Текст книги "Темные берега (СИ)"

Автор книги: Елена Антипова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 15 страниц)

– Вел! – обернувшись, рявкнул Афгар – Проваливай в город!

Велдар зло уставился на попутчиков и не двинулся с места. Он слыхал разговор до последнего слова и в эту минуту почти ненавидел взявшихся за заботу попутчиков...

***

Дом старосты, стоявший на самой окраине города, в считанное время превратили в лекарскую избу, куда сбежались все женщины, худо-бедно понимавшие в травах и лекарском ремесле. Сюда, на край города, огню не добраться даже в случае большого пожара, так говорила Нарга, но яркое против тёмного неба пламя, видневшееся из-за крыш, пугало Рэй. Но она как зачарованная подолгу стояла на крыльце и смотрела вдаль, пересиливая непонятное желание выбраться из-за кованых игл высокого забора и пойти к воротам, где идет бой, ведь там, Мгла задери, среди светлинских наёмников теперь её место...

Горячеозёрцам удалось потушить пламя, и теперь они, насколько это было сейчас возможно, пытались укрепить изрядно обгоревшие брёвна ворот. Тогда как нападавшие (по пестрым одеяниям и отблескивающим в свете пожара металлическим бляхам на лошадиных сбруях, рискнувший взобраться на привратную верхницу, Хайда определил голодранцев животорговской своры) пытались выломать поврежденную огнем створу. Что, в конце концов, им удалось, толпой, словно в кулачной драке, фарнатовцы ворвались в город, столкнувшись с сыплющей бранью дозорной братией.

Тайер, почерпнув в деревянную бадью горючего масла из караульных запасов, взобралась по опорам сторожевой вышки и плеснула его за стену, на головы не успевших ворваться в город головорезов. Масло вспыхнуло от огней факелов, но кто-то расторопный тут же метнул в светлинку короткое копьё, ударившее в стык смотанных верёвкой жердей. Верёвка лопнула, высвобождая тяжёлые слеги и наёмница, не успев перехватиться, загремела вниз. Велдар, каким-то немыслимым чудом в окружающей суматохе, увидел её падение и бросился на помощь, угодив в ощетинившуюся оружием толпу, немедленно поглотившую его, вынудив отбивать удары своих и чужих. Мальчишку закружило в подгорченном дымом водовороте схватки, скалящемся яростными лицами друзей и врагов, бесконечной вереницей мелькавших перед глазами, оглушающем, слившимися в дурной гомон, криками боли, бранью, звоном оружия, мучительно-испуганным ржанием и стуком подков по деревянным щитам у ворот. И единственной мыслью Вела было уже не добраться до светлинки, а выбраться из этой круговерти живым. Кривое зазубренное лезвие вражеского клинка, от которого парню не достало сноровки увернуться, скользью прошло по левому боку, он выронил меч, получил увесистого пинка в тот же бок и оказался на земле, корчась от нестерпимой боли. Кто-то из своих, не было сил разглядывать, вздернул его за шкирку словно щенка и оттолкнул к стене. Прижавшись лопатками к горячим от близкого пожара бревнам городской кузницы Велдар впервые на памяти вспоминал Великую Хозяйку, ту, что направляет людские дороги и отводит погибель...

Дозорные, отстоявшие и сохранившие свободным город в границах сарзасского удела, оказались не простыми соперниками для людей Фарната. В ватаге животорговцев хороших воинов не было. Сарзасские пленники, променявшие рабский торг на разбойничий поромысел, редкие выжившие беглецы из войска властелина, но большая часть фарнатовской братии, как и сам предводитель, были родом из разрушенных Противостоянием поселений. Поначалу небольшие отряды спасшихся от армии Барагола поселян нападали на неохраняемые торговые обозы, убивая лишь людей. После – начали прихватывать и добро; и вскоре смекнули: зачем порешать обобранных купцов, если их можно продать. Небольшие отряды собрались в разбойничью шайку, держащую в страхе все малочисленные города, обзавелись вожаком и, позабыв былую месть, наладили постоянный торг с Сарзасом...

Дозорные оттеснили фарнатовцев к самым воротам, не давая возможности прорваться в жилую часть города, отстоящую далеко от въезда. Горела крыша дозорного дома и часть внешней стены, куда попало выплеснутое Тайер масло, но этот пожар не мог учинить Горячим озёрам большого вреда...

Кордонских не учили оборонять города, их делом было хранить границы союзного удела от не знающих угомона северных племён, верховоды которых, прикормленные Бараголом, то и дело снаряжали походы в противу объединившихся после войны правителей, да слали пакостников и вербовщиков баламутить мирно обжившийся народ.

А уж о том, что кто-то вдруг отважится напасть на окруженную тройной стеной граничную крепость, и помыслить было невозможно. Талас, хотя и был в числе последнего, направленного Свором в пору Противостояния в помощь Светлой, воинского отряда, так же в этом мастерстве не слишком преуспел. Животорговцы имели численное преимущество, но как видно привыкли брать нахрапом, а к продолжительному бою оказались не готовы и против организованного отпора Мархаловых ребят были слабоваты. Зато сноровисты в поджоге – мигом запалили караулку и полуразбитую дозорную вышку, полыхнувшие так, что стало как по дневному светло. Северянин прихватил не в меру шустрого лучника на площадке чудом уцелевшей верхницы на внешней стене, когда тот, сквозь смрадный чад смолистого дерева и мутное предутреннее марево, нацеливал очередную стрелу, облепленную у наконечника вязкой, споро горящей дрянью. Покуда Талас, добравшись до паскудника, приложил его лбом о деревянную перекладину, стрелок успел поджечь близкую к торговой площади деревянную кузницу.

Взорвавшаяся в караулке бадья с горючим маслом, разметала куски пылающих брёвен едва ли не до ремесленного квартала, они прошибли внешнюю стену дозорного дома погребшую под собой и своих и чужих. Страж, успевший спуститься с вышки до того как её снесло остатками караульного сруба, угодил под обломки и уже на бегу его шибануло в спину горящими ощепьями, сбивая с ног, оглушая. Полотняная куртка немедленно вспыхнула, наёмник перекатился на спину, сбивая огонь и случаем не угодил под копыта напуганных взрывом, потерявших всадников коней...

***

Дымная горечь забивала ноздри и невероятно ела глаза. Из-за жирного масляного чада, густо вьющегося над улицами Горячих озёр, видно было не дальше вытянутой руки. Наёмник не предполагал, что придется, пусть и вскользь, пожалеть о своем опрометчивом отказе надеть броню. Среди бандитской шушеры на удивление скоро сыскался достойный соперник. Бывший боец бараголовского войска, непонятно каким ветром занесённый в шайку разномастного отребья, дрался легко и жестко, не спуская просчетов и промахов пусть и более молодого, но попривыкшего к честным боям противника. Легкий меч вечного путника и дорогой, верняком отобранный из поклажи какого-нибудь невезучего торговца, сарзасский клинок неминуемо встретились в безумной круговерти городского боя. Оказавшись лицом к лицу, одновременно отмахнув всколыхнувшуюся ярость узнавания, бывшие боевые братья (как не тошно, но, правда, одна) наградили друг друга отборными проклятьями, запалившими в глазах диковатый огонь.

– Распадский ублюдок, – оскалился сарзасец. Светлые спутанные волосы его были в крови. Чужой, наверняка от меча этого животорговца пал не один дозорный. – Ты пожалеешь, что не подох раньше!

Охотник ответил, без слов, ударив неожиданно и резко, лезвие вскользь чиркнуло по плечу фарнатовца, не защищённому узорным плетением кольчужной брони, наверняка так же добытой покражей. Не успев удивиться быстроте соперника, казалось не обратившего внимания на ранение, Афгар вынужден был отступать, защищаясь.

Уходящая ночь полыхнула заревом очередного пожара, подбавившего дыма в, и без того мутную, завесу над городом. Повержено хрустнули под ногами осколки глиняных плит, разнесённых взрывом, и охотник на мгновение потерял равновесие; острие сарзасского клинка легко вспороло плотную кожу куртки, лишь везением не причинив вреда. Зачерпнув из-под ног горсть битых черепков, Афгар швырнул их в лицо животорговца.

Затянутые смогом руины дозорного дома, укрыв наемника, превратились в смертельную западню для бывшего бараголовца, ринувшегося следом...

***

Животорговцы, как всякая пакостная погань, по-крысиному ретировались следом за ушедшей ночью...

Не бежали, ибо не проиграли, а своей волей ушли с молчаливым, повисшим в воздухе напару с чадом, обещанием реванша; оставив разнесённые ворота и подчистую выгоревшую привратную площадь.

Мархал, тяжело опираясь на выщербленный меч, устало оглядывал руины. Дозор выстоял, в который раз. И сейчас нужно было спешно укреплять стену, ставить створы, но сперва надобно доставить раненых в лекарский дом, а после позаботиться о тех, кто пал.

Наспех перетянутая подвернувшимся куском ткани рана на бедре, сейчас лишь дала о себе знать, горячая боль расползлась до самой ступни и старшина невольно пошатнулся. Только у него не было покуда времени думать о своих увечьях.

– Дозор!! – рявкнул Мархал. И, без того напуганные, оставшиеся без седоков, лошади шарахнулись, хрупая попавшими под копыта глиняными обломками. Горячеозёрцы, кто мог, бранясь и проклиная на все стороны фарнатовскую свору, потянулись к остаткам погоревшей караулки. Ни кто из горожан не ощутил ни радости, ни облегчения, они отстояли город, но добрая половина дозорных полегла в бою...

Сколь бы ни было за плечами воин, не позабыть, с почетом возложив могильный камень, того, кто вставал к спине, не единожды уберегая от вражеского удара...

***

От смешавшихся в удушающий туман запахов сборов и отваров у Рэй немилосердно заболела голова. Ночь, что она провела в душной кухне при доме старосты, показалась бывшей смотрительнице гостиного дома бесконечной. Окончившийся с рассветом бой принес ещё больше забот. Разнося по указке Нарги глиняные плошки с мазями и настоями, она старалась не смотреть по сторонам, не сомневаясь, что всё увиденное в покоях лекарского дома нынче, будет преследовать её в страшных видениях до конца жизни.

С Велдаром Рэийя столкнулась в дверях, окатив его бурым отваром кровавого колоса из вылетевшей из рук миски. Парень поймал опустевшую посудину, скользнув по попутчице безразличным, мутным взглядом и, оттеснив плечом, словно постороннюю, прошел в дом.

В полутёмной кухне он умудрился выкопать среди наваленных на столе в одну кучу знахаркиных запасов залатанную торбу и тщетно попытался развязать её одной рукой, другой, перемазанной кровью до края оборванного рукава, Вел прижимал к боку неумело, наспех затянутую повязку. Расхлестанная в лоскуты куртка, заляпанная грязью кровью и щедро вывоженная в саже, вместе с не защитившей хозяина кольчугой оказались среди хлама во внутреннем дворе. После женщины и мастера разберут то, что можно взять в почин или, отстирав, заштопать. Остальное будет сожжено за воротами вместе с трупами врагов, отгоняя, по поверьям, погибель от города...

Глава XII «Снег».

Так дурно Велдару не было уже давно, запах чужой крови и дыма намертво пристал к волосам и одежде, и его мутило при одном только воспоминании о том, что довелось видеть у ворот. В голове шумело от горьких, до мушек в глазах, настоев Нарги, сделанных на винном перегоне. Радовало лишь одно – боли не чувствовалось совсем.

Судьба на этот раз обошлась с ним жестоко, не смилостившись лишить сознания ни у кузницы, когда парень с маху приложился головой о бревна, ни здесь, в лекарском доме, когда знахарка, в полголоса распекая животорговцев, зашивала распоротый вражеским мечом и, не выдержавшими удара, кольчужными звеньями бок.

Какой-то монотонный звук проникал в сознание, выдергивая Вела из морочного полу-бреда, лениво растекающегося в мыслях, словно плевок по полированной столешнице. Стоило открыть глаза, как в висок ударило молнией тупой боли, мальчишка сел, сжав голову руками. Левый бок сразу же обожгло словно огнём, так, что в глазах заплясали синие круги. Велдар, яростно выругавшись, переждав покуда, сквозь их кружение, можно стало разглядеть плавающие в полумраке стены чересчур прохладной комнаты и мучимого недугом бедолагу по соседству, чьи стоны вернули парня к реальности, поплёлся к приоткрытой двери, за которой слышались голоса.

Дверь, не скрипнув, выпустила его в небольшую горницу с плотно закрытыми ставнями окнами и широким столом, поставленным перед очагом. За ним, скупо переговариваясь, сидели незнакомые женщины, сменившие повседневные пёстрые платья на темные одеяния. Расшитые цветными нитками и бисером головные накидки, вопреки здешним приличиям, не покрывали их, сплетённые в искусные косы, волосы, что, видимо, было знаком скорби.

– Тебе помочь? – заметив Велдара, самая молодая из них споро вскочила с места.

– Нет. – Парень мотнул головой; муть, поработившая разум после знаркиных эликсиров, неохотно схлынула и проморгавшись от ослепившего глаза, после полутьмы лекарского покоя, света он перестал цепляться за дверной косяк.

– Идем. – Улыбнувшись, горячеозёрка потянула Вела за локоть. И, неохотно шагнув за ней в совершенно неосвещённый коридор, миновав его, он очутился в той самой кухне, где давеча хозяйничала Рэй.

Очаг давно погас, но здесь было многим теплее, чем в остальных покоях. На столе, вместо свертков и мешочков, сейчас стояли прикрытые плошками горшки и глиняные бутыли, заткнутые деревянными пробками. Над остатками углей висел почерневший от сажи котел с коричневыми потёками пригоревшей пены на боках. Велдар осторожно присел на лавку, и расторопная спутница тут же подала ему деревянную кружку, перед тем ловко плеснув в неё розоватый вязкий сироп из крайней бутыли.

– Спасибо. – Хмуро поблагодарил светлинец, не торопясь, однако, отведать сомнительное снадобье.

– Это – шипоцвет. – Пояснила девушка, видя его недоверие – Здесь его корни не сушат, а сразу вываривают в вине до густоты.

В отличие от большинства местных, эта русоволосая красавица не видела в нём чужака и совсем не чуралась, но говорить с ней сейчас не очень то хотелось. А молчать было не вежливо. И Велдар кивнул, осторожно глотнув из кружки. На вкус розоватое зелье оказалось отвратительно!

Девчонка была права – светлинские лекари сушили ягоды и корни шипоцвета, а после варили в кипятке. Получившееся средство пить нужно было сразу же, а иначе оно теряло лечебную силу.

– Лан сюда заходил? – вяло поинтересоваться Велдар. Вчера ни кто из попутчиков на глаза ему не попадался, а справляться о них у Нарги было как-то не досуг.

– Да. Но сейчас в доме остались лишь те, кого не отпускает Мгла, остальных госпожа знахарка по домам отослала. – С готовностью отозвалась горячеозёрка.

Местным языком ни кто из наёмников, кроме конечно наставника, не владел, с горожанами говорили на сарзасском, и в речи собеседницы мальчишке вдруг почудился смутно знакомый выговор.

– Меня Велдар зовут. – Запоздало спохватился он.

– Марула. – Улыбнулась та.

Парень кивнул, соображая как бы по точнее расспросить её о том, что в городе творится, но потом решил, что вернее подыскать для расспросов кого-то из дозора.

– Ворота еле как сколотили. – Словно угадав его мысли, заговорила Марула, копаясь у очага – Дозорные у стены шатры поставили, стерегут.

– Не слыхала, у ворот из чужаков кто стоит?

– Ни кто. Нынче в дозоре лишь те, кого в бою не ранили.

– Марула, найди мне куртку. – Отставив, наконец, кружку, из которой больше не сделал ни глотка, сполз с лавки Велдар.

– Нарга не велела... – переполошилась девушка.

– А ты не говори. – Вдруг подмигнул парень. Марула с улыбкой кивнула и скрылась в коридорчике...

***

Марула не спешила возвращаться к женщинам в общую комнату; штопать одежду, даже после стирки воняющую гарью и сохранившую кое-где следы въевшейся в полотно крови, было тошно и противно! Слушать разговоры и рассказы о погибших и того тошнее.

Велдар ушел, не попрощавшись и не поблагодарив...

Девушка разожгла огонь, отворила запертые на ночь ставни, под окном качались на ветру темные перистые листья шипоцвета в свою волю росшего под окнами, но на её памяти, этот куст ни разу не цвёл.

А дома под окном росла древняя вишня, по кривым ветвям которой девушка и выбралась в ту злосчастную ночь, когда решилась на побег. Она старалась не вспоминать о родном городе, о суровой, мудрой наставнице, чью волю нарушила, уверовав в чудесное избавление от уготованного удела правительницы.

Конечно, чужаки не могли узнать её, но приемная дочь старосты всё одно опасалась, а судьба, словно забавляясь, подталкивала их беглянке на дорогу.

Вчерашним днем, за бесконечной суетой и спешкой не дающей разглядеть лиц прибывавших в лекарский покой горожан, если те лица конечно не пострадали в схватке, девушка позабыла обо всех своих опасениях, покуда, раздергивая годную на повязки ткань и накладывая вонючую мазь от ожогов очередному недужному, не встретилась с ним взглядом. Светловолосый парень насмешливо сощурил глаза, нездешнего серо-стального цвета.

– После того как мы защищали твой город, можно хотя бы не таращиться так, словно опасаешься подцепить чуму! – сказал он по-сарзасски, с сильным акцентом, но язвительность ударила словно плетью. Марула дёрнула полоски ткани, затягивая узел на повязке, заставив того вздрогнуть. Ругнувшись уже на светлинском, парень неожиданно улыбнулся, глядя куда-то поверх её головы, девушка удивлённо обернулась, увидев второго чужака.

Надсадно кашляя и вытирая текущие из глаз от едкого дыма (что теперь от ворот пригнало ветром и сюда) слёзы, он охрипшим голосом спорил с Наргой. Знахарка, в конце концов, стукнула буяна по макушке деревянной миской.

– Умойся. – Поставив на стол ковш с красноватой жидкостью, старуха намочила в ней же кусок полотна и ловко обвязала им голову наёмника. И Марула замерла, словно увидала разом всех посланников Мглы: сейчас раздраженно хмурящийся чужеземец был невыносимо похож на Танагара, разве что моложе и глаза совсем другого цвета. Едва знахарка отвернулась, парень содрал с головы повязку чёрные, прямые волосы неровными прядями завесили лицо, неузнаваемо меняя его облик, словно это сходство лишь показалось.

Прежде, чем поняла, что делает, девушка сняла талисман своего проводника, с которым не расставалась со дня его гибели, и поспешно убрала в висевший на поясе полотняный мешочек с травами. Она поклялась над могилой найти его род, только как сказать о смерти Танагара родичу, не объясняя, кто она, и как объяснить, ведь тот со своими спутниками неизбежно придет однажды в Светлую...?

От открытого окна потянуло ощутимым холодом и Марула, спохватившись, что выстудит комнату, поспешно бросилась затворять ставни. Крупные хлопья снега, падающие на траву и зеленые ветви шипоцвета, удивили её и, подхватив длинную юбку, девушка заспешила сообщить остальным о гневе Небесного владыки, которому здесь вверяли погоду.

***

Старая дверь затворилась за спиной, скрыв неяркий свет смоляной лампадки, висевшей на поеденном ржавчиной крюке на стене знахаркиных сеней. В отсутствии хозяйки, часовавшей в, служившем лекарским покоем, доме старосты, постояльцы перебрались на ночлег в дом. Их проводник, преданный горячеозёрцам пуще собственного хотения, так же не спешил возвращаться на берег.

Тайер, шатавшаяся по избе почти до рассвета, (переломанные брёвнами рухнувшей вышки рёбра не давали своенравной светлинке покоя, а про вонявшее жженым волосом лечебное питьё она даже слышать не хотела) позабыла погасить огонь, и под крышей сенного сруба висел, горько пахнущий, едва прозрачный, столб дыма.

Дернув за скобу, притворяя имевшую свойство душераздирающе скрипеть створу, и шагнув на ступени крыльца, Талас ошарашенно замер, ступив босыми ногами в снег...

Едва различимые в утреннем тумане деревья, высокая крыша колодца и деревянные пики частокола были густо припорошены настоящим снегом. Страж зажмурился, до звона в ушах помотал головой, греша на премерзкие отвары, на кои щедра была лекарка, усталость и дым, которым выше меры надышался у ворот. Ставшая уже привычной коса скользнула по плечу, и северянин болезненно вздрогнул, поминая самым гнусным словом лучника, запалившего караулку. Милостью этого шустрого поганца Талас обзавёлся муторно горевшими ожогами, разно размерными пятнами, покрывшими правую руку от плеча, где заканчивался кольчужный рукав, до ладони.

Наконец сообразив, что это вовсе ему не мерещится, страж спрыгнул с крыльца, по щиколотку провалившись в мягкий холод, устелившего двор снежного ковра. Он, оказывается, скучал по зиме, привычным морозам до звона остужающим воздух, слепящему отраженным солнечным светом, мерцающему разноцветьем ледяному покрывалу горных склонов, по грозным окрикам старшины и шуткам отрядных братьев и по Елияне, обещавшей войти в его дом, как только он станет отрядным старшаком...

Талас бухнулся на колени у колодца, сгрёб в ладони захрустевший снег и с силой растер по загоревшемуся лицу. Сейчас северянин хотел оказаться дома, в крепости, а не болтаться в воюющем городе, охраняя презирающих его, да и всех пришлых, людей. Замшевые штаны промокли на коленях, а сверху, тая на коже и стекая щекотными каплями по спине, снова посыпался снег.

Тряхнув головой, отгоняя ненужную тоску, страж привычно уже передёрнулся от боли в задетых волосами ожогах, но тут же о ней позабыл. Снег в краю, не знавшем зимы – это не радость, не чудо, это – беда, способная, если не погубить, то навечно изменить эту землю – понял наёмник, оглядывая двор и близкий лес укрытый несущим погибель саваном...

***

Улицы в Горячих озёрах не мостили камнем. У ворот и на торговой площади на время дождей укладывали деревянные щиты. Но большинство из них разбили и сожгли во время сражения и снег, тающий от теплой земли, перемешавшись с красноватой глиной, превратил дороги в грязные колеи, измешаные до бурой каши копытами лошадей и ногами прохожих. Город, присыпанный по крышам снежной крупой, замер, словно впав в испуганное оцепенение перед лицом безвестно откуда взявшейся напасти.

Хмарная, из-за закрытых ставень, общая комната трактира, где сейчас, заместо канувшей в огонь караулки собралась дозорная братия, не грохотала посудным звоном и криками перебравших выпивох. Старшина шагал между рядами столов, опираясь на резаный из гнутого дерева посошок.

Боль, пронзающую при каждом шаге, можно было стерпеть, усмирить, перенеся вес на здоровую ногу, но душа его кипела не хуже горючего масла.

Чуть ли не половина ребят полегла. Одних он знал от рождения и не раз собственноручно порол за ослушания на тренировочном поле, другие не один десяток лет стояли с ним у ворот, а ещё раньше сами же, дружным словом избирали его старшиной.

Таких потерь, на памяти Мархала, дозор не нёс уже давно...

Чужаки, не хуже его дозора бившиеся против живорторговцев, и сейчас делили с ними тошнотворно горькую поминальную чашу.

В отличие от дозорных, наперебой говоривших прощальные речи, они молча провожали павших в путь к другой стороне, не мешаясь в чужую упряжь. Хайда, неведомо после которой драки, успевший заделаться наёмникам за своего, предпочел их молчаливую компанию братьям по отряду.

Давеча он едва не отправился к своему побратиму, лишь чудом не лишившись головы. Но, несмотря на уляпанную высохшей кровью повязку на лбу, держался не совсем скверно, разве что пил больше обычного и уже изрядно косил глазами, означало это, что винный гад уже крепко взялся за его душу.

Ещё трезвые соседи по столу недовольно косились, но драку затевать не собирались...

За воротами, подальше от глаз не смотря на, без продыху сыпавший, снег, чадило черным дымом кострище, упокоившее животорговскую падаль. Вопреки ожиданиям ни кто из Фарнатовской ватаги не пожаловал поклониться своим павшим, и дозорный отряд напрасно промаялся ночь в лесу, дожидая гостей с полными колчанами...

Выложенный из серого крапчатого камня большой очаг в углу трактирной залы, хотя и горел ярким пламенем, но обогреть просторной комнаты не мог. Смоляные светильники на закопчённых деревянных стенах с торчащими меж бревен сухими лохмотьями забитого в пазы мха чадили и трещали, выплёвывая пучки искр, в миг гаснущих на тянущем из щелей и неплотно притворенных ставен сквозняке. Вино, давно утратившее вкус и запах, подобно воде, чуть подтушило бушевавший в душе огонь ненависти и дурной ярости и Хайда равнодушно поглядывал на пузатый, выколотый по горлышку кувшин, что стоял в середине стола. Его абрис качался и плавал в пересыщенном чадом и табачным дымом воздухе. Дозорная братия, опьянев, превратила помин в гулянку, оглашая залу воплями, грохотом посуды и скамеек. Дайга – лучший кулачный боец города и первый завирала, с изощрённой бранью описывал животорговскую шайку, да и весь бой. Несмотря на поганые речи, выходило у него довольно точно и на удивление правдиво, и под вопли одобрения он продолжал свой рассказ, перекрикивая гомон, стоявший вокруг, что эхом отдавался в гудящей после ранения, но главным образом от лекарских настоек голове Хайды. Наёмники, до того сдержанно помалкивавшие, ополовинив кувшин ярмарочного вина, выставленного старостой, добавляли одури его разуму, переговариваясь на причудливой смеси сарзасского и их родного, сглажено-ровного в сравнении с тёмноземельским наречием, языка. Дозорный был слишком пьян, чтобы вдаваться в смысл их разговора, но обрывки его сами цеплялись за уши.

– Здесь бытует предание о том, что снег и холод Вышний бог, даровавший некогда людям этот край, шлёт в знак своего недовольства, а то и гнева. – Глядя на попутчиков непривычно рассеянным почти отрешённым взглядом повествовал следопыт, не забывая прихлёбывать из кружки.

– Нарга сказывала: милостью Сураха, в пору его молодости, эти земли были жалованы вождю кочевников за великую услугу. – Перебил наставника Велдар. Винный гад не слабо рассорил парня с собственным языком и тот поспешно умолк, устыдившись своей речи.

– Знахарка на диво не мнительна для своего призвания. – Фыркнул Талас, постукивая пальцами по бокам почти полной кружки, самый благоразумный из наёмников, пить не в себя он не спешил.

– Лекарским делом она не всегда ведала. – С грустной улыбкой сказал Лан – Были времена, когда Нарга посылала дозор на защиту ворот. И хоть не стояла у стен, но была в почете у горожан.

– Я не настолько пьяна, чтобы поверить твоим россказням, глядя, как тутошние женщины прячутся по углам! – недоверчиво сощурилась Тайер, неловко упершись локтем в столешницу.

– Гверен, приняв от неё должность старосты после Противостояния, свой закон поставил. И Нарга покинула город. – С усмешкой изрек проводник, разливая остатки вина по опустевшим кружкам.

– Так вот откуда тебе знаком этот удобный способ не попасть в опалу. – Не упуская случая зацепить Лана, ехидно заметил Афгар и Тайер, не мешкая, ткнула его локтем в бок. Охотник отмахнулся – И шкура цела и вроде как супротив правителя...

– А что легенда? – деловито осведомился страж, отводя внимание досадливо нахмурившегося Лана.

– А по легенде Вышний дожидается жертвы и в ближайшее время изберет её.

– Как? – нахмурила брови светлинка – Не нас ли милостью прохиндеев-жрецов ожидает честь откупить собой благо этих захмырников? Которым до сих пор на собственную охранку легче плюнуть, чем руку подать!

Вел предупредительно вытаращил глаза, призывая девушку умолкнуть, покуда не грянула свара.

– Не ведомо. – Пожал плечами Лан – Кому жребий падет.

– А коли тебе?! – не смотря на хрипоту, привязавшуюся от пожарного чада, почти точно копируя выговор проводника выскалился Афгар – С тем же смирением встретишь, коим перед нами бахвалишься?

– Ежели тебе будет эта участь, – потеряв терпение, оскалился следопыт – Я и порадуюсь, не поскорблю!

– Хоть душой не покривил. – Усмехнулся охотник, вмиг вернув всегдашнее ледяное спокойствие и стряхнув с плеча руку, упреждающе удерживавшего его северянина.

– Это не к делу, Лан. – Нахмурив тёмные брови, почти зло сказал страж – При всей благодарности.

– Жертву берет озеро... – заставив наёмников вздрогнуть от неожиданности, подал голос Хайда.

– Озёра замёрзли ещё вчера. – Усмехнулась Тайер – Не ты ли отправишься прорубь долбить, мстить-то на весь город обещал?

– Прорубь Вышнему без надобности. – Прищурив глаз, ухмыльнулся дозорный, нетвёрдой рукой подняв кружку и парой глотков опустошив её.

– И что найдется олух, потащиться туда? – насмешливо поинтересовался северянин.

– Я не жрец, чтоб вам предания растолковывать, но без жертвы Вышний ещё не оставался. – Прихватив опустевший кувшин, Хайда отправился к стойке, где, окосевший на один глаз после битвы, трактирщик перепирался с Мархалом.

***

Рассветная сторона неба полыхала малиново-сизым заревом, закрученным в разлохмаченную мутными облачными клоками спираль, освещающую берег, лес и укрытые снежной сединой ели на горном склоне по предгрозовому болезненно ярким светом.

Выдыхаемый воздух зябко сворачивался паровым облачком и волосы, намокшие при умывании, холодными змейками скользнули за ворот, Вел поёжился, отбросив их рукой.

На берегу Восточного озера с рассветом загорелись костры, выложенные ритуальным восьмиконечным знаком. Между ними деловито сновал плюгавый, обряженный в шитый из шкур десяти зверей плащ, жрец, призванный старостой, отчаявшимся дождаться милости Вышнего. Жрец этот жил в горах на дальнем берегу и в Горячие Озёра захаживал крайне редко, однако, едва появившись в городе, приказал готовить обряд, который, по словам его, был указан самим Вышним. Староста, разослав по домам шестерых прислужников, споро собрал у озёр всех не мужних горячеозёрок, выряженных родительницами в пёстрые яркие платья, словно для великого праздника. Следом и горожане собрались на берегу в ожидании божественной милости, словно бараны управляемые умелым пастухом.

Велдар стоял на крыше лекарской, (в которой дневал и ночевал вместе с наставником, потерявши уже счет времени) и, старательно щурясь от солнца и снежной белизны, наблюдал за жителями и беснующимся у костров жрецом, по тому, что Лан настрого запретил парню даже нос из дому высовывать. Ведь он в любой момент мог потребоваться знахарке – Мархала, позабывшего о себе в пылу заботы о безопасности города, около трех дней назад свалила лихорадка и по сию пору эта хворь тянула дозорного старшину за порог Мглы, не смотря на мастерство Нарги и не считаясь с умениями Лана.

От того и взялся староста Гверен решать судьбу захваченного божьей немилостью города в одиночку, не дожидаясь, покуда озёра изберут свою жертву. У Кивора, поставленного Мархалом заместо себя верховодить дозорным войском, переубедить его не хватило языка. Но поддерживать обряд пришлого жреца Кивор с гнусной бранью отказался и дозорным не дозволил, и теперь, недовольно хмурясь и разглаживая светлые усы, он стоял поодаль от толпы, в окружении своих ребят, сменивших зелёные куртки воинов горячеозёрского дозора на разнопестрые одеяния простых горожан.