Текст книги "Дневник Елены Булгаковой"

Автор книги: Елена Булгакова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 29 страниц)

16 марта.

Звонил Яншин, звал на «Цыган».

М. А. был у Федоровых, играл в винт – это вчера. А сегодня лежит с чудовищным насморком. Видимо, начинается грипп.

17 марта.

У М. А. грипп.

Сегодня в четыре часа прибыли в Москву папанинцы. Слушали по радио речи, потом утомились – однообразно, шумно, – и выключили. Наши газетчики не обладают чувством меры – последние дни газеты полны однообразными статьями, снимками.

Вечером к нам пришли Вильямсы. М. А. прочитал им главы «Слава петуху» и «Буфетчик у Воланда» – в новой редакции.

18 марта.

М. А. больной, сидит – в халате, в серой своей шапочке – над романом.

Рвался придти Гриша – нельзя, М. А. болен.

Оленька звала обедать – то же самое.

19 марта.

Грипп. Роман. Вечером Дмитриев. Утомил М. А.

20 марта.

Грипп. Роман.

Звонок Горюнова из Вахтанговского. Хотят встретиться с М. А., поговорить о «Дон-Кихоте», спрашивал – как идет работа.

Просил дать для своего ученика Алексеева-Месхиева «Турбиных», тот хочет на показе читать Шервинского.

Вечером приехал Марк Леопольдович, осмотрел, выслушал М. А., успокоил – ничего серьезного.

Поздно звонок Ануси – приехал Николай Эрдман, хочет повидаться – когда можно? Позвали и его и Вильямсов на завтра.

21 марта.

М. А. вызвали в Большой, работать над либретто «Мать» – приехал Желобинский. Я отзвонила Анусе – попросила придти 23-го.

Звонил Яншин – опять приглашал в Цыганский театр. Отказалась из-за болезни М. А. Звонили Дмитриев и Р. Симонов – звали обедать в «Националь». Отказалась – все потому же.

Вечером – М. А. пошел опять в Большой – для той же работы. А я, воспользовавшись свободным временем (М. А. ненавидит всякую суету в квартире), позвала полотера, уборщицу – навела блеск в квартире.

22 марта.

Приглашение от американского посла на бал 26-го.

Было бы интересно пойти. Но не в чем, у М. А. брюки лоснятся в черном костюме. У меня нет вечернего платья. Повеселили сами себя разговорами, и все.

24 марта.

Вчера Эрдман и Вильямсы. М. А. читал куски из романа. А сегодня – у М. А. опять работа в Большом. Пришел в час ночи, измученный, с мигренью.

25 марта.

М. А. рассказал про встречу, которая ему была приятна, в Большом. Подошел и познакомился с ним старый бас Сперанский. М. А. был приятен и разговор его и отношение.

Гриша попросился придти вечером и неожиданно привел с собой Курочкина. Кроме них – Дмитриев. Попросили М. А. почитать из Театрального романа.

26 марта.

Яков Л. привез М. А. из театра поздно вечером, остался посидеть. Жаловался очень на зверскую занятость, директора еще не назначили.

27 марта.

Звонок либреттиста оперы Кабалевского – «Мастер из Кламси» – Брагина. Нудный разговор, кончившийся предложением делать вместе «Оливера Твиста» – оперу для детей. Ясно – отказ.

28 марта.

Вчера вечером у нас Федоровы и Николай Михайлович, отец Андровской, и еще один их винтер знакомый. Играли в винт.

У М. А. ларингит, мучается, кашель мешает спать.

Приехал Сергей Ермолинский из Гагр, обедал у нас. Закончил сценарий «Романтики».

29 марта.

Вчера вечером доктор Канторович делал М. А. вливание ментола. Но за это М. А. должен был выслушать написанные доктором два рассказа.

Кроме того – Дмитриев.

31 марта.

Вчера днем М. А. был у Цейтлина (невропатолога), сговаривался о чтении романа. М. А. нравится Цейтлин и как человек, и как блестящий психиатр.

А вечером вчера читал Ермолинскому «Лысую гору». Сегодня они обедали в «Национале». М. А. говорит, что кухня хорошая там.

3 апреля.

Обедали в «Метрополе» с Вильямсами. Сначала пошли в «Националь», но там оказался какой-то банкет, вся прислуга бегала, как ошалелая, было понятно, что все равно ничего не получим толком, потому ушли в «Метрополь». Там были Борис Эрдман с женой, они тоже подсели к нам.

4 апреля.

Роман.

5 апреля.

Роман.

6 апреля.

Роман.

7 апреля.

Сегодня вечером – чтение. М. А. давно обещал Цейтлину и Арендту, что почитает им некоторые главы (относящиеся к Иванушке и его заболеванию). Сегодня придут Цейтлины, Арендты, Леонтьевы и Ермолинские.

8 апреля.

Неожиданно вчера вечером позвонил Николай Эрдман и сказал, что приехал, хочет очень повидаться. Позвали его с женой, также и Петю с Анусей.

Роман произвел сильное впечатление на всех. Было очень много ценных мыслей высказано Цейтлиным. Он как-то очень понял весьроман по этим главам. Особенно хвалили древние главы, поражались, как М. А. уводит властно в ту эпоху.

Коля Эрдман остался ночевать. Замечательные разговоры о литературе ведут они с М. А. Убила бы себя, что не знаю стенографии, все это надо было бы записывать. Легли уж под утро.

Вечером был звонок Радловых – Николая и Дины. Оказалось, они переехали из Ленинграда совсем в Москву. Хотят встречи.

9 апреля.

Николай провел у нас целый день, только что проводили его на вокзал.

М. А. сидит над дополнениями к «Минину».

10 апреля.

М. А. отнес переделки в Большой – Асафьеву.

У нас Дмитриев.

11 апреля.

Были вечером у Федоровых. М. А. играл в винт. А мы – Ванда, Федя и я – предавались воспоминаниям. Другие, не играющие в винт гости почтительно прислушивались к театральным разговорам.

12 апреля.

Была с Женичкой на «Аиде». Вспомнилось, что первый раз после знакомства мы были с М. А. на «Аиде», и М. А. говорил: Вы – Амнерис.

Мелик со своего дирижерского места длительно приветствовал нас, к большому удовольствию Женюши и к любопытству публики.

14 апреля.

Вчера вечером М. А. пошел к Сергею Ермолинскому, а я к Вильямсам. Туда неожиданно приехали Самосуд и Захаров смотреть эскизы Пети к «Сусанину». За ужином затеялся интересный разговор, и Самосуд забыл, что его ждет машина. Вспомнил в три часа ночи. Самосуд остроумен, наблюдателен, циничен.

Там же говорили о смерти Шаляпина в Париже. Сегодня в «Правде» есть сообщение об этом. А в «Известиях» – подписанная певцом Рейзеном заметка о том, что Шаляпин ничего после себя не оставил, вообще он уже ничего не давал и не мог дать, и подобная дрянь.

Самосуд отвез меня домой. По дороге говорил о том, что М. А. чересчур чист для нашей жизни.

16 апреля.

Была днем в дирекции Большого, сидела у Серафимы Яковлевны. Она сказала, что Рейзен получает много ругательных писем после своей заметки. Но что он говорит, что ничего подобного он не говорил, это дело рук газетчика.

Сегодня днем звонок Смирнова после длительного перерыва. Просил сказать точный номер газеты и название, откуда взята была горьковская фраза: ««Бегу» предстоит анафемский успех». Сказал: до сих пор, – вы понимаете, – было не до этого, а теперь в ЦК занялись этим делом, и цитаты (Горького и Пикеля) ошарашили их.

Я сообщила и название и номер газеты. И попросила тут же вернуть мне экземпляр «Бега». На это он прямо вскинулся: «как же?! Сейчас же этот вопрос решается! На днях буду звонить Вам, надеюсь – с известиями».

17 апреля.

Вчера вечером у нас Мелики и Калужские. Мелик играл две картины из своей оперы «Печорин».

Сегодня днем была на генеральной «Кавказского пленника». Хорошие декорации Вильямса, слабая, нетанцевальная музыка Асафьева, неинтересная работа Захарова, прекрасное дирижирование Файера. А все вместе довольно-таки конъюнктурный спектакль, лишенный цельности, да еще с безвкусными волковскими вставками в пушкинскую канву.

Масса знакомых, никому не нравится, говорят уклончиво, как всегда на генеральных.

«Александровское бюро» – любимое место работы М. А. Булгакова

18 апреля.

Вечером у нас Дмитриев. Ругал вчерашний спектакль.

19 апреля.

Пошли с Ермолинскими и Вильямсами ужинать в «Метрополь». Публика скверная. Про двух девиц, грязно одетых и танцевавших вдвоем неприлично, М. А. сказал – минимум на пять лет каждая.

Потом в баре появился мужчина маленького роста, нацмен, видимо, в ночной сорочке, заправленной в брюки, в помочах. Обратился к барменше. Та отвечала с каменным лицом. Он потоптался немного в баре, потом ушел. М. А. не выдержал, спросил у нее: кто? Оказалось, делегат Верховного Совета, приехавший в Москву. Пришел в бар за хлебом.

Тут же в баре сидели жулики – строители нашего нащокинского дома.

20 апреля.

М. А. пошел на премьеру «Кавказского пленника» – главным образом для встречи с Асафьевым, чтобы передать ему последние изменения.

21 апреля.

Вчера М. А. пошел с компанией после спектакля в «Националы), позвонил оттуда, чтобы я пришла. Но мне не хотелось. Он пришел домой во втором часу злой, голодный, говорил, что сначала решили идти небольшой знакомой компанией – Р. Симонов с женой, Мелик с Минночкой и мы. А потом оказалось, что стали подходить – кто-то из азербайджанской труппы, потом их знакомые. Ели не то, что надо, пили тоже все не то, то сидр, то шампанское. Потом отказывались взять с Мелика, Симонова и М. А. деньги. М. А. расстроился всем этим и ушел. Довез его домой Рубен.

Сегодня звонил Дмитриев:

– Можно придти?

М. А.:

– Ну, конечно, я уже смирился с этим бедствием.

22 апреля.

Сегодня был у нас Николай Радлов и угощал М. А. такими сентенциями:

– Ты – конченый писатель… бывший писатель… все у тебя в прошлом…

Это – лейтмотив. Потом предложение:

– Почему бы тебе не писать рассказики для «Крокодила», там обновленная редакция. Хочешь, я поговорю с Кольцовым?

Это что-то новое. Какая-то новая манера воздействия на М. А.

Сегодня в «Известиях» опровержение – от редакции: ничего из того, что было напечатано по поводу Шаляпина, Рейзен не говорил сотруднику «Известий» по телефону, а говорил даже «наоборот»…

Поэтому редакция «Известий» приносит свои извинения Рейзену, сотрудник же Ефроимзон уволен с работы.

Звонил Свен, просит М. А. принять его – написал пьесу.

23 апреля.

Дома, одни.

Роман.

Славу Богу!

24 апреля.

Днем у М. А. – Свен и Козырев. Я, больная, лежала у Сергея в комнате, ни пьесы, ни разговора не слыхала, а М. А. потом сказал, что если бы я слышала, то взбесилась бы.

Вечером М. А. пошел к Федоровым играть в винт.

Написала письмо в Лебедянь старушкам, хочу отправить туда летом Лоли с Сережкой.

Уже две недели у меня Настюша, я отдыхаю после всех цирковых номеров (как говорит М. А.), проделанных прежними домработницами.

25 апреля.

Днем звонил и заходил Асафьев, взял клавир «Минина», будет на отдыхе работать над ним.

Потом звонок Смирнова: он не нашел номера «Правды», где была заметка о «Беге», поэтому проще всего: он заедет к нам и на один день, если мы разрешим, – возьмет альбом с вырезками и покажет заметку кому надо.

М. А. сказал, что альбом он не даст из дому, а что, если нужно, он сам найдет этот номер газеты, если ему только дадут «Правду» за октябрь 1928 г.

Теперь понятно, что нужен был именно альбом вырезок Смирнову, а вовсе не экземпляр «Бега», или, вернее, все было нужно, но не для того, чтобы устроить постановку пьесы.

27 апреля.

Роман – днем.

Вечером я с Женюшей на «Евгении Онегине». Почему-то жутко надоела опера вообще. Хочется в драму. А идти не на что.

28 апреля.

Днем роман.

М. А. вечером – у Ермолинского. Шахматы.

29 апреля.

Из Лебедяни ответ – квартира есть. Вечером пришла Оленька с Калужским. Ужинали. Уже собрались они уходить, как вдруг – часа в два ночи – разгорелся бурный разговор о непринципиальности Немировича и вообще МХАТа. Кричали до четырех часов. Хорошо то, что Оля понимает гораздо больше того, чем говорит, и многое ей самой приходит в голову. Но Калужский упрямо отстаивает мхатовские сданные позиции.

30 апреля.

У нас Федоровы – винтят. Они принесли шампанское. Сидели до пяти часов утра. М. А. отдыхает за игрой.

1 мая.

М. А. пошел вечером к Арендту – посоветоваться, что делать – одолели головные боли.

2 мая.

Звонил Ангарский, просится придти сегодня же слушать роман.

3 мая.

Ангарский пришел вчера и с места заявил:

– Не согласитесь ли написать авантюрный советский роман? Массовый тираж. Переведу на все языки. Денег – тьма, валюта. Хотите, сейчас чек дам – аванс? – М. А. отказался, сказал – это не могу.

После уговоров Ангарский попросил М. А. читать роман (Мастер и Маргарита).

М. А. прочитал три первые главы. Ангарский сразу:

– А это напечатать нельзя.

– Почему?

– Нельзя.

15 августа.

Вот сколько времени я не записывала. Сейчас трудно все восстановить. Что помню? Бешеную усталость весной. Отъезд мой с Сергеем, Лоли и Санькой (сыном Калужского) в Лебедянь. Приезд туда М. А. (и Женички – тоже) – когда все было подготовлено – комната, без мух, свечи, старые журналы, лодка… Изумительная жизнь в тишине. На третий день М. А. стал при свечах писать «Дон-Кихота» и вчерне – за месяц – закончил пьесу. Потом – вместе с Женичкой – уехал в Москву. 7 августа известие о смерти в Москве Станиславского. Срочный отъезд Калужских. Через несколько дней выехали и мы. И вот сегодня около шести утра М. А. встретил нас на вокзале. Две машины всякого барахла. Квартира, после лебедянской скромной обстановки, показалась мне удивительно красивой. Корзина цветов от М. А. Радость встречи. Жалобы М. А. на Дмитриева, жившего у него неделю и сорвавшего работу над «Дон-Кихотом». Но Дмитриева, действительно, надо пожалеть, когда его хотели отправить из Москвы чуть ли не в Таджикистан, как мужа сосланной!

М. А. очень смешно показывал, как Женюшка, который часто приходил к нему и ходил по его поручениям, – задумчиво, молча считал деньги, сидя на диване. М. А. сразу догадывался, что он не додал чего-то.

17 августа.

Вчера заехал Леонтьев и уговорил поехать с ним в Зеленый театр смотреть там «Кавказского пленника».

Пыльно, дышать нечем, на сцене – топочущие лошади, бараны. Балаган.

Марков вцепился в М. А. – надо поговорить! Непременно! Надо дать что-нибудь для МХАТа – это ось разговора. М. А. говорил только об одном, о зле, которое ему причинил МХАТ.

  Е. С. Булгакова. 1936 г. Фото Б. Шапошникова

23 августа.

Сегодня, во время мучительных разъездов и беготни по делу о возвращении квартирных денег, встретили в Лаврушинском Валентина Катаева. Пили газированную воду. Потом пошли пешком. И немедленно Катаев начал разговор. М. А. должен написать небольшой рассказ, представить. Вообще, вернуться «в писательское лоно» с новой вещью. «Ссора затянулась». И так далее. Все – уже давно слышанное. Все – известное. Все чрезвычайно понятное. Все скучное. Отвез меня к М. И., а сам поехал с М. А. к нам и все говорил об одном и том же. Сказал, что Ставского уже нет в Союзе, во главе ССП стоит пятерка (или шестерка?), в которую входит и Катаев. Сказал, что Куприн очень дряхл, не узнает окружающих, путается.

26 августа.

Сегодня в газетах объявление ССП о смерти Куприна. Грустно. Писатель был замечательный.

30 августа.

В Москве стоит небывалая жара – неестественная, непонятная.

Звонил Виленкин – они с Павлом Марковым просятся придти.

4 сентября.

Ночью, первого сентября, после ужина у Вильямсов, ездили на закрытой машине на Воробьевы Горы. Впечатление такое, что сейчас задохнешься – мгла, пропитанная запахом какой-то эссенции, очевидно, с какого-то завода. Красноватые тусклые огоньки внизу в Москве. Страшно.

Второго – прислали из ВОКСа копию письма о том, что в Лондоне в театре «Феникс» готовят «Дни Турбиных», просят прислать фотографии мхатовской постановки. Об этом еще раньше звонил Смирнов. Копию эту ВОКС, конечно, прислал с большим опозданием. Всегда такие письма волнуют М. А., создают неразрешимые вопросы.

В этот же вечер у нас чтение «Дон-Кихота» – Вильямсы, Николай Эрдман, Дмитриев с Мариной (новая его жена).

М. А. выверил на чтении пьесу, будет делать сокращения, есть длинноты.

Третьего сентября был Николай Эрдман, советовался с М. А. о письме, которое он хочет написать – просьбу о снятии с него судимости.

Сегодня первая ласточка из Вахтанговского театра, Горюнов, который прослышал о читке «Дон-Кихота». Сегодня же вечером, черт знает как поздно, просятся придти слушать несколько вахтанговцев.

5 сентября.

Вчера в полночь явились: Горюнов, Куза, Симонов, Ремизова. Видимо, понравилось. В некоторых местах валились от хохоту (янгуэсы, бальзам). Но тут же и страхи: как пройдет? Под каким соусом подать? Да как начальство посмотрит?..

Сегодня 800-й спектакль «Турбиных». Он должен был быть завтра, но сегодня случайно замена (вернее, отмена «У врат царства»).

По телефону поздравили: Оленька, Федя и Конский.

М. А. вечером в Комитете с Самосудом, слушали новую оперу Дзержинского «Волочаевские дни».

7 сентября.

Днем Дмитриев.

Потом М. А. с ним пошел в книжный магазин.

8 сентября.

М. А. днем на репетиции «Фауста». В это время дома – телефонный грохот из Вахтанговского театра. Тут и Козловский, и Куза, и от Ванеевой. Загорелось! Под вечер М. А. говорил с Кузой и категорически отказался читать труппе или совещанию, говорил, что не желает себя подвергать травле. Пусть рассматривают экземпляр и дают ответ.

Тогда просьба, чтобы прочел нескольким ведущим актерам у нас. На это М. А. согласился.

9 сентября.

Переписка «Дон-Кихота» закончилась, экземпляр выдан курьеру из Вахтанговского театра. После этого Козловский по телефону:

– Если разрешите, придем 11-го.

А кто – неизвестно.

Днем звонил Марков – когда М. А. может принять его и Виленкина, очень нужно переговорить. М. А. не было дома, я предложила придти сегодня вечером, предварительно позвонив.

За обедом – звонок. М. А. согласился на сегодняшний вечер.

10 сентября.

Пришли в одиннадцатом часу вечера и просидели до пяти утра. Вначале – было убийственно трудно им. Они пришли просить М. А. написать пьесу для МХАТа.

– Я никогда не пойду на это, мне это невыгодно делать, это опасно для меня. Я знаю все вперед, что произойдет. Меня травят, я даже знаю, кто. Драматурги, журналисты.

Потом М. А. сказал им все, что он думает о МХАТе, все вины его в отношении М. А., все хамства. Прибавил:

– Но теперь уже все это – прошлое. Я забыл и простил. (Как М. А. умеет – из серьеза в шутку перейти.) Простил. Но писать не буду.

Все это продолжалось не меньше двух часов, и когда мы около часу сели ужинать, Марков был черен и мрачен.

Но за ужином разговор перешел на общемхатовские темы, и тут настроение у них поднялось. Дружно все ругали Егорова.

Потом – опять о пьесе. Марков:

– МХАТ гибнет. Пьес нет. Театр живет старым репертуаром. Он умирает. Единственно, что может его спасти и возродить, это – современная замечательная пьеса. (Марков сказал – «Бег» на современную тему, т. е., в смысле значительности этой вещи, – «самой любимой в Театре».) И, конечно, такую пьесу может дать только Булгаков.

Говорил долго, волнуясь. По-видимому, искренно.

– Ты ведь хотел писать пьесу на тему о Сталине?

М. А. ответил, что очень трудно с материалами, – нужны, а где достать?

Они сразу стали уверять, что это не трудно, стали предлагать – Вл. Ив. напишет письмо Иосифу Виссарионовичу с просьбой о материалах.

М. А. сказал:

– Это, конечно, очень трудно… хотя многое мне уже мерещится из этой пьесы.

От письма Вл. Ив. отказался наотрез.

– Пока нет пьесы на столе, говорить и просить не о чем.

Они с трудом ушли в пять часов утра, так было интересно, – сказал Виленкин Оленьке на следующий день.

11 сентября.

Жара упала.

12 сентября.

Вчера было чтение вахтанговцам, у нас. Были: Захава, Глазунов, Рапопорт, Орочко, Козловский и Горюнов, который пришел ко второй половине пьесы.

Неожиданно появились братья Эрдманы.

Очень хорошо слушали Орочко, Рапопорт, Захава. Пьеса, видимо, очень понравилась.

– Но кто же может поставить? – говорит Орочко, – здесь нужен громадный режиссер. Надо Мейерхольда просить.

– Вещь замечательная, – сказал Рапопорт, – но при чем тут Мейерхольд? (Он даже насупился.)

Борис Эрдман сказал, что для художника – мечта сделать эту пьесу.

Вообще расшевелились все. За ужином вахтанговцы стали просить М. А. прочесть из «Записок покойника» – они уже слышали об этом романе.

Успех был громадный, хохотали, как безумные. Еще бы – MXAT выведен!

Глазунов, больной и усталый, а потом осовевший после ужина, засыпавший, – начисто проснулся, вытаращив глаза, слушал и хохотал чуть ли не больше всех. Долго аплодировали после.

Глазунов сказал:

– Вот, приглашай вас в театр, – а потом, на поди, что получается!

М. А. сказал:

– Я ведь актеров не трогаю.

М. А. слышал, что вернули в Большой театр арестованных несколько месяцев назад Смольцова и Кудрявцеву – привезли их на линкольне… – что получат жалованье за восемь месяцев и путевки в дом отдыха.

А во МХАТе, говорят, арестован Степун.

Сегодня мы ездили на Истру, туда, где вахтанговцы нам дали, или вернее, продали, дачный участок. Нам предлагает доктор Аникин (рекомендация Русланова) купить у него половину дачи. Но при этом с теперешним этим совладельцем – у Аникина суд. Непонятно. М. А., конечно, сразу оценил положение и сказал, что уж если строиться, то только самостоятельно. Местность очень хорошая, тишина, благодать. А как бы хорошо, действительно, иметь возможность приезжать на дачу из Москвы, жить в этой тишине. Но… не верится даже, что осилим. Подумать только, у М. А. написано двенадцать пьес, – и ни копейки на текущем счету. Идут только две пьесы – в одном театре. Откуда – отложить?

13 сентября.

Днем М. А. в консерватории с балетной группой по «Светлане» (чей-то новый балет). Самосуд его не хочет пропускать, а балетная группа уже сделала много. Головоломка.

14 сентября.

После долгого перерыва звонила Лида Ронжина, сказала, что и брат и дочь у нее арестованы, что на руках у нее остался маленький внук. Просила меня зайти.

Вчера «Светлана», а сегодня вечером М. А. у Мордвинова на заседании – по поводу поправок в либретто «Волочаевские дни». 15 сентября.

Опять работа в Большом над либретто (гусевским).

16 сентября.

Около половины первого ночи, когда у меня сидел Дмитриев, вернулся М. А. из балетного техникума – опять возня с исправлениями «Светланы» (оказывается, музыка Клебанова, либретто – Жиго).

Сильнейший ливень весь вечер и часть ночи. М. А-ча привез Габович в своей машине, он же за ним и заезжал.

М. А. приехал с мигренью.

18 сентября.

Вчера М. А. вернулся поздно от Лепешинской, где балетная группа, вместе с ней и М. А., опять ломали голову все над той же «Светланой» – рассыпается в руках либретто.

Усталость М. А., безнадежность собственной работы.

Сегодня обедал у нас Яков Леонтьевич. Я накрыла красиво стол, Яков привез пломбир. Были ребята – Сергей и Женичка. Смотрели в рот – Мише и Якову – все время ожидая смешных вещей, – как чеховский дьякон.

19 сентября.

Утром звонок по телефону из Вахтанговского театра, приехал кто-то из дирекции Свердловского театра, хочет поговорить с М. А. относительно пьесы.

– Которой? – спросила я.

– «Дон-Кихота», – после паузы удивленно ответил этот приезжий – Георгиевский.

Условились, что напишет из Свердловска.

А вечером Акимов Ник. Пав. звонил – о том же. Приедет завтра утром.

Как все повторяется. М. А. напишет пьесу – начинается шевеленье, звонки, разговоры, письма. Потом пьеса снимается – иногда с грохотом, как «Мольер», иногда тихо, как «Иван Васильевич», – и наступает полная тишина.

Сегодня вечером М. А. сел за правку июньского экземпляра «Мастера и Маргариты».

20 сентября.

Сегодня утром пришел Акимов, сказал, что вахтанговцы совершенно очарованы «Дон-Кихотом». Он хочет прочесть. Расхвалил свой театр (комедии?).

Прочитал пьесу тут же, сказал, что сейчас ничего не будет говорить, а вечером – надо, чтобы все осело. Позвонил вечером, по словам М. А., разговор был утомительный и нудный. С одной стороны – он чего-то не понял, а чего – неизвестно. Но с другой стороны – хочет ставить, просит прислать экземпляр пьесы в Ленинград в дирекцию и не заключать договора ни с одним ленинградским театром – не предупредив их.

21 сентября.

Утренние газеты. Гитлер хочет обрушиться на Чехословакию. Неужели возможна война?

М. А. ушел в филиал. Потом встретились с ним в дирекции у Якова Л. Яков убеждал, что мы идеализируем Дмитриева, что на самом деле он – плохой человек, грубый, эгоистичный и чрезвычайно практический.

Больно слышать – Яков все подкреплял фактами.

Одно только, что Дмитриев, как очень талантливый, очень сложный, очень запутанный человек, – действительно может как-нибудь неожиданно обнаружить и дурные черты. Или вернее, бывают периоды в его жизни, когда живущая в нем трусость вдруг подымается и заливает его. И тогда он оборачивается своими дурными свойствами. Яков Л. никогда его не любил и, как сам говорил, – ревновал к нашему исключительному отношению к Дмитриеву.

М. А. познакомился с Давыдовой и Мчедели. Разговор на ходу об опере, о пианисте.

Мучения М. А. со «Светланой». Самосуд ни за что не хочет пропустить этот балет. Хочет, чтобы М. А. разгромил либретто.

А что там громить? Не лучше, не хуже других. Балет как балет. (М. А. рассказал мне содержание.) Сделано уже много и макеты уже готовы.

А вечером тоже удовольствие: чтение либретто Городецкого: «Дума об Опанасе». Боже! М. А. сидел с красным карандашом, подчеркивая те места, которые необходимо изменить.

Но между всеми этими делами – постоянный возврат к одной и той же теме – к загубленной жизни М. А.

М. А. обвиняет во всем самого себя. А мне тяжело слушать это. Ведь я знаю точно, что его погубили. Погубили писатели, критики, журналисты. Из зависти. А кроме того, потому, что он держится далеко от них, не любит этого круга, не любит богемы, амикошонства.

Ему это не прощается. Это как-то под пьяную лавочку высказал все Олеша.

22 сентября.

Вчера в таких же разговорах досидели до четырех утра. Сегодня утром звонили из Вахтанговского – на какое число хотим билеты на «Шел солдат с фронта» – сказала – на 25-е.

Потом – из Большого – Яков Л.

– Где М. А.?

– Ушел в филиал.

– У меня к нему дело есть, интересное. Хороший разговор.

Потом оказалось, что Большой театр предлагает М. А. делать либретто по «М-elle Фифи» с Дунаевским – композитором.

Самосуд подчеркивал:

– Главное – интересная фабула!

Часть материалов раздобыли тут же – на обратном пути домой.

А сейчас, ночью, М. А. рассказал мне содержание всех пяти картин.

23 сентября.

С утра М. А. диктовал мне заключение по поводу этого проклятого Опанаса.

Потом – в филиал. Потом – дирекция. М. А. попросил достать из библиотеки Мопассана в подлиннике. Яков предложил свою машину, и мы поехали домой. Вечером тихо дома. М. А. читает Мопассана.

24 сентября.

Дикое утомление от выходного дня.

М. А. днем работал над «Фифи», а вечером поехал к Вильямсам и с ними вместе – к Понсовым.

25 сентября.

М. А. – за «Фифи».

Вечером пошла с Оленькой в Вахтанговский («Шел солдат…»). Катаев – автор, Петров, Алексей Толстой, Фадеев.

Автора не вызывали ни разу. Разговаривала с Вильямсами, конечно – с Дмитриевым, художником спектакля. Он был до слез взволнован, что на сцене разорвалась туча и дождь не пошел.

Видела Русинову, она мне говорила, что в том виде, как написан «Поход 14 держав», театр ставить не будет, а Алексей Толстой не хочет переделывать. Что будет – неизвестно.

26 сентября.

Сегодня днем М. А. проведал Арендта, тот болен. От него – к зубному врачу.

Вечером – «Фифи». Читал мне первую картину.

27 сентября.

В «Вечерке» ругают Катаева за фальшь и поверхностность. Звонил мой Женичка и сказал, что в «Красной Звезде» и в «Комсомольской правде» тоже ругают.

В «Литературке» – статья Горюнова – о репертуаре, плаксивая. Перечисляет все обиды, нанесенные театру. Как Комитет им сказал, что юбилейную пьесу дадут им после конкурса, что конкурс провалился, что они сами должны были искать пьесу, что пьесу дорабатывал автор уже в театре с помощью всего коллектива («Человек с ружьем» Погодина). О том, как начальник Театрального управления Гранберг (или Гринберг – не помню) директивно предложил им ставить пьесу Прута. И еще много всяких разностей. В конце статьи, при перечислении пьес, которые они собираются ставить, – «Дон-Кихот», который сделал М. Булгаков.

Звонил Марков – когда можно придти? Условились на сегодня вечером.

28 сентября.

Вчера, конечно, засиделись очень поздно. Пришли Марков и Виленкин. Старались доказать, что сейчас все по-иному: плохие пьесы никого не удовлетворяют, у всех желание настоящей вещи. Надо, чтобы М. А. сейчас именно написал пьесу. М. А. отвечал, что раз Литовский опять выплыл, опять получил место и чин, – все будет по-старому. Литовский – это символ.

После ужина они уговорили М. А. почитать. Он прочел три первые главы «Мастера». Сказали, что все так ясно видно, так ощутимо. Условились, что первого придут слушать продолжение.

Марков, уходя, говорил, что «в воздухе – грозный призрак войны».

Сегодня утром М. А. читал присланное ему на отзыв либретто «Ледовое побоище». Авторы приводят мотивы, почему надо ставить эту оперу, доказывают на трех страницах, что театру выгодна эта постановка, так как налицо полная аналогия с немецкими фашистами. А кроме того – можно показать на сцене такие эффектные вещи, как северное сияние, перевертывающуюся льдину, кровавый лед и тому подобное.

Либретто (текста) нет, есть экспозиция. Неизвестно, что они сделают, сюжетная линия путаная, громоздкая.

М. А. пошел с Сережкой в Сандуновские бани.

Включила радио: войска идут через Берлин в полной готовности. Гитлер объявил Чехии ультиматум.

Значит, действительно, война! Боже.

Вчера говорили об Олином зрении, боюсь, что оно у нее очень ухудшается. Сегодня позвонила к Жене Калужскому, просила его запретить Оле так много печатать (она берет работу на стороне, чтобы покупать всякую фарфоровую ерунду – ее увлечение). Уговаривала показать ее врачам лучшим, предлагала устроить прием у Бурденко. Но Калужский как-то равнодушно, вяло отнесся. Буду говорить с Оленькой опять.

29 сентября.

Звонил Марков. По моей просьбе он говорил с Владимиром Ивановичем об Олиных глазах, и тот обещал, что будет говорить с Оленькой и просто запретит ей брать халтуру, а то она стучит часов по 5–6 по вечерам.

Потом Паша Марков стал восхищенно говорить о романе.

А под конец – о «Дон-Кихоте», очень хочется познакомиться с пьесой.

– Как вы думаете, может так быть, что вахтанговцы, испугавшись, что у них нет нужных актеров, – отказались бы от пьесы?

И сам добавил:

– Конечно, ни за что не откажутся, не дураки.

Я обещала на этих днях – если М. А. согласится – позвать Маркова, Виленкина и Калужских, которые давно просят, – и устроить чтение.

Звонил Ермолинский, приехавший из Вешенской от Шолохова, у которого он прожил около месяца, – работал над сценарием «Поднятая целина».

Охотился там с Шолоховым, рыбарил.

Потом М. А., по вызову Мордвинова, пошел в филиал, я проводила его, и мы условились встретиться в дирекции у Якова Л.

М. А. пришел туда измученный напористым разговором с автором (или обоими – не поняла) «Ледового побоища». Сказал, что он будет к нам звонить, придется еще встретиться.

Яков отвез нас домой, а вечером М. А. опять пошел в дирекцию, где назначено совещание по поводу поздравления МХАТа с юбилеем.