Текст книги "Победа для Гладиатора (СИ)"
Автор книги: Елена Лабрус
Соавторы: Алекс Чер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 21 страниц)
38. Алекс
В кафе, где я назначаю встречу Стасу, пусто. Бубнит телевизор над барной стойкой. Зевают официантки. Чей-то ребёнок устроился с игрушками прямо под одним из столов. Обычно я в такие забегаловки не захожу, но сегодня всё равно: назвал первое, что попалось по дороге. Есть я здесь всё равно не собираюсь. Потягиваю ожидаемо отвратный кофе, пока Стасик рассказывает, что наш инцидент с аварией исчерпан.
Возвращает бумаги, великодушно отказывается от компенсации. Да, за те деньги, что он заработал на проценты от моих сделок, можно быть со мной великодушным.
– Александр, не желаете взглянуть на последние предложения? – невзначай интересуется он, не соберусь ли я ещё прикупить недвижимость впрок. Профессионал. Решил с толком воспользоваться нечаянной встречей.
– Всё, как вы любите, – протягивает он блестящие глянцем проспекты и заливается соловьём, пока я охотно делаю вид, что интересуюсь.
Нет, на самом деле он приятный, этот Станислав.
Хорошо воспитанный, грамотный, толковый. В меру любезный, но без заискивания. В меру уравновешенный, но без заторможенности. За это я его, собственно, и выбрал. Это и бесит сейчас больше всего, что он хорош. Молод, перспективен, хваток. Дай ему с Викой шанс – и ведь не факт, что победа будет на моей стороне. Только я не привык проигрывать, и его обаяние – тьху! – против моего опыта.
Есть в нём, правда, одна неприятная черта, которая выглядит как желание угодить клиенту, но по сути – это сублимированное высокомерие: работать только со статусными клиентами. И всячески подчёркивать, как высоко на служебной лестнице они стоят. Может, сыграть на этом? Что Вика не его полёта птичка. Серенькая, простенькая, без пафоса.
Присматриваюсь. А стоит ли? Оценит ли мою любезность? И с чего мне перед ним расшаркиваться?
– Здесь замечательные соседи: депутат Госдумы и учредитель трастового фонда, – подтверждает он мои мысли и тыкает в другую бумагу. – А эту продаёт один известный художник. Терраса с видом на историческую часть города. Хай-тек. Натуральный оникс в интерьере. В подарок оставляет даже одну из своих работ.
– Светильник в виде статуи Мэрилин Монро? – удивляюсь я, глядя на фотографию, чтобы он и совсем уже расслабился.
– Да, собственноручно отреставрированная им вещь, – улыбается он по-голливудски. Вот с этой шикарной улыбкой на лице и застаёт его мой ультиматум:
– Ещё раз увижу тебя рядом с Викой – и помну тебе далеко не бампер служебной машины.
Это мой любимый момент, когда с застывшего лица сначала медленно сползает улыбка, потом появляется недоумение, и, наконец, смысл моих слов до него доходит, и глаза расширяются от невысказанной догадки.
– Значит, в Новый год это она от вас... – молодец, сообразительный малый, ведь это он продал мне ту квартиру в одном подъезде с квартирой его мамы, подстилки известного генерала, от которого и родился этот байстрюк. Но жду, что же он договорит. – ...сбежала?
– Ну, можно сказать и так, – не даю я разгуляться его фантазии. – Спасибо, что подвёз. Но на этом забудь про неё.
– Я не...
– Я знаю, что «не», иначе я бы разговаривал с тобой и не здесь, и не так. Но больше, чтобы духа твоего рядом с ней не было.
– Александр, я, – сглатывает он, и я великодушно пододвигаю ему стакан воды. Он делает жадный глоток, отставляет стакан и начинает заикаться: – Я з-занимаюсь п-продажей её к-квартиры. И м-мы уже па-а-адписали договор...
– Подожди, подожди, – пришла моя очередь удивляться. – Она продаёт квартиру?
– Да, бабушкину, – он делает ещё глоток.
– Так, вот с этого момента поподробнее. Что за квартира? Давно она её продаёт? Цена, фотографии. Давай, давай, Станислав, – нетерпеливо поторапливаю я его рукой. – Всё что у тебя есть.
Он поспешно лезет в свою папочку и вместо шикарных авторских интерьеров прославленного живописца на столе появляются виды облупившейся штукатурки и пожелтевшей от времени ванны.
– Надо же сколько книг, – всматриваюсь я в стеллаж до самого потолка и приставленную к стене стремянку. – Прямо, как в библиотеке.
– Да, можно сказать, что эти книги и квартира – всё бабушкино наследство. Странно, что... – я знаю, что он хочет сказать: странно, что я не знал. Но натыкается на мой тяжёлый взгляд и благоразумно замолкает.
– Да, я не в курсе, где она живёт. Сколько она хочет за эту квартиру?
Он называет первоначальную сумму. Ну, это мы уже проходили. Дальше, как говорится, дело техники. Только в этот раз моя задача не столько сбить цену, сколько тянуть время и ни в коем случае не дать Вике понять, что я в курсе её планов.
– Она говорила, почему её продаёт?
– Да, – даже не пытается юлить Стасик. – Нужны деньги на операцию ребёнку подруги.
Да, да, – прокручиваю я в уме разговор с доктором. По телефону он показался мне моложе, а на деле оказался совсем седой пожилой дядька. Сказал, что операцию на второй глаз можно делать не раньше, чем через месяц. И деньги на вторую операцию у меня заранее не взяли: сначала нужны результаты первой, повторные анализы, обследования и, если будет показано, тогда... может быть... а вообще со вторым глазом можно не торопиться и дождаться бесплатной квоты.
И не думаю, что Вика об этом не знает.
Но вот о чём я ей точно не сказал, так это о том, что ремонт машины с лихвой покрывает страховка. Но ведь и об этом можно было догадаться.
Вот балбеска! Снова начинаю на неё злиться. Продать единственную ценность, чтобы вернуть мне долг? Как это в её стиле.
Тяжёлый вздох вырывается из груди. А если бы я не вмешался? Если бы не узнал? Прибить её мало. Хотя она, наверное, считает меня именно такой сволочью. Что ж, заслужил. Да и Наденька постаралась на славу.
– В общем, Станислав, – сгребаю я фотографии. – Это я оставлю себе. Созвонимся, чтобы посмотреть квартиру. Виктория, естественно, ничего не должна знать, иначе не только на этой сделке, но и вообще на своей риэлторской карьере можешь поставить жирный крестик.
– Это лишнее, Александр, – неожиданно огрызается он, но всё же идёт на попятную под моим очередным взглядом. – Я имел в виду, конечно, тайна сделки – как тайна исповеди.
И судя по тому, как резко тускнеет его взгляд, бабушкина квартирка приглянулась ему намного больше, чем её новая хозяйка. И это не может не радовать: проблемы с несчастными влюблёнными мне совершенно ни к чему. Вот наиграюсь – и пусть влюбляется в кого хочет. Или не наиграюсь? Вдруг вообще это оно, то самое? Отгоняю эти вздорные мысли.
Подтверждая их абсурдность, мучительно ноет в паху, а не в груди, пока иду к машине. Как не вовремя всегда эти женские проблемы. А могли бы провести вместе два незабываемых дня.
На сегодня мне уже хватит разборок с ней, её начальницей, её дружком, её квартирой. Как-то слишком много становится её в моей жизни.
К тому же вообще не чувствую никакого удовлетворения. Словно месячные сейчас не у Вики, а у меня. Как будто меня трахнули, а кончить не дали.
Нет, я, конечно, отлично разрядился на Наденьке за самоуправство. И только что жёстко утёр нос Викиному дружку-риэлтеру. Только какого хрена тогда не успокоился? Почему до сих пор колбасит?
Совершенно дурацкие мысли продолжают роиться в мозгу.
Так ли уж напоказ целовала Вика Стасика? От него, опять же, занюханные розочки приняла с удовольствием, а мой шикарный букет выкинула в окно, как веник. А может, ей нравится этот генеральский щенок? Этот красивый, холёный молодой самец с безупречными манерами? Это его я могу поставить на место. Очень надеюсь, что он усвоил урок. Но Вика?.. Ей же не прикажешь: со Стасиком не водись.
Чёртова Беда! Думал, попрошу прощения, подарю подарок, проучу немного, удовлетворю качественно в знак примирения – и меня отпустит. Но хрен там! Её становится не меньше, а только больше и больше с каждой встречей.
Всё, хватит о ней! А то так весь день и прохожу с каменным стояком.
Надо переключиться. И, как всегда, просто работать, работать, работать…
39. Виктория
– Привет! – Стас протягивает цветы, бутылку шампанского и пакет.
– У тебя какой-то праздник? – теряюсь я от его заботы, а от его грустной улыбки ещё больше.
– Нет, у тебя, – сам вешает своё пальто, а я застываю с тревогой.
– Есть покупатель?
– Нет, – улыбается он ещё печальнее и, надеюсь, не замечает мой невольный вздох. – Твой редкий выходной. Мне кажется, это стоить отметить.
– Ох! – выставляю я на стол принесённые закуски. И скромный ужин из двух свекольно-морковных салатов, а также жареной картошки, сразу преображается в настоящий пир. – Ты меня балуешь.
«А от шампанского я становлюсь такая дурная». Но этого ему лучше не знать. Достаю бабушкины хрустальные фужеры для особых случаев.
– За тебя! – предлагает он тост. – Тебе определённо не идут другие напитки, только игристые.
– Издеваешься, да?
– Ни в коем случае, – улыбается он и делает глоток.
Как всегда, в костюме с иголочки, белой, как альпийский снег, рубашке, такой элегантный, обаятельный, неотразимый. И как обычно сдержанный, только сегодня особенно тихий.
– У тебя что-то случилось?
– Нет, с чего ты взяла?
– Ты грустный.
– И ты тоже. Или мне мерещатся эти ещё не высохшие слёзы?
Опускаю глаза в тарелку. Я не могу ему сказать, но мне очень жаль продавать эту квартиру. У меня толком и не было времени обо всём подумать, остановиться, собраться с мыслями. Просто «надо» и всё. Но выходные – зло.
Я убиралась к приходу Стаса. И, пылесося старенький ковёр, вытирая пыль с бабушкиных слоников и заправляя продавленный диван, вдруг во всю силу почувствовала то, что себе до этого не позволяла: я люблю эту квартиру. Люблю эти высокие потолки. Боготворю эти книги, что бабушка собирала всю жизнь. Буду тосковать по этим родным стенам, за которыми всегда находила поддержку и утешение, заботу и помощь.
Никто никогда не любил меня так, как бабуля, никто не был близок мне настолько, не понимал так хорошо. Эта квартира не просто квадратные метры. Это – долгие разговоры по душам, стихи испанских поэтов, старомодная шаль с кистями, пасьянс на потёртой скатерти, тяжёлые перстни на морщинистых руках. Как я буду без этого жить?
Зря он спросил. Выпиваю залпом колючий напиток из своего бокала, чтобы не расплакаться.
– Не хочешь продавать квартиру?
Мотаю отрицательно головой.
– Тебе кажется, что ты продаёшь бабушкину память? – накрывает он мою руку своей тёплой, такой уютной ладонью. – Но на самом деле это не так.
Я боюсь поднять на него глаза. И это он тоже понимает. Тянется через стол, и, погладив легонько по щеке, приподнимает моё лицо за подбородок.
– Всё, что ты хочешь запомнить, ты запомнишь и так, – у него просто бездонный, проницательный, чистый взгляд. – А всё, о чём хочешь забыть, уже не напомнят эти стены. Так отпусти это. Просто отпусти. Это – кирпич и цемент, растрескавшиеся балки и скрипучие полы. И ничего больше. Это может сгореть, обветшать, превратиться в прах, или наоборот, неузнаваемо преобразиться после ремонта... или ты можешь просто отсюда уехать и никогда не вернуться. Твоя жизнь может измениться как угодно, но твоя память навсегда сохранит дорогие тебе воспоминания. Где бы ты ни жила, они не здесь, они навсегда с тобой.
Наверно, ему привычно сталкиваться с истериками передумавших клиентов. Но от его слов, а может, от шампанского мне действительно становится легче.
– Как бы мне ни было грустно, я не передумаю. Не переживай.
– Я не переживаю, – он снова наполняет бокалы. – Я не хочу, чтобы ты расстраивалась. Будешь смотреть на что можешь сменить эту жилплощадь?
– Уже?
– Ну, конечно. Показать? – и он тянется за своей папочкой.
Утягиваю его на диван, чтобы не ютиться среди тарелок.
– Смотри, здесь такой хороший район, зелёный, экологически чистый, – листает он снимки. – А здесь совсем рядом метро, буквально в двух шагах. Очень удобно.
Я даже оживляюсь, но потом мой рассеянный взгляд падает на цифры.
– Стас, это очень дорогие квартиры, я не могу себе ни одну из них позволить.
– Подожди, – на его лице непонимание. – Тебе ведь нужно всего около трёхсот тысяч. Ладно, пусть полмиллиона, но мы легко уложимся.
– Нет, Стас, нет, – усиленно качаю я головой. – Минус два миллиона минимум.
– Два миллиона?! – что-то мелькает в его глазах, кроме удивления. Испуг? Растерянность? Но потом словно приходит понимание. – Вик, скажи мне честно, во что ты вляпалась?
– Я задолжала одному серьёзному человеку.
– За что?
– Не важно. Стас, пожалуйста, – я глажу рукав его красивого пиджака. Он так близко. И так вкусно пахнет. – Я не хочу. Не могу говорить об этом. Я виновата. Сама. Сама и буду выкручиваться. Просто давай посмотрим другие квартиры.
– Вик, если мы вычтем два миллиона, то тебе даже на коммуналку не хватит.
Звучит как приговор. Но сегодня я, кажется, привыкла к плохим новостям.
– Мне ведь не обязательно покупать что-то сразу? – ищу я в его глазах поддержку, но он смотрит как-то…
Чёрт! Как же близко его лицо. Застывший взгляд. Неестественно замершие руки. Не сказанные слова… А потом его словно спускают с тормозов. И его губы впиваются в мои с таким исступлением, что из меня выбивает дух. А он целует ненасытно, неукротимо, запрокинув мою голову. И я не подчиняюсь его губам, я уже сама их ловлю – холодные, сладкие, будоражащие своей страстью, но ещё больше своей нежностью. Он довлеет, но не ранит, ведёт, но не подавляет, позволяя мне откликнуться, принять, почувствовать. Он такой новый, такой головокружительный, трепетный, чувственный, яркий этот поцелуй, что я забываю всё на свете, а больше всего о том, что он, кажется, когда-то совсем не так меня целовал.
– Стас, – я отталкиваю его руками. Нет, не потому, что мне плохо. Именно потому, что хорошо, но я не могу позволить ему большего. Словно я делаю что-то неправильное. Предаю сама себя.
– Прости, – он тут же отстраняется, смиренно подняв руки.
– Не извиняйся, – я пытаюсь справиться с дыханием. Стас тоже тяжело дышит. – Это ты меня прости. Я не могу. Правда, не могу.
– Вика, скажи мне правду, во что ты вляпалась? – в его глазах такая мука.
– Давай лучше выпьем, – деловито подскакиваю я с дивана. Собираю рассыпанные по полу фотографии, пока он тоже встаёт, наполняет бокалы. Протягивает мне один, и молчит, дожидаясь ответа.
– Зачем тебе знать? – кидаю на диван собранные документы. Делаю для храбрости большой глоток. – Правда, зачем? Это как-то повлияет на нашу сделку? Нет. Изменит стоимость этой квартиры? Нет. Облегчит мою жизнь. Тоже нет.
– Может, я просто хочу помочь?
– Ты не сможешь, Стас. Не сможешь. Да я тебе и не позволю. Ты и так очень много сделал для меня. Для меня, для Ленки, для Ваньки. Я не могу злоупотреблять твоим благородством. Просто не имею права.
– Мне кажется, ты очень ошибаешься на мой счёт, – буравит он пытливым взглядом. – Особенно на счёт моего благородства. И не ты одна. Что у тебя с Бергом, Вик?
– С Бергом? – в меня словно выстрелили. Как он понял? Что ему сказал Берг? – А откуда ты его знаешь?
– Он мамин сосед. Они живут в одном подъезде. Вик, ты же из-за него продаёшь квартиру? Вы же не вчера познакомились? Ты от него вышла первого января?
– Стас, – я делаю шаг назад.
– Только не ври мне.
– Стас, это тебя не касается, – ещё один шаг назад под его немигающим взглядом.
– Уже касается. Меня теперь всё касается. Это ему ты должна эти деньги? – наступает он.
– Ему, но это неважно, – я упираюсь спиной в стойку. – Я продам квартиру, отдам ему деньги и уеду, если у меня всё получится.
– Вика, я хочу помочь, – забирает он бокалы, и едва они исчезают где-то на полке, прижимает меня к стеллажу. – Искренне хочу. Ты напугана. Растеряна. Ты делаешь глупости, Вик, – медленно ведёт он пальцами по лицу, по шее, спускается вниз. И его учащающееся дыхание не предвещает ничего хорошего.
– Знаешь, если ты действительно хочешь мне помочь, – впиваюсь я дерзким взглядом в его глаза. – Женись на мне.
Он моментально трезвеет.
– Что?!
– Нет, не по-настоящему, – мне даже жаль его – настолько он обескуражен. – Фиктивный брак. Просто печать в паспорте.
– И как это тебе поможет? – не сразу, но приходит он в себя. Отодвигается. Убирает руки.
А быстро это, оказывается, работает. Позвала замуж – и разом всё перехотел.
– Я получу работу за границей и уеду. На полгода минимум. Может, дольше. Мне без штампа в паспорте рабочую визу не дают.
– Серьёзно? – засовывает он руки в карманы, и я наконец вздыхаю с облегчением. Что-то напугал меня не на шутку его напор.
– Если хочешь, считай это ещё одним деловым предложением. Подпишем контракт, что я ни на что не претендую. А когда уеду, даже раньше, когда оформлю все документы, разведёмся, – преданно заглядываю я в его ясные, как родники зимой, глаза.
Он шумно выдыхает и садится. Ерошит волосы.
– Я оплачу твои услуги, – бросаю я последний аргумент. – Сколько скажешь.
– А жить ты потом где будешь, когда вернёшься?
– Я добавлю к той сумме, что останется, то, что заработаю, – сажусь я подальше от него на краешек дивана. – Я умею жить очень экономно, а там обещают хорошую зарплату. И куплю что-нибудь не коммунальное. Пусть маленькое, пусть даже в плохом районе, но только своё.
– Ты и правда Беда, – вздыхает он и встаёт.
– Я знаю, – улыбаюсь натянуто.
– Я могу хотя бы подумать?
– Конечно, – оживляюсь, словно он уже сказал «да». – Только не очень долго. Месяц очередь в ЗАГСе, да ещё мне нужен до марта запас.
– Ты думаешь, мы продадим твою квартиру до марта? – собирает он в папку свои бумаги.
– Мы постараемся, – уже почти умоляю я. – У меня нет другого выхода, Стас. Работу здесь мне, благодаря всё тому же Бергу, не найти. Если ты знаешь его хоть маленько, то, наверно, представляешь, на что он способен. И в тюрьму мне садиться совсем не хочется.
– К сожалению, представляю, – вздыхает он совсем тяжело, уже направляясь в прихожую. – Спасаешься бегством?
– Боюсь, что другого выхода у меня и нет, – едва поспеваю я за ним.
– Прости, Вик, мне пора.
– Конечно, – я сама подаю его пальто. – До связи?
И он так долго медлит, прежде чем что-то мне ответить, что сердце моё уходит в пятки. Я опять всё испортила.
– Я сам позвоню, – бросает он в дверях почти небрежно. – Спасибо за ужин!
– Спасибо и тебе, – шепчу я, когда дверь за ним уже закрывается.
Не удивлюсь, если его звонок так и не прозвучит.
Не удивлюсь, если никогда его больше не увижу.
40. Алекс
Снег стелется по двору позёмкой, бьётся в окно кабинета колючими брызгами, бросается на прохожих злыми вихрями.
Так неожиданно – и метель.
Не люблю метель. Что-то есть в ней мятежное, непокорное, но тоскливое. Под жалобное завывание ветра всегда чувствую себя таким одиноким. Свинцовое небо не добавляет оптимизма – весь день как один долгий вечер. Сумерки жизни. И я немолод, угрюм и нелюдим.
За спиной без стука открывается дверь.
– Девушка, куда вы? – взволнованный голос Марины. Нехотя поворачиваюсь. Что за нездоровая суета? – Александр Юрьевич, простите, я пыталась.
– Вика?! – возглас вырывается быстрее, чем я успеваю прикусить язык. – Ничего, Марин, спасибо, я разберусь.
Дожидаюсь пока секретарь закроет дверь кабинета.
– Привет! – губы невольно тянутся в улыбку, глядя на Вику. Чёрт, как же я рад её видеть. Такую взъерошенную, взволнованную. Но беру себя в руки. Позволяю себе лишь удивлённый взмах бровей. – Какими судьбами?
Как-то опасно она выглядит. Учащённое дыхание, словно бежала стометровку. Глаза горят как у кубинского революционера. Господи, что я опять не так... Не успеваю даже додумать.
– Я тебе не шлюха! – летит мне в лицо целая пачка купюр.
Фейерверком они рассыпаются в воздухе, кружат по кабинету. Но только одна почти достигает цели – прилипает к лацкану пиджака.
– Это... что? – подцепляю банкноту пальцами, подбрасываю, смотрю, как сложной траекторией она опускается к ногам, трепыхаясь, как осенний лист на ветру.
– Мне не нужны твои деньги, Алекс!
Поднимаю глаза на так вдохновенно сердитую Вику. Как она прекрасна в гневе! А с этими растрёпанными метелью волосами, с мелкими капельками воды, что блестят растаявшими снежинками, просто божественна. Но суть её очередных претензий мне не ясна.
– Мне не нужны твои деньги, – повторяет она, переминаясь на месте. Он переполняющих эмоций ей не стоится спокойно. – Я не проститутка, чтобы платить мне за ночь. Засунь себе куда подальше свои товарно-денежные отношения, – гордо выплёвывает она слова мне в лицо. Только пугливо отскакивает, когда я делаю к ней шаг.
– Вика, – пытаюсь я остудить её ледяным тоном, но она его словно не замечает. Словно не ведает, что творит, ослеплённая своей горячностью. Не чувствует опасность. Не понимает, что терпение моё не безгранично.
– Может быть, ты и привык за всё платить. Привык откупаться от своих подстилок деньгами, – пятится она. Провоцирует, старается зацепить. – Привык решать все проблемы просто: заплатил и катись. Но это не ко мне. Я не продаюсь и не покупаюсь.
Кажется, я, наконец, догадываюсь, что это за деньги. И чем вызвал эту смертельную обиду. И несправедливые обвинения выбешивают меня в одну секунду.
– А за зарплату ты работаешь? – почти прижимаю я эту дикую белку к стене. Нет, не трогаю, даже не прикасаюсь. И вообще останавливаюсь довольно далеко. В одном прыжке. Но ей некуда больше отступать.
Только от запаха её разгорячённого тела, от жеста, которым она убирает прилипшую к губам прядь, от движения, с которым судорожно сглатывает, на какую-то секунду теряю контроль.
Ослеплён своими чувствами, как зверь, попавший в капкан. Оглушён, загнан, опрокинут неистовым желания ей обладать. Хочу заставить её бесноваться не в гневе, а в экстазе. Как там, в подсобке, где у меня реально сорвало крышу.
Но сейчас, снова загнанная в угол, это несносная девчонка умудряется схватить с полки кубок.
– Не подходи, Алекс, – замахивается она.
О, нет! Нет, нет, нет! Это же мой золотой кубок первенства страны по самбо. Кубок жалко, но неужели она и правда думает, что у неё есть хоть один шанс?
– Хорошо, хорошо, – покаянно поднимаю я руки. – Мне ясны причины твоего недовольства. Но это зарплата, Вика. Всего лишь зарплата. За все отработанные тобой дни.
– Я столько не зарабатываю, – поднимает она выше блестящую чашу и свой упрямый подбородок.
– Разве ты работала не за двоих? С учётом всех твоих сверхурочных, – слежу я за дрожащими руками, выжидаю момент, когда она ослабит хватку.
– Я не верю тебе, Берг. Ты просто выкручиваешься. Ты хотел плюнуть мне в лицо? Хотел показать, что ты – хозяин жизни, а я никто? Да, я никто, – срывается её голос. Становится глубже, ниже. От его вибраций у меня перехватывает дыхание. А её зеленющие, как луга весной, глаза уже наполняются слезами.
Чёрт, она же походу всю ночь проплакала. Неужели из-за этих дурацких денег? Припухшие покрасневшие веки. Ни грамма краски. И, пожалуй, ни грамма сомнения, что она огреет меня собственным кубком, если я попытаюсь приблизиться.
– Я и так это знаю, – поспешно стирает она выкатившуюся слезу. – Не нужно каждый раз напоминать мне о моей ничтожности, особенно после того, как тебе вдруг для разнообразия захотелось побыть человеком.
Что-то невыносимо ноет в груди от её искренних слёз. Стонет, скулит, тянется её утешить, развеять все эти глупые выдумки о моём бессердечии.
– Вика, услышь меня, – делаю я тщетную попытку.
Тяжёлый кубок взлетает выше, она перехватывает его двумя руками.
– Мне не нужно ничего тебе напоминать, – я тоже не сдаюсь. – Не нужно ничего доказывать. Я не присылал тебе этих денег. Да, распорядился. Даже приказал. Но это моя компания. И, извини, но ты работаешь на меня. Поэтому я плачу тебе зарплату. И ты заработала эти деньги... – кубок опасно качается, другого сигнала к действию и не жду.
Перехватываю трофей одной рукой. Разворачиваю Вику другой. Прижимаю к себе спиной, хочу успокоить, сковать смирительной рубашкой, остудить.
– Отпусти, дурак! – брыкается она, как норовистая лошадь. Ругается, как сапожник, вырывается и дёргается так, что я понимаю: одной рукой её вряд ли удержу.
– Успокойся, чёрт бы тебя побрал! – встряхиваю так, что из неё чуть дух не вылетает. Но она тут же изворачивается и со всей силы впивается в мою руку зубами.
– Ах, ты, – матерюсь я, глядя, как падает дорогая моему сердцу награда на пол. Рычу от боли и стискиваю эту психическую так, что она взвизгивает и, наконец, затихает.
– Всё, я сказал! Угомонись, – зло хриплю ей в ухо. И едва снова не теряю контроль, касаясь ей обнажённой кожи под задравшейся курткой. Она дёргается и замирает от моей скользящей по животу руки.
– Алекс, нет, – выдыхает она и выгибается.
– Черт бы тебя побрал, Вика, – отшвыриваю её, пока не рвануло чердак. Пока не разодрал на ней эту жалкую одежонку и не трахнул прямо здесь, у стены, – так невыносимо всё это время елозил по мне её аппетитный зад.
– Чёрт бы тебя побрал! – сношу со стола на пол всё, что там лежит. Под ногами хрустят проклятые купюры, и меня трясёт то ли от злости, то ли от этого высоковольтного возбуждения. – Да я готов хоть каждый день тебе деньги переводить, если бы ты их брала. Слышишь? Каждый день, – врезается в стену пепельница. – Лишь бы ты закатывала мне такие представления. Только не здесь, – разлетается вдребезги хрупкая визитница. – Не здесь, Вика. В спальне.
Она смотрит на меня от стены испуганным зверьком, пока я продолжаю крушить кабинет.
– Я хочу тебя просто до безумия! Ты сводишь меня с ума! – сталкиваю я с тумбы стопку бумаг, пока иду в обратном направлении, не в силах успокоиться. – Не знаю, понимаешь ты это или нет. Понимаешь ли ты вообще, что это такое?
Рывком прижимаю её к стене
– Что мне сделать, скажи? – вдыхаю её запах так жадно, что и сам не знаю: хочу я её трахнуть или растерзать.
– Женись, – слышится мне в её слабом выдохе.
– Что? – я ослабляю хватку, заглядывая ей в глаза.
– Женись на мне, Берг, – глазам не верю, но она смеётся. – Это же так просто. Люди ведь ради этого женятся? И денежки твои будут целы, и я буду к твоим услугам хоть двадцать четыре на семь.
– Ты же издеваешься, – я не просто отхожу, я отступаю, качая головой. – Нет.
– Нет? – громче смеётся она. – Да ты слабак. Что, как откупиться, так запросто? А как жениться – кишка тонка? Так дорожишь своей свободой, Берг? Так обменяй её на своё безумное желание. Слабак? Я ушам своим не верю. Она назвала меня слабаком? Я кости ломал и за меньшее. А её переломить пополам…
Взгляд упирается в обнажённый пупок. В покрытую нежным бархатистым пушком кожу. Чёрт бы тебя побрал! Словно ушат ледяной воды обрушивается на голову. Остываю так же резко, как завёлся. И решение принимаю так же молниеносно.
– Да вообще не вопрос, – сообщаю холодно и невозмутимо. Потираю укушенную кисть. – Уговорила.
Даже не хочу на неё смотреть, резко онемевшую, испуганную. Куда сразу подевалась её слабоумная отвага?
Ищу по карманам телефон. Привычно, обыденно. Набираю номер, глядя на эту бунтарку искоса.
– Ефремыч, здорово! – приветствую бывшего тестя, пока поднимаю пострадавший кубок.
Опираюсь спиной на почти пустой стол. – И тебе не хворать… Да, по делу. Скажи, у тебя ещё остался номер той знакомой из ЗАГСа?.. Да, знаю, что у тебя везде есть знакомые. Но вопрос срочный… Нет, лично для меня… Ну, если хочешь, можешь поздравить… Нет, ты её не знаешь. Но я тебя познакомлю… Договорились, номер жду.
Отключаюсь. Усиленно не замечая Вику, выгибаю смятый бок тонкой золотой чаши. Тяжело вздыхаю. Подбираю отвалившуюся табличку, пытаюсь прилепить на место, но это бесполезно.
– Алекс, – робко подходит Вика. Мнётся, боясь ко мне прикоснуться.
– Если ты хочешь сказать, что пошутила, – брошенная жестянка падает со звоном на дно кубка. Отставляю его на стол. – То уже поздно. Ты предложила. Я согласился, – подтягиваю Вику к себе за руку. – И ты будешь моей женой.
– Я же вынудила тебя, – выгибается она, уходя от моих настойчивых рук.
– Уже не важно. Я принял твой вызов, – уверенно кладу обе ладони на её ягодицы. Смотрю насмешливо в широко распахнутые глаза. – Я женюсь. И буду трахать тебя столько, сколько захочу. А когда надоест – разведусь.
– А если не надоест? – усмехается она в ответ и вдруг обхватывает меня двумя руками и прижимается так, что у меня перехватывает дыханье.
– Значит, мы будем жить долго и счастливо… – едва выдавливаю из себя слова, пока она вытаскивает из моих штанов рубашку. – И умрём в один день, – заканчивает она фразу и скользит, чертовка, коготками по моей голой спине.
От скорой расправы её спасает телефон. Приходит сообщение с координатами. И я отклоняюсь к коммутатору и нажимаю кнопку громкой связи.
– Марин, – я диктую имя отчество и цифры. – Это ЗАГС. Мне нужно срочно оформить брак. Договорись на сегодня, можно на завтра.
– Хорошо, Александр Юрьевич, – как всегда, ни малейшего удивления в голосе моего секретаря. – Что-нибудь ещё?
– Да, никого не пускай сюда сейчас. А лучше закрой приёмную и возвращайся не раньше, чем минут через двадцать. У меня тут срочные неотложные дела с моей будущей женой.
