Текст книги "Звездочка"
Автор книги: Елена Лагутина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц)
Глава четвертая
ПЕРВЫЕ ЛУЧИ СВЕТА
– Мы ненадолго, мама.
Они с Ником уже стояли одетые.
– Да хоть бы и надолго, – улыбнулась им Анна Владимировна. – Я как-нибудь без вас справлюсь с делами…
Ник сиял от счастья – и Рита испытала боль. «Бедные вы мои, бедные, – подумала она. – Живете без меня. Я вроде бы присутствую, но в виде нелепейшего фантома…»
Сегодня утром она подумала было заняться наборами – благо принесли работу. Но Ник посмотрел на нее такими несчастными глазами, что Рита устыдилась.
– А как же деньги? – попыталась она сопротивляться. – Это, между прочим, не просто мое желание – торчать за компьютером… Это наш с вами заработок.
– Деньги не главное в жизни, – по-взрослому сказал Ник.
И Рита согласилась с ним.
Потом еще позвонила Машка. Сообщила, что поменялась эфирами с Владиком, потому что некуда было деть приболевшего Артема, а поэтому она ждет их с Ником в гости.
Ник от перспективы пообщаться с верным другом так обрадовался, что Рита уже не могла пойти на попятную…
И вот они шли по улице, в руках был пакет, а в пакете болтался торт «Причуда» и коробка конфет. Потом они приобрели еще непременные «чупа-чупс», украшенные головами каких-то доисторических уродов, несколько пластинок детского «Орбита» и массу полезных, на взгляд Ника, вещиц.
– Ник, – растерянно сказала Рита, когда Ник пожелал еще большой пакет чипсов, – тебе не кажется, что от такого обилия вкусностей ваши с Артемоном мордашки пойдут трещинами?
– Нет, – подумав, сказал Ник. – Это же радость. Радости много не бывает…
Она на секунду остановилась. Голос Сережи прозвучал рядом – «радости много не бывает»… И снова нахлынули воспоминания…
Она поднималась по лестнице, твердо решив, что сейчас все скажет. «Это была наша последняя ссора, Сережка. Последняя. Все теперь будет иначе».
Она летела вверх, прыгая через ступеньки.
«Скорее же, – подгоняла она себя. – Скорее…»
Он не сразу открыл дверь.
– Привет, – немного растягивая слова, удивленно проговорил он, увидев Риту на пороге. – Не ждали…
– Я знаю, – торопясь кивнула Рита. «Еще мгновение – и моя решимость кончится в конвульсиях. Я ничего не скажу, и все останется по-прежнему». – Я… – начала она и запнулась.
В ванной журчала вода. Она не придала этому значения.
– Ты проходи, – сказал ей Сережка. – Чего стоять на пороге?
– Нет, – покачала она головой. – Я должна тебе кое-что сказать.
– Да? Неужели? – В его глазах сверкнула на минуту радость ожидания. «Говори же…»
– Я…
Дверь ванной открылась.
– Сереж, дай полотенце, – попросил голос.
– Там же есть, – ответил он, не спуская глаз с Риты.
– Да пошел ты со своим, – не унималась дама в ванной. – Дай свежее…
Он чертыхнулся, проговорил:
– Извини… Сейчас вернусь.
Рита стояла, чувствуя себя последней идиоткой. Только теперь до нее начал доходить смысл происходящего.
То, что он так запросто вошел в ванную с этим полотенцем. И слова, которые долетели до нее: «Это кто?» – «Не твое дело…» «Ах да, конечно, не мое, – тут же иронично сказала девица. – Вот только напомнить тебе, что ты обещал на мне жениться?»
Из двери выглянуло круглое смазливое личико.
– Подожди, – сказала ей соперница. – Сейчас мы закончим… Ты ведь не торопишься?
Рита развернулась и помчалась прочь.
Кровь прилила к щекам.
– Рита! – услышала она его голос. – Рита, пожалуйста… Я все тебе объясню!
– Пошел ты, – сердитым шепотом бросила Рита, с силой хлопая входной дверью.
И только на улице она остановилась, обнаружив, что потеряла по дороге сережку.
«Забавно, – усмехнулась она про себя. – Потеряла. Сережку…»
Она засмеялась и всю дорогу до своего дома продолжала смеяться, не замечая, как смех переходит в слезы…
Она уже не помнила, почему они поссорились. Это было наверняка мелочью. Глупой прихотью молодых, самоуверенных головушек…
Она не слышала, что он говорит ей вслед, – просто выбежала прочь из его квартиры и шла, не разбирая дороги, не слыша ничего, не видя – просто ослепнув…
«Он меня предал…»
Дело было в том, что они не могли друг другу сказать, что они чувствуют. Обоих переполняла гордыня, так свойственная молодым душам, и оба молчали. Ждали, кто, собственно, признается первым в том, что не может жить без другого… Ждали, чья крепость падет первой.
Отношения их все меньше напоминали дружбу, и все чаще зажигался в глазах огонек обиды…
В юности мы делаем столько глупостей…
Они с Ником уже подошли к Машкиному дому.
Она так погрузилась в былую боль, что не сразу вспомнила код. Ник стоял, терпеливо ожидая, когда мама придет в себя, – боясь спросить, что произошло, почему она снова стала такой печальной, отстраненной. Он просто держал ее за руку, чутко улавливая ее душевные терзания, и мужественно терпел – хотя больше всего на свете ему сейчас хотелось оказаться рядом с Артемом.
Рита нахмурилась, пытаясь угадать комбинацию цифр, – черт, как долго она не была у Машки! А если Машке так же необходим бывает иногда разговор по душам, как и ей, Рите? Сама Машка всегда оказывается рядом в трудную минуту – стоит только свистнуть… И только она, Рита, безжалостно обрушивала на Машку свои невзгоды и печали, вечно уходила от ее, Машкиных, проблем. Ссылалась на занятость… «И в самом деле, – подумала она, – иногда ты становишься занудой… Можно подумать, только у тебя так непутево жизнь сложилась…»
Она наконец-то вспомнила цифры. Нажала. Дверь, щелкнув, открылась.
Ник побежал вперед, перепрыгивая через две ступеньки.
Рита подоспела к тому моменту, как в ответ на дерзкие Никины трезвоны открылась дверь и Машка возникла на пороге.
– Привет, – обрадовалась она. – Я до последнего момента не верила, что ты, медведица, выберешься из своих листочков-лепесточков… Что, кстати, нового? Много набросали братцы-графоманы?
Она болтала без умолку, а сама смотрела на Риту с тревогой – от нее не укрылось, что Рита мрачна.
Рита пыталась скрыть душевное смятение за улыбкой, но понимала, что это жалкие потуги – улыбка-то наверняка выходила как у бедняги Пьеро…
Ник с Артемом уже смылись в заветную комнату, где Артем хранил свои богатства – святая святых мальчишек, куда во время игры не имели права входить взрослые.
Когда они остались одни, Машка спросила:
– Что случилось?
– Ничего, – попыталась увильнуть от прямого ответа Рита. – Все в порядке…
– Ага, – кивнула подруга, – прямо сразу верится… Поэтому у тебя такая физиономия, как будто ты приехала сюда на катафалке. Или встретила нечаянно баньши, размахивающую черным знаменем смерти…
– Примерно так, – усмехнулась Рита. – Примерно баньши.
И – замолчала.
Машка некоторое время соблюдала трагическую тишину, но потом не выдержала.
– Раз эта зараза тебе встретилась, – сообщила она, – придется выпить… Иного выхода нет. Избавиться от тлетворного смрада ее дыхания поможет только старая добрая «vodka»…
Она поднялась, достала из холодильника початую бутылку.
– Ты что! – испугалась Рита. – А дети?
– Дети? – приподняла удивленно бровки Машка. – Распутная! Ты предлагаешь еще и детям налить? Нет, пусть себе дуются в карты, с этим я уже ничего не могу поделать! Но уж от этого порока я постараюсь сохранить Артемона на долгое время… Лет на пять еще… Или – не выйдет? Ну, хоть на три года. Потом пусть приступает.
– Машка, мне же с Ником домой потом идти!
– Нормально, – хмыкнула Машка, разливая водку по рюмкам. – Если бы ты была без Ника, тебя могли бы забрать в трезвяк. А так – пожалеют. Скажут: «Бедный малыш! Пусть уж дома пьяная мамхен отоспится…» И даже довезут тебя до дома. Ритка! Прекрати трагически воспринимать жизнь, а? Ты создаешь проблемы там, где их особенно и нет! Ты знаешь, какое у тебя лицо последнее время?
– Какое?
– Жуткое, – выдохнула Машка, округлив глаза. – Зеленое и тоскливое. «Все бездны ада ей открылись, и не было спасения душе»… Вот какая у тебя рожа, простите уж за грубость, мэм! Сплошной кислый огурец, а не прелестное, радостное лицо молодой красивой женщины. Это плохо кончится… Морщины попрут прямо на твои розовые ланиты, и ты состаришься на моих глазах за год. – Она подняла рюмку: – Пусть им будет так, как они этого заслуживают, а нам – так, как этого заслуживаем мы!
– Неплохо ты перелицевала тост, – рассмеялась Рита.
Она выпила – водка обожгла ее горло, на глазах выступили слезы. И в то же время отчего-то стало не то чтобы хорошо – а просто легко. Свободно. Все по фигу…
– Вот так и спиваются люди, – печально констатировала Машка. – А насчет тоста… Может, они не самые плохие? Чего грешить попусту, желая им плохого-то? Как говаривал знаменитый герой романа про твою тезку – «зачем самой ручки марать? Пусть верхние люди сами решат, чего заслуживают наши недруги…»
Рита кивнула, соглашаясь.
И в самом деле? Разве угадаешь, какова доля твоей правоты, а какова – их?
– Даже в том, что мы разделяем мир на «своих» и «чужих», уже есть печать недоброго, – сказала она. – Все мы одинаковые… Каждый борется за свое место под солнцем…
И при этом кого-то ненавидит… Ох, Машка, я так часто стала произносить это слово! Ведь зареклась же – а оно само лезет…
– Это от обиды и безнадежности, – сказала подруга, разливая по рюмкам новые порционы. – Когда ты понимаешь, что что-то очень несправедливо, нечестно, а исправить ты не можешь ни фига, возникает внутри тебя этакое богомерзкое чувство… ненависти… В принципе это даже неплохо. Доказывает, что чувства в тебе еще не умерли… Вот когда все станет по барабану, куда хуже. Это будет означать, что мы уже не мы, а дохлые автоматы.
– Я бы все-таки предпочла испытывать любовь…
– А твоя ненависть – зеркальное отражение любви к кому-то… Ты же не из-за собственной обиды ненавидишь.
– Нет, – согласилась Рита.
Вторая рюмка пошла легче. И на душе стало так спокойно и хорошо, что Рита подумала: а почему бы, собственно, не пить почаще?
– Первая ненависть из-за мамы, – сказала она. – Не могу видеть ее в старом пальто! А денег на новое у меня нет… Васька же словно меня не слышит. Смотрит добрыми своими глазами и тут же начинает говорить, сколько у него проблем. Что Мариночке тоже надо пальто…
– Какое по счету? – фыркнула Машка.
– Не считаю я, – отмахнулась Рита. – Если сложиться, вполне можно купить что-то маме. Хотя бы по две тысячи. А получается, что это должно быть только моим делом… А недавно он меня вообще обидел страшно. Я понимаю, что авторство этих слов не ему принадлежит, но все равно! Сказал, что я сама во всем виновата… Есть же Витька, в самом деле. Витька богатый. А я дура ненормальная, потому что любая баба за такой шанс полжизни бы отдала…
– Вот гад! – Машка со всей силы стукнула кулачком по столу. – Нет, ты посмотри на него! Готов родную сестру для вящего спокойствия подруги жизни на панель отправить! Нет, Ритка, я бы ему уже давно мозги вправила! Тяжелой кастрюлей…
– Не могу, – развела руками Рита. – Мне его, Машка, жалко. Я посмотрела недавно – а он лысеет… Я вспомнила, какой он маленький был забавный. Вроде так недавно это было, а вот тебе – лысина уже…
Она тяжело вздохнула.
– Лучше бы у него вместо лысины ум завелся, – не унималась гневливая Машка. – И доброта. А то лысины на каждом шагу сверкают, а ума с добротой днем с огнем не сыщешь!
И такая детская обида прозвучала в ее словах, что Рита не сдержала улыбки.
– Одни лысины, – продолжала развивать понравившуюся ей мысль Машка. – Куда ни посмотришь… Если нет лысины – сами бреются! Что за страсть к лысым черепушкам? На шампунях, что ли, решили экономить? Даже тетки налысо бреются… И так похожи на горилл лесбийских, без залысин… Уроды.
– Он не бреется, – вступилась Рита за брата. Отчего-то в тот момент, когда Машка стала на него нападать, ей стало так его жалко, до слез, словно он умирает, именно сейчас, в этот момент… Каждое Машкино слово пронзало его организм, как раковая клетка, и она была рада, что Машка перекинулась на непонятно откуда возникших «лесбийских горилл».
Машка угомонилась. Помогла ей в этом третья рюмка.
– А вторая твоя ненависть? – спросила она.
– Давай не будем об этом, – попыталась уйти от ответа Рита.
– Нет уж, – возразила непреклонная Машка. – Психоаналитик требует всегда полной откровенности. Хочешь избавиться от чувства, мешающего тебе жить спокойно, говори.
Рита подумала.
– Последнее время со мной что-то происходит, – начала она. – Меня одолевают призраки прошлого… Все началось с дурацкого звонка.
Машка не прерывала ее. Рита сама запнулась, осторожно взглянув на подругу – не будет ли она над ней смеяться?
Нет. Машка хранила серьезность и смотрела на Риту внимательно, ожидая продолжения.
– Позвонил какой-то мужчина и попросил поставить Кэнди Найт… Только не смейся, Машка!
– Я не смеюсь…
– Именно ту песню, которую я запрещала себе слушать. И все-таки слушала. Тайком. От самой себя… Потому что… Понимаешь, Машка, это была наша последняя песня. Потом ничего не было… Я поставила. И все вернулось. Словно этот тип был медиумом, способным возродить давно умершее… Потом я встретила на лестнице нового соседа. Господи, Машка, как он был похож на Сережку! Я даже остановилась, потому что мне показалось, что это он. Помнишь, я тебе рассказывала, как он всегда появлялся у меня, стоило мне прийти с работы? Я потом уже догадалась, что он просто меня всегда ждал. Садился где-то, где его было не видно, – и дожидался меня. Только этот новый сосед очень странный… Я потом пришла к нему за солью – а он молчит и смотрит на меня… Молчит. Немой, наверное… В общем, Машка, я вдруг снова начала все вспоминать. Против воли. И довспоминалась… Говорят же, что воспоминания притягивают призраков.
Она замолчала.
Машка дотронулась до ее руки – она поняла, что Рита сейчас переживает. Жалость к подруге выплеснулась из ее глаз, и Машка выдохнула едва слышно:
– Бедная моя Ритка!
Рита не могла больше сдерживаться. Слезы вырвались на волю, текли по щекам, и она с готовностью уткнулась в Машкино вовремя подставленное плечо и теперь рыдала, выбрасывая бессвязные, непонятные слова и вместе с ними – накопившуюся боль:
– Мне так плохо без него… Так плохо… Машка, я не выдержу этого. Я этого больше не выдержу!
Странное дело – Машка ни слова не сказала, просто сидела молча, не останавливая Риту, а Рите и в самом деле стало легче.
Она вытерла слезы и улыбнулась:
– Дура я, правда?
– Конечно, дура, – согласилась Машка. – Так, слегка дура. Я бы сказала, что ты просто маленькая дурочка… Создаешь несчастья сама. Завидуешь тем, кто завидует тебе… Эти все твои мариночки полжизни бы отдали, чтобы хоть на секунду испытать, попробовать на вкус, что же это за штука такая – любовь… А ты ею окружена.
– Да брось! – рассмеялась невесело Рита. – Нужно им это.
– Нужно, – серьезно ответила Машка. – Потому что они несчастные. Им надо сражаться. Постоянно. Пытаться вырвать свой кусок торта из других рук. А тебе не надо. За тебя саму сражаются… Сечешь разницу, радость? Они точат свои коготки, чтобы урвать добычу, а тут ходит такая вся Ритка, даже и не красавица… даже морду красить за свои тридцать лет не удосужилась научиться. Ходит, значит, чему-то улыбается внутри себя, как Джоконда… А Витька, мечта всех этих недоделанных «поэтесс», ночами не спит, о Ритке этой ненакрашенной думает. И Сережка ночей не спал. Да ведь это они, Ритка, должны выть от ненависти к тебе. Что они и делают, в чем я нисколечко не сомневаюсь… А то, что тебе трудно… Помнишь, что сказал Осип Мандельштам своей бедной жене перед тем как отправиться в ссылку? «Кто тебе сказал, что мы непременно должны быть счастливы?»
– Но я так хочу быть счастливой! – горячо прошептала Рита.
– Хочешь – будешь, – резюмировала Машка. – Я лично не вижу повода отказать тебе в сем прошении… Думаю, у Бога тоже нет веских возражений. Что-нибудь мы с Ним тебе на голову обрушим. Уж больно ты трогательная, Ритка, бываешь.
И она рассмеялась. Так заразительно, что Рита тоже не удержалась.
Из дверей осторожно выглянула мордашка Артема, потом присоединился и Ник.
– Чего вы ржете? – поинтересовался Артем.
– Ах ты, невоспитанный мальчишка! – возмутилась Машка. – Мы что, лошади? Мы очаровательные тетеньки, которые смеются! Заразительно и звонко, и смех у нас – как серебристые колокольчики! Лучше согласитесь, а то не видать вам торта как своих ушей!
Тема осмотрел их с явным сомнением, но решил не связываться. Торт был ему дороже истины.
– Ладно, – снисходительно проговорил он. – Тетеньки. Красивые. И смех у вас приятный…
На этом рыцарская речь была закончена.
– Вот так тебе, – сказала Рита. – Даже собственные сыновья отказываются признать нас за Клаву Шиффер…
– Так ведь молоды еще, – презрительно фыркнула Машка. – Молоды, глупы и неразвиты эстетически… Ничего, подрастут…
И замолчала.
Лицо ее помрачнело.
– Машка, – дотронулась теперь до ее плеча Рита, – ты что?
– Знаешь, чего я больше всего боюсь? – шепотом призналась Машка. – Что Артем будет расти, а я не увижу…
– Глупые какие у тебя мысли!
– Думаешь обо всем, – передернула Машка плечиком. – О смерти тоже думаешь. А тебе не бывает иногда страшно – что это случится, внезапно так, глупо, и будут мальчишки расти сами по себе?
– Бывает, но я пытаюсь прогнать эти мысли…
– А я иногда не могу. Обещай мне, Ритка, что если что-то случится – я так, на всякий случай! Так вот, ты возьмешь моего Артемона.
– А если со мной?
– Я всех возьму, – серьезно ответила Машка. – И Николу, и Анну Владимировну, и Ваську твоего ненаглядного с его лысиной… И Витьку тоже. А то без Витьки мне весь этот прайд никак не прокормить!
И тут же Машка тряхнула своей рыжей головой в мелких кудряшках и широко улыбнулась.
– Так что, Прохорова, шизофрения свойственна не только тебе… Я тоже не чужда глупостей. Хотя, конечно, я умнее, дальновиднее и прагматичнее… Слушай, а почему бы тебе и в самом деле не выйти замуж за Витьку? Он по крайней мере не лысый…
Рита расхохоталась.
– Да, – сказала она. – Это, конечно, крутой довод в его пользу… А жену куда денем?
– Есть масса способов, – прошептала Машка. – Например, развод.
– Мог бы он – уже давно развелся бы…
– Знаешь, если серьезно говорить, был бы он уверен в ответном чувстве, нашел бы способ…
И Рита кивнула.
Она знала это и сама.
Только вот…
– Если бы могла забыть Сережку, – вздохнула она. – Глупо, правда? Все уже давно кончилось, а я…
– А ты как Кончита… Она ждала его тридцать лет, а потом отчалила в монастырь…
– Где-то так, – кивнула Рита.
– Ей было кого ждать. А тебе?
– В том-то и дело, что я кого-то жду, – призналась Рита. – Вроде его – и в то же время кого-то другого… Не знаю, Машка! Может быть, романтические бредни никак не выветрятся из моей головы… Это плохо?
– He-а… Хорошо. Лучше ждать неизвестного, чем ничего вообще… Это получится, как у Кинга, – безнадега… Давай выпьем по последней. За наши с тобой романтические бредни, благодаря которым мы все еще живые люди, а не ходячие кладбища с дежурно-обязательным набором эмоций!
Они возвращались домой уже вечером.
«Засиделись, – ругала себя Рита. – Мама там одна…» Сердце Риты кольнуло – вечное чувство ответственности и вины.
– Ник, давай быстрее!
Ник и так старался, почти бежал, чтобы поспеть маленькими своими ножками шаг в шаг с материнскими – длинными.
Трамваи как нарочно стояли – Рита видела темно-красный шлейф вагонов с белыми верхушками. За пустыми стеклами даже пассажиров уже не было видно – похоже, трамваи стояли так давно, что и самые терпеливые сбежали. Зато на троллейбусной остановке толпилось такое количество людей, что Рита только вздохнула – две остановки придется одолеть пешком… Ладно бы она была одна, а то с Ником.
«День сегодня явно не из удачных», – подумала она.
Но рядом шел Ник, прижимая к груди пакет с видеокассетами, выданными для просмотра щедрым Артемом, и скорее всего так не считал.
«Может быть, он и прав, – подумала Рита. – Время покажет…»
Они добежали до своего дома уже в полной темноте.
– Вот, – торжествующе сказал Ник. – Дошли же!
– Дошли, только потратили больше времени, чем рассчитывали…
Перед Ритиными глазами возникла страшная картина – куча листов, исписанных мелким, убористым и неразборчивым почерком, светящийся экран, глупейший, занудный текст – «и кто его печатает?» – и бессонная ночь…
Если бы не ее легкомыслие, она запросто справилась бы с подработкой уже сегодня вечером, а так…
На четвертом этаже Рита наконец остановилась.
– Боже… – выдохнула она.
Дверь в их квартиру была приоткрыта. Чуть-чуть. Но и этого хватило, чтобы Ритино воображение немедленно нарисовало картину ограбления, бедную мать, привязанную к стулу с кляпом во рту… О другом она вообще старалась не думать – слишком страшными иногда бывают наши мысли.
– Ник, подожди меня здесь, – прошептала она.
И тихо, стараясь не привлекать к себе внимания возможных злоумышленников, открыла дверь в собственную квартиру.
В квартире тихо бубнил приемник. Рита вошла, по-прежнему стараясь не шуметь.
– А ей тяжело, понимаете, дружок? – услышала она материнский голос – и у нее отлегло от сердца.
«Слава Богу, с мамой все в порядке!»
– Она мечется, пытается заработать деньги, и ее не остановишь! Мне иногда кажется, что она просто старается доказать всем, что она самостоятельна! Что она все может и ни к кому никогда не обратится за помощью… Очень сложный человек моя Рита. И так хочется, чтобы она все-таки чего-то добилась, может, хоть тогда успокоится?
Речь шла о ней, Рите. Она покраснела – Рита никогда не любила этих разговоров о себе, и особенно было неприятно, что мать ее, Риту, жалела, вместе с кем-то невидимым, а потому – неведомым… «Скорее всего к маме забрела ее подруга», – решила она.
Она тихо, на цыпочках вернулась, позвала Ника жестом и позвонила в дверь.
– Дверь не закрыта, мама, – громко крикнула она, входя в коридор. – У тебя гости?
– Да, – кивнула смущенно мать, выходя ей навстречу.
Рита чмокнула ее в щеку, оставила раздевать Ника, а сама прошла на кухню, движимая банальным любопытством.
И – замерла.
За столом с чашкой чаю в руках сидел их новый сосед.
Рита мучительно покраснела, но он покраснел еще больше. Вскочив неловко, так, что стул наверняка бы опрокинулся, не ухвати он его за спинку, он стоял теперь, слегка наклонив голову.
– Здравствуйте, – сказала Рита.
Он кивнул, по-прежнему молча, и поднял на нее глаза.
– Знакомься, Рита, это Сережа, – пояснила мать, входя. – У меня сердце немного прихватило, а корвалола нет! Я бросилась к Сереженьке, и – слава Богу! – он мне очень помог. И за лекарством в аптеку сбегал, и рядом побыл, пока не отпустило… Вот сидим теперь чаи распиваем… А это моя Рита.
Он посмотрел на нее и неожиданно улыбнулся.
– Я знаю, – сказал он. – Мы уже познакомились…
И что же произошло?..
Рита оглянулась. Словно боялась увидеть за окном солнце. Не приведи Бог снова оказаться с кем-то в одной сфере солнечного влияния, хватит уже!
Он стоял и смотрел на нее с таким же испугом.
Странное дело, но именно этот его страх сделал его ближе ей.
Солнца не было. Сумерки сгустились до черноты.
«А оно всегда есть, солнце-то»…
– «И нет ни печали, ни зла, ни ревности, ни обиды… Есть только северный ветер, и он разбудит меня, там где взойдет звезда Аделаида…» – тихо пел Гребенщиков, спрятавшись в приемнике, и ей показалось, что слова эти звучат насмешливо.
«Сможешь спрятаться от солнца в темноте, Ритка?»
Звезда Аделаида всходила на небесах.
Рита знала – надо спрятаться в панцирь. Никаких звезд! Никакого солнца!
За всем этим непременно следует боль.
– Вам кофе со сливками? – спросила она, наливая ему кофе.
Он странно вздрогнул – точно она сказала что-то неуместное. Как если бы сейчас она была обязана произнести совсем другое.
«В волосах моих заблудились мысли твои – неужели ты этого не понял?»
Наверное, именно так она должна разговаривать. Вспомнить, что когда-то она писала стихи. Это было давно. Это неправда…
– Вам со сливками? – повторила она, чувствуя, что щеки заливает горячая краска.
«Фу, – выругала она сама себя. – Веду себя как маленькая идиотка… Он, безусловно, красив. В его глазах спрятана тайна, и тайна эта соседствует с болью… Они, конечно же, уживаются друг с другом. Мне хочется, чтобы он улыбнулся. Мне так этого хочется! Не губами, а именно этими глазами…»
– Да, – сказал он, продолжая смотреть на нее вопросительно-удивленно. – Со сливками… Спасибо.
Мама ушла с Ником. Ему было пора спать.
Из детской комнаты доносился теперь ее мерный голос.
– Она читает ему Клайва Стэпла Льюиса? – удивленно спросил Сергей.
– Что в этом удивительного?
– Странно, – сказал он. – Сейчас все помешаны на Гарри Поттере.
– Мы не совпадаем со всеми, – призналась Рита. – Это наша семейная трагедия… Не получается никак. Хотя стараемся…
– Не надо вам стараться, – рассмеялся он. Глаза остались печальными.
– Отчего же – не надо? Белым воронам никогда не живется хорошо…
– Зато белых ворон любит Бог, – сказал он. – Думаю, за это стоит и пострадать. За это счастье…
– Знаете, Сергей, белые вороны устают, – сказала Рита. – Иногда им хочется покраситься… чтобы не портить общей картины. И кто вам сказал, что Бог любит белых?
– Я так понял, – сказал Сергей, – читая Библию. А то, что вы устаете, это естественно. Вы привыкли думать душой, а не головой. Нормальная усталость…
– Легче от этого мне не стало, – усмехнулась Рита. – Хочу раствориться в стае. С недавнего времени это желание весьма сильно.
– У вас не получится, – сказал он. – Глаза выдадут… Вы не сможете придать своему лицу такое же бессмысленно-озабоченное выражение.
– А мне кажется, оно у меня именно такое и есть, – рассмеялась Рита.
– Знаете, что самое смешное? Каждый человек по своей сути исключителен. Но почему-то все стараются потерять эту исключительность или скрыть от чужих глаз… Друг от друга. А спустя какое-то время начинают искать ее. Я прочитал у какого-то писателя… Сейчас не вспомню, у кого. Да это, наверное, и не важно. «Женщины, радующиеся своей одинаковости и неразличимости, празднуют, в сущности, свою грядущую смерть, которая сделает их одинаковыми абсолютно».
– Милан Кундера, – сказала Рита.
– Что? – вскинул он на нее глаза.
– Это из Милана Кундеры, – пояснила она. – «Невыносимая легкость бытия». Хорошая книга.
Он засмеялся тихо и покачал головой:
– Черт, а я и забыл… Иногда западает мысль, и не помнишь автора…
– Вечная судьба авторов! Они оставляют свои мысли и дыхание. Но никогда – имен… Хотя, если подумать, что значит имя? А мысли и дыхание значат гораздо больше.
– Вы не похожи на других, – проговорил он. – Зачем вам «праздник грядущей смерти»?
– Наверное, потому, что я тоже женщина, – развела она руками. – Да и не уверена я, что сильно отличаюсь от других… Обычная мать-одиночка, с несчастной любовью за плечами… Не оказалось во время под рукой куска раскаленного железа…
Он посмотрел на нее с испугом.
Она рассмеялась.
– Это способ избавиться от любви, – пояснила она. – Так сказать, старинное лекарство от этого чувства. Следует опустить кусок раскаленного докрасна железа в стакан с прохладной водой, и пока оно остывает, проговорить так, чтобы дыхание касалось воды. «Именем Адоная да погаснет во мне страсть подобно тому, как железо остывает в этой воде»… И все проблемы решены!
– Зачем?
– Что – зачем? – спросила она.
– Вам нравится блуждать темноте? Поверьте мне, Рита, темнота – наказание! Но уж никак не благость…
– А мне приносит успокоение только темнота, – пробормотала Рита едва слышно. – Слишком много воспоминаний. А темнота – это сон. Отдых.
– Не знаю, – сказал он резко. – Темнота усиливает боль. Но я не буду спорить. Наверное, у каждого человека собственный взгляд. И это только доказывает мою правоту… Раньше я думал так же, как и вы. Что я один среди людей. Исключительный… Пока не понял – на самом деле все не так. Таких людей, как я, много. Они чувствуют, плачут, смеются и ужасно не хотят подчиняться нескольким одинаковым людям. Понимаете, Рита, разных людей больше, чем одинаковых, можете мне поверить… Просто почему-то люди с бедным сознанием научились подчинять себе других… Может быть, потому, что для других немыслимо пользоваться недостойными методами. Предавать, наносить удары в спину, унижать. Это ведь все ненормально… Но я разговорился. Простите!
– Нет, – попросила Рита. – Вы хорошо говорите… Продолжайте.
Ей показалось, что он сейчас говорит ей что-то важное для него. Так, словно он молчал, запрещая себе даже думать об этом, а сейчас его прорвало. Может быть, когда он выговорится, его глаза улыбнутся?
– Нет, Рита, давайте лучше поговорим о вас…
– Ничего интересного, – помотала она головой. – Обычная история…
Она не хотела рассказывать ему свою историю, и в самом деле – слишком все выглядело сейчас банальным.
Некоторое время они молчали. Он ругал себя за минуту откровенности, за то, что сам приоткрылся, вылез из раковины, но и попытался разбудить другого человека – из интереса, любопытства, желания узнать поближе эту странную женщину с огромными глазами. «Разве ты не знаешь, что это гадко? Зачем будить человека, ведь вместе с ним просыпается и тщательно скрываемая боль?»
Сейчас он испытывал мучительное чувство вины – сколько раз он зарекался, запрещал себе вызывать человека на откровенность! Он просто не имеет на это права – особенно теперь, после случившегося…
«Твой удел – темнота», – напомнил он себе.
Рита посмотрела на часы. «О нет», – чуть не вырвалось у нее. Она почувствовала себя Золушкой из сказки – сейчас пробьет двенадцать часов. Всего два и осталось… Рядом с компьютером лежат ее «горошины». Если она сегодня не успеет, когда? Завтра – ночной эфир…
Расставаться с Сергеем не хотелось, и это тоже путало Риту.
«Мы просто говорим на одном языке, – сказала она себе, успокаивая. – Это редко случается… Наверное, даже если мы будем сидеть и молчать, все равно будет хорошо…»
– Я засиделся, простите.
Он истолковал ее молчание неправильно, но Рита, хотя меньше всего ей хотелось сейчас, чтобы он уходил, промолчала.
– Уже поздно…
Он поднялся и двинулся к двери.
– Было очень приятно общаться с вами…
На выходе он взял ее руку в свою и некоторое время молчал, разглядывая ее ладонь, точно пытался совместить их линии жизни.
– Мне тоже, – тихо сказала Рита. Точно призналась…
– Если возникнут трудности, помните обо мне…
Он резко выпустил ее руку, развернулся и вышел.
Дверь хлопнула.
Рита еще постояла, прислонившись спиной к косяку, провела по горячему лбу прохладной ладонью, пытаясь успокоить мысли, и только после того как справилась с собой и стала прежней Ритой, она вернулась в комнату и включила компьютер.
«Предавать, унижать, бить в спину – это ненормально…»
Но это – в порядке вещей, возразила она мысленно ему.
Она начала набирать текст – в слабом освещении настольной лампы мелкие буквы расплывались, приходилось напрягать глаза.
