Текст книги "Победа для Гладиатора (СИ)"

Автор книги: Елена Лабрус

Соавторы: Алекс Чер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 21 страниц)

44. Алекс

Искоса посматриваю на часы. Нет, Вика не опаздывает. Уверен, что приедет вовремя, хоть и придётся тащиться в час-пик по пробкам. Но я подавил в себе желание отправить за ней машину. Подавить бы ещё это волнение, с которым уже предвкушаю её появление.

– А этот пункт про сексуальные извращения точно нужен, Александр Юрьевич? – отвлекает меня юрист.

– Вась, ну что ты как маленький, – отворачиваюсь от окна. – Эти девочки всяких фильмов про оттенки серого насмотрятся и в каждом мужике начинают видеть извращенцев. Вот увидишь, это будет первое, что она потребует.

– Но вы же понимаете, – неуверенно блеет юрист, – что этот договор вообще не имеет законной силы. Это даже не документ, – разводит он руками, – так, бумажка.

– Василий Вениаминович, давай об этом будем знать только мы с тобой. Ибо на самом деле всё это действительно неважно, зато моя будущая жена перестанет дёргаться и будет уверена, что я её против воли и пальцем не трону. Не покалечу, не исхлестаю плёткой. Хотя, – задумчиво почёсываю я щетину, чем заставляю несчастного юриста сглотнуть то ли нервно, то ли мечтательно, – ремня хорошего ей бы всыпать не помешало.

– В Российском законодательстве, – нудит этот дотошный парень в дедушкиных очках, страшно умный, но откровенно непривлекательный, – не существует таких понятий как «насилие по согласию». Это статья уголовного кодекса и, конечно, я не могу это вписать в брачный договор. Исключительно имущественные права и обязанности. Режим совместной собственности и так далее.

– Так и не вписывай, – уже начинает он меня подбешивать своей непонятливостью. – Я вообще не собираюсь его заключать, договор. А эта бумажка, над которой ты второй день бьёшься, просто условность.

– Ни один нотариус её вам не подпишет, – тяжело вздыхает он.

– Вася, твоё дело составить. Остальное – моя забота. Только будь добр, когда зайдёт вопрос о детях – а он обязательно зайдёт – вот тогда и поясни Виктории со всем свойственным тебе тактом и профессионализмом, что пункт о детях вписать нельзя.

– Но это так и есть, – испуганно поднимает он глаза, слегка навыкате из-за толстых линз очков.

– Поэтому я буду настаивать, что в случае развода они останутся со мной, а ты всё популярно и объяснишь девушке, как мы договаривались.

Закончить диалог мы успеваем как раз вовремя. Марина лично заводит в кабинет Вику.

– Моя дорогая, – пододвигаю стул. – Это Василий Вениаминович, наш юрист. И он любезно согласился внести любые твои пожелания, которые я не учёл, в брачный договор, – кладу я перед ней бумагу, – но против которых, конечно, я могу и возразить.

– Как романтично, – вздыхает она и поднимает лист.

Её руки заметно дрожат, поэтому Вика снова кладёт его на стол и почти утыкается носом в строчки. Слежу, затаив дыхание, как она шевелит губами, как округляются её глаза, когда доходит до телесных повреждений, и как едва растягиваются в улыбку губы в месте, где указано о запрете принуждения к сексу. Мне кажется, я учёл всё, что только могло прийти в её затуманенную книгами о властных властелинах голову. Кроме вопроса о детях. Собственно, на это и было рассчитано.

– Дети останутся со мной, – заявляю я безапелляционно после небольшой вводной перепалки на эту тему.

– Я не согласна, – возмущается она.

– Простите, Александр Юрьевич, – покашливает юрист, перебивая мою гневную тираду, что я обеспечу им более сытую жизнь и уверенное будущее. – Если ваша будущая супруга против, я не могу вписать этот пункт.

Я умолкаю, давая ему слово.

– Это нарушает права одной из сторон, – его вкрадчивый тихий голос действует на Вику как успокоительное. – Поэтому, я считаю, вопрос о детях следует исключить совсем.

– А если беременность? – краснеет Вика, обращаясь исключительно к юристу. – Тогда впишите пункт об обязательной контрацепции.

Я прячу улыбку, прикрыв лицо ладонью. Именно этого я и ждал. Что она захочет обезопасить себя любыми возможными способами, в том числе и от этого. Ни секунды не сомневался, что не захочет детей. Но я привык думать дальше, чем на пару недель нашего фиктивного брака, поэтому решение вопроса, будем ли мы предохраняться и как, предпочитаю оставить за собой.

– Простите, Виктория Викторовна, но брачное законодательство не предусматривает внесение таких требований. Вы вправе решить это со своим супругом устно. Закон не может заставить ни одну из сторон пить какие-нибудь таблетки или делать хирургические операции. Это я вносить тоже не буду. У вас есть ещё возражения?

– Да, – берёт она себя в руки быстрее, чем я ожидал. – Я хочу оставить свою фамилию. Я могу добавить этот пункт или тоже должна просто договориться со своим будущим супругом?

Юрист смотрит на меня беспомощно. Да и я признаться не ожидал. Отказаться от гордой фамилии Берг в пользу своей неблагозвучной Побединой? Эта девушка не перестаёт меня удивлять. Но и бесить, к несчастью.

– Да ради бога, – развожу я руками. Злюсь. Что-то царапнуло, зацепило. – Оставляй себе свою фамилию. Я не возражаю.

Юрист что-то вписывает ещё. Тщательно, словно первоклассник, пока мы обмениваемся с Викой взглядами. Рассерженный – мой и ещё более гневный – её. Да пожалуйста! Я и всего-то хотел как лучше. Но с этой сумасшедшей как с теми немцами. Что для неё хорошо, то для моего мозга – смерть.

И то, как отчаянно она сопротивляется возможности забеременеть, почему-то тоже задевает. Она не хочет мою фамилию. Она не хочет от меня детей. Да, ещё молодая. Да, этот брак ненастоящий. «Но что же тогда тебе от меня надо, Виктория Победина?» Ни за что не поверю, что только постель. Хоть оно мне, конечно, и льстит, но она никого кроме меня и не знала. Да и я не настолько самовлюблён в свой великолепный член. Может, деньги? Смешно. Это точно не про неё. Как и любая выгода, и все другие материальные блага.

Я в смятении. В растерянности. В непонятках. Чистый азарт, вредность и упрямство? Ну, тогда она действительно ушибленная на всю голову. Наверно, поэтому меня и тянет к ней так невыносимо, как к родственной душе. Когда-то я тоже был таким. Правда, моим азартом нагло пользовались, а вот её безбашенность попала в хорошие руки.

– Если вы со всем согласны, будьте добры поставить вашу подпись, – протягивает Вике документ юрист.

– И что, с этого дня он уже вступит в силу? – сомневается она.

– Нет, нет, брачный договор вступает в силу только с момента государственной регистрации брака, – вещает тезисами юрист.

– И его регистрации у нотариуса, я ведь правильно понимаю?

– Конечно, – кивает юрист и протягивает бумаги мне.

Я ставлю свои подписи на обоих экземплярах.

– Можешь один оставить себе. Вдруг ещё что-нибудь захочешь вписать, – великодушно двигаю документы.

– Спасибо. Сомневаюсь, что стоит ещё раз беспокоить юриста. Тем более, он всё равно впишет лишь то, что нужно тебе, – встаёт она. – Ну или то, что тебе безразлично. Спасибо, Василий Вениаминович, – кивает она юристу. – Простите, мне пора на работу.

– Вика! – мне приходится выбегать за ней в приёмную, так быстро она исчезает. – Да стой ты!

Рывком разворачиваю её за рукав. И снова ничего не понимаю.

– Что опять не так? – теряюсь я в догадках, глядя на её опущенный в пол взгляд. Поднимаю лицо за подбородок, заставляя на себя посмотреть. – Что?

– Я не знаю, – отворачивает она голову, потому что глаза её снова блестят от слёз. – Не знаю, Алекс. Всё так. Прости, мне правда некогда. Я отпросилась ненадолго.

– Водитель тебя отвезёт.

– Это лишнее, – вырывается она и даже делает шаг.

– Хорошо, я сам тебя отвезу, – вдруг понимаю я, что не могу это так оставить.

– Нет. Встретимся на свадьбе, – оборачивается она и грустно улыбается. – Я буду в белом платье.

– А я, – начинаю я говорить и вдруг понимаю, что не так. И понимаю, что нужно сделать.

– Марина, найди-ка мне сегодня на вечер коня, – прошу я секретаря, когда Вику с боем, но всё же удаётся засунуть в машину к Михаилу.

– Кого, простите? – первый раз в жизни понятливая расторопная девочка смотрит на меня с удивлением.

– Коня, – почему-то пытаюсь я показать руками. Ну, обычного коня. Желательно белого, но если не будет, то любого. Гнедого.

– Хорошо, – наконец кивает она. – Не то, чтобы я хотела это знать, но меня могут спросить для каких целей и…

– Марин, не тупи, а? – возмущает меня её смущение. – О чём ты вообще думаешь? Короче, план такой, – присаживаюсь я на краешек стола.

В конце концов, она же тоже девушка. Вот пусть и подскажет мне, закоренелому цинику, как сделать что-нибудь действительно романтичное.

Эх, гулять так гулять!

45. Виктория

Ну вот что я ему могла ответить? Что я не конченая дура? Понимаю, что это фиктивный брачный контракт? Что зря старался? Зря наряжал в очки этого бутафорского юриста? Да первая же ссылка в поисковике популярно объяснила мне, что такое в России брачный контракт. И я, конечно, ждала исключительно защиты от имущественных притязаний. Но именно об этом там и не было ни слова.

В чём вообще тогда был смысл этого фарса? Зачем играть в эти непонятные игры? Мог бы как пещерный человек притащить меня в ЗАГС, поставить печать, а потом на плечо – и в койку. Если в этом смысл. Так нет.

Зачем растравил мне душу этими кольцами, платьем, безумными поцелуями в примерочных?

Зачем на какой-то дурацкий миг я поверила, что всё это могло быть по-настоящему?

Вынудила мужика жениться, взяла на «слабо», а теперь ещё требую соблюсти условности? Что-то я определённо разошлась не на шутку.

Но глухая, невыносимая печаль душит меня весь рабочий день.

Хоть и пытаюсь с головой погрузиться в документы. Хоть и приноровилась оставлять включённый в телефоне диктофон каждый раз, когда Надежде Андреевне нужно поговорить наедине.

Ничего в них не оказалось интересного, в тех разговорах. Личное. Её мама болеет, но Надежда Андреевна посочувствовала ей неискренне. «Нет, сегодня приехать не смогу, мам. Очень много работы. Может быть в субботу, – звучит в моих наушниках шуршание бумаг и холодный голос Наденьки, пока спускаюсь на склад, прослушивая запись. – Нет, замуж не собираюсь... Очень рада за неё... Третий сопливый спиногрыз – именно то, что сейчас нужно в однокомнатной квартире и на одну зарплату... Да, мам, конечно... Ну пусть свой туалет обклеит этими материнскими сертификатами. Ремонт-то ей всё равно сделать не на что...»

И в таком духе ещё минут десять. Удаляю без сожаления. И на душе становится ещё хуже: какая же она всё-таки злая и чёрствая, эта Наденька.

Только девчонки на складе немного поднимают мне настроение. Уж не знаю откуда они берут эти сплетни, но дружно рассказывают мне как орал на Надежду Андреевну Берг. А ещё, что она тоже предлагала ему выйти замуж. Подозреваю, что Ворона не так уж и любит свою начальницу. Раз информация из её кабинета разносится по всем этажам этого немаленького здания.

– Сказал, хоть волосок упадёт с твоей головы – и оторвёт ей руки, представляешь? – вручает мне пачку штрих-кодов, за которыми я и пришла, завскладом, пронырливая и жёсткая тётка в возрасте.

– Не представляю, – искренне удивляюсь я и замечаю, с каким интересом разглядывают меня теперь коллеги. Словно меня вдруг позолотой обсыпали. Ну как же, сам директор заступился! Знали бы они ещё, что... хотя о чём я? В таком коллективе сплетни разлетятся мигом: меняй фамилию не меняй. И хоть Виктория Берг, конечно, звучит, круче, но соображения у меня на этот счёт чисто практические: и сейчас свидетельство о браке нигде особо предъявлять не придётся, и после развода паспорт не менять. Всё моё при мне и никаких сложностей с документами на будущей работе.

– Ты там втягивайся быстрее, а то смотри, Надежда Андреевна не дура, – шепчет мне завскладом уже в коридоре. – Понимает, что дни её сочтены. Что всё равно её Берг уволит, раз уже и замену подыскал.

– Я на эту должность сгожусь вряд ли, – не понимаю, к чему она клонит.

– Ты, может, и не сгодишься, но ты там за ней следи. Она ведь постарается ему подгадить. Да и следы будет путать. Она тут, Вика, такое творит, чего никто не знает, – отводит меня под руку в сторонку завскладом и дожидается, пока коридор совсем опустеет. – Думаешь, мы торгуем настоящим бельём? Думаешь, покупаем его во Франциях да Италиях за евро?

– Но ведь там лейблы, всякие фирменные штуки, штрих-коды, наконец, – предъявляю я зажатую в руке пачку клеящихся бумажек в знак доказательства.

– Вот именно, что штрих-коды. Всё это заказывается, когда товар уже приходит. Из Китая. Бельё отдельно, вся эта упаковка с водяными знаками – отдельно. А здесь уже мы и фасуем, и клеем, и чего только не делаем.

– Но цены, – хлопаю я ресницами.

– Цены, – сокрушённо машет она рукой и подталкивает меня к лестнице. – Иди уже, цены. Думаешь зря там этот шухер в архиве? Всё, что надо и не надо, уничтожат. К тому времени как новый директор придёт, и комар носа не подточит, уверяю тебя.

– Так, может, Берг знает.

– Ага, – кивает она. – Он её по этим фабрикам возил. По итальянским. В Лондон на выставку. В Мадрид на распродажу или как там у них это называется. Вон магнитики у нас на холодильнике до сих пор висят с тех Мадридов. Спрашивается, зачем?

– Думаете, она его обманывает?

– А денежки себе в карман складывает, – шепчет она совсем уж тихо и прикладывает палец к губам.

Мимо пробегает продавец с местного магазина, а потом и Ворона с тирадой, что Надежда Андреевна заждалась, тянет меня наверх.

Негативной информации всё прибавляется. И изнанка этого бизнеса меня совсем не радует. Хочется бежать отсюда куда глаза глядят, и в то же время переживаю за Берга. Как ему вообще удаётся всё это контролировать и держать в руках? За всем следить, когда самым близким и то нельзя доверять.

Поэтому и держится он так одиноко. И вся его семья – два пушистых кролика.

Первый раз думаю о Берге как о хорошем человеке, которого я совсем не знаю.

Первый раз я ухожу минута в минуту по окончании рабочего времени.

Первый раз с Нового года слоняюсь по квартире, не находя себе места.

Как? Почему? Какого чёрта? Зачем вообще этот Берг что-то делает для меня? Я должна ему деньги. Я обязана ему своей безработицей. Я отдала ему девственность. Я выхожу за него замуж. Где-то среди всех этих утверждений должно быть что-то настоящее, что-то само звучащее не столь безумно, но объясняющее всё это безумие. Но как бы я ни старалась, я этого не нахожу.

Да, он мне нравится. Я просто умираю, когда он ко мне прикасается. Просто теряю и рассудок, и контроль, и ориентацию, и хладнокровие. И ясность ума, и достоинство, и сцепление с дорогой. И осторожность, и равновесие. Я теряюсь и сама. Плавясь, разрушаясь, погружаясь с головой в это чувство физического влечения, которому не могу противостоять рядом с ним. Только рядом с ним.

Он меня словно разбудил, лишив невинности. Но словно и наложил какую-то невидимую печать, заточил под себя. Нет, ещё не заточил. Я ещё только заготовка. И, кажется, понимаю, почему он так легко согласился на этот брак. Наверно, он чувствует себя немного творцом, лепя из меня женщину. Пробуждая, раскрывая, оттачивая на мне своё мастерство. Это ведь тоже сродни искусству: взять холодный металл, раскалить и выковать из него… что?

Что же он хочет сделать из меня? Или ему просто нравится, как из-под его молота вылетают искры?

Каким-то чудом выхватываю во мраке комнаты свет от экрана телефона. «А вот и он», —

вырывается невольный смешок. Может, задать ему все мои неудобные вопросы?

– Ты уже дома? – ласкает слух его бархатный баритон.

– Дорогой мой, – хочу сказать с издёвкой, но голос предательски фальшивит. Откашливаюсь,

словно в горле запершило, и просто вижу, клянусь, вижу, как он улыбается.

– Попробуй сказать «любимый», вдруг получится лучше, – подначивает он и смеётся.

«Любимый» – произношу я мысленно, и тёплая волна разливается внутри. Чёрт, как это волнует. Но

я ни за что не произнесу это вслух. Потому что это неправда. Ещё неправда. «Любимый. Хм. Нет,

дорогой мой, это нужно ещё заслужить».

– Выгляни, пожалуйста, в окно. А то я не знаю, слышно ли тебе, а у музыкантов уже руки замёрзли.

Что? Какие музыканты? Я откладываю трубку. Правда, звучит музыка. Живая.

В этой комнате балкон. Но я отдёргиваю штору и выхожу как есть, в домашней футболке, босиком. Там, внизу, стоят настоящий белый конь и Берг с букетом. И на моё появление, заглушая соседских собак, взмывают серенадой скрипки.

Пронзительно. Остро. Головокружительно.

Не знаю, сколько я стою, не смея вздохнуть, не в состоянии говорить, пока музыканты играют словно не на скрипках, а на струнах моей души.

– Что это? – вытираю я слёзы, когда они замолкают.

– Это Шуберт, – кричит мне в ответ Берг и показывает на коня. – А это Донг. И он тоже ждёт тебя.

– Но зачем?

– Ты была права, – его голос слышат, наверное, во всей округе, – брачный контакт как-то не особенно романтично. И хоть я уже спрашивал, повторю. Ты выйдешь за меня замуж? Нет, не так, подожди, – поднимает он руку и слегка оборачивается, словно к кому-то прислушивается. Вижу в тени зябко кутающуюся в пальтишко Марину.

А Берг тем временем опускается на одно колено, зажимая в руках букет.

– Виктория, ты выйдешь за меня замуж? – повторяет он громко.

– Да, – шепчу я одними губами. Он поворачивается ухом, опять прислушивается, в этот раз ко мне. Я откашливаюсь и набираю воздуха в грудь: – Да, Алекс!

Музыканты разражаются аплодисментами, и набежавшие зеваки, и вылезшие на балконы и в окна соседи тоже хлопают.

– Отлично, – поднимается Алекс. – Значит спускайся. Тебя ждёт ещё прогулка на этом коне.

– Ты сумасшедший? – кутаюсь я в новую шубу, когда наконец оказываюсь возле него.

– Жаль, что на Донга мне сесть не разрешили. Сказали, что я сломаю ему спину, – словно не слышит он мой вопрос. – Но будем считать, что я твой принц на белом коне и спас прекрасную принцессу из заточения в замке. Держи! – вручает он мне букет.

Чисто инстинктивно я зарываюсь в него носом, а Берг вдруг замирает. Словно забыл, что хотел сказать.

– Знала бы ты, с какими чудовищами мне пришлось сражаться, чтобы всё это организовать, – подсаживает он меня в седло.

Я испуганно взвизгиваю, когда конь начинает двигаться. Но его тут же успокаивает стоящая рядом девушка.

– Ты когда-нибудь ездила верхом? – Берг забирает цветы, чтобы я могла держаться.

– Никогда, – признаюсь я, хотя с трудом соображаю. Я вообще словно пьяная, таким ненастоящим мне кажется всё, что происходит.

И музыканты затягивают ещё какую-то мелодию, когда конь начинает движение, подчиняясь поводьям, зажатым в руке Алекса.

– Зачем всё это? Алекс, зачем?

– Потому что я никогда этого не делал, – пожимает он плечами. – И знаешь, это здорово. Тебе будет о чём вспомнить. Да и мне тоже.

– Спасибо! – срывается мой голос от переполняющих чувств.

– Не за что. Обращайся, – улыбается он. – И знаешь, я скучал.

– Мы утром виделись.

– Ах, да, этот контракт. Кстати, – лезет он во внутренний карман пальто и протягивает знакомые листы. – Нотариус поставил свою печать.

– Правда? – разрываю я пополам документ одним медленным и широким жестом. Потом ещё пополам и ещё, и когда силы моих рук уже не хватает, подбрасываю над головой клочки бумаги. – Это мой тебе подарок, раз уж ты оказался настолько… – он склоняет голову, ожидая что я скажу, – великодушен.

– Ты ведь расстроилась? – вижу, что он ждал от меня другого слова, но, увы, я не нашла

подходящего.

– Я расстроилась, да, – тяжело вздыхаю, не зная, что ему сказать. – Потому что всё это ложь. Я и сейчас расстраиваюсь. И, наверно, даже немного поплачу.

Я отворачиваюсь, потому что слёзы уже начинают меня душить.

Алекс молчит. Пока мы не спеша обходим вокруг дома, музыканты уже уходят. И только Марина всё так же топчется в сторонке под одиноким деревом с моим букетом.

– А знаешь, – Берг снимает меня с коня и всё ещё держит на весу, пока хозяйка Донга его уводит. – Это не совсем ложь.

Он ставит меня на землю, и я боюсь смотреть в его блестящие в ночи глаза

– Немного, но это всё же правда. Потому что, – он приподнимает мою голову и не впивается в губы яростным поцелуем, а прикасается нежно-нежно.

– Потому что – что? – шепчу я, ловя его дыхание.

– Потому что не только секс, – сгребает он меня в охапку и в этот раз уже целует по-настоящему. Я задыхаюсь. Я плыву. Я умираю в его руках.

– Увидимся на свадьбе, – отпускает он меня, всё ещё держа одной рукой, и открывает дверь подъезда. – Я помню, ты будешь в белом платье.

– Потому что ты… лучший, – бросаю я на него прощальный взгляд.

«Потому что ты – мой», – услужливо подсказывает сердце, но в этом я ещё не уверена.