Текст книги "Темные берега (СИ)"

Автор книги: Елена Антипова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)

Из дверей старостиного дома вынырнула укутанная в светлый плащ фигура, в которой Вел с удивлением признал Марулу. Отворив, скрипнувшую петлями и сыпнувшую лежавшим на перекладинах снегом, калитку, девушка оглядела пустую улицу и скоро свернула к окружной тропе, ведущей к берегу. И Велдар, ободрав ладони о выщепленый край бревна, охотно расставшегося с десятком заноз, слез по углу сруба. Ухнув в наметённый у забора сугроб и начерпав снега в короткие голенища сапог, парень недобро помянул Великую Мглу и, абы как, выгребая его на ходу, поспешил за горячеозёркой.

На берегу невысокая Марула мгновенно затерялась в толпе, приглушенно гудящей разноголосыми разговорами. В основном касательно патлатого жреца, семенившего и подпрыгивавшего вертя над головой расшитый сложнопереплетеным жёлтым узором мешочек, в котором что-то грохотало и дробно перестукивало, задавая такт его пляскам.

Девушки, стоявшие на не большой площадке в окружении костров, которым не давали тухнуть прислужники старосты, тоже внимательно следили за прыжками и подскоками Дикого Шептуна (так промеж собой величали жреца горожане) со скрываемой тревогой ожидая его знака.

Из разговоров, не замолкавших вокруг, Велдар понял, что из всех девиц озеро выберет лишь одну. Но каждой из них придётся ступить на лёд и на долгое мгновение оказаться во власти Мглы.

Закончив выплясывать, Шептун сноровисто выхватил из ближайшего костра головешку, поджег свой мешочек и бросил его на середину озера, тот вспыхнул неожиданно ярко, подплавив снег, но сейчас же погас. Вел увидел, как удивленно вытянулось скуластое исчерченное морщинами лицо жреца, похоже, он ожидал чего-то иного.

И вскоре первая девушка, сняв расшитые цветным бисером и меховыми шариками башмаки, шагнула на, чуть припорошенный снегом, сморозь, наговаривая заказанное жрецом заклинание. На середине она поклонилась, почти коснувшись льда богато расшитыми завязками узорной головной накидки, и повернула обратно. А следом, осторожно ступая босыми ногами по снегу и растерянно глядя вперед, уже шла следующая...

Вышний бог отверг жертвы, не смотря на усердные пляски жреца и напевное заклинание. Велдар понял это, едва последняя горячеозёрка вернулась на берег. Толпа озадаченно притихла, осознав, что милости, обещанной Шептуном, не будет и избавления от ненастья ещё невесть, сколько придётся ожидать, горожане принялись хулить в миг прекратившего приплясывать жреца, грозя свернуть ему шею и спустить под лёд, авось сгодится на подношение Вышнему.

Тот с презрительным прищуром оглядел стоявших на берегу людей.

– Вышний дал знак, он дарует вам милость! – высказал он подошедшему Гверену. – Пусть идут они!

Велдар, кое-как протолкавшись вперед, с любопытством глянул в направлении, указуемом сухим желтоватым пальцем жреца. И, распихивая горожан, побежал туда, где, поодаль от ожидающих чуда горячеозёрцев, стояли его попутчицы.

Шептун, в сопровождении раздраженно хмурившего брови старосты, пересёк утоптанный ногами горячеозёрок пятак между кострами раньше Велдара. Тайер, в грудь которой бесцеремонно ткнулся костлявый палец жреца, отшвырнула того прочь, ловким движением сбив с ног.

– Ступайте к озеру. – Оглянувшись на барахтавшегося в снегу, пытаясь выпрямить ушибленную ногу, Шептуна, приказал Гверен. Рэй, испуганно глянув на наёмницу, шагнула вперед.

– Ты позабыл, что я не принадлежу к твоему народу? – глядя в глаза старосте усмехнулась светлинка.

– Покуда ты ходишь по моей земле – над тобой моя воля. – Отчеканил тот. Толпа, возмущенная было выбором жреца попритихла, вслушиваясь в спор.

– При такой воле, лучше за воротами сдохнуть! – ядовито процедила девушка – Все милей, чем скверниться, стоя с тобой на одной дороге.

– Дело твое, иди! – уцепив Тайер за отворот куртки, Гверен толкнул её к утоптанному сходу, по которому на лед спускались уготовленные в жертву горожанки – Возвратишься, я тебе сам ворота отопру.

Светлинка придержала Рэй, оскользнувшуюся на льду, от тычка поднявшегося, наконец, на ноги жреца, и презрительно оглядела, затаившуюся в ожидании толпу. Велдар тоже беспомощно огляделся, больше ни кого из наёмников на берегу не было, только Хайда, покинувший своих и, под хмурым взглядом Кивора, вставший рядом с ним, да ведь на дозорного в таком деле надеяться не чего.

Покуда Тайер прожигала взглядом старосту, Рэийя, словно не страшась погибели, прошла по льду до отмеченного мешочком Шептуна места и повернула к берегу. Дочь Белого Волка могла не опасаться, сообразил парень, дух оборотня надежно оберегал её. Едва рыжая ступила на берег, наёмница швырнула под ноги жрецу свои обшарпанные, латаные сапоги и быстро зашагала к середине озера.

Довольство, всплывшее на красноватом лице Гверена, в раз сползло, стоило девушке, пройдя отмеченный удел, повернуть к берегу.

– Вышний велит передать, что сдохнуть тебе, пропитый хмарник, в вековечной мерзлоте! – звонкий голос Тайер всколыхнул повисшую над берегом тишину – Да дарует тебе Великая Мгла долгую кончину! Теперь настала очередь твоей дочери, предложить свою жизнь за город, о ней ты не позабыл, а Гверен?

***

Покуда ярость горячила кровь и застилала глаза, Тайер не замечала холода, не боялась погибели, но сердце всё же пропустило удар, когда она почувствовала, как под ногами тает, утоптанный ногами предшественниц, снег, оставляя в её следах проблескивавшие разводы грязноватого льда.

У края озера, бормоча непонятные приговоры, топтался жрец. Его ли милостью или Вышний на деле, наконец, услышал горожан, над берегом пронесся порыв ветра, закидавший снежной крошкой тем же временем погасшие костры, сорвавший капюшоны и цветастые накидки с голов горячеозёрцев, и грозивший посшибать людей с ног, опрокинуть ниц перед действительной мощью божества, в которое уж мало кто искренне верил.

Косы больно хлестанули по щекам деревянными бусинами, Тайер зажмурилась, стараясь не сорваться на колени, устоять не столько перед зарвавшимся старостой, позорно закрывшимся полой плаща, а на случай, если выдастся бежать со льда.

Ветер, обдавая леденящим холодом, словно проверял каждого стоявшего в толпе. Кто-то с криком бросился прочь, другие закрывали лица от, остервенело бивших, ледяных крупинок, жгущих почище пчелиных жал. Мгновенно усмирившись, стихия заставила горожан растерянно заозираться, от того мало кто заметил, как, словно направляемый крепковластной рукой, к сморозю шагнул староста. Перехватив пустой взгляд его глаз, Тайер догадалась о будущем едва ли не раньше взвывшей разноголосьем толпы, позабывшей одним махом о скинутых уборах и, у кое-кого, рассечённых лицах; она бросилась бежать. Под ногами, словно во сне бредущего, Гверена оплавлялся лёд, расходясь острыми краями трещин, в конце концов, поглотивших старосту. Разбуженное озеро заплеснуло на берег и окатило битым льдом и стремительно теплеющей водой, бегущую к забереге наёмницу.

Тайер ухнула под лёд у самого берега, хлебнув отдающей ряской воды, льдина, не удержавшая её, словно по злу, ударила в бок, заново ломая толком незажившие ребра. Боль взметнула перед глазами бурую рябь, заставила разжать руку, что чудом успела схватиться за обледеневший выступ скального берега...

Кто-то безжалостно рванул светлинку за волосы, выдёргивая из воды, мало соображая, она попыталась ударить в ответ на уже лишнюю боль.

– Скину. – Мрачно предупредил девушку Хайда, стаскивая с себя промокшую куртку. Подоспевший Велдар набросил ей на плечи чей-то провонявший гарью плащ.

– Рэй где? – стараясь побороть, отдающий болью в груди кашель, спросила у него Тайер. Парень растерянно огляделся, высматривая в толпе невысокую попутчицу, но увидал только жреца шагавшего к ним.

– Кто тебе волю дал у Вышнего дары отсуживать?! – Шептун выскалился на, побледневшего то ли от холода, то ли от возмущения Хайду.

Тайер осторожно поднялась на ноги, встав плечом к плечу с дозорным. И Вел не успел моргнуть, как в руках у неё оказался кривой кинжал Хайды.

– В воду! Зачумлённое отродье! – рявкнула наёмница, заставив потянувшихся к городу горячеозёрцев остановиться и обернуться к ним.

Жрец, под подбородок которому ткнулось стальное острие, шагнул назад. Кивор, хмуря брови, посмотрел на, не углядевшего за собственным оружием, Хайду и махнул дозорным, чтоб не допустили лишнего. Наёмники, вслед за Рэй появившиеся у озера, заставили его передумать и жестом остановить спускавшихся к берегу воинов.

– Тайер, отпусти богослужителя. – Длинные пальцы стража стукнули по лезвию кинжала, отводя его от шеи жреца.

– Дальше он пойдёт сам. – С притворно радушной улыбкой сказал охотник, отбирая оружие у, прошипевшей злобное проклятие, попутчицы.

– Я волю Вышнего исполняю! – приободрился Шептун – И кары вам не миновать!

– Прыгай. – Повторил Афгар, кивая на поверхность начинавшего расходиться кипящими кругами озера.

Щуплый жрец с неожиданным проворством вывернулся из захвата, уцепившего его за меховой ворот, охотника, споро отскочил на пару шагов и тут же, подчиняясь взмаху его тонких, узловатых пальцев, в воздух взметнулись, выплеснутые проснувшимся озером на береговой откос, мелкие ледяны обломки. Колючим, звенящим сталью дождем они окатили наёмников и поспешивших вмешаться дозорных во главе с, догадавшимся накинуть на голову кожаный капюшон плаща, Кивором.

Волей дикого шептуна ледышки ударяли с невероятной силой, вспарывая кожу острыми зазубренными краями. Хайда выронил возвращённый кинжал, заслоняя глаза, Талас отступил назад, зажимая ладонью брызнувшую тяжелыми кровавыми бусинами рану на щеке, ещё раньше, ледяные лезвия хлестанули по занесенной для удара руке Афгара, разлохматили лентами плотную кожу плаща предводителя дозора и заставили отступить на безопасное расстояние всколыхнутую зрелищем, вернувшуюся к жертвенной площадке, толпу.

Тайер горностаем метнулась к жрецу, пригнувшись на бегу, она схватила кинжал дозорного, который предусмотрительный страж приступил ногой, дабы проклятый колдунишка ненароком не вмешал его в свое непотребство. И Вел, ведомый непонятно какой силой, опережая, забывшую в своей ярости о ранении, светлинку, швырнув в богослужителя небольшой камень, о который случаем оступился, пытаясь удержать попутчицу.

Позабыв все наставления о том, как точнее и правильнее прицелиться для удачного удара, парень и не ожидал, что его снаряд попадет в цель. Угодив Шептуну в лоб над левой бровью, камень мигом отбил тому паморки – жрец мешком осел на грязный снег, сронив с плеч тяжелый плащ, узорную застежку которого, как видно, выдрал Афгар. И потерявшие силу ледяные осколки с поверженным звоном осыпались на землю.

Кивор, не спеша откинув капюшон, толкнул носком сапога, отколдовавшего на сей час богослужителя и отработанным, понимаемым войнами дозора быстрее слов, жестом отдал приказ поднять его.

– В темницу. – Оглядев закатившего глаза жреца, определил предводитель дозора. – Позовёте потом кого пошустрее из лекарей, чтоб раньше суда часом не помер. Руки на всякий случай свяжи, мало ли, вдруг шаманить снова примется.

Покуда трое дозорных, не заботясь особенно об удобстве Шептуна и попутно кивая вожаковым наставлениям, поднимали и волокли жреца с берега, кроша в пыль тяжелыми сапогами остатки его ледяного оружия, Кивор оглянулся на наемников: Велдар, злорадно усмехаясь, провожал взглядом поверженного колдунишку, страж, ругаясь сквозь зубы, оттирал заляпанную кровью куртку, глубокие, кривые царапины, разукрасившие его лицо, заживут не скоро, со знанием дела определил дозорный вожак...

Светлинка, ругаясь так, что хотелось заложить уши, сноровистее любого лекаря, перевязывала разодранную едва не до кости руку охотника, пытаясь остановить кровь.

– Три дня дозора, на привратной вышке. – Хмуря тёмные брови, определил кару Кивор – За зачин драки и самосуд.

– Хмарное отродье! – бросив, неаккуратно разорванные концы повязки, выскалилась наёмница – Себе ты, сколько ночёвок на верхнице определил, за то, что ворота этому зашептанному хрычу отворял, да столбом стоял, покуда он в городе верховодил!?

– Он понесет наказание. – Невозмутимо ответствовал тот – А тебе бы не махать языком, дабы после не покаяться...

– Твой указ надо мной не стоит! – презрительно сощурилась девушка, не подумав по тутошним приличиям отвести взгляд.

Афгар с ехидной усмешкой, протянул руку северянину, кивнув на расползшийся узел на повязке, тот скоро затянул края плотного полотна, расточительно оторванного Тайер от охотниковой рубахи и, улыбнувшись, шарахнул по плечу, покачнувшегося от неожиданности, Вела.

– Из тебя выйдет не самый плохой стрелок. – Не особо щедро похвалил Талас, рассеянно тронув пальцами, расплывшуюся нездоровой краснотой по краям порезов, щеку.

Парень недоверчиво глянул на попутчика, ища подвох в неожиданной похвале, подвох же тот пришел совсем с другой стороны.

– Если почаще будет хвост дымиться. – Тут же прибавил Афгар, без всякого намека на шутку. Он краем глаза косился на разбредавшихся горячеозёрцев, получивших потехи и пересудов на год вперед.

– В дозор. – Скомандовал Кивор, нетерпеливо махнув рукой, словно подгоняя, не спешивших исполнять наказание, наёмников. Едва те направились по уторенной дороге к городу, Тайер подняв плащ, подтолкнула Велдара следом.

– Куда мы пойдем? – прежде чем шагнуть на пестревшую, начинавшими подтаивать, следами тропу, поинтересовался парень.

– В лекарский дом. Ты от Лана убегал? – с усмешкой поинтересовалась светлинка, оглядывая его. И тот лишь сейчас вспомнил, что спеша к озеру позабыл как следует одеться и добрых полдня проскакал на холоде в рубахе да стриженой безрукавке невесть с чьего плеча...

***

Ночной ветер, осторожно, словно пробуя силы, скрипел рассохшимися досками резных, крашеных карнизов, петлями распахнутых ставен и кем-то сбитой с навесов калиткой, трепал побитое солнцем и дождями линялое, мутно-зелёное полотнище дозорного стяга над внешней стеной, хлопавшее, словно крыльями, изодранными в лохмотья краями.

Велдар встречал темноту, сидя на скате крыши лекарского дома, упираясь обутыми в мягкие кожаные сапоги ногами в долбленый деревянный желоб водостока, качавшийся на скрежещущих железных крюках покрытых рыжими наплывами ржавчины.

Отсюда, сверху, Горячие Озёра были видны не хуже чем с площадки дозорной вышки, наперво всего возведённой на прежнем месте войнами Мархала, работавшими наравне с городскими плотниками.

Нарга, узнавши, что ученик без дозволения Лана покинул лекарскую, разбранила его на все бока. По словам знахарки, выходило, что ни чего путного не выйдет из того, кто, заместо должного дела, хватается за что попало.

– Ты не воин и не наёмник! – подытожила старуха – Ты – врачеватель, Велдар. Сперва выучись излечивать раны, а наносить их наука не великая.

Парень немедля пожалел что, покуда они с Тайер добрались до старостиной усадьбы, наставник его ушел с Кивором в темницу справляться о здоровье покалеченного жреца. Уж Лан-то непременно вступился бы за ученика, да и мнение его об умениях лекарских совсем по-иному толковалось, как-никак не одно десятилетие тот наёмничал у Рехату, там-то всяко калечить приходилось чаще, чем лечить...

"Чья правда?" – упершись подбородком в колени и невидяще глядя вдаль, размышлял парень – "Лан превыше иных ставит умение Нарги, да только словам её, выходит, вовсе не следует...

А что избрать ему самому? Каков путь Велдара из Светлой – губить или исцелять?"

Вопреки своему обыкновению Вел не терзался виной за свой удар, нанесённый против чести, Дикому Шептуну, но это не столько радовало, сколько пугало! Неужели стать ему таким, как наёмники, убивавшие без колебаний и угрызений совести?! Не смотря на желание овладеть воинским мастерством и спокойно смотреть в лицо любому врагу, подобных умений Велдару совсем не хотелось!

Далеким эхом по улицам прокатился отголосок не совсем приличного напева. Вел рассеянно вслушался, отвлекаясь от своих раздумий и невольно улыбнулся, распознав охрипшие голоса своих попутчиков, по приказу Кивора, стоявших в дозоре на вышке и от скуки, а больше по коварному замыслу, будораживших город нестройным мотивом трактирных, не сходящих до откровенного непотребства, но далеких от благочестия, песен.

От шебутного, скорого на, порой оскорбительное, зубоскальство, стража можно было ожидать чего-то подобного, но вот Афгар даже, что бывало не чаще новолуния, будучи в добром расположении, ни когда не пел, зато скоро мог заткнуть даже самую добрую песню...

Велдар поднялся на ноги, стараясь высмотреть во мраке, коим ночь стремительно укутывала город, далекую вышку, но вдали светилось лишь зарево дозорного костра, горевшего знаком выстоявшего и не сдавшегося города...

***

Жреца он помнил еще с той давней поры, когда был гостем Горячих озёр впервые. Сколько лет было этому сухощавому, молодецки шустрому мужчине Лан не предполагал. За десятилетие Шептун, кажется, ни на чуть не поменялся: те же седые космы, плетённые местами в тонкие косички, украшенные бусинами и кусочками меха, тот же обманчиво рассеянный взгляд желтовато-карих глаз, желтоватое же морщинистое, словно больной пень, лицо и те же фанатичные речи о каре Вышнего и неминуемой расплате горожан за неверие.

Когда Кивор сопроводил врачевателя в пыльный закут темницы, жрец уже малость оклемался и даже успел подготовить речь о верности своему богу. Левая половина лица богослужителя не слабо распухла, приобретя сочный фиолетовый оттенок, глаз заплыл, но тот, презрительно щуря правое, не пострадавшее око, наотрез отказался допускать к себе чужака и принимать от него какое либо зелье. Ни мало не огорчившись от такой гордости дозорный вожак и следопыт, пропуская мимо ушей исходящие паскудством речи Дикого Шептуна, повернулись восвояси, оставив того исходить ядом в одиночестве. Лишившись слушателей, жрец не умолк, а продолжил монотонно бубнить бессмысленно звучащие наговоры, как видно надеясь, что Вышний своей милостью развяжет верёвки на запястьях верного служителя.

Сказать, что Лан осуждал своих спутников за дерзкое вмешательство в чужие обычаи, было бы не вполне справедливо. И попусту выговаривать о том молодым и не в меру своевольным попутчикам проводник не трудился, понимая, что и без него про то им известно.

В наёмниках дольше всего удерживались люди расчётливые и недружелюбные и редко когда, для своего же спокойствия, они работали парами, а тем более группами в большее количество душ. Потому следопыту, привычна была грызня и поножовщина в рядах его спутников и теперешнее, неожиданное братанство их настораживало Лана, по опыту знавшего, что подобное редко когда добром проводнику кончается.

В то же время ожидать ножа в спину от Тайер было немалой подлостью. Наёмнице он верил как себе; дурного не ожидал он и от стража, слишком мудрого для своих лет, да и Афгар, хоть и был следопыту хуже плевка в питьевой чашке, скорее бы вцепился в глотку открыто, чем трудил себя мелкими интригами.

Поразмыслив подобным образом, Лан решил подозрительность покуда отложить и, по обыкновению, довести до ума порученное дело, а там, глядишь, понятно станет чего ждать и с кем воевать.

Ветер пробовал на прочность опоры вновь возведенной вышки, скрипя лиственничными слегами. Следопыта пробирал нездоровый озноб – сказывалась не одна бессонная ночь, проведенная в лекарских покоях. Покинув их, Лан наслаждался воздухом, пропитанным не запахами зелий, овечьего жира, что шел на изготовление притираний и мазей, и других более отвратительных, но неизменно сопутствующих лечебницам, ароматов, а запахом хвои, талой воды и принесённой с гор свежести. В эти мгновения он почти завидовал наёмникам, ночевавшим на верхнице.

Заново выструганные ступени, ведущей на верхнюю, крытую дощатой крышей, площадку дозорной вышки, ещё не успели расшататься, от того не полошили караульных противным скрипом и следопыт предупредительно стукнул костяшками пальцев по стене.

– Входи. – Раздражённо ответил страж, турнув в бок задремавшего охотника.

– Добрые гости в ночь не жалуют. – Не удержался от ехидства тот.

– Не больно рьяно вы дозор несёте. – Насмешливо фыркнул Лан, зажигая от принесённого факела смоляной фонарь, висевший на тонкой цепочке над втиснутым в дальний угол столом. Дозорные по ленности своей обычно обходились отсветами горевшего не далеко сторожевого костра, но фонарь на крайний случай держался в пригодности.

– Чего жрец, душу Мгле не завещал? – с усмешкой поинтересовался Талас.

– Покуда ещё скалится. – Вспомнив источавшие непотребство речи Шептуна, ответил следопыт – Кивор обещался с судом погодить, Мархала дождаться.

– Покуда ждать будет, тот охране глаза завесит, да в свой чащобник уйдет. – Северянин не склонен был доверять избравшему за оружие колдовство, в Кордоне на таких приказ был один – смерть.

– Не нам решать, их жрец, пускай и судят, как и когда вздумается. – Лан равнодушно пожал плечами. – Как-никак слово он удержал – немилость от города отрешил.

– Кто там знает, небось, сам же её и навёл, чтоб старосту подвинуть. – Предположил Афгар, рассеянно потирая перевязанную руку. Порезы противно ныли и, похожая на запечённую на солнце смолу, знахаркина мазь ни какой пользы не приносила.

– Не сегодня-завтра старосту выберут, там и поглядим... – привычно, не делая поспешных догадок, сказал проводник.

***

Сильные ветра были редкостью в этой, окруженной с трех сторон слоисто-гранитными боками гор и густыми, словно сизой пудрой присыпанными по тяжелым лохматым лапам, хвойными лесами, местности. По разговорам, заставших первый, как вышло на деле, поистёршийся в памяти, гнев Вышнего, горожан выходило, что в первую ночь над городом властвует душа принятой озером жертвы. Порывистый и вспыльчивый жрец не направлял горячеозёрскую погоду к лучшему краю.

А старожилы дозора той порой стучали кружками в трактире, поминая Гверена, что стоял над городом от времен Противостояния. И Кивор, как не рычал в противу этой гулянке, но Мархаловой твёрдости ему в характере и кулаке не доставало, от того и завернуть от трактирных дверей дозорному вожаку вышло не многих.

Чересчур прохладные, наполненные запахами трав и отсыревшей от влажного воздуха пыли, звеневшие, отлетавшим от высоких потолков, эхом даже от малого шороха, комнаты лекарского покоя, по мнению Вела, ни как не служили помощью в исцелении, а скорее наоборот, чужедомной неуютностью, вгоняли недужных в беспросветную тоску.

Грязные плошки и миски, уставлявшие узкий стол в припечной комнатке, присыпанный травяной трухой, покрытый разноцветными пятнами настоев, мутными, подёрнувшимися отблескивающей плёнкой, каплями вонявшего прогоркшим жиром противоожогового зелья, обрывками, служивших на повязки, тонкой кожи и неплотно тканого полотна, заставили относительно радужное настроение лановского ученика рассеяться пылью.

Каков бы не был неуживчивый и дотошный его наставник, но хлам после приготовления настоев редко когда дожидался бездельных рук. Брезгливо морща нос, парень составил посуду на край, мыть эти черепки он не станет даже под страхом смерти и прицельных до души укоров Нарги. В беспорядке разбросанная по лавкам одежда перекочевала в угол, будь он уверен, что этих тряпок, большей частью чужих, изгвазданных в саже и свежеподтаявшей грязи, ни кто не хватится, так с удовольствием растопил бы ими очаг.

Нарга строго придерживалась мерок в составлении любых снадобий и нарочно держала под рукой пятёрку разно размерных, ловких по ладони, глиняных плошек, разукрашенных занятным чётколинейным узором, и теперь они полупустые, хороводились на столе в окружении видавших лучшие времена, полотняных мешочков с засаленными, размахрёнными завязками.

Вел понюхал раскрошенные в самой полной плошке травы: корни желтоголовника и ползуна, полозник, перолист – самый верный сбор при ожогах. И принялся выискивать в валушах на широченном подоконнике единственного в комнатке, чуть притенённого сальновато-захватанными с краёв занавесками, окна нужный кулек.

– Старая карга переняла тебя в услужение? – насмешливый голос за спиной заставил Велдара испуганно подпрыгнуть, от чего, с трудом раздобытый, мешочек со сбором, что он небрежно держал за хлипкую завязку, шлёпнулся на пол.

– Тайер! – спешно обернувшись и увидев раздосадованное лицо попутчицы, взвился он – Какого распроклятого беса ты торчишь здесь в такой час?!

– Надеялась довести тебя до трясухи. – Фыркнула наёмница, бросив изрядно трёпаную куртку на ближайшую лавку. Вел закатил глаза, ругая себя за напрасный труд.

– Передумала? – подняв бровь, подивился парень, соображая между тем, как надежнее собрать разлетевшиеся по полу травы, раньше, чем сюда принесет Наргу.

– Ты так и будешь таращиться на эту труху? – поинтересовалась светлинка, пропустив мимо ушей ехидство, болезненно хмурясь, она подняла полотняную торбочку.

– Нет, буду ждать, покуда ты соберешь её! – огрызнулся Вел, выдёргивая вместилище целебного сбора из рук попутчицы.

– Разве я виновата, что ты не умеешь слушать?! – развела руками девушка – Ни один человек не способен ходить бесшумно!!!

Скрипнув зубами, Велдар загреб в ладонь травяную смесь с замытых половиц. Крученый тонкий шнурок потянулся за его рукой, и парень разжал кулак. Продолговатая бусина насыщенного ржавого цвета, изрезанная замысловатой, прокрашенной тёмным, вязью в тот же миг оказалась в руках наёмницы.

– Мать распроклятого, не сыщи покоя...

Подобной бесовской брани из уст языкастой попутчицы Вел не слыхивал даже в бою.

– Чей это мешок?! – взвилась девушка, хватанув для верности парня за, и без того драный, ворот рубахи.

– Нарги. – Отмахнув её руку, ответил тот, не особенно понимая, чего ради наёмница почти испуганно таращится на безделушную, по сути, подвеску, словно на знак самого сарзасского владыки. – Что это за бирюлька?

Светлинка молча сунула "бирюльку" Велдару под нос. Костяная точёная бусина, украшенная резьбой из чудных завитушек, похожих на замысловатые чужеземные письмена да точек, дробящих рисунок на две части. Он совершенно не понимал, чего странного должен увидеть в костяной побрякушке...

Едва не взвыв от досады, Тайер плюхнулась на лавку, привычно задерживая дыхание, покуда утихнет, очнувшаяся после муторного пойла знахарки и заново схватанувшая по рёбрам, боль.

Как эта распроклятая охранка могла попасть к знахарке?! Кому пришлось к делу им беды покликать? И откуда ей взяться, когда она собственноручно перетряхнула пожитки охотника, покуда тот валялся без памяти после стычки с сарзасским отрядом?!

В свете, захваченной цепкими медными лапами подставки, лучины отполированная кость отливала краснотой, наёмница, раздражённо щурясь, рассматривала выпуклые бока распадской охранки, кляня на все стороны допустившего оплошность её хозяина.

Или не хозяина? Зелёная и чёрная краски почти стерлись, но всё же вполне различались, а вот узор смутно настораживал невесть чем, и светлинка таращилась на витые линии и точки до мушек в глазах.

Глава XIII «Марула».

По дням дом старосты неминуемо пустел. Перед мастерством двух не худших врачевателей дрогнули слуги Хозяйки Мглы и, отпустив души раненых, убрались прочь, за порог, спешно окропленный Наргой полынным настоем, запирающим обратную дорогу. Старшина Мархал вновь встал во главе дозора, значит, вскоре созовет горожан на выбор нового старосты. По тутошнему наследованием почета и послушания не добиться, а значит, выберут кого-то из воинов, достойного по возрасту и разуму. И Маруле придется покинуть дом, не данный ей по рождению, а возможно и город, от того, что не доброе дело немужней девушке не при родителях жить...

Небольшая общая комната служного покоя была тесновата, но порога хозяйских покоев Нарга не переступила и после смерти Гверена и, Маруле, неволей, чтобы не уронить чести доброй и радушной хозяйки, приходилось иногда навещать гостей. Опасаясь, она покрывала голову накидкой – лучше уронить честь дочери, нарушив закон скорби, позволяющий не носить её и не плести кос, чем быть узнанной светлинцами.

В общей комнате царил беспорядок, пахло дымом, въевшимся в одежду несших дозор ночью, лошадьми и горелой смолой воняло от курток тех, кто помогал строить придозорную конюшню. За наёмниками прихвостался Хайда, не впервой таращивший глаза на Марулу. Гверен не раз предлагал присвататься к какому-нибудь достойному парню, Марула отказывалась, теперь, по словам женщин, ей ни чего другого не останется...

Назавтра знахарка покинет дом и вернется на берег и хоть чужаки перестанут захаживать на двор... И тут бы вздохнуть с облегчением, да не выходило. Не сегодня – завтра на сарзасских землях стает снег, и наёмники уйдут, унося напоминание о Светлой. До их появления девушка словно забыла, как близок сердцу родной язык...

Глядя на догорающее в очаге пламя приемная дочь старосты вспоминала дом: белокрашенные стены и широкий двор Белого Легиона... и, невольно Танагара, тогда ещё не проводника, а одного из наставников внешних, боевых отрядов магистрессы.

Марула перевела взгляд на его родича, вертевшего в руке тонкий нож и с усмешкой слушавшего следопыта, в очередной раз пенявшего попутчикам за непочтительность к законам чужой земли. Отвернуться, прежде чем холодный тяжёлый взгляд полоснул по ней словно животорговский меч, девушка не успела.

С неожиданно всколыхнувшимся в ней презрением дочка старосты отворотилась от ненавистных гостей, желая, чтобы те разом провалились в бездну.

***

Бурый настой чернополыни растёкся по чисто выскобленным половицам и медово густо закапал с высокого, тёсанного из цельного соснового чурбака, порога.

Едва за гостями затворилась дверь да на дворе звякнули, заново кованые молодым, не по-здешнему черноглазым, кузнецом, ворота, старостина падчерица хлестанула за порог припасенный ещё с ночи отвар, чтобы навеки запереть чужакам дорогу, да сотворила охранный оберег, надеясь, что боги Светлой не оставили её в чужих землях без своего покрова. За высокими стенами покоев белого легиона в милости небесных покровителей девушка не нуждалась, а теперь, ступив от родного порога, сквозь муть памяти всё чаще вытягивала слова стародавних оберегов да божьих упрошений...

– Ты ведовать тут брось!

Марула, шарахнувшись от входа, с перепугу выпустила из руки пузатый, каленый докрасна, и выкрашенный глянцевым лаком, горшок и не подумавший расколотиться, а лишь, дробно перекатившись, громыхнувший по широким половицам. Старшина и прежде входил в дом недосужась стучать, а ныне, небось, и вовсе ей должно милости выпрашивать, чтоб под этой крышей ночевать. Ведь по законам горячеозёрских земель, староста считался главным над городом во всем, что не касалось дел воинских, но в посмертии его, либо отрешении от должности, семья его всех привилегий лишалась.