Текст книги "Дневник Елены Булгаковой"

Автор книги: Елена Булгакова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 29 страниц)

22 ноября.

Массируемся ежедневно, это помогает нашим нервам.

Разговариваем о своей страшной жизни, читаем газеты…

Вечером М. А. в Большом, я – у Женюшки, он нездоров.

24 ноября.

Вчера вечером Бухов пригласил М. А. играть в шахматы. Я – у Вильямсов. Оттуда пошли компанией (Л. Орлова, Григ. Александров, оба Вильямсы, Шебалин и я) в «Метрополь». За ужином у нас, трех дам, был спор: у кого жизнь труднее.

25 ноября.

Открытие съезда Советов. Около половины шестого – гул по радио из нижней квартиры: имя Сталина принималось овацией. Начало его выступления – тоже овация.

Вечером на «Тихом Доне». М. А. передал Самосуду записку о «Руслане».

26 ноября.

Вечером у нас: Ильф с женой, Петров с женой и Ермолинские. За ужином уговорили М. А. почитать «Минина», М. А. прочитал два акта. Ильф и Петров – они не только прекрасные писатели. Но и прекрасные люди. Порядочны, доброжелательны, писательски, да, наверно, и жизненно – честны, умны и остроумны.

Во время пельменей позвонил Мелик и сообщил, что он, по-видимому, поедет 28-го в Ленинград к Асафьеву – его командирует дирекция для прослушивания музыки к «Минину». Подговаривал М. А. ехать тоже, советовал поговорить об этом в Театре.

27 ноября.

Думали провести тихо вечер – неожиданно позвонил и приехал Мелик, вслед за ним Ермолинский. Сидели до трех часов и даже пили шампанское, привезенное Меликом.

28 ноября.

За обедом позвонил Яков Л. Сказал, что дирекция командирует в Ленинград для слушания «Минина» М. А. и Мелика.

М. А. – по желанию Асафьева. Сегодня «Красной стрелой» они и уехали. Первая разлука с М. А. (с тридцать второго года).

29 ноября.

Послала М. А. телеграмму. Ночью, в два часа, он позвонил по телефону. Сказал, что музыка хороша, есть места очень сильные. Что поездка неприятная, погода отвратительная, город в этот раз не нравится.

Клавир перешлет Асафьев через несколько дней, он печатается в Ленинграде.

30 ноября.

Послала М. А. две шуточных телеграммы.

Без него дома пусто.

Звонили Вильямсы, звали покутить. Нет настроения. Утром поеду на вокзал – встречать М. А.

1 декабря.

Приехал. Ленинград произвел на него удручающее впечатление (на Мелика тоже). Публика какая-то обветшалая, провинциальная.

Исключительно не понравились в этот приезд Радловы. Хозяин пришел домой, когда они уже были (по приглашению) – при этом вдребезги пьяный. Вел какие-то провокационные разговоры.

На вокзале Мелик снимал шапку и низко кланялся – большое вам мерси за знакомство! (С Радловыми.) Миша кланялся ему.

Единственный светлый момент – слушание «Минина». Асафьев – прекрасный пианист – играет очень сильно, выразительно. И хотя он был совсем простужен и отчаянно хрипел – все же пел, и все же понравилось М. А.

М. А. привез из Ленинграда в подарок Сергею смешные маски, и теперь сам их надевает.

11 декабря.

«Пиковая дама» с Печковским – Германом. Голос звучит надорванно, но общее впечатление от лица, от игры, да и от голоса – очень сильное. Интересный певец.

После этого пошли в шашлычную с Меликом и Шмелькиной. Там – случайная встреча с компанией пушкинистов (Цявловские и др.), которые весьма радостно приветствовали М. А.

12 декабря.

Днем с Сергеем на «Коньке-Горбунке». Его будут переделывать, в таком виде он больше не пойдет.

13 декабря.

Заболел Сергей. Шапиро говорит – ангина.

15 декабря.

Ночью М. А. определил, что не ангина, а скарлатина. Шапиро, приехавший в семь часов утра, подтвердил диагноз М. А.

21 декабря.

У Сергея болезнь течет нормально, я никуда не выхожу, состою при нем.

М. А. пошел к Мелику выправлять экземпляр «Минина», вчера привезли клавир из Ленинграда. Надо кое-что изменить в тексте.

22 декабря.

Звонили из «Литературной газеты», просят, чтобы М. А. написал несколько слов по поводу потопления «Комсомола».

23 декабря.

Из «Литературной газеты» приходил Бройдо, взял заметку М. А.

24 декабря.

Были у Мелика. Он играл «Минина». Очень хорошо – вече в Нижнем и польская картина.

27 декабря.

Пианист Большого театра Васильев играл «Минина». Слушали: Керженцев, Самосуд, Боярский, Ангаров, Мутных, Городецкий, М. А. и Мелик.

После – высказывания, носившие самый сумбурный характер.

Ангаров: А оперы нет!

Городецкий: Музыка никуда не годится!

Керженцев: Почему герой участвует только в начале и в конце? Почему его нет в середине оперы?

Каждый давал свой собственный рецепт оперы, причем все рецепты резко отличались друг от друга.

М. А. пришел оттуда в три часа ночи в очень благодушном настроении, все время повторял:

– Нет, знаешь, они мне все очень понравились…

– А что же теперь будет?

– По чести говорю, не знаю. По-видимому, не пойдет.

28 декабря.

Звонил Мелик, говорит мне:

– Воображаю, что вы бы наговорили, если бы были на этом обсуждении!

29 декабря.

В «Советском искусстве» заметка, что «Минин» принят к постановке в этом сезоне.

Позвольте?!

1937

1 января.

Новый год встречали дома. Пришел Женичка. Зажгли елку. Были подарки, сюрпризы, большие воздушные шары, игра с масками.

Ребята и М. А. с треском били чашки с надписью «1936-й год», – специально для этого приобретенные и надписанные.

Ребята от этих удовольствий дико утомились, а мы еще больше. Звонили Леонтьевы, Арендты, Мелик, – а потом, в два часа, пришел Ермолинский – поздравить.

Дай Бог, чтобы 1937-й год был счастливей прошедшего!

7 февраля.

Итак, что же вспомнить?

Болезнь Сергея, счастливо закончившаяся, беготня после долгого сиденья дома, нездоровье…

По желанию Комитета, М. А. дописал еще две картины для «Минина», послал Асафьеву и сдал в театр. Теперь от Асафьева зависит возможность начать работу над оперой. Дмитриев сказал, что новые картины Асафьеву понравились.

Но самое важное, это – роман. М. А. начал писать роман из театральной жизни. Еще в 1929 году, когда я была летом в Ессентуках, М. А. написал мне, что меня ждет подарок… Я приехала, и он мне показал тетрадку – начало романа в письмах, и сказал, что это и есть подарок, он будет писать этот театральный роман.

Так вот теперь эта тетрадка извлечена, и М. А. пишет с увлечением эту вещь. Слушали уже отрывки: Ермолинский, Оля, Калужский, Вильямсы, Шебалин, Гриша Конский…

Итак, третьего февраля.Ермолинский сказал, что ему очень нужны деньги – мы должны ему давно 2000 руб. Я поехала в дирекцию к Якову Л. с заявлением М. А., и к концу дня уже Яков Л. позвонил, что можно получить аванс под «Черное море».

Четвертоговечером, поздно – уже в час ночи пришел Дмитриев и рассказал, что ему в МХАТе предложили сделать для «Турбиных» новые декорации, так как их везут в Париж на выставку.

Вчера, то есть шестого,я звонила к Феде, надо было купить билеты для одних знакомых. Федя очень обрадовался, сказал, что очень хочет увидеться. Условились, что он придет 11-го. «Jours des Tourbins» везут в Париж! – сообщил он.

Сейчас наступили те самые дни «Пушкинского юбилея», как я ждала их когда-то. А теперь «Пушкин» зарезан, и мы – у разбитого корыта.

9 февраля.

Сегодня получили письмо от Коли из Парижа. В театре «Vieux Colombier» ставят «Зойкину квартиру». Генеральная назначена на восьмое февраля.

И тут же Коля сообщает, что этот негодяй Каганский, уже ограбивший М. А. по «Дням Турбиных», моментально выплыл с воплями, что он – единственный представитель Фишера в Европе и, следовательно, имеет права на гонорар и т. д.

Пришлось перерыть весь архив, искать материалы, посылать их в Париж. Но что из всего этого получится – неизвестно.

12 февраля.

Вчера был Федя. М. А. прочитал ему отрывок из нового романа, в том числе контору Фили. Федя очень польщен.

Разговор о поездке.

– Я вам обязательно напишу, как прошел спектакль.

Больное место М. А.: «Я узник… меня никогда не выпустят отсюда… Я никогда не увижу света».

Опять вчера рылись в архиве, опять посылали документы в Париж.

У М. А. отвратительное состояние:

– Дома не играют, а за границей грабят.

16 февраля.

Мутных предложил М. А. ставить «Минина». Разговор – а кто художник? М. А. предлагает Дмитриева. Дирекция попросила М. А., чтобы он дал Дмитриеву телеграмму об эскизах.

17 февраля.

Две телеграммы М. А.:

одна – Асафьеву,

другая – Дмитриеву, чтобы дал эскизы.

Через несколько часов телефон из Ленинграда – Дмитриев. Взволнован и раздражен тем, что дирекция сама не предлагает ему приступить к работе. А дирекция колеблется между ним и Федоровским.

Вечером пошли в новооткрытое место – Дом актера, где просидели очень мило, хотя без музыки, – с Дорохиным, Раевским и Ардовым – с женами их.

Ольга Сергеевна Бокшанская

18 февраля.

Днем в филиале в ложе дирекции разговор с Мутныхом и Леонтьевым – как быть с Дмитриевым? М. А. говорит:

– Или вы давайте ему телеграмму о том, чтобы он делал эскизы, или придется аннулировать мою телеграмму.

А они говорят, что телеграмма М. А. послана правильно, и они считают, что Дмитриев должен сделать эскизы до договора и показать театру.

Вечером Вильямсы и Любовь Орлова. Поздно ночью, когда кончали ужинать, позвонил Гр. Александров и сообщил, что Орджоникидзе умер от разрыва сердца. Это всех потрясло.

Еще позднее – телефонный звонок из Ленинграда – Дмитриев. Обижен тем, что дирекция так с ним поступает, не желает делать эскизы.

19 февраля.

Днем с Сергеем и М. А. пошли в город, думали попасть в Колонный зал, но это оказалось неисполнимым, очень долго пришлось бы идти в колонне, которая поднималась вверх по Тверской, уходила куда-то очень далеко и возвращалась назад по Дмитровке.

Вечером пришла А. П. с мужем-парикмахером, и мы с М. А. привели себя в порядок – стрижка, прическа, маникюр, педикюр.

20 февраля.

Проводила М. А. в Большой. Вышли из метро на площадь Дзержинского, потому что на Театральную не выпускали.

М. А. был на репетиции «Руслана», потом его позвали на совещание о том, как организовать приветствие Блюменталь-Тамариной к ее 50-летнему юбилею. А потом он с группой из Большого театра вне очереди был в Колонном зале. Рассказывал, что народ идет густой плотной колонной (группу их из Большого театра присоединили к этой льющейся колонне внизу у Дмитровки). Говорит, что мало что рассмотрел, потому что колонна проходит быстро. Кенкеты в крепе, в зале колоссальное количество цветов, ярчайший свет, симфонический оркестр на возвышении. Смутно видел лицо покойного.

Вечером телеграмма от Асафьева. Написал вторую картину, пишет шестую.

Вечером дома одни. Должны были быть Раевский, Дорохин, Ардов с женами, М. А. обещал им почитать из «Записок покойника» (название «Театрального романа»), но, конечно, вечер отменился.

У М. А. дурное настроение духа.

22 февраля.

Один из бухгалтеров Большого театра сочинил пьесу, плохую, конечно. Днем М. А. пришлось с ним разговаривать, то есть бухгалтер просил дать отзыв.

Из театра провожал М. А. домой случайно встретившийся ему на улице Тимофей Волошин, пригласил М. А. к себе и тоже прочитал ему отрывок из своей пьесы.

А вечером – Смирнов, присланный дирекцией Большого театра для консультации по поводу его либретто.

Убийственная работа – думать за других!

Звонок Горюнова. Сообщил ужасное известие о Русланове – он смертельно болен: не то саркома, не то рак. Мы об этом услышали впервые, а он болен третий месяц.

Горюнов – с предложением: не может ли М. А. написать пьесу к двадцатилетию театра… или не к двадцатилетию, просто так… «да вот бы поговорить!»

М. А. сказал, что после случая с «Мольером» и с «Пушкиным» для драматического театра больше писать не будет.

Горюнов очень возражал, настаивал. Попутно Горюнов сказал, что пьеса Глобы «Пушкин», репетиции которой он видел, кажется, в Ярославле, представляет собой жуткую дрянь.

Ночью с Калужскими пошли в Дом актера поужинать. Там Яншин объяснялся по поводу статьи о «Мольере», говорил, что его слова исказили, что он говорил совсем другое.

24 февраля.

Вчера Раевский с женой, Дорохин с Зосей Пилявской, Ардов с Ольшевской и мой Женичка собрались послушать отрывки из «Записок покойника». М. А. пришлось запоздать – возил Сергея к Арендту (сказал ему, войдя: «С этим мальчиком не соскучишься, вот, повредил руку на катке»).

Чтение сопровождалось оглушительным смехом. Очень весело ужинали.

Вчера же телеграмма от Асафьева, кончил Костромскую картину. Обрадовались.

25 февраля.

Была с Сергеем в Ржевском, Евгений Александрович показывал свою новую форму.

Оля жадно расспрашивала – какое впечатление произвело чтение – ей страшно нравится этот роман.

У М. А. был Смирнов, очень доволен – М. А. сразу привел ему в порядок его конспект либретто.

Вечером звонок Надежды Афанасьевны. Просьба – прочесть роман какого-то знакомого. Ну, как не понимать, что нельзя этим еще загружать!

1 марта.

М. А. был у Русланова. Тот безнадежен. Как жаль! «Говорить было очень трудно, все время надо напрягаться, чтобы не дать ему понять, что с ним».

Русланов напомнил М. А., что он обещал увеличить надпись на «Пушкине». М. А. это сделал.

5 марта.

Звонок Городинского из ЦК. Спрашивал М. А., в каком состоянии «Минин» и принято ли при дополнительных картинах во внимание то, что Комитетом было сказано при прослушивании.

М. А. ответил – конечно, принято.

15 марта.

Открытка от самодеятельности Автозавода им. Сталина, просят писать монтаж к двадцатилетию Октябрьской революции.

18 марта.

После бешеной работы М. А. закончил «Черное море».

19 марта.

Вечером вчера Потоцкий – слушал «Черное море». М. А. сдал в Большой экземпляр либретто.

20 марта.

Вчера были у Меликов. Танцевали. Было весело.

Сегодня днем – в Свердловском военкомате на Кузнецком. М. А. вызвали на переучет.

25-го посылают на комиссию. Придется ехать в Петровско-Разумовское.

Вечером Дмитриев. Длинные разговоры о «Минине» – дополнительные картины до сих пор не присланы. Асафьев шлет нервные письма – по поводу того, что опера назначается на филиал, что ее не начинают репетировать до получения дополнительных картин.

21 марта.

Днем звонок Мутныха. Хочет говорить о «Минине».

Проводила М. А. в дирекцию, сама поехала к Амировой – там мне показали номер газеты «Beaux arts», в котором рецензия о «L'Appartement de Zoika».

– Вы знали, что она идет?.. Стало быть, у вас там будут большие деньги?.. Вот бы Михаилу Афанасьевичу поехать, ведь это единственный случай поехать… с «Турбиными», с МХАТом…

Почему единственный?

М. А. сказал, что слышал, будто Замятин умер в Париже.

Из Парижа ни от Коли, ни из «Societe» никаких известий о «Зойкиной квартире» – уже около двух месяцев. Неужели письма пропадают?

Из Берлина письмо от Фишера. Пишет, что на счету у М. А. – 341 марка.

Вечером проводила М. А. ненадолго на «Фауста», откуда он зашел за мной в контору МХАТа. Потом укорял меня, зачем я не вышла к нему навстречу, ему неприятно бывать во МХАТе.

Дмитриев забежал перед поездом в Ленинград. Ну, конечно, разговоры о «Минине». Дирекция, видимо, не хочет, чтобы делал Дмитриев. А Дмитриев говорит: – Я не намерен кланяться перед дирекцией!

Ясно, что придется искать другого художника, наладить их отношения уже трудно.

В полночь М. А. позвонил к Вильямсу. Тот принципиально соглашается делать «Минина».

22 марта.

Сегодня – ценным пакетом – извещение о вызове в суд: Харьковский театр русской драмы подал заявление о взыскании денег по «Пушкину» на том основании, что пьеса не значится в списке разрешенных пьес.

Когда пришел конверт, М. А. повертел его в руках и сказал:

– Не открывай его, не стоит. Кроме неприятностей, ничего в нем нет. Отложи его на неделю.

День убит на писание жалобы Керженцеву, на поездку в Комитет для сдачи этой жалобы.

Вечером Мелик с Минной, Ермолинские. Надевали маски Сережкины, хохотали, веселились, ужинали.

Две картины «Минина» от Асафьева приехали, Мелик принес их и играл. «Кострома» очень хороша.

23 марта.

Отнесла днем в Военный комиссариат характеристику (очень лестную), которую дал Большой театр М. А. В Комиссариате мне сказали, чтобы М. А. сам отвез ее на комиссию 25-го.

Вечером мы с Сергеем проводили М. А. на «Кармен».

Звонил днем Вересаев. Конечно, старик огорчен этим судом. Но когда М. А. предложил ему, что он один пойдет в суд, Вересаев сказал, что он тоже пойдет.

Разговоры по телефону с Калужскими. У М. А. создалось впечатление, что они хотели бы переехать на время к нам, – Марианна явно их выживает. «Но, – сказал М. А., – этого нельзя делать, как же работать? Это будет означать, что мы с тобой должны повеситься!»

24 марта.

Утром – письма, днем – возня по дому, больна Прасковья Михайловна. А завтра – трудный, неприятный день, М. А. надо ехать на переучет. Потерянный день!

25 марта.

Целый день ушел на освидетельствование М. А. в комиссии. Мы поехали в такси, заехали бог знает куда, потом поехали на Ленинградское шоссе, нашли – фабрика «Москвошвей», клуб – в дебрях за Воздушной академией. М. А. прошел переучет, выдали об этом пометку. Но какое он назначение получит – неизвестно. Медицинский диплом тяготит М. А.

Восемнадцать лет он уже не имеет никакого отношения к медицине.

26 марта.

Работать нет никакой возможности из-за этого суда.

Ездили во Всероскомдрам советоваться с юристом Городецким. Он не столько хочет найти поводы для защиты, сколько приводит резоны для того, чтобы сказать: – Трудное, трудное дело…

Вообще этот Всероскомдрам!

27 марта.

Вечером были Вильямсы. Опять играли с масками – новое увлечение М. А.

28 марта.

М. А. был у Захавы. Выяснились замечательные вещи: оказалось, что разрешение официальное «Пушкина» было и что давал его Литовский. А в список разрешенных пьес «Пушкина» не поместили!

М. А. пытался увидеть экземпляр с разрешением. – Невозможно, заведующая архивом выходная.

Оттуда поехали к Городецкому во Всероскомдрам. Полная перемена декораций. Городецкий: – Надо защищаться! – И даже привел какие-то статьи, говорящие в пользу М. А.

А вечером мы с Женечкой (моим) на «Чио-Чио-Сан».

У нас были Попов и Лямины. М. А. читал им куски из «Записок покойника».

Поздно ночью М. А.:

– Мы совершенно одиноки. Положение наше страшно.

29 марта.

Захава сконфуженно бормотал мне по телефону, что экземпляра с разрешением не нашли!! Но свидетелем быть не отказывается, – что разрешение было.

М. А. – на генеральной закрытой «Руслана».

Вечером – разбор архива М. А.

30 марта.

М. А. разбирает архив.

Вечером пришли Оля с Калужским. Говорили о их бедствиях из-за квартирного вопроса.

Жиденькие рассказы о МХАТе – пустяки, мелочи.

– Аркадьев уезжает на днях в Париж. По-видимому, МХАТ едет.

Рассказывали, что Мейерхольд на собрании актива работников искусств каялся в своих грехах. Причем это было так неожиданно, так позорно и в такой форме, что сначала подумали, что он издевается.

Падает снег и тут же тает. Грязь.

31 марта.

Днем приезжаем в Репертком. Конечно, секретарша сразу же – «занят Литовский». Тем не менее, он принял быстро.

– Да, разрешение он давал. Велел искать пьесу. Пока сидели у него, – светский разговор – об опере и прочее.

Пьесы все нет и нет. Сотрудник, кажется, по фамилии Мерингоф, все ходил куда-то, возвращался и спрашивал: – Вы навернознаете, что пьеса называется «Александр Пушкин»?

Обещали завтра дать справку.

А утром звонил заместитель Боярского Гольдман. Видимо, жалоба М. А. Керженцеву возымела действие. Гольдман говорил, что этот иск – безобразие.

1 апреля.

Возмутительный день. В Реперткоме – ни Литовского, ни его заместителя. Пьесы найти не могут. Справки – нет.

– Если пьесы нет под буквой А —ищите ее под П.

Нашлась. Стали искать справку. Я стала рядом с секретаршей и увидела, что она перелистывает страницу со справкой. Но тогда она сказала, что справки дать не может. Дело в том, что там было сказано, вернее, написано рукой Литовского – разрешение Вахтанговскому театру приступить к работе над «Пушкиным» и включить пьесу в репертуар. Секретарша позвонила Литовскому (он был в Комитете). Тот сказал – сегодня справки не давать, он даст завтра.

М. А. угрожал жаловаться. Тут же позвонил Ангарову, но того не было на месте.

Ушли около четырех.

А днем до этого пришло приглашение на бал-маскарад в американском посольстве, устраивает дочь посла.

До чего же это не вяжется с нашим настроением!

Вечером М. А. позвонил жене Кеннена, а потом я с ней говорила. Она страшно уговаривала придти: – Какой-нибудь оригинальный костюм!

– А мужчины будут во фраках?

Она отвечает (с сильным акцентом):

– Нет, я думаю, можно смокинг тоже. Но костюм лучше! Маски даются там.

А где, какой смокинг? Где туфли лакированные? Рубахи, воротнички?..

М. А. сам себя и меня развлекал.

– А в камилавке можно?

– … в камилавке? Да… можно.

«Пойми, что это все равно, что Мелик бы спросил у тебя: а мне в носках придти?!»

2 апреля.

Утром справка была готова. Написано, что пьеса была разрешена к постановке Вахтанговскому театру, но что Комитет приостановил работу над ней.

Потом – суд. Председатель – женщина, производит очень серьезное впечатление. Первым говорил М. А., показал справку Реперткома, вырезки газетные, из которых видно, что пьесу готовились ставить. Сказал:

– Нам с В. В. Вересаевым не по возрасту вводить в заблуждение театры.

Вторым говорил Городецкий. Дело выиграли.

Большое моральное удовлетворение, что эти негодяи из Харькова хоть тут не смогли сыграть на положении М. А.

Вечером пришел мой Женичка. Рассказывал, что в Ржевском происходят неприятности из-за Олиной комнаты, которую Марианна хочет использовать для себя.

Сережа Шиловский

3 апреля.

На Художественный театр М. А. прислано анонимное письмо. Человек пишет, что не знаком с М. А., что является читателем «L'Humanite» и прилагает вырезку.

Там – рецензия о «Зойкиной квартире» и вырезанный из той же газеты снимок одной из сцен.

В рецензии и даже под снимком подчеркивается, что пьеса написана давно и что теперь таких людей и таких событий нет в СССР.

4 апреля.

В газетах сообщение об отрешении от должности Ягоды и о предании его следствию за совершенные им преступления уголовного характера.

Отрадно думать, что есть Немезида и для таких людей.

(Вспомнила при этом слове разговор как-то М. А. с Сергеем-Малым – скоро после нашего соединения с М. А.

М. А. – Понимаешь ли ты, Сергей, что ты Немезида.

Сергей (оскорбленно). Мы еще посмотрим, кто тут Мезида, а кто Немезида.)

Киршона забаллотировали на общемосковском собрании писателей при выборах президиума.

И хотя ясно, что это в связи с падением Ягоды, все же приятно, что есть Немезида и т. д.

6 апреля.

Вечером с Анусей была в Еврейском театре на «Короле Лире». Не досидели до конца. Пьеса измельчена, перенесена в другой план. Михоэлс патологичен. Великолепен Зускин – шут.

Потом – к нам. Пришел и Петя Вильямс.

7 апреля.

Звонок из ЦК. Ангаров просит М. А. приехать. Поехал.

Разговор был, по словам М. А., тяжкий по полной безрезультатности. М. А. рассказывал о том, что проделали с «Пушкиным», а Ангаров отвечал в таком плане, что он хочет указать М. А. правильную стезю.

Говоря о «Минине», сказал: – Почему вы не любите русский народ? – и добавил, что поляки очень красивые в либретто.

Самого главного не было сказано в разговоре – что М. А. смотрит на свое положение безнадежно, что его задавили, что его хотят заставить писать так, как он не будет писать.

Обо всем этом, вероятно, придется писать в ЦК. Что-то надо предпринять, выхода нет.

10 апреля.

В «Вечерней Москве» сообщение о том, что МХАТ заключил договор с Парижем. Везут: «Любовь Яровую», «Анну Каренину», «Бориса Годунова» (?) и «Горячее сердце».

О «Турбиных» – ни слова.

М. А. – никогда не увижу Европы.

11 апреля.

М. А. кто-то рассказывал, будто бы Вишневский сказал в своем выступлении, что «мы зря потеряли такого драматурга, как Булгаков». Вишневский?

И что Киршон тоже будто бы сказал (видимо, на том же собрании), что «время показало, что «Турбины» – хорошая пьеса».

Свежо предание…

Ведь это одни из главных зачинщиков травли М. А.

Ужинали в Доме актера с Вильямсами. Подсаживался Дзержинский. Мало культурен.

Говорили, к примеру, об «Аиде». Дзержинский сказал, что никогда в жизни не слышал этой оперы и не пойдет – «убежден, что дрянь».

12 апреля.

Днем у М. А. начинающий писатель – узнавал мнение по поводу рассказа его о Марлинском.

Фамилия Дмитриев. Произвел на М. А. приятное впечатление. Но, вообще, эти консультации вызывают у М. А. головную боль.

Утром было письмо из Комитета. Пишут в Харьков по поводу безобразного иска. Начало хорошее, а конец удивительный: предлагают Харьковскому театру изменить характер иска.

13 апреля.

Генеральная «Руслана». Мы с Сергеем в первой ложе, рядом с директорской. Спектакль утомительный. Оформление Ходасевич вульгарно.

Музыка похоронена.

В публике, как всегда на генеральных, много знакомых. Подходил Качалов, как всегда обаятельный. После спектакля Оля и Калужский пошли к нам обедать. Лейтмотив разговоров:

– «Анна Каренина» – событие в Театре!

Когда они уже ушли, звонил Немирович, разыскивал Олю, хотел узнать о «Руслане».

14 апреля.

Тяжелое известие – умер Ильф. У него был сильнейший туберкулез.

15 апреля.

Позвонили из Союза писателей, позвали М. А. – в караул почетный ко гробу.

Оттуда пошли в Камерный – генеральная – «Дети солнца». Просидели один акт и ушли – немыслимо. М. А. говорил, что у него «все тело чешется от скуки».

Ужасны горьковские пьесы. Хотя романы еще хуже.

Паша Марков просится слушать театральный роман.

19 апреля.

Это уже просто невезение. После «Детей солнца» – попала сегодня тоже на удовольствие – «Большой день» Киршона в Вахтанговском.

Вильямс сделал для этой скверной пьесы очень приличные декорации.

В мое отсутствие к М. А. заходила жена поэта Мандельштама. Он выслан, она в очень тяжелом положении, без работы.

Обедал Дмитриев. Сияет. Говорят, он великолепно сделал «Анну Каренину».

Успех «Карениной» оглушительный. Публика рвется на спектакли.

20 апреля.

Вот это штука – арестован Мутных. В Большом театре волнение.

Звонок из Союзфото иностранного отдела, просят М. А. сняться для Парижской выставки. Я ответила неопределенно.

Слух о том, что приехал в СССР Куприн.

21 апреля.

Слухи о том, что с Киршоном и Афиногеновым что-то неладно. Говорят, что арестован Авербах. Неужели пришла судьба и для них?

Опять звонок Союзфото. Я сказала (по желанию М. А.), что М. А. не будет сниматься. Удивление и раздражение.

22 апреля.

Вечером – Качалов, Литовцева, Дима Качалов, Марков, Виленкин, Сахновский с женой, Ермолинский, Вильямсы, Шебалин, Мелик с Минной – слушали у нас отрывки из «Записок покойника». И смеялись. Но Качалов загрустил. И вообще, все они были как-то ошарашены тем, что вывели Театр – я говорю о мхатчиках.

За ужином (a la fourchette) скучновато – Качалову не дают пить, Сахновскому тоже. Это стесняло других.

Марков пришел поздно и вошел в комнату как раз тогда, когда М. А. читал, что Комаров смеется странным смешком… Все засмеялись, увидев Маркова, и он тоже начал смеяться своим кудахтающим смехом. Получилось забавно.

Марков рассказывал, что в ложе (по-видимому, на «Анне Карениной») был разговор о поездке в Париж, что, будто бы, Сталин был за то, чтобы везти «Турбиных» в Париж, а Молотов возражал.

23 апреля.

Да, пришло возмездие. В газетах очень дурно о Киршоне и об Афиногенове. «Большой день» уже – плохая пьеса.

25 апреля.

Были в Большом театре. Когда шли домой, в Охотном ряду встретили Валентина Катаева. Конечно, разговор о Киршоне. Сказал, что будто арестован Крючков – секретарь Горького.

В «Вечерке» Крючков называется грязным дельцом. Значит, действительно правда, что арестован.

26 апреля.

Вечером Калужские. Рассказывают, что Станиславский взбешен успехом «Анны Карениной», злобствует на Немировича. Сказал, что Театр надо закрыть на два года, чтобы актеров выучить системе.

М. А. в шутку сказал:

– Эх, не знаете вы, что вам дальше надо делать. Я бы мог указать такую инсценировочку, что вы будете засыпаны наградами!

Оля загорелась – какую?!

М. А. потом уверял меня, что она, наверно, скажет об этом Вл. Ив. всерьез. А ему страшно хотелось поддразнить их.

27 апреля.

Шли по Газетному. Догоняет Олеша. Уговаривает М. А. пойти на собрание московских драматургов, которое открывается сегодня и на котором будут расправляться с Киршоном. Уговаривал выступить и сказать, что Киршон был главным организатором травли М. А.

Это-то правда. Но М. А. и не подумает выступать с таким заявлением и вообще не пойдет.

Ведь раздирать на части Киршона будут главным образом те, что еще несколько дней назад подхалимствовали перед ним.

Вечером на «Онегине». Хорошо поет Татьяну Кругликова.

28 апреля.

На «Спящей красавице». Головкина танцевала в первый раз. После спектакля на Тверской столкнулись с Меликом, потом с Марковым.

Марков говорил, что Вл. Ив. похвалил два последних акта «Большого дня», когда Киршон представлял эту пьесу в МХАТ. А Маркову понравились первые два акта, а про третий и четвертый он сказал, что – слабые.

МХАТ тоже виноват в том, что в литературе и главным образом в драматургии хозяйничал Киршон.

У М. А. тяжелое настроение духа.

Впрочем, что же – будущее наше, действительно, беспросветно.

Оля сказала Немировичу, что «у Булгакова есть проект какой-то инсценировки», и тот очень хочет узнать этот проект.

Ровно ничего он не узнает, так как и проекта никакого нет.

29 апреля.

М. А., Сережа и я – на концерте Эгона Петра в Большом зале консерватории. Блестящий пианист. Больше всего понравилось М. А. «У ручья» Листа.

Хмелева, Добронравова и Тарасову наградили званием народных артистов СССР, а Театр – орденом Ленина (последнее – вчера).

М. А. говорит:

– Ох, склока будет в Театре! Шевченко! Коренева! Ливанов!..

30 апреля.

Заезжали навестить вдову Ильфа – не застали.

Зашли тут же к Петрову, но была дома только жена его.

Хорошая солнечная погода, проехались на речном трамвае по Москве-реке. Успокаивает.

Возвращаясь домой, встретили Тренева. Он рассказывал, что на собрании драматургов вытащили к ответу Литовского – зачем протаскивал пьесы Киршона и Афиногенова?!

Он будто бы кричал:

– Не я один!!

Тренев сказал, что МХАТу дано множество персональных орденов.

Вечером у нас Мелик с Минной. М. А. развеселился, рассказывал смешные вещи.

1 мая.

Обедали Ермолинский и Шапошников. Ермолинский рассказал, что на собрании вытащили Млечина. Тот начал свою речь так:

– Вы здесь говорили, что я травил Булгакова. Хотите, я вам расскажу содержание его пьесы?..

Но ему не дали продолжать. Экий подлец!

Предсказания М. А. оправдались: Книппер, говорят, заявила, что она уходит из Театра. А Ливанов сказал, что он вообще не будет играть, пока ему не дадут народного.

2 мая.

Днем М. А. разбирал старые газеты в своей библиотеке.

Вечером были у Троицких, там был муж Нины, видимо, журналист, Добраницкий, кажется, так его зовут. Рассказывал о собраниях драматургов в связи с делом Киршона.