Текст книги "Сначала жизнь. История некроманта (СИ)"
Автор книги: Елена Кондаурова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 25 страниц)
Глава 15.
«…вот уже несколько дней, как я беспрестанно повторяю в мыслях своих одну и ту же фразу: благодарю вас, боги, за то, что вы вразумили мою дочь! Я повторяю эти слова снова и снова, и мое сердце полнится радостью оттого, что мы с Мирой скоро снова будем вместе.
Слава, великая слава светлым богам за то, что моя милая дочь образумилась и, наконец, решилась оставить место, не соответствующее ни складу ее характера, ни полученному ею образованию. Не далее, как третьего дня, она, к моей великой радости, все-таки подала заявление об увольнении с места знахарки деревни Белые Ключи, мотивируя это желанием продолжить обучение в университете. Кроме того, Мира согласилась уехать со мной в Унн.
Видят боги, даже недавнее посрамление отвратительного некроманта на заседании Этического Совета не вызвало у меня такой радости, как согласие Миры оставить этот город вместе с ее проклятым братом и уехать подальше от его нечистого влияния и связанных с ним дурных воспоминаний. Как же нам было хорошо, пока он не появился в нашей с Мирой жизни! И слава, слава Богам, что эта эпопея, стоившая нам стольких душевных мук и нервов, наконец-то, заканчивается!
На волне испытываемой мною радости я почти не вижу ничего вокруг. Боюсь, что мои студенты пользуются моим хорошим настроением, потому что, мне уже кажется, что за последнюю неделю меня почтили посещением почти все двоечники и должники по моему предмету, коим грозило отчисление. И я не могу никому отказать, и ставлю всем хорошие отметки только потому, что проявлять строгость к беднягам кажется мне в последнее время едва ли не кощунством.
Чистая радость и ожидание скорого немыслимого счастья переполняют меня настолько, что даже письмо моего брата, полученное мною на днях, где он сообщает о своем скором приезде в Тирту, не смогло испортить мне настроения. Мне все равно, что он задумал, и нет дела до козней, которые он наверняка планирует в отношении меня. Я не замечу ни одного двусмысленного взгляда и не услышу ни одной насмешки, которыми брат, несомненно, будет осыпать меня, как делал это всегда. Я скоро уеду с Мирой и госпожой Каритой в Унн, и он ничего не сможет сделать. А мы будем счастливы там так же, как были счастливы до всех этих ужасных событий, еще долгие, долгие, долгие годы….»
(из записок Аматиниона-э-Равимиэля)
Тось стоял на берегу реки, тяжелым взглядом провожая рваные облака, то и дело набегавшие на полную бледную луну. Под ногами у него был деревянный настил, который он пару недель назад велел сделать, чтобы удобнее было набирать из реки воду. Раньше за ней нужно было спускаться по достаточно крутому склону, но, после того, как прозаик с поэтом почти удачно осуществили свою диверсию, Тось решил обезопасить себя со стороны реки. Склон срыли примерно на две трети, превратив почти в отвесную стену, а образовавшийся уступ застелили досками и огородили перилами. Воду предполагалось набирать, сбрасывая ведро в реку, а после того, как оно оказывалось здесь, на уступе, переливать в другое ведро и поднимать уже наверх. Может, оно и не стоило таких усилий, в конце концов, рядом с домом стоял обычный колодец, но Тось решил, что дополнительный источник воды не помешает. Мало ли, что придет в голову его врагам.
Подул ветер, и луна окончательно избавилась от закрывавших ее облаков, во всей красе отразившись в темной речной воде. Прямо к Тосевым ногам от нее протянулась светлая колышущаяся дорожка. Тось смотрел на нее, пытаясь отвлечься от мерзких мыслей и чувств, которые его одолевали после сегодняшнего, на редкость неудачного дня.
Под ногами у Тося лежал мешок, в котором что-то шевелилось и тихо стонало.
Вдалеке слышался волчий вой, добавляя темные штрихи к безрадостной ночи.
– Не делай этого, не надо! – Тосево отражение, мутное и размытое в темноте, тем не менее, сумело подать голос.
– Заткнись, – привычно бросил ему Тось. Ему было настолько тошно, что было больно дышать, а тут еще оно.
– Я прошу тебя, пожалуйста! – отражение не желало сдаваться.
– Отвяжись, сказал!
– Это не правильно! – не унималось оно. – Ты уже отомстил за сегодняшнюю неудачу. Вон они, воют на пару. Поэт даже забыл про свой исхиазм.
Словно в подтверждение его слов волки снова зашлись тоскливым воем. И стало можно различить, что их там действительно два.
Тось бросил ненавидящий взгляд в ту сторону, откуда доносилась волчья песня. От этой мести ему легче не стало.
– Мало отомстил! Завтра утром явятся – вообще прибью.
– Не надо, я прошу тебя! Тебе мало, что они теперь оборотни? Их жизни и так в твоей власти. За что наказываешь? Они ж делали только то, что ты хотел!
– Я что, хотел дураком и сволочью выставиться перед всем городом? Хотел, чтобы Мира смотрела на меня, как на последнее дерьмо? – на Тося опять нахлынула злость при мысли о неудаче на Совете. – Слушай, заткнись, а? Без тебя тошно….
– Ну ладно, они, наверное, в самом деле виноваты. Полезли, куда не надо. А она чем такое заслужила? Ты послушай, как она стонет…. Может, хватит с нее?
Тось сжал зубы.
– Еще чего!
На него накатила тошнота от воспоминаний, как он ломал тонкие кости Улиных крыльев. Почему-то в тот момент сквозь бешеную злобу пробилось отчетливое ощущение, что это он ломает свои собственные кости. У него ведь в пальцах они почти такие же, такой же толщины….
– Она же девушка! Ребенок совсем, – продолжало ныть отражение. – Молодая, глупая. Испугалась…. Теперь все поймет, слушаться будет….
– Теперь я ей приказывать теперь ничего не хочу, – окрысился Тось. – Из-за нее все!
– Да прямо уж из-за нее! Они бы все равно тебя в город не пустили, после всего, что ты сделал. Как говориться, не мытьем, так катаньем…. Не убивай девчонку! Сам себе потом не простишь….
– Ха, еще чего! – вера отражения в Тосеву совесть вызывало у последнего лишь раздражение. – Меня топтать, меня унижать, меня убивать, значит, можно, а их не трогай? Да пошел ты!… Кто ты такой вообще? Какого демона лезешь ко мне со своими советами? Я тебя вообще придумал! Ты мой бред, ясно?
– Сам ты бред! – оскорбилось отражение. – Зверь тупой, если не понял до сих пор, кто я! Как ты меня достал, кто бы знал! Не смей трогать девчонку, иначе я!….
– Что – ты? – Тось демонстративно занес ногу над мешком. – Ну что – ты, а? Убьешь меня, проклянешь, как все эти, да? А может, черноборцев наймешь, да посильнее, чтоб уж наверняка?! Ты же все знаешь обо мне, да? Кто, кроме тебя посоветует, как меня лучше убивать, а? Ну чего молчишь, дар речи потерял? Меня, значит, можно, да? Я же темный, я же проклятый, на меня можно всех собак вешать, да?!
Вне себя от злости, которой скопилось за сегодня слишком много, чтобы переварить, Тось со всей силы ударил по мешку ногой. Тот полетел вниз и, ударившись о воду, расплескал надоевшее хуже горькой редьки отражение.
Впрочем, мешок быстро всплыл, течение подхватило его и повлекло на середину реки. Стоны и хриплое карканье, доносившиеся из мешка, постепенно становились тише, а вскоре и совсем смолкли.
Тось наблюдал за ним до тех пор, пока его было видно, а потом сплюнул в воду и только тогда заметил, что его отражение исчезло.
– Эй! – удивившись, позвал он. – Ты где там? В обморок, что ли, грохнулся от переживаний? Не бойся, если б ты знал, как трудно эту тварь убить, пока она птица….
– Замолчи! – отражение появилось, но было едва заметным, хотя луна по-прежнему светила ярко. – Я ухожу. Я не могу больше. Живи сам, как знаешь. Ты все равно уже полутруп.
И исчезло совсем.
– Эй, стой, ты куда? – перегнулся через перила удивленный Тось.
Вдруг его скрутила невероятная боль, такая, какой он ни разу в жизни не испытывал. Он застонал, выгибаясь дугой, и замертво свалился на плохо оструганные доски настила.
Мира проснулась на рассвете, как просыпалась всегда с тех пор, как переехала в Белые Ключи. Хоть и отвыкла от этого за годы жизни в городе, пришлось привыкать заново. Деревенская жизнь иного не предполагала. Как и в родной Мириной Краишевке, в Белых Ключах тоже считали тех, кто встает после восхода солнца, никчемными лежебоками и ни к чему не приспособленными людьми и очень сильно не уважали.
Поеживаясь от утренней свежести, Мира наскоро оделась и, подхватив ведро, побежала на речку за водой.
Розоватые лучи восходящего солнца не спешили разогнать утренние прохладные сумерки, и Мира то и дело вздрагивала, поплотнее запахивая на груди старенькую меховую жилетку, которая была у нее уже пару лет, но по-прежнему нравилась и казалась такой домашней и уютной, что отказываться от нее Мира не хотела, несмотря на неказистый внешний вид. И хотя вопрос с ее переездом в Унн был уже решен, девушка все равно с удовольствием думала о хозяйственных делах, которые запланировала на сегодняшний день. Ее, выросшую в деревне, в отличие от многих товарок по целительскому цеху, деревенская жизнь не только не пугала, а казалась совершенно естественной. Едва переехав в Белые Ключи, Мира легко вспомнила все необходимые навыки и с удовольствием возилась в огороде, доставшемся ей по наследству от прежней знахарки, делала кое-какой ремонт в небольшом, но удобном доме, и даже завела пяток кур-несушек, которые исправно снабжали ее яйцами.
Хотя, честно говоря, большой необходимости во всем этом не было. Жители Белых Ключей и всех близлежащих хуторов и деревенек, о здоровье которых Мире надлежало заботиться, жили в основном в достатке, и, кроме того, были людьми ответственными и не забывали об обязанностях по отношению к знахарке, обеспечивая ее всем необходимым. А иногда особо благодарные пациенты даже расплачивались серебром, что, в общем-то, было не обязательно, хотя, разумеется, приятно.
Иногда Мира думала, как было бы замечательно прожить здесь всю жизнь, просто и непритязательно, занимаясь тем делом, для которого рождена. Правда, в иной момент ей вдруг становилось невыносимо грустно, и хотелось бежать отсюда без оглядки. Это случалось, когда она представляла себя, стареющую и одинокую, всегда нужную, но живущую на отшибе, уважаемую, но не близкую окружающим людям. Больнее всего сердце сжималось от мысли, что вот эти дорожки к дому, которые она недавно так усердно подметала и посыпала белым песком, никогда не будут топтать маленькие ножки ее детей.
Мира обычно гнала от себя эти мысли, но сегодня с утра они постоянно крутились в голове, и вдобавок к ним Мира невольно вспоминала вчерашние слова Тося о том, что их дары – это проклятие. Испугавшись сомнений в своем пути, Мира сурово отчитала себя, напомнила о долге, о том, как необходим ее дар простым людям, а также о том, что Тось со вчерашнего дня не имеет ни малейшего права на внимание к своим словам.
Вспомнив о пережитом накануне разочаровании в брате, Мира вдруг рассердилась, но не на него, а на себя за то, что не увидела сразу, насколько глубоко зло пустило корни в его душе. Если бы она это заметила, то приложила все усилия, чтобы вернуть его на путь истинный, и обязательно помогла бы поддержать и развить все хорошее, что в нем было. А ведь оно в нем было, это хорошее, уж кому, как не ей это знать.
За переживаниями Мира не заметила, как спустилась к речке. Легко и аккуратно ступая, она прошла по влажному от утреннего тумана бревну и опустила ведро в темную воду. Потянула его, полное и от того ставшее тяжелым, как камень, и вдруг завизжала изо всех сил, потому что вслед за ведром к бревну подплыло голое и неподвижное человеческое тело, призрачно белеющее в темноте воды. Мерно покачиваясь в речных волнах, оно слегка развернулось и ударилось темноволосым затылком прямо у самых Мириных ног.
В первые несколько секунд Мира настолько испугалась, что не знала, что делать.
А потом отшвырнула ведро, упала на колени, больно ударившись о бревно и не заметив этого, опустила руки в холодную воду. Решительно схватила тело за волосы, чтобы не дать ему уплыть, потому что всем своим существом дочери Ани вдруг ощутила, что этот человек еще жив и что ему срочно нужна помощь.
Кое-как выволокла тяжелое тело на берег, одновременно призывая на него милость богини и чувствуя, как чистая сила струится ее рукам. Быстро прочитала несколько согревающих и противовоспалительных заклинаний, ощупала в поисках повреждений затылок, шею и позвоночник, и, наконец, перевернула на спину. Не обращая внимания на то, что тело оказалось мужским и к тому же совершенно голым, также тщательно ощупала его и спереди и только потом обратила внимание на лицо.
– О, боги, – потрясенно прошептала она, убирая мокрые волосы с хорошо знакомого лица. – Тось!!!
Веки недоутопленника дрогнули, и Мира быстро принялась оттаскивать его от реки, потому что ступни бедняги еще находились в воде.
Тот, застонав, начал то ли помогать ей, то ли сопротивляться, и в результате перекатился на бок, едва не утянув за собой Миру. Потом приподнялся на локте и уставился на свою спасительницу.
– Мира? Ты что здесь делаешь? – хрипло поинтересовался он.
– Что я здесь делаю? – От потрясения, от неожиданности и вообще от всего пережитого, связанного с молочным братом, истерика вдруг ураганом накатила на Миру, грозя разорвать ее в клочья. – Что я здесь делаю??? – уже не сдерживая эмоций, закричала Мира. – Это что ты здесь делаешь, Тось???
На что ее пациент совершенно спокойно ответил:
– Я не Тось. Прошу тебя, брось меня обратно в реку. Я недостоин жить.
После чего уронил мокрую голову на песок, лишившись чувств.
Тось пришел в себя рано утром, когда край солнца едва поднялся над горизонтом. Очнулся, правда, ненадолго, всего на несколько секунд, когда услышал утреннюю перекличку делающих обход территории зомби. А потом снова потерял сознание. Но его уже заметили, так что в следующий раз Тось пришел в себя уже в собственной постели.
Было довольно поздно, полдень давно миновал, и часы на каминной полке показывали второй час пополудни. Тось потянулся и открыл глаза, с удивлением осознавая, что чувствует себя, в общем-то, неплохо, только как-то странно. Хотя на дворе стоял ясный день, и из окна щедро лился солнечный свет, Тосю вся комната казалась отчего-то подернутой то ли пеплом, то ли мутной сероватой дымкой. Он несколько раз протер глаза, но дымка никуда не исчезла. Впрочем, видеть она не мешала, и Тось решил не обращать на нее внимания.
Он встал, оделся, прошелся по комнате. Привычные движения не успокоили, а только яснее позволили почувствовать, что с ним что-то не так. Тось никак не мог понять, что именно.
Он выглянул из двери и крикнул пробегавшей мимо Циньке, чтобы позвала Фаравия. Та, кивнув, бросилась выполнять приказание. Перед тем, как захлопнуть дверь, Тось мазнул взглядом по стоявшим в коридоре «статуям», заметил их глаза, старательно выпученные, чтобы не пропустить ни одной детали из происходящего в коридоре, и… в первый раз в жизни подумал, что вообще-то это слишком мягкое наказание для них, просто в коридоре стоять. Надо бы изобрести что-нибудь… пожестче. Мельком удивился сам себе, никогда ему раньше не было интересно подобное, но мозг уже заработал в заданном направлении, и в скором времени у Тося уже было несколько вариантов, как «разнообразить» жизнь непокорных «статуй». И из них поджигание одежды, обливание ледяной водой и запирание в подвале с голодными крысами были самыми безобидными.
Решив заняться этим на досуге, Тось дождался Фаравия и принялся за более насущные дела. Выслушав финансовый отчет, он отдал совершенно неожиданный для Фаравия приказ поставить на всех ведущих в Тирту дороги заставы с караулом из зомби и взимать со всех проезжающих плату. Особенно, с купцов и крестьян, везущих продукты и товары первой необходимости, чтобы тиртусцам жизнь медом не казалась. А еще пришла пора взять под свою руку все окрестные деревни, нечего им бесхозными стоять. И этим тоже предстояло заняться Фаравию, как самому умному и опытному из Тосевых помощников. К тому же Тось решил, что ему совершенно необходимо пополнить армию поднятых, так что, если найдутся несогласные с его новой политикой, то их следует умерщвлять нещадно, но не хоронить, а привозить в поместье для последующего поднятия.
Фаравий все внимательно выслушал, внес несколько ценных соображений, после чего отправился выполнять приказы. Жизнь поместья в самое ближайшее время должна была измениться если не кардинально, то весьма и весьма значительно.
– Так кто же ты все-таки? – спросила Мира у своего найденыша, едва он открыл глаза.
Разумеется, она, как настоящая дочь Ани, не обратила никакого внимания на его глупую просьбу о том, чтобы выбросить его обратно в реку. Напротив, она притащила его к себе в дом, хотя одна Ани знала, чего ей стоило, потому что парень оказался тяжелым, как камень. Кое-как она внесла бесчувственное тело в дом и, окончательно сорвав мышцы спины и рук, взвалила на кровать. Конечно, она могла позвать на помощь мужиков из деревни, но боялась отлучиться от своего пациента даже на миг. Мира видела, что он был искренен, когда просил ее бросить его в реку. Как бы не сделал что-нибудь с собой, пока она бегает за помощью.
– Ну, чего ты молчишь? – спросила она, поднося ему ко рту ложку с лечебным отваром. – Я знаю, ты можешь говорить, не притворяйся, что онемел внезапно. И почему ты так похож на Тося?
– Я не притворяюсь, – хрипло ответил тот, послушно глотая отвар. – Я не знаю, как рассказать, чтоб было понятно, и чтоб ты мне поверила.
– Говори уже как есть, я ничему не удивлюсь, – устало вздохнув, сказала Мира. – После вчерашнего разучилась удивляться.
Найденыш тоже вздохнул и нерешительно посмотрел на девушку.
– Я не Тось, – с нажимом произнес он. – Я, если можно так выразиться, его второе «я».
Рука Миры, подносящая очередную ложку ему ко рту, остановилась.
– То есть?
– Я же говорю, это трудно объяснить!
– А ты постарайся!
– Ну, понимаешь, я… – парень сморщился, будто съел что-то кислое, – я типа… ну…. его совесть.
– Что??? – Мира в сердцах швырнула ложку на стол. – Ты ври, да не завирайся! Какая совесть? Разве совесть может гулять отдельно от хозяина, да еще в своем собственном теле? Или – Мира от осенившей ее догадки, испуганно закрыла рот ладонью, – или Тось уже?… Но тогда я все равно не понимаю….
– Да живехонек он, – поморщился парень. – Чего ему сделается?
– Тогда ты кто???
– Я же сказал!
Мира вскочила со стула. Она никогда не была настолько зла, как в эту минуту. И ее совершенно не волновала сейчас ни Милосердная Ани, ни принципы ее дочерей, ни возможная утрата дара.
– Слушай, ты!!! – закричала она на испуганно вжавшегося в перину парня. – Или ты мне сейчас все рассказываешь, или!….
Что «или» она не знала, но видно парню представилось что-то жуткое, потому что тут же пошел на попятный.
– Ладно, Мир, не сердись, не надо, – виновато пробормотал он. – Я расскажу! Расскажу, как сам понимаю!
Мира снова опустилась на стул и велела:
– Рассказывай! Все!
– Хорошо, – согласился тот со вздохом. – Только длинный рассказ получится.
– Ничего, у нас много времени, – сказала она, снова беря в руки стакан с отваром. – Тебе еще лечиться и лечиться.
– Ну тогда слушай, – начал найденыш, выпив очередную порцию отвара из поднесенной Мирой ложки. – Все началось еще тогда, в ту первую зиму, когда Тось остался один. Он тогда заболел так сильно, что чуть не умер. Ты знаешь, что его чуть волки не съели, когда он поехал за дровами?
– Так это правда? – ложка опять замерла в Мириной руке. – То, что было написано в книге?
– Да, почти все, – кивнул парень. – Конечно, правда с его точки зрения, но все равно. Когда он заболел, у него такой жар поднялся, что…. В общем, у нас с ним немного крыша поехала. Тогда еще общая.
– Так, постой! – мотнула головой Мира. – Еще раз, и подробнее!
– Понимаешь, Тось и до этого обозленный был. Из-за всего. Из-за родителей, из-за старосты, из-за деревни…. И из-за тебя переживал сильно. У него после того случая, когда он твою маму, ну поднял, сильно голова болеть начала. Прямо до одури. А тут еще болезнь, жар…. И он все время болтал со своим отражением в зеркале. Страшно ему было, понимаешь? Очень страшно. И одиноко.
– Бедный Тось, – Мира сглотнула подступивший к горлу ком. – Ну и?….
– Понимаешь, ему важно было держаться. Не сломаться, не пойти к людям. Он боялся, что если пойдет, то не сдержится и все им про себя выложит. А мне так хотелось, чтобы пошел!.. Понимаешь, если б он тогда пошел, они бы его приняли. Какое сердце надо иметь, чтоб выгнать больного ребенка? А этот дурень все: боюсь да боюсь, убьют да убьют…. Нет, его можно понять, отец тогда его здорово напугал, но надо же и голову на плечах иметь! В общем, так получилось, что мы сильно хотели, я пойти, он – остаться. Конфликт, понимаешь? Вроде бы мы одно, а вроде бы уже два, понимаешь? Ну и….
– Ну и?… – повторила заинтригованная Мира.
– Он, как всегда выиграл, он же…. Как бы тебе это объяснить? Был более целым, более…. Нет, не знаю, как сказать. Он боялся и ненавидел людей и, в общем-то, правильно делал, он от них ничего хорошего не видел. А я их любил, понимаешь? Да сволочи, да глупые, но ведь не все же? Были и те, кто к нему хорошо относился, надо было только дать им шанс. Я и этот мир любил и люблю, и жизнь тоже. А как можно быть с такими чувствами некромантом? А помнишь, Мира?… – парень вдруг закрыл глаза и вздохнул: – Помнишь, как мы маленькими играли у озера? Там лучи в полдень так смешно падали через деревья. Как струны, помнишь? А как лягушки квакали?
– Помню, – улыбнулась Мира. – Мне иногда кажется, что это самые прекрасные звуки, которые я слышала. Лучше любого концерта, честное слово! Даже лучше лютни господина Амати!
– Верю! – засмеялся найденыш. – Мне и самому так кажется.
– А Тось это помнит? – спросила Мира.
– Помнит, – нехотя признал парень. – Только не так, как мы. Просто помнит, что ему было хорошо. Правда, связывает это с тобой.
– Я тоже связываю это с ним, – медленно произнесла Мира. – Мои самые счастливые воспоминания все оттуда, из детства. Потом так уже не получалось. То есть, я правильно понимаю? В результате болезни, которая сопровождалась сильным жаром, сознание Тося разделилось, и получилось как бы два человека.
– Да, он победил, – с грустью произнес парень. – Он – получил тело и возможность управлять даром, а я остался всего лишь отражением.
– Тогда как получилось так, что сейчас у тебя есть тело?
– А вот этого я сам толком не понимаю. Только кажется мне, что это из-за ритуала.
– Какого ритуала?
– Да там…. В общем, когда он сбежал из Тирту от инквизиторов…. Его там так приголубили, что он чуть не умер. Еле живого в деревню привезли. За ним зомби ухаживали, те, которые его убить хотели, и которых он поднял. Они ему даже дочек Ани пытались привести, но те отказались.
– Отказались? Как это? – не поняла Мира. – Они не могли отказаться!
– Так его же обвиняли в том, что он пытался тебя… ну…. Вот к нему и не пошел никто. А ему действительно нужна была помощь, он умирал. Я даже обрадовался, грешным делом. Думал, ну все, еще чуть-чуть, и свобода.
– О боги, как же он выжил? – во взгляде девушки отразилось потрясение.
– Он провел ритуал поднятия самого себя.
– Что??! – почти закричала Мира.
– Он был в бреду, почти на грани. По-моему, он вообще не соображал, что делает.
– И…. Как же он после этого?….
– Выжил, как видишь. На следующее утро ему стало лучше, только….
– Что, только?
– Только чувствовать почти перестал. Так, не чувства, а отголоски. Я сначала подумал, что мне так будет легче, знаешь, какие у него до этого чувства были? Злость, ярость, ненависть, обида, боль…. Все накалено до предела, кажется, ткни пальцем, и он взорвется. Он даже тебя ненавидел. Я задыхался, как в дыму. А после ритуала мне вроде стало полегче, но только на время. А потом я начал себя чувствовать так, как будто на меня каменную плиту положили. А этот придурок еще начал свою некромантию изучать. Эксперименты бесчеловечные ставил, людей убивал чуть ли не каждую неделю и боялся, боялся, все время, не переставая. И я почувствовал, как… ну отделяюсь от него, что ли. Я ему раньше только в зеркале являлся, а теперь начал везде, даже в луже с водой. Лишь бы намек на отражение. Все пытался объяснить, сказать, что не надо так, но он не слушал…. – парень умолк и отвернулся с выражением муки на лице.
– Теперь понятно, почему на заседании Совета Тось был таким странным, – медленно произнесла Мира. – Я не видела его после того, как он… В общем, после того случая, когда его арестовали. Я сразу подумала, что он какой-то не такой. То ли пьяный, то ли успокоительного принял, чтобы не волноваться. Странно, что никто не заметил.
– Просто никто в зале не знал его так, как ты. Остальные либо изредка с ним встречались, либо вообще видели в первый раз.
– Как же произошло, что вы… расстались? Кстати, когда это произошло? Ведь вчера на заседании вы были еще вместе?
– Это произошло сегодня ночью, – глухо проговорил найденыш. – После того, как он Улу…. Ты помнишь девушку, которая давала против него показания на совете?
– Та, которая говорила, что он превратил ее в оборотня и отправил шпионить за членами Совета?
– Да. Она прилетела к нему этой ночью, как он и велел. Я так понял, что она была в закрытом помещении и под охраной, но ее не смогли удержать. Этого следовало ожидать. Когда он отдает приказ своим… подчиненным, это…. Это страшно, Мира. Понимаешь, они делают все, что он говорит, вплоть до…. Он скажет «прыгни в огонь», и они прыгнут.
– А если он скажет умереть?
– Умрут. Это не самое страшное, большинство из них и так уже мертвые.
– Так что произошло с этой девушкой?
– Он пытал ее. Бил. Мучил. Ломал крылья. Долго. Косточку за косточкой. Обвинял в том, что она ему жизнь испортила, и одновременно рвал перепонки. Она так кричала, Мира! Я чуть с ума не сошел от ее криков. А потом, когда она стала похожа на кусок мяса, он засунул ее в мешок и потащил к реке. Луна была полная, светила ярко, и я смог показаться. Я умолял его пожалеть девушку, но он…. – парень тяжело сглотнул. – Лучше бы я не вмешивался. Он назло мне столкнул ее в воду.
– Нет, я не верю, он не мог, – прошептала потрясенная Мира.
– Еще как мог, – найденыш скривил губы в болезненной усмешке. – А я будто умер, когда он столкнул мешок в воду. Все мог ему простить, но это….
– Ты решил уйти? – глухо спросила девушка.
– Можно сказать и так.
– А можно и по-другому? – Мира подняла голову и внимательно посмотрела на сидевшего перед ней найденыша.
– Можно и по-другому, – тот спокойно выдержал ее взгляд. – Я хотел умереть. Утонуть, если угодно. Чтобы больше не видеть, не слышать, не чувствовать всего этого. Я ясно выразился, или надо еще точнее? Я вовсе не хотел очнуться от того, что какая-то девица вытаскивает меня из реки.
Мира еще секунду смотрела на него, а потом отвела глаза.
– Нет, не нужно точнее, я поняла, – она немного помолчала. – Так как мне тебя называть, если от имени Тось ты отказываешься? Есть у тебя имя, которым ты сам себя называешь?
– Есть, – недовольно поморщился тот. – Только это не я себя так называю, а он меня так назвал. Еще с первой зимы, когда чуть не умер.
– Так что это за имя?
– Рось, – медленно, будто нехотя произнес парень. – Меня зовут Рось.
– Постой! – Мира вдруг вскочила, едва не опрокинув стул. – Я с тобой и с твоей тягой к смерти чуть совсем с ума не сошла! Та девушка! Ула! Она же тоже может сейчас лежать где-то, прибитая к берегу! Надо срочно ее искать! Так, ты лежи, ты еще слишком слабый, а я в деревню, отправлю людей на поиски.
И, не слушая возражений, быстро выбежала из комнаты.
Рось полежал немного, глядя в потолок, а потом осторожно встал, завернулся в одеяло и, пошатываясь, побрел за ней следом.
Миру в Белых Ключах очень уважали, это было заметно с первого взгляда. Иначе не собралось бы так много людей по ее просьбе, побросав среди дня все свои многочисленные дела. И не испытывай они к своей знахарке такого огромного уважения, они бы не выступили из деревни так оперативно и организованно, и не послали бы ребятишек в соседние поселки за подмогой.
А еще не принесли бы так быстро какие-то женщины одежду для Рося, стоило Мире лишь кивнуть в его сторону и бросить кому-то пару слов.
Парень едва успел натянуть на себя чьи-то домотканые штаны и рубаху и засунуть ноги в неуклюжие кожаные башмаки, когда последние припозднившиеся деревенские жители, торопившиеся на поиски, скрылись за околицей. Рось встал, отдал какой-то женщине Мирино одеяло, в которое кутался до этого, и, превозмогая слабость и темноту в глазах, пошел вслед за ними.
Поиски затянулись почти до вечера. Из соседних деревень вскоре прибыла подмога, и тоже принялась за дело. Наверное, за все существование речки, никогда еще берега не обыскивались столь тщательно. Рось брел за одной из медленно передвигающихся групп мужиков, просто стараясь не отстать. На то, чтобы заглядывать под каждый куст, сил просто не было. На него поглядывали с сочувствием, несколько раз предлагали вернуться в деревню, но он упрямо мотал головой и продолжал идти за ищущими Улу людьми. Найти девушку он, честно говоря, уже не надеялся, это было бы слишком хорошо, чтобы быть правдой, тело скорее всего уже отнесло далеко вниз по течению, но не искать не мог.
Наконец, когда солнце уже клонилось к горизонту, над рекой пролетел чей-то крик:
– На-а-а-шли-и-и!
Новость тут же принялись передавать по цепочке, и скоро над рекой поплыло слово «Нашли!», оповещая всех о прекращении поисков. Мужики из группы, за которой шел Рось, потянулись на голос, благо, что он доносился с этой стороны берега. Из разговоров между ними стало ясно, что шли они потому, что им любопытно посмотреть, ради кого они лазили полдня по буреломам, да и помощь вдруг какая знахарке понадобится. Рось же шел, потому что не мог не идти. И готовился к тому, что сейчас увидит побитое и изуродованное мертвое тело Улы.
Место, где нашли девушку, было видно издалека. Его уже окружили плотной толпой те, кто пришел раньше. Рось несколько раз выдохнул, собираясь с силами, и вклинился в толпу. Он ожидал увидеть все, что угодно, но только не почти обнаженную Улу, едва прикрытую разодранным в клочья мешком, на теле которой не было почти ни одной ссадины. И она была жива. О боги, она была жива! Без сознания, конечно, но девушка дышала (было видно, как поднималась и опускалась ее грудь), и тихо постанывала, когда Мира, произнеся очередное обращение к богине, сильно надавливала на Улины виски большими пальцами.
Толпа деревенских жителей внимала молитвам своей знахарки в благоговейном молчании. Только раз кто-то за спиной у Рося восхищенно выдохнул:
– На глазах ведь все зажило! Хвала Ани Милосердной!
