Текст книги "Сквозь Пекло (СИ)"

Автор книги: Елена Асеева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 41 страниц)

– Лыбедь, сними чекмень, я его тебе починю, – сказал Святозар. – А, то на тебя страшно смотреть.

Лыбедь смущенно снял чекмень, а под ним оказалась не менее обветшалая от времени рубаха, которую наследник тоже предложил починить, и, прошептав над вещами заговоры, предал им положенный чистый и починенный вид. Лыбедь надел рубаху и чекмень и сев на ложе, возле товарища по несчастью, который все так же широко улыбался и радостно оглядывал прибывших, принялся довольно поглаживать рукой чекмень. Святозар поднявшись с ложа, сделал несколько шагов в сторону решетчатой двери, застегнул застежки на кафтане, и, развернувшись, посмотрел на сидящего около левой стены темницы на краешке ложа желтолицего темничника, каковой также радостно, как и Лыбедь стал поглаживать рукой починенный чекмень, и часто кивать головой.

– Лыбедь, – обратился к родственнику Святозар. – А, этот человек, что с тобой сидит, кто?

– Это, – широко сияя улыбкой и на морг отрывая взгляд от чекменя, ответил Лыбедь. – Это лонгил, он уже долго сидит тут вместе со мной… Они гомозули хватают людей, которые вошли к ним в проход и сажают в эти темницы. И сидят тут темничники до самой смерти. Охо… хо…. Наследник, а сколько же лет прошло с тех пор, как я уехал из дома?

– Пятнадцать лет Лыбедь, – чуть слышно протянул Святозар и увидел, как по лицу Лыбедя потекли слезы.

– Ах… ах… ах…,– запричитал тот, утирая глаза. – Пятнадцать лет… Какой ужас… верно Чернявушка меня не дождалась, замуж поди вышла… Ох, несчастные мои отец и матушка, сколько горьких слез по мне пролили…,– и из глаза Лыбедя вновь потекли крупные слезы.

– Ну, ну, – строго заметил Храбр, усаживаясь на ложе подле Стояна. – Нечего слезы тут проливать, да наследника нашего расстраивать…Хватит с него на сегодня треволнений, утирай свои глаза Лыбедь.

Лыбедь тяжело вздохнул, вытер тыльной стороной ладони глаза и сказал:

– Вот уж хотел ювелирному мастерству у гомозулей обучиться, а вместо этого пятнадцать лет темничником пробыл…охо…хо.

Святозар заскрипел зубами, и гневно топнул ногой по каменному полу, а Храбр грубо цыкнул на Лыбедя, и, глянув на наследника, сурово произнес:

– И, чего ты, Святозар, теперь ногами тут, словно конь топотишь? Сам же повелел нам мечи в ножны вложить…А мы уже хотели научить этих гомозуль, уважать законы гостеприимства.

– Нет, – покачав головой, ответил наследник. – Нельзя с ними в бой вступать, они мирные и оружие никогда толком в руках держать и не умели… Дождемся царя Гмура.

– Ну, а раз дождемся, – более спокойным голосом, добавил Храбр. – То и не топоти, да зубами не скрипи, а то поломаешь их всех.

Лыбедь беспокойно воззрился на наследника, насухо вытер глаза, и, переведя взгляд на лонгила, который все еще продолжал восторженно гладить его чекмень, молвил:

– Чопжу, познакомься, это наследник престола, Святозар, будущий правитель Восурии, и мой родственник, он муж моей сестры.

Чопжу поднялся с ложа, сделал маленький шажок навстречу Святозару, который продолжал стоять возле двери и внезапно упав на колени, стукнулся головой об пол, и громко на ломанном восурском закричал:

– Ах, свет свечы, валикы и вечны наседник Сиотозал, да валик тот ден, кода ты ывилсы кы нам!

– Чего это он, – испуганно выдохнул Святозар и кинулся поднимать бьющегося головой об пол лонгила.

Наследник схватил за плечи лонгила, поднял его с колен и поставил на ноги. Одначе стоило ему отпустить руки, как Чопжу опять повалился на пол прямо к ногам Святозара, и, ударяясь лбом об его сапоги, с еще большим усердием принялся славить «валикы Сиотозала».

Наследник беспомощно глянул на сидящих на ложе Стояна и Храба, которые увидев его расстроено-изумленное лицо и бьющегося возле ног Чопжу принялись громко хохотать. Впрочем на выручку к Святозару пришел Лыбедь, он слез с каменного ложа, присел на корточки, обок с Чопжу, и, похлопав его по склоненной спине, сказал:

– Чопжу поднимись. Видишь, наследник не доволен тобой, а его сердить нельзя… подымись сейчас же.

Лонгил перестал биться головой, оторвал лоб от сапог наследника, и, посмотрев на Лыбедя, тихо ответил:

– Калашо, калашо свет свечы Лыбиди.

И тотчас Чопжу поднялся с колен да все еще низко склонившись перед наследником стал, пятясь назад отходить к ложу. Когда же он уперся в него ногами, наново медленно, точно пужаясь кого потревожить, сел на краешек ложа, замер, погодя подняв вверх склоненную голову и широко улыбнулся.

– Ох, – выдохнул Святозар, и, зыркнул на хохочущих Храбра и Стояна. – Глядите у вас сейчас животы от смеха порвутся, а я в наказание лечить не буду, – добавил он.

Святозар подошел к ложу и сел рядом с Храбром, который раскрыл заплечный мешок и достал оттуда жаренное мясо, и хлеб оставшийся от дивьих людей. Разделив мясо на пять частей он раздал его всем, а хлеб, так как его было мало, разделил всего лишь на три части, и подал Лыбедю, Святозару и Чопжу. Но Чопжу хлеб не взял, отрицательно покачав головой, а Лыбедь пояснил:

– Они, Храбр, хлеб не едят.

Храбр убрал хлеб Чопжу обратно в заплечный мешок, и неторопливо стал, есть холодное мясо.

Святозар сидел, смотрел на мясо и хлеб, не решаясь его съесть, а после перевел взгляд на Лыбедя, который прежде, чем съесть свой хлеб стал его нюхать, гладить пальцами и целовать, да выпустив из глаз пару слезинок, проронил:

– Хлебушек, родименький… как же я тут без тебя жил… уж и не знаю-то… Ведь эти гомозули приносят какой – то жидкий навар и не поймешь… чи они его на одной кости варили, чи вообще кости не ложили. Нет у них ни хлеба, ни ягод, ни корнеплодов…Эх. хе. хе.

– Храбр, – сказал наследник и протянул наставнику хлеб – Отдай хлеб Лыбедю, я есть его, без вас, не стану.

– Нет, – замотал головой Храбр. – Тебе надо есть, потому как тебе понадобятся силы.

– Лыбедь, возьми хлеб. – Передал наследник свой кусок родственнику, и, обращаясь к наставнику, добавил, – а, ты, Храбр еще мне мяса лучше дай, от него у меня и будут силы.

Когда не хитрая трапеза подошла к концу, Храбр, Стоян и Лыбедь разувшись, легли на ложе, собравшись отдохнуть, Чопжу утер свои тонкие губы ладонью, и, кивнув в знак благодарности наставнику, затих на месте, уставившись взглядом в пол темницы. Наследник сидевший на своем крае ложа, засунул оставшийся кусок мяса в рот, и принялся его неторопливо пережевывать, да снимать с ног сапоги и меховые чулки. Чопжу, до того точно и вовсе заснувший, внезапно легохонько вздрогнул всем телом вроде пробудившись, и полез к себе под рубаху, достав оттуда маленького в поллоктя деревянного чурбана. У этого деревянного чурбана была круглая голова, вместо глаз две вырезанные овальные дырки, и такая же точно дыра на месте рта. Две маленькие ручки были сложены на груди, а ног и вовсе не было. Чопжу бережно вынул чурбана, с огромным уважением посмотрел на него, и, упав с ложа на подогнувшиеся в коленях ноги пополз, склонив низко голову и прижимая к ней деревянный обрубок, к правому углу темницы. Лонгил дополз до угла, поставил чурбана на пол, и, уткнувшись лбом, да уперев руки в пол, застыл.

– Ах, – испугано вскрикнул Святозар, увидев как лонгил, ползком проделал путь от ложа к углу темницы, и, перестав жевать, вскочил на ноги.

Святозар оглянулся на лежащих на ложе Стояна и Храбра, которые услышав его крик немедля сели и молча уставились на спину Чопжу.

– Лыбедь, чего это с Чопжу? – позвал наследник родственника и сглотнул так и недожеванное мясо.

Стоян возле которого лежал и дремал на ложе Лыбедь несильно пихнул его в бок. Лыбедь открыл глаза, сел, сонно посмотрел на лонгила, и вновь улегшись на ложе широко зевнув, ответил:

– А, да не беспокойтесь, наследник, это он молиться чичас будет.

– Молиться? – переспросил Святозар. – Это как и кому?

– Да, как…,– зевая, пояснил Лыбедь. – Вот так на коленях будет чичас кричать – молиться. А кому… так вот тому деревянному божку с дырками в голове.

И точно, не успел Лыбедь ответить, как Чопжу вдруг поднял от пола голову, устремил взгляд на дырки в божке, и, поднимаясь на руках вверх, а потом, опускаясь вниз, то выпрямляя руки в локтях, то вновь сгибая, зашептал: «Нынышу хуычын – тыйчтын, тыйчтын, тыйчтын! Нынышу хуычын – тыйчтын, тыйчтын, тыйчтын!»

– Лыбедь, ты их язык знаешь, чего он шепчет? – все еще стоя на полу босыми ногами, и, держа в руках чулки, поспрашал Святозар.

– Да, вроде того: «Бог я – грешен, грешен, грешен!» – откликнулся Лыбедь, и закрыл глаза собираясь уснуть.

– Святозар, – заметил Храбр, и глянул на ноги наследника. – Ты, чего босой стоишь? Надень сейчас же чулки, да сядь на ложе, у тебя же нога больная.

Наследник кивнул наставнику головой и сел на ложе, да продолжая держать в руках чулки, которые он хотел просушить, с интересом наблюдал за молящимся лонгилом. Храбр успокоенный тем, что Святозар послушался его, лег на ложе, где уже мирно дремали Стоян и Лыбедь и закрыл глаза. А Чопжу тем временем продолжал биться головой об пол и шептать: «Нынышу хуычын – тыйчтын, тыйчтын, тыйчтын!» Вдруг он резко поднял руки вверх, и громко выкрикнул: «Тыйчтын!», а посем так саданул лбом о пол, что Святозару показалось, бедный лонгил таким ударом разломил лоб на две части. Наследник бросил чулки на ложе подскочил к затихшему на полу Чопжу и присев около него на корточки, осторожно поднял голову и заглянул в лицо, будучи уверенным, что лицо лонгила уже заливает алая кровь. Но Чопжу на удивление был здоров, а лоб его совершенно цел. Чопжу недоуменно зыркнул на встревоженного Святозара, два раза моргнул и помотав головой освобождаясь от удерживающих его рук, вновь начал «приседание» на руках, теперь зашептав: «Нынышу – хуычыны жоуынч! Нынышу – хуынчыны хуанын!»

Святозар поднялся, подошел к спящему Лыбедю и принялся его тормошить.

– Лыбедь, – наконец-то, добудившись родственника, спросил наследник. – А, теперь чего он говорит? И вообще, долго он так будет головой биться?

– А…а…а…,– широко зевнул Лыбедь, и, не отрывая головы от ложа, буркнул. – Да, наследник, чего вы, тревожитесь… он так, часто делает. Падает на колени перед этим божком, и бьется головой и шепчет. А, чичас он говорит: "Бог – спаси меня! Бог – прости меня!» Не беспокойтесь, вы так, лоб он себе не расшибет, он у него крепкий.

– Святозар, – недовольно заворчал Храбр, которого несмотря на вопли Чопжу уже сморил сон. – Чего скажи мне ты босиком по полу шлындраешь, давно не болел. Сейчас же ложись отдыхать… Ох, ну, до чего же ты, беспокойный, – Храбр повернулся на бок и уткнулся носом в спину уже мирно спавшего Стояна.

– Ну, как же спать можно, при таких криках… Мне точно не уснуть, – заметил наследник, и, взяв с ложа чулки, вновь опустился на него.

Святозар положил на ложе озябшие ноги и укрыл их телогрейкой, просушил заговором чулки и посмотрел на все еще молящегося лонгила. Наконец Чопжу опять сильно саданул лбом о пол так, что наследник поморщился, услышав глухой удар кости о камень. А немного погодя Чопжу взял своего божка двумя руками, и, пятясь назад на коленях, пополз к ложу. Он уперся в ложе ногами, на которых были обутыми короткие, тканевые сапоги с тонкими подошвами, поднялся в полный рост, с большим почтением засунул чурбана запазуху, и ласково глянув на наследника, сел на краешек ложа.

– Это кто? – указав пальцем на спрятанного под рубахой божка, вопросил Святозар.

– Ыто валикы и вечны Нынышу! – ответил лонгил и еще шире улыбнулся, так, что глаз его и совсем не стало видно.

– Нынышу – это Бог? – поинтересовался наследник.

– Нынышу…,– протянул Чопжу, и, закивал головой. – Да, да, Бог, Бог.

– А, имя у твоего нынышу есть? – поспрашал наследник, словно решил выяснить в этом вопросе все до конца.

– Ымя? – не понял спроса наследника лонгил и выпучил глаза, так что теперь стало хорошо видно, что они черного цвета.

– Ну, да имя, я – Святозар, ты, – и наследник показал указательным пальцем на лонгила. – Ты – Чопжу, а у него какое имя?

– Ымя? – опять повторил вопрос лонгил и недоуменно пожал плечами.

– Ну, да… да, имя, – начал вновь объяснять наследник. – Я – Святозар, ты – Чопжу, он – Лыбедь, а нынышу твоего как зовут?

– Нынышу завут нынышу, – ответил Чопжу и сделался весьма серьезным.

– А, так его и зовут нынышу. – Догадался Святозар, а когда увидел, что лонгил закивал, молвил, – Чопжу, а чего объясни, мне, ты ему так головой бился, и зачем просил, чтобы он тебя спас и простил. Ну, спас, еще, ладно, – и наследник, погладил пальцами сухие от непогоды губы. – Ясно, ты хочешь отсюда выйти и просишь о помощи. Но вот я не понял, чего ты ему твердил, что ты грешен и зачем просил его, тебя простить. И чего ты вообще здесь сидючи мог такое натворить, да согрешить, чтобы засим так бабахаться головой об пол.

Лонгил закачал из стороны в сторону не только головой, но и всем своим изможденным телом, сделал несчастное лицо страдальца, и тяжело вздохнув, так точно поднялся только, что на высокую гору, ответил:

– Я глешен с ложденыы… Охо… хо… с ложденыы.

– Не понял, как это с рождения, – удивился Святозар, и, убрав с ног телогрейку, натянул на них чулки. – Это ты, чо не успел родиться, и уже грешен?

– Да, да, – радуясь понятливости наследника, произнес Чопжу, и погладил через рубаху своего божка. – Как лодилсы, сазу соглешыл, потом соглешыл – гуд маты взыл, соглешыл – шагнул по зымлы, соглешыл – скот сел велхом, соглешыл – жену взыл. Ох…глешен, тыйчтын, тыйчтын… Мыньсынь хуычын тыйчтын!

– Что, ты, сказал Чопжу, я не понял? – протянул Святозар, услышав новые слова.

– Казал наседник Сиотозал, что такы я глешен, – вздыхая и все еще покачиваясь из стороны в сторону, пояснил лонгил.

– Какой-то у вас странный Бог, – заметил Святозар и усмехнулся. – Погляди какой он у тебя маленький, ты его под рубахой носишь, он простая деревяшка, а ты, человек, по сравнению с ним огромный и сильный…Наступи ты на него ногой и ничего от него не останется, лишь обломок дерева…. Разве Боги такие могут быть? Нет, конечно, не могут. Боги должны быть сильнее и мудрее тебя, они должны показывать свою силу, а иначе кто будет верить и уважать такие деревяшки. – Наследник на миг прервался увидев, как оробело на него уставился Чопжу, – да, и вообще, что это за вера у вас такая…Не успел родиться – грешен, грудь матери взял – грешен, на лошадь сел – грешен, жену взял – грешен. Ха…,– Святозар пожал плечами и спросил, – а, что же тогда не грешно делать?

Лонгил нанова выпучил свои глазки, и щелочки настолько увеличились, что наследник узрел испуганно бегающие из стороны в сторону черные зрачки. Чопжу тревожно потер ладони друг об дружку и тихо проронил:

– Жит по чыстому не глешно, – а после закрыл рот рукой.

– Это как по-чистому, – заинтересовался наследник и слегка подался телом вперед, точно жаждая вызнать весьма чего-то занимательное.

– Далекы степы бискайны, – зашептал Чопжу и боязливо оглянулся, будто страшась, что его кто-то может подслушать. – Около молы даликогы, лежат голы валикы. Жит тех голы без диты, без жены не глешно. Тогда жит голы валикы станыш потом как голы, как сам голы.

– Чего, чего, – не понимая пояснений лонгила, переспросил Святозар и порывчато замотал головой. – Какие валикы голы, ничего не разберу.

– Ох, наследник, – просыпаясь и усаживаясь на ложе, негромко откликнулся Лыбедь. – Вера у них такая…Тот кто живет с детьми и женой, тот грешен, после смерти обратиться в землю. А тот, кто живет по-чистому, уходит он в горы, что лежат где-то на берегу Белого океана, и живет в них, и тады после смерти сам становится горой.

– В камень, что ли обращаются? – поспрашал Святозар и черты его красивого лица чуть зримо дрогнули.

– Ну, вроде как в камень, – пожимая плечами добавил Лыбедь.

Наследник перевел взгляд с улыбающегося Лыбедя на перепуганного Чопжу, который малеша выгнул спину и склонил вниз голову, наверно намереваясь вновь упасть на пол и помолиться, и чуть слышно молвил:

– А, душа куда уходит?

– У них по вере души нет, – также тихо ответил Лыбедь, и, усмехнулся. – Душа это тоже грех.

– Тогда я, чего – то не понял…,– начал было Святозар, но договорить ему не удалось.

Потому что лонгил вдруг громко закричал: «Тыйчтын! Тыйчтын! Тыйчтын!», упал на пол на колени, вытащил деревянного божка из запазухи и пополз в угол молиться.

– Во, – довольным голосом заметил Лыбедь и указал на лонгила пальцем. – Сызнова пополз молиться, так как услышал про душу.

– И, что он так часто молиться будет? – расстроено произнес Святозар, узрев очередные приседания Чопжу перед чурбаном.

– Я, же говорил, наследник, измучает он вас своей мольбой, – разводя руки в стороны проронил Лыбедь. – Коли вы так будете за ним наблюдать… Вы вот пример берите с ваших другов. Глядите, как крепко спят и все им ни по чем, – и Лыбедь показал на мирно почивающих Стояна и Храбра.

– Как же можно так верить? – словно не слыша родственника, возмутился Святозар.

Наследник посмотрел на лонгила, усердно отбивающего поклоны перед пустым деревянным чурбаном, негромко говоря: «Нынышу хуычын – тыйчтын!» и обратился к нему:

– Чопжу, что это за глупая вера… и Бог у вас…То не Бог совсем, а деревянный обрубок, и чего ты перед ним кланяешься, не пойму, – дополнил он приметив, как Чопжу еще сильнее стал бить лбом о пол и громче говорить: «Тыйчтын! Тыйчтын!» – И вообще, – продолжил наследник, – с чего ты решил, что родиться грешно, любить грешно, жить грешно. Глупая, глупая вера, да, то и не вера вовсе, а так… Верно Боги к вам никогда не приходили.

– А…а…а!.. – возопил лонгил еще зычнее. – Жоуынч, жоуынч, жоуынч!

Храбр от крика Чопжу проснулся и сев на ложе тревожно глянул на Святозара, затем перевел взгляд на лонгила и вопросил:

– Чего он кричит?

– Кричит, чтобы его спасли, – засмеявшись, молвил Лыбедь и улегся на ложе.

– А, от кого, – беспокойно обозревая полутемное подземелье, и не видя там никакой опасности, поинтересовался Храбр.

– Судя по всему от меня, – ответил Святозар и принялся укладываться на ложе подле Храбра.

– От тебя, – замотав головой, как бы отгоняя сон, переспросил наставник.

– Ага, от меня, – зевнув, пояснил наследник и укрылся сверху телогрейкой. – Мне его вера не понравилась. И, вообще, если он продолжит так кричать и шептать, придется мне, что-то сделать, потому что я при таких воплях точно не усну… Храбр, я так устал, ну скажи ему, чтобы он замолчал, нельзя же так кричать, в самом деле.

– Эй, Чипжа, Чипжа, – окликнул лонгила наставник.

Святозар и Лыбедь громко засмеялись.

– Чопжу. Храбр, его зовут Чопжу, – поправил наставника Святозар.

– А, все для меня едино чи Чипжа, чи Чопжу. – Смущенно произнес Храбр, и, поправившись, добавил, – Чопжу, ты там шепчи тише, а то наследник устал, а при таком шуме и верно уснуть тяжело.

Лонгил хоть и не откликнулся, но услышав просьбу Храбра зашептал тише.

– Они все же не злобный народ, – зевая, проронил Лыбедь. – Добрые они люди, тока беда с этими ихнями молитвами.

Глава двадцать первая

Все последующие дни пребывания в темнице слились для наследника и его путников в одни сплошные полутемные сутки. В подземелье, где не было солнца, и царил вечный полумрак и сырость, день и ночь не сменяли друг друга, а изредка приходящие гомозули приносящие жидкий, пустой навар для темничников, да меняющие факелы, не разговаривали ни с кем и даже не отвечали на вопросы наследника. Святозар первое время развлекал всех в подземелье, покрывая стены пещеры лазурным сиянием, который горел хотя и не долго, но приносил в подземелье свет, да радовал темничников. Лонгил Чопжу молился так часто, что стал выводить из себя не только Святозара, но даже Храбра и Стояна.

Гатур появлялся в подземелье еще реже, и когда наследник спрашивал его о царе Гмуре, злорадно отвечал, что тот не прибыл, и в то же время беспокойно поглядывал на темницу где сидел Звенислав, и на лазурный свет на стенах подземелья. Но чем дольше длилось заключение, тем более раздражительным становился наследник, и все чаще ему стало казаться, что Гмур уже давно в городе и просто ему, лживый Гатур не сообщил о Святозаре. Подогревая себя такими мыслями, наследник не выдержал и как-то, когда в очередной раз гомозули притащили железную бочку с наваром, а Гатур пришел, злорадно посмеиваясь смотреть на темничников, громко закричал на него, и как когда-то пинал Звенислав дверь, так и сам принялся ее ударять. Темница, не ожидающая такой мощи, стала сотрясаться, скрежетать и скрипеть.

– Где, где, Гмур! – кричал наследник. – Сейчас я достану меч моего Бога и отца и разрублю напополам эту темницу, а потом схвачу тебя за бороду и потащу к твоему царю. И сейчас же принеси мне и моим людям еду… Еду, слышишь Гатур, а не эти помои… Не хватало еще, чтобы я наследник престола славной Восурии, человек, которому твое племя обязано жизнью, словно пес лакал этот навар.

Гатур увидев разбушевавшегося Святозара, которого не могли успокоить ни Стоян, ни Храбр, развернулся и побежал к каменной площадке следом за ним, бросив железную бочку с еще не розданным наваром, также быстро поспешили гомозули, на ходу испуганно оглядываясь.

– Святозар, успокойся сынок, – тихо уговаривал его Храбр, видя, что разгоряченный наследник кинулся к ложу за мечом. – Мальчик, успокойся, ну, чего ты, погоди…

Наследник достал из ножен светящийся желтоватым светом меч, положил его на ложе и тяжело задышал, стараясь успокоить себя и остудить молодую горячую кровь.

– А…а…а!.. – нежданно возопил Чопжу, и, упав на колени, пополз к правому углу держа в руках своего деревянного божка.

Он поставил чурбана на прежнее место на пол и принялся шептать: «Нынышу хуычын – тыйчтын, тыйчтын, тыйчтын!»

– Ох, – негромко заметил Храбр, и постучал по спине лонгила ладонью. – Чопжу, ну тока не сейчас.

Лицо Святозара покрытое красными пятнами, побледнело. Он глянул на кланяющегося перед чурбаном Чопжу, скривил губы, и, протянув руку, вперед, направив ее на божка, беззвучно шевеля губами, зашептал заговор. И в тот же миг деревянный чурбан лонгила покрылся лазурным светом и засиял. Мгновение… и сияние стало покидать тело и руки божка и всасываться в дырявые очи и рот. Еще кажется морг и у деревянного чурбана уже лучились лазурью лишь глаза и рот. В очах внезапно завертелся лазурный свет, он вертелся по кругу по первому медленно, но постепенно все, убыстряя и убыстряя завитки, и резко остановившись, образовал два, точно нарисованных лазурных глаза. Деревянные веки над очами дрогнули и закрылись, однако вмале сызнова открылись и посмотрели прямо на затихшего, в немом восторге, лонгила. А продолжающийся светиться лазурью рот, погодя тяжело и коряво зашевелился, заскрипел и сомкнулся. Совсем немного рот чурбана был закрыт, но потом, также скрипя и неестественно растягиваясь по краям, разомкнулся. Какое-то время он был недвижно раззявлен, и внутри него нежно горела лазурь, а после рот опять начал закрываться, при этом пытаясь, что-то сказать, и посему очерченные по дырке, тонкой лазурью, губы изогнулись полукругом. Одначе сказать у божка не получилось. Впрочем, чурбан настойчиво шевелил губами, растягивая их в разные стороны, выгибая дугой и складывая в дудочку, и слышался тихий скрип и скрежетание. При этом божок часто мигал своими деревянными веками, то прикрывая, то открывая лазурные очи, словно помогая тем самым скорее разработать губы, и вскоре освоившись со своими устами, вымолвил на чистом восурском языке:

– Не грешен ты, не грешен Чопжу… Прекрати меня мучить своими молитвами, а то я сейчас же обращу тебя в землю.

Чопжу молча, взирал на божка, а засим задом, на коленках, все еще прижимая тело к полу, приподняв над ним лишь голову, и не отводя изумленного взгляда от говорящего рта чурбана, пополз от него к ложу.

– Поднимись, Чопжу, – вновь скривив губы сказал божок. – Сам подымись и меня подыми так как мне здесь. – Чурбан вытянул вперед губы, и издав, что-то похожее на «бр. р…р. р», добавил, – сквозит мне тут по полу.

Чопжу кивнул головой, поднялся на ноги, испуганно поглядывая на божка и сложив вместе руки на груди, замер.

– Ну, чего, ты, Чопжу, – промолвил божок. – Бери меня скорей, на руки, али ты хочешь, чтобы я захворал?

Чопжу продолжал безмолвно стоять, прижимая к груди сжатые вместе ладони рук и выставив вверх пальцы, но затем он все же сделал один маленький робкий шажок навстречу к божку, и наново недвижно застыл на месте.

– Ну, ну…,– протянул чурбан. – Смелее, смелее, Чопжу.

Лонгил еще какое-то время колебался, преодолевая нерешительность, и, наконец, глубоко вздохнув, шагнул к божку и присел на корточки перед ним.

– Давай, Чопжу, бери меня, тока на колени не падай, – пояснил божок и неестественно выгнул вверх губы, так что они заскрипели. – Мене не нравится, когда ты на коленях ползаешь, я весь прямо раздражаюсь, и мне хочется тады, этого деревянного чурбана раздавить… ах! чего– то я не то говорю…

Чопжу сидящий перед божком на корточках, протянул к нему руки, робко его взял за тело и поднес к лицу.

– Ну, здравствуй, Чопжу, здравствуй, – заметил чурбан и растянул губы, желая показать улыбку. – Больше мене не молись, так как это делаешь ты… А, то у меня начинает голова болеть от твоих криков и шептаний… Да, и вообще, не люблю я кады передо мной лбом бьются и донимают постоянным выпрашиванием прощения.

– Нынышу ханычын тынчуаны ыныян лохы сыйчын, – быстро зашептал Чопжу, не сводя пристального взгляда с лазурного рта. – Лхысы тынчуаны чыншы иын ханычын суыны.

– Погоди, погоди, Чопжу, ты, чего не видишь, я на твоем лонгилском языке не говорю, – хмыкнув, отозвался божок и попытался изобразить с помощью губ усмешку. – Я его не знаю… Ты же видишь, я говорю на восурском языке… так, что давай переводи, что ты там пролепетал.

– Я, казал, – дрожащим голосом, пояснил Чопжу. – Нынышу ты сегды либил эты мылитвы. Мы сегды ланьше тык тыбы почитылы.

– Ничего подобного, – возмущенно молвил чурбан. – Никогда я эти молитвы не любил, я ж тебе раньше сказал, они меня раздражали… Да, и вообще, ты разве не понял, я говорю на другом языке, и вашего понять не мог, оттого и молчал так долго. – Божок на миг прервался и внезапно негромко кашлянул. – О… вишь, ты меня застудил на этом холодном, каменном полу… Говорил же я тебе, подымай, подымай меня Чопжу, чую я хвора на меня нападает… а ты все медлил… медлил… Вот и до медлился… тяперича я кашляю, а там жар пойдет, озноб… Умру я, так и не пожив, не поговорив с тобой… да улятит моя душа деревянная прямохонько в Ирий-сад к моему отцу ДажьБогу…Ой! чтой – то, я, опять не о том… – Чурбан вновь замолчал, закрыл рот, плотно зажав лазурные губы, будто обдумывая, что-то, а после чуть слышно добавил, – давай, Чопжу, запихивай меня к себе под рубаху, может я там отогреюсь, да выздоровлю… И покуда я там буду отогреваться, не смей меня тревожить и вытаскивать.

Чопжу восхищенно зыркая на деревянного чурбана, у которого внезапно ожили глаза и рот, а все остальное тело, включая голову и руки, остались неподвижными, закивал головой и с огромным почтением положил божка себе под рубаху. Он неторопливо поднялся с корточек, и, развернувшись, посмотрел на стоявших позади него восуров, перевел взгляд на сидевшего на ложе и молчавшего наследника и торжественно сказал:

– Видиш, наседник Сиотозал, какы у меня Нынышу…

– Чего, ты, меня опять зовешь, – недовольным голосом заворчал из-под рубашки божок и, послышался негромкий скрежет деревянных губ.

– Нет, нет, Нынышу, я туты обисаы наседнику Сиотозалу, – ласково поглаживая через рубаху божка, ответил Чопжу. – Обисаы, чо ты живы… Живы Нынышу.

– Ну, тады, нечего меня по пустякам звать, а…а…а… – Судя по всему зевнув, заметил божок и уже более тихим, словно сонным голосом, дополнил, – тихо, ты, там Чопжу, я буду спать.

Чопжу опять кивнул головой, и победно посмотрев на наседника Сиотозала, который всеми силами пытался убрать с лица улыбку, бодрым шагом пошел к ложу и сев на краешек, да изобразив на лице чувство огромного торжества и радости, закрыл глаза.

Святозар увидев наконец затихшего в восторженном порыве Чопжу, повалился на ложе и уткнувшись лицом в телогрейку, засмеялся, сотрясаясь всем телом. Храбр и Стоян тяжело хмыкнули носами, и, отойдя к решетке, повернувшись спиной к Чопжу, тихонько засмеялись, еле сдерживая себя, чтобы не захохотать вслух. Один Лыбедь стоял, разведя руки в стороны и оглядывал то затихшего Чопжу, то смеющихся восуров. Потом он не выдержал, подошел к Стояну, и, похлопав его по спине, спросил:

– Это, чего, наследник, что ли учудил?

– Ага, – не прекращая смеяться, ответил Стоян.

– А, как же теперь? – взволнованным голосом поинтересовался Лыбедь. – Как же теперь он верить будет?

Святозар оторвал от телогрейки раскрасневшееся лицо, испрямился и прекратив смеяться, весьма бодро сказал:

– Нынышу теперь будет учить их правильно жить. Так как велят Боги, которые породили не только нас, но, и их – лонгилов, и все другие живущие на земле народы. Жить и радоваться каждому дню, солнцу, ветру, звездным светилам! Жить, наполняя свою душу любовью к родным и близким, любимой и детям, другам и своей земле!.. Жить – идти, шагать по этой жизни. Шагать по пути Прави, отвергая Кривду, отвергая зло и тьму… И всегда, помнить, что ты – человек рожденный Богами, чтобы жить, а не каяться, молиться, вечно выпрашивая, что-то у Богов… Жизнь– это путь и борьба, это бой. Каждый восур идет по этому пути, бьется с темной силой и побеждает, и именно поэтому в нас и живет наша вечная и бессмертная душа. Умирает у нас только тело, душа же уходит в Ирий-сад, туда в Сварожьи луга, чтобы отдохнуть и набраться сил, а засим наново вернуться и продолжить вечный, никогда не прекращающийся круг жизни и смерти, путь борьбы добра и зла… И так будет бесконечно долго, вечно… пока существуют создавшие нас Боги, пока существует наша Мать Сыра Земля, пока существуют звезды кругом нас… Вот так теперь их будет учить жить Нынышу, так как когда-то учил меня мой извечный отец ДажьБог… – Наследник на миг прервал свою речь, и широко улыбнувшись, добавил, – еще никогда я не создавал духа…Никогда…Это очень сильная магия, мало доступная простым ведунам… и надо же получилось, верно сам ДажьБог мне помогал… В этого нынышу попали знания моей души и он теперь понесет эти знания, и вложит их в души лонгилов, чтобы знал этот народ, что у каждого из них есть бессмертная душа, и что жизнь – это не донимание Богов молитвами, а собственный путь, который проходит каждый человек сам. – Святозар прервался, потому как услышал, что заскрипела, заскрежетала площадка, на которой приезжали гомозули.

Он поднялся с ложа, и, взяв в правую руку меч, шагнул к решетчатым дверям темницы. Храбр увидев в руках наследника меч, подошел к нему вплотную положил свою ладонь на руку Святозара сжимающую рукоять меча и твердым голосом, сказал: