Текст книги ""Дракон и Принцесса" - 2 книга(СИ)"

Автор книги: Елена Данаева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 22 страниц)

Глава 14.

– Почему ты меня вчера весь вечер называла Вейном? Кто это такой, дьявол его побери? Я с рождения был Захарием, пока с лёгкой руки его светлости не стал однажды Заком. Заком быть мне нравится. Вейном нет. Не называй меня так больше.

– Не буду, Зак. Не обращай внимания. Просто появление моих гладиаторов спровоцировало ассоциативный ряд, а тут ты попался, вот так и вышло. Я тебя успокою, в общем и целом этот Вейн, скажем так, совсем неплохой человека, хоть и пират.

– Какие-то ты всё слова непонятные говоришь. А пират, это кто? Он хоть богатый или бедный? – хитро прищурился узким глазом.

– Ну, по всякому бывает. А Вейн, он не просто пират, а капитан корабля.

– Мудрёно говоришь, малышка. Но, звучит красиво. Капитан корабля почти также сладко, как начальник гарнизона крепости. Так мне нравится... – и гаденько хрюкнул, как умел только он. Ну, копия Вейн из "Чёрных парусов". То есть Зак Макгоуэн. Опасный, непредсказуемый, пиратский капитан. И внешностью, и манерами, и даже голосом Захарий был вылитый Зак, только Макгоуэн.

– Вот видишь! У тебя тоже ассоциативный ряд. А знаешь, как коротко называют всех капитанов?

– Ну-ка, озвучь. Авось не стошнит.

– Кэп.

– Детка, а вот это вещь! – криво ухмыльнулся. – Так мне нравится. Это как донн, только круче! Я правильно сказал, да?

–Да. Всё верно. Круче! Значит будешь – кэп. Только, умоляю тебя, никому ничего не объясняй, а то как всегда всё напутаешь и получится неловко самому же. Я всё объясню. Ок, кэп?

– Ок, беби. Договорились. А сейчас хватит мне зубы заговаривать, пошли к Шико.

– Ну, кэп, может не надо сегодня? Не любит меня Шико. Совсем. Он клюётся и царапается. Я его боюсь...

– Это ты его не любишь. Он всё чувствует и тебе тем же отвечает. Полюби его, детка, и вот увидишь, как всё изменится. Тут же. Птицы, что люди. Им немного надо. Любовь, свобода, сытое брюхо и золота побольше, чтобы жить было весело и кучеряво. Птицам больше повезло – им не нужно золото. Людям сложнее. Вот смогла же ты меня полюбить, а его почему не можешь?

– Что-о-о-о-о? Ты считаешь, что я люблю тебя? Ну-ка, объяснись кэп. Мне иногда так забавно тебя выслушивать. И, знаешь, ты часто оказываешься прав. Так значит, я тебя полюбила? А, как ты это понял? Скажи?

– Ну, детка. Это так просто. Это не такая любовь, как между любовниками, нет. Она другая. Это, когда ты смотришь в глаза необразованному хипповому пацану и терпеливо втолковываешь ему всю ту лабуду, которая важна тебе и тебе почему-то хочется, чтобы и он её знал. И восхищался ей, что ли. Причём, не выносишь мозг, а именно толкуешь, а ему интересно, и не стрёмно. Это, когда у тебя куча всяких важных дел, и ты крутишься, как вошь на гребешке, но на него находишь время и объясняешь ему всякую херню, какую он спрашивает, а его от этого прёт. По-крупному так. Вот так, как-то, бро. Найди время на Шико, полюби его и влюби в себя, малышка. Неважно, как ты его влюбишь, главное, чтобы он чувствовал, что его вот такого любят, и он кому-то нужен именно такой вот, укуренный весь. Ведь ты же клёвая. И всё получится, это я тебе, как кэп говорю, потому что знаю. Вот меня же ты полюбила...

– О, Боги, Зак! – Лера искренне, по-детски и совершенно не стесняясь своих чувств засмеялась. Не смогла сдержаться – бросилась ему на шею, всё ещё хохоча и утирая слёзы на глазах. Так смешить её мог только Захарий, окончательно и бесповоротно ею испорченный. Он, такой обычно суровый и сумрачный, не сдержался и в ответ заржал, потому что по-другому с ней не умел, и другого слова его смеху было не найти и не подобрать. – Кэп! Ну, ты объяснил, так объяснил. Я теперь буду долго улыбаться, как идиотка. Ну, слушай, а как правильно-то! Мне нравится, Зак. Я и правда тебя люблю. Я и Шико полюблю, только дай срок. Ладно?

– А, то? – ухмыльнулся. – А теперь – иди. Иди, беби. У тебя дел – немеряно. Но, на долго нас не кидай. Как ты говорила, там перец какой-то сказал, типа мы в ответе за тех, кого приручили. Так вот, ты попала.

– По-крупному, кэп. Но, я даже и не пытаюсь увиливать. Жди. Только очень жди.

– Жди, когда наводят грусть жёлтые дожди...

– Зак! Блин, ну во что я тебя превратила, а? Меня же Драгомир убьёт при встрече за такое безобразие.

– Вздор говоришь. Разруха, она в умах. Короче, не парься. Драгомир будет доволен. По-крайней мере, я стал не настолько туп и быдловат, каким был раньше. А это уже прогресс. Иди, иди. Иди, уже! Собираться тебе пора для визитов. Вчера же всё порешали с пацанами. План общий, действуем совместно, каждый на своём фланге. Иди уже, малыш! Время!

Она очень изящно и по-королевски достойно поднималась по лестнице. В одном из своих лучших светских нарядов, с причёской для выездов, в умопомрачительных драгоценностях, подаренных Бласом, в сопровождении досточтимой донны Каталины, одетой весьма богато и изыскано, смущённой Бланки, одетой под стать, не менее смущённого от чёрных глаз служанки, Зака и своих Теней, естественно, одетых в униформу дома маркиза и первого паладина Объединённых Королевств. Они прибыли в дом молодого герцога Фернандес-Очоа де Альмодовар, в гости к Одилии. С визитом вежливости, так сказать. Перед отъездом Гаэто провёл краткий инструктаж молодого шпиона со всеми сопровождающими лицами. Суть его, если кратко, сводилась к одному – смотреть во все глаза, слушать во все уши, каждый в своём круге, в своей нише – по приезду обратно домой, всех выслушают и проведут сравнительный анализ обстановки в целом. Надо отдать должное её домочадцам – все прониклись пониманием и как-то сплотились что ли единым фронтом. Значит чуть-чуть-то любят и переживают...

Одилия приняла маркизу Аурэлию Блас Фернандес-Очоа де Альмодовар гостеприимно и радушно, или тщательно делала такой вид, что не исключалось. Почему-то после разговоров с Пилар и её наставлений, Лера совершенно утратила доверие к Одилии. Гаэтано строго-настрого запретил ей прикасаться в доме молодого герцога к какой-либо еде и напиткам. Велел разыгрывать из себя беременную дуру и идиотку с ранним токсикозом, но ничего не трогать. Валерия была с ним согласна. Одилия и раньше была мастерицей на гадости и подлость, а сейчас отточила своё мастерство до глубочайшего совершенства.

– ... вот такое вот объяснение, дорогая! Поэтому никаких приёмов, раутов, суарэ, журфиксов и прочих приятностей. Военного положения нет, но обстановка крайне напряжённая, просто крайне. Сезон, которого все так ждали и готовились, увы и ах – не открыт. Представляешь, каково дебютанткам – они не будут представлены ко двору и широкой публике, и достойным кавалерам, а потом бац! – и война... Всех женихов поубивают, и они остаются старыми и никому ненужными девами-перестарками. Вот ужас!

– Да уж! – поёжилась Лера от бездумных и глупых речей Одилии. Ну, как так можно говорить о чье-то смерти, с такой лёгкостью и непринуждённостью, словно не о людях говорила, а об улитках. В этом вся Одилия. – Надо полагать, что и Первый Наместник никого не будет принимать?

– А вот и нет! Как раз у Наместника дом открыт для высочайших аудиенций, но это означает, что попасть туда смогут единицы, только самые важные и особо приближённые. Кстати, вы с Бласом входите в это число, и насколько я помню, вас Наместник лично приглашал. Так, что не лукавь, Аурэлис!

– Ах, Одилия! Какое лукавство? Блас в лагерях, на ученьях и сборах. Ему ли до высочайших аудиенций сейчас? Сама подумай? Да и потом, я почему-то думаю, что маркиз уже был и неоднократно на приватных беседах у Первого Наместника, он же его Первый Палладин.

– Твоя правда, Аурэлис, детка. Хотя, знаешь, есть у меня такое ощущение, что тебя всё таки лично пригласят к Наместнику. В ближайшее время. Готовься.

– С чего это вдруг такая уверенность?

– Ну, скажем... Одна приближённая к нему донна поделилась со мной информацией, ну ты понимаешь о ком и о чём речь? Смекаешь?

– Одилия, прости. Ни капли не смекаю. Я даже не представляю о ком и чём ты мне пытаешься сказать. Правда, дорогая. Я ведь никого практически не знаю при дворе и сплетен не слушаю. Не представилось такой возможности пока ещё. Ну, будь душкой, расскажи мне. Я буду тебе очень обязана, и если меня действительно пригласят к Наместнику, я возьму тебя с собой, как подругу и ближайшую родственницу. Ну, же! Одилия!

– Обещаешь? Поклянись, что возьмёшь, ну?

– Да мне и клясться не надо, Одилия. У меня, кроме тебя нет никого ближе. Конечно же, вместе поедем. Здесь и вопросов быть не может. Ну, говори. Пожалуйста.

– Ой, ну, слушай тогда. Я не буду называть имена и звания, тебе это всё равно ни о чём не скажет. Лучше я тебе их всех на месте покажу и расскажу много интересного. Так вот. Любовница Наместника, а это значит – каждое слово – правда, сказала, что в столицу со дня на день, инкогнито, ожидается неофициально делегация от кочевников.

– Что-о-о-о-о?

– Смекаешь? То есть – переговоры, детка. Закрытые. И результаты этих переговоров решат судьбу империи – быть войне или не быть. Из этого же источника стало известно, что некая особа, принадлежащая к правящему дому династии Бейнира Халлотта Хродгейра, одного из вождей кочевых племён, некая принцесса Фрейя, находится под юрисдикцией Первого Наместника. Более того. Она является законной супругой, наследницей и ожидает потомства от первого имперского легионера, и видного аркадийского вельможи. Дальше говорить или сама догадаешься?

– Я догадаюсь, Одилия. Но, говори дальше... – еле выдохнула Лера, понимая, что её объяснения уже бесполезны. Всё решено. И не ей, к сожалению.

– Изволь. Эту некую принцессу Фрейю, в числе прочих знатных вельмож, пригласят на закрытую высочайшую аудиенцию к Первому Наместнику, чтобы сам конунг Бейнир убедился – его это дочь или не его. Далее, думай сама.

– Ха! Тогда я уже спокойна! – облегчённо воскликнула Валерия. – Войны не будет! Я не просто уверена – я гарантирую это, Одилия. Сезон будет открыт и начнутся увеселения по всей Империи.

– С чего вдруг такие гарантии, детка?

– У меня свои источники, детка.

– Насколько они надёжны, детка? Потому что есть другие сведения из более надёжного источника.

– Что-о-о-о-о? Куда ещё-то надёжнее, Одилия? Мой – стопроцентная гарантия.

– Разве? Слушай тогда и запоминай, Аурэлис. Некий раб Канова, который сбежал от своих хозяев и смог добраться до родных мест, более известный, как оказалось, в определённых кругах, как конунг Эйнар Хродвальд Бьёрг, по прозвищу Дракон, утверждает обратное. Он убедил конунга Бейнира, что та принцесса Фрейя, что прибудет на закрытую высочайшую аудиенцию к Первому Наместнику и есть именно та принцесса Фрейя, что была обещана ему в жёны. То есть, она и есть единственная дочь конунга варваров. У кочевников какие-то свои законы и понятия, варвары и дикари, что с них взять? Так вот, он утверждает, что якобы законный брак некой особы с другой некой особой является незаконным, и во избежание всяких неловких моментов военного плана, ты понимаешь о чём я? – эту злосчастную девицу необходимо просто отдать её разгневанным родственникам. Ну, и сочетать законным браком с конунгом Эйнаром.

– Я всё равно спокойна, Одилия. Войны не будет. Мой источник надёжнее. Уверяю тебя. Что бы там не утверждал конунг Эйнар Хродвальд Бьёрг, по прозвищу Дракон, в силу разных причин и желаний, последнее слово всё равно за конунгом Бейниром Халлоттом Хродгейром. А я в нём уверена. Ему лгать не за чем, детка.

– Да? Ты так спокойна и уверена, что мне даже интересно, Аурэлис. Я просто жду – не дождусь этой дьявольской закрытой высочайшей аудиенции у Первого Наместника. Потому что слушать тебя, такую смешную и наивную – несказанное веселье!

– Веселье? Одилия, я чего-то не поняла? Объясни мне тогда. Я, возможно, действительно наивна в некоторых вопросах, так просвети меня на этот счёт, детка.

– Изволь, дорогая. Ты настолько неискушённое создание во всём, что касается дворцовых интриг, интересов Империи и высочайшей политики, что мне становится весело. Пораскинь своими мозгами, детка. Ведь они же у тебя есть. Ну?

– Ну? И, что? Что ты хочешь сказать? Что конунг Бейнир может солгать? Зачем ему это? Сама-то подумай?

– Подумала, глупышка. Ему это, как раз очень и очень выгодно.

– Ты смеешься, Одилия?

– Отнюдь. У конунга Эйнара Хродвальда Бьёрга, по прозвищу Дракон – своя империя. Дикая, варварская, но сильная и могущественная. Гораздо мощнее, моложе, нахрапистее и наглее, чем у старого конунга. Говорят, что конунг Бейнир враждовал и соперничал ещё с отцом Дракона, и объединить эти две империи в единое целое, прижать к ногтю зарвавшихся Имперцев, то бишь – нас, и диктовать нам свои правила, а потом уйти на покой – его самая заветная мечта. А ради мечты любой человек пойдёт на что угодно, не так ли?

– Да... Пойдёт на что угодно. И обман – это мелочи...

– Вот. Ты всё и поняла, моя дорогая. Что делать будешь?

– Сколько у меня времени, Одилия?

– Аурэлис, если бы я знала! В высокой политике сроки "со дня на день", могут значить всё, что угодно. Я сожалею, детка. Можешь прощаться с Бласом. И с ребёнком тоже, кстати. На таком сроке, как у тебя всё решается несколькими прицельными ударами в живот. Всё мужчины так умеют. Иногда, это единственный выход. Прости, за то, что расстроила тебя. Но, ты должна знать... Пусть уж лучше от меня... Прости, детка. Я была честна с тобой.

– Спасибо за честность, Одилия. Я, смотрю, здесь всё решается очень просто. Моё мнение, естественно, ничего не значит.

– Абсолютно. Ты – женщина, Аурэлис или как там тебя. Ты – никто.

– Хорошо, я – женщина, то есть пустое место. Но, Блас! Его мнение и желание что-то значат?

– Я не хочу тебя ещё больше расстраивать, детка, но боюсь, что ответ ты и сама знаешь. Когда дело касается высокой политики, даже Блас ничего не значит. Его просто уберут, чтобы не мешал и не рефлексировал. Считай, что его уже нет.... Он не вернётся со сборов. Его семье, то есть всем, кроме тебя, компенсируют моральный ущерб. Это обычная практика. Я сожалею...

Она молча стояла у окна, со стеклянным взглядом сухих глаз, замерев в своей любимой позе – обхватив себя руками. Солнце медленно садилось за горизонт, освещая всё вокруг кроваво-красными сполохами. Как предзнаменование... В этих зловещих лучах, с ожесточённым и пугающим своим спокойствием лицом, в одном из своих лучших светских нарядов, с причёской для выездов, в умопомрачительных драгоценностях, подаренных Бласом, она была восхитительна! «Как там говорил Гаэто... Женщины – кометы, ломающие судьбы в пыль...Что ж! Значит так тому и быть. Но, видит Бог, я этого не хотела... Не этого я хотела...»

– Кэп? Готовь Шико. Через четверть часа будет письмо Владу.

– Ок, беби... – бесшумно вышел и даже дверь не скрипнула.

– Гаэто? Мне нужен Крикс и гладиаторы. Срочно. Они уже что-то должны накопать. Ты сумеешь?

– Я – сумею, детка... – спиной чувствовала его горящие глаза. Всего несколько секунд и также бесшумно растворился.

– Мигель, прошу тебя, иди к полковнику Армандо дель Кастель-Коронадо. Проверьте скрытно переходы и катакомбы. Остальное – ты сам знаешь...

– Знаю, малышка. К утру всё будет готово. Когда едем?

– На восходе... Мигель... – резко повернулась, зашелестев подолом. – Я никого не принуждаю. У вас у всех есть выбор. Выбирайте. До восхода ещё есть время...

– Боюсь, что выбор уже сделан, детка. И без сожаления.

– Прошу, говори только за себя, Мигель.

– Ты полагаешь, что люди вокруг тебя – идиоты?

– Разумеется, нет.

– Тогда, ладно. Потому что они уже давным-давно сделали свой выбор, малышка. И каждый готов пойти с тобой до конца. Это разве неочевидно?

– Но, это же война, Мигель. Это только моя война. Вам-то это всё зачем?

– Поверь мне, детка, каждый из нас уже не раз задавал себе этот вопрос, и если мы до сих пор с тобой и здесь, значит ответ нашёлся у каждого. Война так война. Нельзя доводить женщину до такого состояния, когда её единственный выход – воевать. Поверь мне, когда женщина начинает воевать – ничего страшнее и быть не может. Она не знает жалости, её жестокость превосходит мужскую своей изощрённостью. Это – безумие и любовная тоска. Ты готова сейчас грызть железо, только потому, что любимого нет рядом с тобой и не известно, жив ли он или уже умер. Ты готова всё утопить в реках крови, потому что твоё сердце не успокоится меньшим. Твоя рана будет ныть и болеть, и чтобы насытить её тебе нужна эта месть...

– Ты осуждаешь меня за это, Мигель? – хрипло выдохнула она.

– Нет. Я проклинаю тех людей, что заставили тебя пойти на это. Видят Боги, они заслужили это в полной мере. Видимо твоя чаща переполнилась... Да будет проклят это мир! Я знаю на что ты способна, я ужасаюсь последствиям, но я остаюсь с тобой. Никогда и никакого осуждения, малышка. Они не Боги, чтобы играть человеческими судьбами, но твоей наигрались вдосталь.

– Они ответят за это. Все. Но, пока... Пока у меня есть надежда, ей я и буду жить. Выступаем на восходе. И пусть все Боги этого грёбанного мира закроют глаза и не мешают мне! О помощи не прошу...

Глава 15.

"...И тогда приходит Она – та, что танцует на костях – худая длинноволосая четверорукая женщина с голубой кожей. Она медленно поднимает свой ритуальный бубен и начинает полную любви песнь Духа. Богиня с окровавленным мечом и отрубленной головой царя демонов в руках. Разбуженное тёмное Божество с ожерельем из черепов на шее и тремя горящими глазами. Она смеётся над твоим горем и с плотоядной улыбкой начинает танцевать над твоими костями. Она топчет твои страхи, твою боль и одиночество. Она зовёт: «Вставай! Вставай и пой со мною песнь любви и ужаса, песнь сохранения и уничтожения, песнь жизни и смерти, песнь иллюзии и правды. В тебе есть всё это! Тебе нечего больше терять, потому что всё уже потеряно. Вот они – твои кости – и я танцую на них, ибо всё прах и откуда ты пришла – туда и вернёшься. Но душа твоя освободится, ибо нет ничего в этом мире ценного, кроме любви душ человеческих, уходящих в вечность. Но всё имеет свою цену, и вечность имеет её, ибо вечность – это Я, и цену назначаю свою. Пой со мною! Пой мою песнь о любви и смерти, пой о жертве и смертной природе человеческой, пой и танцуй со мною на костях! Пой песнь Духа! Ибо нет ничего во вселенной – есть только Я. Всё лишнее умерло. Есть Я и моя песнь в тебе. Пой со мною и танцуй на костях! Я – это ты, ты – это Я. Ты узнала себя? Нет? Истребительницу демонов, познавшую силу вечного времени, богиню с кроваво-красным языком, и растрёпанным занавесом волос – занавесом смерти... Недосягаемую красоту и многоликость, чей стройный стан обнимает пояс из рук человеческих, молящих о пощаде... Пульсацию израненного сердца, своей болью связующую эфир, воздух, огонь, землю и ветер... Зачем ты плачешь? О чём ты плачешь? Твои руки в крови? Ты ступаешь по крови? Пой мою песнь! Танцуй на костях! Кровь – это не смерть, это всего лишь сочащаяся, красная, густая солёная влага из отрубленной головы демона. Это – дымящаяся, горячая, пахнущая уходящей жизнью, окроплённая красным и вязким, дорога в вечность...Иди по ней! Скользи по ней, падай и подымайся, утирай свои слёзы кровавыми руками, и снова плачь! Плачь и пой мою песнь! Плачь и танцуй на костях! Ибо жизнь – это путь к смерти, и у каждого свой путь, каждый сам выбирает: подарить себя демонам или сражаться с ними. Но у тебя даже выбора нет. Твой удел – смерть и ужас, страх и разрушение. Возвращайся в себя! Не жалей себя! Убивай демонов: руби им головы; хватай их за слипшиеся красные волосы; пересчитывай черепа в своём ожерелье; любовно поглаживай молящие руки своего пояса и пой! Пой песнь Духа! Танцуй на костях! Ибо ты – это Я – тёмная и яростная, тёмная и разрушительная, полнейшая тьма, почти космическая чернота и безысходность... Я – это ты. А ты – это ...»

– Аурэлис? – резко вскочила, на автомате схватилась за меч и встала в боевую стойку. В такую корявую, какая получилась спросонья. Бешеными глазами уставилась на закрытую дверь. В неё стучали. – Детка, у тебя всё хорошо?

– О, Боги, Гаэто! – еле выдохнула и без сил опустилась на кровать. – Ты напугал меня до полусмерти. Входи уже! Твои церемонии чреваты разрывом сердца. Пожалуйста, будь бесцеремонен, так как-то привычнее. И безопаснее.

– С тобой всё в порядке? – мгновенно очутился рядом и крепко обнял. – Я почувствовал твоё беспокойство и страх. Опять этот сон?

– Да. Опять он. Я так от него устала, Гаэто... – доверчиво прижалась и уткнулась в плечо. – Запах крови и привкус железа на языке становятся просто невыносимы. Это беременность, да?

– Да. Она. Конечно же, только она... – нежно, очень нежно прикоснулся рукой к волосам.

– Ой, прошу тебя, Гаэто! Когда ты врёшь, у тебя становится такой противный голос. У меня аж скулы начинает от него сводить. Правда. До того противно.

– Ну, прости. Мне надо чаще практиковаться, детка... – шёпотом в самое ухо. – Давай, я побуду с тобой. Ты уснёшь и поспишь немного. Тебе надо спать и хорошенько отдыхать. Нормально питаться и быть спокойной, Аурэлис. Ну, хотя бы по возможности. Давай, давай! Меня эта твоя варварская синяя богиня боится и при мне не появляется в твоих снах. Видишь, Теней даже сумасшедшие злобные богини боятся! – усмехнулся и защекотал губами чувствительную шею.

– Ой, Гаэто, перестань! – по-кошачьи выгнувшись, отстранилась. – И подай мне халат. Будь добр. Мне неудобно ходить перед тобой полуголой.

– Я даже помогу тебе его надеть, детка. И даже ни словом не оговорюсь, что наизусть выучил каждый сантиметр твоего тела. Правда только визуально. Но и некоторые избранные места тактильно... И на вкус тоже кое-что пробовал. Вот так!

– Как же ты мне надоел, Гаэтано! И вот что... – запахивая и завязывая шёлковый халатик, лукаво. – Я тоже изучила тебя и прекрасно знаю, что весь твой словарный понос начинается тогда, когда ты дьявольски растерян. Что по совести сказать – бывает крайне-крайне редко. Да и то, когда ты бываешь близок к моему голому, всяко-разно изученному телу. Поэтому мой халатик – это твоё лекарство от недержания... – примирительно усмехнувшись, села напротив и по-детски откровенно заглянула в чёрные колодцы глаз. – Когда ты молчишь, в тебе утонуть можно...Каждый раз, когда ты меня усыпляешь, мне потом твои глаза снятся.

– Вот и пусть. Это самая приятная новость для меня на сегодня. Я хочу тебе снится. Весь. И глаза – не самое плохое начало, детка.

– Ты – редкостный болтун и иногда бываешь просто невыносим, Гаэто. Но у меня никогда не получается долго на тебя сердиться. Почему-то одному тебе всё сходит с рук и прощается ни смотря ни на что. Меня всегда удивлял это факт. Хмм... А мне вдруг стало интересно...Хмм?! А много ли женщин утонуло в твоих глазах?

– Отвечу тебе честно и откровенно – да немеряно! Веришь – нет, таки тонут с завидной регулярностью. Спасу от них уже нету. Для острастки приходится напяливать личину негодяя-распутника или маньяка-людоеда, придумывать всякие гадости про себя и распускать про себя же сплетни. Премерзские. Местами даже неприличные. Очень. Самому противно.

– Серьёзно? А почему я не слышала ничего?

– А берегут все твои нежные ушки. У Зака твоего пиратского, такая буйная и извращённая фантазия, доложу тебе! – заразительно хохотнул он. – Мигель иногда не выдерживает – уходит, когда мы хором в голос, под дикий смех, байки сочиняем друг про друга. Мне собственно, безразлично, что про меня будут говорить, лишь бы не докучали. А Мигелю нет. Он себя блюдёт. Гадости и то какие-то уж очень приличные получаются. Зак дьявольски устаёт, когда готовит очередной взброс в массы про Мигеля. Приходится быть аккуратным и сильно не увлекаться. Мигель самый скромный из нас получается, ну и самый правильный к тому же.

– Ахаха! Какие же вы мерзавцы, однако! Из моего пирата, кстати, получился бы отменный журналист, ну или довольно неплохой писатель. Он талантлив. Очень. И учится всему налету. А Зак? Про себя-то он что сочиняет?

– Нет, милая! Тебе этого лучше не знать! – и заржал в голос. – Он ещё перед зеркалом новое выражение лица под стать байкам отрепетировал, от него теперь все шарахаются, как от прокажённого.

– Наверное, да. Не хочу их знать. Так будет лучше. Но, а как же Бланка... Он... Она... Ну, я так поняла, что у них... Или мне показалось?

– О, нет! Бланка – это совсем-совсем другое. С ней он настоящий. Только с ней он и настоящий. С тобой вот ещё, да с нами. А так, для всех – страшная личность! Жесть!

– Да, Гаэто. Так всё и есть. Столько людей вокруг, и только с единицами мы можем быть настоящими. Личины, маски, рожи, хари... И чем ты гаже, тем больше вес и уважение в обществе имеешь. Вот ведь нонсенс! Чем больше в тебе темноты, полнейшей тьмы, почти космической черноты и бесстыдства, тем больший интерес ты вызываешь. Интерес, граничащий со страхом и боязнью, но действующий безотказно. И так важно не увязнуть во всей этой гнили, не войти во вкус и не почувствовать определённый кайф в безнаказанности, в жестокости и кровью не захлебнуться... – задумчиво в сторону, опустив глаза. – У меня есть вы – ты, Мигель, Зак. Мальчики-гладиаторы мои. Был Блас... – и голос её предательски дрогнул.

– О, Аурэлис... – одним неуловимым движением притянул к себе и сжал, так что у Леры перехватило дыхание. – Если он всё ещё жив, мы вытащим его. Имперская тюрьма, даже каторга с рудниками, галеры или бездонные карьеры с ураном – это ерунда. Потерпи. Ещё чуть-чуть потерпи. Скоро Крикс вернётся, и многое станет известно и понятно. Слышишь?

– Да...Слышу. Я знаю, Гаэто – он жив. Я чувствую его. Сердцем чувствую. Я буду верить в это, пока не увижу его ... мёртвого. И я не отступлюсь. Я пойду до конца, чего бы мне это не стоило. Терять мне уже нечего. На мне кровь и её уже ничем не смыть... Когда она проливается, становится сложно доказать, кто нападал, а кто защищался; кто прав, а кто виноват; что есть провокация и ложь, и как этим можно манипулировать. Я поддалась эмоциям и совершила ошибку. До сих пор удивляюсь собственному идиотизму. Меня сделали, Гаэто, я сама дала им повод. Теперь сижу под домашним арестом, в окружении имперской гвардии и игнорирую выпады в свою сторону, потому что пока не готова к большой крови. Приходится довольствоваться партизанщиной и мелкими пакостями. Пока я не найду Бласа, я больше не куплюсь на их манипуляции... – тяжело выдохнула и обняла Гаэто за шею. И часто, жарко задышала, касаясь губами нежной кожи возле уха. – Скажи мне, что ты будешь со мной пока я жива. Не обещай мне ничего, не надо. Просто скажи так, чтобы я поверила и успокоилась. Я всего лишь женщина, Гаэто. Мне нужен сильный мужчина рядом. Пусть это будет самообман, моя глупая фантазия... Мне нужен кто-то, кто будет просто обнимать меня сильными руками и время от времени говорить, что я – это всё что у него есть, и что ради меня он готов убить всех, кто посмеет меня просто огорчить... Это так глупо, да? Наверное, да, раз ты молчишь... – прошептала она и уткнулась в копну чёрных спутанных волос.

– Я дышу тобой... – внезапно осипшим голосом еле выдохнул он, крепко прижимая её к себе. – Ты – это всё, что есть у меня в этой жизни и без тебя она мне не нужна. Запомни это, детка. Ты умрёшь – я умру. Я не смею ни на что надеяться, Аурэлис, я просто хочу быть с тобой рядом. Всегда. Везде. Всюду. Я весь – твой и принадлежу только тебе. Я готов обнимать тебя целую вечность и этого мне будет мало. Верь мне, я чувствую тебя – всю, потому что только ты живёшь в моём сердце, и каждая клетка моего тела настроена именно на тебя, я чувствую любую твою вибрацию, и телесную и душевную. Любую. Знай это. И да! – я убью всякого, кем бы он не был, если он только посмеет косо посмотреть на тебя... Просто убью. Веришь мне?

– Верю... – шёпотом ответила Лера. Она слегка шевельнулась – крепкие объятия тут же ослабли, выпуская её на свободу. Тёплыми ладошками дотронулась до его лица и утонула в черноте глаз. Бесконечно долгий взгляд...Нежный... И что-то там такое... Ещё непонятное, новое... На дне...Как рыбки плещутся в омуте... – Благодарю тебя за это, всем сердцем благодарю. Наши жизни так тесно переплетены, и так многое нас уже связывает, что иногда я пугаюсь такой магии. Я счастлива, что у меня есть ты. Ты – часть меня. Я так чувствую. Только не смейся, ладно? А теперь послушай меня, Гаэто... Я тоже могу ощущать некоторые вещи, вернее предчувствовать их. Когда-то очень-очень давно, там откуда я пришла – это называли женской интуицией... – горько усмехнулась и опечалилась. – Так вот, эта магия подсказывает мне, что охота на меня уже началась и она будет беспощадна. Я не буду больше недооценивать своих охотников: они хитры, умны, гораздо опытнее и изощрённее меня, да и ставки в этой охоте слишком высоки – моя смехотворная жизнь абсолютно ничего не стОит. Она – козырная карта, которую порвут одним движением ловких пальцев, когда игра примет опасный оборот для главных игроков. Я всё это осознаю и мне не страшно. За себя не страшно. Те, кто пошёл за мной по дороге, политой кровью, тоже понимают, чем всё закончится для каждого из них и куда эта дорожка приведёт. Это был их выбор. Но они – воины. Бесстрашные и безупречные. И там, где их ждёт смерть, которую они встретят, как подобает мужчинам, меня – женщину, ждёт лишь позор и унижение. На войне, как на войне. Здесь свои правила и они жестоки. Всегда. Но, даже этого я не боюсь. Я боюсь другого... Я страшно боюсь, что сын маркиза Бласа Фернандес-Очоа де Альмодовара, не умрёт, как это предрекала молодая герцогиня, а его жизнь в моей утробе будет беречься, как зеница ока. Он намеренно будет рождён в рабстве, воспитан в рабстве и в ненависти ко всему тому, что любил и почитал его отец. Вот, что страшит меня больше всего. И я никогда этого не допущу. Никогда. Мой сын, зачатый в великой любви и нежности, никогда не будет очередным тупым ублюдком с мечом, с пустотой в глазах и тьмой вместо души. И ты поможешь мне в этом, Гаэто... Да! Я так решила!

– Нет!!! – рычанье раненого зверя, его утробный рык. Оттолкнул, но осторожно. Вскочил и в порыве отбежал к дверям. Пылающие диким огнём глаза... – Не проси меня об этом. Слышишь? – хищным шёпотом. – Я не смогу!

– Я не прошу тебя сделать это сейчас, Гаэто! За кого ты меня принимаешь? – решительно встала на ноги и кошачьим шагом к нему. – Умереть сейчас – это низко, подло, малодушно и не подобает главной героине, замутившей всю кашу своим присутствием в жизни этого грёбанного мира. Ты не дослушал меня, как всегда, и сделал свои поспешные выводы...

– Что? Умереть? Тебе? Я, признаться, подумал о другом. Ну, не важно. Но, из всей этой твоей околесицы, я сделал единственно правильные выводы, Аурэлис. Ни секунды не сомневаюсь в твоей честности и храбрости. Моё "Нет!" означает, что я этого не сделаю никогда ни по отношению к твоему сыну, ни к тебе – ни сейчас, ни потом, никогда либо вообще. Убить его и тебя я не смогу. Не проси меня об этом никогда... – часто-часто задышал на её приближение. Чёрные глаза прожигали насквозь.