Текст книги "Победа для Гладиатора (СИ)"
Автор книги: Елена Лабрус
Соавторы: Алекс Чер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 21 страниц)
49. Виктория
Урод! Скотина! Сволочь! Тварь!
Мозг выдаёт самые злые и обидные оскорбления.
Гад! Мерзавец! Козёл!
Когда слёзы высохли, первым желанием было – бежать. Куда глаза глядят, только подальше от этой машины. Подальше от Берга. Но потом появилась злость. И жажда мести. И хрен знает, что ещё. Стойкое желание его убить или покалечить. Вырвать с корнем всё его мужское достоинство и пусть живёт, как хочет.
Вот почему он такой? Почему?
Вращаю на безымянном пальце тонкое кольцо, пока огромная машина везёт меня домой. И каждый раз, натыкаясь на камешек, утопленный в гладком металле в квадратном углублении, зачем-то вспоминаю момент, когда Алекс надевал его на мой палец.
Я же видела, как дрожат его руки. Невозмутимый хладнокровный Берг волновался, как мальчишка. И этот его поцелуй, невесомый, нежный, боясь вздохнуть, с закрытыми глазами. Это было так похоже на правду, что я в неё поверила. Поверила, что небезразлична ему. Что он не просто развлекается со всеми этими конями, музыкантами, поцелуями, что он чувствует то же, что и я – невыносимую потребность, привязанность, зависимость. И дело не только в сексе.
И тут же он словно испугался, что дал мне слишком много, что раскрылся слишком сильно, обнажил душу. Тут же отстранился, разозлился и словно наказал меня за свою слабость. И дело даже не в Стасе, которого покалечить мало. Жаль, что они там друг друга не поубивали. Ревнивый придурок и полный дебил – достойная парочка быть прикопанными рядом.
Какого лешего вообще припёрся этот Стас? Зачем? Что вообще за дурость? Вопиющая глупость или какая-то подстава? Как расценить его поступок? Понимаю только, что не имеет он ко мне никакого отношения. Что-то доказывают они друг другу. А мы с Маринкой в этой игре – пешки.
Маринка! Чёрт побери! Меня словно бросают в прорубь. Ведь она же осталась со Стасом. И он сейчас со злости сделает с ней то же самое, что со мной Берг. Трясущимися руками набираю её номер.
– Марин, – выдыхаю, когда после десятка гудков она всё же отвечает. – Марин, пожалуйста, не езди сегодня никуда со Стасом.
– Почему? – сквозь её удивлённый голос слышу музыку и характерный для машины гул. Уже едет.
– Не знаю, как тебе сказать и поймёшь ли ты меня, но он сейчас наверняка зол и не в себе и лучше пусть напьётся в одиночестве, чем ты попадёшь под его горячую руку.
– Не понимаю о чём ты, – она явно избегает называть меня по имени. Значит, Стас рядом. – Но, извини, тебя это в любом случае не касается.
– Да, да, ты права, – чащу я скороговоркой, догадываясь, что она сейчас бросит трубку. – Можешь думать обо мне всё, что хочешь, только умоляю тебя: не оставайся с ним одна. Марин, пожалуйста, только не сегодня. Он умеет быть очень настойчивым, когда хочет, – не знаю я, как объяснить ей прямым текстом, что он легко может её изнасиловать и сделать ей куда больнее, чем мне Берг. Не знаю, поняла ли она меня, услышала ли, но она отключилась.
Чёртов Берг! Чёртов Стас! Ненавижу их обоих и не знаю, кого больше. Берга – за то, что он так легко отпустил Маринку, зная, что она неровно дышит к Стасу. Или самого Стаса за то, что он всё испортил.
Испортил. Всё! Ту пьянящую влюблённость, что я уже почувствовала к Бергу. И то неопознанное чувство, которому так отчаянно сопротивлялся Алекс.
Хрупкий хрустальный мост отношений, что он сам соорудил между нами, рассыпался со страшным звоном, когда вклинился Стас.
И что бы он ему не рассказал – не важно. Это ничего не меняет.
Не знаю, чего во мне сейчас больше – обиды или злости. Обиды, что Алекс ничего не стал даже спрашивать, просто нагнул и отымел. Или злости, что он так ненавязчиво дал понять, для чего он женился и кто в доме хозяин.
Только хрен он угадал! Пусть носится пока со своими властными замашками. Только времени у него в обрез. Но мне хватит, чтобы выпить столько его крови, сколько успею.
Хотел секса? Будет ему секс.
Хотел горяченького? Пусть хоть задымится в одном месте.
Ревнивый самец? Значит, будет и настоящий повод ревновать.
А потом пусть разводится. Мне плевать! У меня есть штамп. Есть план. Есть цель. И я к ней двигаюсь.
И, может, даже к лучшему, что ничего у нас не складывается: женаты мы или не женаты. А то раскисла бы, расслабилась на его широкой груди. К хорошему так быстро привыкаешь.
Но мне нельзя. У меня никогда и ничего не бывает хорошо.
Дома так привычно. Словно ничего и не было. Мерно тикают часы. Гудит старенький холодильник. Из крана в ванной капает вода.
Принимаю душ, переодеваюсь. Прячу в шкаф белоснежную шубу.
Словно всё по-прежнему. Только тонкая полоска металла на пальце напоминает, что я чуть было не поверила в возможность счастья. Увы, мне ничего и никогда не даётся легко. И пусть мой рыцарь на белом коне оказался не благородным пылким принцем, а бездушным королём, тираном и самодуром, я справлюсь.
И мне надо на работу. Пока Надежды Андреевны нет, сделаю скан обновлённой страницы паспорта, распечатаю все нужные документы.
Нет повода откладывать. Нет причин и раскисать.
Уже по дороге на работу звоню Анастасии. И её бодрый голос, что не побеспокоила и всё в силе, вселяет уверенность.
Ворона приветствует меня равнодушным кивком. Она не спрашивает, зачем я пришла в выходной, я не интересуюсь, чем она так увлечена, воткнув в экран монитора нос, а в уши – наушники.
Включаю свой компьютер, который мне поставили буквально вчера, и искренне радуюсь пакету документов, что уже прислала Анастасия.
Работа на круизном лайнере привлекает меня больше всего. И меня берут не «горничной», а в программу для работы с детьми. Спортивные занятия, соревнования, школа цирка, игры, творчество и многое-многое другое.
Волнуюсь, пока заполняю документы. И все мои горести отходят на второй план. Меня ждёт целый мир! Шесть незабываемых месяцев на белоснежном лайнере. Средиземное море, Карибское, Атлантический океан, Багамы, Канары. Голова кружится только от названий. А перечислить все страны, где мне суждено побывать, – не хватит пальцев.
– Я оставлю тебе ключ? – отвлекает меня Ворона. – Просто закрой дверь и сдай его на вахту, если меня не дождёшься.
– Хорошо, – легко соглашаюсь я.
И только когда она уже уходит, обнаруживаю, что мой новый компьютер не подключен ни к принтеру, ни к сканеру.
Пытаюсь влезть в комп секретаря, но он что-то качает, и я боюсь не туда нажать и испортить Вороне просмотр какого-то свежего сериала.
Чертыхаясь, включаю агрегат Надежды Андреевны. На нём я уже работала, когда она показывала мне отчёты программы, доступные только администратору. Я даже пароль запомнила. Вот его и ввожу. Вставляю флэшку, и моё будущее горяченькими листами вылетает из гудящего принтера.
Сканер думает медленнее. И пока он там скрипит, жужжит, урчит и попискивает, воровато тыкаю по папочкам на рабочем столе Наденьки. Их немного, всё разложено с аптечной аккуратностью. Не знаю, пригодится ли, но на всякий случай копирую.
И меня посещают запоздалые мысли об аптеке и снова злорадные – о Берге. А может, пусть они ему нагадят? В конце концов, сам виноват, что допустил. Сам и Наденьку спровоцировал. Вот сам пусть и расхлёбывает. Да и что они ему могут сделать? Так, какую-нибудь мелкую пакость.
Я даже за себя не волнуюсь. Этот Гремлин вечно бахвалится своими сексуальными успехами. Думаю, и в этот раз распустит хвост, как тот павлин, перед Наденькой: найдёт он меня, трахнет. Да я и не скрывалась. Захотел бы – уже нашёл. Мог бы трахнуть – трахнул. А он отхватил по яйцам и трусливо меня уволил. Хотел, чтобы я сама перед ним ножки раздвинула? Стратег недоделанный.
Так и возвращаюсь домой – с папкой документов и нескончаемыми планами. Наивными планами мести, всем до кучи и воодушевляющими перспективами новой работы.
По дороге захожу в аптеку. Противозачаточными запасаюсь на все случаи жизни, как и наставлениями непременно проконсультироваться с гинекологом.
За окнами уже темно, когда дома глотаю какую-то волшебную пилюлю «от детей». И на душе становится тоскливо. Впрочем, с наступлением одинокого вечера у меня всегда такое настроение. Чтобы не скатиться в эту меланхолию, пытаюсь отвлечься фильмом, когда звучит звонок в дверь.
«Если это Берг, не открою» – даю себе установку, пока иду к двери.
Но это Марина. Заплаканная и трясущаяся от холода.
50. Алекс
Последние пожарные покидают фойе. И вид этого некогда нарядного, сияющего чистотой и роскошью помещения вызывает откровенное уныние. Грязь, лужи, копоть, раскисший гипсокартон, поломанная мебель – словно стадо бизонов прошло, а не три наряда людей в комбинезонах с красными полосами.
Кто бы мог подумать, что простой порыв батареи превратиться в стихийное бедствие. Что рядом непременно окажутся оголённые провода, и короткое замыкание превратит этот потоп ещё и в пожар, который вспыхнет прямо у меня на глазах. И несмотря на все усилия поглотит добрую часть помещения.
В тренажёрном зале, где началось это светопреставление, всё намного хуже. Но туда ещё раз подниматься сил уже нет. То, что лучший из фитнес-клубов придётся закрыть всерьёз и надолго, и так понятно, но то, что устранение аварии вызовет разрушений куда больше, чем сама прорвавшаяся батарея отопления, – неожиданно. И прискорбно.
Переворачиваю опрокинутое кресло и даже не сажусь – падаю, глядя на суету вокруг. Но кто что делает и зачем – уже не понимаю. Люди расходятся по домам. Голова гудит от этого шума, от запаха гари, от усталости, от голода. Машинально смотрю на часы: а ещё не так и поздно, почти одиннадцать.
И почти двенадцать часов, как я женат. Смешно.
Надо бы узнать у Ефремыча, приехала ли страховая, что говорят его эксперты и вообще последние новости, но сил нет. Просто откидываюсь на спинку и тупо смотрю в огромную стеклянную дверь входа.
Там, на улице, до сих пор толпятся зеваки. Пресса без конца передаёт в выпуски новостей последние известия. Поступило семь предложений дать эксклюзивное интервью, но я дал только одно, своей давней подруге. Нет сил даже взглянуть, как я там выгляжу. В грязной рубашке, мокром костюме, порванных на колене брюках – осматриваю я себя – наверное, эпично.
– Алекс! Господи, Алекс! – резкий звук голоса, разносящийся эхом в разгромленном фойе, и цокот тоненьких каблучков заставляют меня сначала поморщиться, а потом только поднять глаза. Вот и отдохнул. Только её сегодня для полного счастья не хватало.
– Ты откуда здесь, Надь? – встаю ей навстречу.
– Я включила телевизор, увидела – и сразу сюда, – виснет она у меня на шее, прижимается к груди. Я обнимаю её машинально. – Это просто ужасно. Ужасно, – причитает она.
– Это просто авария, Надь. Не катастрофа, не война. Просто очередной ремонт и всё.
– А люди? – задирает она лицо так, обнажая цыплячью шею, что, будь я вампиром, испытал бы большой соблазн впиться в неё зубами и даже, пожалуй, перекусить пополам, но, увы, вампиры ещё не проснулись.
– Пострадало десять человек. Девять отказались даже от госпитализации: просто испуг. Ожог первой степени только у одной женщины, оказавшейся на велотренажёре ближе всего к фонтану. Но у той подскочило давление, поэтому увезли.
– Но пресса, конечно, раздует, – так и держит она меня за талию.
– Такая у них работа, – убираю её руки. – Прости, мне надо наверх, там где-то Ефремыч ещё.
– Всего пару минут, Алекс, – останавливает она меня. – Пожалуйста. Нам надо поговорить.
– О чём, Надь? – вздыхаю устало, но всё же разворачиваюсь к ней.
– О нас, – натянуто улыбается она.
– Разве мы ещё не всё обсудили?
– Нет. Прости меня, я действительно была неправа, когда взъелась на эту девушку. И ты, конечно, имеешь право, – она оглядывается, но мы остались одни, – с кем хочешь и когда хочешь. Прости мне мою ревность. Но я люблю тебя, Алекс. Всё равно люблю. Давно. Всегда.
– Надь, пожалуйста, – пытаюсь я остановить её, пока не наговорила лишнего. – Сейчас не время и не место для выяснения отношений.
– Ерунда, – отмахивается она. – Когда бы я об этом ни заговорила, всегда будет не время. И, может быть, я покажусь тебе глупой, но я сделаю тебе предложение ещё раз.
Я пытаюсь её перебить.
– Другое предложение, – останавливает она меня рукой. Набирает воздуха в грудь. – Берг, сделай мне ребёночка.
– О, боже! Надь, – поднимаю её опущенное вниз лицо за подбородок. – Надь, я не могу.
– Да можешь. Что в этом такого? Мы спали десятки раз. Я не прошу жениться на мне. Не прошу даже признавать его. Просто хочу от тебя ребёнка – и это всё, что я прошу, – убирает она мою руку и заглядывает в глаза. Но не заискивающе, а упрямо. – Я научу твою девушку всему, что знаю сама, и уйду. Оставлю тебе этот бизнес, который поднимала, считай с нуля, одна.
– Я помогал тебе, чем мог, – не соглашаюсь я, хотя в её словах львиная доля правды. Я лишь прокатился с ней по миру, просто за компанию, придумала она всё это сама. Я вкладывал деньги.
– Нет, ты просто пользовался. Ты не согласился его мне продать ни на каких условиях. А теперь и вообще решил от меня избавиться. Хорошо, я уйду. Но пусть у меня будет хотя бы ребёнок.
– Надя, нет. Мне даже «Идилию» отдать тебе проще. И я отдал бы больше, чем пакет в двадцать процентов, но ты же помнишь, что это Светкина компания, и Ефремыч больше не позволил.
– Это Демьянов был против? – округляются её глаза.
– Да, Надь. Эту компанию открыла его жена, потом она перешла к дочери, потом ко мне. Он вообще был против её делить. Но на двадцати процентах я сумел настоять.
– Так ты, выходит, сделал для меня больше, чем я думала? – усмехается она. – Так пусть подавится своей «Идиллией». Берг, пожалуйста!
– Надя, клянусь тебе, я не могу, – я даже складываю на груди руки в молитвенном жесте. – Очень тебя прошу, не уговаривай. Это не обсуждается. Это невозможно.
– Но почему? – упирается она лбом в мои руки и вдруг отстраняется, а потом хватает правую ладонь, на безымянном пальце которой блестит обручальное кольцо. – Не может быть.
– Да, Надя, да. Я женат. Женат.
И не знаю почему, но внутри вдруг становится так тепло и уютно от этого короткого слова, что губы невольно расползаются в улыбку. Только зря я улыбнулся.
– Нет, – лицо Надежды перекашивает злая гримаса. Она отбрасывает мою руку, как ядовитую змею. – Нет! Ты женился на этой нищенке? Эта тварь уже беременна?
– Осторожнее в выражениях, – стискиваю я зубы.
– Значит, беременная, – выдыхает она так, словно ей ударили в живот. – Сучка продуманная! Мерзавка! Уже и залетела. Быстро она. И ты так уверен, что это твой ребёнок?
Мнн… понимаю, к чему она клонит. Это мы уже сегодня проходили. Сейчас ещё Надежда будет пытаться смешать Вику с грязью, лишь бы убедить, что меня как лоха пасмурного обвели вокруг пальца. Почему все считают меня идиотом?
И я вдруг понимаю, в чём сфальшивил Стасик, когда убеждал меня, что любит мою жену. Во всём. Ни один из его поступков не был ей во благо. Разве так поступают любящие люди? Поцеловать её на глазах у мужа против её воли. Очернить. Отдать квартиру, которая – уверен – ей дорога, кому попало лишь бы позлить меня. Я бы так никогда не поступил, даже с нелюбимой девушкой. Даже из ревности, даже на зло. А уж с любимой…
– Она не беременная, – отвечаю я с опозданием на тираду Наденьки, прерывая её гневный монолог. И произвожу эффект парализующего лекарства.
Надежда открывает рот, но ни одного звука не издаёт. Пятится от меня и качает головой, словно я только что превратился в чудовище.
– И я…– пытаюсь я сказать, но слова застревают где-то в глотке.
Чёрт! я не знаю, как объяснить ей почему я женился. Я не знаю, как объяснить это даже самому себе. Потому что есть в этом что-то большее, что-то правильное, что-то настоящее, что-то, в чём мне пора, наверно, самому себе признаться… но я ещё не готов. Нет, не сейчас. Не сейчас.
Только так невыносимо жаль, что приехала не Вика.
51. Виктория
Милая, добрая, светлая девочка эта Маринка.
И сердце уходит в пятки, пока я снимаю с неё пальто. А с языка так и рвётся: »Ну, я же говорила!»
Только что бы я ни спросила, она сейчас не в состоянии ответить – так стучат её зубы.
Заворачиваю в тёплый плед. Отпаиваю чаем. Вытираю слёзы. Все вопросы потом, потом, если захочет ответить.
– Ты была права, – наконец выдыхает она. Я в ужасе закрываю лицо рукой. Чёрт! – Он как с цепи сорвался. И мне бы не поздоровилось, так он был зол, но я сбежала.
– Так о чём же плачешь? – с облегчением выдыхаю и отнимаю руку от лица. Эх, зря я это спросила: её губы опять предательски дрожат. – Я вернулась. Уехала домой, но не могла найти себе места. И вернулась. А он, дурак, напился. Разбил стеклянный стол. Весь изрезался.
– Идиот, – вырывается и у меня.
– Так и есть, – вздыхает она, передумав плакать. – Если бы я не приехала, наверно, истёк бы кровью. Перевязала, отвезла его в травмпункт. Там его зашили и отпустили домой.
– Так о чём же плачешь?
– Я люблю его, – и слёзы всё же снова текут из красных опухших Маринкиных глаз. – Думала, что разлюбила, забыла, но не смогла.
Обнимаю её за худенькие вздрагивающие плечики, глажу по спине, чтобы успокоить, но она вырывается.
– Он сказал Бергу, что любит тебя.
– Кто?! – не верю я своим ушам, но в ответ слышу только рыдания.
– Он сказал, что спал с тобой, – выдавливает она тонюсеньким срывающимся голоском.
– О, мой бог! – И какой-то новый страх сковывает сердце: если и Алекс принял это за истину, он больше не придёт. – И ты ему поверила?
Она согласно качает головой.
– А Берг?
– Не знаю.
– Убью этого Стаса, – рычу, и Маринка смотрит на меня с испугом. – А потом оживлю и снова убью. Марин, ничего не было. Клянусь.
– Да ты не обязана мне ничего объяснять, – вытирает она нос.
– Может, и не обязана, – закипает во мне новый приступ бешенства. – Но мы сейчас поедем и всё при тебе выясним, – подскакиваю я с дивана и начинаю переодеваться. – Прямо сейчас.
– У него были доказательства.
– Что?! – я замираю, натянув всего одну штанину.
– Он сказал, что у тебя были месячные.
– Вот урод, – не удерживаю равновесие и падаю прямо на пол.
Барахтаюсь, пытаясь подняться. И всё же встаю, потирая ушибленный копчик. Наверно, это смешно выглядит – Маринка робко улыбается. Зато это даёт мне время подумать.
– Наверно, он видел в ведре использованные прокладки, – строю предположения. Да и всё моё поведение, наверно, навело его на такую мысль: скованность, одёргивание одежды, эти невольные взгляды на стул, когда встаю. В общем, нетрудно было догадаться. Но чтобы использовать это как доказательство... Прибью скотину!
Набираю номер такси.
– Скажи мне адрес, – обращаюсь к удивлённой Маринке. И называю продиктованные улицу и номер дома.
– Я не поеду, – упирается она, бегая за мной по комнатам, пока я ищу то второй носок, то ключи.
– А зачем тогда ты приехала ко мне, если не за правдой?
– Я просто шла, куда глаза глядят, потом села в первый попавшийся автобус, а потом вдруг объявили «Алеутская» – и я вышла. Тоже машинально.
– Неудивительно, что ты так замёрзла, если шла сюда пешком от «Алеутской», – качаю я головой, но не сдаюсь. – Давай, давай, одевайся! Покончим с этим раз и навсегда. Пусть скажет мне в глаза, как он меня любит. И как любил, что собрал столько неоспоримых доказательств.
В квартиру Стаса звоним так долго, что я не на шутку опасаюсь, что придётся вернуться ни с чем. Но всё же он открывает. Заспанный, всклокоченный.
– Здравствуй, – обдаёт меня запахом перегара, когда я, не спрашивая разрешения, вламываюсь в дверь.
– И тебе не хворать, – критически осматриваю его перебинтованные руки, разбитую опухшую губу. Самоубийца. Отчаянный самоубийца. Это мысль, определяющая его характер, лишь мелькнувшая в беседке, теперь кажется вырезанной у него на лбу.
– Марин, – начинает он смущённо поправлять волосы, увидев вошедшую следом девушку. – Прости меня. Пожалуйста. За всё.
– Ты подожди извиняться-то, – оглядываюсь я в прихожей с шикарным мозаичным панно на полу, с рифлёными колоннами, которыми оформлены проходы. И облаками, придающими этим нарисованным сводам ощущение неограниченного потолком пространства. – Рановато ещё. Расскажи-ка нам лучше о своих чувствах ко мне. И о жарких ночах, которые мы, видимо, проводили вместе.
Он закрывает глаза. Тяжело вздыхает. И не мне, но Маринке явно кажутся эти секунды бесконечными.
– Это неправда, – именно на неё он и поднимает глаза. – Мне очень жаль. Но я был так зол, так раздосадован, что не придумал ничего умнее, кроме лжи, чтобы его задеть.
– Кого? – от взгляда, которым Маринка смотрит на Стаса, у меня по коже бегут мурашки. Она и правда любит его. Но хуже всего, что он это прекрасно знает.
– Берга, Марин, Берга, – он словно гипнотизирует её как кролик удава, заглядывая в глаза. Не удивлюсь, если она поверит в любую очередную ложь, которую он скажет, но я же не зря тут рядом ворон считаю.
– Берг-то здесь вообще при чём? – привлекаю к себе внимание.
– Вик, прости, но у меня с ним старые счёты. Сначала Маринка, которую он забрал и запретил и близко к ней приближаться. Потом подобный разговор о тебе. Он слишком много на себя берёт. И меня просто достало таким как он подчиняться. Таким, как мой отец, – он потёр своими свежими бинтами виски и болезненно сморщился. – Может, пройдёте?
– Думаешь, стоит? – кошусь я на Маринку.
– Отметим твоё замужество, – усмехается Стас.
– Да, кстати, мы же со Стасом заезжали в ресторан, – словно извиняется передо мной Марина, – и нам отдали с собой всё, что там уже успели приготовить. Александр Юрьевич сказал всё забрать себе, потому что он неизвестно, когда вернётся. Мы всё сюда и привезли.
– Почему неизвестно? – удивляюсь я.
– Там всё очень плохо. Электричество вовремя не отключили. Из-за воды случилось короткое замыкание, начался ещё и пожар. И он сам его тушил, – вид у Маринки такой несчастный, когда она рассказывает, глядя на моё ошарашенное лицо. – Я думала, ты знаешь.
– Нет, Марин, – мне словно нечем дышать. – Мы же поссорились. Из-за тебя, идиота, поссорились, – бросаю я гневный взгляд на Стаса. – Я и понятия не имела, что там у него происходит.
– Вик, прости, – переминается с ноги на ногу Стас.
– Марин, принеси что-нибудь попить, пожалуйста, – обращаюсь я к девушке, но не потому, что горло пересохло, а чтобы поговорить с этим камикадзе наедине.
– Прости, – блеет он, когда Маринка уходит.
– Заткнись, – обрываю я его на полуслове. – Что ещё ты рассказал обо мне Бергу? Про работу? Про квартиру? Про то, как мне нужна была эта печать в паспорте?
– Нет, нет, Вик, – отчаянно машет он головой и протягивает свои забинтованные руки, от которых я отмахиваюсь. – Об этом даже Марина не знает. Она – только про квартиру.
– Вот пусть большего никто не знает. Стас, я тебя очень прошу – не лезь. Не порти то, что по твоей милости и так трещит по швам.
– Ты всё же любишь его? – хмыкает он. И я собираюсь привычно уверенно возразить, но осекаюсь… а потом приходит Маринка.
– Я, кстати, нашёл покупателя, – сообщает Стас, пока я глотаю холодную невкусную воду.
– Отлично, – вытираю рот, возвращаю кружку. – Но давай мы завтра об этом поговорим, – я разворачиваюсь к двери.
– Ты куда, Вик? – останавливает меня Марина.
– Мне надо ехать. Очень. Правда, – вижу я её растерянность. – Созвонимся, – вкладываю я как можно больше уверенности в свой голос. – Счастливо оставаться!
Вот теперь ей точно нечего здесь бояться. И если она решилась, то её ждёт чудесная ночь с человеком, которого она любит.
А меня пусть никто и не ждёт, но я должна быть там. Там, где он. С тем, кто с этого дня зовётся моим мужем. С тем, кого я так неуверенно не люблю.
