Текст книги "Сначала жизнь. История некроманта (СИ)"
Автор книги: Елена Кондаурова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 25 страниц)
Это была явная демагогия, и Мира разозлилась.
– Если бы он таким идиотским способом преумножил жизнь растений, то преуменьшил бы свою жизнь и жизнь своих детей!
– Иными словами, сдох бы с голоду, – сделал вывод Тось. – Так вот оно что! Я понял! – воскликнул он с преувеличенным энтузиазмом. – Приумножать нужно только жизнь людей!
– Перестань паясничать! – одернула его Мира. – Ты прекрасно понимаешь, о чем я говорю!
– Нет, – покачал головой Тось, – не понимаю. Объясни. Чем жизнь людей лучше жизни растений?
Мира развела руками, хотела повернуться и уйти, но потом вспомнила, как Тось в детстве тоже не понимал разницу между жизнью и смертью, и осталась.
– Люди ценнее растений потому, что Создатель вложил в них больше души, – опять же, как учили, ответила Мира. – Растения тоже ценны, как и животные, насекомые, рыбы и другие живые существа, потому что и к ним Создатель приложил руку. Ты хоть представляешь себе, сколько нужно всего – души, ума, вдохновения, чтобы создать самую маленькую тварь, которую ты пройдешь мимо и даже не заметишь? Неужели ты не видишь, как прекрасна жизнь? Неужели не понимаешь, какое это чудо – рождение человека? – Мира беспомощно посмотрела на Тося. – Неужели ты вообще ничего не замечаешь?
Тось наблюдал за ней со странным выражением лица.
– Почему же? – словно нехотя усмехнулся он. – Замечаю. Я многое замечаю. Например, как это красиво, когда кто-то умирает. Когда душа либо медленно обрывает нити, которые связывают ее с телом, либо быстро вылетает вспугнутой птицей. А тело остается лежать пустой оболочкой, ракушкой, в которой никого нет. Ты говоришь, жизнь – это красиво. Если бы не было смерти, как бы ты поняла, что жизнь красива? Тебе бы это и в голову не пришло. Знаешь, чем бы ты занималась? Ты боролась бы за свое существование с миллиардом других людей, и твоим основным чувством был голод. Зверский. Потому что, прежде чем жить вечно, надо разобраться с тем, что жрать. А ты никогда не задумывалась о том, что сама твоя жизнь существует за счет смерти других существ? Тех же животных, растений? Они умирают в тебе и дают тебе жизнь.
Когда ты умрешь, откуда ты знаешь, кому ты дашь жизнь? И кто сдохнет с голоду, если ты не умрешь?
Мира растерялась и не знала, что ответить. Она никогда не смотрела на смерть с такой точки зрения.
– Тось, я….
– Молчи! – отмахнулся он. – Знаю я, что ты скажешь. Мне вся эта ваша пустая болтовня, что сначала жизнь, а остальное потом, уже вот где сидит! – он резко рубанул по горлу. – Вы же не от смерти бегаете, а от своего страха! Как зайцы от волка, только бы не догнали, только бы не догнали! И никто не дает себе труда представить жизнь без смерти. Да если бы кто-нибудь представил, он бы ужаснулся! Это же кошмар! Все живут, постоянно плодятся и никто, никуда не может деться ни от себя, ни от жизни, ни друг от друга…. И так сотни лет, тысячи, десятки тысяч, миллионы…. Бесконечно. Ты только представь, все время быть, это же я не знаю….
Тось замолчал, лицо его неприятно исказилось, а Мира невольно представила себе картину, которую он нарисовал, и пришла в ужас. И поняла, что если бы ей предложили вечную жизнь на таких условиях, то она бы отказалась наотрез. Ведь боль и вину, которые она носила в себе, можно терпеть, только если знаешь, что когда-нибудь этому придет конец. А если это будет продолжаться вечно, то лучше…. Что? Сразу умереть?
Мира испугалась этой мысли. Дочь Ани не должна думать о смерти, она должна с ней бороться и побеждать.
– Ты несешь ерунду! – дрожащим голосом прошептала она. – Ты ничего не понимаешь! Жизнь – это не только жизнь тела, но и жизнь души. Той гадости, которую ты придумал, не может быть никогда, потому что душа тоже живет и развивается. Развивается, понимаешь? Если человек будет жить вечно, он разовьется настолько, что найдет способ избежать ужасного будущего, которое ты придумал.
– Разовьется?! – с ненавистью прошипел Тось. – Человек? Интересно, чего этот урод сейчас не развивается? Ты посмотри вокруг – сколько грязи, зависти, ненависти! Нас окружают тупые злобные скоты! Страшно подумать, во что они разовьются!
– Неправда! – Мира отпрыгнула от названного брата, впервые в жизни позволив гневу выплеснуться наружу. – Прекрати! Ты ничего не понимаешь! Да, люди развиваются через боль, через грязь, но пока они живы, у них есть шанс! А ты носишься со своей смертью, как дурак с писаной торбой. Может, мы ее и боимся, но мы с ней боремся, а ты готов танцевать с ней кадриль! Ты оскорбляешь меня такими разговорами, неужели не понимаешь?
Она повернулась и пошла прочь, но Тось через некоторое время догнал ее, начал извиняться, просил, чтобы Мира не уходила, говорил, что она права, а он и правда ничего не понимает…. И Мира, конечно, простила и приняла его объяснения. Потому что, если бы не простила и не приняла, получилось, что он в чем-то прав, а она нет. А признать его правоту было так страшно, что Мире от одной мысли об этом казалось, что она заглядывает в бездну. Нет, нет, только не это, только не это….
Их встречи продолжались, Тось больше не заговаривал про смерть, а Мира, хоть и старалась гнать неприятные мысли, часто ловила себя на том, что постоянно вспоминает тот разговор и мучительно пытается придумать возражения, чтобы доказать Тосю правоту своего взгляда на жизнь,… ну и на смерть тоже. Она много раз пыталась сформулировать свое личное отношение, то, что она сама знала о жизни и смерти, но у нее не получалось. Как объяснить человеку, не отличающему живое от неживого, то, что жизнь кажется ей естественной и вечной, пусть даже она и прерывается ненадолго? А смерть представляется одним большим и нелепым обманом, наверное, самым крупным во всей Вселенной. Как можно отказаться от противостояния этому обману? Мира не понимала.
Наверное, и другие дочери Ани этого тоже не понимали, потому что для них противоборство со смертью было естественным. Жизнь это ценность, о ней нужно заботиться, ею нужно дорожить, защищать и поддерживать. Что может быть прекраснее жизни? Мира никогда не слышала от своих сестер по дару рассуждений о жизни, смерти, перерождении и прочих вещах. Общую философию целительства им преподавали только на первом курсе, и учебник по этому предмету был написан таким образом, что все понимали, что там представлены ответы для несведущих в целительстве простецов, а не для самих дочерей Ани. Просто эдакий сборник шпаргалок на случай, если кто-то из больных начнет приставать с вопросами. С больными это действительно срабатывало, а вот с Тосем – нет. Мира всю голову сломала, соображая, как построить разговор с молочным братом, чтобы донести до него хоть примерное понимание, но так ничего и не придумала.
Когда она проговаривала заготовленные фразы самой себе, все вроде бы звучало логично и правильно, но когда открывала рот, чтобы заговорить с Тосем, ей становилось очевидно, что все, что она придумала, – глупо и наивно, и Тось наверняка поднимет ее на смех. А ей этого очень не хотелось, потому что ее ощущение бесконечности жизни – это было действительно важно для нее. И поэтому она молчала. Презирала себя за глупость и неумение говорить на серьезные темы, но все равно молчала.
У Тося после встречи с Мирой время словно понеслось вскачь. Он разрывался между работой в конторе, университетом и свиданиями с Мирой. Как назло, Зорик выбрал именно этот момент, чтобы воплотить в жизнь свою мечту с черным замком. Он нашел в окрестностях Тирту заброшенные руины большого каменного дома, в котором, как поговаривали местные жители, когда-то жил настоящий колдун, и решил, что это место как раз для него. Там был и дом подходящих размеров, и деревенька с говорящим названием Черные Пруды (надо же кому-то кормить злобного некроманта), и кладбище на задворках, создающее необходимый антураж. Зорик как-то вытащил Тося за город, чтобы показать это место, и они вдвоем несколько часов бродили там, прикидывая, во сколько им обойдется восстановить дом и устроиться на новом месте. Получалось, что дом они могут привести в порядок хоть сейчас, но на это уйдут все сбережения за последние три года. А им еще нужно продержаться до того времени, когда появится достаточно клиентов, да еще и доучиться не помешало бы. Прикинув и так, и эдак, они решили пока просто купить дом, а его восстановление отложить на неопределенное время, хотя у обоих все горело внутри от желания начать немедленно. Зорик уже видел себя в мечтах Черным Властелином этих мест, а Тосю просто хотелось иметь дом. Свой дом.
Он бродил по развалинам, представляя, каким он будет, когда Зорик, поинтересовался, ехидно посмеиваясь:
– Что, мечтаешь, как приведешь сюда свою подружку?
Тось об этом даже не думал. Он, конечно, был бы рад, но….
– Ей здесь не понравится, – спокойно ответил он. Тось уже видел недовольное лицо Миры, когда она сталкивалась со смертью в каком-либо виде. А здесь дом колдуна, кладбище, да еще духи чуть ли не толпами бродят. Тось раньше их не замечал, но после того, как выучил простенькое заклинание, начал обращать внимание на эти сгустки мертвой энергии. Поскольку это заклинание входило в один из общеобразовательных курсов по теории заклинаний, Тось был уверен, что Мире оно тоже знакомо.
– А, ну да, – согласился Зорик. – Она же у тебя дочка Ани. Слушай, о чем ты думал? Зачем она тебе? Только время тратить….
– Не твое дело, – равнодушно отозвался Тось. На эту тему они с Зориком спорили уже не раз. Честно говоря, Тось и сам не знал, зачем ему Мира. Иногда он спрашивал себя, влюблен ли он в нее, как мужчина в женщину? И не знал ответа. Он ее любил, как свою подружку, с которой они все детство провели вместе. Может, как сестру, хотя он не знал, как любят сестер, потому что у него их не было. Иногда он наблюдал, как она наклоняет голову или смеется, щуря свои огромные серые глаза, становясь при этом, как никогда, похожей на тетку Фелисию, и чувствовал, что начинает понимать отца, разрушившего жизнь из-за любви к точно такой же женщине. Но сам Тось отдал бы за Миру многое совсем по другой причине. Когда она была рядом, он чувствовал себя по-другому. Более полным, более цельным, что ли. Более живым. Во всем, кроме отношения к жизни и смерти, она понимала его, как никто. Мира будто была его вторым я, его отражением, не таким, как то, в зеркале, с которым он постоянно ссорился, а настоящим…. То, что у Миры был дар целительницы, в то время как у самого Тося имелись способности к некромантии, его не смущало. Раздражало, да, но не смущало. Это тоже казалось присущим отражению, ведь в зеркале правая рука кажется левой и наоборот. Благодаря разговорам с Мирой, Тось понял, чего он по-настоящему хочет от жизни – не прозябания и игры в прятки, а достойного места в обществе, соответствующего силе его дара. Возможно, это будет место лучшего некроманта Тирту, или должность преподавателя некромантии университете или даже членство в городском Совете по Этике, чем Хельф не шутит. Каким образом он этого добьется, Тось еще не знал, но с чего начнет, уже представлял довольно отчетливо – выждет еще пару лет и просто объявит о том, что у него проснулся дар. Того, что его разоблачат, Тось уже почти не боялся. Мира никому ничего не скажет, а больше никому в голову не придет связать трагедию в Краишевке с его именем. Да и сколько лет с тех пор прошло….
– Слушай, может, тебе переспать с ней? – вдруг спросил Зорик. – А что, тогда она распрощается со своим даром и может хоть замуж выходить, хоть на панель идти, никто и слова не скажет. Ты же ее хочешь?
Тось замер. При всей его озлобленности на весь человеческий род такая мысль никогда не приходила ему в голову. Она казалась почти кощунственной. Чтобы он соблазнил Миру?
– Она не согласится, – твердо ответил он, уверенный в этом на все сто. Тось точно знал, что как бы Мира ни любила его, на такое она точно не пойдет. Она же относится к нему, как к брату.
– А ты не спрашивай! – улыбаясь одними губами, предложил Зорик. – Подумаешь, пять минут подергается. Зато потом никуда от тебя не денется, будешь из нее веревки вить!
Первым желанием Тося было дать в эту наглую ухмыляющуюся морду, но Зорикова идея уже упала на благодатную почву и мгновенно проросла. А ведь и правда, если Мира потеряет невинность, то потеряет и дар богини, а значит, сможет остаться с ним, Тосем, навсегда. Ну, или пока ему это будет нужно.
– Поехали домой! – грубо бросил он улыбающемуся Зорику.
Тот подчинился, с деланным смирением отправившись седлать лошадей, хотя оба понимали, кто из них сегодня одержал победу.
Так продолжалось всю осень и зиму. Внешне жизнь текла, как обычно. Тось по-прежнему ходил в университет, работал в конторе и бегал на свидания с Мирой. Обоим общение пошло на пользу – то ли от него, то ли от долгих прогулок на свежем воздухе и Тось, и Мира слегка поправились, щеки у них порозовели, и оба выглядели гораздо здоровее и счастливее, чем раньше. По Мире это было даже заметнее. Если раньше она выглядела скорее болезненным подростком, как будто остановилась в развитии, как цветок, тронутый морозом, то теперь превратилась в очаровательную девушку, переживающую самую прекрасную пору своей юности.
Она перестала дичиться Тося, и их отношения стали такими, что лучше не бывает. Мира и Тось снова оказались связаны той таинственной нитью, которая соединяла их в детстве, когда быть вместе казалось таким же естественным, как дышать.
Тося огорчало только то, что почти столько же времени, сколько и ему, Мира отдавала господину Амати, своему учителю, приемному отцу и эльфу с непонятной сексуальной ориентацией. Тось видел его несколько раз в университете и не понимал Мириной привязанности. Эльф казался ему настолько отвратительно жеманным, манерным и женственным, что хотелось отвернуться и сплюнуть. Причем, сталкиваясь с эльфом в университетских коридорах, Тось ясно видел по лицу господина Амати, что его неприязнь взаимна. Это создание смотрело на него с такой ненавистью, что Тось удивлялся, как тот еще не растерял свой дар, ведь детям Ани, как говорили, запрещалось злиться.
Наверное, так бы продолжалось еще долго, если бы Мира вместе с господином Амати не собрались уезжать.
Мира очень удивилась, когда приемный отец впервые заговорил об отъезде. Это случилось в середине зимы, в самом разгаре учебного года, и показалось ей странным, ведь господин Амати отличался редкой педантичностью в отношении своих преподавательских обязанностей, и тут вдруг отъезд в середине учебного года.
– Почему вы хотите уехать? – не скрывая недоумения, спросила Мира.
Она сидела у камина на маленькой скамеечке. Ей с детства нравилось наблюдать за игрой пляшущих языков пламени, они казались ей похожими на маленьких юрких лисичек. Щеки у Миры раскраснелись от жара, идущего от огня, и это было первым, что заметил господин Амати, когда она обернулась.
У него защемило сердце. Она выглядела совсем не эльфийкой и совсем взрослой.
– Университет в Унне приглашает меня на должность заведующего кафедрой целительства, у них как раз освободилась вакансия. Они наслышаны о моих успехах… здесь, в Тирту, – у него на мгновение перехватило дыхание от собственной лжи. Эльфам произносить слова неправды всегда давалось гораздо сложнее, чем людям. Он сам написал в Уннский университет это треклятое письмо, предлагая свои услуги. – Унн лежит на берегу моря. Ты хотела бы увидеть море?
– Конечно, – улыбнулась Мира. – Я никогда не видела моря.
– Я полагаю, что должен согласиться, – продолжил господин Амати. – Я могу многое сделать на этой должности, ты не находишь?
– Разумеется, вам нужно согласиться! – воскликнула Мира. – Вы будете самым замечательным заведующим кафедрой в Унне! – Мира вскочила со своей скамеечки, подошла к сидящему в кресле приемному отцу и опустилась перед ним на колени. Взяла его руку и поцеловала. – Я буду очень скучать! Но когда-нибудь обязательно приеду к вам, и вы покажете мне море!….
Рука господина Амати замерла в ее ладонях.
– Как? Ты не хочешь поехать со мной? Ты оставляешь меня, мое дорогое дитя?
– Я?… – теперь ладони Миры замерли на руке приемного отца. – Но…. Как же моя учеба? Вы всегда говорили, что я просто обязана получить образование!
– Ты можешь получить его и в Унне.
– А…. как же тетя? – Мира обернулась на тетушку, мирно вязавшую в своем углу. К ее удивлению, после этих слов пожилая женщина отложила вязание и заинтересованно посмотрела на племянницу.
– Я всегда мечтала посмотреть на море, дорогая! – громко объявила она.
Мира удивилась.
– Но ваше здоровье? – тетушка в последнее время все чаще жаловалась на различные недомогания, и господину Амати вместе с Мирой иногда приходилось в буквальном смысле ставить ее на ноги. – Вы подумали, как вы перенесете такую долгую дорогу, тетя Карита?
– О, когда со мной два таких прекрасных целителя, можно не бояться никаких дорожных трудностей! – энтузиазму, с которым тетушка это сказала, можно было позавидовать.
– Но… как же тогда…. – Мира поняла, что подыскивает отговорки, чтобы остаться в Тирту. С Тосем. И залилась краской.
Рука господина Амати дрогнула, сжав Мирины ладошки в дружеском пожатии.
– Мое дорогое дитя! Я не хотел говорить, но настоящая причина, из-за которой я собираюсь принять предложение Уннского университета, это эпидемия черной оспы в окрестностях города.
Пока информация о ней содержится в тайне, чтобы не вызвать панику, но все дети Ани, у кого есть возможность, съезжаются туда. Я не обременен обязанностями здесь, и потому полагаю, что мой дар не будет лишним там. Но я не ты, Мира. Твой дар гораздо больше моего. Ты могла бы многое сделать для тех, кто нуждается в помощи. Я надеюсь, тебе не надо напоминать, каковы симптомы черной оспы, и как от нее умирают?
– Не надо, – прошептала Мира. Симптомы черной оспы она помнила. И как от нее умирают, тоже. И то, и другое было ужасным. – Не надо. Я поеду. Разумеется, я поеду.
– И еще одно, – после некоторого молчания вдруг сказал господин Амати. – Я прошу тебя разрешить мне поставить тебе на время маячок.
– Что? – Мира так удивилась, что забыла возмутиться. Маячок был специальным заклинанием, которое иногда ставили на девушек-целительниц, чтобы оградить от неприятностей. В том случае, если на девушку совершалось нападение, либо она сама позволяла мужчине лишнее, маячок срабатывал, и на место быстро прибывала специальная команда, которая устраняла угрозу. Конечно, о маячке мало, кто знал из посторонних, обычно все списывали на случайные совпадения. В первую очередь его ставили самым привлекательным и общительным девушкам, Мире никогда не приходило в голову, что он может понадобиться ей. – Но зачем?
Господин Амати вздохнул.
– Скажем так, я не слишком доверяю твоему новому другу.
– Кому? Тосю? – Мира издала сдавленный смешок. Новый друг, надо же. – Да он же мне как брат! Мы выросли вместе!
– Я знаю, знаю, – успокаивающе похлопал ее по руке приемный отец. – Но позволь мне иметь о нем свое мнение.
Мира попыталась возразить.
– Но это же бессмысленно!….
– Хорошо, пусть так, – не стал спорить эльф. – Ты же не запретишь своему старому отцу делать бессмысленные вещи? К тому же, если ты так уверена в этом парне, маячок не сыграет ровным счетом никакой роли. Он просто будет висеть и все. Прошу тебя, Мира, – он проникновенно заглянул ей в глаза, – это только ради моего спокойствия. Я знаю, что это не слишком умно, но я же твой отец. Я просто места себе не нахожу, когда ты с ним.
Он немного помолчал.
– Наверное, я просто ревную.
Миру захлестнуло чувство вины. Господин Амати столько для нее сделал. Она снова взяла его руку и поцеловала.
– Вам совершенно незачем ревновать. Я никогда вас не брошу, – она немного помолчала, приводя в порядок мысли. – Хорошо, можете ставить маячок, если вам так спокойнее. Но, господин Амати, вы должны мне больше доверять! Я люблю Тося, как брата и я…. я уверена в нем! Когда ваш маячок не сработает, вы должны будете признать, что были неправы по отношению к нему, иначе я обижусь!
Эльф улыбнулся.
– Я никогда подобного не допущу! – сказал он, целуя ее в лоб. – А теперь подумай, что нам взять с собой в поездку.
Когда Мира объявила Тосю, что через неделю она уезжает, он сначала растерялся, а потом пришел в бешенство. Он был уверен, что это сволочной эльф увозит Миру подальше от него, Тося. Приемный отец он ей, как же. Небось, сам хочет попользоваться человеческой девчонкой, вот и увозит подальше, где их никто не знает.
Тось растравлял злобу мерзкими мыслями, в которые и сам наполовину не верил, и укреплял решимость совершить давно задуманный подлый поступок страхом, что Мира опять исчезнет из его жизни, и он ее больше никогда не увидит.
С трудом сдерживая эмоции, он расспрашивал Миру, куда и зачем она едет, а сам лихорадочно придумывал повод заманить девушку к себе домой. Конечно, она ему доверяет, и долго над предлогом думать не придется, но дома надо все устроить так, чтобы ничего не помешало. Придется рассказать Зорику, но Зорик свой человек, он не будет мешать, а скорее наоборот поможет. А вот деду Уникию придется снотворного подсыпать, что ли. Чтобы не проснулся, когда не надо.
Как и ожидал Тось, Зорик отнесся к его затее положительно. Не стал насмехаться и вспоминать старые обиды, а напротив, принялся деятельно помогать. Перво-наперво они наняли двух немолодых женщин, чтобы привели дом в порядок. Потом Тось купил несколько комнатных цветов в глиняных горшках и расставил их по всему дому. Он вспомнил, что Мира любила такие, когда была маленькой. И напоследок заказал ужин знакомому повару в одной из соседских забегаловок.
И тут, как назло, умер дед Уникий.
Тось, нервы которого были на пределе, готов был разорвать труп старика на части, настолько не ко времени тот надумал отправиться на тот свет. Теперь вся затея Тося срывалась из-за возни с телом, похорон и обязательного в таких случаях траура. Можно не сомневаться, что Мира теперь и близко к его дому не подойдет. Тось готов был лезть на стенку от злости, но тут ему пришла в голову замечательная мысль.
Он прижал Зорика к стене и предложил поднять деда Уникия.
Вдвоем. У него, Тося, мол, тоже дар прорезался от долгой учебы в университете. Так что, если они вдвоем напрягутся, то у них все получится. Компаньон сначала немного поупирался, ведь одно дело мечтать о стезе черного-пречерного некроманта, и совсем другое – прямо сейчас совершить противоправное действие, за которое можно оказаться в руках инквизиторов. Но глаза Тося, в которых играло безумие, а также его твердые пальцы на Зориковой шее оказались весьма убедительны, и Зорик согласился.
Поздней ночью они оттащили тело деда Уникия вниз, вымыли, переодели в чистое белье, чтобы тот не пришел в себя обмочившимся, как младенец, и встали возле него, взявшись за руки. Зорик при этом дрожал, как осиновый лист. Тось так не понял, сделал ли тот хоть что-нибудь, или всю работу ему пришлось выполнять самому. Однако когда дед Уникий поднялся (Тосю показалось, что старик толком и не понял, что с ним произошло), Зорик обрадовался, как ребенок.
– У нас получилось, Тось, – повторял он, то и дело потирая руки. – У нас получилось! Теперь мы настоящие некроманты!
Тось не разделял его восторгов, слишком хорошо представляя, чем это может кончиться для них обоих. Но дед Уникий нужен был ему «живым» всего на несколько дней, и он надеялся, что все обойдется.
И вот, когда до отъезда Миры оставалось всего два дня, Тось решился.
Они встретились, как обычно, после занятий в университете и сначала долго гуляли по кривым улочкам Тирту, которые Мире хотелось еще раз увидеть, чтобы подольше сохранить в памяти. Они разговаривали обо всем на свете, но Тось, не теряя контроля над ситуацией, тем временем аккуратно подводил Миру к похоронному околотку. И когда они оказались недалеко от него, предложил как бы между прочим:
– Не хочешь посмотреть, где я живу? Пойдем, здесь совсем рядом!
Мира слишком поздно поняла, что оказалась в ловушке. По ее лицу было видно, что похоронный околоток – последнее, что она хотела бы увидеть в Тирту, но отказаться не смогла. Тось заранее состроил обиженную физиономию на случай, если она не согласится.
– Хорошо, – кивнула она, натянуто улыбаясь. – Идем, покажешь. Ты никогда не приглашал меня сюда раньше.
– Боялся, что тебе не понравится, – объяснил Тось, беря ее за руку. – Но ничего страшного у нас тут нет, можешь не трястись!
– Я и не трясусь! – оскорблено ответила Мира, храбро ступая на улицы околотка, но по лицу и напряженной осанке Тосю было видно, каких усилий ей это стоит.
Он не знал, чувствует она здешний запах смерти или нет, но ему не хотелось, чтобы она связывала это неприятное ощущение с ним, Тосем. Между тем, похоже было, что она все-таки связала, потому что вдруг выдернула свою руку из Тосевой ладони и спрятала обе руки в широких рукавах своего форменного светло-серого одеяния. Как ни старался Тось отвлечь ее разговорами, видно было, что ей здесь очень неуютно. Но тут Тось ничего сделать не мог. Единственным лекарством от подобной чувствительности было лишение дара, и именно его он и собирался ей прописать.
Наконец, показалась контора деда Уникия, вернее, теперь уже их с Зориком контора. Тось, потея от напряжения, предложил:
– А вот дом, где я живу. Зайдем?
Мира заколебалась, и он уже ждал, что она откажется, но она вдруг кивнула:
– Хорошо, давай зайдем.
Еле уняв бешеную дрожь в пальцах, Тось открыл перед ней дверь и повел внутрь.
Нарядный Зорик и невероятно чистенький и опрятный дед Уникий уже ждали их в гостиной. Не будь тут Миры, Тось обязательно присвистнул бы от вида старикана – тот редко выглядел столь презентабельно при своей полностью занятой заботами о чужих покойниках жизни. Мира при виде деда Уникия слегка поежилась, но ничего не сказала.
Зорик тут же взял инициативу в свои руки, заговорил о том, о сем, не давая гостье опомниться. Тось же больше молчал, потому что нервничал так, что дрожали колени. Поднятый дед тоже помалкивал, потому что Тось не давал ему разрешения говорить, чтобы не ляпнул чего ненароком.
Потом Зорик, сославшись на дела, ушел и увел с собой старика, и Тось с Мирой остались одни. Несколько раз потерпев фиаско в попытках завязать разговор, Тось, наконец, решительно встал и подошел к столу. Там, накрытый белой салфеткой, стоял ужин.
Мира неуверенно встала.
– Мне, наверное, пора!…
Тось обернулся с умоляющим лицом.
– Мира, пожалуйста, останься еще ненадолго! Боги знают, когда мы теперь увидимся!
Мира испуганно улыбнулась, но осталась на месте. Тось тоже широко улыбнулся ей в ответ и сделал приглашающий жест рукой. Она подошла к столу и села на один из стоявших рядом стульев. Тось тут же налил ей и себе немного донки – местного слабоалкогольного напитка, который в Тирту было принято употреблять перед едой.
– Ну что, давай за твой отъезд! – предложил он, подняв свой стакан. – Чтобы у тебя на новом месте все сложилось лучше, чем здесь!
Мира улыбнулась и сделала несколько глотков, Тось тоже, почти не почувствовав вкуса напитка. В голове приятно зашумело и разговаривать после этого стало гораздо легче. Он начал болтать что-то про Унн, о котором слышал краем уха, одновременно пытаясь разрезать пирог с капустой. Пирог, как назло, крошился и не хотел резаться, и Мира, понаблюдав за усилиями Тося, забрала у него нож и принялась резать сама. Глаза у нее блестели от выпитой донки, и Тось подумал, что, похоже, она попробовала ее впервые.
Он плеснул себе еще для храбрости и спросил нарочито небрежным тоном:
– Знаешь, мне всегда было интересно, почему дочкам Ани нельзя выходить замуж? Ани у вас вроде бы милосердная, а к своим детям относится просто как мачеха какая-то.
– Во-первых, Ани не только у нас, она у всех, – возразила Мира, укладывая ему на тарелку большой кусок пирога. – И у тебя, между прочим, тоже. То, что у тебя дар другого бога, не значит, что она о тебе не заботится. А во-вторых, – Мира положила кусок пирога себе, – она никому и ничего не запрещает. Просто наш дар таков, что не позволяет иметь нормальную семейную жизнь. Тебе бы понравилось, если бы твоя жена занималась больше своими больными, чем тобой?
– Еще чего! – криво усмехнулся Тось, жуя пирог.
– Вот тебе и ответ. Ани забирает дар только у тех, кто решит посвятить себя семье. По-моему, это справедливо.
Мира тоже откусила пирог и зажмурилась от удовольствия. Этот пирог в Тирту готовили великолепно, кое-кто из горожан считал его даже еще одним символом города, вроде университета.
– По-моему, тоже, – согласился Тось. – Только я не понимаю, почему тогда другие боги так не поступают? Ни разу не слышал о том, чтобы Хельф забрал свой дар у женившихся некромантов. Да и Войт с Древом и Добычем тоже так не делают.
Этот вопрос Тося действительно интересовал. На лекциях, которые он посещал, ничего не говорилось на этот счет. Он подумал, может, он чего-нибудь не понимает. Не хотелось бы попасть впросак в таком важном деле. Ведь то, что он собирается сделать, навсегда изменит жизнь Миры, да и его тоже.
– Это потому, что у них одаренные чаще всего мужчины, – уверенно ответила Мира. – Мужчинам ведь все равно надо чем-то заниматься, чтобы кормить семью, так почему не зарабатывать своим даром?
– Пожалуй, – согласился Тось, запивая пирог донкой. – А Сольна? У нее одаренные тоже женщины.
– С Сольной как раз все понятно, – отозвалась Мира. – Она же семьехранительница. Зачем забирать дар из семьи? У нее, кстати, среди одаренных мужчин и женщин поровну.
– У твоей, прости, у нашей Ани мужчины тоже встречаются. Например, твой приемный отец, – Тось внимательно посмотрел на Миру, ища следы смущения. – Почему же он не женится, если у мужчин не забирают дары?
– Не хочет рисковать, – пожала плечами Мира, совершенно не смущаясь. – На самом деле, никто не знает, почему боги поступают так или иначе. То, что я говорила раньше просто предположения.
– Твой эльф очень дорожит своим даром, верно? – Тось слегка подобрался. Пора было приступать к делу, и у него снова начали дрожать пальцы. Чтобы Мира не заметила, он спрятал руки под стол.
– Верно, – кивнула она. – Для него это самое главное в жизни.
– А для тебя? Ты никогда не хотела отказаться от дара?
– Что? – Мира рассмеялась. – Конечно, нет! Такой дар, как у меня, появляется раз в столетие. Было бы безответственно….
– Узнаю слова твоего приемного отца, – зло выплюнул Тось. Этот эльф его уже достал. – По-моему, безответственно не давать тебе права сделать свой выбор! А если ты влюбишься? Откажешься от любви, от семьи, от детей? Если бы я решил жениться, меня бы никакой дар не остановил!
