Текст книги "В глубине стекла"
Автор книги: Елена Искра
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 21 страниц)
– Ну, Олежек, ну прекрати, – Ольга, как могла, пыталась его отвлечь. – Чего на работе не бывает! Ну высказался, ну забудется. Смотри, какие ёлки чудесные, снегом прикрылись, будто к празднику приготовились.
– Нет, не забудется. Она мне всё припомнит. И главное, ведь все согласны и все молчат.
– С чем согласны? С тем, что отметки неправильно ставят? Ну я не знаю, я ставлю, кто что заработал. Бывает, конечно… Но, я думаю, тут каждый сам за себя отвечает.
– Не в отдельных отметках дело, дело в сложившейся системе…
– Слушай, ну их. Ты что, собираешься мне все каникулы разговорами о школе испортить? Я не для этого вырвалась, с мамой скандалила… Мы едем отдыхать! Ещё одно слово про школу, и я за себя не отвечаю!
– Всё, всё, отдыхать так отдыхать!
Номер у них был маленький, с душем, телевизором и двумя односпальными кроватями, придвинутыми к противоположным стенкам. Олег их быстро сдвинул вместе и в центре комнаты, занимая её почти всю, возник огромный, как, хихикнув, обозвала его Ольга, «сексодром». Вот на нём-то они и провалялись чуть не все десять дней. Присесть в номере было толком негде, стулья не внушали доверия и подозрительно поскрипывали, и, волей-неволей, приходилось нырять в кровать.
Конечно, Олег уговорил Ольгу ехать в пансионат не только из-за слова, данного матери. Мог бы и наплевать. Но дома всё равно было не то. У него дома Ольга оставалась гостьей, отдающей ему лишь часть своего свободного времени, приходящей, дарящей и получающей ласки, а потом убегающей по своим делам, в какую-то свою жизнь, где Олегу места не было. С другими женщинами его подобные отношения вполне устраивали и даже радовали своей необременительностью, но с Ольгой было иначе. Ему вдруг захотелось почувствовать себя не просто любовником, а мужем, хотя бы на время. Ощутить себя в семье, но не сыном, пускай и взрослым, самостоятельным, а настоящим мужчиной.
Ещё в дороге его удивило количество вещей, взятых Ольгой. Сам он ехал с небольшой спортивной сумкой через плечо, в которой лежали спортивный костюм, пара рубашек, бельё да предметы туалета. Ольга везла средних размеров потрёпанный чемодан, пакет с какой-то снедью и раздувшуюся дамскую сумку.
Практически весь номер оказался занят её вещами. Но именно благодаря этому комната из безликого помещения превратилась в подобие дома, наполненного уютом беспорядка. В стенном шкафу расположился аляповато раскрашенный спортивный костюм из синтетической ткани. Сам Олег предпочитал костюмы из мягкой шерсти, они были тёплыми, легко впитывали пот и тело в них дышало. На плечиках повисло показавшееся неуместным здесь вечернее платье. «Платье-то зачем?» – удивлённо спросил он у Ольги. «А новогодняя ночь?» – ответила она. На спинке стула раскинул полы халат, ассоциирующийся у Олега почему-то с мамой и кухней. На полке возле умывальника стеною встали какие-то баночки, коробочки, флакончики, загнав его бритвенные принадлежности в самый угол.
И вообще, жить вдвоём в одной комнате оказалось не так уж удобно. Олег зачастую чувствовал себя некомфортно, стеснённо. Он уже не мог себе позволить болтаться по комнате в одних трусах. Постоянное присутствие другого человека, женщины, напрягало, заставляло всё время контролировать себя, думать о том, как ты выглядишь со стороны, не давало расслабиться.
Спать вместе тоже оказалось нелегко. Хотя у каждого из них была своя кровать, но во сне они то и дело сталкивались, норовили заехать друг другу рукою в нос или глаз, тащили на себя чужое одеяло, просыпались. Конечно, эти ночные пробуждения зачастую переходили в жаркие поцелуи, но иногда Олег ощущал в себе желание оказаться дома одному, на своей холостяцкой кровати.
Трудно было и приноровиться просыпаться в одно время. Когда один из них, бывало, уже проснулся, второй ещё путешествовал по стране фей, а на ласковые поцелуи и щекотку отвечал утробным рычанием потревоженного тигра. Раздражало Олега и то, что Ольга долго собиралась. Когда он бывал уже полностью готов, она ещё продолжала копаться, переодевалась, подкрашивалась, бегая то и дело в ванную комнату.
Конечно, всё это были мелочи, таявшие, словно туман под лучами солнца в тот момент, когда они оказывались в объятиях друг друга. Тогда исчезало все, и оставались только он и она, да еще невыразимое чувство всепоглощающего счастья.
Особого веселья в пансионате не было. Из развлечений были бассейн с сауной, лыжи и бар, работавший до полуночи. Публика подобралась разная: в основном родители с детьми, несколько пожилых пар, старичков-одиночек и группка молодёжи, собственно, подростков, лет шестнадцати-семнадцати, видимо старшеклассников. Студентов не было, у них в это время была сессия, они в пансионат приезжали обычно в конце января. Подростки к завтраку выходила не всегда, появлялись к обеду, потом шли бодрым маршем в ближайшую деревню, чтобы вернуться, гремя бутылками, а вечером и ночью, почти до утра, из их номеров доносились звуки магнитофона, визги, выкрики и тянулись клубы сигаретного дыма, вызывая неудовольствие соседей. Кончилось это большим скандалом, с мордобоем, беганьем по коридору полуголых визжащих девиц, грохотом бьющегося стекла и появлением милиционера. Наутро подростки исчезли.
Новогодняя ночь прошла в лучших традициях. В столовой установили ёлку, накрыли столы. Женщины пришли в платьях, и Ольгин вечерний туалет, к удивлению Олега, оказался вполне к месту. Мужчины тоже сняли свои, ставшие почти национальной одеждой спортивные костюмы, и надели свежие рубашки, а некоторые и галстуки. Старички были даже в пиджаках. Нарядные и умытые детишки чинно сидели рядом с родителями.
Впрочем, благолепие длилось недолго. После боя курантов и традиционного шампанского, уставшие изображать из себя паинек дети принялись носиться по залу, мамы сбились в стайки и принялись оживлённо обсуждать свои проблемы, а отцы, образовав классические тройки, воодушевлённо уничтожали «беленькую», запасы которой оказались весьма внушительными.
Потом все высыпали на улицу запускать фейерверки. Оказалось, что многие привезли горы китайской пиротехники. Шипящие ракеты взвивались в небо и там взрывались тысячами разноцветных огоньков, фонтаны били пламенем, щёлкали хлопушки. Иногда громыхало так, что дрожали стёкла, и счастливые дети визжали вместе с мамами.
Потом все вернулись в столовую и снова уселись за столы. Часа в два ночи старички исчезли, мамы потащили укладывать спать капризничающих, перевозбуждённых детей. Всё превратилось в обычную пьянку: с раскрасневшимися лицами, дикими танцами, знаменитым «Ты меня уважаешь?», хватанием за грудки и неизменным «Пойдём выйдем!».
Олега и Ольгу все это почти не коснулось, возможно потому, что все их принимали за молодожёнов и особо не приставали. Ольга, выглядевшая в начале праздника радостно-возбуждённой, словно погасла. Они несколько раз за вечер потанцевали, она посидела с молодыми мамами, но их заботами не прониклась. Олег, выпив в мужской компании пару рюмок, устал отбиваться от настойчивых предложений «усугубить». Около трёх часов ночи они оказались у себя в номере.
– Уф! Как я устала! – Ольга с наслаждением сбросила туфли, зашвырнув их в разные углы. – Зачем я только эти туфли и платье тащила, на такой тусовке можно было и джинсами с кроссовками обойтись.
– Ну что ты! Ты в этом платье была лучше всех!
– Правда? Тебе понравилось?
– Очень!
– Я для тебя старалась. Погоди! – Ольга вскочила, порылась в своём чемодане и достала небольшой пакетик. – Это тебе, с Новым годом!
– Спасибо! – Он открыл пакет и достал чёрный кожаный ремень. – Вот спасибо, мне как раз ремень под джинсы был нужен. А это тебе! – он протянул Ольге маленькую коробочку, обтянутую чёрным искусственным бархатом.
Ольга как-то странно сглотнула, взглянула на него и некоторое время держала коробочку, не открывая. Потом глубоко вдохнула, словно собираясь нырнуть и, закусив нижнюю губу, приоткрыла крышку.
– Ах! – выдохнула она, то ли восторженно, то ли разочарованно. На чёрном бархате лежал маленький золотой кулон в виде буквы «О». – Спасибо! Спасибо тебе, дорогой, – и бросилась целовать Олега.
Олег несколько удивился такой бурной реакции. Кулон, хотя и был золотым, стоил совсем недорого, весил он всего около грамма. Но на поцелуи ответил с готовностью, и скоро они лежали на своей огромной кровати, пытаясь унять дыхание после ласк.
– Тебе хорошо? – Ольга приподнялась на локте и смотрела Олегу в лицо.
– Угу. – Олег, прикрыв глаза, плавал где-то на грани сна и бодрствования.
– А ты не боишься?
– Чего? Что мама придёт?
– Нет, – Ольга даже не улыбнулась, – того, что я залечу?
Олег открыл глаза и уставился на неё.
– Чему ты удивляешься, ты что, не знал, что от этого дети бывают?
Олег, конечно, знал, отчего бывают дети, но всегда считал, что это – проблема женщины. Ей же рожать, вот пусть и думает.
– М-м-м, а что, есть признаки? – Он окончательно проснулся, пытаясь сообразить, что можно сказать, а что нет.
– Нет, признаков нет. А если?
– Что – если? – тупо переспросил Олег.
– Если вдруг! Что тогда с ребёнком делать?
– Подожди, но ты же предохраняешься?
– Предохраняюсь, но ты же знаешь, стопроцентной гарантии никогда нет.
Ольга с непонятной Олегу настойчивостью смотрела ему в глаза, словно пыталась не услышать, а увидеть ответ на свой вопрос.
– Ну… ну тогда и думать станем, – наконец нашёлся он. – А пока, давай не будем придумывать себе проблемы.
– Ладно, – Ольга немного разочарованно, будто так и не узнав того, что хотелось, опустилась на подушку. – Давай спать. Спокойной ночи.
– Спокойной ночи, – ответил Олег, осознавая, что спать ему совсем расхотелось. Он повернулся на бок и закрыл глаза. Но сон не шёл. Он вслушивался в мерное дыхание Ольги, но не мог понять, спит она в действительности или тоже нет. В какой-то момент ему показалось, что она всхлипнула, и он, протянув руку, погладил её по плечу, но Ольга никак не ответила на его ласку, и он решил, что она всё же спит.
«Ребёнок? – думал он, вглядываясь в черноту ночи за шторами окна. – Стать отцом? Наверное, это здорово, Володька вон как обрадовался, но я не уверен, что мне этого хочется».
Он представил себя и Ольгу с ребёнком на прогулке, вот они идут рядом, держась за ручку коляски, но никаких чувств при этом не испытал.
«А жить где? – думал он. – У меня? Скоро родители вернутся, будем все в одной квартире толкаться. А на что жить? Нужно работу другую искать. Да что это я, в конце концов? Ведь ничего нет! Ольга сама сказала! Куда мне сейчас жениться? Я и не хочу вовсе. Разве нам так плохо? Вот тоже, выдумала!»
За окном грохнуло, и штора осветилась красноватым светом, с улицы раздалось недружное, но воодушевлённое «Ура!». Видимо, народ продолжал праздновать. Олегу хотелось пить, в горле пересохло, язык стал шершавым.
«Пойду, схожу в столовую, – подумал он. – Там ещё гуляют, минералка, наверное, осталась».
Тихонько, стараясь не потревожить Ольгу, он встал, натянул рубашку и джинсы. Прислушался. Ольга дышала глубоко и размеренно.
Внизу, в столовой, праздник доживал последние часы. На столах громоздилась грязная посуда, пустые бутылки, объедки. Наиболее стойкая часть в количестве пяти мужчин и нескольких женщин продолжала истребление остатков спиртного, Олег с трудом отбился от их предложений выпить, взял со стола почти полную бутылку минералки и двинулся к своему номеру. Возле лестницы он столкнулся с невысокой плотной брюнеткой лет тридцати. Она сидела на подоконнике, чуть покачиваясь и с интересом рассматривала пустой коридор.
– Молодой человек, – обратилась брюнетка к Олегу, – Вы мне не поможете до номера добраться? А то я что-то совсем потерялась. У меня комната 115, а я её никак найти не могу.
Она цепко ухватила его под руку и, прижимаясь тугим бедром, покорно позволила довести себя до нужной двери.
– Да? Это она? Я здесь живу? Вот спасибо!
Брюнетка повернулась к Олегу лицом и в порыве благодарности чмокнула его в щёку. Сквозь одежду он почувствовал мягкую податливость прижавшейся к нему груди, тугую выпуклость небольшого животика. Он уловил запах алкоголя и незнакомых духов.
– Зайдёшь? – она кивнула на дверь.
– Спокойной ночи, – с лёгкой улыбкой ответил Олег.
– Ну и дурак! – брюнетка, надув губы, повернулась и зашла в номер, оставив дверь незапертой. Долю секунды он постоял, потом повернулся и пошел к себе.
«Жениться? – думал он, засыпая. – Зачем?»
Дни в пансионате летели быстро. Весёлые компании, так бурно отмечавшие праздник, на следующий день отмокли в бассейне, попарились в сауне, вечерок посидели в баре и через день уехали. Брюнетка Олега не замечала, а может, просто не помнила. Появились новые люди.
Олег и Ольга старались без нужды не называть свою профессию, потому что, узнав, что они учителя, окружающие почему-то начинали смотреть на них, словно на диковинных зверей, а разговор моментально съезжал на школьную тему.
Когда о собственных школьных годах начинали вспоминать мужчины, получалось, все они были хулиганами и оболтусами, когда о школьных годах своих детей начинали рассказывать пожилые дамы, их дети всегда оказывались медалистами, или, на крайний случай, отличниками; с испугом ожидания говорили о школе мамы малолетних детей; яростно выражали своё мнение о школе мамы детишек школьного возраста. Из всех рассказов следовало, что школа – дурдом, а учителя – дебилы, не говоря, конечно, о присутствующих.
Однажды к завтраку за их стол посадили пожилую женщину. Она была среднего роста, подтянута, даже спортивна. Совершенно седые, практически белые волосы были аккуратно подстрижены и лежали небольшими завитками.
– Валентина Степановна, – представилась она сразу же, вопросительно взглянув на них.
– Олег.
– Ольга.
– Ой, как интересно! У вас даже имена на одну букву! Это к счастью. Вы, наверное, молодожёны? – но, заметив, как Ольга неуверенно взглянула на Олега, тут же поправилась: – Я не имею в виду штамп в паспорте, это, в конце концов, мелочь. Особенно в нынешнее время.
– Ну, в общем, да, – промямлил Олег. Но Валентина Степановна явно не нуждалась в его ответе.
– Как здесь отдыхается?
– Нормально, – Олег пожал плечами. – Ничего, скучновато немного.
– О! Скучно или нет, зависит не от того, где ты, а от того, какой ты. Впрочем, в ваши годы, если жизнь вокруг меня не била ключом, мне тоже было скучновато. Чем тут развлекают?
– Лыжи, бассейн, сауна.
– Великолепно, можно прекрасно организовать свой день. Утром подъём и прогулка, после завтрака – лыжи, потом обед, отдых, бассейн, баня, ужин и сон. Чудесно! – и Валентина Степановна, проглотив свой завтрак, бодрой, совсем не старушечьей походкой поспешила по своим делам. Чувствовалось в ней столько живого задора и энергии, что Олег и Ольга, дружно улыбнувшись, тоже решили пойти покататься на лыжах. На обед они пришли, когда их соседка уже уходила, а вот ужинать довелось вместе.
– У вас отпуск? – Валентина Степановна, видимо, совершенно не могла сидеть молча.
– Почти, – Олег улыбнулся в ответ на её живое любопытство, – зимние каникулы.
– Да, с тех пор, как второе января и Рождество сделали выходными днями, многие не работают с первого по девятое. Вот и мой сын улетел на неделю на лыжах покататься, он очень любит горные лыжи. А меня сюда отправил. «Проветрись, – говорит, – а то ты одна за праздники одуреешь». А я и рада. Вы тоже на работу девятого?
– Нет, у нас занятия десятого начинаются.
– Вы студенты? Хотя, у студентов каникулы только с Татьяниного дня, сейчас сессия.
– Мы учителя, – Ольга легко улыбнулась, – школьные учителя, а сейчас каникулы.
– Правда? Ой, как интересно!
– Что же в этом интересного? – Олега несколько раздражало напористое, неугомонное любопытство соседки. В отличие от Ольги, матери которой было уже далеко за шестьдесят, ему не приходилось жить с пожилыми людьми, и он не привык к их разговорчивости и постоянному желанию заглядывать в чужую жизнь и обсуждать её.
– Я ведь тоже учительница, хотя и бывшая. Почти сорок лет поработала в школе, точнее, тридцать восемь. Математик. А вы? Надо же! И вы, Оля, математик! Нет, я на пенсии. Когда стукнуло шестьдесят, а тут ещё вся эта свистопляска в стране началась, – ушла на пенсию. Сначала мучилась, никак школа не отпускала, потом привыкла, а сейчас думаю, что зря я лишние пять лет работала, надо было уходить, когда пятьдесят пять исполнилось. Тем более, возможность была, Петя, сын мой, зарабатывал прилично, да и моя пенсия тогда, в восемьдесят шестом, пенсией была, а не то, что сейчас. Жить можно было.
– Почему же не ушли?
– Потому, что глупая была, всё думала, как же я без школы, как же школа без меня, я тогда завучем работала. Казалось, что без меня рухнет всё, детей бросить боялась, глупая была. Ничего не рухнуло, когда через пять лет уходила, прекрасно и без меня справились. А дети, что дети, первый год ещё заходили иногда, потом позванивали, а потом всё.
– Забыли?
– Забыть, наверное, не забыли, икается иногда, а встречаться потребность исчезла. Они теперь сами взрослые, у них свои дети. Зачем я им? Вот вы, навещаете своих школьных учителей? Вот именно.
С тех пор все оставшиеся дни беседы за столом велись почти исключительно о школе. Валентина Степановна иногда начинала расспрашивать, но чаще сама пускалась в пространные воспоминания.
– Знаете, ребята, – она почти сразу начала называть их «ребята», – сейчас мне гораздо лучше видна школа со всеми теми глупостями, которые мы там творим. Например, эта идиотская борьба за прочность усвоения знаний. Почему идиотская? Потому, что почти все знания, которые мы даём детям, им совершенно не нужны, во всяком случае, обойтись они без них прекрасно могут.
В конце пятидесятых я работала в Ставрополе, преподавала математику в сельскохозяйственном техникуме. А тогда как раз вышло такое постановление, что если у руководителя нет хотя бы среднего или среднего специального образования, то его – снимать. И вот, к нам на вечернее отделение пришли председатели колхозов, заведующие базами, складами, ну и другие такие же небольшие начальники. В основном это были мужики, лет по сорок – пятьдесят, а то и под шестьдесят. Все бывшие фронтовики, с орденами, кто покалеченный. И я – девчонка совсем. Сколько мне тогда было? Наверное, как вам, Ольга.
Когда они там учились, чему? И семь-то классов далеко не у каждого, у некоторых вообще, только ЦПШ. Что это такое? Ах, да, откуда вам знать. Это церковно-приходская школа. Нет, это не воскресная, в воскресной религию изучают, а ЦПШ создавали при церкви, когда обычных школ не хватало. Там обычно не учитель преподавал, а священник. Да, конечно это ещё до революции. А мои тогдашние ученики и были в основном до семнадцатого года рождения. Детей учили самому элементарному: читать, писать, считать. Что-то вроде современной начальной школы. Лет восемьдесят назад в деревне грамотные люди нечасто встречались, тогдашняя ЦПШ для деревенских, как нынешний ВУЗ была.
О чём это я? Ах да! Так вот, у многих моих тогдашних учеников одна ЦПШ и была. А когда им было учиться? На их долю выпали и революция, и гражданская война, и разруха, и коллективизация, и репрессии, и индустриализация, и Великая Отечественная. Образованных людей чуть не всех пересажали, порасстреливали, вот этих в начальники и назначили. Всё они на своих плечах вытянули, страну кормили. Им бы университетские дипломы выдать надо было, просто за подвиг их, а от них среднее образование потребовали. Вот они, некоторые перед самой пенсией, за парту и сели.
Я им математику преподавала, строгая была, въедливая. Они меня боялись… Выйдет к доске, усатый, седой, весь потом покроется. Вот, помню, объясняла я им объём цилиндра. Сложного ничего нет, но их все эти «пи», «эр», «аш» в трепет вводили. Объяснила и вызвала одного к доске, для закрепления. Он стоит, молчит, потеет, усы теребит, на цилиндр нарисованный смотрит, потом махнул рукой, словно в отчаянии и говорит: «Знаете, Валентина Степановна, вот вы мне любую бочку дайте, даже не давайте, а только взглянуть дозвольте, я вам сразу скажу, сколько в ней литров бензину и даже, на сколько дней её, к примеру, полуторке хватит. А вот в геометрии этой вашей – ну ни хрена не понимаю». Вот так, ребятки, а вы говорите – геометрия.
Обычно говорят, что сейчас время другое, без знаний никуда. Ерунда! Знания, зачастую, далеко не самое главное. Сколько моих двоечников потом в люди выбилось! А сколько отличников с катушек съехало! Жизнь, ребятки, это и есть главная школа.
Чему их учить, если знания не важны? Разве я сказала «не важны»? Нет, я сказала «не самое главное». Знания, конечно, важны, особенно сейчас, но важнее научить не геометрии с алгеброй, а жизни. Научить трудиться, не просто делать, что говорят, а трудиться осмысленно, творчески, приучить к мысли, что всё в жизни необходимо зарабатывать, что ничего даром не даётся. Сформировать представления о честности, справедливости, о том, что и жить нужно соответственно этим представлениям.
Что для этого нужно? Только не новый предмет вводить, не тематические классные часы. Если хотите к чему-то у детей отвращение вызвать – введите такой предмет. Своим примером учить должны, собственной честностью, объективностью, трудолюбием. Знаете, я думаю, что при отборе в учителя требования должны быть очень высокими, и не столько к знаниям, сколько к личным качествам. Я часто удивлялась, как классы становятся похожи на своего классного руководителя. Ученик ведь себя с учителя срисовывает. Если учитель врун и ханжа, будьте уверены, класс его станет таким же, если хитрец и проныра, дети начнут юлить и подлизываться. В общем, каков поп, таков и приход.
Вот вы, Олег, говорите: «Без нормальной зарплаты хороших учителей не будет». Отчасти вы правы. Почему отчасти? Видите ли, высокая зарплата сама по себе не гарантирует высокую порядочность. У наших парламентариев зарплаты достаточно высокие, но вот об их порядочности мы с вами говорить, пожалуй, лучше не будем. Правда?
Хотя, конечно, зарплата не должна быть унизительной. Вообще-то учителям всегда платили мало. Судя по литературе, и до революции они тоже жаловались на бедность. Хотя их понятие о бедности существенно отличалось от нашего. На свою зарплату учитель мог содержать семью, прислугу. Ленин, например, тоже из учительской семьи. Мать никогда не работала, жили на зарплату мужа. Потом, после его смерти, на пенсию, больше никаких доходов. Пятеро детей, всех вырастила, выучила, университетское образование дала, никто её не трогал, хотя старший сын убийство царя готовил. Сам Ленин, помнится, считал, что вырос в бедности. При советской власти учителей тоже не баловали, едва-едва на жизнь хватало, но тогда все так жили, на фоне других не обидно было. Помню, у меня зарплата – шестьдесят и у мужа, он инженером был, – девяносто. Сын маленький. Ничего, жили. Сейчас, конечно, хуже. Почему хуже? Потому что сейчас средней руки бизнесмен получает в месяц столько же, сколько все работники школы вместе взятые. Конечно, это не справедливо. А уж какая пенсия у учителя, сказать стыдно… Вы на меня не смотрите, я нетипичный случай. У меня сын сразу, как перестройка началась, муж тогда как раз умер, кооператив с друзьями организовал. Уж как я его отговаривала, пугала, а он только смеялся. Потом фирму они открыли. У него теперь дом в пригороде, квартира большая, водитель, прислуга. Жена не работает, от дури собственной всё на курортах лечится. Он меня сколько звал к себе жить, но я не хочу, я уж сама как-нибудь, в своей двухкомнатной. Но помогать, помогает. А на пенсию я и не знаю, как бы прожила. О чём это я? Ах, да. Сейчас учителю сложнее свою бедность переносить, все «делают деньги», хочется плюнуть и заняться тем же. А что учитель продать может? Вот и получается, что продаёт он себя. Я, хотя и на пенсии уже десять лет, с коллегами своими, теми, которые ещё работают, встречаюсь периодически. Что там в школах творится, я знаю. Не нравится мне это. Нельзя всё к деньгам сводить. Ученик не должен учителю деньги платить. Учитель для ребёнка должен быть существом иного порядка, а не наёмной прислугой.
– Знаете, – в другой раз говорила Валентина Степановна, – я бы для учителей составила что-то вроде клятвы Гиппократа, что-то вроде присяги. И первым пунктом бы было: «Никогда не ври своим ученикам». Детям совершенно нельзя лгать. Они это моментально чувствуют. Нет, вы можете сами заблуждаться и утверждать что-то неверное, но никогда не убеждайте их в том, во что не верите сами. А для этого нужно всегда быть честным перед самим собою. Иначе они вас уважать перестанут. Бояться, может, и будут, а вот уважать, нет.
И ещё, гиблое дело, если учитель начинает кого-то из себя изображать. Говорят, что учительская профессия сродни актёрской, но это не совсем верно. Да, учитель должен уметь иногда сыграть, например, показать как он рассержен. По-настоящему сердиться на детей он никогда не должен, если он от их шалостей звереет, нужно из школы бежать, иначе себя до инфаркта или инсульта доведёшь, а вот продемонстрировать им, насколько их поведение плохое и как он на них сердит, нужно. Дети, как собаки, слова плохо понимают, а вот эмоции, в которые эти слова окрашены – великолепно. Тут учитель должен уметь сыграть гнев или обиду, сыграть очень точно, без фальши, а во всех остальных случаях он должен быть самим собою и только самим собою. Тут лгать нельзя.
Олегу эти разговоры с Валентиной Степановной нравились. Он с удовольствием слушал её воспоминания, о многом расспрашивал, порою брался спорить. Ольга же соседку по столу невзлюбила. Она, конечно, не сказала ничего нетактичного, но чувствовалось в ней холодное раздражение по отношению к рассказам старой учительницы.
В последний вечер они даже чуть не поругались из-за этого с Олегом. Придя после ужина в номер, он начал вспоминать что-то из рассуждений Валентины Степановны, и вдруг Ольга резко оборвала его.
– Ты что, Оль? – удивлённо взглянул на неё Олег.
– А ничего, достал ты меня этой бабкой. Только и разговоров, что о ней да о школе. Мы же договаривались о школе не вспоминать.
– Ладно тебе, интересно ведь. Да и не похожа она на бабку вовсе. Умная, интересная женщина.
– Ах, она уже интересная женщина! Может, ты и спать к ней переберёшься? А то что же ты спишь с неинтересной, иди к ней!
– Оля! Что ты несёшь? Прекрати! Она же действительно много правильного говорит.
– Правильного! Что же она из школы убежала, такая правильная. Вот и работала бы, делала всё правильно. Нет, она в сторонке стоит и мораль читает, что правильно, что не правильно. Конечно, ей можно, с таким сыном. Попробовала бы она, как наши бабки, им тоже под семьдесят, а они по тридцать часов нагрузки тянут. Тогда бы, наверно, не особенно разглагольствовала.
– Оля, перестань, она сорок лет в школе отработала! Разве она себе право на отдых не заслужила?
– А наши бабки что, не заработали? У них просто детей-бизнесменов нет.
– Она же не виновата в том, что у неё сын много зарабатывает.
– Вот сидела бы и помалкивала в тряпочку. А то мораль она читать взялась, что такое хорошо, а что такое плохо объясняет.
– Не пойму я, чем она тебя достала? Симпатичная старушка.
– Всё! Ещё одно слово про эту грымзу, и я тебя убью! И вообще, у нас последняя ночь!
Конечно, они быстро помирились.
Наутро, уже собравшись, они, по традиции, присели перед дорогой. Каждый на свою кровать, и посмотрели на ставший снова безликим номер, готовый принять новых гостей.
– Вот и всё, – сказал Олег.
– Да, вот и всё, – откликнулась Ольга.
Олег встряхнул головой. Вика спала, чуть всхлипывая во сне и пуская слюни. Ольга не приходила. Вообще никто не приходил. Он встал, поправил на Вике сползшую простыню и вышел из номера, плотно придавив дверь, чтобы замок защёлкнулся.
