Текст книги "Сначала жизнь. История некроманта (СИ)"

Автор книги: Елена Кондаурова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 25 страниц)

– Гадина, небось провалила задание, потому и носа не казала, – раздраженно шипел в ухо Тосю Жанурий. – Что делать будем, господин Антосий?

– Что-что, – не менее раздраженно зашипел ему в ответ Тось. – Сами думайте! Вы заварили эту кашу, вы и расхлебывайте!

– …. Инквизиторам Тирту вменяется в вину незаконное задержание некроманта Антосия Черного, пытки, а также его содержание под стражей вплоть до….

– Мы так не договаривались, – взвился прозаик, – мы предупреждали, что если кто и сможет развалить наше дело, так это он!

– Надо было готовиться лучше! – стараясь не слишком двигать губами, прорычал Тось. – Или я связался с двумя тупоголовыми идиотами?

– …. Противоречащие этическим принципам действия жителей города продолжились в отношении истца почти весь прошедший год, а именно, начиная с 16 числа травеня, когда с целью уморить к нему по поручению жителей города явилась группа черноборцев во главе с магом Лютенцием, который присутствует на заседании в качестве зомби….

– Господин Антосий, а может его того,… ну, поднять?

От такого предложения Тось едва не вышел из себя.

– Я щас тебя подниму, придурок! – он что, совсем с ума сошел, предлагать ему сначала уморить, а потом сделать из члена Совета зомби прямо при всем честном народе?

– …. третьего цветеня к воротам некроманта Антосия Черного явилась с недобрыми намерениями нанятая жителями Тирту группа служителей Войта под руководством эльфа по имени Фиотилион, также присутствующего здесь в качестве зомби….

– Так что же нам теперь делать? – не унимался прозаик.

– Работать, демон вас раздери! – рявкнул Тось во весь голос и, уже не прячась, повернулся к Жанурию, награждая его самым тяжелым из своих взглядов. – Если не выиграем дело, сами знаете, что с вами будет!… И только попробуй мне забыться и начать тут выражаться своим высокостильным языком, сразу прибью, – уже тише добавил он, поворачиваясь в сторону зачитывающего документ председателя.

Жанурий сжался и замолк, но, впрочем, ненадолго.

– …. Далее 8-го, 15-го, 21-го и 29-го того же месяца к месту жительства некроманта жителями Тирту были направлены еще четыре группы, представители которых находятся здесь в виде зомби….

– Но нам же придется менять всю концепцию защиты, – спустя полминуты снова трагически взвыл под ухом некроманта прозаик.

Тося это так достало, что он уже хотел поступиться принципами и прибить надоедливого прозаика прямо здесь, на глазах у всех. А потом поднять, чтобы работал, как положено, не захлебываясь эмоциями. Насколько все-таки зомби в качестве слуг лучше живых! Но в этот момент равнодушно сидевший рядом поэт вдруг взял перо и принялся что-то писать на лежавшем перед ним листе бумаги. Тось так удивился, что совсем забыл и про нервного Жанурия и про читающего его иск председателя. Нечасто можно увидеть поэта, реагирующего на окружающий мир. Прозаик, сидящий с другой стороны от Тося, тоже замер, напряженно следя за движением пера поэта. Наконец, тот дописал свое сообщение и придвинул лист к Тосю. «Не надо ничего менять, – прочитали Тось и склонившийся над его плечом Жанурий, – у нас сильная позиция. Жаль, что девчонке не удалось вывести из строя Карлония, но если не случится ничего экстраординарного, мы и так выиграем».

– …. Господин Антосий Черный! Господин некромант!

Тось едва не пропустил обращение председателя к собственной персоне.

– А? В смысле, что? – несколько смутившись, переспросил он.

– У нас имеются договора на предоставление черноборческих услуг еще с несколькими отрядами наемников, кроме тех, о которых упомянули вы. Не могли бы вы уточнить, являлись ли они к вам с недобрыми намерениями, или нам следует объявить их в розыск за нарушение контракта? Их имена….

– Не надо, – махнул рукой Тось, – имен я все равно не помню. Ко мне действительно приходили еще несколько групп, но от них никого не осталось, поэтому я не стал вносить их в иск.

Брови председательствующего угрожающе сошлись у переносицы.

– То есть вы полагали, что мы скроем от вас существование договоров?

– Я полагал, что должен представить веские доказательства своим словам, – надменно выпятил подбородок Тось. – Я не думал, что вам потребуется полный отчет о тех, кто являлся по мою душу. Какая разница, кто, когда и в каком количестве ко мне приходил? Их все равно уже не допросишь. Впрочем, если Совет желает, я, конечно, могу поднять и представить…. Но зачем? Я же не требую у города возмещения ущерба – я не настолько мелочен.

– Да, вы не мелочны! – подал голос профессор Карлоний. – Вы уничтожаете черноборцев целыми группами, не потрудившись даже узнать их имена!

Зал после этих слов неодобрительно зашумел.

– А зачем мне их имена? – Тось почти равнодушно пожал плечами. – Эти господа приходили, чтобы убить меня, а это, согласитесь, как-то не располагает к знакомству.

Зал снова зашумел, но на этот раз, как понял Тось, уже сочувствуя ему.

– Скажите, почему вы не подняли никого из этих групп? Они не заслужили? Были слишком сильны, или слабы, или, может, заставили вас побегать? – голос профессора сочился такой добротой, что молодого некроманта чуть не стошнило.

– Отчего же? – криво усмехнулся Тось, разглядывая профессора. – Я их поднимал. Но потом снова упокоил.

– Почему же, если не секрет?

– Потому что они отказались мне служить, – не стал врать Тось, мельком припомнив злосчастного кузнеца, из-за которого у него было столько неприятностей. – А мне невольники не нужны.

– Вот как? – удивился профессор. – Вы предоставляете своим зомби выбор? Кстати, почему они у вас не боятся солнца? Вроде бы они должны в нем сгорать, или я ошибаюсь?

– Не ошибаетесь, – сказал Тось. Он тоже читал об этом в учебниках и еще тогда подумал, что это полная ерунда. Его зомби солнце никогда не вредило. Только люди с вилами и топорами. – Я не знаю, почему мои поднятые не боятся солнечного света. Ваши ученые этого тоже, кстати, не знают. По крайней мере, в учебниках не описано ни одного такого случая. А еще я не знаю, почему у моих поднятых полностью сохраняется личность, – Тось читал в тех же учебниках, что подобное вообще огромная редкость. – И даже частично воля, – это вообще было из ряда вон выходящим явлением. – Хотя, видят боги, я бы предпочел, чтобы они были безмозглыми тварями, так ими было бы куда легче управлять. Но поскольку они все-таки не безмозглые, мне приходится предоставлять им выбор. Мне не нужны предательства, покушения и прочая дрянь. Не хотят служить – марш на кладбище.

– Это действительно так? – профессор, игнорируя Тося, обратился к одному из его зомби.

Тот промолчал, буквально выполняя приказ Тося: «Всем заткнуться!», который некромант отдал перед началом заседания.

– Отвечай! – тихо скомандовал Тось, стараясь не вспоминать про тех, кто стоял у него в коридоре в качестве статуй. Им-то он выбора почти не предоставил. А жрецы Веса, небось, не дремлют.

Зомби вздрогнул и ответил:

– Да, нас никто не принуждал. Хозяин всем давал выбор.

– Хм, – профессор задумчиво посмотрел на стоящего перед ним некроманта. – Ну что ж, не скажу, что это достойно, но, по крайней мере, разумно.

– И чем же это, по-вашему, недостойно? – едва не зашипел Тось, по горло сытый вечно преследующим его осуждением. – Вы бы на моем месте вообще не стали никого поднимать, что ли?

– Вообще-то, это незаконно, – профессор посмотрел на Тося с любопытством, как на необычного зверька.

– Да что вы говорите! – вышел из себя Тось. – А сажать меня в кутузку, пытать и обвинять во всех смертных грехах – это, по-вашему, законно? Я инквизиторов ваших поднял только для того, чтобы они мне помогли из тюрьмы выбраться, я даже не знал, что из них личи получаются, это уже они мне потом сами рассказали!

– О, так вы у нас почти безгрешный некромант?! – профессор уже явно издевался. – Весь такой белый и пушистый?

– Все, что я сделал, я делал исключительно для того, чтобы выжить, или в целях самообороны! – со стопроцентной уверенностью в своей правоте отчеканил Тось. И пусть жрецы Веса ищут ложь в его словах, ее там нет! – Ни в одной стране мира нет такого закона, который запрещал бы защищаться!

– Возможно, – не стал спорить профессор. – Однако два греха вы все-таки совершили, не отпирайтесь!

– Это какие же?

– Вы подняли вашего покойного наставника господина Уникия и вы таки пытались изнасиловать или, простите, как здесь говорят, применить действия развратного характера к одной из дочерей Ани. Не станете же вы это отрицать?

Тось помрачнел.

– От того, что я поднял деда Уникия, никому хуже не стало. И ему самому в первую очередь. Я его даже работать не заставлял. Подумаешь, посидел тихонько в уголке. А Мира…. Это для вас она одна из дочерей Ани, а для меня,… – Тось запнулся и сглотнул. – Для меня она самый родной и близкий человек на свете. Единственный родной и близкий человек на свете. Я только нашел ее после стольких лет, а эта эльфийская скотина захотела увезти ее Хельф знает куда!

– Протестую, оскорбление свидетеля! – закричал один из наблюдателей.

– Да демоны с ним, с этим ушастым, – зло отмахнулся от него Тось. – У вас, у людей, сердце есть вообще? Я же чуть с ума не сошел, когда Мира сказала, что уезжает!

– И поэтому ее обязательно надо было насиловать? – напускное добродушие слетело с профессора Карлония, как пушинка с одуванчика.

– А что мне еще оставалось делать? – развел руками Тось. – Подло это было с моей стороны, по-скотски, сам знаю. Мира такого не заслужила. Она мне как сестра. Но что мне оставалось делать?

– Сестра-то сестра, а в постель, тем не менее, потащили, – недобро хмыкнул профессор. – Не подумали ни о том, как она себя будет чувствовать, ни о ее даре.

– Да, это верно, – также нехорошо ухмыльнулся Тось ему в ответ. – Меня в тот момент мои чувства больше волновали. Как бы решиться довести дело до конца. А на Мирин дар мне, что тогда, что сейчас, плевать с высокой башни. Чего хорошего она от него видела?

– Что-о? – возмущенный профессор подскочил на стуле, зал неодобрительно загудел. Дочери Ани всегда пользовались уважением и даже некоторым поклонением. – Да как вы смеете???

– Да уж смею, – криво улыбаясь, отозвался Тось. – Повторяю для тех, кто не расслышал, плевать мне с высокой башни на все эти дары! Мой дар мне ничего хорошего не принес, а Мирин…. Вам-то, конечно, от него одна польза, а ей каково? Всю жизнь одна, ни семьи, ни детей. Я, когда решался, подумал – обидится она на меня, конечно, ну и пусть. Зато освободится от этой ноши и останется в Тирту. Не за меня, так за другого замуж выйдет, хоть проживет нормальную жизнь. Раз уж мне не дано, так хоть ей….

– Вы это что, серьезно? – профессор смотрел на Тося во все глаза. – Вы действительно считаете дары богов тяжелой ношей и едва ли не наказанием?

– Не едва ли, а наказанием, – буркнул Тось. – Если бы от моего можно было так просто избавиться, думаете, стоял бы я тут сейчас перед вами?

– Но ведь дары – это…., это…., – у профессора, похоже, кончились слова, настолько расходилось то, что говорил Тось, с его привычным представлением о мире. – Это высшее проявление божественной Любви, это благословение людям, это….

– Если это любовь, – хмыкнул Тось, – то я эльфийская танцовщица. Скажите своим богам спасибо, что они вас так не благословили, как меня или Миру.

Профессор развел руками.

– Нет, я отказываюсь это понимать. Это просто какое-то крайнее проявление эгоизма!

– Вам бы прожить мою жизнь, посмотрел бы я, как вы запели!

Зал взорвался воплями, кто-то одобрял высказывание Тося, кто-то протестовал. Среди членов Этического Совета тоже не было единства, они громко спорили, причем большая их часть явно была на стороне Тося. Что, впрочем, неудивительно, учитывая, какую большую предварительную работу он с ними провел.

Конец шуму положил председатель, дав знак секретарю. Тот ударил в гонг, и в зале воцарилась тишина.

– Господа члены Этического Совета и славные жители Тирту! – обратился он ко всем присутствующим. – Ваши эмоции мне понятны, однако предлагаю все же начать процесс так, как положено это делать. Хотя, благодаря инициативе профессора Карлония, мы уже разобрались в некоторых аспектах этого дела, но, хочу напомнить, что существует процедура, которой следует придерживаться. И, исходя из этого, нам сейчас следует выдвинуть кандидатуры защитника и обвинителя. Господин Антосий Черный!

Тось поднялся со скамейки.

– Вы имеете право назвать того, кому доверите вести обвинение от вашего имени. Напоминаю, это может быть любой из членов Этического Совета, исключая, разумеется, меня, как председателя. Либо любой из присутствующих здесь граждан свободного города Тирту, опять же исключая только находящихся при исполнении жрецов, охранников, стенографистов и секретаря. Вам понятны ваши права?

– Да, господин председатель, – склонил голову Тось. – Я доверяю вести обвинение господину Жанурию Высокостильному, – он слегка поморщился от высокопарного прозвища прозаика. – Как писатель, написавший обо мне книгу, он знает о моей жизни почти столько же, сколько и я. Кроме того, ему будет помогать его друг и соавтор Леций Молчаливый. Правда, как вы уже поняли по его имени, эта помощь, скорее всего, будет редкой и негромкой. Ну и, кроме того, вести обвинение также буду я сам в меру сил и способностей. Надеюсь, это не противоречит вашим правилам?

– В целом, не противоречит. Хотя правила предполагают одного обвинителя, думаю, в вашем случае, и коллеги согласятся со мной, мы можем согласиться на предложенный вами вариант. Коллеги? – председатель окинул взглядом членов Этического Совета.

– Я полагаю, что раз уж у нас на процессе три обвинителя, – невинно заметил профессор Карлоний, – то тогда должно быть и три защитника.

После этого замечания члены Этического Совета начали переглядываться, а зал заметно заволновался.

– Если быть совсем уж точным, то защитника у нас два, – председатель окинул профессора Карлония неодобрительным взглядом. – Ведь, насколько я понял, молчаливый помощник господина Жанурия Высокостильного не собирается выступать, а просто намерен помогать советом, следовательно, он не может считаться полноценным обвинителем. В конце концов, помощь, как обвинению, так и защите, может оказать любой желающий, это не возбраняется. Таким образом, обвинение будут осуществлять только двое – господин Жанурий Высокостильный и господин Антосий Черный. И раз уж вы проявляете такую активность на ниве защиты города от нашего сегодняшнего истца, господин Карлоний, то я предлагаю вам занять место одного из защитников. У кого-нибудь есть возражения против этой кандидатуры?

– Протестую! – прозаик резво вскочил со своего места. – Господин Карлоний продемонстрировал резкую личную неприязнь к господину Антосию Черному, он может быть не объективен!

– Защита всегда несколько необъективна, равно как и обвинение, – философски заметил председатель. – Другие возражения имеются?

Прозаик посмотрел на Тося, тот недовольно мотнул головой. Что без толку болтать, если они так и не выяснили, что именно связывает профессора Карлония с Мирой и ее папашей-эльфом. А ведь связь была, Тось это чувствовал всеми частями тела.

– Нет, господин председатель, – сказал Жанурий, опускаясь на скамью.

– Вот и отлично. Кто «за», прошу голосовать.

Большинство членов Совета подняли руки.

– Принято. У кого есть предложения по поводу второго защитника? Может, кто-нибудь желает попробовать себя в этой роли?

В зале зашушукались, члены Этического Совета сидели с каменными лицами и, как ни странно, в обвинители никто не рвался.

– Что, неужели совсем нет желающих?

– У меня есть предложение, – поднялся со своего места профессор Карлоний. – Раз уж желающих не наблюдается, почему бы нам не пригласить в качестве второго защитника города благородного эльфа Аматиниона-э-Равимиэля? Он сейчас находится в комнате для свидетелей вместе со своей дочерью. Уверен, многие из здесь присутствующих подтвердят, что это достойнейший и честнейший господин, и наше разбирательство только выиграет, если он будет принимать в нем участие.

– Протестую! – тут же подскочил Жанурий. – Поскольку в деле упоминается о покушении на честь его приемной дочери, он будет пристрастен!

– Он – сын Ани Милосердной! – срезал его негодующим взглядом профессор Карлоний. – Он не может поступать иначе, как по совести!

– Что-то он не вспоминал о совести, когда хотел увезти Миру, – хмыкнул со своего места Тось.

– Что вы себе позволяете? – возмутился профессор. – Намекаете, что он соврал о своем назначении в Унн?

– Разумеется, соврал, – по-прежнему не вставая, бросил Тось. – Если назначение было настоящим, то эльф давно должен был уехать на новое место работы, а он до сих пор тут отирается.

– Ваши обвинения голословны!

– Мои обвинения очевидны!

– Довольно! – прервал их перепалку председатель. – Кандидатура эльфа отклоняется! Он действительно заинтересованная сторона. Что ж, если у нас нет желающих на место второго защитника, то обойдемся одним, это допускается протоколом. Итак, мы начинаем процесс «Некромант Антосий Черный против свободного города Тирту». Господин Антосий, вам слово!

Тось встал и солидно откашлялся.

– Уважаемый Совет! Достопочтенные жители свободного города Тирту! Я, Антосий Черный, имеющий дар некроманта, прошу у вас справедливости! – Тось почти не волновался, его речь, написанная им в соавторстве с ушлыми литераторами, давно была выучена назубок. – Больше трех лет я жил в вашем городе, у вас на глазах и за это время не совершил ни одного не то, что преступления, но даже просто неблаговидного поступка. Более того, своими скромными трудами я заслужил уважение и доброе отношение к себе многих жителей. Я готов поклясться вам какой угодно клятвой, что причиной всех неправедных деяний, которые мне пришлось совершить в своей жизни, было всего лишь злосчастное стечение обстоятельств, а не моя недобрая воля. Боги свидетели, я всегда пытался жить с людьми в мире и согласии, это окружающие боялись и не понимали меня и, вследствие этого, пытались причинить зло. Я вырос в семье, в которой не было ни любви, ни доверия, ни понимания. Меня некому было учить добру, и мне не к кому было обратиться за помощью и советом. Мои родители давно умерли, но я часто вспоминаю их и думаю, что прояви они ко мне хоть каплю внимания и участия, моя жизнь могла бы пойти совсем по другому пути. Впрочем, я уже давно никого не виню и ни на кого не обижаюсь, судьба наказала их гораздо более жестоко, чем мог бы наказать я. Сейчас я понимаю, что моих родителей, как и всех остальных людей, отпугивал от меня мой темный дар, а не я сам. Но избавиться от этого дара, – Тось картинно развел руками, – я не властен. И рад бы, но не властен. Здесь простирается власть другого существа, гораздо более высокого, чем я.

Тось сделал паузу, и она заполнилась гулкой, напряженной тишиной. Как будто зал внезапно вымер. Хельфа в народе, конечно, не любили, но боялись гораздо больше.

– Так чего же вы хотите, господин Антосий Черный? – не выдержал председатель.

Тось счел это своей маленькой победой.

– Я хочу всего лишь вернуться в свой дом и жить, как любой добропорядочный гражданин Тирту. Я хочу, чтобы меня перестали гнать и травить только за то, что у меня есть дар, и я иногда им пользуюсь, впрочем, не во вред окружающим. Я даже готов признать незаконными все свои действия после моего побега из тюрьмы и выплатить городу штраф за убийство нанятых им черноборцев… Ладно, демоны с ними, с этими деньгами, хотя это и не кажется мне справедливым, платить за тех, кто приходил за моей головой… И, честно говоря, я не вижу ни одной причины, по которой мне можно отказать в моих требованиях. Но если кто-то из присутствующих все же сочтет их несправедливыми, я хочу услышать объяснение, почему это так. Возможно, я действительно чего-то не понимаю в этой жизни. Я закончил, господин председатель!

– Что ж, – председатель отмер и слегка подался вперед, – вы все изложили весьма четко. В зале и среди членов Совета есть такие, кому что-либо непонятно в словах господина Антосия Черного? Нет? В таком случае, продолжим заседание. Слово предоставляется защитнику города Тирту, то есть уважаемому профессору Карлонию.

Глава 14.

«… я сидел в комнате для свидетелей и не мог отвести взгляда от моей дочери. В соответствии с правилами нас рассадили по разным углам, чтобы мы не разговаривали друг с другом, но с моего места я прекрасно видел Миру и не мог отказать себе в удовольствии полюбоваться ее чертами. О Боги, как я был рад ее видеть! Трудно выразить словами то глубочайшее счастье, то тончайшее и изысканнейшее эстетическое наслаждение, которое я переживал, когда мой взгляд скользил по ее чудному нежному лицу, по изящным маленьким кистям рук, по всей ее стройной фигуре, одетой в скромное светлое платье. Отчего-то сегодня моя дочь решила не надевать традиционную мантию дочерей Ани.

Но, Боги мои Пресветлые, как же удивительно похорошела Мира за то время, что мы не виделись! Я положительно не мог отвести от нее взгляд, хотя находящийся в комнате наблюдатель весьма неодобрительно посматривал на меня. Я знал, что нарушаю неписанные правила этого места, гласящие, что свидетели не должны обмениваться между собой ни словом, ни жестом, ни взглядом, но ничего не мог с собой поделать. В тот момент я был уверен (и эта уверенность присутствует во мне до сей поры), что я никогда в жизни не видел и не увижу существа прекраснее, чем моя приемная дочь.

Впрочем, возможно, я необъективен, и моим сородичам Мира вовсе не показалась бы такой потрясающе красивой. Возможно, я просто вконец очеловечился, и потому не замечаю недостатков своей дочери, как и любой человеческий отец. Я часто имел возможность наблюдать, как люди искренне считают красивыми своих даже самых уродливых детей. За моими же сородичами подобного отношения я никогда ранее не замечал.

А может быть, я просто соскучился по оставившей меня дочери.

Как бы там ни было, я смотрел и смотрел на нее, забыв обо всем. И о переживаниях по поводу своего выступления на проходящем процессе, и о беспокойстве за безопасность Миры в связи с присутствием здесь ее злобного брата-некроманта, и о своем волнении по поводу полученного мной накануне письма от моего собственного брата, в котором он обещается навестить меня в самое ближайшее время.

Я даже забыл помолиться Светлым Богам о благополучном исходе этого странного и отвратительного процесса, в коем собирался принять самое непосредственное участие. Я вдруг отчетливо понял, как много значит для меня моя милая дочь. И во мне все крепло и крепло решение сделать все возможное, чтобы вернуть ее домой и впредь не расставаться с нею ни на минуту….»

(из записок Аматиниона-э-Равимиэля)

Тось, развалившись на своей скамье, с нехорошей усмешкой наблюдал за выходящим к кафедре профессором Карлонием. Тот выглядел довольно забавно – низенький пузатый колобок на коротких ножках, двигающийся настолько решительно и воинственно, что невольно вместо папки с бумагами у него в руках представлялся меч.

– Остыньте, профессор, я пришел с предложением мира, а не с объявлением войны! – насмешливо бросил ему Тось, прекрасно понимая, что нарушает регламент.

Председатель тут же ударил в гонг.

– Господин некромант, будьте любезны воздерживаться от замечаний! У вас еще будет время высказаться.

– Прошу прощения, господин председатель, – все также ухмыляясь, извинился Тось. – Этого больше не повторится. Господин Карлоний, несомненно, достоин всяческого уважения за свое страстное желание покарать зло. Правда, то обстоятельство, что данное зло приползло к добру на коленях и хочет сотрудничать, профессор почему-то упорно не замечает…. Или по какой-то причине не хочет замечать?

– Я бы попросил! – профессор Карлоний с громким стуком опустил папку на кафедру. – Соблюдать регламент! Вам дадут слово позже!

– Замолкаю, замолкаю! – Тось с таким энтузиазмом прижал ладонь к губам, что со стороны казалось, будто он их совершенно расплющил.

– Многоуважаемые коллеги, господа горожане! – решительно начал профессор, полностью игнорируя ерничанье некроманта. – Нам с вами сегодня довелось столкнуться с исключительно интересным случаем. Не сомневаюсь, что он войдет в анналы нашего города, независимо от того, каков будет окончательный вердикт процесса. Итак, городу Тирту выдвинул обвинение темный маг, находящийся вне закона, не прошедший надлежащего обучения и воспитания, но обладающий достаточной силой, чтобы заставить к себе прислушаться. Согласитесь, господа, редкий случай! Необыкновенный! И невозможный в любом другом городе, кроме Тирту. Мы и здесь подняли и гордо несем пышную пальму первенства. Что ж, раз уж так сложилось, попробуем разобраться с предъявленными нам претензиями. Я взял на себя смелость выделить основные утверждения проникновенной речи, произнесенной перед нами господином Антосием Черным. Во-первых, он утверждает, что во время совершения преступлений был движим исключительно стремлением защитить свою жизнь и здоровье, а не какими-либо другими мотивами. Во-вторых, в тех условиях, в которых он вырос, было невозможно вырасти добрым и порядочным человеком. И, в-третьих, если господину некроманту дать возможность спокойно жить в Тирту, то никакой опасности для города не будет, потому что у упомянутого некроманта не будет необходимости творить зло, на которое он способен.

– Способен не более, чем любой другой человек, господин профессор! – тут же вскочил со своего места Жанурий. – Вы знаете, сколько преступлений было совершено в Тирту за последнюю неделю? Двадцать четыре, уважаемый профессор! И при помощи самых разных орудий – ножей, мечей, топоров и даже обычных глиняных горшков. Любой из нас, и даже вы, господин профессор, в любую минуту может взять нож, меч, топор или еще что-нибудь и отправиться на улицы Тирту убивать прохожих. Но мы ведь этого не делаем, верно? Потому что нам это не нужно! Потому что нас останавливают наши морально-этические принципы! Так почему же вы отказываете в наличии таких принципов господину Антосию? Только потому, что он обладает даром некроманта? Но ведь иметь оружие, еще не значит им пользоваться!

– Вы правы, господин обвинитель, – профессор Карлоний слегка запнулся, вероятно, не будучи в силах выговорить чрезмерно цветистый псевдоним прозаика, – я был слегка неточен в формулировке. Хотя… если представить, что может натворить на улицах города распоясавшийся некромант по сравнению с обычным человеком, то моя неточность не кажется заслуживающей внимания. Но я пойду вам навстречу и уберу последнюю часть высказывания. Таким образом, фраза будет звучать так: «если господину некроманту дать возможность спокойно жить в Тирту, то никакой опасности для города не будет, потому что у упомянутого некроманта не будет необходимости творить зло». Теперь она вас устраивает?

Прозаик обернулся на Тося и делающего пометки в блокноте молчаливого поэта. Те нехотя кивнули.

– Да, вполне, благодарю вас, господин профессор, – Жанурий снова уселся, нервно крутя в руках перо.

– Замечательно, что мы понимаем друг друга, – профессор подарил ему улыбку добродушного удава и продолжил: – С вашего позволения, я начну обсуждение со второго пункта, где утверждается, что условия, в которых рос господин Антосий, были таковы, что в них невозможно было вырасти честным и порядочным человеком. Этот пункт, если можно так выразиться, наиболее ранний, и именно в нем содержатся корни сегодняшней ситуации. Господа, я прошу позволения пригласить сюда свидетеля, вернее свидетельницу, госпожу Мирту-э-Равимиэль!

Зал зашумел. Члены Этического Совета беспокойно задвигались. Тось напрягся. Молчаливый поэт нахмурился. Прозаик вскочил со своего места и закричал первое, что пришло в голову:

– Протестую! Она не может быть свидетельницей! Она жертва! Представляю, что она насвидетельствует!

Председатель взял в руки молоточек, чтобы ударить в гонг.

Чтобы предупредить удар профессор закричал еще громче:

– Речь будет идти о детстве некроманта, а не о последующих событиях! Мы имеем право выслушать ее в качестве свидетеля! Кроме того, она дочь Ани и не будет врать или мстить!

Молоток лег на стол, так и не ударив в гонг.

– Хорошо, мы выслушаем вашу свидетельницу при условии, что вопросы будут касаться только ее детства.

Председатель сделал знак секретарю, тот резво шмыгнул в боковую дверь, и уже через минуту один из глашатаев объявил:

– Госпожа Мирта-э-Равимиэль, одаренная дочь великой богини Ани Милосердной!

И в зал вслед за секретарем, низко опустив голову и ни на кого не глядя, быстро вошла Мира и направилась к месту свидетеля. Тось проследил за ней взглядом, машинально отметил ее бледность и то, что она сильно нервничала. До этого момента он думал, что злится на нее, но сейчас с удивлением отметил, что злость и обида куда-то подевались, и он готов простить свою молочную сестру.

Она вдруг показалась ему настолько похожей на тетку Фелисию, что Тосю стало больно смотреть на нее. Ему неожиданно вспомнилось, как поднятая им Фелисия сидела рядом с ним на погребальных досках, а он держал ее за руку.

– Ты обещаешь говорить только правду, дитя мое? – ласково обратился к ней председатель.

Она бросила на него удивленный взгляд.

– Да, конечно, господин председатель.

Тось подумал, что они наверняка были знакомы раньше, потому что он обращался к ней на «ты», а она совсем его не стеснялась.

– Разумеется, вопрос был простой формальностью, Мира, – тут же встрял профессор Карлоний. – Никто не сомневается в твоей честности. Скажи, ты готова ответить нам на несколько вопросов, касающихся твоего детства?

И с этим она тоже была знакома, и довольно близко, раз он называет ее по имени. Тось сжал кулаки так, что побелели костяшки. От того, что она скажет, зависело практически все.

– Детства? – еще больше удивилась Мира. – Да, готова.

– Но сначала скажи мне, милое дитя, читала ли ты книгу господ Жанурия Высокостильного и Леция Молчаливого, в которой описывалась жизнь твоего молочного брата господина Антосия Черного?

– Да, читала.

– Скажи мне, там описана правда про ваши детские годы, про отношения в семье и про отношение к вам остальных жителей деревни?

– Я… не знаю. Вернее, не помню, – Мира явно занервничала. – Вернее, я хочу сказать, что у меня нет таких воспоминаний, как у Тося.

Я только из книги узнала, что моя мать была неравнодушна к его отцу, а мой отец любил его мать. Я, правда, этого не замечала, когда была маленькой! Я думала, у нас все хорошо, так, как и должно быть. И мне казалось, что ко мне хорошо относятся. Вернее, к нам обоим. А деревенские над нами правда посмеивались, и другие дети не хотели с нами играть, я уже теперь и не помню почему. Но нам с Тосем всегда было хорошо вдвоем, нам и не нужен был никто. Вернее, мне был не нужен. Я думала, что и Тосю также.