Текст книги "Покушение"

Автор книги: Елена Сенде

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 27 страниц)

42

В половине шестого Сириль прошла в здание железнодорожного вокзала Бангкока, расположившегося под огромным металлическим куполом, из-за чего он казался воздушно-космическим ангаром. Они с Жюльеном расстались днем, договорившись встретиться в поезде. Сириль жалела о своем решении. Что она будет делать, если с Жюльеном Дома случится очередной приступ? Если он станет опасным и неконтролируемым? Единственным ее оружием было огромное количество лекарств, купленных в центральной аптеке с помощью международной карточки врача. Она засунула пакет с лекарствами в сумку вместе с несколькими предметами одежды и средствами личной гигиены.

Она окинула взглядом просторный, хорошо освещенный зал. Мраморный пол был выложен симпатичным геометрическим узором. В зале стояли красные пластмассовые стулья, большинство из которых были заняты семьями с большим количеством сумок. У Сириль сложилось впечатление, что она видит все это в последний раз, и она заставила себя настроиться на позитив. Затем принялась изучать табло, по бокам которого висели портреты короля и королевы Таиланда в пышных костюмах.

Обнаружив информацию о ночном поезде, Сириль, оглядываясь по сторонам, прошла на платформу и набрала номер телефона приемной отдела ГВ в Сураттхани, который ей дал Ануват. Ей ответила приятная молодая женщина.

– Здравствуйте, мадам, я доктор Блейк. Профессор Аром поручил мне дело Док Май.

– Здравствуйте, доктор Блейк. Меня зовут Кэти. Я руководитель центра. Рада слышать вас. Ануват предупредил, что вы приедете завтра утром. Мы встретим вас на вокзале.

Ее голос был энергичным и приятным. Кэти пожелала Сириль хорошей поездки и повесила трубку.

Полчаса спустя Сириль шла вдоль поезда в поисках вагона под номером 8. Как ей объяснили в туристическом агентстве, это был спальный вагон первого класса, предназначенный для иностранных туристов. Она уже купила бутерброд с курицей, печенье и бутылку воды, чтобы продержаться до завтрашнего утра. Оказавшись перед вагоном, Сириль поднялась по металлическим ступенькам. Впервые в жизни она оказалась в тайском поезде. Она вошла в вагон, который, в отличие от французских поездов, не был разделен на купе. Вагон представлял собой длинный коридор с хромированной арматурой. По бокам его располагались спальные места со шторками насыщенного голубого цвета. На места второго уровня вели небольшие металлические лесенки.

«Как будто спальное помещение космического корабля».

Она вздохнула. Это было вовсе не то, что она себе представляла. По вагону сновали люди, пахло луком и жиром. Никакого уединения, никакой безопасности. Взглянув на билет, Сириль поняла, что ее место предпоследнее в нижнем ряду. По крайней мере, постель была удобной и широкой, на ней вполне могли улечься двое. Сириль поставила сумку и села, чувствуя, что волнуется. В вагоне уже расположились несколько иностранцев. Они разговаривали на английском и немецком и держали в руках пиво.

«Многообещающее начало!»

Вдруг Сириль заметила обутые в шлепанцы ноги, свисавшие с верхней полки через два места от нее. Ее сердце забилось быстрее. Она встала.

– Жюльен?

Человек не шевельнулся.

Сириль подошла и встала на первую ступеньку лесенки. Жюльен Дома лежал на постели, закрыв глаза. В ушах его были наушники плейера.

Сириль легонько тронула его за плечо. Молодой человек подскочил.

– Привет!

– Все в порядке, Жюльен?

– Да.

Здесь же лежала его фотосумка и еще одна сумка, дорожная.

– Мы прибываем в Сураттхани в 5.34. Это не конечная станция, поэтому я поставлю будильник. Потом мы отправимся в отдел ГВ, заберем девочку и вернемся дневным поездом. Мы будем в Бангкоке завтра вечером. Договорились?

– Идет, – ответил Жюльен, кивнув головой.

Сириль посмотрела на него.

– У вас есть что-нибудь из еды?

– Я купил куриный окорок, пирожные и колу. А ты?

– У меня есть все, что нужно.

Он вдруг показался ей подростком в этих наушниках.

– Жюльен…

Молодой человек поднялся и сел, свесив ноги.

– Что?

Сириль достала из кармана брюк коробочку с таблетками. Поддев ногтем крышку, она открыла ее.

– Выпейте две сейчас.

– Это чтобы уснуть?

– Вовсе нет. Это позволит избежать приступа страха.

Жюльен неохотно взял таблетки. Сириль попыталась улыбнуться, наблюдая за тем, как он проглотил их, запив глотком воды.

– Доброй ночи.

– И тебе.

Сириль прошла к своему месту, охваченная сомнениями. Эти таблетки должны были усыпить его на ближайшие шесть часов. Своего рода смирительная рубашка, в которой он не сможет перейти к решительным действиям. Но что потом, когда они будут на месте? Она ведь не сможет весь день пичкать его таблетками…

Не все места были заняты. В коридоре общались трое голландцев, походивших на хиппи, и двое англичан пытались познакомиться.

Сириль устроилась на постели, задернув голубые шторки. От окна тянуло холодом, хотя внутри работал кондиционер.

Послышался гудок, и поезд тронулся. Она взглянула на часы и вдруг вспомнила Юрия. Он ведь будет ждать ее в «Хилтоне» этим вечером. У нее не было возможности предупредить его о своем отъезде. Ну что ж…

Поезд набирал скорость. Сириль повернулась к окну и принялась рассматривать рельсы, бетонные колонны, серый и унылый привокзальный квартал. С каждой минутой все больше темнело. Она подумала о Мари-Жанне… Ее охватил страх. Предстоявшая ночь в поезде пугала ее. В этот момент она готова была отдать все, лишь бы солнце взошло так же быстро, как исчезало за горизонтом. Неизвестность страшила ее. Ей казалось, что она находится посреди океана без спасательного круга и шансов выжить…

Она считала, что приблизилась к решению всех своих проблем, но сейчас усомнилась в этом.

«Я действительно нагрешила десять лет назад и теперь расплачиваюсь за это».

Амнезия заставила ее позабыть эксперименты Маньена, в которых она принимала участие. Как она могла – а ее во время учебы называли аятоллой деонтологии! – оказаться втянутой в исследования, повредившие мозг нескольких пациентов? Это было немыслимо! Возможно, она все-таки отказалась от участия в эксперименте? Нет, это выплыло бы наружу во время сеанса гипноза. А единственное, что она тогда увидела, – это свой гнев на Маньена и… Арома.

Она вспомнила слова Бенуа и подумала, а стоит ли насиловать свою память ради того, чтобы вспомнить прошлое, которое она, несомненно, будет ненавидеть. Поезд въехал в туннель, и Сириль очутилась в кромешной темноте. Ее чувства мгновенно обострились, а страх усилился. У нее заложило уши. Она сглотнула слюну в надежде на то, что это поможет, и отвернулась от окна. Нет, Бенуа лгал ей и был не прав. Нет ничего хуже неведения.

Сириль несколько раз глубоко вдохнула, чтобы унять надвигающийся приступ страха. Она решила, что нужно поспать, чтобы побыстрее настал следующий день. Проглотив половину бутерброда, который оказался жирным и неудобоваримым, она положила остаток в кулек. Потом задернула шторки и спрятала сумку под подушку. Было еще рано, и она легла полностью одетая, положив голову на согнутую в локте руку. Включив лампочку над головой и перечитав на айфоне сообщения и текстовые документы, отправленные ей Нино и Тони, Сириль еще раз взглянула на Док Май, улыбавшуюся в объектив. Зевнув несколько раз, она решила, что пора выключать свет.

* * *

Когда Сириль открыла глаза, было тихо и темно. Стук колес поезда напомнил ей о том, где она находится.

Она поспала какое-то время, и ей даже приснилось, будто она бродит по подвалам пустынной больницы и ее бейдж с надписью 5699КБ, приколотый к халату, блестит под неоновым освещением.

Она вглядывалась в густую темноту, а потом отодвинула край шторки. Вагон, который освещался только тремя тусклыми лампочками на потолке, был окутан полутенью. Ни шороха, ни шума. Лишь чей-то храп. Что-то ее разбудило. Но что? Она привстала, осматривая коридор. Шторка над местом Жюльена была отодвинута. Постель его была пуста.

Сириль вдруг осознала, какую ошибку допустила. Она не попросила Жюльена показать язык, после того как он проглотил таблетки, как этого требовали в Сент-Фелисите. Она не осмелилась сделать это, предполагая, что обладает достаточным авторитетом для того, чтобы он ее послушался. Она позволила одурачить себя, понадеявшись на его здравомыслие. Ей не стоило этого делать.

Под его внешней мечтательностью скрывался преступник. Возможно, он бродит сейчас по поезду с ножом в руке, проливая чью-то кровь, поскольку лишь боль могла его успокоить. Сириль прокручивала эту мысль в голове, дополняя ее все новыми и новыми деталями, пока ее не начало трясти от страха. Она должна была встать и отыскать его. Нащупав свою сумку, она достала оттуда пластмассовую коробочку, внутри которой лежали три шприца с барбитуратами. Теперь ей нужно было встать, но она умирала со страха, а тело отказывалось ей повиноваться.

«Как я могла очутиться в этом волчьем логове?»

Она до боли сжала кулаки, чтобы придать себе смелости, стиснула зубы и смогла наконец пошевелить ногами. Вдруг она почувствовала что-то твердое за спиной и содрогнулась от ужаса.

Она была не одна!

Сириль медленно обернулась. Совсем близко, но не прикасаясь к ней, лежал Жюльен и смотрел на нее блестящими серыми глазами. Сириль подняла руку, в которой сжимала шприц, но его железная хватка ее остановила.

– Что ты делаешь, Лили?

Сириль показалось, что она вдруг стала героиней фильма ужасов. Время остановилось. Жюльен внимательно следил за ней в темноте, крепко сжимая руку, в которой она держала шприц.

– Чего вы от меня хотите? – испуганно спросила она.

Жюльен заставил ее выпустить шприц и осторожно подхватил его.

– Что ты собиралась сделать со мной? Давай сюда остальное.

Сириль повиновалась и передала ему коробочку со шприцами, которая тут же исчезла у него под футболкой.

Сириль снова запаниковала.

– Чего вы от меня хотите? – повторила она и повернулась к нему.

Теперь они лежали лицом друг к другу.

– Я просто хочу защитить тебя.

Сириль не хватало воздуха, ей нечем было дышать.

– Вы не выпили лекарство, которое я вам дала.

– Я выплюнул таблетки. Я боялся, что не смогу защитить тебя, если возникнут какие-нибудь проблемы.

Наступила тишина. Сириль казалось, что молодой человек говорит искренне. Возможно, это была правда, и спорить с ним было неблагоразумно. Жюльен выбросил шприцы в окно и включил лампочку над ними. Обстановка сразу стала менее напряженной, и Сириль почувствовала себя лучше. Но потом Жюльен сделал то, чего Сириль никак не ожидала: он погладил ее по щеке.

– Когда ты наконец поймешь, что я не собираюсь причинять тебе зло, Лили?

– Прекратите называть меня так!

– Разве тебя не так зовут?

– Откуда вы это знаете?

Сириль кусала губы, страшась слов, которые он сейчас произнесет.

– Ты сама мне сказала.

Он говорил спокойно, как будто это было самой очевидной вещью в мире.

– Когда? Как? Жюльен, я никому никогда об этом не говорила!

Впервые Жюльен улыбнулся.

– Я польщен.

– Когда я вам это рассказала?

– В Сент-Фе, когда я там находился, – ответил Жюльен.

Сириль продолжала кусать губы.

– Что именно я вам рассказала?

Жюльен перевернулся на спину и положил руку под голову. Сириль могла бы вскочить с постели и позвать на помощь, но не сделала этого. Она оцепенела от одной только мысли о той пропасти, которая вот-вот разверзнется у нее под ногами. Забыть лицо пациента – это пугало. Забыть, что она настолько доверилась ему, – это страшило. Другая она вступила в близкие отношения с этим молодым человеком с изломанной психикой. Это должно было быть записано где-то в ее мозгу, но где?

Она рассматривала профиль Жюльена, его длинные ресницы. Она хотела, чтобы он заговорил, и одновременно хотела, чтобы он молчал. Она сама не знала, чего хотела.

– Я не помню, как оказался в больнице, – начал Жюльен негромким голосом. – Должно быть, я был в паршивом состоянии. Первое, что я помню, – это трубку в горле, через которую в меня вливали какую-то густую и черную, будто нефть, жидкость, и то, что меня постоянно рвало. Потом я помню тебя. Я открыл глаза в тот момент, когда пребывал в черной дыре, и вдруг увидел тебя. Ты была совсем молодой, застенчивой и упорно пыталась это скрыть. – Жюльен улыбнулся, погрузившись в воспоминания. – Ты сказала: «Здравствуйте, я интерн и буду за вами ухаживать». Ты сказала это настолько мило и вежливо, настолько искренне смотрела на меня, что я почувствовал себя самым важным человеком в мире. Мне казалось, будто у тебя нет других пациентов, кроме меня. Что все свои знания, все умения ты направишь лишь на одно – вылечить меня. Когда чувствуешь себя полнейшим ничтожеством, достойным лишь смерти, когда понимаешь, что никто не будет волноваться, если ты не вернешься, потому что никто тебя не ждет… Такой взгляд придает желание жить. Это словно глоток воды, поданный измученному жаждой путнику в пустыне. Это спасает.

Сириль закрыла глаза, ничего не сказав.

– Другие врачи, с которыми я встречался, когда у тебя был выходной, никогда так на меня не смотрели. Точнее, они вообще на меня не смотрели. Они врывались в палату словно ураган, чтобы заполнить медицинскую карточку и быстренько меня опросить, не обращая внимания на мое депрессивное состояние. Они разговаривали быстро и громко, словно я был глухим. Они хотели, чтобы я приспособился к ним, в то время как мне так нужна была поддержка! Иногда они приходили по нескольку человек и дискутировали над моей головой, как будто меня здесь не было или я был мертв. А когда я пытался узнать, что они будут делать, какую терапию применять, чтобы избавить меня от кошмаров и приступов страхов, они делали вид, что интересуются мной, хотя на самом деле проявляли элементарную вежливость и хотели только побыстрее выйти из палаты.

Сириль по-прежнему молчала. Жюльен снова повернулся к ней. Уже очень давно он так много не говорил.

– Я не хотел, чтобы меня лечил кто-то, кроме тебя. И я решил, что со всеми остальными буду молчать.

– Правда?

– Господи, ты действительно ничего не помнишь!

Чувство надвигающейся опасности внезапно исчезло. Закрыв глаза, Сириль положила голову на согнутую в локте руку, но потом снова открыла глаза.

– Нет, ничего.

Но она лгала, говоря это. Она не помнила конкретных слов, фраз, сеансов терапии. Допустим… Но близость Жюльена Дома не была ей чужда. Они не прикасались друг к другу, но она слышала его дыхание, улавливала запах его тела, и ее это не отпугивало, у нее не было желания убежать. Все это было ей скорее знакомо…

– Итак, – сказала она, – во время этих сеансов психотерапии я вам доверилась?

– Мы виделись с десяток раз и с каждой встречей становились все ближе. Во время последних сеансов ты рассказала мне некоторые из своих грустных историй.

Сириль приподняла брови.

– Грустных?

– Да, о своей матери, интернате, карьере музыканта, о которой ты так мечтала… О том, что отец называл тебя Лили…

Жюльен, похоже, осознавал, до какой степени его слова трогали Сириль. Она легла на спину и закрыла глаза дрожащей рукой. Этот парень, лежавший рядом, был ей более близок, чем немногочисленные друзья. Поскольку если и было что-то, о чем она никому не рассказывала, так это о своем детстве.

Она не могла им гордиться, здесь нечем было похвастаться. И она никогда не работала над собой, чтобы научиться спокойно говорить на эту тему. Она все еще краснела при слове «интернат», а при упоминании о родителях готова была расплакаться. Что же касается музыки, то это была ее тайна, святая святых… Неужели они были настолько близки, что она раскрылась перед ним? Должно быть, он точно так же вел себя и с Мари-Жанной. Мари-Жанна… Сириль представила себе племянницу с повязкой на глазах, и весь ужас того, на что способен Жюльен Дома, нахлынул на нее. Она прикусила язык, чтобы ничего не сказать по этому поводу: она пребывала в невыгодной позиции для подобного разговора. Молодой человек был бомбой замедленного действия, и им следовало манипулировать с чрезвычайной осторожностью.

Он покорил Мари-Жанну своим обаянием и спокойствием.

«Ты ничего не добьешься со мной…»

Она напряглась, чувствуя горечь во рту. Гнев придал ей сил.

– Жюльен, если хотите, чтобы я взяла вас с собой, необходимо выпить таблетку, которую я вам дам. Пожалуйста.

Молодой человек удивился столь резкой перемене. На какой-то миг ему показалось, что он снова обрел ту Сириль, которую знал и любил, но вот она исчезла. Он сел на постели.

– Хорошо.

* * *

Париж, 19 часов

Нино Паки стоял на тротуаре перед домом и курил, ожидая, когда Тони заедет за ним на мотоцикле. Они заказали столик в японском ресторане на улице Св. Анны, где хотели поужинать. Нино дал себе обещание не говорить о Сириль, файлах, эксперименте, Маньене… Он так и не получил от Сириль ответа на свое последнее сообщение и снова волновался.

Нино чувствовал, что его ждут неприятности. Хотя у него в тот день был выходной, ему позвонила Колетт.

– Маньен просил у меня дела, которые я отдала тебе! – сообщила она мрачно.

Нино разволновался. С чего бы Маньен снова заинтересовался этими делами после стольких лет?

– Что ты ему ответила?

– Что я их не трогала, конечно! Но ему сказали, что ты рылся в его компьютере.

– Черт! Этого не может быть. Кто?

– Оль.

– Этот мерзавец интерн?

– Да.

– Только и ждет случая подлизаться к шефу!

Нино вспылил. Да, похоже, у него будут проблемы.

Он услышал шум приближающегося мотоцикла и, затянувшись сигаретой, подошел к краю тротуара. Тони? На темной улице показался мотоцикл, двигающийся в его направлении. Нино не успел ничего сообразить, как он на полной скорости сбил его с ног…

Бенуа Блейк, сгорая от нетерпения, мерил шагами гостиную. Уже в который раз он звонил в «Air France», узнавая, есть ли билет до Бангкока, поскольку у него было право первоочередности благодаря карточке лояльности. Наконец он получил утвердительный ответ и, поблагодарив небеса, билет на вечер этого же дня.

Вылет был через три часа. Бенуа заказал такси, бросил в сумку две рубашки и первые попавшиеся под руку брюки, взял паспорт и зубную щетку. Звонок в дверь прервал его поспешные сборы. Заворчав, он раздраженно распахнул входную дверь, готовый излить свое плохое настроение на незваного гостя, и очутился перед двумя полицейскими.

– Месье Бенуа Блейк?

– Да.

– Вам необходимо пройти с нами.

Бенуа Блейк вопросительно взглянул на них и отступил назад.

– С какой это стати, хотел бы я знать? – воскликнул он.

Один из полицейских, по виду старший, сказал:

– Мы должны задать вам пару вопросов и взять отпечатки пальцев, как это делают со всеми, кто наведывался в комнату мадмуазель Мари-Жанны Лекур.

Бенуа пожал плечами.

– Конечно, вы найдете у нее в комнате мои отпечатки! Это ведь моя квартира, я сдаю ее своей племяннице.

Полицейский не отступал.

– Вы объясните нам все это в отделении. Пройдите, пожалуйста, с нами.

– Я не могу, я улетаю. Я нужен своей жене!

Полицейский, как будто не слыша его, достал наручники и принялся размахивать ими у него перед носом.

– Вы хотите, чтобы мы вывели вас в этом?

Взбешенный Бенуа повиновался.

43

16 октября

Жюльен нажал на кнопку в маршрутном такси, и машина с пронзительным визгом затормозила у тротуара. Молодой человек бросил водителю несколько бат и помог Сириль выйти. Несмотря на обещание Кэти из ГВ, никто не встретил их на вокзале, а номер телефона, по которому они звонили, был постоянно занят. Тогда они решили добраться туда собственными силами и оказались на грязной улице, в такую рань немноголюдной, на окраине Сураттхани. Справа виднелось море. Это прозрачные воды Тайского залива омывали пустынный пляж, на котором росли пальмы. Слева раскинулась плантация гевеи, разделенная на две части широкой тропинкой.

– Ты уверена, что это здесь? – спросил молодой человек.

– Так указано на карте.

В стволах высоких стройных деревьев торчали трубки, через которые густая белая жидкость стекала в миски, стоявшие на земле. Две крестьянки, оставив у дороги свои тележки, продавали бананы, кокосовые орехи и сладости. Сириль подошла к ним и купила фруктов и пирожных. Указывая рукой на дорогу, она попыталась сказать женщинам, что покупает их для детей из центра, но они лишь улыбались в ответ, ничего не понимая.

Метрах в пятидесяти от них в сиреневатом утреннем освещении работницы уже трудились вовсю. Две женщины и две девочки собирали каучук в большие ведра. Чуть дальше еще две женщины выливали клейкую смесь в металлические формы. Сириль наблюдала за ними, чувствуя себя на удивление спокойно и расслабленно. Мягкий морской бриз, ласкавший лицо, напоминал ей об отпуске. Закрыв глаза, она чувствовала, как ветер развевает волосы, и наслаждалась этими мгновениями спокойствия.

Жюльен стоял в нескольких метрах от нее с фотоаппаратом в руках. Он попросил у работниц разрешения сфотографировать их. Расплачиваясь с крестьянками, Сириль повернулась к нему. Жюльен казался таким спокойным и уверенным в себе.

«Как только мы вернемся в Париж, я отправлю тебя в больницу и вылечу. А потом ты заплатишь за все, что сделал».

Жюльен Дома думал о том, что рассвет был его любимым временем суток. Между деревьями виднелось море – огромное и пленительное, даже несмотря на то что в данный момент оно было слишком спокойным, как на его вкус.

Жюльен сфотографировал женщин, чьи руки обрабатывали каучук. Потом навел объектив на деревья и вдруг провел сравнение между собой и ними. Он, как и деревья, был носителем зияющей раны, которая никогда не затянется. Он чувствовал себя одиноким… настолько одиноким, насколько может быть одиноким человек. Его мать… Он пытался отогнать от себя эту мысль, но она появлялась снова и снова… Его мать убили. Убили! Его бабушка и дедушка… исчезли. Друзей у него не было. Личная жизнь… не что иное, как череда болезненных событий. Единственными его коллегами по работе были несколько фотоагентств и организаций по проведению соревнований по серфингу. Никто по-настоящему не знал его. Клац. Он запечатлел сок гевеи, спрашивая себя, страдает ли дерево от дыры, проделанной в его плоти. Клац. Он подумал об ощущениях, которые могли бы возникнуть от подобной раны на руке. Эта мысль помогла ему снять напряжение. Клац. После его смерти останутся лишь фотографии, сделанные им: природа, животные, волны, серфинг… Жюльен всегда отличался от остальных. В детстве он любил читать о путешествиях, перелистывать фотоальбомы, рассматривать карту мира, мечтать об экзотических уголках под загадочными названиями – Британская Колумбия, Тасмания… Игры его не, интересовали, а своих сверстников он считал слишком шумными и непоседливыми. Он проводил время, глядя на море, гуляя по бухточкам, где знал каждую скалу, и собирая травы. Он бродил, подставив ветру лицо, и без слов разговаривал с небом. И небо ему отвечало…

Жюльен взглянул на неподвижные листья гевеи, и ему казалось, будто их дух обращается к нему и смеется. И действительно кто-то смеялся. Это две девушки, одетые в голубые одежды, мяли в вогнутой емкости клейкое вещество ногами, бросая на иностранца застенчивые взгляды.

Жюльен отыскал глазами Сириль. Она стояла чуть дальше и ждала его. Они обменялись долгим взглядом без капли вражды.

Они шли по тропинке, не произнося ни слова. Он видел, что Сириль украдкой наблюдает за ним. Он также поглядывал на ее профиль, на каштановые волосы. С какой стати она отказалась от светлых волос? Они прошли метров пятьсот вдоль плантации и наконец добрались до полуразвалившейся ограды. За ней виднелись два здания в виде буквы L. Возможно, бывший дом для работников. На земле лежали велосипеды, сани, футбольные бутсы, мат с логотипом ГВ. И ни единой живой души. Сириль и Жюльен переглянулись.

– Я скажу, что ты мой коллега. Так будет лучше, – решила Сириль.

Держа в руке сумку с гостинцами, Сириль постучала в то, что служило, должно быть, входной дверью. Никакого ответа. Собственно говоря, дверь была открыта.

– Здравствуйте! Есть кто-нибудь? – прокричала она.

Они вошли.

Внутри был полнейший хаос.

Школа выглядела так, будто по ней пронесся ураган. Все было разрушено.

Воздух был спертым, словно в могиле.

Здесь царила тишина. И никого не было.

Сириль и Жюльен застыли у входа не в состоянии произнести хоть слово. Налево уходил коридор, направо – еще один. Напротив был зал для игр. Точнее, то, что от него осталось. Два книжных шкафа были опрокинуты на пол, книги разбросаны. Деревянные столы и стулья – повалены и поломаны. На стенах виднелись граффити с надписями на тайском языке, раскрашенные красной краской. Сириль сделала несколько шагов и, наклонившись, подняла крошечный башмачок. Поднявшись, она осталась стоять неподвижно, держа миниатюрную обувь в руке.

– Что же здесь произошло? – выговорила она наконец. – Я только вчера разговаривала с ними по телефону. Все было в порядке.

Жюльен прошел по правому коридору и открыл первую дверь. Комната была пуста. Он открыл следующую дверь.

Сириль заставила себя что-то делать. Достав айфон, она написала сообщение Сануку Арому и Анувату Бунконгу. Ее руки так сильно дрожали, что пришлось несколько раз повторить попытку: «Приехали в Сураттхани. Все разрушено. Никого нет. Что делать? Предупредите полицию!»

Нажав «отправить», Сириль несколько раз глубоко вдохнула. Сердце ее сжималось. Она продолжила осмотр комнаты.

От вопля Жюльена волосы у нее встали дыбом.

Несколько секунд она стояла как вкопанная, а затем мозг приказал ее ногам двигаться. Она бросилась направо, окликая Жюльена. Первая комната, небольшая кухня, оказалась пустой. Жюльен сидел на железной кровати в следующей комнате. На его кроссовках виднелась кровь. Когда он поднял глаза, Сириль заметила, что они стали черными от гнева.

– Почему? – кричал он.

– Почему что, Жюльен?

– Они набросились на невинных детей! Почему?

С его руки капала кровь.

– Не двигайтесь.

Порывшись в сумке, Сириль достала антисептическое средство и пластырь. Обработав рану, она заговорила с Жюльеном так мягко, как только могла.

– Не стоит причинять себе вред. Мы ни в чем не виноваты.

– Нет, виноваты, еще и как! Мы должны были приехать раньше. Мы должны были спасти их.

– Они, несомненно, в безопасности. Они просто скрылись.

– Я опять не сумел ничего сделать! Снова то же самое!

– Вы ничего не можете сделать против тех, чьи силы превосходят ваши собственные. Этим должна заниматься полиция.

Он прижался к ней. Сириль протянула руку.

– Дайте мне то, что прячете. Пожалуйста.

Она вдруг почувствовала, что уже переживала с ним подобную сцену ранее. Это ощущение выбило ее из колеи. Это не было плодом ее воображения! Она помнила. Теперь она была в этом уверена.

Жюльен не отрываясь смотрел на кровь.

– Он убил мою мать!

– Да, я знаю. Но, причиняя вред себе или кому-то другому, вы причиняете вред и своей матери, которая вас любила. Поэтому нужно остановиться. Давайте-ка его сюда.

Жюльен разжал пальцы и протянул Сириль кухонный нож.

– Я дам вам таблетки. Все пройдет.

Внезапно перед ее глазами возникло видение: Жюльен в коме и с трубками в горле на больничной кровати. Она видела и себя: она стояла рядом, разгневанная тем, во что превратился этот молодой человек под дыхательной маской.

Она заставила себя встряхнуться.

К ней возвращалась память.

– Мы предупредим полицию и вернемся в Бангкок. Я допустила ошибку, пригласив вас сюда. Не стоило этого делать. Я не думала, что…

«Что ваше состояние настолько хрупкое», – хотела добавить она. Но сдержалась.

– Жюльен, если это продолжится, если вы будете чувствовать потребность причинить вред себе или, схватив острый предмет, ранить кого-то, заставьте себя ударить землю, дерево, скалу – неважно что, но только не себя и не другого человека.

Сириль почувствовала вибрацию в кармане и достала айфон. На дисплее высветилось «Мари-Жанна». Она прикрыла телефон от взгляда Жюльена и встала.

– Подождите меня здесь. Я вернусь через пять минут. – Она быстро отошла от него и нажала кнопку «ответить». – Мари-Жанна?

– Я получила твое сообщение, Сириль. Мне было очень приятно. Я попыталась дозвониться тебе, но с тобой не было связи.

– Да, я знаю. Мне очень жаль, дорогая, но я в стране, где не везде есть мобильная связь. Сложная ситуация, я расскажу тебе о ней позже. Как ты себя чувствуешь?

– Не очень хорошо.

– Почему ты ничего мне не сказала позавчера, когда я звонила?

– Я не хотела быть обузой. Я думала сама справиться со всем.

В ее голосе заметна была усталость. Должно быть, Мари-Жанне действительно было очень плохо. Она разговаривала неспешно, словно следовала ритму медленного вальса, и каждое произнесенное слово требовало от нее огромных усилий.

– Сириль, у меня только что была инспектор, которая занимается расследованием моего дела…

– И что она сказала?

– Я попросила ее предупредить комиссара Местра, как ты мне сказала.

Сириль кивнула и принялась мерить шагами коридор.

– Ты правильно сделала, и что?

Мари-Жанна продолжала:

– Сириль, Местр не слышал ни о каком расследовании, связанном со случившимся у вас дома.

Сириль остановилась как вкопанная. Мари-Жанна продолжала:

– Проблема заключается в том, Сириль, что Бенуа ничего у него не просил, и полиция не приходила к вам домой.

Сириль почувствовала, что силы покидают ее.

– Но… они ведь разрезали ковер, нашли ножницы и мою ночную рубашку, всю в крови…

Мари-Жанна хмыкнула.

– Сириль, мне очень жаль, но Бенуа… Бенуа все это придумал.

Сириль упала на первую же скамейку, которая ей попалась.

– Это невозможно…

– Это еще не все. Инспектор также сообщила мне, что вчера вечером Бенуа допросили в отделении, поскольку в моей комнате нашли отпечатки только его пальцев. Но его сразу же отпустили.

Ошарашенная Сириль пыталась отыскать хоть каплю логики в том, что слышала.

– Но ведь вполне естественно, что у тебя в комнате будут его отпечатки, Мари-Жанна. Он ведь поднимается к тебе время от времени, разве нет?

– Нет.

Сириль почувствовала, что готова упасть в обморок.

– Как это «нет»?

– В отличие от тебя, Бенуа не заходил ко мне уже год. Не считая того вечера, когда вы явились ко мне вдвоем. Но он сразу сел на кровать и ничего не трогал.

Сириль задрожала.

– И где нашли его отпечатки?

– Везде! В душе, в кухне…

Сириль растерянно провела рукой по лицу.

– Ты рассказала все это инспектору?

– Да.

– И его арестовали?

Мари-Жанна рассмеялась, но в этом смехе слышалась грусть.

– Не думаю. Она спросила меня, как я могу защищать Жюльена после того, что он сделал со мной. А потом дала мне понять, что Бенуа объяснил им, отчего именно я пострадала… – Голос Мари-Жанны стал более уверенным. – Сириль, все, что я знаю, – это то, что Жюльен невиновен. Не он ослепил меня, а Бенуа! Ты слышишь меня?

Сириль чувствовала одновременно ярость и облегчение. Жюльен был невиновен! Она дрожала всем телом. Во рту у нее пересохло, дыхание перехватило.