Текст книги "Дневник Елены Булгаковой"

Автор книги: Елена Булгакова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 29 страниц)

25 декабря.

К четырем часам заехала в Театр за М. А., поехали на Якиманку в Институт переливания крови. Брюхоненко очень жалел, что не может показать оживление отрезанной головы у собаки – нет подходящего экземпляра. Показывал кое-какие свои достижения.

Но главное – настойчиво предлагал М. А. написать пьесу – вместе с ним – положив в основу какой-нибудь из его научных опытов.

Тут же приехал его знакомый режиссер из «Союзкино» с уговорами написать фильм вместо пьесы или и то и другое. Но вместе с тем было ясно, что фамилия «Булгаков» его пугает, он все время бормотал, горестно вздыхая:

– Да… ведь вы же сатирик!.. ведь я помню ваши «Роковые яйца»… да-а…

И качал грустно головой.

Потом и он и Брюхоненко, оба в пиджаках, без пальто, несмотря на сильнейший мороз, выскочили во двор, провожая нас, и приглашали еще приезжать к ним.

29 декабря.

Сегодня – впервые у нас Егоров и Рипси, а потом и Федя. Рипси одна из немногих, которая приветствовала наш брак.

За ужином Николай Васильевич с громадным темпераментом стал доказывать, что именно М. А. должен бороться за чистоту театральных принципов и за художественное лицо МХАТа.

– Ведь вы же привыкли голодать, чего вам бояться! – вопил он исступленно.

– Я, конечно, привык голодать, но не особенно люблю это. Так что уж вы сами боритесь.

31 декабря.

Сейчас к нам придут Калужские, Леонтьевы, Арендты.

Пришли. Было славно. Женя Калужский и Леонтьев помирали над шуточными неприличными стихами, которые М. А. сочинил к Новому году, то есть стихи были абсолютно приличные, но рифмы требовались другие. Калужские остались ночевать.

1934

3 января.

Вечером американский журналист Лайонс со своим астрономическим спутником – Жуховицким. Им очень хочется, чтобы М. А. порвал свои деловые отношения с издательством Фишера (которое действительно маринует пьесы М. А.) и передал права на «Турбиных» Лайонсу. М. А. не любит таких разговоров, нервничал.

Жуховицкий за ужином:

– Не то вы делаете, Михаил Афанасьевич, не то! Вам бы надо с бригадой на какой-нибудь завод или на Беломорский канал. Взяли бы с собой таких молодцов, которые все равно писать не могут, зато они ваши чемоданы бы носили…

– Я не то что на Беломорский канал – в Малаховку не поеду, так я устал.

8 января.

Ужин у Лайонса – почти роскошный. Жена его говорит на ломаном русском языке. Музыкальна, играла на гитаре и пела, между прочим, песенки из «Турбиных» – по-английски.

Днем я обнаружила в архиве нашем, что договор на «Турбиных» с Фишером закончился, и М. А., при бешеном ликовании Жуховицкого, подписал соглашение на «Турбиных» с Лайонсом.

– Вот поедете за границу, – возбужденно стал говорить Жуховицкий. – Только без Елены Сергеевны!..

– Вот крест! – тут Миша истово перекрестился – почему-то католическим крестом, – что без Елены Сергеевны не поеду! Даже если мне в руки паспорт вложат.

– Но почему?!

– Потому, что привык по заграницам с Еленой Сергеевной ездить. А кроме того, принципиально не хочу быть в положении человека, которому нужно оставлять заложников за себя.

– Вы – несовременный человек, Михаил Афанасьевич.

9 января.

М. А. – сцена за сценой – намечает пьесу. В какой театр?

– С моей фамилией никуда не возьмут. Даже если и выйдет хорошо.

14 января.

Пропустила несколько дней. За это время – две смерти: Луначарского и Андрея Белого.

– Всю жизнь, прости господи, писал дикую ломаную чепуху… В последнее время решил повернуться лицом к коммунизму, но повернулся крайне неудачно… Говорят, благословили его чрезвычайно печальным некрологом.

В МХАТе начались репетиции «Врагов».

На каком-то спектакле этой пьесы недавно в Малом театре в правительственной ложе была произнесена фраза:

– Хорошо бы эту пьесу поставить в Художественном театре.

В Сатире громадный успех у Шкваркина – «Чужой ребенок». Публика валом идет.

15 января.

На квартире осталось только – внутренняя окраска, проводка электрическая, проводка газа, пуск воды. Но сколько это еще протянется?

После квартиры ездила к фининспектору – подавала декларацию. Ездила по делам с Сергеем, так как Екатерина Ивановна все еще больна.

Миша пришел домой безмерно усталый – репетировал и «Мольера» и «Пиквика».

Ливанов на репетиции, как всегда, бузил – «его не удовлетворяет текст роли Муаррона».

– А я хочу услышать этот текст, а не разговоры по поводу его, какие я слышу уже два года.

Станицын еще добавил от себя:

– Коренева в штанах!

Ливанов утих и стал репетировать.

Вечером М. А. дежурил на «Хозяйке гостиницы».

Потом у нас ужинали: Лайонс с женой и Жуховицкий. Этот пытался уговорить М. А. подписать договор на «Мольера», но М. А. отказался – есть с Фишером.

17 января.

В Большом – генеральная «Князя Игоря» – художник Федоровский, постановщик Баратов.

Новый занавес – золотой, на нем вышиты цифры – годы революционных событий. Потом открылся занавес – специально для «Князя Игоря» – во время увертюры: бой русского с половцем, оба на конях. Это оставляет неприятное впечатление – музыка стремительна, а картина – статична. Не вяжется. Декорации пышные, масса золота, храмы, пожар на заднем плане.

Торгсиновского типа постановка. Состав слабый: Игорь – Савранский, Кончак – старик Петров.

В партере – много домработниц, видимо, есть манера у людей, которым посылают билеты на генеральные – сами не можем идти, пусть пойдет домработница… М. А. уверял меня, что под креслом у одной женщины был бидон…

Актеров, критиков, писателей очень мало было.

18 января.

Вечером у нас Калужские. Оля: – До чего мне жаль Афиногенова! Какое у него может быть творческое настроение, после того как сняли «Ложь»!..

М. А. рассказывал, что в Театре местком вывесил объявление:

«Товарищи, которые хотят ликвидировать свою неграмотность или повысить таковую, пусть обращаются к Т. Петровой».

Второй рассказ:

Н. В. Егоров, по своей невытравимой скупости, нашел, что за собак, которые лают в «Мертвых душах», платят слишком дорого, – и нанял каких-то собак за дешевую цену, – и дешевые собаки не издали на спектакле ни одного звука.

Оля говорила за ужином:

– Владимир Иванович так страдает от атмосферы в Театре, от мысли, что МХАТ стал теперь самым старым и косным Театром.

20 января.

В театре Немировича – генеральная «Леди Макбет» – или, вернее, «Катерины Измайловой», как она теперь называется. Музыка Шостаковича – очень талантлива, своеобразна, неожиданна: мазурка – у старика-свекра, полька – у священника, вальс – у полицейских, чудесные «антракты».

Василенко в антракте говорил:

– Шостакович зарезал себя слишком шумной музыкой.

Декорации Дмитриева хороши.

Немирович волновался:

– … не за спектакль, а самим спектаклем…

Он очень радостно меня встретил, попросил «поцеловаться» и объяснил П. Маркову, что очень давно влюблен.

23 января.

Ну и ночь была. М. А. нездоровилось. Он, лежа, диктовал мне главу из романа – пожар в Берлиозовой квартире. Диктовка закончилась во втором часу ночи. Я пошла в кухню – насчет ужина, Маша стирала. Была злая и очень рванула таз с керосинки, та полетела со стола, в угол, где стоял бидон и четверть с керосином – не закрытые. Вспыхнул огонь. Я закричала: «Миша!!» Он, как был, в одной рубахе, босой, примчался и застал уже кухню в огне. Эта идиотка Маша не хотела выходить из кухни, так как у нее в подушке были зашиты деньги!..

Я разбудила Сережку, одела его и вывела во двор, вернее – выставила окно и выпрыгнула, и взяла его. Потом вернулась домой. М. А., стоя по щиколотки в воде, с обожженными руками и волосами, бросал на огонь все, что мог: одеяла, подушки и все выстиранное белье. В конце концов он остановил пожар. Но был момент, когда и у него поколебалась уверенность и он крикнул мне: «Вызывай пожарных!»

Пожарные приехали, когда дело было кончено. С ними – милиция. Составили протокол. Пожарные предлагали: давайте из шланга польем всю квартиру! Миша, прижимая руку к груди, отказывался.

Легли в семь часов утра, а в десять надо было вставать, чтобы идти М. А. в Театр. Завтракать пошли в «Метрополь», что доставило Сергею невыразимое наслаждение – с утра Cafe glace.

5 февраля.

Опять – пропуск. Пропустила записать о падении стратостата, о гибели троих участников полета. Они поднялись на высоту 22 км. Хоронили их очень торжественно, Сталин нес одну из урн с прахом.

Умер профессор-хирург Мартынов Алексей Васильевич. Всесторонне образованный человек, очень любил и понимал музыку. М. А. относился к нему с чувством большого уважения.

Девять лет назад Мартынов оперировал М. А. (аппендицит).

Третьего дня были на генеральной «Булычева» во МХАТе. Леонидов играет самого себя. Изредка кричит пустым криком. Но, говорят, что репетировал изумительно иногда! Спектакль бесцветный.

В филиале сегодня возобновление «Елизаветы Петровны». Прекрасна Соколова в Елизавете. Вообще многие очень хороши: Хмелев, Яншин, Станицын.

7 февраля.

У М. А. – то «Мольер», то «Пиквик».

Театральные сплетни:

1) что первую премию получит киршоновская пьеса («Чудесный сплав»),

2) что Литовского выгоняют из Главреперткома.

– Не радуйся, следующий будет еще хуже. Дело не в Литовском, а в Реперткоме.

9 февраля.

Жуховицкий – с договором на «Белую гвардию» – на английском языке за границей.

М. А. подписал.

11 февраля.

Вчера в МХАТе была премьера «Булычева».

Оля сегодня утром по телефону:

– На спектакле были члены Правительства, был Сталин. Огромный успех. Велели ставить «Любовь Яровую».

Поздно вечером позвонил Яков Л. – бесконечно тронут подарком М. А. («Турбины»), а главное – надписью.

27 марта.

Перерыв в записях объясняется тем, что сначала я долго болела (воспаление легких), потом переезжали на новую квартиру, причем Миша меня перевез с температурой 38° (18 февраля), устраивались и т. д. И еще – М. А. работал над новой комедией.

Сегодня днем заходила в МХАТ за М. А. Пока ждала его в конторе у Феди, подошел Ник. Вас. Егоров. Сказал, что несколько дней назад в Театре был Сталин, спрашивал, между прочим, о Булгакове, работает ли в Театре?

– Я вам, Е. С., ручаюсь, что среди членов Правительства считают, что лучшая пьеса это «Дни Турбиных».

Вообще держался так, что можно думать (при его подлости), что было сказано что-то очень хорошее о Булгакове.

Я рассказала о новой комедии, что Сатира ее берет.

– Это что-же, плевок Художественному театру?!

– Да вы что, коллекционируете булгаковские пьесы? У вас лежат «Бег», «Мольер», «Война и мир». Если бы Судаков не отложил (или Театр – уже не знаю, кто виноват!) репетиций «Бега» для «Лжи» – «Бег» шел бы уже. «Мольера» репетируете четвертый год. Теперь хотите новую комедию сгноить в портфеле? Что за жадность такая?

В МХАТе было производственное совещание. Сахновский, в присутствии большого числа актеров, произнес речь весьма завирального характера. Там были и «призывы к парадоксам», и «сладкий яд», и «зигель-загель» и прочая гиль. Страсти разгорелись, почему-то получился шум, Сахновскому припомнили какие-то политические грехи и думают, что ему грозит падение. Немирович не сделал ничего, чтобы защитить его. Дело, наверно, не в грехах Сахновского, а в том, что руководить он, действительно, не умеет.

У Топоркова – 25-летний юбилей. М. А. подарил ему сборник, где «Роковые яйца», с надписью, Василий Осипович давно просил у него. На репетиции «Пиквика» – между выходами – Топорков все время читал повесть.

Дома нашли записку: приходил какой-то служащий Интуриста, просит дать экземпляр «Турбиных» для американского посла Буллита.

13 апреля.

Вчера М. А. закончил комедию «Блаженство», на которую заключил договор с Сатирой.

Вчера же была у нас читка, не для театра еще, а для своих. Были: Коля Лямин, Патя Попов, который приехал на три дня из Ясной Поляны, Сергей Ермолинский и Барнет. Комедия им понравилась.

На днях приходил кинорежиссер Пырьев с предложением делать сценарий для кино по «Мертвым душам». М. А. согласился – будет делать летом.

Фишер из Берлина прислал вырезку – «Турбиных» играли где-то под Нью-Йорком, «пьеса для Америки мало интересна», но какая-то madame Юрка играла великолепно.

Интуристу М. А. экземпляра «Турбиных» не дал – гражданин появлялся еще раз.

Решили подать заявление о заграничных паспортах на август – сентябрь.

14 апреля.

Из Управления жилищными предприятиями (?) [7]7
  Так в рукописи.


[Закрыть]звонок: дайте сообщение о Вашей новой пьесе.

М. А. отказал.

М. А. правит «Блаженство», диктует мне.

Весь город говорит о челюскинцах.

1 мая.

25 апреля М. А. читал в Сатире «Блаженство». Чтение прошло вяло. Просят переделок. Картины «в будущем» никому не понравились.

Вчера у нас ужинали Горчаков, Никитин Вас. Мих., Калинкин (директор), Поль, Кара-Дмитриев и Милютина. Встретил их М. А. лежа в постели, у него была дикая головная боль. Но потом он ожил и встал к ужину. Вечер прошел приятно. Все они насели на М. А. с просьбой переделок, согласны на длительный срок, скажем, четыре месяца. (Ведь сейчас М. А. должен работать над «Мертвыми душами» для кино.) Им грезится какая-то смешная пьеса с Иваном Грозным, с усечением будущего. Они считают, что это уже есть, как зерно, в пьесе, в первом появлении Ивана Грозного.

Прошение о двухмесячной поездке за границу отдано Якову Л. для передачи Енукидзе.

Ольга, читавшая заявление, раздраженно критиковала текст, но, по-моему, он правильный.

– С какой стати Маке должны дать паспорт? Дают таким писателям, которые заведомо напишут книгу, нужную для Союза. А разве Мака показал чем-нибудь после звонка Сталина, что он изменил свои взгляды?

Женюшка явился в восемь часов утра по поводу праздника. Смотрели с балкона на летящие самолеты.

Миша разбирает архив.

4 мая.

Вчера Жуховицкий привез американскую афишу «Турбиных».

Вечером вчера же пришли Калужские, рассказывали театральные дела. В Театре ждут К. С.'а.

Вкусный ужин.

А сегодня М. А. узнал от Якова Л., что Енукидзе наложил резолюцию на заявлении М. А.: «Направить в ЦК».

Оля передала присланные Бертенсоном из Америки две рецензии. Одна – насчет «Турбиных» с Бланш Юрка. Другая, что в Америке идет «Белая гвардия» по переводу некоей Фреды Блох.

5 мая.

В «Вечерке» фельетон о каком-то Бройде – писателе. Позвонил мне об этом Федя.

Этот Соломон Бройде – один из заправил нашего дома. У него одна из лучших квартир в доме, собственная машина. Ходит всегда с сигарой во рту, одет с иголочки.

В фельетоне сообщается, что он – мошенник, который нанимал какого-то литератора, чтобы тот писал за него его вещи.

6 мая.

Были на «Дороге цветов» Катаева в Вахтанговском. Позвали к себе вахтанговцев.

7 мая.

Разборка архива.

10 мая.

Сегодня Женичке делали операцию аппендицита.

11 мая.

Вчера вечером – Пырьев и Вайсфельд, по поводу «Мертвых душ». М. А. написал экспозицию.

Пырьев:

– Вы бы, М. А., поехали на завод, посмотрели бы…

(Дался им этот завод!)

М. А.:

– Шумно очень на заводе, а я устал, болен. Вы меня отправьте лучше в Ниццу.

Новый театр запрашивает «Блаженство».

На адрес МХАТа письмо из Америки: Иельская университетская драматическая труппа запрашивает оригинал «Турбиных».

Сильнейшая жара.

В газетах сообщение о смерти председателя ОГПУ Менжинского.

12 мая.

Вчера вечером – вахтанговцы. Уговорили М. А. прочитать им «Блаженство».

Ночью жара сменилась похолоданием.

В «Литературной газете» объявление о смерти сына Горького, Максима Пешкова. Правительственное письмо Горькому. Есть подпись Сталина. «Вместе с Вами скорбим и переживаем горе, так неожиданно и дико свалившееся на нас всех».

Причина смерти неизвестна. Сказано: после непродолжительной болезни.

Похороны в шесть часов вечера на Девичке.

13 мая.

15-го предполагается просмотр нескольких картин «Мольера». Должен был быть Немирович, но потом отказался.

– Почему?

– Не то фокус в сторону Станиславского, не то месть, что я переделок тогда не сделал. А верней всего – из кожи вон лезет, чтобы составить себе хорошую политическую репутацию. Не будет он связываться ни с чем сомнительным! А вообще, и Немиров и «Мольер» – все мне осточертело! Хочу одного, чтоб сезон закрылся.

Актеры после показа «Сплава» ворчали, что пьеса низкопробная, что хвалит ее один Немирович, а никто не хочет играть в ней.

Станиславский все не едет.

– Ты знаешь, это наверно твой друг и благодетель Егоров и Рипсимия распускают слухи о скором приезде, чтобы актеры не распускались.

Леонид Миронович сказал М. А.:

– Искусство должно быть радостным, и результат его – радостный, как результат родов. Но у нас, как правило, ребенок идет задницей. Потом его впихивают обратно, начинают переделывать, поправлять, и ребенок рождается худосочным.

Письмо М. А. Горькому было послано второго. Как М. А. и предсказывал, ответа нет.

16 мая.

Были 14-го у Пати Попова. Он уговаривал – безуспешно – М. А., чтобы он послал Горькому соболезнование.

Нельзя же, правда, – ведь на то письмо ответа не было.

Вчера утром провожала М. А. в Театр – он очень плохо себя чувствовал, тяжело волновался.

Около 12 часов дня в нижнем фойе начался просмотр «Мольеpa». Я постояла у закрытых дверей, услышала музыку, потом первые слова Станицына – Мольера…

Немирович не пришел на просмотр.

Около трех часов М. А. позвонил и сказал, что приведет к обеду Степанову (Арманда) и Станицына.

Пришли радостные, был полный успех, несмотря на то, что есть очень слабые исполнители. Смотрели: Леонидов, Сахновский, Телешева, Литовцева, Кедров, Марков, Калужский, Ольга, актеры.

Показывали два акта и картину третьего акта.

Сахновский:

– Почему не идет в других городах?!

После просмотра Сахновский пошел с докладом к Немировичу.

Ольга вечером звонила – поздравляла.

Сегодня М. А. лежит целый день – дурно себя чувствует. Читает Сергею Киплинга.

Из Ленинграда – третий запрос о «Блаженстве». Из Московского театра Ермоловой тоже об этом спрашивают. Надо решать этот вопрос.

18 мая.

Вчера я была в Ржевском у Женички, он поправляется после операции. Звонок по телефону – М. А.

– Скорей иди домой.

Не помню, как добежала. Оказывается: звонок. Какой-то приятный баритон:

– Михаил Афанасьевич? Вы подавали заявление о заграничном паспорте? Придите в Иностранный отдел Исполкома, заполните анкеты – Вы и Ваша жена. Обратитесь к тов. Бориспольцу. Не забудьте фотографии.

Денег у нас не было, паспорта ведь стоят по двести с чем-то. Лоли смоталась на такси домой, привезла деньги. На этой же машине мы – на Садовую-Самотечную. Борисполец встал навстречу из-за стола. На столе лежали два красных паспорта. Я хотела уплатить за паспорта, но Борисполец сказал, что паспорта будут бесплатные. «Они выдаются по особому распоряжению, – сказал он с уважением. – Заполните анкеты внизу».

И мы понеслись вниз. Когда мы писали, М. А. меня страшно смешил, выдумывая разные ответы и вопросы. Мы много хихикали, не обращая внимания на то, что из соседних дверей вышли сначала мужчина, а потом дама, которые сели тоже за стол и что-то писали.

Когда мы поднялись наверх, Борисполец сказал, что уже поздно, паспортистка ушла и паспорта сегодня не будут нам выданы. «Приходите завтра».

– «Но завтра 18-е (шестидневка)». – «Ну, значит 19-го».

На обратном пути М. А. сказал:

– Слушай, а это не эти типы подвели?! Может быть, подслушивали? Решили, что мы радуемся, что уедем и не вернемся?.. Да нет, не может быть. Давай лучше мечтать, как мы поедем в Париж!

И всё повторял ликующе:

– Значит, я не узник! Значит, увижу свет!

Шли пешком, возбужденные. Жаркий день, яркое солнце. Трубный бульвар. М. А. прижимает к себе мою руку, смеется, выдумывает первую главу книги, которую привезет из путешествия.

– Неужели не арестант?!

Это – вечная ночная тема: Я – арестант… Меня искусственно ослепили…

Дома продиктовал мне первую главу будущей книги.

19 мая.

Ответ переложили на завтра.

23 мая.

Ответ переложили на 25-е.

25 мая.

Опять нет паспортов. Решили больше не ходить. М. А. чувствует себя отвратительно.

1 июня.

За эти дни выяснилось, что секретарша Енукидзе – Минервина говорила Оле, что она точно знает, что мы получим паспорта.

Мхатчикам тоже дают многим, Оле в том числе. «Старикам» дают по 600 долларов с собой. Оле – 400.

Получил паспорта и уехал Пильняк с женой.

Звонила к Минервиной, она обещала навести справку.

Все дела из рук валятся из-за этой неопределенности.

Была у нас Ахматова. Приехала хлопотать за Осипа Мандельштама – он в ссылке.

Говорят, что в Ленинграде была какая-то история, при которой Мандельштам ударил по лицу Алексея Толстого.

В Москве волнение среди литераторов – идет прием в новый Союз писателей. Многих не принимают. Например, Леониду Гроссману (автор работы о Сухово-Кобылине и «Записок Д'Аршиака») сначала отказали в приеме, а потом приняли его.

Забежал к нам взволнованный Тренев и настойчиво советовал М. А. – «скорей» подать! 29 мая М. А. подал анкету.

М. А. чувствует себя ужасно – страх смерти, одиночества. Все время, когда можно, лежит.

Не знаем, куда отправить Сергея с Екатериной Ивановной.

Вызвала к Мише Шапиро. Нашел у него сильное переутомление. Сердце в порядке.

На хлеб повысили цену вдвое.

2 июня.

В Театре разговоры о Москвине. Лежит давно в кремлевской больнице – почки. Температура грозно поднимается. В почке – гной. Оперировать боятся – есть подозрение, что и вторая почка заражена.

Говорят, что и внешне очень сильно изменился – дряхлый седой старик.

Ждут консилиума.

Вечером были у Поповых. М. А. и Патя выдумали игру: при здоровании или прощании успеть поцеловать другому руку – неожиданно. Сегодня успел Патя. Веселятся при этом, как маленькие.

У М. А. лучше состояние – Шапиро подействовал на него хорошо.

3 июня.

Звонила к Минервиной, к Бориспольцу – никакого толку.

На улице – холодно, мокро, ветер.

Мы валяемся.

4 июня.

Вчера вечером пошла на Ржевский принимать ванну. В это время к нам пришла Оля с пионами – был день моих имянин.

Егоров оставляет Леонтьева в Москве, а сам едет в Ленинград с Театром. А Леонтьев – единственный человек, который мог бы наладить гастроли.

О своих делах – решили дать доверенность на получение денег с театров Калужскому.

5 июня.

Сегодня во время дневной репетиции «Пиквика» Яков Леонтьевич тихонько посадил меня в ярусе, и я посмотрела две последние картины.

Яков Л. сообщил, что поместил нашу фамилию в список мхатовский на получение паспортов.

На обратном пути заказали М. А. новый костюм.

Солнечный день.

20 июля.

Семнадцатого мы вернулись из Ленинграда, где прожили больше месяца в «Астории».

За это время многое, конечно, произошло, но я не записывала ни там, ни здесь. Что я помню? Седьмого июня мы ждали в МХАТе вместе с другими Ивана Сергеевича, который поехал за паспортами. Он вернулся с целой грудой их, раздал всем, а нам – последним – белые бумажки – отказ. Мы вышли. На улице М. А. вскоре стало плохо, я с трудом его довела до аптеки. Ему дали капель, уложили на кушетку. Я вышла на улицу – нет ли такси? Не было, и только рядом с аптекой стояла машина и около нее Безыменский. Ни за что! Пошла обратно и вызвала машину по телефону.

У М. А. очень плохое состояние – опять страх смерти, одиночества, пространства.

Дня через три (числа 10–11) М. А. написал письмо обо всем этом Сталину, я отнесла в ЦК. Ответа, конечно, не было.

М. А. Файнзильберг (брат И. Ильфа), В. Катаев, М. Булгаков, Ю. Олеша, И. Уткин на похоронах В. Маяковского. 17 апреля 1930 г. Фото И. Ильфа

13-го мы поехали в Ленинград, лечились там у доктора Полонского электризацией.

«Турбины» шли с большим успехом. Но из-за денег мучились много, и, по-видимому, эти жулики не заплатят нам полностью.

В Ленинграде было очень душно.

18 июля, несмотря на усталость, поехали в Звенигород к Сергею и Екатерине Ивановне на дачу. Чудное купанье.

19-го вернулись. Заботы. Звонки телефонные. М. А. диктует мне второй вариант «Мертвых» для кино. Первый сделал в Ленинграде, и Пырьев попросил переделать.

15 августа.

Опять пропуск в записях. Начало августа мы прожили на даче в Звенигороде с Сергеем. С 9 августа – в Москве. Сейчас думаем, не съездить ли в Киев. Театр русской драмы хочет ставить «Мольера». Стоит ли давать – выпустит раньше МХАТа?

Из Парижа прислали перевод «Зойкиной». У М. А. волосы стали дыбом. Перевод-то вообще недурной, но в монологи Аметистова переводчики самовольно вставили имена Ленина и Сталина в неподходящем контексте. М. А. послал тут же письмо с требованием вычеркнуть имена.

Все газеты пишут о предстоящем писательском съезде.

Кстати, до сих пор неизвестно, принят М. А. в Союз или нет.

Повестки изредка присылают. Стороной слышали, что сначала его не приняли, равно как и еще кое-кого. Но потом – приняли.

В Москву приезжал Герберт Уэллс. Был принят Сталиным, но в газетах беседа не публиковалась.

Был Уэллс и у Горького, а в Ленинграде у А. Толстого. Но уехал как-то очень тихо, так что московские сплетники шипят, что ему у нас не понравилось.

Приехал, наконец, Станиславский.

Глухо слышно, что «Мольера» он будет выпускать.

Немирович еще за границей, должен приехать 19 августа. Но сейчас же, как говорят, отбудет в Ялту.

«Чайка», будто, не пойдет. Бедный Леонтьев болеет, не то камни, не то кишечник не в порядке.

М. А. очень мучился, сдавая «Мертвые», – теперь сдан уже третий вариант.

На горизонте – Пырьев и Вайсфельд. И конечно маячит Жуховицкий.

Умерла от рака Ольга Лазаревна Подгорная.

Ночью того же дня.

Звонил Вайсфельд с поздравлением: сценарий «Мертвых душ» утвержден.

Кончились четырехмесячные мучения.

Потом еще звонок – «Украинфильм» предлагает делать «Ревизора» для кино.

Слышу ответы М. А. по телефону:

– Да… да… это меня интересует… да, я с удовольствием возьмусь.

Это было так непохоже на обычные ответы М. А. – поразило меня.

Вечером приехали администратор Катинов (по художественной части) и Блюмберг (по финансовой).

Режиссером намечают Дикого. Обычная картина: милы, предупредительны, любезны. Это уж закон: начало работы.

Зовут в Киев, обещают билеты, гостиницу…

Завтра привезут договор.

Часов в десять вечера – Жуховицкий и Вельс – американский режиссер, ставивший в Нью-Хевене в Иельском университетском театре «Дни Турбиных» в марте этого года.

Вельс – молод, мил, жизнерадостен, одет очень скромно. М. А. ему явно понравился. Он очень обрадовался, когда М. А. обещал ему пойти с ним в MXAT на «Турбиных». Рассказал, что скоро в Москву приедут Бланш Юрка – Елена и актеры, игравшие Алексея и Лариосика.

23 августа.

Сегодня вернулись из Киева. Мы были там с 18-го по 22-е. На вокзале нас встретил Загорский – помощник директора кинофабрики и Нелли-Влад – режиссер Театра русской драмы. Поехали в «Континенталь» – ни одного свободного номера. В вестибюле увидели Бориса Эрдмана. Он предложил свой номер в «Гранд-Отеле». Мы поехали туда. Большущая комната, пять кроватей, тип общежития. Пришлось остаться, так как хотелось отдохнуть. Потом пришел Загорский и предложил нам остановиться у него на квартире.

Дела:

1) «Мольер» в Театре русской драмы. Им хочется и колется. Какой-то тамошний Стецкий (по выражению Нелли-Влада) сказал им: конечно, ставьте.

Но театр боится. Дан на рецензию в Наркомпрос. Рецензент не одобрил: тема о кровосмесительстве.

Мы ведь страшно добродетельны!

Ну, и ладно. Пусть пойдет раньше во МХАТе. Может, и лучше.

2) «Ревизор» в кино. Были две встречи с дирекцией. План М. А. понравился. Оба директора начали уговаривать М. А. переехать совсем в Киев, даже квартиру обещали достать.

Для М. А. квартира – магическое слово. Ничему на свете не завидует – квартире хорошей! Это какой-то пунктик у него.

24 августа.

Вечером был Женя Калужский, рассказывал про свою летнюю поездку. Приехал во Владикавказ, остановился в гостинице. Дико утомленный, уснул. Ночью пришли в номер четыре человека, устроили обыск, потом повели его в ГПУ. Там часа два расспрашивали обо всем. Интересный вопрос:

– Откуда у вас деньги на путевку?

А путевка стоит 450 руб.!

Потом извинились: Ошибка. Приняли за другого. Дальнейшее путешествие более удачно.

Станиславский, по его словам, усталый, без планов. Середняков ни во что не ставит. «Чайку» не хочет ставить. Хотел бы и «Врагов» снять, «но, – говорит, – это не удастся, надо ставить».

А о Немировиче Женя сказал, что он приехал 19-го из-за границы и в тот же день уехал в Ялту. Со Станиславским не виделся, только по телефону говорили.

Немирович потребовал от Глинского (директора гостиницы «Интурист» в Ялте), чтобы тот ему выслал в Байдары четверку лошадей, так как «сына Мишу» может укачать машина…

25 августа.

М. А. все еще боится ходить один. Проводила его до Театра, потом – зашла за ним. Он мне рассказывал, как произошла встреча К. С.'а. Он приехал в Театр в половину третьего. Актеры встретили его длинными аплодисментами. Речь К. С.'а в нижнем фойе. Сначала о том, что за границей плохо, а у нас хорошо. Что там все мертвы и угнетены, а у нас чувствуется живая жизнь. «Встретишь француженку, и неизвестно, где ее шик?..» Потом – педагогическая часть речи. О том, что нужно работать, потому что… Художественный театр высоко расценивается за границей!.. В заключение – заставил всех поднять руки в знак клятвы, что все хорошо будут работать. Когда кончил, пошел к выходу, увидел М. А. – поцеловались. К. С. обнял М. А. за плечо, и так пошли.

– Что вы пишете сейчас?

М. А. говорит, что он еще явственнее стал шепелявить.

– Ничего, Константин Сергеевич, устал.

– Вам нужно писать… Вот тема, например: некогда все исполнить… и быть порядочным человеком.

Потом вдруг испугался и говорит:

– Впрочем, вы не туда это повернете!

– Вот… все боятся меня…

– Нет, я не боюсь. Я бы сам тоже не туда повернул.

В этот же день разговор с Мамошиным.

– Нужно бы нам поговорить, Михаил Афанасьевич!

– Надеюсь, не о неприятном?

– Нет! О приятном. Чтобы вы не чувствовали, что вы одинокий.

Разговор с Афиногеновым.

– Мих. Аф., почему вы на съезде не бываете?

– Я толпы боюсь.

– А как вообще себя чувствуете?

М. А. рассказал о случае с паспортами.

Афиногенов:

– Как бы вас заполучить ко мне?

– Нет, уж лучше вы ко мне. Я постоянно лежу.

– Какой номер телефона?

Рипси (все в тот же день):

– Мы спрашивали у К. С.'а: Почему вы отказались от «Мольера»? А тот отвечает: – Я и не думал… (Рипси шепотом): Только на большой сцене и с хорошим составом!

У М. А. возник план пьесы о Пушкине. Только он считает необходимым пригласить Вересаева для разработки материала. М. А. испытывает к нему благодарность за то, что тот в тяжелое время сам приехал к М. А. и предложил в долг денег. М. А. хочет этим как бы отблагодарить его, а я чувствую, что ничего хорошего не получится. Нет ничего хуже, когда двое работают.

Вечером М. А. диктовал мне черновые наброски «Ревизора» для кино.

М. А. купил сегодня Станюковича, полного, и Скаррона – «Комический роман». Очень доволен.

29 августа.

В многотиражке «За большевистский фильм» напечатано несколько слов М. А. о работе над сценарием «Мертвых душ» и – портрет М. А. – в монокле! Откуда они взяли эту карточку?! Почему не спросили у нас?