Текст книги "В глубине стекла"

Автор книги: Елена Искра

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 21 страниц)

– Вот, спасибо! – абсолютно искренне воскликнул Олег, тут же начав листать издание. При этом он автоматически вынул вложенный туда продолговатый конверт и отложил его в сторону. «Наверное, открытка», – отметил он краем сознания, вглядываясь в фотографию подводных скал, удивительно напоминавших башни крепости.

– Ну, угодили! – с довольной улыбкой сказал он через пару минут, отложив в сторону книгу и глядя на довольно улыбавшуюся Люсю. – Угодили так угодили, – снова повторил он, покачивая головою, и взял в руки конверт, чтобы демонстративно прочитать открытку.

В конверте была не открытка, а тоненькая пачка купюр разного достоинства. Мелькали среди них и голубые пятидесятирублёвки, и розовые сотни, но не выше. Купюры были очень разные: одни новенькие и гладкие, другие старые и мятые. Было видно, что в конверт их вложили недавно, они ещё не успели слежаться и выпрямиться, а до этого они лежали в разных кошельках, портмоне, а то и просто в карманах. Олег вдруг вспомнил, что когда он возвращался поездом из армии с десятком таких же дембелей перед каждой станцией они скидывались на водку, и получалась похожая пачечка разнокалиберных мятых купюр.

– Зачем это? – Он осторожно, чуть брезгливо вложил деньги обратно в конверт и отодвинул его от себя. – Зачем это?

– Олег Дмитриевич! – Люся продолжала всё так же довольно улыбаться. – Книга, это так, это от меня и Димки, он рассказывал, что вы подводным плаванием увлекаетесь, а от класса… мы думали, думали, что купить, и решили, что вы лучше сами выберете. – Она улыбалась, искренне, довольно, видимо действительно обрадованная тем, что книга пришлась по душе и совершенно уверенная в том, что и с деньгами они поступили правильно.

– Нет, – Олег почувствовал, что деньги эти он взять не сможет. Он не думал в этот момент ни о достоинстве, ни о самоуважении, он просто физически ощущал, что не сможет положить их в карман, как порою ощущал, что не сможет выпить спиртное, иначе его просто стошнит.

– За книгу большое спасибо, а это, это я, простите, не возьму.

– Ну что вы, Олег Дмитриевич, – Люся всё ещё продолжала улыбаться, видимо принимая его отказ за обычное кокетство, – мы же от чистого сердца!

– Не сомневаюсь, – Олег решительно встал, – но, простите, принять не могу, зарабатываю я достаточно и обеспечить себя, простите, в состоянии! – Он взял со стола конверт и решительно, почти силой, всучил его совершенно ошалевшей Люсе. – И ещё, я вас попрошу больше так не делать, а за поздравления спасибо. Простите, у меня урок.

Он махнул рукою, разрешая войти толпящимся в дверях восьмиклассникам. Кабинет моментально наполнился галдящими детьми, грохотом сдвигаемых стульев, шлёпаньем портфелей о парты. В коридоре зазвонил звонок, и Люся, ошарашенно моргая глазами, ретировалась, продолжая сжимать в руке злополучный конверт.

Глава 10

После обеда, чуть понежившись на своих кроватях, Ольга и Вика засобирались в город. Вика стояла над распоротым молнией брюхом своего чемодана и яростно рылась в его чреве.

– Нет, в шортах всё-таки неприлично, – бормотала она сама себе под нос, – я лучше надену голубые летние брюки и пляжную блузку, а может, лучше не брюки, а юбку? Олька! – Она в бессильной ярости швырнула обратно в чемодан какую-то тряпку. – Ну ты хоть мне посоветуй, что надеть! Подруга, называется! Сама-то как оденешься?

– Не психуй, – Ольга недавно вышла из душа и спокойно досушивала свои волосы полотенцем. – Я сарафан надену. Надень, что хочешь, лишь бы удобно было и не жарко.

– Да, – Вика сморщилась и снова полезла в чемодан, – тебе хорошо, с твоей фигурой… А тут подбираешь, подбираешь… Во! – Она с сомнением разглядывала что-то лёгкое и светлое. – Это в самый раз будет!

– Слушай, Викуль, ты где гуляла, пока я на пляже дремала? Раз проснулась, тебя нет, другой.

– Ну ты дрыхнуть сильна! – Вика критически оглядела себя в зеркале. – Я тебя и так, и сяк – ноль эффекта, дрыхнешь себе и дрыхнешь. Я и искупалась, и вокруг проболталась, часа два, наверное, ты дрыхла. Слушай, вот так хорошо? – Она извивалась у зеркала, пытаясь увидеть себя сзади. – Ничего? Я не очень толстая?

– Нормально. Ну и что интересного нашла?

– А ничего. В баре всё дорогое, «Фанта» паршивая, два бакса стоит, мороженое тоже… Мужики всё – пузаны, с жёнами, детьми или любовницами, в общем, под присмотром, на коротких поводках. Есть, правда, и помоложе, но уж больно распальцованные – то ли «братки», то ли косят под них. Звали вечером в гости… Как же, нашли дуру! Ну мы идём? Я готова!

После кондиционированной прохлады отеля улица встретила их объятиями раскалённого воздуха, запахом горячего асфальта, выхлопных газов автомобилей и бесконечными гудками клаксонов. Транспорта, по сравнению с Москвой, было совсем немного, но шуму он создавал больше, чем на забитом пробкой Садовом кольце. Водители, казалось, не могли ехать спокойно, они просто не представляли, что такое рядность движения, и выбирали самые замысловатые траектории, нажимая на кнопку сигнала каждые пять-десять секунд.

Солнце пекло немилосердно, обжигая кожу, слепя глаза и вызывая неудержимо желание спрятаться куда-нибудь. На улице было малолюдно, проскакивали лишь отдельные туристы в самых невероятных одеждах: толстухи и толстяки с вываливающимися из коротеньких шорт окороками, худющие жердяйки, у которых из мини-юбок торчали две сухие хворостинки, отдалённо напоминающие ноги, дебелые тётки в домашних пёстрых халатах на пуговках, истекающий потом карапуз в псевдоадидасовском спортивном костюме. Всем было либо совершенно наплевать, как они выглядят, либо казалось, что именно так и нужно выглядеть.

Арабы благоразумно прятались за приоткрытыми дверями своих лавочек, в спасительной тени, и лишь выкрикивали оттуда, завидев приближающихся Ольгу и Вику: «Заходи, красавица, лючший товар, дёшево, даром! Заходи посмотреть – халява!»

В лавочках, действительно, было прохладно, плотно завешанные окна практически не пропускали солнца, кондиционеры приятно освежали воздух, пропитанный какими-то возбуждающе-незнакомыми ароматами. Продавцы, сплошь молодые мужчины, безбожно коверкая русские слова, перемежая их английскими, всячески нахваливали свой товар, не спуская тёмных, масленисто поблескивающих глаз с девушек. Через полчаса Вика уже плохо понимала, на каком языке говорит. Ольгу поражало всё: и пёстрое обилие товаров, выставленных на продажу, и полное отсутствие женщин за прилавками, и изобилие золотых изделий – от изящно-миниатюрных до массивно-солидных. Они шли от лавочки к лавочке, копались в товарах, приценивались, испуганно пересчитывали названную цену на знакомые рубли, сбивались, отнекиваясь, качали головою и шли дальше, не очень понимая, дорого это всё или нет, можно это себе позволить или не стоит. Через час они уже не понимали ничего. Всё слилось в какую-то бесконечную череду лиц, улыбок, слов, запахов, звуков. Они купили какую-то чепуху: маечки диковатой раскраски, серебряные безделушки в египетском стиле, кружечки, шнурочки, пирамидки…

Через два часа Ольга жалобно простонала: «Я больше не могу, я сейчас упаду». Они уселись за столиком кафе, спрятавшись от солнца под полотняным навесом, и Вика с видом знатока заказала манговый сок со льдом и кофе по-турецки. Сок был действительно фантастическим и ничуть не напоминал ту пакетную бурду, которую Ольга пробовала дома. Густой, как сметана, обжигающе-ледяной, он с трудом тянулся через соломинку, похрустывая кристалликами льда. Кофе, поданный в малюсеньких чашечках-напёрстках, был чёрен, густ и ароматен. Сделав первый глоток, Ольга сморщилась, ей показалось, что вместо кофе ей дали отцеженную гущу, но уже через мгновение она уловила особый, незнакомый, но зачаровывающий его вкус, почувствовала его насыщенную крепость и скрытую силу.

– Ну что, отдохнула? – Вике уже не терпелось. – Пойдём ещё вон в те лавочки заглянем, и – назад.

– Нет, – Ольга сбросила босоножки и блаженно прилипла подошвами ног к прохладе каменного пола, – нет, я больше никуда, я здесь останусь!

– Олька! Ну ты чего? Ты меня одну бросить хочешь? Отдать этим похотливым аборигенам? А ещё подруга называется!

– Викуль, иди ты на фиг, у меня ноги отваливаются, я уже не соображаю ничего. Сходи, посмотри, я тебя за столиком подожду, ещё соку выпью. Ты откуда узнала, что у них такой сок классный?

– Да так, рассказывали… Ладно, ты посиди, а я быстренько вон в тот магазинчик сбегаю.

Ольга, оставшись одна, блаженно развалилась на своём стуле с плетёной спинкой, вытянула босые ноги. В кафе было пусто, из глубины, где скрылся официант, тянулась восточная музыка, с её чувственно-ленивыми переливами, лёгкое движение воздуха чуть колебало оборки её сарафана. «Господи, хорошо-то как! – подумала она, прищурив глаза. – Да, а ведь манговый сок я в первый раз с Олегом пила».

День учителя сели праздновать в кабинете домоводства. На сдвинутых столах были расставлены тарелки, на которых лежали бутерброды с рыбой, колбасой, помидоры, огурцы, яблоки, апельсины, бананы, стояли бутылки с вином, шампанским, водкой. Всё это напоминало студенческие вечеринки, когда каждый приносил что мог, всё тут же вываливалось на стол и немедленно съедалось: сало с конфетами, колбаса с бананами.

Только что в актовом зале закончился концерт, который дети подготовили к празднику. Читали стихи, пели песни, а когда на сцену вышли малыши и начали читать свои поздравления, Ольга, сидевшая в первом ряду, чуть не расплакалась. Она смотрела на тонюсенькие ножки девочек в белых колготочках, малюсенькие, будто игрушечные, башмачки, хрупкие, словно ненастоящие, ручки, высовывающиеся из рукавов белых блузок. А когда одна из них засмеялась, запрокинув голову и продемонстрировала при этом всем свой рот со здоровенной щербиной выпавших молочных зубов, Ольга почувствовала, как у неё что-то шевельнулось в груди и как ей неудержимо захотелось прижать к себе это хрупкое, беззащитное тельце.

– Малыши удивительно трогательны, правда? – сказала шёпотом сидящая рядом Анна Абрамовна. – Так и хочется их к себе прижать!

– Да, – ответила Ольга, прокашлявшись, её поразило это совпадение мыслей и чувств, – очень трогательны.

– Я, глядя на них, всё время вспоминаю своего Алика, когда он был маленьким.

– Да, – сказала Ольга, чтобы хоть что-то сказать, – да, конечно.

Но тут все зааплодировали, и их странный разговор прервался. Ольга относилась к пожилым учителям, а уж тем более к завучу и директору, с особым чувством школярского трепета, она всё ещё не могла победить в себе ощущение ученицы, случайно попавшей в общество взрослых, умных людей, терпящих её присутствие лишь потому, что они хорошо воспитаны. И вдруг из этих мимолётных фраз, брошенных Анной Абрамовной, она поняла, что чувствует и видит мир так же, как и они, что у них у всех есть что-то общее.

Сейчас за импровизированным столом усаживались те, кого директор называла «наш педагогический коллектив». Это были в основном женщины, далеко не молодые, одни – наряженные, другие – в обычной одежде, одни – накрашенные, другие – совсем без косметики. Некоторые возбуждённо поглядывали на стол, так что могло прийти в голову, будто они давно не ели ничего подобного, хотя ничего особенного на столе не было, другие жеманно отряхивали стулья, подбирали губы, протирая салфетками вилки и, глядя на закупоренные бутылки, бессмысленно вопрошали: «Ну где же наши мужчины?»

Мужчин было всего трое: Олег, Володька да отставной майор Виктор Николаевич, преподаватель ОБЖ, с постоянно красным носом и подрагивающими руками. Мужчины суетились, подносили стулья, Володька ловко откручивал проволочки с шампанского, Олег орудовал штопором. Анна Абрамовна тщетно призывала всех усаживаться.

Наконец все уселись. Ольга примостилась в уголке, подальше от главного стола, рядом с Мариной Михайловной, учительницей географии. Малорослая, худенькая, с мелкими чертами невыразительного личика, та смотрела на окружающих с грустной, немного нервной улыбкой.

Все затихли, поднялась директор и начала говорить те же патетические слова, которые Ольга выслушивала с самого утра. В тот самый момент, когда она говорила о бескорыстной службе детям, с того края стола, где разместились мужчины, послышался басовитый хохоток. Тамара Витальевна на несколько секунд прервала свою речь, внимательно посмотрела в сторону нарушителей тишины и повторила снова:

– Да, беззаветно и бескорыстно отдающих все свои силы детям! Мне бы ещё хотелось сказать о той моральной чистоте, к которой обязывает наша профессия, – развивала она свою мысль, – мы просто не имеем права быть морально нечистоплотными, как на работе, так и в личной жизни, потому что именно с нас наши ученики будут лепить свои моральные принципы…

– Да уж, с тебя налепят, хапаешь и хапаешь, как только не треснешь, – тихонько, еле слышно, буркнула себе под нос Марина Михайловна.

Ольга особо не прислушивалась. Давным-давно, ещё со школьных лет, она научилась отключаться, как только с трибуны начинали звучать подобные высокопарные речи, как только её кто-то брался «воспитывать». Причём распознавать их она ухитрялась с первых мгновений. Как это происходило, Ольга и сама понять не могла, была ли тому виною особая интонация речи, отдельные ли «ключевые» слова, либо выражение лица оратора, но стоило только выступающему открыть рот и произнести первую фразу, как Ольгино сознание переключалось на какие-то свои мысли, при этом внешне она продолжала выглядеть самой внимательной слушательницей.

Сейчас она вспоминала, сколько ей всего надарили. Весь её учительский стол был заставлен букетами цветов: розы, гвоздики и потрясающий букет белых лилий, частью распустившихся, частью в бутонах, источавший сладковатый, умопомрачающий аромат. В столе лежали коробки конфет, сколько их было, Ольга не помнила – то ли пять, то ли шесть. Лежал набор косметики, другие милые пустяки, но самым волнующим был конверт с купюрой в сто долларов, покоящийся сейчас на дне её сумки.

Ольга любила подарки ещё с детства. Она всегда сильно волновалась накануне праздников, дня рождения, когда ждала подарков: «Подарят или нет? Что подарят?» И не то что бы она была жадной, нет, она всегда легко одалживала свои вещи и деньги, часто без возврата, просто подарок казался ей маленьким чудом, неким материальным подтверждением любви к ней, даже самый пустячный. Но в последние годы ей почти ничего не дарили, мама была погружена в свой мир фантазий, её мало волновала реальность, мужчины попадались ей такие, что и с днём рождения-то поздравить забывали, а уж про подарки и речи не было, разве что несколько дохлых цветочков на Восьмое марта. Подружки изредка дарили что-нибудь по мелочи. Слушая, как её однокурсницы взахлёб описывают то, что им подарили, Ольга начинала ощущать себя забытой, никому не нужной, лишенной главного источника женского счастья – любви.

А сегодня… Надо сказать, что Ольга совершенно забыла про День учителя и пришла на работу в самой обычной одежде. Ещё до уроков она заметила, в каком приподнятом настроении находятся её коллеги, их парадные, порою до нелепости, наряды, выставку колечек, цепочек, брошек, бус и серёжек, светофорную разноцветность косметики. Она даже ощутила себя серым воробьём, затесавшимся в стаю пёстрых тропических птиц. Но когда встретившаяся ей Анна Абрамовна, одобрительно кивнув, отметила: «И правильно, вам наряжаться-краситься – только молодость свою и красоту прятать», успокоилась. А когда в начале первого урока к ней подошли дети, вручили ей букет цветов и коробку конфет и начали говорить, как они рады, что их учит именно Ольга Ивановна, и как они ее любят, она и вовсе забыла о своей одежде. Подходили дети, сами по себе и группами от классов, и все они казались Ольге удивительно милыми, добрыми, приятными, хотелось их обнять и поцеловать, что она, порою и делала, вогнав в краску здоровенного девятиклассника с пробивающейся порослью усов. После третьего урока заглянула председатель родительского комитете её класса, преподнесла букет шикарных лилий и по-деловому вручила красивый конвертик, со словами: «А подарок вы уж выберете сами, какой захочется». Ольга, растерянно улыбаясь, постеснялась при ней заглянуть внутрь, а когда та ушла, осторожно, чуть-чуть, будто дверку клетки, из которой может улететь птица, приоткрыла его. Конечно, она не раз видала доллары, но у неё лично никогда ещё такой суммы не было. «Сто долларов! – думала она. – Это сколько же в рублях будет? Обалдеть!»

И сейчас, под речи сначала директора, а потом завуча, она уютно размышляла, как обменяет их на рубли, прибавит к ним свою получку и поедет с Викулей на Черкизовский рынок. Ей позарез нужны зимние сапоги, ходить в тёплых ботиночках, купленных ещё на третьем курсе, было уже невозможно. Осенних сапог у неё, правда, тоже не было, но это ерунда, до холодов вполне можно пробегать и в кроссовках. Нужно купить ещё одни чёрные брюки, блузку поприличнее, а то её студенческие еле-еле пупок прикрывают, они, конечно, клёвые, но на работу их не наденешь, колготки нужны…

Речи прекратились, и празднество из общего застолья быстро распалось на несколько отдельных пиршеств. Большинство женщин после торжественной части быстро выпили причитающуюся им дозу спиртного, зажевали парочкой бутербродов и, не дожидаясь чая с тортом, прихватив на дорожку апельсины или бананы, смылись домой, к мужьям и детям. Включили музыку, но попытка организовать танцы ни к чему не привела, трое мужчин, с тоскою глядя на окружающее их бабье царство, плотно уселись за столом, всем своим видом показывая, что не вылезут из-за него ни за какие коврижки. Оставшись без поддержки, женщины, продемонстрировав в групповых танцах свои навыки занятий аэробикой или фитнесом, быстро утомились и разбились на две группы. Одни, помоложе и пошустрее, сгруппировалась вокруг мужчин, другие, постарше, поопытнее, вокруг директора и завуча. Ольга, конечно, оказалась в первой.

В центре внимания был Вовка, который безостановочно травил анекдоты, подливал в стаканы окружающим женщинам и Виктору Николаевичу. Тот, с тревогой глядя на заканчивающуюся последнюю бутылку, периодически толкал Володьку локтем и громогласно шептал: «Слышь, Володь, надо бы скинуться, я сбегаю». «Не надо, Николаич, не надо», – коротко отвечал Вовка и снова начинал рассказывать очередную байку. Олег сидел рядом, но чуть в сторонке, как бы сам по себе. В стакане у него было что-то налито, и он даже время от времени подносил его к губам, но количество жидкости не уменьшалось. Увидав присоединившуюся к их компании Ольгу, он радостно улыбнулся, даже подмигнул ей, но попытки сесть к ней поближе не предпринял.

Снова все засмеялись над очередной Вовкиной историей.

– Ну что, молодёжь, – раздался голос Тамары Витальевны с другого края стола, – давайте сворачиваться, девочки, наши хозяйки, домой хотят, им класс закрыть нужно. Прибраться поможете?

Молодёжь, средний возраст которой, несмотря на Ольгину и Олегову молодость, колебался где-то возле сорока, стала подниматься, убирать посуду, расставлять столы и стулья. Ольга, внеся посильную лепту в уборку, удачно увильнула от мытья посуды и пошла к себе.

По дороге она заглянула в умывальник туалета младшей школы сполоснуть измазанные чем-то руки. Сегодня вся школа была буквально переполнена цветами, они стояли на учительских столах, подоконниках, шкафах, в красивых и уродливых вазах, трёхлитровых банках, вёдрах, поэтому цветы в детском туалете в первый момент не удивили Ольгу. Но уже через минуту она, перестав мыть руки, ошарашенно уставилась в угол. Там, в большом мусорном баке, плотным снопом лежали выброшенные цветы, те самые цветы, которые дети сегодня утром несли своим первым учительницам. Правда, среди них не было аристократических лилий или роз, здесь лежали цветы-простолюдины: астры, хризантемы, какие-то ещё скромные цветочки. Цветы, казалось, впитавшие тепло маленьких рук и сердец, были с презрением выброшены в мусорный бак. «Как же так, – думала Ольга, ошарашенно глядя на огромный букет, украшающий помойку, – так же нельзя, а если это дети увидят? Им же эти букетики родители готовили, покупали, следили, чтобы не завяли. Они же эти цветочки в ручонках своих несли, старались не помять, а потом учительнице своей вручали. Как же так? На помойку?!»

– Любуетесь? – Марина Михайловна неслышно подошла сзади. – Каждый год на Первое сентября и День учителя такая картина. – В начальных классах каждый ученик по букету приносит. Тридцать букетов куда поставишь? Домой не утащишь. Вот те, что похуже, и…

– Но ведь так нельзя. Если я кому цветы подарю, а он их тут же в туалет выбросит, это же он мне словно в лицо плюнул… Даже хуже. Цветы же, это как красота души, как солнца свет, а их в туалет…

– Ну ведь это не подарки, всё равно завянут, хотя подметили вы точно, «плевок в лицо», это правильно. Потом дети на нас плевать начинают, а мы удивляемся: «Откуда это у них?» Да от нас же – мы и научили.

Ольга поднялась к себе и заботливо расставила в классе свои цветы, мысленно приговаривая: «Не бойтесь, маленькие, я вас не выброшу, вы у меня долго стоять будете и радовать, а вас я вообще домой возьму», – обратилась она к лилиям.

– Ау! Девушка с лилиями! – В дверях стояли Володька и Олег, балагурил Володька. – У двух джентльменов… Надеюсь, вы не сомневаетесь, что мы – джентльмены? Так вот, – он был всё же слегка пьян, – у двух джентльменов есть предложение, не отличающееся оригинальностью. Так как нашу тёплую компанию самым беспощадным образом разогнали, предлагаем перебраться в другое место, где и продолжить празднества, тем более что завтра суббота. Сразу уточняю, что другое место – это Олежкина квартира, куда он нас и приглашает в гости, правда со своей закуской и выпивкой. Впрочем, вас, как безусловную представительницу прекрасного пола, данный вопрос не касается, джентльмены решат эту проблему сами.

– А почему хозяин молчит? – Ольга смотрела на Олега, ожидая от него каких-то слов или хотя бы знака.

– Сударыня! У него просто нет слов! – продолжал балагурить Вовка.

– Ну почему нет, есть. – Олег смотрел на Ольгу спокойно и ласково. – Я тут недалеко живу, пошли, Оль? Будет Виктор, который Николаевич, Светлана из начальных классов и Татьяна, она русский у твоих ведёт. Посидим. Правда, что-то расходиться не хочется, праздник всё-таки.

– Ну хорошо, – Ольге и самой не хотелось домой. – Если не долго… Только вот цветы…

– Бери с собой, не стесняйся, там пристроим, мы все с цветами.

Олег действительно жил недалеко, шли, правда, полчаса, но половину этого времени провели в магазине. Квартира была большая, трёхкомнатная, с просторным холлом и большой кухней. Одна комната была закрыта. «Это – родительская, – сказал Олег. – Ключи, конечно, есть, но они просили держать закрытой».

Татьяна, высокая блондинка, лет тридцати, тут же взялась руководить, отослав мужчин с кухни.

– Так, мужики всё равно есть запросят, Свет, почисти картошку, отварим её и сосиски, в самый раз будет. Оля, мой овощи и зелень, салат резать не будем, лишняя морока, так вкуснее, да и остатки не прокиснут, Олегу останутся. Мужчины! Режьте хлеб! Олег, где у тебя широкие тарелки, нарезку разложить?

Вскоре уселись за стол. Мужчины, предоставленные сами себе, явно не теряли время даром, Виктор Николаевич, во всяком случае, уже смотрел на окружающий мир как-то смутно.

Выпили за праздник, за женщин, за любовь. Вовка уверенно устроился рядом со Светой, пышной, курносой, русоволосой хохотушкой, тут же доверчиво и покорно прижавшейся к его крепкому плечу. Майор окончательно утратил интерес к действительности, погрузившись в мир грёз. Остальные болтали о школе, учениках, о себе. Оказалось, что у Татьяны есть шестилетний сын, который сейчас у бабушки, а муж «объелся груш». Ольга с тревогою поглядывала то на Олега, то на Татьяну, ожидая, что и они сейчас зациклятся друг на друге. «Неужели меня сюда для этого старого алкаша пригласили?» – подумала она, бросив неприязненный взгляд на уснувшего майора, и почувствовала, как горькие слёзы обиды закипают в груди и поднимаются прямо к глазам. Но Олег не проявлял никаких признаков интереса к Татьяне и, даже когда та, достав пачку сигарет, вопросительно на него посмотрела, сказал, чуть заметно поморщившись: «Если не трудно, курите на кухне, я не могу спать, когда в комнате накурено». Татьяна, пожав плечами, ушла курить, прихватив с собою Свету, Вовка взялся снова наливать, и Ольга ретировалась в туалет. Туалет примыкал стенкой к кухне, и, сама того не желая, Ольга услышала то, что не предназначалось для её ушей.

– И зачем ты меня сюда притащила? – это был голос Татьяны.

– Тань, я сама не понимаю, как эта соплюха тут оказалась, да и Петрович тоже. Вовка говорил, их двое будет, и нас двое. Ну пока мы с Вовкой… ты бы Олега…

– Я бы, ты бы… – передразнила Татьяна, – Олег твой – пацан совсем, только на эту девчонку и пялится. Ладно, резвись со своим Вовкой, а я слиняю по-английски минут через двадцать, не козла же мне этого дрыхнущего будить.

– Тань, ну я, правда, не виновата, я думала…

Ольга тихонько, чтобы её не заметили, выскользнула из туалета и остановилась в холле возле зеркала.

«Значит, между ними ничего нет, значит, она здесь случайно, за компанию», – радостно повторяла она про себя, поправляя волосы и стараясь не думать, что в этом хорошего, и чего это она, собственно, радуется.

– Ты что здесь спряталась? – сзади неслышно подошёл Олег. Он приподнял руки, Ольга видела это в зеркале, и хотел их положить ей на плечи, но не сделал этого.

– Ничего, – Ольга не обернулась, а смотрела почему-то на отражение Олега в зеркале и обращалась именно к этому человеку в глубине стекла. Сердце её билось часто-часто, а в голосе появилась легкая хрипотца. – Ничего.

Из кухни вывалились Татьяна и Света.

– А Вовка где? – спросила Света, заглянув в комнату и испуганно обернувшись. – Неужели смылся?!

– Нет, он Петровича пошёл провожать, тот проснулся и домой засобирался.

– Как же он доберётся, он же никакой!

– Ничего, его Вовка на такси посадит, доберётся как миленький! Военная закалка!

– Я, пожалуй, тоже поеду, – Татьяна выдержала паузу, не станут ли её уговаривать остаться. Не стали. – Со мной никто? – она посмотрела на Ольгу, но та лишь улыбнулась в ответ. – Ну, ладно, пока!

Вернулся Вовка, и все четверо опять собрались за столом. Но что-то неуловимо изменилось. И хотя Ольга и повторяла по себя, словно заклинание: «Посижу немного и уйду», в глубине души она прекрасно понимала, что осталась совсем не для того, чтобы немного посидеть.

Володька включил музыку и стал по очереди ставить кассеты, лежащие на полке. Всё ему что-то не нравилось, он доставал кассету и ставил следующую. Вдруг из динамиков музыкального центра раздался щемяще-пронзительный звук аккордеона. Он растёкся по комнате несколькими протяжными нотами, повторил их снова и начал отыгрывать размер три четверти.

– Погоди, не трогай! – Олег остановил потянувшегося сменить кассету Володьку. – Это родительская, любимая.

Аккордеон сыграл вступление, и плавная, нежно-знакомая мелодия изящного вальса, ритмично покачиваясь, будто лёгкие волны спокойного моря, поплыла, подхватила их всех.

 
Ночь коротка,
Спят облака…
 

Олег подскочил, вытянулся в струнку перед Ольгой, щёлкнул каблуками, резко наклонил взлохмаченную голову и кренделем выставил правый локоть, предлагая даме тур вальса.

 
И лежит у меня на ладони
Незнакомая ваша рука.
 

Ольга плавно поднялась, кивнула гордо поднятой головой и доверчиво положила свою ладошку на его предплечье.

 
Хоть я с вами совсем не знаком,
И далёко отсюда мой дом,
Я, как будто бы снова,
Возле дома родного,
 

Они сделали несколько «па» по комнате. Олег вёл партнёршу удивительно твёрдо, чётко, по-военному выполняя повороты. Чувствовалось, что комната ему мала, что стены и мебель стесняют его движения, что, будь на то его воля, он бы, вырвавшись на простор, по волнам вальса полетел, понёс Ольгу куда-то далеко-далеко.

 
В этом зале пустом,
Мы танцуем вдвоём,
 

И действительно казалось, что никого, кроме них, здесь нет, есть только эта кружащаяся пара и льющиеся, словно из самой души, звуки вальса. Ольга танцевала, выпрямив спину, чуть откинувшись назад, доверчиво опираясь на поддерживающую талию руку. Голова её была слегка запрокинута, а глаза смотрели на Олега с вызывающе-снисходительной заинтересованностью.

 
Так скажите хоть слово,
Сам не знаю о чём…
 

– Сколько времени? – Ольга встрепенулась и оторвала голову от подушки, испуганно округлив глаза.

– Ш-ш-ш, тише, рано ещё, десяти нет, – Олег нежно погладил её по спутавшимся волосам.

– Как же рано! Рано! Уже десять, пока домой доберусь…

– А может, останешься? Завтра же суббота.

– Ну да, скажешь тоже, мать совсем с ума сойдёт, если я ночевать не приду. А Вовка со Светкой где?

– Ушли они уже, ты спала.

– Пусти, я в душ. Отвернись! Я стесняюсь!

Она схватила свою одежду и юркнула в ванную. Вернулась оттуда уже одетая, причесанная. Посмотрела на успевшего одеться Олега.

– А ты куда?

– Тебя проводить.

– А! Ну, пошли.

– Пошли.