Текст книги "В глубине стекла"
Автор книги: Елена Искра
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 21 страниц)
Звонок с урока разорвал тишину, отзвенел, и тишина навалилась снова. Класс молчал.
– Это правда? – Галя смотрела строго и требовательно.
– Это – правда! – Олег уже прекрасно владел собой. – Это правда. Понимаете, жизнь так складывается. Я вас очень люблю, мне очень не хочется с вами расставаться, но обстоятельства бывают сильнее наших желаний. Я буду часто вспоминать вас, надеюсь, и вы тоже. А сейчас, урок окончен, домашнего задания не будет.
Ребята долго не расходились. Олег грустно улыбался, старался найти для каждого какие-то особые слова. Наконец класс опустел.
Олег взял листок с заявлением, прикрытый журналом и направился в кабинет директора. Тамара Витальевна ни о чём не спрашивала, молча взяла протянутый ей листок, молча прочитала и так же молча наложила свою резолюцию: «Согласна». После этого она наконец подняла глаза на Олега.
– Мы вас не увольняли, Олег Дмитриевич.
– Безусловно, – ответил Олег и вышел из кабинета.
В коридоре он на секунду задумался и отправился к Ольге, но на лестнице столкнулся с Татьяной Ивановной.
– Я слышала, вы увольняетесь? – Глаза её смотрели по-детски невинно. – Мне очень жаль, нет, честно.
– Не старайся. Я действительно увольняюсь.
– Жалко. Совсем у нас мужчин не останется, поболтать и то не с кем.
– Зато никто не будет мешать детей трясти, – не выдержал Олег.
– Ой, вот только не нужно из себя святошу строить! Ему так всё можно, даже учениц своих соблазнять, а другим и подработать нельзя! Да все, все этим занимаются, и Ольга твоя ещё в начале января платные занятия открыла. Тоже мне, Сухомлинский!
Она взглянула на молчащего Олега, фыркнула и, довольная собой, побежала дальше.
Ольга сидела у себя в кабинете над тетрадками. Хотя они не виделись со вчерашнего утра, Олег не стал её целовать, а лишь ткнулся носом в макушку. По её глазам он понял, что она всё знает.
– Ты в курсе?
– В общем, да.
– Я увольняюсь. Сейчас у Тамары был, она мне заявление подписала. С завтрашнего дня.
Ольга ничего не спросила, а только отстранилась от него и уставилась в окно.
«Вот так-то, – подумал Олег, – всё ясно. Зачем слова?»
– А ты? Ты, остаёшься?
Ольга молчала.
– Неужели ты останешься? После всего?
– Олег, ну куда я пойду? У меня родителей заграничных нет.
– При чём тут родители?
– У меня мама, считай, беспомощная на руках. Зарплаты еле-еле хватает. Куда я пойду? Да и зачем? Меня никто не гонит.
– Значит, я один ухожу, – констатировал Олег.
– Олег, ну пойми…
– Всё я понял.
Олег повернулся и зашагал к двери. «Всё я понял. Всё я понял», – бормотал он себе под нос.
От воспоминаний Олега отвлёк телефонный звонок. Уже давно он закончил работу, пообедал, а теперь валялся у себя в номере на кровати, то погружаясь в воспоминания, то выныривая из них. Телефон в его номере звонил редко. Почти никогда. Для связи он в основном использовал мобильник. Звонил Серёга, Сергей Михайлович, его московский шеф.
– Олежек! Здорово, курортник!
– Привет, Серёжа.
– Что делаешь? Всё загораешь?
– Нет, обед перевариваю.
– Ну ты сачок! Завидую! У нас тут, как всегда, запарка, не то что переварить обед, съесть-то его некогда.
– Бросай всё и приезжай. Поплаваем, позагораем.
– Я бы хоть сейчас… Только на кого дело бросишь? Может, через месячишко… Да и тебе, брат, придётся в курортной жизни перерыв сделать. Дело есть.
– Серёж, мы же договаривались, что ты меня год трогать не будешь.
– Я вижу, ты там совсем зажрался, хватит бездельничать, да баб радовать. Работать надо.
– Я работаю. Сегодня всё утро с курортниками нырял. Триста баксов тебе заработал.
– Ты эти триста баксов знаешь куда себе засунь? Знаешь? Вот и хорошо. Ты что, больной? Нет! Нервишки, я думаю, давно поправил. Ты помнишь, я тебе сказал, что отпущу тебя туда на одном условии: не просто инструктором подводного плавания, а ещё и моим специальным представителем. Только так. И если вдруг возникнет необходимость, ты берёшь ноги в руки и выполняешь мои специальные поручения. Был такой разговор? Был, спрашиваю?
– Ну был.
– А раз был, то слушай специальное поручение. Завязывай нырять, тебя человек из другого отеля подменит, и дуй в Дахаб.
– Это же в Шарм-эль-Шейхе!
– И что? Час лёту, всего-то. Езжай в аэропорт, бери билет и, чтобы к вечеру ты уже был там в нашем филиале. Тебя там встретит…
«А как же Ольга, – подумал Олег, – сегодня пятое, а девятого она улетает!»
– Серега, я не могу.
– Через «не могу».
– Серёга, я, правда, не могу.
– Иди ты со своим «не могу»! Можешь! Должен!
– Серёж, у меня личное.
– Знаешь, милый мой, у тебя всегда личное. У меня тоже личного хватает. Жены и детей у тебя нет, родители, слава Богу, здоровы, всё остальное в расчёт не принимается! Что личное? Опять, поди, с какой-нибудь бабой история! И не возражай! Знаешь, у меня ведь тоже терпение может кончиться. Если упрёшься – считай себя с завтрашнего дня уволенным, собирай шмотки и дуй в Москву.
Выпустив пар, Серёга замолчал. Молчал и Олег, он знал, что в такие минуты лучше не спорить, а то Серёга может запросто сгоряча свои угрозы выполнить.
– Ну что молчишь? Ладно Олежка, не ершись, там дел на пару дней всего, восьмого вернёшься. Никуда твоя Афродита не денется.
– Серёж, может кто другой, а? Мне, правда, сейчас никак.
– Знаешь, Олежек, у дружбы не только права есть, но и обязанности. Ну некого мне больше послать, некого! Пойми ты! А ты там рядышком. Я тебя не как начальник, как друг прошу! Ну!
«Придётся лететь, – понял Олег, – ничего, я быстро, может, уже завтра вечером и вернусь».
– Ладно. Говори, что делать нужно.
Глава 23
Из Луксора возвращались поздно. Часов в шесть уже стемнело, и автобус отмерял обратный путь через пустыню, словно сквозь бесконечный неосвещённый тоннель: за окном не было видно ни зги. Выспавшаяся Викуля взялась теребить Ольгу разговорами, но та, окрысившись, пересадила её к проходу смотреть какие-то дурацкие фильмы по видаку, а сама откинулась на кресле и погрузилась в дрёму. Сон её был неглубок и неверен, в нём фантастическими картинами всплывало всё увиденное ею сегодня. То Карнакский храм с его циклопическими колоннами, развалинами и гигантскими фигурами с полустёртыми лицами, то Город мёртвых среди безжизненных, будто испепелённых солнцем скал. Ни кустика, ни травинки, только камень и мертвящий зной. Именно там, проходя по вырубленным в известняке коридорам и оглядывая плоские настенные рисунки, она вдруг ощутила снизошедшее на неё успокоение. Прошлое, так неожиданно напомнившее о себе в этой её поездке, вдруг отпустило, стало удаляться, уменьшаться, растворилось, словно в глубине зеленоватого пространства, будто она взглянула на; него сквозь толстые линзы перевёрнутого бинокля.
«Господи! – думала она, глядя на нарисованные бурой краской на белом фоне известняка фигуры людей, – чуть не пять тысяч лет! Тогда это были живые люди, они разговаривали, любили, ненавидели, рожали детей. Эти люди делали глупости, лгали, слушали чужую ложь, сражались и умирали. Где они все? Где все, волновавшие их, и казавшиеся им такими важными проблемы? Нет их. И следа не осталось. Только эти гробницы да случайно сохранившиеся рисунки. И жизнь их, казавшаяся им огромной и важной, где она? Где будем мы, даже не через тысячи, а через десятки лет? Куда, в какую бесконечность уйдёт всё, что мучает меня сегодня?»
А потом, когда они плыли на маленьких моторных лодках по мутному Нилу, разглядывая заросшие зеленью берега, она, словно вернувшись из путешествия в загробный мир, всей своей душой, всем телом ощутила неистребимую жажду жить. Жить и радоваться этой жизни, сейчас, каждую минуту, жить и любить, не откладывая на потом, не увязая в прошлом, потому что прошлого нет, от него остаются в лучшем случае лишь следы на мёртвом камне, а будущее, кто его знает, будет ли оно. Она вдохнула прохладный, свежий воздух реки, будто проглотила кубик льда в тёплом напитке, улыбнулась светящему даже сквозь полотно тента солнцу, и почувствовала, что прошлое больше её не волнует. Оно не исчезло, а словно ушло за толстый слой стекла, будто в экран, и теперь его можно было спокойно смотреть, как телевизор с выключенным звуком.
Успокоившись, она продремала всю обратную дорогу, спокойно проспала ночь, чуть не пропустив завтрак.
– Слушай, надо бы Олега найти, – вдруг сказала она Вике, лениво переворачиваясь на лежаке, – а то неудобно как-то, так и не поговорили толком, ещё подумает, что я прячусь.
– Оль, я не въехала, – Вика тут же приподняла свой любопытный нос над книгой, – у вас с ним было что раньше или нет? Что-то серьёзное?
– Было Вик, было, – Ольга в первый раз заговорила на эту тему спокойно, только прищурилась, будто разглядывая что-то, – было, да прошло. Кажется.
– Так «прошло» или «кажется»?
– Отвали, я сама не знаю. Кажется, прошло. Думала, проехали давно, а тут встретила… Пошли, его поищем?
Олега они не нашли. Вместо него работал загорелый дочерна египтянин, очень прилично говоривший по-русски. Египтянин объяснил, что Олега в ближайшие дни не будет, что он уехал по делам дня на три, но если девушки хотят поплавать, то он…
– Нет, нет, спасибо, – ответила Ольга, оттаскивая взявшуюся кокетничать Викулю, – нам был нужен Олег. «Уехал, – думала она, – опять уехал. Это судьба».
Тогда, весь март, Ольга всё ждала, что Олег вот-вот позвонит ей и всё объяснит, или встретит её на улице после работы, или зайдёт к ней домой. Но время шло, он не звонил, она напрасно выглядывала его в ранних сумерках парка по дороге домой, да и дверной звонок молчал. Наконец она не выдержала и позвонила сама.
– А Олег уехал, – ответил женский голос. – Кто его спрашивает? Ему что-то передать?
Про собрание у директора, после которого Олег уволился, знали все. Но разговоры велись глухо, с оглядкой. Ольга узнала о происшедшем почти сразу.
После уроков она устроилась в учительской выставлять отметки за контрольную. Брать кипу журналов к себе в кабинет не хотелось, и она, сидя за столиком в уголке, переносила отметки из тетрадей в клетки журнальных страниц. Морщилась, когда попадалась двойка, и старалась нарисовать её поменьше, понезаметнее, зато с улыбкою, старательно выводила большие, крупные пятёрки, словно не детям их ставила, а самой себе.
Дверь распахнулась, в учительскую влетела Светка и с размаху метнула журнал в нужную ячейку.
– Ну, козлы! Оль, как я тебе сочувствую!
После того как уволился Володька, Светка сильно изменилась, бывшая пышечка-хохотушка стала какой-то дёрганой, злой, легко срывалась на крик. С Ольгой у них дружбы не было, но прошлые встречи у Олега в квартире словно протянули между ними невидимую ниточку. Впрочем, Светка больше предпочитала общаться с Татьяной, а не с Ольгой.
– Кто козлы? – Ольга оторвалась от работы и с улыбкой посмотрела на раскрасневшуюся от возбуждения Светку. «Вот странно, – подумала она, – одних хочется только по имени-отчеству называть, а других… Вот Светка, она и есть Светка». – Почему ты мне сочувствуешь?
– Мужики – козлы! Нет, мало ему тебя, он ещё малолеток тискает!
– Кто тискает? – продолжала недоумевать Ольга.
– Постой, ты что, ничего не знаешь? Ну ты даёшь! – Светка от возбуждения забегала по пустой учительской. – Ну козёл! Что Вовка, что он… С тобой спит, а с этой у него любовь, понимаешь!
– Стой! – Ольга вскочила и, схватив Светку за руку, с неожиданной силой дёрнула на себя, заставив ту поморщиться и остановиться. – Стой! Ничего не понимаю! Рассказывай толком!
Светка обалдело захлопала глазами.
– Ну это… Олег твой… Мне Татьяна сейчас рассказывала, их Тамара собирала. Представляешь, у него с ученицей, с десятиклассницей, это, ну любовь-морковь, в общем.
– С какой десятиклассницей? У кого? – Ольга продолжала крепко сжимать Светкину руку.
– У кого, у кого? Да у Олега, у кого же! Да пусти ты руку, больно! – Светка, поморщившись, выдернула свою руку из сведённых пальцев Ольги и даже потёрла запястье. – Больно же! А десятиклассница, не помню точно, Малышова, Малышкина? А! Малышева!
– Какая «любовь-морковь»? Что ты мелешь? – почти кричала Ольга, чувствуя, как часто-часто бьётся её сердце.
– Какая, какая? Обнакновенная! – специально исковеркала слово Светка. – Вот такая, самая обнакновенная. Их в пятницу, ну когда концерт был, за сценой застукали. Целовались они там, а может, и ещё что…
– Неправда!
– Правда! Правда! Татьяну спроси! Да он и сам сознался: «Может, это любовь…» – говорит.
– Где говорит?
– У Тамары собрание сегодня было. А ты не знаешь?! Что же он тебе ничего не сказал? Стыдно, наверное. Там, на собрании, Олега и разбирали. А он возьми и заяви, что он и с тобой, и десятиклассницей этой…
– Он что, и обо мне говорил?
– Ага, хотя его, вроде, о тебе никто не спрашивал.
– Неправда! – Ольга, широко распахнув глаза, смотрела на Светку. – Неправда!
– Не хочешь, не верь. Поди, Татьяну спроси, она сама там была.
Бросив всё как есть, Ольга рванулась в кабинет к Татьяне. Та ещё не ушла, но уже надела сапоги и накидывала дублёнку.
– Таня, это правда? – спросила Ольга с порога, словно камень швырнула, а сама жадно вглядывалась в лицо Татьяны, стараясь уловить хоть что-то, благодаря чему можно будет не верить во всё, что она услыхала и ещё услышит.
– Что? – Татьяна удивлённо вскинула брови, но глаза смотрели без удивления, словно Ольгу она ждала, да и вопрос её тоже. – Что правда?
– Про Олега… Таня, я тебя очень прошу, расскажи всё толком, мне очень нужно.
– Ну-у-у-у.
– Таня, я тебя прошу, не надо. Что там случилось?
– Да где?
– На концерте… И сегодня.
– Что случилось, что случилось? – Татьяна, не снимая дублёнки, села за стол. – В пятницу, во время концерта, я за сцену пошла. Концерт уже заканчивался, последний номер начался, тот, что Олег готовил, вот я и думала покурить там втихаря. Захожу. Батюшки! Твой Олег зажал в углу девчонку из десятого и целуются они, да так, что даже меня не заметили. Нацеловались, и девица на сцену побежала, а Олег меня увидал, замялся, буркнул что-то невразумительное и ушёл. Я бы, может, и не сказала ничего, всяко бывает, а уж учитель с ученицей… Бог с ними, пускай жизни радуются, если по обоюдному согласию… Вот, но в понедельник меня Тамара вызывает, начинает про платные занятия… «Я, говорит, не против, чтобы учителя подработали, да и детям польза, вот только Олег Дмитриевич говорит, что вы на эти занятия своих учеников ходить, ну прямо принуждаете». «Кому говорит? – спрашиваю. – Вам?» «Не мне лично, но многим, многим», – отвечает. «Что вы, – говорю ей, – у меня ходят только те, кому это нужно, кто сам хочет». И такое меня зло взяло на него: «Тоже, – думаю, – борец за нравственность… Тебе, вон, голову крутит… Ладно, ладно, об этом все давно знают, уже и сплетничать неинтересно стало. Вот и тебе, говорю, голову крутит, и других не пропускает, и ещё мораль нам начитывает… Вот я Тамаре про случай в пятницу и выложила. «Чем, – говорю, – другим морали читать, ему бы сначала на себя посмотреть». Она разволновалась, разохалась: «Как же так! Как он может! Не дай Бог, это всё выплывет! А родители! Это же – скандал! Надо с ним поговорить, образумить!» Вызвала его сегодня к себе после уроков, там ещё несколько человек было… Стали его расспрашивать, стыдить… А он и не отрицал ничего. Ещё и о тебе сказал зачем-то, хотя его никто и не спрашивал. Говорит: «Это моё личное дело…» Ему объясняют, что нельзя так, а он: «Может это – любовь!» В общем, слушать не стал, психанул и ушёл.
– Его что, увольняют?
– Нет, об этом речи не было, если только он сам… Постой, он что, не говорил тебе ничего?
– Нет, я его сегодня не видела.
– Ну знаешь! Это, конечно, твоё личное дело, но я бы такого отношения к себе не потерпела! Когда у меня муж стал налево захаживать, я его быстренько выставила. Хотя и ребёнок маленький на руках был. И знаешь, не жалею. Лучше уж одной, чем так…
– Я не верю. Не могло у него ничего быть с той девчонкой, я бы почувствовала.
– Вот-вот, все мы такие дуры, всё не верим, пока в своей кровати чужую девку не застанем. Знаешь, ты бы его послушала: «У девочки – первая любовь!» Фу! Противно! Они слова красивые говорить – мастаки, а сами… В общем, дело твоё. Ты спросила, я – рассказала. Не веришь, нечего было спрашивать. Мне про всю эту грязь рассказывать – удовольствия никакого! А теперь мне домой пора, сын ждёт. Хочешь, других расспроси. Всё! Хватит! Пошли!
Татьяна Ивановна встала, застегнула дублёнку и, не глядя на Ольгу, двинулась к двери.
Весь вечер Ольга ждала звонка. Ведь должен же Олег что-то объяснить, может быть сказать, что всё это – бабьи сплетни. Может, и не целовался он вовсе, а просто рядом стоял, может, как ребёнка чмокнул… А Татьяна и приврать могла, если узнала, что Олег на неё бочку катит. Она такая. Ну и что с того, что он ничего не отрицал, может, просто из гордости. Но должен же он ей позвонить! Рассказать! Поделиться! Или всё-таки это – правда, и Олег не звонит потому, что ему нечего сказать. Может, и правда, с этой Малышевой у него была любовь, а с ней, с Ольгой, так, для постели…
В десять вечера Ольга не выдержала и позвонила Олегу сама, потом в половине одиннадцатого, потом в одиннадцать, полдвенадцатого… Но только редкие длинные гудки звучали в трубке. «Где же он? – думала она. – Где же он?»
Утром в школу пришла рано, всё ждала, что двери откроются и войдёт Олег, подбегала к окошку, стараясь разглядеть в утренних сумерках знакомую фигуру. Она увидала его входящим в школу в середине первого урока. У доски объясняла какой-то пример, как вдруг её будто толкнуло что-то. Она глянула сквозь оконное стекло и увидала его поднимающимся на школьное крыльцо. Шагал он твёрдо, уверенно, не сутулясь.
«Олег! – чуть не крикнула ему Ольга. – Ну оглянись же, подними глаза, просто кивни головой, чтобы я увидала, что ты обо мне помнишь, что я тебе нужна…»
Но Олег, не поднимая головы, скрылся под козырьком двери.
«Сейчас зайдёт», – думала Ольга.
Но время шло, никто не открывал дверь класса. «Наверное, на перемене», – решила она.
Прошла перемена, потом второй урок, потом снова перемена, потом ещё… Олег не приходил.
Как она вела уроки, Ольга не помнила, помнила только это чувство нервного напряжения и постоянного ожидания, доводящее чуть не до слёз. Когда окончился шестой урок, напряжение вдруг спало.
«Не придёт», – поняла она.
Ей хотелось бежать к нему в кабинет, схватить его за плечи, повернуть к себе и долго вглядываться в его глаза. Но она никуда не пошла. Помоталась по классу, села проверять тетради и неожиданно успокоилась.
«Списывают!» – привычно думала она уже через полчаса, подчёркивая одинаковые ошибки.
Олег вошёл неожиданно.
Этот их последний разговор она помнила смутно. Осталось только странное ощущение, словно они оба говорили, не слыша друг друга. Будто были они разделены толстенной стеклянной стеной, поглощающей звуки их голосов.
Она всё время ждала, что Олег что-то объяснит, как-то оправдается, но тот говорил о чём-то совершенно постороннем, не важном для неё сейчас. Правда, позже, ей стало казаться, что и он пытался сказать ей что-то важное, но она так его и не услышала.
– Я ухожу!
– А я?
– Ну и ты со мной.
Эта последняя фраза почему-то вызвала у Ольги волну глухого раздражения.
«Что это за «ну»? В смысле, «так и быть», или «ну», как лошадь погоняют? Он, вообще, думает о ком-нибудь, кроме себя? У меня каждая копейка на счету… Хоть бы раз поинтересовался, как я живу! Долги, которые по его милости наделала, никак отдать не могу. А он: «Ну!». Да он вообще понимать ничего не хочет, кроме своих закидонов! А у меня мать!
– Куда я пойду, Олег? Как?
«Да и с кем? – продолжила она мысленно. – Ты, вон, даже сейчас на девочек кидаешься… Кто я тебе? Никто! «Я тебя люблю! Я тебя люблю!» А дальше что? Ничего! Ты, вон, и Малышеву любишь!
– Олег, я останусь. Мне некуда уходить. Да и дети, как они без учителя? Ты уйдёшь, я уйду… Кто их учить будет?
– Я всё понял, – сказал Олег и пошёл к двери.
«Ну что ты понял? Что? – думала она вслед уходящему Олегу. – Ничего ты не понял!»
Первые дни после этого разговора она ходила сама не своя, всё валилось из рук, срывалась на крик на мать, на детей. Когда обнаружила, что мать зачем-то взялась иногда отключать телефон, закатила скандал, чуть не убила её. И всё ждала, что он позвонит, что встретит. Выходя с работы и не находя его у школьного крыльца, спешила через парк, думая почему-то, что он ждёт её там. Олега не было, он не позвонил, не встретил.
На работе Ольга смутно ощущала какое-то настороженно-ожидающее отношение к себе со стороны окружающих, будто все ждали от неё какого-то поступка. Но какого именно, она не понимала, ей даже казалось, что разные люди ждут от неё совершенно разного.
– А вы, значит, остались, – задумчиво произнесла встретившаяся ей как-то в коридоре Инна Егоровна. – Ну-ну… – и пошла дальше.
Через две недели Ольга не выдержала и сама позвонила Олегу. «Может, ему просто стыдно звонить. Ну не могло у него быть серьёзно с этой Малышевой, теперь, может, кается, – думала она, – или наоборот, ему обидно, что я поверила в эти сплетни и он ждёт моего звонка».
Трубку сняли быстро, но вместо Олега ответил приятный женский голос, так что Ольга в первый момент просто онемела. «Женщина! Откуда! – мелькало у неё в голове. – Откуда там женщина? Ах, да! Родители вернулись».
– Будьте добры Олега Дмитриевича.
– Олега? А он уехал, видимо, довольно надолго. Ему что-нибудь передать?
– Спасибо, не нужно…
«Уехал, – вертелось у Ольги в голове, – уехал».
Кажется, на следующий день к ней подошла Анна Абрамовна и спросила, не возьмётся ли она позаниматься с двумя девушками-десятиклассницами.
– Но я же не работаю в десятом.
– Ну и что? Родители обратились ко мне с просьбой найти им хорошего педагога-математика для индивидуальных занятий, и я сразу подумала о вас. Вы молоды, вам проще наладить контакт с детьми, да и проявили вы себя как грамотный педагог. Кстати, мы считаем, что в апреле вас нужно аттестовать на вторую категорию. Это сразу двенадцатый разряд. Ну что, возьмёте детей?
– Конечно, спасибо! – ответила Ольга. Деньги ей были очень кстати.
В апреле, под бурное таяние снега, под щебетание птиц, под проблески первой зелени среди бурой прошлогодней пожухлости, согретая ярко распахнутыми лучами весеннего солнца, Ольга будто оттаяла сама. В открытое окно класса теперь врывался пьянящий воздух весны, притупляя мысли и будоража чувства, призывая любить и делать глупости. Дети, ошалевшие от этого праздника жизни, нагрянувшего после муторной зимы, учились с трудом – никак не могли сосредоточиться на скучных буковках и цифрах. На уроках легко отвлекались, долго не могли успокоиться, сосредоточиться. Девчонки, даже из Ольгиного 6-го класса запестрели короткими юбчонками, засверкали из-под них коленками. И только тоскливые ботаны продолжали уныло получать пятёрки.
Ольга тоже сбросила надоевший за зиму деловой костюм, заношенный ею уже до неприличия, надела белую водолазку и коричневую короткую юбку с пояском.
С деньгами стало легче. Прибавили зарплаты бюджетникам, хотя и немного, но всё же, да и ученики за частные уроки платили исправно, так что она даже смогла наконец отдать долг Викиному отцу и отложить две тысячи для Стаса. Она всё оттягивала возвращение ему долга. Нет, не потому, что денег было жалко, не из-за сцены при последней встрече, в конце концов, каждой женщине приятно, когда от неё теряют голову, а просто почему-то не решалась набрать его номер.
Но однажды, в субботу, выспавшись после рабочей недели, она, как обычно, сходила на рынок, переделала кое-какие домашние дела и устроилась в своём любимом кресле, поджав ноги и обняв плюшевого медвежонка. За окном безумствовало солнце. Мать закрылась в своей комнате. В последнее время она, словно всё дальше и дальше, уходила в какой-то свой, понятный только ей мир. Выглянув из этого странного мира, она с удивлением, не узнавая, смотрела на Ольгу, спрашивала: «А где моя дочь?» Или вдруг начинала рассказывать, какой у неё чудесный муж, вот только он всё время на работе, какая милая дочурка. Дочка, правда, сейчас в школе, но скоро вернётся. Ольга иногда слушала и поддакивала, иногда, устав за день, резко обрывала её, и тогда мать обиженно скрывалась у себя. Последнее Ольгу устраивало даже больше.
Ольга сидела в кресле, трепала за ухо медвежонка и не понимала, что с ней. Хотелось то ли плакать, то ли смеяться, то ли бежать куда-то. Мысли об Олеге она давно научилась загонять в самый дальний уголок своего сознания, отгораживаясь от них, защищая себя и свой покой.
«Надо Стасу деньги отдать, – неожиданно подумала она. – Неудобно, уже почти четыре месяца прошло, а обещала через месяц-два. Нехорошо!» – словно уговаривая кого-то, повторила она и сняла трубку телефона.
У Стаса всё было по-старому. Она хотела отдать деньги и уйти, но почему-то осталась выпить кофе. Кофе был скверный, но полбутылки орехового ликёра спасли положение.
Ольга раскраснелась, громко смеялась над шутками Стаса, часто откидывала голову назад, поправляла волосы, при этом грудь четче прорисовывалась под тонким свитером. Потом она взялась наводить порядок в единственной комнате, помахала немного веником, вымела из-под кровати распечатанную пачку презервативов и, с хохотом размахивая ею, носилась по комнате, пока Стас не поймал её и не повалил на так и не убранную кровать.
Вечером он пошёл провожать её до самого дома, чего раньше никогда не делал. Ольга, успокоенная, умиротворенная, шла рядом, ни о чём особо не задумываясь, просто слушала его лёгкий трёп, вдыхала свежий вечерний воздух и улыбалась чуть-чуть, одними уголками губ.
Возле подъезда они остановились.
– Ну пока, Стасик.
– Когда увидимся?
– Не знаю, звони.
– Может, в следующую субботу?
– Может. Ты позвони.
Она хотела легонько чмокнуть его на прощание, но он сгрёб её в охапку, и они застыли в долгом поцелуе. Только краешком глаза Ольга заметила, как какая-то смутная фигура поднялась с дальней скамейки и растворилась в темноте. Впрочем, она тут же об этом забыла.
На обеде Викуля познакомилась с двумя немцами: Фридрихом, тут же переименованным ею в Федьку, и Томасом. Были они высоки, голенасты, постоянно улыбались, демонстрируя ненатурально белые зубы, и без конца повторяли: «Фройлен Вика, фройлен Ольха». Общались они с Викой на жуткой всеязыковой смеси слов, так как немецкий Вика знала плохо, а с английским у них было не лучше. Впрочем, Ольгу это вполне устраивало, так как английский она вообще знала в школьном объёме, то есть не знала совсем. Но через некоторое время она с удивлением отметила, что начала понимать собеседников и сама научилась худо-бедно излагать свои мысли. Весело болтая, они перебрались в бар, где немцы угостили их кофе. Ольга, слабо понимая, о чём шла речь, только улыбалась поочерёдно то одному, то другому, получая ответные улыбки. «Ну, Викуля, ну даёт!» – восхищалась она подругой, пока та оживлённо тарахтела, так же радостно улыбающимся ей и кивающим в ответ немцам. «Слушай, они нас в ночной клуб приглашают, – бросила Вика Ольге между делом, – пойдём?» Ольга радостно закивала, не рискуя отвечать вслух. Но через пару минут Викуля вдруг как-то поскучнела, стала отвечать менее восторженно, в основном «ja» да «nain» и, в конце концов, вежливо улыбнувшись, поднялась из-за столика, прихватив Ольгу за руку и шепнув той сквозь зубы: «Скажи дядям auf Wiedersehen!». Ничего не понимающая Ольга послушно попрощалась и потянулась за подругой.
– Что случилось? Они что-то неприличное предложили? А?
– Если бы! – Вика подняла руки к небу, словно взывая к нему в мольбе. – Если бы!
– А что же тогда? Ну в клуб-то мы могли бы с ними сходить.
– Ага, могли бы! Эти козлы меня заранее предупредили, что у них принято, когда каждый платит сам за себя. Иначе, мол, это унижает женщину. Что они не хотели бы ставить нас в неловкое положение. Придурки! Жадные, скупые козлы! А потом вообще заявили, что у них что-то вроде свадебного путешествия.
– А жёны их где?
– Да они и есть муж и жена.
– ???????
– Ну ты тупая! «Голубые» они! Гомики!
Ольга несколько секунд поражённо смотрела на Вику, а потом, словно переломившись пополам, сложилась в приступе безудержного хохота.
– Ох, не могу! Ох, держите меня! – заходилась она. – Ну сняли мальчиков! Ну познакомились! Ох, не могу!
Вика, сначала недоумённо и даже обиженно смотревшая на Ольгу, заразившись её хохотом, тоже начала смеяться.
– Знаешь, Вик, – Ольга отсмеялась и успокоилась. – Ну их к чёрту! Всего два дня осталось! Давай отдохнём спокойно!
– Да ну, что это за отдых! – заканючила Вика, но, взглянув на подругу, вдруг неожиданно легко согласилась: – Ладно, давай! Больше никаких мужиков! Только, если Олег твой вернётся.
– Ох, и язва ты! Ладно, если вернётся, посмотрим. Если вернётся.
