355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Елена Шолохова » Моя любовь, моё проклятье (СИ) » Текст книги (страница 1)
Моя любовь, моё проклятье (СИ)
  • Текст добавлен: 10 апреля 2021, 20:31

Текст книги "Моя любовь, моё проклятье (СИ)"


Автор книги: Елена Шолохова



сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 22 страниц)

Моя любовь, моё проклятье

Глава 1

И эти губы, и глаза зелёные…

(Д. Сэлинджер)

Наше время

По вторникам с самого утра и до десяти ноль-ноль весь головной офис погружался в состояние, похожее на предштормовое затишье. Коридоры пустели, в курилке и кофе-баре – ни души, все сидели по своим кабинетам, молились, пили корвалол и готовились к неизбежному – к локальному мини-апокалипсису, который так или иначе затрагивал всех и каждого от первого зама до уборщицы.

Ну а в десять начинался, собственно, сам шторм, эпицентр которого приходился на переговорную. Там, в просторном зале, напоминавшем стеклянный куб, каждую неделю Ремир Долматов проводил планёрки, а по сути – устраивал своим замам и руководителям отделов эпические разносы. Те потом, мало-мальски отдышавшись, отыгрывались на своих подчинённых. Поэтому в офисе все без исключения крепко не любили вторники.

Руководители же переговорную называли не иначе как пыточная. И хуже пыточной было лишь одно место – кабинет самого Долматова. Ибо на планёрках боялись и страдали все вместе, коллективно, а это всё же не так страшно, как оказаться с ним, разгневанным, наедине. К счастью, к себе на ковёр он вызывал не так уж часто. Народу и вторников вполне хватало, чтобы держаться в тонусе и не халтурить. Мало-мальски расслаблялись лишь тогда, когда Ремир отчаливал в командировки или вдруг срывался в короткий отпуск. Такие дни для всех в конторе становились самыми сладкими праздниками. Жаль, редкими.

***

Этот вторник ещё и начался недобро – Ремир задерживался. Алина, его секретарша, сообщила, что босс стоит в пробке и осторожно, полушёпотом поделилась: «По голосу очень злой».

Все присутствующие обречённо переглянулись. Виктор Романович, административный директор, промокнул лоб платком. И так-то само по себе крайне нервировало сидеть в этом коробе из стекла и хрома под мириадами точечных светильников, словно ты – часть, крохотная деталька какой-то идиотской инсталляции. А ждать лишнюю минуту, две, десять, когда начнётся четвертование… Это сводило с ума.

Влад Стоянов – коммерческий директор – нервно теребил обручальное кольцо и метал гневные взоры то в Касымова, начальника маркетинговой службы, то в Оксану Штейн, главу продажников. Остальные и вовсе тряслись. Только технический, Максим Астафьев, со спокойной сосредоточенностью листал какие-то свои бумаги. А чего ему бояться? Он – единственный, кого босс никогда не прижучивал.

У Стоянова завибрировал сотовый. «Идёт!», – предупредила Алина. И напряжение в переговорной моментально достигло апогея. Даже точечные светильники над головами, казалось, стали гореть ярче.

Стеклянные двери распахнулись, и на пороге возник он, как всегда грозный до сердечных колик и до внутреннего трепета великолепный. Наследный принц в костюме от Brioni, брамин мира телекоммуникаций, бескомпромиссный деспот, зачем-то наделённый манящей и жгучей ориентальной красотой.

Смоляные волосы размётаны, но в этой кажущейся небрежности явно чувствовалась рука дорогого стилиста. Тёмные, как расплавленный горький шоколад, глаза горели демоническим огнём. Так, наверняка, взирал на войско персидских сатрапов Александр Македонский, прежде чем блестяще и стремительно разгромить их. Давний шрам на скуле босса и чёрные брови вразлёт лишь усугубляли картину.

Все собравшиеся вмиг замерли и на несколько секунд перестали дышать. Кроме Астафьева. Тот, взглянув на Ремира, улыбнулся краешком губ.

Уверенной и неспешной поступью хищника босс прошествовал к своему креслу во главе длинного стола, обдав присутствующих облаком изысканного парфюма.

Долматов требовал от персонала строжайшего соблюдения дресс-кода. Никаких джинсов, футболок, толстовок, свитерков. Никаких пёстрых расцветок и лишних оголений. Даже сорокоградусная жара – не повод заявляться на работу с голыми плечами и без капроновых колготок или же без пиджаков и галстуков. При этом сам он почти никогда не носил галстуки и даже верхние пуговицы рубашек, непременно белых, расстёгивал. А иной раз, вот как сегодня, и пиджак снимал. Тонкая полупрозрачная ткань рубашки обтягивала широкие плечи, крепкие литые мускулы, стройный торс, заставляя женскую половину метаться между чувствами и инстинктами.

Первым отчитывался Виктор Романович, административный. Его Долматов частенько щадил, всё-таки у того возраст. Тем не менее по офису до сих пор гуляли слухи, как босс во всеуслышание велел несчастному купить стиральный порошок, пусть даже на казённые деньги, и перестирать наконец свой нафталиновый гардероб, ибо запах. Виктор Романович тогда кипел: «Как смеет этот двадцатилетний щенок так меня унижать?! Когда я ещё с его отцом работал! Правой рукой ему был! А этого Ремирчика помню вот таким клопом. Хотя он и тогда был совершенно несносным». Некоторые Виктора Романовича жалели, глубоко в душе, конечно. Некоторые смотрели, как на камикадзе – какого чёрта орёт и других ещё подставляет? Вдруг этот услышит и тогда всё, пиши пропало, прилетит даже тем, кто просто мимо проходил. Ну и про правую руку старик тоже сильно преувеличил – кто знал, те посмеивались.

Виктор Романович разволновался и запутался в цифрах.

– Что вы мне тут блеете? – рявкнул Ремир. – Какого чёрта у нас на балансе до сих пор числится эта развалюха в Могоче? Я велел продать! Или на худой конец передать муниципалитету. Почему не сделано?! Слушаю!

Виктор Романович шёл красными пятнами и заикался, но ему не сочувствовали, потому что он сейчас оттерпит, а потом каждому придётся вот так же.

На десерт Ремир оставлял обыкновенно продажников и маркетинг. Тем более там было где разгуляться.

_ Ваши пос-материалы – отстой! – припечатывал он Касымова. – Дермище! В следующий понедельник предоставить новые макеты. И если опять будет такая же шняга, к чертям отсюда вылетишь за профнепригодность.

Касымов удручённо молчал, понимая, что после планёрки будет ещё второй раунд от Влада Стоянова. Правда, после Ремира это так, щекотка…

– Теперь ты, Штейн! – обратился он к начальнице отдела продаж. – Ну, давай пройдёмся по основным пунктам.

– Мы заключили… – дрожащим голосом начала Оксана Штейн, подглянув в ежедневник.

– Своими писульками можешь подтереться. Так же, как и ты, Касымов, своими. Меня интересуют только факты. А факты таковы: за минувший месяц у двух наших ключевых клиентов наблюдается существенный спад трафика. Это значит что?

– Что им, наверное, какой-то другой оператор предложил попробовать свои услуги…

– Именно! – щёлкнул длинными пальцами Ремир. – Сообразил-таки, Стоянов? А до этого о чём думал? Куда, твою мать, смотрел? В танчики рубился на рабочем месте? Цыц! Оправдываться перед жёнушкой будешь, почему тебя уволили. И за танчики мы потом отдельно потолкуем. Штейн! Касымов! Два самых жирных клиента уходят из-под носа! А вы умудрились это прошляпить! Вы хоть знаете к кому? Знаете, какие там тарифы? Какие условия они предложили? Нет? А что вы сделали, чтобы не дать клиентам уйти? Ничего? Тогда нахер вы вообще мне нужны?! Немедленно выяснить и завтра утром предоставить полную картину. Иначе я не понимаю, почему горстка рукожопых недоумков называет себя службой маркетинга и получает зарплату. У шпаны, которая граффити малюет на заборе, фантазии и то больше, чем у тебя, Касымов.

Ремир разошёлся. Смял макеты и швырнул в понурого маркетолога. И это, считай, легко отделался. Два месяца назад он, забраковав квартальный отчёт, не просто его смял, а кинул на серебряный поднос, на котором незадолго Алина принесла ему кофе, и поджёг. А чёрные ошмётки с подноса швырнул в лицо опешившей главбухше.

– А ты, Штейн, что хлопаешь глазами? Тётки на базаре, что торгуют мороженой камбалой, куда лучше секут в продажах, чем ты. Так нафиг ты мне сдалась? Объясни! А заодно объясни, почему дебиторская задолженность не снизилась, а даже наоборот приросла на три процента?

– Ремир Ильдарович, у нас не хватает людей в отделе, – отчаянно выпалила она. – Мы разрываемся! Иванова в декрете, Тишанина уволилась, Долгова ногу сломала, второй месяц на больничном. Мы реально просто разрываемся!

Ремир неожиданно прервал свою отповедь и, выгнув вопросительно бровь, повернулся к кадровичке Супруновой, дородной тётке с отёчным лицом тайной поклонницы Бахуса.

– Что у нас по кадрам? Почему вакантные места до сих пор вакантные?

– Эм-м… я же вам пересылаю все резюме. По вашему требованию. И всех, кого вы одобрите, приглашаю на собеседование. Вы же сами их всех забраковали.

– Ну так ещё бы! Из твоих кандидатов можно смело ярмарку дебилов устраивать. А мне нужны звёзды! Или хотя бы рабочие лошадки, а не серая, никчёмная масса. Мне вас-то, дармоедов, по горло хватает. Пусть хоть труженики тыла будут на высоте. И какого хрена ты, Супрунова, сидишь и выжидаешь, когда к тебе в руки приплывёт золотая рыбка? Ж***у свою хоть раз оторви от кресла и начни наконец действовать. Рекрутинговых агентств полно… В общем, сегодня до четырёх жду новый список кандидатов. Достойных, чёрт возьми, кандидатов, а не тех залётных куриц, что ты мне наприсылала. И если снова я не найду никого стоящего, пойдёшь уже в эти рекрутинговые агентства сама в качестве соискателя. Андестэнд? А теперь все вон!

Это его хамское «А теперь все вон!» никто и не подумал воспринимать, как оскорбление. Привыкли, во-первых, а во-вторых, после планёрки оно, хоть какое грубое, казалось долгожданным кличем, дарующем свободу, пусть и относительную. Лишь Макс Астафьев задержался, когда все остальные устремились чуть ли не наперегонки к стеклянным дверям.

– Рем, обсудим последнюю милю[1]1
  Последняя миля – канал, соединяющий оборудование клиента с узлом связи оператора.


[Закрыть]
до Зелёного Берега?

***

Без пяти четыре от Супруновой по почте пришло сообщение: «Уважаемый Ремир Ильдарович, отобрала несколько кандидатов. Прошу просмотреть и обозначить наши следующие действия».

В аттаче – винрарный файлик. В архиве – длиннющий список.

«Это несколько?! Идиотка! – выругался Ремир. – Поди наковыряла всех подряд откуда только можно в надежде хоть с кем-нибудь угадать. Будет ей завтра лезгинка с твистом».

От нечего делать он всё же просмотрел присланные резюме. 80 % – мальчики и девочки, амбициозные и высокомотивированные. 20 % – тёти и дяди под сорок и за сорок, с опытом, образованием и, вне всякого сомнения, какими-то проблемами. О проблемах, разумеется, ни-ни, но это и так понятно. Ибо кто в сорок ищет работу с нуля?

Ну и кого тут выбирать? Старую лошадку, что борозды не портит? Или глупого, но резвого жеребца?

Ремир флегматично, на автомате открывал вордовские файлы с резюме. Скептично кривился и тотчас закрывал.

«Одно и то же! Они там что, по одинаковому сценарию их заполняли? Все сплошь обучаемые, коммуникабельные и стрессоустойчивые. Тоска…».

В раздражении он щёлкнул следующий файл и, даже не успев прочесть имя-фамилию, не успев разглядеть маленькое фото, почувствовал, как ёкнуло сердце. Его сердце! Оно, в принципе, не ёкало никогда и ощущалось ну… таким мощным, исправным мотором, который знай себе молча качает кровь и никак хозяина не беспокоит. Разве что чуть накидывает пульс после кардиотренировок, но это стандартное, естественное явление. Как у всех. А сейчас… сейчас не просто же ёкнуло, а задрожало, заметалось вдруг в груди и никак не успокоится.

Ремир отметил, что даже дыхание сбилось, и в висках застучало, потому что в строке ФИО смертельным капканом цепляло взгляд: Горностаева Полина Андреевна. И фото её, несомненно её. Да она почти и не изменилась за минувшие восемь лет. Те же спутанные каштановые кудри ниже плеч. Те же зелёные раскосые глаза. Тот же вызов во взгляде и затаённое обещание греха. А губы… ещё более чувственные и порочные, чем тогда… И сразу на ум лезет: «И эти губы, и глаза зелёные». Вроде так у Сэлинджера?

Откуда ты только всплыла, чёртова Горностаева Полина Андреевна!

***

Попалась же ему эта Горностаева Полина Андреевна! Да и какая, к чертям, Полина Андреевна? Просто Полька. Однако Полька не Полька, а почву из-под ног она у него выбила. Ведь столько лет прошло! Он и думать забыл про неё, про всё вообще. А тут одного взгляда хватило, и давно затянувшийся рубец неожиданно вскрылся и снова закровоточил. И в груди печёт от вспыхнувшей жгучей ненависти.

Ох, как же он тогда её ненавидел! До скрежета зубовного. Прямо задыхался от дикой ярости, которой так и не нашлось выхода.

Никто и никогда ни до ни после не сумел причинить ему такую боль, как эта дрянь. Даже вертихвостка мать, которая за спиной отца, как оказалось, напропалую крутила шашни с одним из его охранников. Даже этот самый охранник, который стал ему отчимом, когда отец погиб, и едва не разорил отцовское предприятие на пару с беспутной матерью. Даже новые одноклассники, которые поначалу как только не издевались над ним. Но со всеми он справился и расправился, всё преодолел, а вот про неё забыл. Не сразу, естественно, но всё же забыл. И чёрт бы с ней, с этой глупой, жадной, мелкой потаскушкой. Руки ещё марать. Но с собой-то что делать? Думать же ни о чём другом не мог. Вон и секс даже сорвался. Наташа, его нынешняя подруга, наверняка обиделась, когда он выставил её за дверь. Но на это плевать, это мелочи. Подуется и назад прибежит. А нет, так другая найдётся, только свистни.

Но так ведь и работа в голову не лезла! А у них с Максом такой ответственный проект в разработке. Тут нужна, просто необходима холодная голова. И никакие лишние мысли недопустимы.

Внутри жгло беспощадно, мучило, не давало покоя, как будто он заново испытал то нестерпимое унижение… Проклятье! Избавиться от этого терзающего чувства, как уже знал Ремир, можно лишь одним способом: наказать обидчика. Отплатить той же монетой. Отомстить и забыть. Так учили и отец, и дед: око за око. Так Ремир поступил и с отчимом, и с горсткой директоров, два года разворовывающих отцовскую компанию, и с одноклассниками, и ещё с одним подонком. Ну а теперь настал её черёд. Сама виновата. Не стоило ей вновь появляться у него на пути.

Глава 2.

Восемь лет назад

Отец погиб, когда Ремиру только-только исполнилось шестнадцать. Нелепый несчастный случай. На одной из базовых станций случилась крупная авария. Он помчался разбираться и погиб. И некого винить, разве только скользкую после дождя дорогу, ночной туман и горный серпантин. Отцу было сорок девять, полгода не дотянул до юбилея.

Мать, конечно, поплакала на похоронах, уж как положено, даже сподобилась надеть траур, хотя не выносила чёрный цвет. Ну а потом (и недели не прошло) в их огромном доме в Солнечном поселился дядя Толя. Он расхаживал по дому в отцовском халате, сидел в отцовском кабинете, закинув ноги на рабочий стол, спал в отцовской постели. Слышать ночами их стоны было мерзко, невыносимо, хоть из дома беги.

Ремир злился, требовал от матери, чтобы выгнала этого Толика, чтобы уважала память отца.

Но мать возмущалась: «По-твоему, я в тридцать пять лет должна остаться одна? Ты хочешь, чтобы твоя мама была несчастной?».

На самого Толика Ремир не раз кидался с кулаками: «Не смей трогать вещи отца!».

Но что мог сделать худосочный шестнадцатилетний пацан против груды стероидных мышц?

Толик сильно его не бил. Только когда слишком уж допекал, отвешивал затрещины под предлогом воспитательных мер. Мать не вмешивалась. Она, вечно порхающий мотылёк, лишь досадовала, что Ремир мешает счастью.

С сыном у неё никогда не было близких отношений. Ребёнком с детства занимался муж. Она и не возражала, даже напротив, рада была. Она вообще долго не могла свыкнуться, что вдруг стала матерью, когда сама ещё девчонка. А всё потому что выскочила замуж сразу после школы, может, от скуки, может, из любопытства.

Состоятельный татарин Ильдар Долматов увидел в ней хрупкую и нежную русскую красавицу и потерял покой. Он осыпал её цветами и дорогими подарками, водил по ресторанам и театрам и, в конце концов, сделал предложение, хотя семья его была сильно против.

Только спустя год, когда родился Ремир, законный внук и наследник, они скрепя сердце приняли русскую невестку. Только вот сам Ильдар к глупенькой, легкомысленной жене быстро охладел, но зато в сыне души не чаял. Везде таскал мальчишку за собой: и на отдых, и на охоту, и на работу. Понемногу учил всему, что знал сам. Брал его, пятнадцатилетнего, на совещания и разборы полётов, знакомил с технарями и инженерами, возил по базовым станциям, показывал стойки, мультиплексоры, маршрутизаторы, антенны и прочее оборудование.

И теперь Ремир оплакивал не только отца, но и себя, потому что та авария оборвала и его жизнь тоже.

***

– Мы с дядей Толей решили, что тебе нужно развеяться, – сообщила мать за ужином.

Раньше семейные ужины казались маленьким ежедневным торжеством, нерушимым ритуалом, слегка утомительным, но привычным.

Отец к определённому часу спускался к столу непременно в костюме и при галстуке. Если не было гостей, Ремиру дозволялось обходиться рубашкой. Мать тоже выходила в платье или в блузке. Этикет, слава богу, блюли без фанатизма, но уж во всяком случае ели ножом и вилкой. И видеть теперь во главе стола на месте отца Толика в растянутой майке, чавкающего, подтирающего хлебом соус в тарелке или орудующего зубочисткой, было дико и омерзительно.

– Тебе не помешает немного отвлечься, – продолжала мать, – сменить обстановку. Здесь тебе всё напоминает о папе…

– А я и не хочу забывать о папе! – взвился Ремир.

– Никто и не ждёт, что ты его забудешь. Но отвлечься тебе всё же нужно. Вон ты какой стал нервный и дёрганный.

– Станешь тут нервным, когда ты привела к нам чужого мужика.

– Ремир! Дядя Толя не чужой. Он заботится о нас.

– Да ну? – хмыкнул Ремир.

– Да! Это же он путёвку тебе достал. Съездишь в лагерь на Байкал. Это даже не лагерь, а что-то вроде санатория или элитной турбазы. Отдохнёшь хорошенечко перед началом учебного года.

– Сплавить меня решили? А я никуда не поеду. Если я ему мешаю, пусть сам отсюда валит. Это мой дом!

Мать обиженно поджала губы, многозначительно взглянула на Толика. Тот скривился:

– Слова-то выбирай, сопляк, когда с матерью разговариваешь, а то язык быстро укорочу.

– Да пошёл ты! – Ремир вскочил из-за стола, гневно сверкнув чёрными глазищами.

– Что ты сказал? – Толик тоже приподнялся и слегка выдвинул нижнюю челюсть вперёд. Это, видать, получалось у него непроизвольно перед тем, как ударить. – А ну, повтори, щенок.

Мать молчала, скорбно опустив глаза.

– Только тронь меня ещё раз, урод. И я тебе эту вилку в глаз воткну.

Толик в ту минуту не умом, а сердцем почуял, что пацан не просто бросался словами, а действительно на пределе. В таком вот состоянии человек не только вилкой в глаз, а целый город спалит, не задумываясь.

Толик засопел, но присел и челюсть назад задвинул. А когда Ремир вышел из столовой, тихо процедил:

– Гадёныш.

– Толик! – ахнула мать. – Вообще-то он мой сын.

– Вообще-то он меня сейчас убить угрожал.

***

Лагерь отдыха «Голубые ели» прятался в уютной бухте на берегу Байкала. Его и впрямь с трёх сторон окружали ели, правда, не голубые, а самые обыкновенные, а ещё сосны, лиственницы и кедры.

Бревенчатые корпуса с остроконечными крышами, стилизованные под русские терема, внутри оказались вполне современными, комфортными и с бесплатным Wi-Fi.

Корпус, в котором поселили Ремира, вмещал пять четырёхместных комнат и общий холл с креслами-диванами и раскидистой монстерой. В каждой комнате – уборная, душевая, на стене – небольшая плазма. Вообще, уютно. Хотя Ремир плевать хотел на уют. Он не отдыхать приехал, а попросту сбежал из дома, где последнее время находиться стало невыносимо.

Здесь ему тоже не нравилось. Пацаны, с которыми его заселили, без умолку несли всякий бред. Вообще-то, это был обычный подростковый трёп. Но круг общения Ремира уже давно замкнулся на отце, его друзьях и коллегах. С детства он впитывал их взгляды и суждения.

И вот это: «Видали, пацаны, какие тут зачётные тёлочки?», «У меня с собой есть дэшка травки, можно будет после отбоя пыхнуть» или же: «Блин, пивасик, интересно, где здесь купить?» и прочее подобное казалось ему убогим лепетом.

Очень хотелось попросить их заткнуться. Но терпел, как мог. Во-первых, он их ещё совсем не знал и подозревал, что это, наверное, будет невежливо, а, во-вторых, отец всегда советовал сдерживать порывы. Хотя вот это редко когда получалось.

– А ты чего молчишь? – обратился к нему один из пацанов, длинный, как жердь, в красной футболке и бермудах, из которых торчали худые и белые ноги. – Ты кто? Откуда?

Ремир метнул в него ледяной взгляд и вышел из комнаты, услышав за спиной:

– Черномазый совсем офигел?

Ремир вернулся, медленно пошёл на длинного, вперившись в него исподлобья немигающими, чёрными, как два пистолетных дула, глазами. Длинный чуть струхнул и попятился, но тут очнулись двое других.

Втроём они, конечно, отделали Ремира на совесть. По лицу старались не бить – директор лагеря сразу предупредил, что за мордобой можно и домой вернуться. Но попинали от души и телефон, сволочи, разбили. Ещё отцом купленный. От матери же теперь чёрта с два новый дождёшься – она теперь во всём слушала Толика.

А Толик уже вовсю командовал: «Много лишних и ненужных трат. Зачем пацану столько шмотья? Пусть то, что есть, донашивает. Зачем платить такие бешеные бабки за гимназию? Пусть в обычную школу ходит, как все. Зачем ему в лагере деньги? Он туда на всё готовое едет».

Мать кивала, соглашалась.

Первые дни Ремир практически безвылазно торчал в своей комнате, читал запоем фантастику, которую, к счастью, сообразил залить перед отъездом в ридер. От всяких мероприятий отбрыкивался. Выходил только в столовую.

Там он и встретил её впервые. Полину Горностаеву. Она сидела за соседним столиком с девчонками и звонче всех смеялась. Красивая! Каштановые кудри собраны в высокий хвост, зелёные глаза блестят, от её улыбки в животе щекотно.

Она доела ужин и ушла вместе с подругами, а он так и продолжал сидеть над остывшим рагу, точно оглушённый. Потом отправился её искать. Покружил по территории, не нашёл. Всю ночь потом пролежал без сна, таращась в потолок, а перед глазами так и стояли её смеющиеся глаза и губы чувственные, алые…

В гимназии, где с пятого класса учился Ремир, тоже были девушки, правда, мало, наперечёт. Всё-таки профиль заведения специфический – в юные головы там вкладывали не только базовые знания, но и целенаправленно готовили в высшие управленцы. Так что в классах на пятнадцать-шестнадцать человек обычно оказывалось всего две-три девчонки. Но была среди них одна, которая всегда ему улыбалась. Он улыбался в ответ, но кровь от этого не играла, сон не пропадал, сердце не билось чаще, даже когда она касалась его.

А такое, как сейчас, с ним случилось впервые. Даже не случилось, а настигло, обрушилось, словно неуправляемая стихия. Причём такая мощная и всеобъемлющая, что все остальные чувства как-то сразу сгладились, поблекли. Обида на мать отпустила, злость на Толика уползла куда-то вглубь, и даже боль потери притупилась. Ладно, чувства, но она ведь и разум его взяла в плен. Хоть умри, ни о чём, кроме неё, не думалось. Любимые книги в голову не лезли. Все эти страсти книжные стали вдруг казаться какими-то мелкими и надуманными, не то что в жизни…

На другой день Ремир явился на завтрак одним из первых, к омлету даже не притронулся. Ждал её. Напряжённо, не сводя глаз с распахнутых двойных дверей. Дождался, наконец. Но она пришла не одна, с парнем, лощёным голубоглазым блондином с длинной прямой чёлкой набок. Вернее, пришла она со вчерашними подругами и тремя парнями. Но было ясно, что именно этот блондин – с ней. Он по-хозяйски её обнимал, шептал на ухо. Она смеялась. Потом он и вовсе бесстыдно огладил её ягодицы.

В груди заклокотало злое, болезненное чувство. Ремиру на мгновение даже захотелось убежать, но сбегать – совсем не в его духе. Он встал и решительно прошёл к ним. Разговор и смешки за их столом сразу смокли. Все недоумённо воззрились на смуглого, худощавого мальчика с горящим взглядом и непослушными чёрными вихрами.

– Тебе чего, Маугли? – спросил блондин.

Ремир на него не отреагировал, он смотрел лишь на неё пристально и жадно. Затем, не колеблясь, заявил:

– Ты мне понравилась. Я хочу с тобой встречаться.

Кто-то за столом ахнул, кто-то прыснул, у неё же брови так и поползли наверх. Блондин тоже опешил:

– Нихрена себе заявочки! Полька, кто это? – обратился он к ней.

– А я откуда знаю? – пробормотала она.

– Маугли, – блондин опять обратился к нему, – ты откуда такой наглый?

Ремир даже бровью не повёл.

– Ты будешь со мной встречаться? – спросил он требовательно, глядя на неё в упор. Она повернулась к подружкам, хихикнула:

– Мальчик, спасибо, конечно, – промолвила она, – но я как бы уже встречаюсь.

– С ним? – Ремир презрительно кивнул на блондина. – Зачем он тебе? Он тебя не стоит.

– Ты, что ли, стоишь? – засмеялся тот.

– Я бы не стал тебя лапать за… – на миг он смутился и договорил уже тише: – У всех на глазах.

Полина зарумянилась, хотела что-то ответить, но блондин её опередил:

– Чеши отсюда, Маугли, пока мы тебе не ввалили. И ей, кстати, это нравится.

За столом грохнул дружный смех. Ремир развернулся и стремительно вышел из столовой. В висках стучала кровь. Всё тело горело огнём, как будто резко подскочила температура.

Быстрым шагом, едва не срываясь на бег, он пронёсся через всю территорию лагеря, перемахнул через высокую ограду и спустился к Байкалу.

Купаться в озере без присмотра категорически воспрещалось, но за этим не особо следили, ибо желающих занырнуть, в общем-то, и не находилось. Байкал, конечно, чистый, прозрачный, но ледяной, даже в июльский зной.

Ремир, не раздумывая, скинул одежду, кроссовки и влетел в воду, подняв шквал хрустальных брызг. Внутри так пекло, что и холод он почувствовал далеко не сразу, а лишь когда вышел, спотыкаясь, на каменистый берег. Остыл – да, но в мыслях всё равно царил невообразимый хаос. Стоило вспомнить, как блондин тискал её, и вновь закипала злость. И она ведь в самом деле нисколько не возмущалась, сидела там, улыбалась, будто так нормально.

Ремира аж мутило от брезгливости. И вместе с тем ощущал, как внутри клубилось непривычное чувство – стыдное, томительное волнение, отчего горячая кровь сразу приливала к щекам. Хоть снова ныряй в Байкал.

Ни на обед, ни на ужин Ремир не ходил, а после отбоя снова подрался с пацанами из своей комнаты. На этот раз к нему задирался не длинный, а другой. Плотный, коренастый Витёк. Да даже и не задирался, а просто прокомментировал сцену за завтраком:

– Эй, смуглый, ты, конечно, отмочил сегодня номер. Мы аж прифигели. Ну ты тоже нашёл, к кому подкатывать! К Польке! На неё пацаны и покруче слюни пускают, и ты вдруг такой шустрый выискался: «Давай встречаться». Ещё и прямо при Назаре!

Ремир молчал. Неприятно было всё это слушать и вспоминать. А Назаром, догадался он, Витёк назвал того блондина.

– Скажи спасибо, что Назар не ввалил тебе, а то мог бы.

– Неизвестно ещё, кто кому ввалил бы, – буркнул Ремир, и все трое захохотали.

– Ты совсем больной? – просмеявшись, продолжил Витёк. – Кто ты, и кто Назар. Чего ты вообще к ней полез, если она с Назаром чпокается? Нафиг ты ей сдался, малолетка? К тому же у Назара бабок – куры не клюют…

Злость, что с утра пульсировала в груди горячим комом, наконец разорвалась. Витёк и охнуть не успел, как Ремир кинулся на него с кулаками, сшиб с ног, замахнулся… но тут подоспели Длинный и второй. Схватили за руки, скрутили, еле удерживая, пока Витёк прицельно бил под дых. Ремир отчаянно рвался, выкручивался, вскидывал ноги и угодил-таки Витьку в пах. Затем все кучей завалились на пол. Переплелись, пыхтя, руками-ногами. Потом – на шум, очевидно, – заявился вожатый и мигом положил конец этому барахтанью.

***

На следующий вечер в клубе устраивали дискотеку. Там ещё кто-то пел, специально приглашённый. Какой-то местный рэп-бэнд полуподвального разлива. Ну как пел? Шпарил речитативом да и всё, вместо припева – гитарный запил. Но публика экстатически визжала.

Ремир, пожалуй, единственный во всём лагере, кто не пошёл. Но в комнате тоже не сиделось, и он снова убежал к Байкалу. Купаться уж не полез – это было бы слишком, просто коротал время на берегу, взгромоздившись на огромный валун и подтянув к груди тощие коленки. Думал о всяком, в том числе и о том, почему отец, который учил его буквально всему, начиная от всяких бытовых мелочей и заканчивая тонкостями стратегии переговоров, никогда, ни разу не заикнулся о такой простой и важной вещи, как отношения с противоположным полом. Почему в книгах женщины прекрасны, бескорыстны и чисты, а в жизни бесстыдно кувыркаются в постели с любовником, жаждут денег или вон позволяют тискать себя у всех на виду? К чему тогда вся эта возвышенная чушь про любовь, когда на самом деле всё до тошноты примитивно? И эта Полька… Зачем вот она такая красивая? И что значит – чпокаются? Целуются, что ли?

Вдалеке грохотала музыка, воздух то и дело рассекали пьяные вопли и взрывы хохота. Отчего-то рядом с Байкалом, таким суровым и царственным, эти звуки казались обескураживающе неуместными, всё равно как браниться матом в храме.

Озеро и впрямь казалось живым: оно как будто вздыхало, шелестело, нашёптывало мантры. Чёрная гладь его, осыпанная сверкающими лунными бликами, колыхалась и подрагивала. Байкал завораживал, и в то же время веяло от него колючим холодом. Получаса хватило, чтобы Ремир озяб так, что зубы наклацывали стаккато. Нехотя он спрыгнул с валуна, поплёлся в корпус. Уже на территории случайно набрёл на какую-то парочку, залёгшую в кустах. Девчонка пьяно хихикнула, парень грубо цыкнул на него. Да он и сам шарахнулся. И почему-то в корпус не пошёл, а свернул на дорожку, ведущую к складам. Но и там кто-то окопался – Ремир услышал возню и кряхтенье.

«Какая гадость! Они тут все совсем сдурели!».

Он развернулся, и тут сбоку на него кто-то налетел.

– А-у! Смотреть надо… – зашипела какая-то девчонка, но тут же воскликнула: – О! Это же ты, Маугли. Привет-привет. Ты чего тут бродишь?

Ремир, опешив, вытаращился на Полину. Она! В темноте глаза её блестели так, что дух захватывало.

– Просто гуляю, – с трудом выдавил он одеревеневшими губами.

– Понятно… А чего один?

Он пожал плечами.

– Слууушай, а пойдём на дискотеку? Потанцуем, а?

В детстве, когда отец возил его к родне в Элмет[2]2
  Элмет (татар.) – Альметьевск, город в республике Татарстан


[Закрыть]
, бабушка учила танцевать шома бас, джигиту, апипу[3]3
  шома бас, джигита, апипа – татарские национальные танцы


[Закрыть]
. Но когда это было! Да и вряд ли «укча-баш»[4]4
  укча-баш – особое положение рук в татарском народном танце.


[Закрыть]
, притопы и шаги с приседами здесь уместны. Даже ему это понятно.

– Я не умею танцевать, – признался он.

– И медляк? – удивилась она. – Ну ничего, научу. Идём!

Поля взяла его за руку и потянула в сторону клуба. И всё уныние, вся злость в один миг улетучились. И мыслей в голове никаких не осталось, кроме одной: она с ним, рядом! Её пальцы в его руке!


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю