Текст книги "Победа для Гладиатора (СИ)"
Автор книги: Елена Лабрус
Соавторы: Алекс Чер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 21 страниц)
41. Виктория
Опасность. Опасность! Опасность!!!
Диким воплем, сиреной, красной лампочкой сигналит мой мозг на слова Алекса.
Двадцать минут. Одни. В его кабинете. Мамочки, спасите меня! Хотя бы от позора.
– Нам никто не помешает, – его руки уверенно подтягивают меня к себе за ремень брюк. – Мн-н-н... – урчит возле уха, как довольный кот, шумно втягивая воздух.
Паника. Паника. Паника.
Я, конечно, не показываю вида, ещё храбрюсь из последних сил, ещё держу лицо, но это полное фиаско.
Всё должно было пойти не так. Одна мысль о женитьбе должна была остудить Берга, заставить постыдно спасаться бегством. Он должен был вышвырнуть меня из кабинета и забыть. Навсегда.
На Стаса же подействовало. Безотказно. А здесь не сработало. Почему?
Зачем в меня снова вселился этот бес? Зачем нарывалась? Провоцировала его, злила. Выпросила? Так мне и надо! Хотела штамп в паспорте? Тоже получи. И ведь хрен отступит, так закусило.
Сейчас ещё разложит меня на этом столе и вякнуть не успею. И ничто его не остановит. Уж точно не мои критические дни. Он и помнить-то о них не обязан.
– Алекс, – упираюсь я в его грудь, когда на пол падает сумка, а следом куртка. Всё. Сдаюсь на милость победителя. – Я не могу, Алекс! Пожалуйста!
– Не можешь? – удивлённо взмывает вверх одна его красивая бровь.
– Не могу, – почти хнычу я. – И ты прекрасно знаешь почему.
– А, ты о сексе? – он отмахивается так картинно, что только сейчас и понимаю, что ничего он не забыл, просто именно этого – испуга, капитуляции – он от меня и добивался. Чтобы я поверила и спасовала. Умоляла его, уговаривала. Сволочь!
– Да, о нём, – одёргиваю на место джемпер, накрывая его руку, так и лежащую на моей голой спине.
– И в мыслях не было. Ты что. Я до свадьбы вообще ни-ни. У меня же эти, – он щелкает пальцами, – принципы.
– Сволочь, – всё же вырывается. И я освобождаюсь из его рук, понимая, что он особо и не держит.
– Я?! Да ладно, – хмыкает он. – Всё? Успокоилась?
– Успокоилась. И зачем нам эти двадцать минут?
– Ну, – он многозначительно покачивает головой, осматривая разгромленный кабинет. – Например, чтобы собрать разбросанные деньги.
Наклоняется к лежащей у самых ног купюре. Поднимает, садится на корточки, подбирает следующую. И так самозабвенно увлекается процессом, ползая на коленях по кабинету, словно землянику в траве собирает. Только что не приговаривает: «Одну ягодку беру, на другую смотрю».
– Держи, боевой поросёнок, – протягивает он всю стопку. – Следующая зарплата только через месяц. Уж будь добра, трать разумнее. Не надо этих денег на ветер, – изображает он руками фейерверк, пока с виноватым вздохом я распихиваю их по карманам.
– В ведомости расписаться?
– Завтра распишешься, задним числом. А пока в устной форме, – демонстративно расстёгивает он брюки, но когда я снова в ужасе замираю, глядя на брякнувшую пряжку ремня, начинает невозмутимо заправлять рубашку. Его похоже несказанно забавляет этот процесс – глумиться надо мной.
– Прости, – поднимаю глаза на его каменную рожу. Я действительно заслужила. Он обиделся. И мне очень стыдно, что я всё неправильно поняла. Что расценила его широкий жест как пощёчину. Всю ночь проплакала от обиды. А ведь он, возможно, как лучше хотел.
– Забудь, – смотрит он на багровеющий укус, как на часы, делано равнодушно. – Как там говорят: милые бранятся – только тешатся?
И в том, что от женитьбы он теперь не отступится, тоже можно не сомневаться. А значит вляпалась я так, что мама не горюй. Только чувство какое-то двоякое. Мне страшно и мне радостно. Словно меня уже пристегнули ремнями на сумасшедшем аттракционе и вот-вот столкнут с головокружительной высоты.
– Я помогу, – бросаюсь я подхватить бумажки для записей, которые Берг уже собрал, но они чуть не выскользнули у него из рук.
– Спасибо, – возвращает он подставку на место. И пока я поднимаю рассыпанные веером визитки, пытается собрать разлетевшийся на запчасти пластиковый футляр.
– Ну, что, может, пойдём поедим? – осматривает он приведённый в более-менее приличный вид кабинет и в этот раз поглядывает уже на часы. – Время как раз обеденное.
Я пожимаю плечами. Нужен ли ему мой ответ?
– Понял. Пойдём, – сдёргивает со спинки стула пиджак, когда на коммутаторе как раз начинает мигать красная лампочка. – Да, Марин!
– Александр Юрьевич, на счёт ЗАГСа. Сегодня-завтра никак. Если на субботу?
Берг поворачивается к висящему на стене календарю. Через три дня – считаю и я.
– Дорогая, тебя устраивает эта суббота?
– Вполне, дорогой, – с язвительной усмешкой на лице натягиваю куртку.
– Да, Марин. Договаривайся на первую половину дня. Часиков на одиннадцать.
«Двадцать седьмое января. Одиннадцать часов – прекрасное время, чтобы умереть», – звучит у меня в голове.
– Так, что-то я забыл, – оборачивается Берг, уже взявшись за ручку двери. – Ах, да! – сгребает он меня рывком в объятия и прожигает насквозь своим синим взглядом: – Надо, наверное, всё же спросить. Ты же выйдешь за меня замуж?
– Конечно, – скептически поджимаю я губы. Меня он на «слабо» точно не возьмёт. – Гов…, – ещё пытаюсь я говорить, но он впивается в мой рот жадным поцелуем.
Чёрт бы тебя побрал, Берг! Эта его головокружительная страсть. Эти подавляющие волю флюиды. Я обхватываю его за шею, подтягиваюсь, и он приподнимает меня над полом, заставляя забыть обо всём. Отключить разум, память, рефлексы, инстинкты.
Есть только он и я. Его желание и моя покорность. Его одержимость и моя отдача. Его безумие и… моё безумие, ведь я отчаянно хочу, пускай обманом, фиктивно, ненадолго… мимолётно, транзитом, мнимо… гостьей, сквозняком, женой… на пару дней, на ночь, на час… ещё побыть в его объятиях. Ещё хоть чуть-чуть почувствовать не его, а нас.
– Ты забыла сумку, – шепчет он, не одобряя мою проявленную инициативу.
– Чёрт, – возвращаюсь я за своими вещами.
– Не расстраивайся, – коварно улыбаясь, Алекс открывает дверь. – Я тебя ещё потом как-нибудь поцелую.
Едва сдерживаюсь, чтобы не зарядить ему кулаком в живот. Хотя там такой пресс – только зря руку зашибу.
– Марин, меня сегодня не будет, – выходит он в приёмную. Принимает из руки секретарши записки, перебирает, какие-то откладывает на край стола, остальные рвёт и кидает в корзину. – С этим завтра разберусь. Все важные звонки перенаправляй на сотовый. Все встречи – на следующую неделю.
Его секретарь, очень милая молоденькая девочка, лишь невозмутимо кивает. И во взгляде, которым она провожает меня, ни тени любопытства или удивления. Вот это профессионализм!
– Где ты нашёл эту помощницу? – спрашиваю я за столиком в кафе, искренне восхищаясь девушкой.
– Уже ревнуешь? – прищуривает он один глаз, с энтузиазмом пережёвывая салат.
– Безумно.
– Мн-н-н, – удивлённый кивок. – Я, конечно, польщён, – сообщает он равнодушно, – но на многое не рассчитывай. Об условиях нашего брака мы потом ещё подробнее поговорим.
– Контракт?
– Возможно, – опять кивок, в этот раз неопределённый.
– Тогда у меня тоже есть кой-какие условия, – отодвигаю я тарелку, но он возвращает её обратно.
– Обещаю, мы это обсудим. А пока ешь. И ешь хорошо. У нас ещё столько дел на сегодня.
– У нас? – благодарю поклоном головы официантку, поставившую ещё одно блюдо.
– Да, моя дорогая, ведь мы без пяти минут женаты.
42. Алекс
В этом проклятом магазине три (три!) витрины с обручальными кольцами.
Если бы я знал, что это станет такой проблемой, то поехал бы туда, где предлагалось выбрать из двух штук. Но я же не знал! И мы битый час ходим от одной затянутой скорбным чёрным бархатом тумбы к другой и тупо смотрим.
– У тебя есть какие-нибудь пожелания?
– Да, – склоняюсь я к Викиной хрупкой шейке. – Бери первые попавшиеся.
Она дёргает плечиком, уклоняясь от моих губ.
– На какую сумму рассчитывать?
– На любую. Не смотри на ценники, – повторяю я, кажется в сотый раз, но она по-прежнему мнётся.
– С насечкой, алмазными гранями, камнями?
– Может, простые гладкие? – перехватываю повыше куртку, что ношу за ней как паж.
– А раньше ты мог сказать? – расстроено выдыхает она. – Я уже выбрала с камешком.
– Давайте мы молодому человеку подберём гладкое, а девушке как раз с камнем, – бросается на помощь продавец, ловя мой благодарный взгляд.
И дело тут же сдвигается с мёртвой точки.
Накинув Вике на плечи куртку, я отправляю её в машину, чтобы не шокировать ценами и оставить в секрете гравировку, которую прошу сделать.
И я не знаю почему мне так хорошо. Легко, весело и так просто с ней. Ведь она как открытая книга: все эмоции тут же налицо. Дуется, злится, обижается, хмурит брови, но и так же искренне радуется. Это похоже на забавную игру, хотя я прекрасно отдаю себе отчёт, с чем играю.
И плевать! Это, правда, нечто крышесносное. Особенно если учесть, какой мне достанется приз. К яйцам словно гирю подвешивают, как представлю её голенькую в своей постели. Всё остальное неважно. Все эти штампы, свадьбы, кольца, условности – всё это для девочек. Сказки. Ну, могу немного побыть и сказочником. Для разнообразия. Почему нет? Это так вдохновляет.
Коротенькое платьице, длинные перчатки, белые кожаные сапоги – не знаю, как я пережил их покупку. Телефон звонил не умолкая – видимо, это меня и спасло от собственноручной лоботомии.
Вынырнул из недр последнего телефонного разговора я в примерочной, где Вика в очередной раз переодевалась, а я терпеливо помогал ей с замками, крючками, пуговицами и хрен знает какие ещё дьявольские штуки крепят на эти платья, лишь бы усложнить доступ к женскому телу до уровня недосягаемости.
Её прелестный лобик портит хмурая складка, потому что «как я не понимаю!». Ведь на улице зима, в одном платье холодно, а её кислотного цвета куртка не очень смотрится на белых кружевах.
– Какую-нибудь бы горжетку, пелерину, даже не знаю что, – устало падает она на кушетку, и я тоже опускаюсь на пол, чтобы помочь ей расстегнуть заканчивающиеся где-то в бесконечности её ног выше колен мягкие голенища.
– Скажи, зачем мы всё время их снимаем и надеваем? – смотрю я на входящий номер и не отвечаю – я и так слишком много пропустил на этом празднике неприличного разбрасывания деньгами.
– Ну, не буду же я в них ходить по торговому центру, – она силится дотянуться до молнии на боку.
– Почему? – не могу я себе отказать в удовольствии и скольжу пальцами по маняще открывшимся под платьем бёдрам. Она стискивает мою руку. Её укоризненный взгляд, видимо, должен меня остановить, но это не работает: я видел слишком много, чтобы моё воспалённое воображение не представило остальное. Ширинка поднимается плащ-палаткой.
– Это же на свадьбу, – сверлит она меня взглядом.
– Ладно, уговорила, платье давай снимем, – лениво поворачиваю её вполоборота.
– Алекс, – шипит она и пытается вырваться, но я уже запускаю руку в мягко разъехавшуюся молнию.
– С-с-с... А-а-а-а, – выдыхаю я ей в шею свои однобуквенные восторги, сжимая твёрдый сосок, лаская эту упругую сисечку, что определённо сводит меня с ума. – Если я кончу на твоё новое платье, – трусь я об её чертовски соблазнительную задницу, – оно же не испортится?
– Конечно, испортится, – цедит она сквозь зубы, хоть уже и сама выгибается, откидывая голову мне на плечо, уже дрожит. – Но я легко померяю ещё штук пятьдесят. И, клянусь, каждое тебе придётся застёгивать.
Вот плутовка! Нет! Только не новые платья – резко слетает с меня весь похотливый пыл. И я тут же вспоминаю, что с обеих сторон от нас в кабинках люди, что в дверцу за моей спиной кто-то только что пытался войти.
– А знаешь что, – целую я её в шею и убираю руку. Хрен с ним, справлюсь я как-нибудь с этим стояком. Потерплю. – Зачем тебе горжетка или как там её? Давай просто купим шубу.
Она замирает, пока я застёгиваю молнию снова. И смотрит как на идиота, пока застёгиваю обратно и сапоги.
– Я не шучу, не шучу, – поднимаю её на ноги и прямо за руку веду в меховой салон.
Нас встречают с восторгом.
– И куда я потом дену эту шубу? – крутится Вика перед зеркалом в снежно-белой норке. Такая хрупкая, нежная, юная. Ей безумно идёт. В этом платьице, на шпильках, в лёгком облаке меха она смотрится богиней. Мне кажется, я сам себе начинаю завидовать.
– Да какая мне разница куда. Выкинешь, – отмахиваюсь я равнодушно и иду расплачиваться на кассу.
Вижу, как тщательно она сдерживает улыбку, когда возвращаемся со всеми покупками в машину. Как недовольно поджимает губки, пытаясь убедить меня, что всё это ей не надо. Не нравится. Лишнее. Ни к чему.
Да, моя милая обманщица, я тебя заставил. Принудил. Настоял. Немного подожди, и когда мы поженимся, тебе не понравится ещё больше – я увезу тебя на шопинг куда-нибудь в Милан. Или не увезу – остужаю я разыгравшееся воображение.
И всё же этим девочкам так приятно делать приятное. А этой кукле-растрёпе почему-то особенно.
Пожалуй, не откажу себе в последней радости. В машине сажаю её себе на колени. Благо, что за рулём Михаил.
– Куда мы едем? – вырывается она из затяжного, как прыжок с парашютом, поцелуя.
– Домой.
– К тебе или ко мне?
– Ты – к себе, а у меня ещё есть дела. Я позвоню.
– Не боишься, что я сбегу? – коварно прищуривается она.
– Нет, – смеюсь в ответ. – А зачем? Это же ты меня заставила.
Хотела бы сбежать – не спросила. Хотела бы отказаться – отказалась. Честно, я бы посмеялся, немного поиздевался, но уступил. Я же не изверг. Но она не сделала второго, не сделает и первого. Брякнула по глупости, взяла на «слабо» – теперь это долг чести. И к счастью, не моей.
– Виктория-почти-Берг, – открываю ей дверь подъезда, чтобы она могла втиснуться со всеми своими пакетами. Она замирает в смятении.
– Мы не договаривались на твою фамилию.
– Мы вообще ни о чём не договаривались. Ты всего лишь предложила своё тело в обмен на штамп в паспорте. А я согласился. Но так и быть, я дам тебе свою фамилию.
– Сомневаюсь, что ты вообще позорно не сбежишь со свадьбы, Алекс Берг.
– И не надейся, моя дорогая, – Не знаю, как она заставила меня согласиться. Но отказаться точно не заставит – пусть даже не пытается. Дьявольский смех за кадром, а в кадре я дежурно тыкаюсь губами в её персиковую щёчку. Довольно равнодушно. – Я своё слово держу. И ещё будет салон. И юрист. И договор. Ну, ты всё помнишь. По прейскуранту.
Она гневно дёргает плечиками и исчезает за дверью.
А я как дурак стою у закрытого подъезда и улыбаюсь.
Ответьте мне кто-нибудь, чему?
43. Виктория
– Вик, ты вообще, что ли, сумасшедшая? – визжит в трубку Ленка.
Мне кажется, её слышат все спешащие с утра на работу прохожие рядом со мной, но это уже цветочки. Когда она орала на меня в метро, кажется, проснулся даже дремавший в тёплом вагоне бомж. «Какой Берг! Какая свадьба! Какой штамп в паспорте!»
– Ты, можно подумать, не знала кто я, – вяло оправдываюсь.
– Как тебе в голову только пришло такое ляпнуть? – о том, что я предложила Бергу взамен, рассказать я смогла только шёпотом и только на улице. – Ты хоть представляешь себе, что он может с тобой сделать?
– Мы всё укажем в контракте. Никаких извращений. Никакого насилия. Да и с чего ты вообще взяла, что он какой-то больной ублюдок? – становлюсь я тем агрессивнее, чем меньше остаётся расстояние до работы.
– С того, что ты его на эту мысль и натолкнула. Слишком уж быстро он согласился. Слишком уж заманчивой ему показалась эта идея – делать с тобой всё, что ему и в самых смелых мечтах не представлялось, – пугает меня изо всех сил Ленка. – Сомневаюсь, что ему кто-то запретит избить тебя до полусмерти, а потом выплатить какую-нибудь компенсацию согласно этой бумажке. Здоровье тебе это вернёт?
– Лена, прекрати, – мне становится дурно от её слов. Несмотря на морозец с утра, расстёгиваю куртку.
– А что Лена? Что Лена? Сама говорила, что его жена умерла при невыясненных обстоятельствах.
– Она умерла от передоза, – возражаю я, но воображение уже услужливо рисует избитую до полусмерти женщину, которой вводят смертельную инъекцию. Блин, надо меньше смотреть телевизор!
– И ты поверила?
– Это даже не он сказал, – расстёгиваю невыносимо душащий меня воротник кофты.
– А в интернете про это ничего, – нагнетает Ленка. – Вика, ну его на хрен, этого Берга!
– Лен, мне печать нужна. Обещаю, как только оформят мне визу, я с ним разведусь и уеду. Каким бы он ни был, не убьёт же он меня в первый же день.
– Вика, да на хрен вообще с ним связываться. Придумаешь другой вариант.
– Какой? – замираю я на обочине, увидев, как из припаркованной машины выходит Надежда Андреевна. – Найти по объявлению? Вот там точно какой-нибудь извращенец попадётся запросто. А этот знаешь...
– Знаю, – перекрикивает плач проснувшегося Ваньки Ленка. – Знаю, что ты неровно к нему дышишь. Вот что я знаю.
– Что? Нет! – ещё успеваю возмутиться я, но улыбка, которой приветствует меня начальница, не даёт возможности продолжить разговор. – Ладно, Лен, потом договорим. Пока!
Я прячу в карман телефон. Перехожу дорогу. А Надежда Андреевна и не думает уходить, явно дожидаясь меня.
– Виктория, доброе утро!
– Здравствуйте, – слегка теряюсь я. Теплота в её голосе обескураживает.
– У меня для вас хорошие новости, – берёт она меня просто-таки по-дружески за плечо. – Теперь я буду не просто вашим руководителем, но и официальным куратором. Буду вводить в курс работы не только по магазинам и на складе, но и по всем бизнес-процессам компании. Так что добро пожаловать в мой офис, теперь ваше рабочее место будет там.
Вот это новость! И она явно не шутит. Ни слова не говорит даже про мои джинсы, а я ведь целую тираду подготовила защищаться, что в них можно, раз я пришла работать на склад.
Но я стою в офисе. Ошарашенно пялюсь на секретаршу, которая также непонимающе смотрит на меня.
– Располагайтесь, Виктория, – сама любезность Надежда Андреевна. – Танюш, нам, пожалуйста, кофе. Виктория, вам какой?
– Э-э-э, любой, – блею я, совершенно потрясённая.
– Тогда два со сливками и сахаром. Разделите не только мои обязанности, но и мои вкусы, – смеётся она.
И если чудеса случаются, то я точно знаю одного волшебника, который одним мановением руки смог превратить злую мачеху в добрую фею.
Весь день она воркует надо мной, как орлица над орлёнком. Весь день кормит, поит, угощает каким-то итальянским печеньем, которое прислали поставщики. Это бискотти, вкусно пахнущее жареным миндалём, так и лежит у меня в кармане, когда после обеда я отправляюсь в архив.
– Вот эти папки нужно подписать и выставить на соответствующие полки по отчётности и месяцам, – показывает рукой Татьяна, довольно неприятная женщина неопределенного возраста, сутулая, худая, для секретаря совсем не любезная. И крашенные в иссиня-чёрный цвет волосёнки, затянутые в хвостик, вкупе с крупным носом делают её похожей на ворону.
– А это что за дрова? – показываю я на выставленные к двери шкафы, покосившиеся, без замков, с разболтанными дверцами.
– Старая мебель. Вывезут на днях, – отмахивается она. – Вот эту кучу в углу, что из них вытряхнули, тоже не мешало бы расставить, как раз у тебя есть свободное время. У Надежды Андреевны сейчас важная встреча, а потом я тебя позову.
Не возражаю. Делаю, что говорят. Клею на торцы папок распечатанные полоски с надписями: «Поставщики», «Клиенты», «Накладные». Особо и не вдумываюсь, освобождая заваленный папками стол.
Только когда он пустеет на половину, с чувством исполненного долга достаю припасённые печеньки. К ним бы чайку, но я только вздохнула свободно – вызывать очередной гнев начальницы ради глотка воды в рабочее время не хочется. Жую в сухомятку, уставившись в окно.
И едва не давлюсь, когда у входа останавливается знакомая машина. Гремлин? Не верю своим глазам. Неужели решил купить своей новой бабёнке элитное бельишко? И печенье окончательно перестаёт лезть мне в глотку, когда Надежда Андреевна выходит встречать его лично и ведёт к служебному входу.
Вот это номер! Я всё ещё хлопаю глазами, когда они уже скрываются за дверью. То, как он поцеловал её, пусть и щёку, и какой шикарный букет вручил, повергает меня в ступор.
Они знакомы? Нет, они, конечно, должны быть знакомы, ведь Гремлин с Бергом встречались на ринге, а Наденька и будущая жена Берга его там и заметили.
Но они любовники! Пусть Наденька и недовольно дёрнулась на его ласку на улице, но то, как по-хозяйски Гремлин прижал её к себе, не оставляет никаких сомнений.
Чёрт! Хоть бы одним глазком глянуть на то, как они будут ворковать. И, презрев все свои страхи, иду в приёмную за чаем. В конце концов, имею право, я же типа помощница директора теперь.
Я успеваю только открыть дверь из архива. И, к счастью, не делаю шаг наружу.
– Паш, нет никакой срочности в этом разговоре, – звенит в пустом коридоре голос Наденьки. – Просто найди место, где мы можем без свидетелей поговорить, – мурлычет Гремлин своим хрипловатым басом. И я боюсь даже закрыть дверь, чтобы не скрипнула, пока они стремительно двигаются в моём направлении.
Господи, что же делать? Что же делать, если они войдут именно сюда и он меня увидит? Ну его на хрен. Я пячусь и врезаюсь спиной в старый шкаф. Их усиливающиеся голоса заставляют принимать решение быстро, и я не нахожу ничего умнее, чем залезть внутрь. И как раз вовремя успеваю прикрыть распашные дверцы.
– Здесь тебя устроит? – спрашивает Надежда Андреевна. Голос её звучит так близко, что мне не на шутку страшно, как я буду своё странное поведение объяснять.
– Вполне, – решительно заявляет Гремлин. – Здесь нам не помешают?
– Это архив, – смешок Наденьки, видимо, должен означать, что сюда вообще никто не заходит. И мне в моём шкафу становится совсем тоскливо.
– Ну, вот и отлично.
Хлопает дверь, поворачивается замок и происходит какая-то возня, суть которой мне становится понятна, только когда Наденька начинает недовольно возмущаться.
– Паша, прекрати, – старается не повышать она голос, но явно еле сдерживается. – Убери руки, говорю! Что за срочное дело тебя привело?
В круглую дырку от выломанного замка мне прекрасно видно, как, пройдя вглубь комнаты, она бросает на стол букет и одёргивает одежду. И как Гремлин не собирается отступать.
– А если я просто соскучился? – хватает он её за руку и подтягивает к себе. В могучих ручищах этого мавра Наденька смотрится соломинкой, которую он сейчас переломит. – Ты не отвечаешь на звонки. Не пишешь. Не звонишь.
– Очень тяжёлые выдались дни, Паш, – в её голосе такие жалобные нотки. – Много работы. Неприятности.
– Работы всегда много. Но ты раздраконила меня не на шутку и сбежала. Ни разу у меня не было такой женщины. Мне мало. Я хочу ещё.
Я честно закрываю глаза, когда он впивается жадным поцелуем в её губы. А потом меня отвлекает чёртов телефон. Хорошо, что он всего лишь урчит, поставленный на беззвучку. Хорошо, что они слишком заняты, чтобы услышать, как я стукнулась коленкой. Чёртов Берг! Как не вовремя. Сбрасываю звонок, но телефон держу в руках. Уверена: одним набором Берг не успокоится. Сбрасываю второй. Третий. Пятый. И вдруг мне приходит в голову совершенно безумная идея. Я включаю камеру, чтобы не тянуться глазом и видеть, что там происходит. Пристраиваю её к отверстию и то, что я вижу на экране, заставляет меня нервно сглотнуть.
Твою мать, они трахаются. Гремлин разложил Наденьку прямо на столе, и его покрытые нежным белёсым пушком ягодицы уже интенсивно двигаются, совершая возвратно-поступательные движения.
Сбрасываю очередной звонок Алекса, когда Гремлин вопит как бабуин в брачный период. Кряхтит, корчится, словно его член зажало в тисках, и, наконец, затихает, вцепившись в разведённые ногиНаденьки, наверно, до синяков.
– Ты просто огонь, – застёгивает он ширинку. Довольный, счастливый, удовлетворённый. И явно не замечает, как поправляющая чулки Наденька кривится. «Лучше пять минут потерпеть», – прямо-таки написано на её лбу. И теперь она будет вить из него верёвки.
– Спасибо, – облапывает он её пятернёй. – Не знаю, что ты нашла в этом Берге. Столько лет по нему сохнешь.
– Это тебя не касается, – сбрасывает она его руку.
– Знаю, знаю, – поднимает он обе ладонями вперёд. – Ты рассчитывала выйти за него замуж. Прибрать к своим рученькам весь его бизнес.
– А ты думаешь я столько лет на него горбатилась, чтобы мне достались эти жалкие двадцать процентов «Идиллии»?
– А ты чего хочешь? – усаживается Гремлин на стол.
– А ты? – буравит его Наденька взглядом, вздёрнув подбородок.
– Я хочу всего лишь один его клуб, – болтает ногами Гремлин. – Потому что это я его должен был купить. Но он открыл там свою эту секцию, а потом прибрал к рукам и всё здание.
– Вижу, ты так и не угомонился, – от недоброй улыбки Надежды Андреевны резко пересыхает во рту.
– Я никогда не отступаю. И эту девчонку всё равно найду и трахну, чем бы мне этот твой «великий босс», – показывает он пальцами кавычки, – ни грозил.
– Какую девчонку? – хмурится Наденька, и у меня сердце замирает от страха. Он ведь говорит обо мне.
– Из-за которой он мне табло отрихтовал. Заступился за бедняжку. А ту кобылу можно было драть и в хвост и в гриву, и ничего бы ей не было. Такие, как она, живучие. Гнутся, но хер ломаются.
– Ты про Викторию? – ползут на лоб Наденькины глаза, и улыбочка, что озаряет её лицо, не сулит мне ничего хорошего. Она берёт букет. – Пойдём-ка поговорим ко мне в кабинет, а то, боюсь, меня потеряют. Есть у меня к тебе по этому поводу одно предложение.
Она бодрым шагом направляется к двери. И Гремлин спрыгивает со стола, поправляет в штанах свой трудолюбивый член и вразвалочку направляется за ней.
Не знаю сколько ещё телефон записывает пустую комнату. В шоке я перевариваю услышанное и только на очередную вибрацию в руках отмираю.
– Да, – отвечаю, пинком открывая дверцы, и с беззвучным стоном вытягиваю затёкшие ноги.
– Я обзвонился, – взволнованный голос Берга.
– Я знаю. Вижу. Что ты хотел?
– Я договорился с салоном. И завтра с утра жду тебя в офисе. Будет юрист. Подумай, что ты хочешь вписать в договор. Не факт, что я это приму, но, будь добра, не опаздывай.
– Хорошо, – киваю я в трубку, но он уже отключился.
И тут же прилетает сообщение с информацией по салону.
Наверно, надо Алексу всё рассказать. Или просто показать видео, и пускай сам делает выводы. Хотя нет, он же тогда Гремлина закопает вместе с Наденькой в братской могиле. И его посадят. Чёрт, что же делать? И что задумала эта крыса?
Выползая из шкафа, ловлю себя на мысли, что беспокоюсь даже не о себе. О Берге. Я-то свалю – и пусть этот Гремлин хоть обыщется. Но Алекс?
Неприятный холодок в груди. Они же могут ему навредить? Жаль, что я такая нелюбопытная. Полгода проработала и даже не удосужилась узнать, кто такой вообще этот Гремлин. Наведаться, что ли, на прежнюю работу? С Лоркой поговорить. Узнать, что к чему. Да и за Наденькой этой теперь не мешало бы глаз да глаз. Хорошо, что у меня есть такая возможность.
И чтобы она ни о чём не догадалась – ставлю это себе одной из основных задач.
