Текст книги "Сначала жизнь. История некроманта (СИ)"
Автор книги: Елена Кондаурова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 25 страниц)
– Что со мной? – спросил он у поднятого, потому что спрашивать было больше не у кого.
– Вы больны, хозяин, – с плохо скрываемым огорчением сообщил тот. – Ваша рана воспалилась, и у вас жар. Кроме того, у вас трещины в ребрах и сломана нога. Мы привели к вам знахарку, она немножко подлатала вас и сняла боль, но дальше помогать отказалась. Боюсь, что из-за нас. Мы не слишком маскировались, когда пришли в деревню. Она быстро поняла, кто мы такие, и что вы наш хозяин. Мы бы разорвали ее на куски, если бы это принесло хоть какую-то пользу. Но вы же сами понимаете, что и один калека может привести осла к реке, но даже сотня воинов не заставит его пить.
Тось кивнул. Он лучше, чем кто-либо понимал, что невозможно заставить одаренного воспользоваться своим даром, если он не хочет. Особенно дочь Ани, которая считает, что защищает чью-то жизнь. Что ж, его положение оказалось несколько хуже, чем он предполагал.
– Почему ты еще здесь? – прямо спросил он возвышающегося над ним Фаравия. – Ты же бывший инквизитор. Ты знаешь, что в виде поднятого можешь существовать долго, если будешь соблюдать кое-какие правила. На твоем месте я был бы уже далеко отсюда. Зачем кому-то служить, если можно быть свободным?
Зомби покачал головой.
– Вы забыли об одной малости, хозяин. Я и остальные, возвращенные вами из долины смерти, при жизни были магами.
– Ну и что? – по мнению Тося, в таком случае они должны были бежать от него в два раза быстрее.
– Вы просто забыли, – успокаивающе произнес Фаравий. – В такой суматохе это простительно. Дело в том, что вы подняли почти два десятка личей.
– Что? – Тось даже привстал. – Личей? О, боги!
Он только сейчас вспомнил, что из поднятых магов действительно получаются личи – самые страшные, кровожадные и беспощадные создания из всех, что могут сотворить некроманты. О бедствиях, произошедших по вине распоясавшихся личей, много раз упоминалось в легендах.
– Я все равно не понимаю, почему вы не разбежались. И почему вообще согласились стать зомби. Вы же инквизиторы, должны все это ненавидеть, – глухо сказал Тось.
Фаравий нехорошо улыбнулся, но все равно терпеливо, словно ребенку, принялся объяснять.
– Это вы тоже должны были знать, хозяин. Поднятие действует на человека, как удар топором по голове. Как сжигание заживо. Как…. Я не знаю, как еще объяснить! Мир вдруг становится совсем другим. Пока этого не переживешь, не узнаешь, как будешь реагировать. Я сам от себя не ожидал, думаю, другие тоже. Но я не жалею. Смерть, она… страшнее, чем я думал. А что касается того, что не разбежались…. Нас знают и в лицо, и по возможностям. Мы же служили в инквизиции. Если мы разбежимся, нас быстро выловят по одному. Нам безопаснее находиться всем вместе и рядом с вами. Только так у нас есть шанс остаться в… остаться существовать.
– Сколько вас? – Тось понял, что, по всей видимости, теперь ему придется заниматься еще и этой оравой. Кормить там, отдавать приказы и боги знают, что еще.
– Восемнадцать. И ваш дед.
– Понятно. Все согласны мне служить? – в глубине души Тось надеялся немного сократить их число. Святая семерка, на кой ему сейчас два десятка личей? Самому бы ноги унести.
Фаравий нехорошо осклабился.
– С теми, кто отказался служить, мы уже разобрались сами. Остались только те, которые не против.
Тось прикрыл глаза.
– Ну что ж…. хорошо. Где они сейчас?
– Пытаются отремонтировать ваш дом. Эту избушку мы… гм, арендовали на время.
– Дом? – не понял Тось. – Какой дом? Зачем? Нам же надо уходить!
– Уходить? – в свою очередь удивился зомби. – Куда? Сейчас здесь самое безопасное место. А когда восстановим дом и возведем укрепления, сможем справиться даже с небольшой армией. Вы выбрали очень удобное место, хозяин. Дом на пригорке, рядом река, опять же деревня….
– Что ты несешь? Какое место? С какой армией? – разозлился Тось. – Нам надо как можно быстрее рвать когти, идиот!
– Нет, – преспокойно покачал головой зомби. – Нам как раз не нужно отсюда никуда уходить. Вы не понимаете, хозяин! Мы сейчас все находимся здесь. Мы – это все самые сильные боевые маги Тирту и, скажу без ложной скромности, что и всего Азерена. Ни этическому совету Тирту, ни его храмам в данный момент нечего нам противопоставить, кроме призывов о помощи и осуждения наших, точнее, ваших действий. Полагаю, именно этим они и займутся. Но вряд ли это принесет какие-то результаты. Не думаю, что вы испугаетесь их осуждения, а помощь, скорее всего, прибудет не раньше, чем через месяц – полтора. Таким образом, у нас будет время на обзаведение…м-м, хозяйством. Если же мы решим уйти, то рискуем оказаться на территории, которую защищают маги, равные нам по силе и возможностям. Я понятно объяснил, хозяин?
Вроде бы все было понятно, но у Тося сложившаяся ситуация по-прежнему не укладывалась в голове.
– Почему помощь придет только через месяц?
– Потому что существует определенный порядок. Нельзя для борьбы с какой-то одной напастью, пусть даже и крупной, оголять другие участки. Подобное случалось в прошлом, и ни к чему хорошему не приводило.
– Так я – крупная напасть? – криво усмехнулся Тось.
– Да, – совершенно серьезно кивнул зомби. – Поэтому для борьбы с вами будут собирать целое войско. Лучшие маги съедутся со всего континента. Сами понимаете, для этого понадобится время.
– Замечательно, – пробормотал Тось. – Какая честь. Лучшие маги континента. И как мы с ними справимся?
Теперь криво усмехнулся поднятый инквизитор.
– На вашем месте я бы не слишком нервничал, хозяин. Позвольте напомнить, что я тоже был одним из лучших магов континента. И кто я теперь?
Тось уставился на него, как будто впервые увидел.
– Замечательно, – снова пробормотал он, качая головой. – Просто прекрасно! И какого …, скажите на милость, я прятался все эти годы, если можно было спокойно жить?
На что зомби только пожал плечами.
Однако едва Тось решил насладиться жизнью, как оказалось, что ему придется умереть, причем в самое ближайшее время. Его здоровье вдруг резко ухудшилось. Сказалось пребывание в сырой, холодной камере, ежедневные побои, треснутые ребра и сломанная нога. И это если не вспоминать о ране в боку.
Тось трясся без перерыва, его бросало то в жар, то в холод. Обезболивающее заклинание перестало действовать через пару часов после разговора с Фаравием, и Тось готов был лезть на стену от невыносимой боли. Примерно также он чувствовал себя, когда мальчишкой, никому не нужный, умирал у себя дома в Краишевке. Вот разве что бреда не было. Впрочем, Тось уже чувствовал его приближение.
Он позвал Фаравия и велел отправить кого-нибудь за целительницей в Тирту. На успех особенно не надеялся, но вдруг? Поднятые им инквизиторы видимо очень ценили своего хозяина, потому что притащили к нему сразу двух дочек Ани, пойманных на улицах Тирту. Зареванные и трясущиеся от страха девчонки сначала согласились помочь, но потом одна из них сообразила, к кому ее привели, и обе заявили, что насильникам они не помогают.
Фаравий в бешенстве наорал на них и тут же приволок к Тосю местную знахарку, пригрозив ей, что прямо сейчас вырежет всю деревню, если проклятая Анина дочка не поможет его хозяину. Та, стоя перед ним прямо, как царица, и гордо глядя в глаза, отчеканила, что пусть лучше умрет вся деревня, чем по ее вине останется существовать Хельфово отродье столь непомерной силы.
Тось, у которого раскалывалась голова, поняв, что дела с них не будет, велел немедленно выгнать их вон и отдал Фаравию очень странный приказ – сходить в его похоронную контору в Тирту, взять там кое-какие снадобья (список Тось продиктовал) и принести сюда. Если чего-то в конторе не окажется, то взять снадобья где угодно, конкретное решение этого вопроса Тось оставлял на усмотрение поднятого инквизитора.
Фаравий вернулся довольно быстро, но Тосю показалось, что прошла вечность. Его трясло, крутило и выворачивало, временами прорывался бред. Прилагая неимоверные усилия, чтобы оставаться в сознании, он бросал Фаравию короткие фразы, как, что и с чем мешать, куда ставить и что еще с этим делать.
Бывший инквизитор оказался весьма расторопным слугой, и через некоторое время на полу комнаты, в которой лежал умирающий некромант, была нарисована пентаграмма, по углам которой стояли свечи и курился ароматический дымок. Сам Тось, которого два поднятых инквизитора дружно натирали дурно пахнущей мазью, в полубреду распевал какие-то странные заклинания на непонятном языке. Все находящиеся в комнате зомби смотрели на него со священным ужасом.
Наконец, Тось перестал петь и сделал знак, чтобы его перенесли в центр пентаграммы. Очень осторожно, боясь причинить лишнюю боль, инквизиторы подняли хозяина, положили в центр нарисованной звезды, позаботившись, чтобы его руки и ноги не высовывались за ее пределы, и благоговейно отошли в сторону.
Тось ненадолго замолчал, чтобы собраться с силами, а потом громко выкрикнул очередное заклинание и лишился чувств.
Глава 11.
«…. Слава богам, с Мирой на этот раз все обошлось. Я не устаю возносить благодарственные молитвы за проявленную святой семеркой милость. Я пожертвовал храмам уже четверть своего годового жалования, но мое сердце все еще переполнено бесконечной благодарностью.
Слава богам, моя дочь пришла в себя. Господин Карлоний, коего я в сердце своем считаю уже близким другом, вернул мне Миру в относительно спокойном душевном состоянии, почти таком же, в коем она пребывала до последних ужасных событий. Вероятно, рана моей милой дочери оказалась не столь глубока, как я опасался, или она невольно испытала облегчение оттого, что ей больше не нужно хранить свою страшную тайну. Я могу строить предположения, но вряд ли когда-нибудь мне станет известна истина. Очевидно только одно: несмотря на пережитое глубокое потрясение, Мира все же смогла с ним справиться и нашла в себе силы жить дальше.
Правда, цена выздоровления моей дорогой дочери оказалась непомерно высока – после возвращения домой Мира сказала мне, что не намерена более посещать университет. На мой вопрос, почему она так решила, она ответила, что считает себя недостойной дальнейшего образования, поскольку совершила подлость в отношении своего брата и теперь намерена искупить ее. Я поинтересовался, каким образом она собирается это сделать, и она совершенно спокойно ответила, что в ближайшее время возьмет в нашем представительстве направление в любую из деревень, где требуется знахарка, и отправится туда исполнять свои непосредственные обязанности дочери Ани.
Мне потребовалось некоторое время, чтобы справиться с изумлением. Надо ли говорить о том, насколько я был расстроен ее решением. О боги, неужели Милосердная Анивиэль наградила мою дочь таким даром только для того, чтобы она похоронила его в какой-то деревне?
Когда я смог спокойно разговаривать, я спросил Миру, почему она считает подлостью ту необходимую предосторожность, которая спасла ее от насилия этого… нет, я не в силах подобрать слова для этого существа. Ведь она знала, кто такой ее брат, и имела полное право на защиту от него. Мира очень серьезно посмотрела на меня своими чудными серыми глазами и сказала, что ее согласие нацепить на себя маячок было гадким и отвратительным поступком именно потому, что она знала о даре своего брата. Защищая себя, она подставила его под смертельный удар. В том случае, если бы он сумел осуществить задуманное насилие, Мира всего лишь потеряла бы свой дар, а он из-за ее маячка мог лишиться всего, и жизни в том числе.
Мне стало трудно сдерживаться и, признаю, я слегка утратил самообладание и впервые в жизни повысил голос на свою дочь. Я спросил, знает ли она, где находится и чем занимается ее дорогой братец в данный момент, и не испытывает ли она угрызений совести за то, что не рассказала о нем и его даре раньше. Мира заявила, что знает, но никаких угрызений не испытывает, поскольку предать его раньше тоже было бы ужасной подлостью, и не я ли учил ее, что дети Милосердной Ани всегда обязаны быть чисты душой.
После этого мне стало еще труднее сохранять видимость спокойствия, и я почти выкрикнул свой следующий вопрос: Если она считает свой поступок в отношении своего брата подлостью, то чем же тогда следует считать его поступок в отношении нее? Тут моя дочь снова подняла на меня свои прекрасные серые глаза и произнесла слова, которые заставили меня утратить весь мой пыл.
Она сказала: То, что совершил мой брат, останется на его совести. А то, что совершила я – на моей. А я совершила подлость.
Моя чистая и светлая доченька! Я не сдержался и обнял ее, крепко прижав к своей груди. Мои руки совершенно по-человечески дрожали от переполнявших меня чувств. Я целовал волосы Миры и молил Милосердную Анивиэль, чтобы она ниспослала мне хотя бы толику душевной чистоты и мудрости моей дочери. Наконец-то я понял, почему дар богини моей дорогой дочери так необыкновенно велик – необыкновенно велико и чисто сердце, которое его вмещает.
К сожалению, понял я и то, почему мой собственный дар так незначителен по сравнению с даром моей дорогой дочери. Ибо, несмотря на просьбу Миры помочь ей получить назначение как можно дальше от Тирту, я приложил все усилия, чтобы сделать все наоборот. И мои усилия увенчались успехом. Завтра моя милая дочь уезжает в Белые ключи, деревню, находящуюся всего в нескольких часах пути от Тирту. Я все еще надеюсь, что Мира одумается и вернется в университет. Говоря по совести, я не представляю, как буду жить без нее.
Разумеется, я знаю, знаю, что ее проклятый брат тоже устроил себе логово близ Тирту, но оно находится с противоположной стороны от Белых ключей, и я уповаю на то, что они никогда более не встретятся. Ибо располагаю информацией, что к нам направляются крупные силы черноборцев, и моя уверенность в скором освобождении от этой некромантской нечисти, растет с каждым днем…».
(из записок Аматиниона-э-Равимиэля)
Когда Тось пришел в себя и понял, что натворил, он чуть не умер от страха. Воистину, только в горячечном некромантском бреду ему могло прийти в голову поднять самого себя, да еще живого, в смысле, немертвого. В смысле, еще не умершего, но уже стоящего одной ногой в могиле.
Впрочем, когда он немного погодя стянул повязку с бока и увидел, что рана затянулась, ему сразу же полегчало. А когда опустил ноги на пол и встал, не ощутив при этом боли, то почти перестал себя корить за глупость. Пускай непонятно, кто он теперь, живой человек или поднятый труп, вернее, полутруп, главное, что он здоровый полутруп. А со всеми вопросами можно будет разобраться позже. Да и несложно это будет сделать, честно говоря. Если крови захочется, значит, точно труп.
Через несколько дней крови ему действительно захотелось. Но всего один раз и не до одури и не трясучки в руках, как ее хотелось всем бывшим инквизиторам и деду Уникию, за которыми Тось специально наблюдал. И, разумеется, не в таких количествах. Он попросил Фаравия нацедить всего лишь стакан с только что зарезанного поросенка. Но и того не осилил, вернув половину преданно заглядывающему ему в глаза зомби. Ситуация не совсем прояснилась, но Тось перестал ломать над ней голову, махнув на все рукой. Теперь уже как есть, так и есть. Надо либо продолжать жить, либо ложиться и умирать.
Умирать Тосю не слишком хотелось. Занятие это не из приятных, да и вообще…. С какой стати ему облегчать работу черноборцам, которые вскоре должны явиться по его душу?
К тому же чувствовал себя Тось вполне сносно. Тело слушалось, нигде ничего не болело, вот разве что в голове иногда возникало ощущение, как будто мозг стягивает железный обруч. Но головная боль частенько досаждала Тосю еще после той истории с теткой Фелисией, он к этому давно привык и почти не обращал внимания.
Минусом было то, что его вредное отражение стало теперь появляться гораздо чаще и в тех местах, откуда раньше никогда не высовывалось. Например, в бочке с водой, в речке, в луже, в ручье, даже в оконном стекле, если удачно падал свет. И каждый раз призрачный двойник принимался доставать Тося на предмет его неправильного поведения. Тось уже наизусть выучил наиболее часто повторяемые отражением пассажи, что он безответственный дурак, бессовестная скотина и себялюбивая сволочь. Положа руку на сердце, Тось признавал, что двойник где-то местами прав, и даже, возможно, не местами, но прислушиваться к нему и менять свое поведение, само собой не собирался.
С какой стати он должен обращать внимание на какое-то непонятное явление, о котором даже ни в одной книге не написано? Тось, еще когда ходил в университет, специально искал в университетской библиотеке что-нибудь про говорящие отражения и ничего не нашел. К тому же, никто кроме самого Тося не видел кривляний его придурковатого двойника и не слышал его нотаций, даже если стоял рядом с лужей, в которой тот отражался. Тось иногда думал, что потихоньку сходит с ума, и все это вообще плод его богатого воображения. А менять свою жизнь в соответствии с пожеланиями собственного бреда…. Это еще больший бред.
Через некоторое время после своего само-полу-поднятия Тось стал замечать, что приобрел повышенную чувствительность ко всему, что имеет отношение к смерти. Например, когда он видел какого-то незнакомого человека, то откуда-то совершенно точно знал, когда тот умрет. Разумеется, речь шла о естественной смерти. Проверить эту способность получилось всего лишь пару раз, когда в деревеньке, где Тось все еще жил, отправились на тот свет два старика. Маловато для подтверждения, но, честно говоря, никаких проверок Тосю особо не требовалось, он и так был уверен, что не ошибается. Чувствовал, и все тут.
Еще Тось начал видеть привидений и призраков. Не при помощи заклятий, как было раньше, а просто так. Те к нему тоже стали неравнодушны, слетались со всей округи, как пчелы на мед, стоило ему ночью выйти во двор. Остальную нечисть, вроде домовых, кикимор и банников, Тось тоже начал замечать краем глаза. В отличие от призраков нечисть к нему не лезла, только в свою очередь внимательно разглядывала, искоса, но уважительно.
Отношение к Тосю поднятых инквизиторов после того, как он постоял одной ногой в могиле, изменилось от настороженно-покорного до щеняче-преданного. Тось опасался, что ему придется как-то ими командовать, держать в узде и ставить на место, но этого не потребовалось. С ними легко справлялся один Фаравий, а бывшие инквизиторы с дедом Уникием из кожи вон лезли, чтобы угодить хозяину.
Дом, которому в скором времени предстояло стать замком Ужасного Черного Некроманта, был почти достроен. Впрочем, над ним хорошо потрудились не только получившиеся из инквизиторов личи, но и согнанные с окрестных деревень крестьяне, до смерти напуганные свалившимся на их головы могучим Хельфовым отпрыском. Эти же крестьяне приносили Тосю дань в виде живой скотины, вероятно, здраво рассудив, что пусть уж лучше некромант с его упырями жрут гусей, козлят и поросят, чем их самих.
Таким образом, жизнь Тося потихоньку налаживалась. Через месяц он перебрался в полностью достроенный новый дом, который казался ему таким огромным, что хоть телят паси. После чего отправил всех своих слуг, и живых, и мертвых, рыть вокруг окружавшей дом бревенчатой ограды ров, как вокруг старинных замков. Тось такие видел на картинках. Ров он планировал заполнить водой, чтобы любая кавалерийская атака черноборцев на его новый дом захлебнулась и пошла на дно.
Работа была тяжелая, люди надрывались, таская землю и камни, личи изводили все силы на заклятия, с помощью которых вырывали из земли огромные комья и тяжело роняли их на обочины. Они явно старались, как могли, личи, во всяком случае, но дело все равно продвигалось медленно. А времени до прибытия черноборцев оставалось не так уж много, Тось это понимал, Фаравий это понимал, и все остальные понимали тоже.
Наблюдая за тем, с какой скоростью возникает вокруг забора глубокая черная яма, Тось видел, что ров, скорее всего, будет готов через пару месяцев, а не через пару недель, и…. принял решение немного ускорить процесс своими методами.
То есть, пошел ночью на кладбище, поднял всех имевшихся покойников и отправил копать ров, благо, что лопаты и прочий инвентарь был оставлен живыми рабочими возле забора.
Понятное дело, сохранить трудовую деятельность покойников в тайне не удалось, это же деревня, и на следующий день в обед к Тосю на порог явилась целая делегация крестьян, возмущенных непочтительным отношением к костям предков. Тось внимательно выслушал их претензии (обоснованные, конечно, кто спорит?) и сказал, что не в его интересах ссориться с местными жителями, что он напротив, готов предоставить им любую защиту и покровительство, но… обстоятельства вынуждают его торопиться. И поскольку ров может понадобиться ему в самое ближайшее время, то, что уважаемые селяне больше предпочитают – чтобы он согнал на земляные работы всех жителей окрестных деревень, включая женщин и детей старше десяти лет, или чтобы ради общего блага немного помахали лопатами их предки? Крестьяне задумались, а Тось продолжил угрожать кнутом и заманивать пряником.
– Я пожалел ваших женщин и детей, – сказал он, и, в общем-то, это было правдой, – на дворе начало весны, сыро, холодно. Только боги знают, сколько из них заболеет и умрет, пока будут копать. А покойникам, уж вы мне поверьте, ничего не сделается. Поработают, да опять улягутся. Скажите, неужели ваши деды были такими равнодушными скотами, что отказались бы потрудиться ради того, чтобы внуки выжили?
Стоявшие перед ним крестьяне начали переглядываться, качая подстриженными «под горшок» головами. Возразить решился только староста, немолодой мужик с широким лицом и умным взглядом.
– Оно, конечно, так, наши предки были хорошими людьми, они не отказались бы, как вы говорите, помахать лопатами…. Но, ваша милость, все знают, что нельзя покойником работать на земле. Урожая не будет. Как бы беды не вышло….
– Разве я заставляю их пахать или сеять? – пожал плечами Тось. – При чем здесь урожай? Мне нужен только ров, и ничего больше!
Крестьяне снова зашушукались.
– Ну, коли так, – староста заметно успокоился и перестал нервно комкать в руках лохматую шапку, – можете копать. Только поклянитесь, что нашим предкам через то вреда не будет!
– Клянусь, – равнодушно бросил Тось. – Сами подумайте, какой вред может быть покойникам?
– И то верно, – отозвался кто-то из крестьян, – они ж уже все одно мертвые….
– Да им, небось, в охотку поработать, – раздался откуда-то с задних рядов веселый молодой голос, – належались, поди, за столько-то лет!….
Раздался смех, даже Тось не удержался от улыбки, но староста снова сжал в кулаке свою многострадальную шапку.
– Так-то оно так, – нерешительно проговорил он, – а все одно, как-то все это… не по-людски, одним словом. Ладно, ваша милость, копайте свой ров, но больше чтоб ни-ни! Итак, чую, добра нам всем от этого не будет!
Тось кивнул в знак согласия, вот еще, нужны ему их доходяги, там же полкладбища гнилые скелеты, а остальные в таком состоянии, что нельзя в приличном обществе показать. Хорошо, хоть лопаты ухитряются как-то держать.
Сначала Тось, чтобы не пугать народ, хотел выводить покойников на работу только по ночам, но на следующий вечер случился небольшой казус – два крепких с виду мужика ни с того ни с сего слегли с лихорадкой. К Тосю тут же заявилась знахарка с претензиями, что это он виноват, заразил мужиков от своих покойников, и потребовала немедленно прекратить эксперименты над живыми людьми. Честно говоря, Тось и сам понял, что не стоило живым и мертвым копать одними и теми же лопатами. Близость мертвых на живых действует не слишком хорошо. Делать было нечего, пришлось крестьян отпустить по домам, а мертвым позволить работать и днем, хотя зрелище они из себя представляли, мягко говоря, неприглядное.
Впрочем, работали зомби хорошо, и через несколько дней ров был почти готов. Тось надеялся, что успеет закончить и заполнить его водой, чтобы уж совсем, как в старинном замке, но не получилось. На рассвете пятнадцатого дня месяца таленя его разбудил звонкий голос рога.
Наскоро одевшись, Тось набросил на плечи новенький черный балахон, сшитый ему Цинькой – деревенской сиротой, которую Тось взял в дом в качестве прислуги, и выскочил во двор. Там задержался на некоторое время, приосанился, негоже злобному черному некроманту нестись навстречу черноборцам, как провинившемуся школяру. На специально выстроенную для этого случая небольшую деревянную башню он поднялся совсем с другим настроением – неторопливо и с достоинством. Фаравий и остальные личи уже были на своих местах, с заклятьями наготове. Тось заметил, что на бывших коллег его поднятые поглядывают весьма и весьма недружелюбно, и сделал для себя вывод, что предательства с их стороны можно не опасаться.
Между тем, прибывшие по Тосеву душу черноборцы выглядели довольно устрашающе. Полтора десятка крепких мужиков в темно-серых балахонах, восседающих на крупных лошадях, выстроенных в боевой клин. Еще недавно Тось уже трясся бы, как осиновый лист, но сейчас ему почему-то было совсем не страшно. У него вообще чувства в последнее время несколько притупились. Молодой некромант предполагал, что это очередной побочный эффект его дурного полуподнятия, честно говоря, не слишком приятное ощущение, как будто завернули в вату, однако в данный момент такое бесчувствие было даже на руку.
– Эй, кто посмел беспокоить меня в такую рань? – крикнул Тось, решив сразу показать, кто здесь хозяин.
В рассветной тишине его голос прозвучал неожиданно громко и внушительно.
– Это ты некромант по имени Антосий, которого обвиняют в попытке изнасилования дочери Ани, в незаконном поднятии покойников и использовании их в своих интересах, а также в побеге из исправительного учреждения? – хорошо поставленным голосом поинтересовался кто-то из черноборцев.
– Ну я, – пожал плечами Тось, полагая, что скрывать правду бессмысленно. – И что?
Тот, похоже, немного опешил от такой наглости.
– То есть, ты признаешь себя виновным по всем пунктам обвинения? – прозвучал удивленный голос.
– Этого я не говорил, – усмехнулся Тось. Вот еще, признание им подавай. Может, еще и на костре себя сжечь, чтобы им работать поменьше? – Я всего лишь признаю, что я – тот самый Антосий, которого во всем этом обвиняют!
– Понятно, – отозвался тот же голос. – Тогда тебе интересно будет узнать, что суд, состоявшийся три дня назад, признал тебя виновным по всем пунктам и приговорил к высшей мере наказания! Ну что, ты доволен, некромант?
Доволен ли он? Тось пожал плечами, удивляясь про себя, что почти ничего не чувствует. А ведь, наверное, должен был бы. Все-таки к смерти приговорили. Раньше бы гораздо сильнее испугался.
– Да мне как-то все равно, что там решил ваш суд, – честно ответил он. – Вы сюда приперлись, чтобы сказать мне об этом?
– Нам поручено привести приговор в исполнение, Хельфово отродье! – рявкнул уже другой черноборец, явно не такой терпеливый, как первый.
– Так с этого и надо было начинать, – зло бросил Тось, спускаясь на второй уровень башни, под защиту стены. – Между прочим, Хельф – такой же бог, как и все остальные….
Последнюю фразу он произнес, разумеется, для себя, а не для черноборцев. Разве эти упертые праведники оценят свежую мысль? Заняв заранее оговоренное место рядом с Фаравием, Тось приник к узкой обзорной щели. Страх так и не пришел, вместо него некроманта начало потряхивать от нервного любопытства.
Черноборцы, выровняв строй, двинулись к воротам. Остановились возле рва (мост им, само собой, никто не собирался опускать), и тот, который шел впереди, высоко поднял руки и начал читать заклинание, в котором Тось без труда узнал так называемое «Войтово копье».
– Не дергайтесь, хозяин, – сказал ему Фаравий, тоже делая пассы руками. – Прикроем.
Само собой, Тось тоже не собирался ждать, пока его размолотят в щепки этим «копьем». Он сосредоточился, внимательно глядя на читающего заклинание черноборца.
– Будьте осторожны, хозяин, – отвлек Тося от процесса второй стоявший рядом с ним бывший инквизитор, которого звали Вератий. – У них могут быть защитные амулеты!
Тось беспечно отмахнулся.
– У тебя тоже был амулет, много он тебе помог?
Еще учась в университете, Тось кое-что читал о всяких амулетах и талисманах и одно время серьезно опасался, что они чего-то стоят в качестве защиты от таких, как он. Но когда выяснил, что на поднятых им инквизиторах тоже были такие штуки, а он их даже не заметил, то перестал об этом думать.
– У нас были обычные, – внимательно наблюдая за черноборцами, отозвался Вератий. – А этим наверняка дали лучшие из храмовых хранилищ!
– Ладно, сейчас посмотрим, – Тось снова сосредоточился на черноборце.
Тот как раз дочитал заклинание и швырнул его в сторону вышки. Фаравий тоже чего-то там дочитал и послал свое творение ему навстречу. Перед самой стеной будто что-то взорвалось, клубы огня взметнулись в небо, опалив жаром Тося и его поднятых. На новеньких, недавно срубленных бревнах, осталось неаккуратное черное пятно.
Выругавшись, Тось снова уставился на этого черноборца. Пора с этим кончать, пока они не развалили все то, на что он потратил столько времени и сил.
Однако едва внимание Тося целиком сосредоточилось на стоящем во главе боевого клина черноборце, он неожиданно для себя оказался словно в вязком киселе. Привычное с детства действие – быстро перехватить контроль за чужим телом, на которое он обычно тратил не больше секунды, вдруг показалось неимоверно тяжелым, как будто катишь в гору огромный камень. Тось даже взмок от натуги. Очень медленно, прилагая неимоверные усилия, он удерживал внимание на том месте, где была грудь закрытого амулетом черноборца. Только бы добраться до нее, увидеть эту кучу мяса и костей, за которыми спрятан мерцающий огонек души. Тося уже не интересовало, что происходит вокруг него, хотя там что-то грохотало и брякало, он продавливал свой взгляд сквозь мутный воздух с такой силой, как будто от этого зависела его жизнь. Наконец, туман вроде бы начал поддаваться, Тось за мгновение успел обрадоваться и испугаться (не в полную силу, а так, ощутить отголоски былых чувств), и вдруг сопротивление исчезло, как будто его и не было. Напряженный взгляд Тося тут же уперся в темно-серый балахон, и душу из груди черноборца вынесло словно тараном. Не успев толком понять, что произошло, тот начал заваливаться на спину, его конь захрапел и начал оседать. Тось не успел удивиться, чего это он, как остальные лошади вдруг истошно заржали, почти заплакали, и начали разбегаться. Их седоки вцепились в поводья, пытаясь удержать взбесившихся коней и удержаться самим. Этим немедленно воспользовались поднятые Тосем инквизиторы, и в сторону черноборцев полетели разнообразные заклятия. Кто-то из нападавших сразу вылетел из седла, кто-то удержался и попытался сразу же контратаковать, но тут уже Тось не дремал. С остальными защитными амулетами он разобрался гораздо быстрее, хоть они и отличались друг от друга.
