Текст книги "У всех ошибок горький вкус (СИ)"

Автор книги: Елена Милитенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 14 страниц)

–Нет… Нет… – я замотала головой.

Меня трясло, как в лихорадке. К горлу подкатила тошнота. Темнота вокруг сгустилась, воздух с трудом проникал в легкие.

– Ты никому не нужна. Думаешь, твоя мать любила тебя? Почему же она сдала тебя в интернат? Почему бросила тебя?.. Ты такая же, как и мы. И нечего строить из себя особенную…

– Я подал документы на развод. Через два месяца мы будем свободны друг от друга…

– Тебе будет хорошо, Женя… Я не хотел причинять тебе боль, но ты сводишь с ума…

Какофония голосов в голове сводила с ума. Я вцепилась в подоконник, ища в нем опоры. Ноги подкашивались, перед глазами повисла пелена. Сколько еще я выдержу, пока не сломаюсь окончательно? Сколько?.. Отчаянный крик сорвался с губ. Я прижала ладонь ко рту, захлебываясь слезами. Ветер трепал занавеску, бросая в лицо холодные капли. Деревья, стеная, клонились к земле. Моя жизнь как нескончаемая ночь. Беспросветная мгла, которой нет ни конца, ни края. Крупицы счастья, за которые я всегда расплачивалась болью. Разбитые иллюзии, калечащие душу и оставлявшие после себя незаживающие раны.

Я не должна была родиться. Мама лишь после долгих уговоров согласилась не делать аборт. Моего появления на свет ждал лишь отец. Никто не делал из этого тайны, пытаясь оградить меня от неминуемой боли. Родители не говорили об этом напрямую, но в пылу ссор они нередко припоминали друг другу все накопившиеся обиды. Отца душила ненависть. Мать пыталась оправдываться, бросая в ответ, что ей не позволили исправить ошибку, которую она совершила. Тогда я еще не понимала, что этой ошибкой стала я. Отец ушел от нас, когда мне было шесть. Я до мелочей помню то сентябрьское утро, когда я проснулась с тягостным предчувствием, что мир изменился. В окно светило яркое солнце. Листва на деревьях пестрела красками, от золотисто-желтого до багряного. Я вбежала в спальню родителей и застала мать, сидящую на полу с бутылкой водки, которая была наполовину пуста. Мать подняла на меня затуманенные слезами глаза, вмиг сузившиеся в маленькие щелочки при моем появлении.

– Ты добилась своего, девочка. Поздравляю, – она несколько раз хлопнула в ладоши. – Максим ушел.

У меня под ногами разверзлась земля. Я стояла, в оцепенении уставившись на мать, которая подняла стакан и, отсалютовав в пустоту, швырнула его в стену. Стакан пролетел в нескольких сантиметрах от меня. Я вздрогнула и попятилась.

– За ошибки приходится платить, Женя. Запомни это. Иди сюда, – она поманила меня. – Не бойся. Ну же, давай, – ее рот искривился в улыбке.

Я повернулась и опрометью бросилась из комнаты.

На следующий день мать отвезла меня к бабушке в деревню. За семь лет она приехала лишь однажды, чтобы решить, что делать с больной матерью, умиравшей от рака. Бабушка долго скрывала болезнь. Никогда не жаловалась, не ходила к врачам, и только когда слегла окончательно, позвонила дочери. Мир рушился во второй раз. Единственный человек, который любил меня, уходил, чтобы уже никогда не вернуться.

– Там меня ждут, деточка. Не горюй, я пожила свое. Не плачь, Женечка, – сухонькая ладошка сжала мою руку. – Поезжай с богом.

Бабушка перекрестила меня и, скривившись от боли, отвернулась к стене.

Мать волоком вытащила меня на улицу и усадила в машину. Я выла, как раненный зверь, кричала, билась. А потом затихла, раздавленная горем.

– Ей уже не помочь. Я договорилась с врачами в больнице. Заплатила деньги на полгода вперед. За ней будет хороший уход. Ну, что ты молчишь, Женя?.. – она щелкнула пальцами у меня перед носом. – Я с тобой говорю.

Я повернулась к ней. Чужая, красивая женщина, с брезгливым выражением лица. Рыжеватые волосы убраны в высокий хвост. Глаза густо подведены синим карандашом, полные губы недовольно поджаты.

– Я не хочу ехать с тобой, – меня душила обида. – Ты мне никто.

–Я твоя мать, – отчеканила она. – Помни об этом. И следи за тем, что ты говоришь и кому.

–Ты мне НИКТО, – прокричала я.

Она наотмашь ударила меня по лицу. Щеку обожгло от боли.

– Все эти годы я исправно высылала вам деньги, чтобы вы не сдохли в этой дыре. Я горбатилась на трех работах, чтобы ты, – она ткнула меня в грудь, – могла жить в нормальных условиях. И ней смей упрекать меня! Что ты знаешь обо мне, Женя? Ты, сломавшая мою жизнь семь лет назад? Ты…, – она замахнулась.

Я вжалась в сиденье.

– Максим бросил меня из-за тебя! Ты чертов выродок, который испоганил все… Я не должна была слушать тогда Макса. Не должна была идти у него на поводу. Но он был так счастлив, когда узнал, что я жду ребенка. Ему хотелось сына! Сына, Женечка! А я всю беременность дрожала от страха, боясь, что ты родишься похожей на своего настоящего отца, – она схватила меня за подбородок, – Как оказалось, не зря. Вы с ним просто одно лицо. Ты такая же, как и он…те же повадки, фигура. Ты ничего не взяла от меня. Ничего.

У меня перехватило дыхание. Во рту пересохло. Я не хотела верить в то, что она говорила. Это неправда… Нет…

– Я любила Максима больше жизни. А он ушел, потому что не смог простить меня. Ты лишь стечение обстоятельств, ошибка, за которую я расплатилась собственным счастьем.

Она оттолкнула меня и положила руки на руль.

Я не могла пошевелиться. Сидела, уставившись в одну точку, раздавленная чудовищной правдой, которую не в силах была принять.

Машина тронулась с места.

– Именно поэтому я оставила тебя у бабушки. Но сейчас обстоятельства изменились, и я вынуждена забрать тебя.

–Почему? – я вцепилась в сиденье. – Ты… ненавидишь меня…

– Ненавижу? Нет, Женя, – она покачала головой, – если бы это было так, я бы не приехала. Я даже по-своему люблю тебя. Все-таки, ты – моя дочь. Но я не потерплю неуважения. И тебе придется смириться с этим.

Мы приехали в город поздно вечером. Мать выгрузила мои вещи и сунула сумку мне в руки.

–Сама донесешь, не маленькая.

Я упрямо мотнула головой.

– Если не хочешь жить со мной, можешь отправляться на все четыре стороны. На дворе май, так что не замерзнешь.

Мать повернулась ко мне спиной и направилась к подъезду. Трехэтажный блочный дом с облупившейся краской сиротливо стоял в стороне от дороги. Я осмотрелась. Двор со сломанной качелей и торчавшим остовом лавочки, пара разбитых фонарей и мусорка. Вдалеке залаяла собака. Я вздрогнула и, перехватив сумку поудобней, пошла в противоположную сторону от дома. Ту ночь я провела в соседнем дворе. Я не сомкнула глаз, боязливо вглядываясь в темноту, вздрагивая от малейшего шороха. Но ненависть и обида, полыхавшие внутри, оказались сильнее страха. Все эти годы я искала ЕЙ оправдания. Слишком занята, учится, работает. Я ждала ее. Каждый день, каждую минуту. В день рождения, задувая свечи на торте, я загадывала, чтобы она вернулась, и мы снова жили все вместе. Папа, мама и я. Я представляла, как она обрадуется моим успехам в учебе, как удивится, узнав, какой послушной и хорошей девочкой я стала. Тогда, семь лет назад, мне казалось, что если я приложу все усилия, то она сможет меня полюбить. Но я попросту была ей не нужна. Всего лишь ошибка, досадное стечение обстоятельств, которое разрушило ее жизнь. Без права на любовь, в которой я так отчаянно нуждалась.

Утром я решила во что бы то ни стало уехать обратно. На попутках добралась до деревни. Бабушку уже отвезли в больницу, и дом встретил меня закрытыми ставнями и табличкой на двери, на которой значилось «продается». Я рухнула без сил на крыльце, уставившись невидящим взглядом в пустоту. Несколько раз подходила соседка и, жалостливо скривив губы, хлопала меня по плечу, выражая сочувствие.

–Иванна-то помирает. Да, девочка. Такая она жизнь. Ох, несладко же тебе придется. Одна поди-ка осталась. Сиротинушка.

Я вскинула на нее глаза.

– Где она лежит?

–Так, в районной. Ты бы съездила попрощаться…

Меня подбросило. Только бы успеть. Я сбежала с крыльца и опрометью бросилась к дороге.

Но я… не успела. Бабушка впала в кому. Доброхотливый врач, сжалившись, проводил меня в палату.

Я никогда не смогу забыть то, что увидела тогда. На старенькой кровати с панцирной сеткой укрытая простыней лежала бабушка. Лицо, как восковая маска, заострившийся нос, впалые щеки. Одна рука свесилась с кровати, во второй был зажат образок. Санитарка, мывшая пол, повернулась ко мне и недовольно проворчала:

– Не топчи тут. Прощаться пришла – прощайся. Только быстрее.

Сердце билось где-то в горле. Из глаз нескончаемым потоком полились слезы. Я подошла ближе.

–Давай, девочка. Негоже тебе тут одной находиться. А мне идти надо.

–Я… сейчас, – прошептала еле слышно.

Я взяла в руки ссохшуюся, морщинистую ладонь и прижалась к ней губами. Время словно остановилось. Замерло в одной точке. И надрывной нотой зазвучало самое страшное слово. НИКОГДА.

Никогда больше эти руки не обнимут меня. Никогда больше я не услышу ее голос. Никогда больше ее не будет рядом.

– Пойдем, детка, пойдем…

Я с трудом разжала пальцы. Мне хотелось убежать, но ноги словно приросли к полу. Меня подтолкнули к выходу, повернув к двери.

– Езжай домой. Врачи сообщат, как все закончится. И не плачь попусту. Отмучилась она, прости господи.

Я не помню, как вышла из больницы, как добралась до нашего дома в деревне. В тот же вечер милиция отвезла меня в приют. Жизнь сделала очередной виток, сбросив меня в бездонную пропасть, из которой теперь мне предстояло выбираться уже самой.

28 глава.

Последний раз я видела маму семь лет назад. Она приехала в детский дом за несколько дней до моего пятнадцатилетия.

–Я выхожу замуж, Женя, – она помолчала, внимательно вглядываясь в мое лицо. – Уезжаю в другой город, за тысячи километров отсюда. Павел не знает, что у меня есть дочь, и я хотела бы, чтобы все осталось так, как есть. Не пытайся искать меня, и, упаси тебя бог, звонить, или писать. Я хочу начать жизнь с чистого листа. Ты поймешь меня, когда повзрослеешь. И, может быть, даже простишь. Впрочем, – она тряхнула головой, – это уже неважно. Главное, я приняла решение и не намерена от него отступать.

Я стояла, вытянувшись в струнку. Боялась пошевелиться, произнести хоть слово. Я так ждала ее. Последние несколько месяцев мать забирала меня на выходные. Мы с трудом находили общий язык, даже спорили, но мне казалось, что все поправимо, что рано, или поздно, мы сблизимся, станем одной семьей. Смерть бабушки заставила меня по иному посмотреть на многие вещи. Я осталась совсем одна. Злость поддерживала меня лишь поначалу. Сжигала, рвала душу, заставляя ненавидеть. Но спустя время она истаяла. Все чаще я стала задумываться о том, что ждет меня впереди. Я была как беспомощный, слепой котенок, который готов был ткнуться в любые руки, лишь бы его пожалели. Потерянная, раздавленная горем, я искала утешения у других, и не находила. Меня сторонились, а спустя время начали травить, почувствовав, что я не могу дать отпор. Мои вещи перемазывались пастой и клеем, принадлежности для рисования ломались, или бесследно исчезали, а глумливые намеки парней становились все более навязчивыми и колкими.

–Ты не похожа на остальных, Женя, – успокаивала меня психолог, – тебе стоит присмотреться к ребятам, разделить их интересы и увлечения, и тогда тебя примут.

Но что бы я ни делала, ничего не менялось. Когда мама в первый раз приехала в детский дом, я была так рада, что бросилась ей на шею. Долго плакала, прижимаясь мокрой от слез щекой к ее руке, говорила, что больше никуда ее не отпущу, что она должна забрать меня отсюда. И она забрала. Из жалости и непонятного мне тогда желания оправдаться перед собой. Много позже она призналась, что приезжала к матери несколько раз, хотела увести меня, но бабушка не дала.

– Она сказала, что я плохая мать. Но это не так, Женя. Я всегда любила тебя. Я работала, как проклятая, чтобы обеспечить вам безбедное существование. А она… она считала меня пропащей. Бросала мне в лицо, что я нагуляла тебя, что сама во всем виновата. Но это не так… Я оступилась. По глупости, Женя. Мы поссорились с Максимом, он уехал, а я… с его другом… Олег давно ухаживал за мной, никак смириться не мог, что я Макса выбрала. И в тот вечер я сама пришла к нему. Пожалела обо всем уже наутро, но ведь сделанного не воротишь. Олег, узнав, что я беременна, струсил. Пришел ко мне и просил, чтобы я аборт сделала. Боялся, как бы Максим не узнал, что между нами было. Я его за дверь выставила, а сама… матери обо всем рассказала. Думала, пожалеет, совет даст, а она меня по щекам отхлестала и заявила, чтобы я сама расхлебывала то, что заварила. Это уже потом, когда Максим ушел, она смягчилась, даже согласилась забрать тебя. А я в город уехала. Поначалу я тебя ненавидела и даже сейчас, Женя… Ты не виновата ни в чем, но и я поделать с собой ничего не могу. Презираю себя, ругаю последними словами, но как вспомню, что ты жизнь мне искалечила…

Я отпрянула от нее. Но она, ухватив меня за руки, притянула к себе.

– Дурочка ты еще, маленькая. Ничего не понимаешь в жизни.

– А что я должна понять? – закричала я. – Что?..

– Каждый человек стремится быть счастливым и готов заплатить любую цену только за то, чтобы его просто любили.

И только сейчас, потеряв Лешку, я поняла, насколько она была права. Я готова была смириться с его изменой, простить ложь и предательство, только бы он был рядом. Насилие перевернуло мою жизнь, сломало, вывернуло с корнем все, во что я верила, к чему стремилась. Я утратила опору под ногами. И если я раньше я держалась за обиду, то сейчас она превратилась в ничто. Я хотела лишь одного, вернуться в привычный, знакомый для меня мир, забыв обо всем, что произошло. Начать все сначала. Но как?.. Я сжала виски. Боль стучала в голове сотней молоточков. Мне представился заваленный бумагами стол, зажженная лампа под абажуром, спинка черного кожаного кресла, поверх которой небрежно брошен пиджак. Алексей хмурится, просматривая контракты. Поднимает голову, ловит мой взгляд, улыбается и снова склоняется над бумагами. На краю стола лежит телефон. Я вздрогнула. Небо прорезала очередная молния, громыхнул гром. Бросившись к прикроватному столику, я выдвинула ящички и принялась лихорадочно выбрасывать все, что попадалось под руку. Бумажные салфетки, книги, карандаши. С тихим стуком посыпались на пол баночки с таблетками. Спустя минуту я сжимала в руках телефон. Все эти месяцы я не решалась, а сейчас… Одеревеневшими пальцами с трудом нажала на список вызовов. Прокрутила вниз. Буквы расплывались перед глазами. Двенадцатое апреля. Пропущенный вызов от Алексея. Еще один и еще. Внутри все свернулось в тугой узел. Хотелось кричать, плакать. Сердце лихорадочно стучало в груди. Я не отдавала себе отчет в том, что делаю. Мне просто нужно было услышать его голос, сказать, что люблю его, что он нужен мне. Я нажала на «вызов». Время для меня остановилось. Обратившись в слух, я ловила длинные гудки. Считала их, как приговоренный к казни, считает ступени до эшафота. Один, второй, третий. И следом, резко оборвавшись, короткие, как морзянка. Я набирала снова и снова, но длинные гудки всякий раз сменялись короткими. Я бросила сотовый на кровать. Экран засветился ядовито-зеленым светом, на котором отчетливо проступило «Алексей». Пересилив страх, я взяла телефон и открыла сообщение: «Наш развод был оформлен неделю назад. Не звони мне больше». В глазах потемнело. Ухватившись за спинку кровати, я медленно сползла на пол. Вот и все. Точка поставлена. Без моего ведома и участия. Никто не спросил моего мнения, не учел того, что мне может быть нестерпимо больно. Я знала, что Алексей подал на развод, но и подумать не могла, что все закончится именно так. Меня лишь ставили перед фактом. Рвали сердце на живую, вынимая его из груди. Я прижала ладонь к животу. Он ничего не знает о тебе, хороший мой. Не знает о том, через что нам пришлось пройти. Боль, унижение, страх. А если бы и знал? Если бы я набралась смелости и рассказала ему обо всем? Я сдавленно охнула, почувствовав легкий толчок. Потом еще один, и еще. Маленький мой. Я улыбнулась, впервые за эти месяцы, больше напоминавшие кошмарный сон, нежели явь. Радость вытеснила на время остальные чувства. Я была не одна. В голове замелькали картинки. Темноволосая девочка с пухлыми щечками тянет ко мне руки, я целую ее в макушку и прижимаю к себе, замирая от счастья. Она крутит головой, смеется, и я смеюсь вместе с ней. Маленькая ладошка доверчиво скользит в мою. Я подношу ее пальчики к губам и бережно целую один за другим.

К глазам подступили слезы. Я прошла этот путь, чтобы обрести тебя, малыш. Я ошибалась, падала и поднималась. Цена ошибки всегда высока, и что бы мы ни делали, нам не избежать расплаты. Но я расплатилась за все сполна. Чаша моего страдания и без того переполнена. Для Алексея же все только начинается. Я не желала ему зла. И в то же время понимала, что и ему придется платить по счетам. Незнанием, что где-то растет его ребенок, невозможностью видеть, как он делает первые шаги, произносит первое слово. Алексей сделал свой выбор. И я не буду препятствовать ему. Темнота вокруг сгустилась, став почти осязаемой. Она скользила по плечам и рукам, обнимала меня, убаюкивая. Я подтянула колени к груди и положила на них голову. На стене вразнобой плясали тени. Длинные, крючковатые пальцы-ветви сплетались в клубок, расходились и соединялись снова, словно танцуя неведомый танец. Мы встретились лишь для того, чтобы расстаться. Любили лишь для того, чтобы возненавидеть. Сегодня все закончилось. Для меня, для него. Для нас. Подняв с пола телефон, я набрала всего лишь одно слово: «Прости». И, получив сообщение о доставке, удалила номер Алексея. Я ставила в наших отношениях точку. Сердце болезненно сжалось. Оно отказывалось признать неотвратимость того, что произошло. Упрямое, глупое, неподвластное разуму. Оно любило, плакало, рвалось из груди. Его не усмирить, не успокоить. Я закусила губу, сдерживая стон. Что бы ни было, я не буду оборачиваться назад, тешить себя иллюзиями, что все еще можно вернуть. Я буду жить дальше. Переступлю через себя, но не сдамся, не опущу руки. С трудом поднявшись, я легла поверх одеяла и свернулась в клубок. Меня знобило. К утру поднялась температура, и врач, делавший обход, в срочном порядке отправил меня на анализы. Узи показало незначительное отслоение плаценты. Кислицина тут же принялась говорить, что она предупреждала, но ее никто не слушал. Рита спорила с ней, доказывая, что ничего страшного не произошло, и температуру могло спровоцировать все что угодно.

– Готовь операционную, Рита. И не спорь. Все указывает на то, что началось воспаление. Ты не несешь ответственность за ее жизнь, в то время, как я…

– Я подпишу любые бумаги и уйду отсюда. С вашего согласия, или без него, – я встала с кушетки и, пошатываясь, подошла к столу.

– Ненормальная, – Кислицина едва не брызгала слюной, – я врач, без пяти минут кандидат медицинских наук. И какая-то сопливая девчонка будет указывать мне, что делать! Подписывать она отказ собралась. Не я, так в другой больнице…

– Мне все равно, что вы думаете…

– Нужно хотя бы температуру сбить, Женя, – Рита подхватила меня под руки, усаживая на стул. – Я сейчас посмотрю твои назначения. Тебе поставят укол, ты отдохнешь…

– И попаду прямиком на операционный стол. Нет, Рита, – я покачала головой. – Я хочу уехать домой.

– Да пусть катится ко всем чертям, раз такая умная, – Кислицина бросила передо мной бумагу и ручку. – Пиши, что хочешь. Только потом не жалуйся, что тебя не предупреждали.

Я написала отказную. Вернувшись в палату, я собрала вещи и позвонила Ольге. Она не задала ни одного вопроса. Только сказала, что сможет забрать меня ближе к обеду. Благо, меня не выставили из больницы сразу. Кислицина, правда, порывалась, но заведующая одернула ее, дав понять, что я здесь на особом положении. Мне все же поставили укол, не став слушать моих возражений, и снабдили списком лекарств, которые нужно было принимать в течение месяца.

– И никакой самодеятельности, Евгения. Как вернетесь домой, сразу обратитесь в консультацию. Вас должны будут поставить на учет, – заведующая строго посмотрела на меня. – В отличие от Кислициной, я не вижу необходимости задерживать вас. Дома, как известно, и стены помогают.

Я благодарно кивнула. Это был единственный случай, когда заведующая проявила по отношению ко мне если не заботу, то хотя бы участие.

В половине второго приехала Ольга. Осунувшаяся, бледная, она пыталась улыбаться, шутить, но я видела, что ей совсем не до меня и моих проблем.

– Сначала забираем твои вещи на Щелыгина. Потом ко мне. Я предупредила теть Валю, что ты поживешь у нас.

Я мотнула головой.

– Нет, Оль. У меня есть свой дом…

– Ты не будешь жить там. Тем более что…, – она остановилась у машины и, открыв дверцу, поставила пакеты на заднее сиденье. – Я не хотела говорить тебе, Жень. Но ты и сама все узнаешь, – она повернулась ко мне. – Неделю назад пришли бумаги о разводе и… по документам ты не имеешь права на эту квартиру. Она принадлежит Алексею Бекетову.

Я судорожно втянула воздух. Еще один удар. Болезненный, жестокий. Неожиданный. А на что я рассчитывала? На что угодно, но только не на это…

– Так не должно быть, Оль… Это неправильно…

Ольга обняла меня за плечи.

– Я уже разговаривала с юристом. Ты можешь подать встречный иск и…

Я слышала ее как сквозь вату. Голова налилась тяжестью. Ноги с трудом держали меня.

– Поехали, Жень… Все потом, – Ольга склонилась ко мне и, придерживая под локоть, усадила в машину.

Потом… Вот только где взять силы для борьбы? Как выдержать, не сломаться? Я закрыла глаза. В очередной раз жизнь поставила мне шах и мат, без права сделать ответный ход. Так не должно быть, но… все же бывает.

29 глава.

Новосибирск встретил Алексея дождем. Серое небо нависло над городом, как тяжелый полог, рассыпаясь мелким бисером капель, падавших на землю. Алексей поднял воротник пиджака и, втянув голову, шагнул под дождь. Марина, ожидавшая его у машины, торопливо подбежала к нему с зонтом.

– Вымокните, Алексей Викторович! – она укоризненно покачала головой.

Алексей ничего не ответил. Лишь протянул руку, забирая у девушки ключи.

– Константин Максимович уже ждет вас. Приехал ни свет, ни заря с ордером на обыск. Видели бы вы, как они там…, – Марина горестно вздохнула, – такой беспорядок устроили, а компьютер Павла Александровича с собой забрали. Я пыталась…

– Все в порядке, – отрезал Бекетов. – Когда в последний раз ты видела Круглова?

– Я вам говорила уже, Алексей Викторович, – девушка сбивчиво принялась пересказывать то, что он уже слышал. – Приехал за вещами пару недель назад. Помятый весь, небритый. Разгромил свой кабинет. Его потом охрана вывела. Он кричал… Мне даже показалось, что он не в себе был, потому что… Павел Александрович все про Женю вашу…, – Марина запнулась и бросила на Бекетова извиняющий взгляд. – Про Евгению Максимовну… Он сказал, что она за все заплатила. А что и как дальше было, я не знаю. Охранник наш Олежка его на улицу вывел и… все вроде бы…

Алексей открыл дверцу и сел на водительское сиденье. В салоне едва уловимо пахло женскими духами и сигаретами с ментолом.

– Так и не избавилась от вредной привычки, Марин?

– Где уж тут! – Марина поморщилась. – Этот следователь грозился на нас налоговую натравить, если мы не будем сотрудничать. А что я знаю-то?.. – она передернула плечами. – А Павла Александровича жалко. Неизвестно еще, придет он в себя, или нет. Я в больницу вчера ездила. К нему не пускают. Состояние тяжелое. Мама там его… я с ней поговорить хотела, а она от меня шарахнулась, как от чумной. Я ведь только помочь. Может что из лекарств нужно, да и мало ли что понадобится? Он ведь даже если и выживет, инвалидом останется. Мне сестричка шепнула, когда я в ординаторской искала врача.

Алексей стиснул зубы. Вот ведь… при всей своей нелюбви к Круглову такой участи он ему не желал. Развела их жизнь по разные стороны, перемолола, как в жерновах, но ведь было время, когда Круглов и плечо ему подставлял, и выручал, и поддерживал. Алексею вспомнилось, как они начинали. Офис в полуподвальном помещении, старенький ноутбук, один на двоих. Первые клиенты, которых Павел непостижимым образом находил и приводил к ним. Как уж он уговаривал их, одному Богу известно. А как они отмечали первые сделки, вдрызг напиваясь все в том же подвальчике, и Пашка его на себе до дома тащил. Всякое было… Пока не появилась Женька, и не завертелось все, не закрутилось… Алексей резко выдохнул.

– Может, поедем, Алексей Викторович, а то черт этот лысый там с девочками остался…

– Не съест же он их, – бросил Бекетов.

– Съесть-то не съест, а вот разговорить может. Мало ли что они сболтнут, – Марина осеклась.

– Поехали, – Алексей завел машину. – Пора во всем разобраться.

Бекетов пропустил замечание Марины. К тому, что произошло с Кругловым, он не имел никакого отношения, и ему предстояло убедить в этом следователя, который, судя по всему, считал иначе.

Парковаться пришлось во дворе, потому что на стоянке у бизнес-центра все было забито под завязку. Алексей вышел под дождь и, не став ждать Марину, поспешил ко входу. Следователь по особо важным делам, Смурнов Константин Максимович, ждал его в кабинете. Вальяжно развалившись на стуле, он читал книгу и лишь сдержанно кивнул, увидев на пороге Бекетова.

– Я уже заждался, Алексей Викторович, – мужчина отложил книгу и, окинув его цепким взглядом, все же приподнялся.

Бекетов прошел к креслу и, сбросив пиджак, приглашающим жестом указал на стул, стоявший ближе к столу.

– С чем пожаловали? – Алексей устроился в кресле, сцепив руки перед собой.

– Вас уже уведомили, что работавший с вами Круглов Павел Александрович подвергся нападению, – начал следователь, – стало быть, я выясняю, при каких обстоятельствах это произошло, – у него был вкрадчивый мягкий голос, никоим образом не вязавшийся с его внешностью. Высокий, широкоплечий, с резкими, словно высеченными из камня, чертами лица. Длинный, узкий нос, напоминавший клюв хищной птицы, глубоко посаженные глаза, тонкие губы.

Алексей подобрался, как перед прыжком.

– Мне ничего не известно, – он развел руками. – Не больше, а то и меньше, чем вам.

Следователь вплотную подошел к столу и, нависнув над Бекетовым, продолжил:

– Сомневаюсь, Алексей Викторович. Вы находились в другом городе, но это ни о чем не говорит.

Бекетов приподнялся, уперев руки в столешницу.

– А о чем ЭТО говорит Вам?

Следователь хищно улыбнулся и, отодвинув ногой стул, сел, не спуская с Алексея глаз.

– Мне известно, что между вами существовали разногласия, а не далее, как три месяца назад Вы уволили потерпевшего. И, кстати, – протянул он, – серьезно повздорили перед этим.

– И это дает вам повод подозревать меня?

Мужчина примирительно взмахнул руками.

– Ну что вы! Я никого не подозреваю. Моя задача, узнать подробности произошедшего, сопоставить факты, а уже после делать выводы.

– И что вы хотите узнать? – на щеках Алексея заходили желваки.

– Что произошло между вами в клубе «Парис»?

– Ничего особенного. Я просто предложил ему уволиться. Заметьте, по собственному желанию.

– И ваша жена не имеет к этому никакого отношения…

Алексей почувствовал, как внутри поднимается злость. Он дернул узел галстука, ослабляя и, процедил сквозь зубы:

– Бывшая жена. И я уверен, что это не относится к делу.

– А вот я считаю иначе. На почве ревности, знаете ли, совершаются и не такие преступления.

– Если вам все известно, зачем вы допрашиваете меня?

– Я уточняю. Всего лишь, – следователь склонил голову набок. – А вы занервничали, Алексей Викторович. Вам есть, что скрывать от следствия?

– О нет, – усмехнулся Бекетов, – я готов оказывать ему посильную помощь. Так что вас интересует? Спала ли моя бывшая, – он выдел это слово, – жена с моим бывшим другом? Да, и именно это и послужило причиной развода. И на этом все закончилось.

– И вы не вынашивали планов мести?

– А вы мне поверите, если я скажу, что нет?

– Отвечать вопросом на вопрос, по меньшей мере, невежливо. И, да, я вам поверю.

– Тогда чего вы хотите от меня?

– Сведений. От матери потерпевшего я ничего не добился. Она в горе, – он поморщился, – что понятно, но для следствия нужны факты. С кем контактировал потерпевший последние полгода? Враги, друзья? Чем занимался?

– Я не видел Круглова уже больше трех месяцев. И мало чем смогу вам помочь. Павел был…

– Скрытен. Я это уже понял. И все же, вы знали о нем больше, чем остальные.

Алексей нахмурился.

– Я ничего о нем не знал. Мы общались исключительно по работе. Всю информацию вам предоставит Марина. Я порошу ее сделать сводку последних сделок, которые вел Круглов.

– Этого мало. Но и на том спасибо, – мужчина поднялся. – И еще, Алексей Викторович, не уезжайте из города. Пока это просьба.

Алексей хотел было возразить, но промолчал.

– Как долго продлится следствие?

– Вам все сообщат.

Алексей проводил следователя взглядом. Только когда за ним закрылась дверь, Бекетов ощутил сковавшее его напряжение. Он откинулся в кресле и закрыл глаза. Ситуация представлялась малоприятной. По всей вероятности, у следователя ничего на него не было, только домыслы и подозрения, которые он озвучил, а значит официально запретить ему покинуть город он не имел права. Но если постараться, то можно и из мухи раздуть слона, а это означало, что в ближайшее время в Омск он не вернется. Бекетов достал из кармана телефон и набрал Леонова.

– Вечер добрый, Алексей.

– Не добрый, Игорь. У меня возникла небольшая проблема.

– Слушаю.

– Я вернулся в Новосибирск. И на сколько здесь останусь, пока не знаю.

– Кто остался в Омске?

– Антон и Рита. Они в курсе всех дел. Я могу контролировать их по телефону. Но не более.

– Как долго?

– Не знаю, Игорь. Я ни черта не знаю, – повысил голос Бекетов, – ты дашь мне время?

– Месяц, Алексей. Один месяц. Решишь свои проблемы, позвонишь.

Леонов отключился. Алексей бросил телефон на стол. Игорь четко обозначил сроки, и если за это время наша доблестная милиция не найдет другого подозреваемого, то все его планы полетят в тартарары. Бекетов с шумом выдохнул и, оттолкнув кресло, резко встал. Какого … он оказался втянутым во все это? Алексей прошелся по кабинету и остановился у окна. Покрутив в руках зажигалку, он дернул створку и достал сигареты. Но закуривать не стал. Смяв пачку, Алексей бросил ее на подоконник и направился к двери.

В соседнем кабинете он нашел Марину, которая приводила в порядок бумаги. На столе высились папки с архивом за последние несколько лет. Марина выглянула из-за них и всплеснула руками.

– Ну, вот зачем им понадобились наши накладные, ума не приложу. Что они в них найти хотели? Алексей Викторович, – она поднялась, – этот ушел?