ещё и извинился.

Правда, извинился как-то так, что стало неприятно, даже обидно.

«Я не хотел», – сказал.

Ещё бы добавил: «Просто напился, а тут ты подвернулась, вот и…».

А это его «неудачное стечение обстоятельств» чего стоит!

Для неё та ночь была раем, космосом, нирваной, а для него – неудачное стечение…

Правда потом она догадалась – ну врёт ведь. Не хотел он, как же! Стоило ей подойти ближе, у него такое лицо сделалось! Так посмотрел, что она поняла – ещё чуть-чуть, и он это стечение снова повторит.

Горько, конечно, что он оказался таким вот мелочным и мстительным. Пусть даже и раскаялся, пусть даже она и сама виновата. Всё равно обидно. Просто не ожидала она от него такого.

***

Но настоящее потрясение ждало её в больнице.

Полина всю дорогу готовила убедительные фразы, почему денег пока нет, и тут вдруг выяснилось, что есть! Она хлопала глазами и ошеломлённо молчала, пока Яков Соломонович воодушевлённо расписывал ей план лечения и перспективы.

– Риск минимален, тут можете не волноваться! – захлёбывался он эетузиазмом. – Лёгочный клапан вживляется в ткань аорты, и ничего с ним со временем не сделается. Никакого отторжения, никакой деструкции. Операция Росса, если хотите знать, лидирует в кардиохирургии по благоприятному прогнозу и вообще по всем показателям. Так что готовим вашу девочку к среде…

– Уже послезавтра Сашу прооперируют? – не веря своим ушам, переспросила Полина.

Это первое, что она смогла произнести с тех пор, как её огорошили новостью: кто-то полностью оплатил операцию. Всё до копеечки. Восемьсот тридцать семь тысяч рублей!

Да ещё и, по словам Якова Соломоновича, этот волшебник захотел остаться неизвестным. А уж как она выпытывала, клялась, что не будет его разыскивать, никогда не проговорится, но старик молчал по-партизански, хоть пытай.

Уже дома, придя в себя от шока, Полина голову сломала: неужели это Назар так расщедрился? Совершенно непохоже на него, конечно, но он – единственный, кто знал, что ей необходимы деньги на операцию и единственный, кто знал, в какой больнице лежит Саша.

Хотя нет… знал ещё один человек – Хвощевский, но тот вряд ли располагал такими деньжищами. Да если и есть у него тайные капиталы, тоже как-то на благотворителя не тенят.

Тем не менее Полина ему позвонила. Хочет герой остаться неизвестным или не хочет, а ей просто необходимо выяснить, кто он.

Однако Никита её даже не сразу понял: Какая операция? Какие деньги? Какая Саша? Про что речь?

Потом его понесло: «Слушай, что ты от меня хочешь? Что пристала? У меня и так из-за тебя большие проблемы. Сто раз пожалел, что вообще с тобой связался. Так что, знаешь, оставь меня в покое, окей?».

Значит, Назар? Ну просто больше некому…

Полина его даже набрала, но он не ответил. Тогда скинула эсэмэску: «Перезвони». Не перезвонил.

Потом решила – плевать. Главное же, послезавтра Сашку прооперируют, и скоро, скоро девочка её будет здорова. Гулять будет, на детской площадке играть, летом – на речку, зимой – на санках с горки. Всё у неё будет, как у всех!

***

Вторник начался обескураживающе. Директор вдруг отменил планёрку. Просто отменил и всё.

Полине, по большому счёту, было совершенно без разницы, будет планёрка или не будет, но, например, Оксана Штейн сильно обрадовалась. Да и не только она. Вообще все оживились.

Полине даже интересно стало, что Долматов с ними делает на этих планёрках.

– Причём он на работе с самого утра, даже раньше Алины пришёл, она сказала, – делилась добытыми сведениями Лиза. – Сидит у себя, и только Астафьев у него торчит. Даже от кофе отказался. Что-то точно произошло!

– Ой, не каркай! – оборвала её Оксана Штейн с порога. Она, как всегда впопыхах, влетела к ним в кабинет, дала какие-то задания Анжеле и Ане, потом вдруг повернулась к Полине: – Ты же у нас с бухгалтерией контачишь? Слушай, запроси у них вот эти доки и мне занеси потом. Я у себя буду.

Оксана всучила ей бумаженцию с какими-то каракулями и умчалась, Полина и слова сказать не успела.

Вообще-то, её визиты в бухгалтерию трудно назвать контактами, но с начальством не поспоришь, особенно если его и след простыл. Так что, вздохнув невесело, она поплелась в бухгалтерию.

После извинений Хвощевского про неё, конечно, перестали сочинять откровенные гадости. Во всяком случае, больше никто не повторял, что она с ним в уборной занималась непотребством, но в целом, общее отношение коллектива к ней мало поменялось. И особенно эта нелюбовь чувствовалась в бухгалтерии.

Однако сейчас, когда вдруг так неожиданно, непонятно, но так счастливо разрешился вопрос с операцией и с души наконец упал непомерный груз, их злое шушуканье казалось слишком ничтожным, чтобы вообще на это обращать внимание.

Поэтому Полина вошла к ним с самым независимым видом и сунула пометки Штейн одной из девушек. Та, как и ожидалось, скривилась, даже буркнула под нос что-то нечленораздельное, но пошла искать нужные документы.

В этот момент в кабинет к своим подчинённым пожаловала главбухша не то с претензиями, не то с указаниями. Слова её мало волновали Полину, она даже не вслушивалась, в частности потому что во всех этих дебетах-кредитах не в зуб ногой. Но потом в веренице непонятных терминов промелькнуло и сразу зацепило «Ремир». Полина невольно навострилась.

– Я в пятницу, – продолжала главбухша возмущённо, – ушла из-за него аж в восьмом часу! Видите ли, Ремиру приспичило какой-то счёт срочно оплатить. Просила его, как человека, подождать до понедельника, всё равно вечер, потом – выходные. Оплата сразу не пройдёт. Нет же! Упёрся – надо сейчас и точка. Обозвал меня ещё из-за того, что, видите ли, спорила с ним. А по каким статьям этот миллион разносить, его не волнует. А потом с меня, да с плановиков шкуру заживо сдерёт, гад.

– Миллион аж?!

– Ну почти… восемьсот тридцать семь тысяч…

Сердце так и ёкнуло. Это он! Это был он! Ремир…

Полина едва сдержалась, чтобы не воскликнуть что-нибудь, но вовремя закусила губу. Еле дождалась, когда ей наконец дадут нужные бумаги, затем скорее отнесла их Оксане. Не терпелось уединиться, обдумать, ну просто впитать в себя эту новость.

Ремир же спас Сашку! Он и её спас! Ведь иначе она бы не смогла жить дальше, как ни в чём не бывало. Да вообще бы не смогла… А он подарил им с Сашкой жизнь, как бы громко и пафосно это ни звучало.

Откуда только узнал? Хотя неважно. Узнал. Сделал. И захотел остаться неизвестным. Невзирая на тот её ужасный поступок в прошлом.

Полина так расчувствовалась, что чуть не расплакалась. Ну, какая она дура? Он ведь любит её, это же ясно как день. Иначе зачем бы ему всё это? И ведь ей самой казалось, причём ещё сразу, что между ними чувства. Так какая разница, что уволил, тем более принял назад… Какая разница, что грубил – имел ведь повод… И даже плевать что сбежал тогда, наутро… Всё это ерунда и мелочи по сравнению с тем, что он спас Сашку. Спас её кроху.

Кое-как успокоившись от нахлынувших чувств, Полина решительно направилась к лифтам. Безграничная благодарность, восторг и обожание так и распирали, так и рвались наружу. Нестерпимо захотелось обрушить всё это лавиной на него, её хмурого, прекрасного и, оказывается, такого скромного, героя. Ещё и глупая, счастливая улыбка как приклеилась.

В приёмной её остановила Алина. Сообственно, стоило этого ожидать. Но на сей раз Полина чувствовала себя сильнее, значимее, увереннее. Ведь он её любит! Все перед ним трепещут, а он любит её! И такое для неё делает!

Что ей после всего какая-то секретарша с надменной кислой миной? Ей теперь и посерьёзнее препятствия нипочём.

– Скажите Ремиру Ильдаровичу, что мне нужно с ним поговорить. И это срочно, – не попросила, а потребовала она.

Алина взглянула на неё почти с ненавистью, однако в позу вставать не стала, позвонила ему.

– Ремир Ильдарович, к вам тут Горностаева… Хорошо, как скажете.

Затем повернулась к Полине и процедила:

– Зайдите.

Долматов оказался в кабинете, к сожалению, не один. Рядом, справа сидел в кресле технический директор. И выглядел совсем иначе, чем обычно. Вообще-то, он на неё старался даже и не смотреть, причём так явно старался, что это бросалось в глаза.

Ремир же… таким она его ещё не видела. Никогда. Он прожигал её взглядом так, что внутри всё болезненно сжималось.

И снова она заробела, как тогда, после стычки с Лизой. Снова почему-то странно замерла, словно под гипнозом. Вот как он так умел? Одним взглядом, без всяких слов, припечтывал так, что чувствуешь себя совершенно беспомощной.

А ведь ей, когда сюда летела, до безумия хотелось кинуться ему на шею, а то и поцеловать колючую щёку. Или не в щёку…

Однако его взгляд останавливал, заставлял цепенеть и рождал внутри странный трепет. Хотелось сказать ему доброе: какой он прекрасный, великодушный, самый лучший. Но язык словно к нёбу прилип. Да и Астафьев мешал. Как при нём объясняться о самом сокровенном? Пусть даже он ему лучший друг, но ей-то он – чужой.

Все эти мысли пролетели буквально за секунду и оборвались, когда Ремир поднялся из-за стола.

Не сводя пристального взгляда, он двинулся к ней. Зачем? Что он хочет? Полина ещё по инерции улыбалась, хотя нутром необъяснимо чуяла – случилось что-то очень нехорошее.

Он остановился в шаге, протянул руку:

– Дайте свой телефон.

Не понимая ровным счётом ничего, она протянула ему видавший виды Самсунг и от удивления даже забыла поинтересоваться – зачем ему понадобился её телефон.

Он же вдруг начал в нём хозяйничать, сунулся куда-то в меню. Запикали кнопки…

– Что…? – недоумённо спросила Полина.

Он молчал, сосредоточенно продолжая что-то искать. Потом, видимо, нашёл…

И только тогда Полина вспомнила про Назаренко, про фото, про эсэмэски… Внутри всё заледенело до ломоты.

Только не это! Господи, пожалуйста…

Но Ремир уже протягивал ей её же сотовый, а на бледном экране виднелась фотография – нечёткий снимок, буквы, цифры…

И всё яснее ясного. И никаких слов не нужно.

– Вы можете пояснить, – его голос звучал на удивление чётко, холодно и совсем по-чужому, – для чего вам понадобилось делать вот этот снимок?

Полине показалось будто её разом и оглушили, и сбили с ног. Такого поворота она не то что не ожидала, а даже представить себе не могла. Ни мыслей, ни слов от шока не осталось. Голову как будто наполнил гулкий вакуум…

Хотя он, в общем-то, и не ждал её объяснений. Вернул телефон, а потом сказал, как наотмашь ударил:

– Пошла вон.