Текст книги "Сквозь Пекло (СИ)"

Автор книги: Елена Асеева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 41 страниц)

Глава тридцать седьмая

Святозар открыл глаза и почувствовал острую боль не только в правой ноге, но и во всем теле. Болели руки, спина, левая щека. Он лежал на спине, на полу, прямо перед глазами наследника нависал бурый, каменный потолок. С большим усилием, преодолевая эту страшную боль, Святозар приподнялся, сел, и огляделся. Слева, справа и сзади находились такие же, как потолок бурые, каменные стены, а прямо перед ним железная, решетчатая дверь. «Темница», – мгновенно догадался Святозар, и, подняв руку, ощупал левую щеку, на которой теперь была широкая, начинающаяся от крыльев носа и заканчивающаяся около мочки уха рваная рана, смазанная каким-то серым, вязким, точно мазь, составом. И хотя рана была большой и рваной, и через нее можно было просунуть язык, но кровь с нее не вытекала. Наследник осмотрел себя, рубашки и опашня на нем не было и руки от плеча до локтя, опоясывали такие же рваные, глубокие раны, местами оголяя белые кости. Эти раны, также смазанные серой мазью, не кровоточили. Святозар застонав, загнул руку и завел ее назад, да провел пальцами по спине, где на коже находились многочисленные рваные раны, смазанные все той же мазью. На правой больной ноге почти до колена была оторвана штанина, а глубокая рана густо смазана, однако даже через мазь продолжала проступать кровь, правда холод, который опоясывал ее по краю пропал, чобот на этой ноге так же отсутствовал. Святозар придерживаясь правой рукой за стену, попытался встать, и когда взгляд его упал на перстень царя Альма, душа наследника тихо вздохнула, потому что прекрасный белый камень теперь тускло горел кроваво-красным светом. Придерживаясь за стену и почти не опираясь на ногу, он дошел до решетки. Торопливо перехватившись за толстые прутья, наследник подтянул ногу, да посмотрел вперед, сквозь широкие решетчатые квадраты железной двери.

Да, Святозар догадался правильно, он находился в темнице. Прямо перед ним двигалась в направлении справа налево вереница черных душ, несших в ладонях жидкость из озера. Его темница была последней в ряду и слева наследник смог разглядеть вдалеке серо-черные очертания каких-то построек, а прямо около стены темницы, касаясь ее одним боком, лежал огромный валун, почти в половину человеческого роста высотой. Около этого валуна стояла черная душа, у которой лишь мочка левого уха была фиолетовая. Это была даже не мочка, а лишь маленькая точка на мочке уха, но которая дюже ярко светилась. Черная душа с фиолетовой мочкой держала в руках длинную, тонкую палку и со всей силы, какая есть в душе, била этой палкой в центр валуна, пытаясь пробить в камне дыру. Но всякий раз, когда палка соприкасалась с поверхностью камня, ее вроде бы острый и твердый конец, становился мягким и изгибался в левую сторону. Душа монотонно и безостановочно колотила палкой в камень, и тихо, также монотонно и безостановочно шипела себе под нос.

Святозар сделал еще пару шагов, держась за прутья двери и подойдя ближе к душе, с интересом наблюдал за ней, но та словно не замечала его, и продолжала стучать по валуну. Наследник перевел взгляд на вереницу душ и пригляделся, да смог различить сквозь нее, темницу напротив, откуда раздавалось негромкое, точно стены его узницы заглушали звук, бы-бы-бы. Вначале наследнику показалось, что черная темница пуста. Впрочем присмотревшись, он увидел, что на самом деле она не пуста, а наоборот полная, вернее переполненная, черными душами грешников, которые стояли там впритык друг к другу и только кивали головами, да безостановочно бы-бы-кали. От вида этих кивающих головешками черных душ, от тонкого запаха крови и гнили, и от их бы-бы-кания по телу наследника пробежала дрожь. Он порывисто вздохнул, и, протянув руку к замку прошептал заговор, чтобы открыть его, но ни замок, ни сама дверь даже не колыхнулись, значит, магия добра была здесь бессильна.

У Святозара закружилась от слабости голова, он вернулся, придерживаясь за решетку, к правой стене и опираясь на нее руками осторожно опустившись, сел, и принялся шептать заговор над ногой, щекой, руками. Одначе его магия в этой темнице не действовала, наверно его нарочно поместили в такую темницу, которая гасила светлую магию, и не позволяла ей сиять и творить добро. Наследник оглядел темницу, она была не большой, сажень в длину и ширину, да чуть меньше четырех аршинов в высоту.

Внезапно Святозар услышал тяжелую поступь воеводы. Вий шел оттуда, куда направлялась вереница душ, и, не дойдя до темницы, остановился и громким голосом, сказал на восурском языке:

– Человек затвори очи.

Святозар тут же выполнил повеление Вия и закрыл глаза, зная, что стоит лишь простому смертному взглянуть в очи воеводы, как он тут же умрет. Вий, судя по многочисленному издающемуся шипению, пришел не один, подойдя к решетке, он остановился, и тяжело задышав, так, словно утомился после долгой дороги, спросил:

– Человек, что с твоей ногой, мазь, которой тебе смазали раны, не останавливает кровотечение?

– Моя рана получена в бою с вашим служителем, сыном Горыни, Нуком, – ответил Святозар, и так как у него кружилась голова, оперся спиной о стену. – Он плюнул туда, и я пришел сюда, чтобы излечить ее в жидко-стоячем озере боли и страданий.

– И почему же, ты, ее тогда не излечил? – поинтересовался воевода. – Ведь ты был около этого озера?

– Когда, я, набрал жидкость и налил ее на рубец, то вместо того, чтобы исчезнуть, рубец наоборот раскрылся и образовалась рана, – пояснил Святозар, и повернул в сторону Вия голову, со все еще сомкнутыми глазами.

– Не открывай только очи, человек, – поспешно молвил Вий. Он малеша помолчал, будто обдумывая, что-то, а посем добавил, – ты, наверно, перепутал озера, и набрал воду не из жидко-стоячего озера, а с правого озера кипучей злобы и слюней… Это очень плохо… очень… Теперь нога твоя никогда не заживет, даже если я принесу тебе воды из жидко-стоячего озера… Что же делать? – протянул воевода. – Совсем не хорошо, что у тебя оттуда течет кровь, она очень опасна для душ которые отбывают наказанье в Пекле… Маргаст, – обратился Вий к кому-то, а Святозар вздрогнул вспомнив народ эрейлийцев и жар-птиц, которых уничтожал колдун, точно с таким же именем. – Что можно сделать, надо остановить человеку кровь, а то иначе он умрет… А если он умрет, то своим сиянием наполнит Пекло так, что и не станет у нас больше черных душ… Помнишь, Маргаст, что было, когда умер здесь Велес… Ну, чего молчишь, Маргаст? – недовольно буркнул воевода.

– Ваша мудреность, – тонким, вроде мышиный писк, голосом поспешно откликнулся Маргаст. – Ваша мудреность, будем мазать его флюпенговой мазью, она не даст крови течь… вы, же видели шептания не помогают.

– Видел, видел, – недовольно заворчал Вий. – Шептания не помогают и флюпенговая твоя мазь, тоже не помогает… Да и вообще никакая это не мазь, а одна сплошная галиматья, никого не лечит, раны не заживают, вздор одним словом, а не мазь. – Воевода опять замолчал, а после негромко заметил, – ах, ты, дурафья Пан, дурафья, зачем так бил кнутом, всего мальчишку исполосовал… Дурашман, ты, истинный дурашман. Маргаст, ну, ты продолжай его все же мазать, да пошепчи еще, может, что-нибудь и поможет…. Пан пошли дасуней, пусть принесут из моего дворца, покрывала и подушки, да устелют ему пол, совершенно мне не надо, чтобы он еще и захворал. Да, и Пан, я вроде сказал, чтобы ты его одел и накормил, почему не выполнено? – внезапно раздался резкий, свистящий звук, точно, кого-то ударили кнутом, и послышалось негромкое, но продолжительное шипение.

Святозар тревожно наморщил лоб, и, отвернув голову от решетки, глубоко вздохнул, потому что и руки, и нога и спина, и щека внезапно так заболели, как – будто кнут прошелся по наследнику, а не по кому-то другому.

– Вот, что человек, сиди здесь тихо, ешь, пей, спи и лечи свои раны, – сказал Вий и прерывисто задышал. – А я буду приходить и смотреть, как ты здесь… И Пан, если сызнова не выполнишь то, что я велю тебе, мой хлыст еще не раз пройдется по твоей спине.

– Что ты, что ты, паскопочка, – зашептал Пан и негромко взвизгнул. – Все исполню, уж поверь мне паскопочка, сам прослежу, сам… ты же меня знаешь.

– Уж, это точно, я тебя знаю Пан, потому лучше и впрямь проследи, – добавил воевода, и тяжело переставляя ноги, да, что-то шипя, направился в ту сторону откуда пришел.

Святозар открыл глаза и увидел суетившихся возле дверей темницы дасуней, и стоявшего среди них, и громко шипящего на всех Пана, с исковерканным от злобы и ненависти лицом. Через некоторое время дасуни принесли широкие, толстые и дюже мягкие серые покрывала, и, открыв решетку, подняв Святозара, да загнав его в дальний угол темницы, устелили ими пол, да накидали вовнутрь темницы с десяток маленьких, серых подушек, а погодя принесли длинную почти до колен черную, плотную рубаху, черные штаны, чулки и деревянные башмаки. Они покидали вещи на покрывала, закрыли решетку и ушли в сопровождении Пана, который все это время с особенной жестокостью тыкал, и колотил своим посохом черную душу с фиолетовой мочкой. Перед уходом он злобно глянул на Святозара и заметил:

– Оденься, и запомни, не очень – то надейся, что Вию удастся скрыть тебя от глаз господа Чернобога, и если ты не хочешь получить кнута из его рук, сиди здесь смирно.

Святозар хотел было сказать в ответ, что-то обидное, но у него так кружилась голова, и совсем не было сил разговаривать с таким подлым существом, посему он лишь одарил его презрительным взглядом и как только Пан и служки ушли, принялся переодеваться. Он снял с себя оборванные штаны, и надел новые, подкатав на правой ноге штанину, чтобы не пачкать ее кровью. Затем надел чулки и на правой ноге завернул его книзу, а немного отдышавшись со стонами и вздохами, натянул рубаху, башмаки решив не обувать, поставил в угол.

Собрав все подушки в одной стороне и подложив их под голову и правую руку, Святозар лег на правый бок, где рука болела поменьше и затих, уставившись в сторону решетки. Души все также продолжали идти вереницей, а душа с фиолетовой мочкой все также безуспешно продолжала бить палкой о камень. Наследник лежал очень тихо, боясь пошевелиться и нарушить возникшее на мгновение безболезненное состояние внутри. Одначе стоило ему пошевелить рукой, как сейчас же заболело все сразу и нога, и руки, и спина, и щека, легкий озноб начал сотрясать тело, словно Святозар вдруг замерз, а сил согреться не было. Чтобы отвлечься от боли и озноба, наследник принялся рассматривать душу с фиолетовой мочкой, которая со стороны казалось такой несчастной и забитой, и нежданно вспомнил слова воеводы: «Твоя кровь, очень опасна для душ, которые отбывают наказание в Пекле». Святозар задумался, припомнил, какое яркое лазурное сияние вызывала его кровь, попадая на черную землю пекельного царства, и порывчато сев, протянул левую руку к правой ноге да ладонью провел по поверхности раны, коснувшись вытекающей оттуда крови. Наследник поморщился от боли, тяжело застонал, на мгновение перед глазами его снова поплыл белый туман с алыми кругами, но помотав головой он прогнал те болезненные ощущение и дым и стал наново подниматься, опираясь на стены правой рукой, а ступив ближе к решетке, обратился к черной душе с фиолетовой мочкой:

– Душа, душа, – негромко позвал он ее, та развернула свою черную голову, с короткими, поднятыми кверху, словно у ежа колючки, волосами, широко открыла рот, при этом не переставая стучать палкой о камень. – Протяни ко мне свои руки и эту палку, – добавил Святозар, но душа продолжала безмолвно взирать на него, точно не понимая.

Тогда наследник сам протянул, навстречу душе, левую руку с кровавой ладонью, через решетку. Та бестолково уставилась на направленную к ней кровавую ладонь, а посем вроде, как сообразив перестала стучать палкой, и осторожно, словно страшась этого, дотронулась до крови кончиками правых пальцев. И тотчас эти кончики пальцев засветились фиолетовым светом. Душа поднесла к своим черным глазам фиолетовые кончики пальцев, и содрогнулась всем телом, как-то гулко охнув. И немедля протянув к Святозару правую руку, провела сначала ладонью по крови, а засим ее тыльной стороной, и тогда же вся правая кисть его засияла фиолетовым светом. Душа вновь протяжно охнула, и, положив палку на камень, проделала тоже с левой кистью, которая мгновение спустя, также ярко полыхала. Святозар придерживаясь за решетку, наклонился и сызнова прошелся по ране ладонью, тяжело застонал, покачнулся, но схватившись правой рукой за прутья решетки, устоял на здоровой ноге. Он покачал головой, прогоняя поплывший перед глазами густой туман, и тихо прошептал:

– Палку, палку дай.

Душа тут же послушалась, и, схватив фиолетовыми руками черную палку, передала ее наследнику. Святозар взял палку, и, зажав в руках, покрыл ее поверхность кровью. И в тот же миг палка вспыхнула и загорелась чистой, неяркой лазурью.

Когда наследник протянул душе лазурно-светящуюся палку, то та вся затрепетала, и, задрожав, поспешно схватила ее, а развернувшись, принялась бить заостренным концом по камню. И теперь эта палка была такой твердой, что ее острый конец, врезаясь в каменную поверхность, начал пробивать в валуне дыру. Душа, что-то монотонно шипела, а после не отрываясь от своего занятия, повернула голову и на восурском языке, с дрожью в голосе, сказала:

– Ах… ах… ах… как же тебя благодарить, как же, как же…

– Кто ты? – спросил у души Святозар. – И, что такое натворил в прошлой жизни, что тебя наказали бесконечным и не выполнимым наказанием.

Душа посмотрела прямо в глаза наследника, и нанова затрепетала, задрожала вся, под его светлым взглядом, и, понизив голос, чуть тише ответила:

– Меня зовут Люччетавий – Джюли, я нелл… Охо…хо, а наказан за предательство и жестокость… Если бы не это фиолетовое пятнышко на мочке уха, единственный добрый поступок, меня бы уже давно не было. – Душа мотнула головой в сторону бы-бы-кающих темниц, и вздрогнув, добавила, – меня бы закрыли в этой темнице, куда закрывают черные души и откуда нет выхода… никогда.

– А куда же деваются те души, которые там закрывают? – поспрашал Святозар и не в силах больше стоять, пошел, придерживаясь за решетку и стены к своим подушкам, да опустившись на них, прилег.

– Они исчезают… исчезают…,– очень тихо и испуганно шепнул Джюли. – Исчезают безследно, словно всасываясь в землю, или растворяясь в стенах. Я не знаю точно, куда они деваются, но то, что они умирают, как души, это здесь знают все… все и я, и души грешников, и дасуни…

Святозар перевел взгляд с Джюли, на вереницу и увидел, как идущие в ней испуганно зыркают на бы-бы-кающие темницы, в коих оказывается стояли, что-то шепча и наклоняя головы, души приговоренные к смерти. Оттого неосознанного ужаса он надрывисто вздрогнул всем телом, опять ощутив озноб внутри себя и дернувшимся голосом поинтересовался:

– Джюли, а кого же ты предал?

Душа не переставая стучать палкой, некоторое время молчала, и все еще не отводя взгляда от лица наследника, протяжно охнув, прерывистым голосом, молвила:

– Я предал веру и Богов… Богов которые нас создали, которые нас научили говорить, писать, читать… которые научили нас сеять и пахать, готовить хлеб и жарить мясо… Богов… – Джюли содрогнулся всем телом так, что палка в его руках дрогнула, повернул голову и уставившись на появляющуюся в камне выемку, продолжил, – я предал наших Богов… Небесного отца Сварога и его сыновей великого Бога огня Семаргла, Бога войны и битв Перуна… Да, я предал Богов…

Святозар лежащий на подушке, сотрясся всем телом, глядя в черный затылок души предателя, и почему-то сразу вспомнил сказ царя альвинов Альма о неллах, вспомнил кровавые жертвы неллов, и не сомневаясь в том, о чем сейчас пойдет рассказ, наполненным печалью голосом, спросил:

– А зачем ты предал Богов? Сварога и его сыновей Сварожичей? Зачем и как?

Джюли покуда молчал, наверно не в силах поведать светлой и чистой душе о своем предательстве, и продолжал стучать палкой по валуну, где уже стала появляться неглубокая дырка. На мгновение он затих, просунул в дыру палец, а после вновь принявшись за свою работу, тяжело и гулко вздохнув, начал свой сказ:

– Мой царь Альби-Сантави – Плюмбания жил много веков назад, а я был у него первым человеком в стране – баскаком. Я ведал сборами податей и надзирал за исполнением царских повелений. Я был очень знатен… Мой царь Альби-Сантави, имея много детей, боялся, что они не дожидаясь его смерти, захватят власть, а его предадут смерти. И, чтобы этого не случилось, он разделил между своими сыновьями, которых было девять, страну, выделив каждому свой город, где бы тот мог править. Но один из сыновей Альби-Сантави, Мелуил – Келсави, решил, что дележ был не справедливый, он напал на своего старшего брата Берцания-Есуания, который правил в более обширных и богатых землях, и захватил его город. Воины Мелуила-Келсави всенародно на площади замучили, а после и казнили Берцания-Есуания. Альби-Сантав узнав о злодеянии Мелуила, и о смерти Берцания поднял свое войско, и, войдя в земли старшего сына, убил мятежников… Убил и собственного сына Мелуила. Но знатные люди, поддерживающие Мелуила, были недовольны своим царем Альби-Сантави и подняли мятеж, началась кровопролитная война, она шла долгие годы, принося неисчислимые беды людям и множество смертей… – Джюли на миг прервался, покачал своей головой и кажется тяжко выдохнул. – Но все же в этой войне победил Альби-Сантави, правда, он очень дорого заплатил за свою победу, потому что потерял в ней еще пятерых своих сыновей, которые были на стороне погибшего Мелуила. Когда Альби-Сантави покарал мятежников, в назидании другим казнив их, а вместе с ними и двух своих сыновей, то решил изменить веру… Ему казалось, что Боги правящие неллами слишком много дают воли народу… потому он – этот народ и позволяет себе выступать против него, самого царя Альби-Сантави… – Джюли вновь прервался и еще сильнее стал стучать палкой о камень, а мгновение спустя добавил, – кто такие Боги… И кто такой он царь Альби-Сантави, и какое право имеют эти Боги решать, за него за царя, какую собирать подать, и какие праздновать дни – так он говорил… Царь решил создать новую веру и новых богов… Тогда, когда он убил Мелуила, и вошел в город старшего сына, пытаясь разыскать тело Берцания-Есуания, то найти тело не смог, оно бесследно пропало… Посему Альби-Сантави придумал легенду, что вроде, как убитый Берцани-Есуания был на самом деле не его сын, а бог, который сошел на землю, пытаясь обратить народ в новую веру, научить людей слушаться царей и знать, и безропотно им подчиняться. И как когда-то Берцания убили, принеся в жертву враги новой веры, а именно его младший брат Мелуил-Келсави, так и теперь неллы должны приносить кровавые жертвы людьми… Альби-Сантави рассказывал нам его приближенным о новой вере, о том, что теперь мы, знатные, сможем сделать из народа яремников и смирить наконец-то, их гордый нрав. Он говорил, что доселе, мы хоть и пользовались золотом и серебром, но должны были все время оглядываться, боясь и страшась гнева народа и Богов, но если мы предадим старую веру и примем новую, то сможем строить золотые дворцы, жить в роскоши, доступной нашему положению… А старые Боги – Семаргл и Сварог, которые не любят излишеств и роскоши, отвернуться от нас, на смену им придет Берцания-Есуания, который разрешит знатным людям – утопать в драгоценных каменьях и расшитых золотом тканях, разрешит есть и пить столько, сколько пожелает наше тело. А народ, запуганный кровавыми жертвами, мы будем держать в смирении и страхе, мы будем их не докармливать и тогда голодные и изможденные, они будут думать лишь о еде и о том, чтобы их не принесли в жертву…. Альби-Сантави говорил, а я и другие сидели и слушали его, мечтая о том, как мы сможем наслаждаться своей силой и богатством, едой и женщинами… И когда царь предложил стать мне первым жрецом новой веры, самым старшим, самым могущественным – пажрецом… я не задумываясь согласился… Мы построили в престольном граде Этуалии огромный дворец, назвали его жрищем и принялись проповедовать новую веру в бога и господа Берцания-Есуания… И знаешь…людям эта вера пришлась по душе, особенно знатным, которые смогли подчинить себе народ, объявив его яремниками, и смирив его страхом смерти…. Долго, долго, я был па-жрецом… уже умер Альби-Сантави, умер его сын Ферлия-Фацо, а я продолжал жить, избирая и отдавая указания приносить людские жертвы. Каждый раз после такой жертвы, я окунал свой правый мизинец в чашу с человеческой кровью и наносил ею знак на правую мочку уха, на правый мизинец руки и ноги, себе и приближенным к жрищу, помечая так избранных на служение новой вере и новому богу Есуанию… Но однажды, уже незадолго перед моей смертью, ко мне привели юного отрока, которого требовал принести в жертву царь – внук Альби-Сантави, Церлицио – Бьелли. Этот юноша не желал признавать нового бога Есуанию и безмерную власть знати… Когда я увидел этого мальчика, внутри меня, впервые за все годы, что-то дрогнуло… и я решил спасти ему жизнь. Мой яремник, которому я передал ключи, ранним утром открыл дверь, выпустил отрока, и помог ему покинуть город. Прощаясь с ним около крепостных ворот, я передал ему коня и мешочек золота… Но отрок, которого звали Мотакиус…

– Как, как, ты, сказал, звали отрока? – перебил Джюли Святозар, услышав знакомое имя, имя которое носил младший сын правителя Аилоунена.

– Мотакиус, его звали Мотакиус, – откликнулся Джюли и с какой-то нежность повторил имя мальчика. – Его звали Мотакиус… Он вернул мне золото, сказав, что его вера в Семаргла не подкупна, затем вскочил на коня и ускакал… Правда, перед тем, как уехать, он посмотрел на меня своими голубо-синими глазами и добавил: «Ты, запомнишь меня – Мотакиуса навсегда, а твой добрый поступок, спасет твою жалкую и погрязшую в жестокости и золоте душу.»– Джюли смолк, словно не в силах продолжать, но покачав головой и горестно вздохнув, сказал, – Мотакиус оказался прав, именно этот поступок и спас мою черную душу. Когда я умер и Богиня Буря Яга Усоньша Виевна черной, острой косой пригнала меня на суд к Богу Радогосту, тот увидев меня, зычно взревел, а я громко закричал… Радогост был человек, с львиной головой… Лев – это огромный зверь, они не живут в Восурии, но обитают в Неллии, далеко на юге… Львы похожи на котов, но только намного, намного крупнее их. У них желтоватая шерсть, длинный хвост, а их самцы имеют огромную, рыжую гриву… это необыкновенно сильный и мощный зверь… да, зверь… Когда Радогост ко мне подошел, я содрогнулся всем телом, и вспомнил все выпитое и съеденное мной, вспомнил все золото и драгоценные каменья, что перебирали мои пальцы, вспомнил потоки крови, что перетекли через мои руки, вспомнил крики и вопли замученных мною людей, а потом я вспомнил глаза Мотакиуса голубо-синие, и в страхе, и ужасе за себя, упал перед Радогостом на колени, а он тихо сказал мне: «Смерть грозит предателем веры! Смерть грозит такой душе, смерть!.. И тебя, черная душа, следует предать смерти, закрыв в темнице… Но ты спас Мотакиуса, отрока из славного рода руахов Аилоунена. Ты пожалел мальчика, который благодаря тебе ушел в южные земли и на берегу Твердиземного моря построит город, и продолжит борьбу за души неллов. И за этот добрый поступок, на твоей мочке левого уха сохранилось маленькое пятнышко света… И это пятнышко спасло тебя от темницы и смерти, исчезновения и разрушения души. Но тебе во век не выбраться отсюда, во веки ты будешь оставаться здесь в Пекле, предатель веры и Богов! Века твоя душа будет стучать палкой по камню стараясь пробить в нем дыру насквозь, и если тебе когда-нибудь – это удастся сделать, ты вновь возродишься в Яви… Но тебе подлая, черная душа никогда не удастся пробить камень насквозь, я об этом позабочусь! А теперь свершись, мое праведное решение!» Радогост держал в одной руке щит с головой быка, а в другой молот Сварога, лишь только он выкрикнул последние слова, то тут же ударил молотом по щиту, раздался страшный грохот и мне почудилось, точно высокий, далекий голос сказал: «По слову Радогоста, по закону Всевышнего, определением Божественным, сбудется!», и в тот же миг с моей черной головы осыпались, мои черные, длинные волосы…

Джюли вновь замолчал, Святозар лежащий на подушках и сотрясаемый от озноба, почувствовал, как заболели сразу все его раны, как застонала внутри душа, точно это его приговорили сейчас, к вечному заточению в Пекле и тяжело вздохнув, спросил:

– И ты, Люччетавий – Джюлли, оказался здесь, неся это страшное наказание… наказание которое не возможно исполнить…

– Да, – еле слышно вымолвил Джюли. – Дасуни привели меня к этой темнице, Пан дал мне палку и указал этот валун… И все… все… все эти долгие века я старался пробить в камне дыру, но безуспешно… а теперь, теперь… благодаря твоей помощи… погляди, погляди, какая глубокая дыра, – и Джюли вздрогнул всем телом так, что заколыхались и руки, и ноги, и короткие волосы.

– А эти души, которые идут вереницей, они тоже несут наказание, – спросил Святозар с жалостью глядя на вздрогнувшего Джюли. – Зачем они несут эту жидкость и куда?

– Они несут воду из жидко-стоячего озера к гостиному двору Чернобога, каждый из них должен принести столько воды, сколько отмерено Радогостом, по свершенным душой грехам…,– начал было Джюли.

Но Святозар приподнявшись с покрывала сел, удивленно глянул на душу и переспросил:

– Гостинный двор? Джюли, ты, сказал гостиный двор?

– Да, около пиршественного зала и сада Чернобога, – и Джюли на миг оторвавшись от валуна, махнул лазурной палкой в сторону двигающейся вперед вереницы душ. – Строится гостиный двор, туда-то и несут души воду из жидко-стоячего озера.

Святозар услышал ответ Джюли и громко засмеялся, его смех наполнил темницу, и, вырвавшись из нее полетел, точно птица вглубь пекельного царства. Души шедшие в веренице испуганно шарахнулись в сторону, на мгновение разрушив строй, но тут же подравнялись и двинулись дальше, а Джюли не менее испуганно зашептал:

– Тише, тише… Разве можно смеяться в Пекле, тебя услышит Чернобог и придет сюда… он все… все слышит и видит…

Наследник закрыл рот рукой, подавляя смех и ощущая, как тело его до этого сотрясаемое ознобом, внезапно согрелось, да так, что на лбу проступил пот. Святозар убрал руку ото рта, вытер лоб, и, улегшись на покрывалах, положив подушку под голову, поинтересовался:

– Ну, ладно, пиршественный зал… я еще могу понять. Могу понять зачем Чернобогу пиршественный зал… Может он там устраивает пиры для Пана и дасуней, и подчует там их, водой из озера кипучей злобы и слюней… Но зачем ему гостиный двор? Двор, где должны встречать гостей… Каких он гостей тут будет встречать, да и вообще, кто захочет прийти в гости в Пекло… Какие люди? Какие Боги?

– Ну, – дюже тихо проронил Джюли, и боязливо пригнув к валуну голову, оглянулся. – Может кто-то и придет к нему в гости…

– Кто-то… кто? – переспросил Святозар, и опять засмеялся, правда, при этом предусмотрительно закрыв рот рукой.

Джюли протяжно выдохнул, и, кивнув головой камню, немного громче ответил:

– Ему Чернобогу видней…Видней, кого он там, как гостя встретит. – Джюли смолк, наверно, что-то обдумывая, а отвлекшись от своих мыслей, продолжил, – наказанные души носят к гостиному двору воду, и при помощи ее дасуни возводят стены.

– А, так вот почему, дворцы около выхода из Пекла вздрагивали, точно живые, – заинтересованно протянул наследник и перестал смеяться. – Они возведены из этой воды… ого…го. Но как же они тогда стоят и не растекаются?

– Черная магия, очень… очень сильна, – заметил Джюли. – Те дворцы около выхода из Пекла принадлежат Пану и воеводе Вию. Насколько я знаю, круглый – дворец Пана, а башенный-колпачный – дворец воеводы Вия. А вода эта, впитывает в себя боль и страдание черных душ, что несут ее, а вместе с черной магией, стены становятся весьма крепкими и мощными, хотя и кажется со стороны, что они колышатся.

Святозар вспомнил безобразные дворцы, и почему-то порадовался тому, что у воеводы, и дверь, и решетки на окнах деревянные, а не как у Пана выкованные из железа двери, а на окнах вместо стекол бурая материя пренеприятная на вид.

– Джюли, – окликнул душу наследник, немного погодя. – А откуда ты, знаешь, что стены те крепкие и мощные? Ты же все время стоишь возле этого камня?

– Нет… я стою здесь не все время, иногда меня, дасуни заставляют работать во дворцах… Правда, об этом никто не должен знать, ни Чернобог, ни Пан, ни воевода… особенно воевода…,– тихо ответил Джюли и с еще большим усердие застучал палкой по камню. Он некоторое время хранил молчание, а затем шепнул, – дасуни идут… еду тебе несут…