Текст книги "Моя любовь, моё проклятье (СИ)"

Автор книги: Елена Шолохова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 22 страниц)

Глава 21

Ремир сто раз пожалел, что поехал в Забайкалье разбираться один, без Астафьева. Уж за два дня, наверное, империя не рухнула бы. А вот авария на базовой станции была действительно крупной.

Но это ещё полбеды, тут он чётко знал, как действовать. К тому же, с Россвязьнадзором уже имелись налаженные контакты.

Хуже всего то, что пострадал человек, его работник – сорвался с вышки. К счастью, не очень серьёзно, учитывая, с какой высоты летел бедняга. Каким-то чудом он просто сломал ногу. И хотя сам мужичок от всех претензий к работодателю открещивался, поскольку полез на вышку пьяным, наплевав на все меры предосторожности, инспекция по охране труда взялась за Ремира очень жёстко.

Знающие люди намекали, что нужно просто с инспектором «договориться по-человечески» – сводить в ресторан, угостить, напоить, подарить конверт. И тогда получится отделаться малыми потерями, а иначе и сесть можно.

Только вот в этом вопросе Ремир чувствовал себя беспомощным – в ресторан позвать ещё куда ни шло, но о чём там говорить с этим инспектором? Просить? Пресмыкаться? Ублажать? Этого он в принципе не умел. А если они пить будут (ведь что ещё в ресторане делают?), то ему вообще про работу, скорее всего, просто не захочется разговаривать.

Ещё и конверт… Как его предлагать? Не просто же сунуть в руки: «Вот вам деньги». Может, существует какой-то негласный этикет, как давать взятки?

Эх, был бы Макс, он всегда эти вопросы решал легко и просто.

Астафьев, конечно, наставлял и давал советы по телефону, по скайпу, как подкатить, как понравиться, но это всё не то. Это на словах легко, а как взглянешь на кругленького, толстенького инспектора, с мясистыми щеками и глазками-буравчиками, так от одной мысли лебезить перед ним становилось тошно.

В конце концов, Ремир сообразил сбагрить это дело на начальника местного цеха. Всё-таки ведь тот недоглядел, подпустил пьяного работника на опасный объект, так пусть тоже расхлёбывает.

Начальник цеха готов был делать что угодно, лишь бы избежать суровой казни. Поэтому предложение Долматова воспринял с энтузиазмом. В два счёта и пышный ужин организовал в местном ресторане, и девушек пригласил, и дальнейшую развлекательную программу продумал.

Как знающие люди предупреждали, ну и Макс в том числе, инспектор сначала покочевряжился, но несильно, явно для виду, а потом махнул рукой и позволил себя развлекать на полную катушку.

Ремир сначала взирал на царящую вакханалию только как зритель, но потом инспектор просёк, что его «клиент» непозволительно трезвый и скучный, и стал приставать, настаивать, обижаться. И начальник цеха, дурачок, подключился: «Ремир Ильдарович, у меня чистейшая водочка, чистейшая! Слеза младенца! На завтра будете как огурчик».

В общем, вечер выпал из жизни, но хоть его итог порадовал – инспектор заверил, что акт составит самый что ни на есть «правильный» и все останутся довольны.

Можно было спокойно вздохнуть и возвращаться домой, только вот наутро Ремир, собираясь отзвониться Максу, обнаружил в списке исходящих звонок Горностаевой.

Господи, когда, зачем он ей звонил? Проверил – почти в час ночи. Тут аж нехорошо стало. Ладно звонил, хотя ни черта не ладно! Но он ещё и разговаривал с ней о чём-то целую минуту и десять секунд. О чём? Хоть убей, ничего не помнил. Чёртова слеза младенца!

Даже представить страшно, что он мог ей наплести.

Сунулся в эсэмэски – а там ещё всё наряднее! Штук десять отправил, правда, почти все пустые, только две с текстом. Ну как с текстом? В одной: «Я…». В другой: «Ты…». Лаконично и весьма многозначительно.

Но как вообще такое возможно? Он все дни думать о ней себе запрещал. Получалось же! Ну, почти. Если не считать нечаянные, мимолётные мысли, ну и ночи. А тут вдруг это! И что она теперь про него скажет?

«Что дурак скажет», – буркнул себе зло.

Надо с ней всё-таки поговорить, решил он, пока летел из Читы домой.

Неважно, какими выгодами она там руководствовалась, когда пустила его к себе, главное ведь – он поехал к ней сам. На аркане его никто не тянул. Да и какой там аркан? Себе-то можно не лгать. Он очень сильно этого хотел. Очень-очень сильно. До одури. А получил – и тотчас свинтил.

И как-то всё это выглядело скверно, малодушно, пошленько. И чем он тогда лучше Хвощевского?

А потом ещё и приказ этот на увольнение. Он и забыл про него совершенно. Ведь распорядился ещё в пятницу с утра, думал тогда – так будет правильно. И для неё, и для него правильно.

А когда Супрунова заявилась с готовыми приказами на подпись: «Подпишите сейчас, а то вдруг вы надолго!», он от неожиданности растерялся, замешкался, но, поймав её выжидающий взгляд, подмахнул в спешке, а теперь вот извёлся весь. Мог бы ведь просто отложить, сказать Супруновой, что всё потом.

И в чём парадокс – коснись дело кого-то другого, он бы так и сказал, не растерялся. Но и в то же время, коснись дело кого-то другого, он бы сейчас не изводился. Уволил и уволил, плевать. А тут… Из головы теперь не идёт эта Горностаева. Вот что она подумала? Что почувствовала? Как она? Тогда, потом, сейчас?

В самолёте-то ведь заняться нечем. Вот и думается всякое.

И во всём этом свете он явно предстаёт конченным подонком – переспал и выгнал. Тут он не то что уподобился её детской выходке, а даже перещеголял в скотстве и её, и Назара. И от этого становилось противно. Так что хотя бы поговорить с ней однозначно стоило, как бы трудно это ни далось.

Сейчас, слава богу, не то время, чтобы, обесчестив девушку, надо было всенепременно вести её под венец. Хотя с Полиной анахронизм «обесчестив» звучит комично и горько, усмехнулся про себя Долматов.

Тем не менее поговорить надо, в конце концов, для собственного успокоения надо. И может, помощь какую-то предложить? Тоже для собственного успокоения. Хотя она может воспринять это, как попытку откупиться, тоже будет скверно. Короче, чёрт разберёт, что тут делать.

А вообще, одёрнул он себя, это даже смешно и нелепо – в разгар таких событий думать и думать, и думать о ней. Будто важнее и нет ничего.

В аэропорту его встретил Коля-водитель. Но домой Ремир не поехал, сразу – на работу. Не хотел терять время, а принять душ и переодеться сможет и там.

***

До душа он дойти не успел, присел на несколько минут – «только почту проверить». И увлёкся – сообщений всяких нападало целый ворох.

Когда в его кабинет кто-то неожиданно без стука вломился, он решил, что это Астафьев. А кто ещё мог себе такую наглость позволить? Но это оказался не Макс…

Прямиком к нему, через весь кабинет, с твёрдой уверенностью шла Горностаева. И смотрела прямо в упор, не мигая, не отводя глаз. И этот взгляд, пристальный, полыхающий кипучей злостью и каким-то уж совсем отчаянным безрассудством, завораживал невозможно, аж дух перехватывало.

Полина остановилась в паре шагов от стола. С минуту она молчала, выжигая душу зелёными глазищами. Он отчего-то не смел и слова молвить, просто смотрел на неё почти зачарованно.

Последний раз, если не считать тогда в холле мельком и издали, он видел её спящей, тёплой, обнажённой, доверчиво прильнувшей к нему. С той ночи, с того утра запомнилось всё: её запах, её кожа, её волосы, и теперь эти воспоминания обрушились вдруг с такой силой, что ком в горле встал, а к лицу прихлынул стыдливый жар.

– Я хотела бы извиниться, – наконец заговорила она.

Долматов ожидал чего угодно – обвинений, просьб, требований, но никак не этого: «хотела бы извиниться». За что вдруг? Он даже издал удивлённый возглас и вопросительно взметнул брови.

– Вообще-то я хотела попросить у вас прощения давно, ещё восемь лет назад. Это была очень жестокая и мерзкая выходка. И мне до сих пор за неё ужасно стыдно…

Ремиру показалось, что в одно мгновение весь воздух выбило из лёгких. Она его всё-таки вспомнила? Когда? Как? Значит, и случай тот унизительный вспомнила?

Потрясённый, он не знал, что сказать. Впрочем, она у него ничего и не спрашивала.

– И ещё поздравить вас хочу и выразить искреннее восхищение. Месть удалась на славу. Просто блеск! Злодейка повержена, раздавлена и уничтожена. Браво! И благодарю за проявленное великодушие, ведь могли же уволить по какой-нибудь плохой статье, ну чтобы окончательно добить. Но не стали… Спасибо!

Ремир и сообразить не успел, как она развернулась и так же стремительно вышла. Прямо пулей вылетела и чуть Астафьева с ног не сбила, он как раз входил. Макс посмотрел ей вслед удивлённо, потом усмехнулся:

– Чем это вы тут занимались?

– Ничем, – пожал плечами Ремир.

– Ну как с Читой?

– Сам знаешь, такие дела за два дня не решаются, но вроде всё нормально будет.

Макс снова улыбнулся.

– И всё же, что тут произошло? Что такого ты девушке сделал?

– Да ничего я ей не делал! Вообще даже слова не сказал.

– А-а, понял, кажется. Это она из-за увольнения приходила? Она ещё в среду к тебе рвалась, когда ты уже уехал… И что? Просила, чтоб оставил?

Ремир качнул головой.

– Да нет, тут другое…

– Стоп, с этого момента давай поподробнее, – у Макса аж глаза загорелись. – Какое такое другое?

Ремир промолчал.

– Да колись уже! Ты же запал на неё?

Ремир не ответил, отвернулся к окну.

– Можешь и не отвечать, и так ясно, – вздохнул Макс. – Ну, что я тебе могу сказать? Поздравляю! А если серьёзно, то мой тебе совет – кончай загоняться и просто переспи с ней. Вот увидишь, сразу полегчает и…

– Уже, – буркнул Ремир. – Не полегчало.

– Офигеть! Когда?! А! Понял! После корпоратива, так? Это ты с ней тогда и умчался. Ну, ты шустрый. И когда ты вообще успел к ней подкатить? Ты же с девчонками из бухгалтерии зажигал…

– Ну вот, успел…

– Ну, красавчик, чо…И как оно? Понравилось?

– Да пошёл ты.

– Значит, понравилось. Если б не понравилось – так бы не загонялся. Стоп. То есть ты с ней переспал, а потом уволил?

– Ну нет, конечно! Сначала уволил, а потом… вот.

– Ясно, хреновая ситуация. Только, Рем, ради бога, не вздумай, отменять приказ.

– Почему это?

– Потому что служебные романы – это зло. Замути с ней лучше, если очень хочется. Но личное и работу мешать не стоит.

Ремир нахмурился и ничего не сказал, снова отвернулся к окну.

– Хвощевского-то выживают, ты в курсе? Даже мои технари морды воротят. Типа, не место насильникам среди людей. Наверное, скоро уволится, потому что…

– Вот и хорошо. Скорее бы.

– Ну, кто бы сомневался, – хмыкнул Макс. – Кстати, тебя Анчугин с самого утра искал. Спрашивал, когда приедешь. Вроде что-то нарыл по Назаренко.

– О, – тотчас оживился Ремир, – нашёл, значит, кто сливает инфу?

Посмотрел на часы – ровно два. Включил селектор.

– Алина, Анчугина ко мне.

Глава 22

Не прошло и пяти минут, как Анчугин уже сидел перед Ремиром, сосредоточенный, серьёзный и немного трагичный, будто собрался сообщить действительно печальную весть. В руках вертел тонкую пластиковую папку-скоросшиватель.

– Ну? Что удалось выяснить? – нетерпеливо спросил Ремир.

Чёрные глаза его так и горели инфернальным огнём. Жутко! В нём будто спящий демон проснулся.

Макс взглянул на друга и в душе пожалел того камикадзе, кто отважился на все эти пакости. Он-то прекрасно помнил, в какой разнос пошёл Рем в первые свои годы у руля – было б можно, наверное, руки бы ворам отрубал, как в Иране.

– Утверждать я ничего не буду, – обтекаемо начал Анчугин, – предоставлю только голые факты, а вы уж сами, Ремир Ильдарович, делайте выводы.

– Валяй, – криво усмехнулся Ремир и, откинувшись в кресле, забросил ногу на ногу.

– В общем, единственный из наших сотрудников, у кого мы нашли точку соприкосновения с Назаренко – это коммерческий директор.

– Стоянов? – удивился Астафьев.

– Да, – кивнул Анчугин и продолжил: – В феврале этого года он проходил управленческий курс в бизнес-школе. Вместе с ним обучался и Назаренко.

– Ну, это ж ещё ничего не доказывает, – снова подал голос Макс. – Мало ли что они вместе обучались… Я его не защищаю, нет. Я лишь хочу быть объективным. А по мне, у Стоянова просто кишка тонка так рисковать.

– Это не всё. Обнаружив связь, мы копнули глубже. Сделали неофициальный запрос в сотовую компанию, через своих. Так вот, Стоянов несколько раз созванивался с Назаренко. Последний раз в среду, позавчера.

Повисла пауза.

– Что делать будешь? – обеспокоился Астафьев, повернувшись к Долматову. – Может, сначала просто поговорим? Выслушаем, что скажет?

– Всенепременно и поговорим, и выслушаем, – недобро пообещал Ремир. – Прямо сейчас…

– Прямо сейчас не получится. Он на сегодня взял отгул. У него там что-то случилось…

– Вот как?! – Ремир развернулся вместе с креслом к Максу. – Макс, ты…

Но договаривать не стал, сдержался, стиснул челюсти, только глазами сверкнул, затем обратился к Анчугину:

– Разыщи его, выдерни хоть из-под земли и привези сюда. Плевать, где он, что делает и что там у него случилось. Чтобы вечером был здесь.

Анчугин коротко кивнул и поднялся с кресла, потом, словно что-то вспомнив, снова присел.

– И ещё одно, Ремир Ильдарович. Вы просили выяснить всё по Горностаевой. Вот тут, – он потряс папочкой, – всё, что удалось собрать…

– Давай сюда, – протянул руку Ремир. – И можешь идти.

Как только Анчугин вышел за дверь, Астафьев повернулся к нему, вопросительно выгнув бровь.

Долматов неожиданно смутился:

– Макс, только не начинай, не надо.

– Ладно, как скажешь, – хмыкнул Астафьев. – Ну, давай читай, что там про неё Анчугин накопал. Интересно же.

Но Долматов не спешил открывать папочку – придавил сверху ладонью и, посмотрев на Макса с лёгким раздражением, качнул головой.

– Нет уж, один почитаю.

Астафьев усмехнулся, однако спорить не стал, удалился. Но минут через двадцать снова наведался:

– Рем, я всё понимаю, но мне только что из «Сибтелекома» позвонил… Э-э? У тебя отчего такое лицо? Что-то не то вычитал? – Макс кивком указал на папку.

– Да всё то… Ну то есть… в общем, лучше сам взгляни, – Ремир придвинул папку Астафьеву.

Пока тот читал, он, подперев щеку рукой, смотрел в окно…

Всё это совершенно не укладывалось в голове и никак не вязалось с её образом. В принципе, чёрт с ним, с образом. Тут, если уж честно, многое домыслил он сам, мог и ошибиться где-то с выводами.

Да, его бесило её легкомыслие. А манера держаться прямо-таки сводила с ума, хотя и цепляла в то же время, что уж скрывать. Но всё это стало казаться вдруг неважным, несущественным, а собственная злость – глупой, необоснованной и эгоистичной. Разве можно винить девчонку за то, что после такого удара она ещё пытается как-то жить и прячет за этими своими улыбками горе и безысходное отчаяние?

Ремир помнил, как у самого сердце рвалось, как с тоски выть хотелось, когда не стало отца. При том что у него всё-таки осталась какая-никакая мать и всегда был рядом Макс. А у неё в одночасье вся семья погибла. Вся! Мать, отец, сестра… И не отчислили её, выходит, а перевелась на заочное, чтобы и учиться, и работать, и тяжелобольного ребёнка растить. Племянницу…

А ему Полина сказала на собеседовании, что дочь… Ну да, она ведь её удочерила.

– Нифига себе, – присвистнул Макс, когда дочитал. – А ты не знал, что у неё ребёнок болен?

– Откуда?

– Ну, вы же сблизились.

– Мы не сблизились. Макс, мы просто переспали один раз. Беседы по душам мы тогда не вели.

– И что теперь думаешь?

– Да я вообще не знаю, что и думать. Так всё по-уродски вышло.

Макс взглянул на него с насмешкой.

– У-у, как тебя скрутило. На тебе аж лица нет. Первый раз тебя таким вижу. Хотя, вот честно, не понимаю – чего ты так паришься? Возьми да замути с ней, ну что проще? Она, конечно, злится на тебя из-за увольнения. Но ты ей растолкуй, что служебные романы здесь недопустимы, вот и пришлось, дескать. Ну и потом с лечением помоги, там, наверное, какие-то лекарства нужны… Может, клинику для ребёнка организовать хорошую? Девочка ей хоть и не родная дочь, но всё равно для женщин это много значит. Вот увидишь, растает твоя Полина, простит и ещё сама к тебе примчится. И будешь потом гонять к ней в Новоленино по зову… плоти.

– Во-первых, не буду. А во-вторых, всё не так просто. Она думает, что я всё специально подстроил, ну типа отомстил ей.

– За что?! – хохотнул Макс. – Что подстроил?

– Да всё.

Долматов с минуту колебался – рассказывать Астафьеву или нет? В принципе, тот был в курсе той истории в лагере, фотографии даже видел. Вот только остальных действующих лиц он не знал.

Собственно, тот случай они никогда и не обсуждали. Ремир стыдился, а Макс проявлял деликатность.

Да даже спустя годы затевать эту тему было неловко, но сейчас он пребывал в такой растерянности, в таком душевном раздрае, что непременно хотелось поговорить, поделиться, посоветоваться, в конце концов.

– Помнишь тот случай в «Голубых елях»? – решился наконец.

– Ты про свои эротичные фотки? – расплылся в улыбке Макс. – Как не помнить! До сих пор жалею, что такие ценные кадры не сохранил себе на память…

Ремир вздохнул, взглянул устало.

– Ещё постебёшься или будешь слушать дальше?

– Да, прости… – а сам всё равно поджимал губы, чтобы не рассмеяться. – Слушаю, слушаю.

– Да, собственно, слушать тут и нечего. Это она была на том складе, со мной. В смысле, розыгрыш тот она подстроила. Я в неё тогда влюбился сильно, ну и она вот так пошутила…

Улыбка мгновенно сошла с лица Макса.

– Она? Вот эта милая, улыбчивая девушка Полина и есть та сука?

– Ну ты тоже давай… не говори так про неё, – нахмурился Ремир.

– Пардон. И есть та… э-э… шутница с искромётным чувством юмора? Хотя ты прав, может, она и изменилась. По юности кто не косматил? А сейчас вон племяшку растит, хлопочет, тогда как некоторые матери на родных-то детей забивают и куролесят со всякими Толиками…

– Макс!

– Ладно-ладно. Только я не понял: почему она решила, что ты ей мстил? Она тебя что, не узнала?

– Нет. Во всяком случае, сразу не узнала. А вот сегодня, оказывается, узнала. И решила, что я специально её взял на работу, чтобы переспать и выгнать.

– А это не так?

– Да, конечно, нет! Я и сам не знаю, с чего тогда так на неё набросился.

– Тут-то как раз всё понятно – закончил начатое. Дурочка просто не знает, что ты до сих пор по ней…

– Ничего я не до сих пор, – пресёк его Ремир.

– Оно и видно, – к Максу вновь вернулась прежняя весёлость.

– Что тебе видно? Просто я поступил с ней по-скотски, тогда как у неё вон какая ужасная ситуация. Естественно, мне теперь не по себе. Но ты прав, я могу сделать для неё что-нибудь… с лечением вот помочь. Только она, по-моему, не примет никакую помощь. Обиделась…

– Ну, это решается просто. Поговори напрямую с врачами. Анчугин же указал, что там за больница. Спроси, вдруг что нужно.

– Угу, – кивнул, соглашаясь, Долматов. – Сегодня, может, и заеду.

– А надо признать, хорошо она на тебя влияет.

– В смысле?

– Нууу… Стоянов, гляжу, уже по боку? – хмыкнул Макс.

– Не дождёшься! Просто одно другому не мешает.

***

Анчугин отзвонился вечером, сообщил, что коммерческий как сквозь землю провалился. Дома его нет, по родственникам прокатились – тоже не нашли, сотовый отключён.

Долматова неожиданно это не сильно и расстроило. Всё равно в понедельник объявится, рассудил.

«Ладно, сворачивайтесь и по домам», – дал отбой Анчугину, настроившемуся все выходные, если придётся, искать Стоянова – пробивать друзей, жену, друзей жены и далее по списку.

Суббота и воскресенье показались Ремиру пробелом в жизни, бессмысленным, пустым и невыносимо долгим.

Одно лишь хорошо – выспался. Но никогда прежде он так остро не ощущал, что не любит выходные и праздники, попросту изнемогает от тоски и безделья.

Правда, половину субботы он всё-таки занимался делами, даже в контору наведался на пару часов, но в воскресенье весь извёлся. Не знал, куда себя деть. И Астафьев, как назло, смотался куда-то из города со своей новой, неизвестно какой по счёту подружкой.

– Кто хоть она? – полюбопытствовал Ремир.

– Да так, – уклонился от ответа Макс. – Ты бы тоже времени зря не терял. Съезди к своей в Новоленино, сделай себе приятно.

– Угомонись уже, – Долматов отбил звонок, зная, что иначе Астафьева может понести, а выслушивать его шуточки да на такую тему совсем не хотелось.

Горностаева и без того из головы не шла. Только если до минувшей пятницы он вспоминал, в основном, их ночь, то теперь чаще думалось совсем о другом.

Жалко её было так, что сердце щемило. Ну и, конечно, стыдно стало перед ней, просто сил нет.

Это он знает, что с его стороны не было расчёта поматросить и бросить. Ну да, только бросить, поматросить вышло ненамеренно. А в её глазах он, конечно, выглядел отпетым подонком. Впрочем, и в своих тоже, потому что тут и без «поматросить» картина получалась неприглядная. Хотел же, изначально хотел, принять на работу, а потом уволить, силу ей свою продемонстрировать, по носу щёлкнуть, спесь сбить.

А там и не было никакой спеси. Была одинокая, несчастная девчонка, которая билась как рыба об лёд, всеми силами пытаясь выкарабкаться из дерьмовой ситуации. И работа ей нужна была позарез…

Ну а он молодец, что говорить. Обнадёжил и выгнал. Ещё и переспал до кучи. Конечно, она теперь считает его последней сволочью, мелочной и циничной. И права. Только от этого так плохо. И почему-то совсем не хочется, чтобы она так про него думала. Хотя недавно вообще было плевать, что она думает. Или так только кажется?

Особенно же тяжко стало после разговора с врачом.

Ремир всё-таки съездил в больницу. Думал, это как-то успокоит злую, разбушевавшуюся совесть, но вышло наоборот.

Эта её дочка-племянница – совсем кроха ещё. И что-то там оказалось такое серьёзное, что без операции ребёнок может и не выжить. И счёт шёл если не на дни, то на недели.

Пояснения врача, диагноз и прочие термины Долматов плохо понял.

Во-первых, был очень далёк от медицины, ибо сам никогда не болел. Да и в немногочисленном кругу его друзей, знакомых и родственников никто на здоровье не жаловался. В поликлинике бывал, конечно, но по долгу – профосмотр и всё такое прочее. Ну ещё у стоматолога пару раз появлялся. И всё. А вот в такой больнице, где лежат, где страдают настоящими недугами, да ещё и дети, оказался впервые.

А во-вторых, от всего увиденного и услышанного Долматов испытал сильное потрясение. Угнетало тут всё: и обстановка, и ситуация критическая, и, увы, в этом свете его собственная малопривлекательная роль. Поэтому из всей речи старика уловил одно: девочке требуется дорогостоящая операция.

– Это, наверное, вас она имела в виду, когда говорила, что деньги скоро будут? – спросил врач.

– Будут, будут, – всё так же ошарашенно пробормотал Ремир, не до конца понимая смысла его слов. – Да, скоро. Сегодня же перечислю…