Текст книги "Как выжить женщине в Средневековье. Проклятие Евы, грех выщипывания бровей и спасительное воздержание"

Автор книги: Элеанор Янега

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 20 страниц)

Женская природа, или Чем второсортны женщины? Позвольте перечислить – чем

Как мы уже видели, средневековые европейцы выстроили свои гендерные представления на смеси классической древнегреческой и древнеримской философии и детальной христианской теологии. И все, от Аристотеля до Фомы Аквинского, выносили единогласный вердикт: женщины были сотворены существами вторичными по отношению к мужчинам. Как в классической, так и в христианской космологии понятием «человек» обозначался мужчина. Мужчины, как считалось, разумны, благочестивы, невозмутимы, сильны и отважны. При этом они не лишены недостатков, например вспыльчивы по причине горячей и сухой гуморальной природы, но это всего лишь естественное продолжение их добродетелей, и с этим ничего не поделать.

В отличие от мужчин, холодные и влажные женщины виделись неразумными, болтливыми, чрезмерно озабоченными сексом и трусливыми. Если у женщин и были положительные качества, то они относились только к работе в домашнем хозяйстве, где женщины могли проявить свою заботливость. Женщинам настолько глубоко присуща была их неприглядная и порочная натура, что даже средневековому идеалу женственности Деве Марии пришлось просачиваться сквозь теологическую лазейку, чтобы появиться на свет без первородного греха, замаравшего остальных представительниц ее пола.

Мыслители эпохи Просвещения четко разграничили архаичные средневековые предрассудки и религиозные представления с одной стороны и более рациональные научные концепции – с другой. Это с легкой руки философа– просветителя Вольтера (1694–1778) распространился взгляд на средневековый период как на «темные времена». По его мнению, зародившиеся в то время идеи следовало выбросить и заменить новыми. Названия последующих эпох – Возрождение и Просвещение – должны были показать, насколько основательно старались похоронить предшествующие века.

Мужчина и женщина играют в шахматы Миниатюра из «Манесского кодекса»

Однако некоторые философские идеи Средневековья не только не исчезли, но и сохранились даже в эпоху Просвещения, правда, облеченные в рациональную форму. Английский философ и врач Джон Локк (1632–1704) выдвинул идею, что превосходство мужчин над женщинами обусловлено естественными причинами и выводится из толкования грехопадения человека. Он утверждал, что «Бог в [библейском мифе о сотворении] … предсказывает, каков будет жребий жен, как он своим провидением постановит, чтобы она подчинялась своему мужу, и как, мы видим, законы людей и обычаи народов устроили это именно таким образом, и, я должен признать, для этого есть основание в природе». Из– за того, что Ева впала в искушение, общество упорядочилось таким образом, чтобы держать в повиновении разнообразные женские слабости. В итоге мужчина «по праву природы» берет верх. Например, в семейных разногласиях «необходимо, чтобы… были водворены некие правила, и это естественным образом возлагается на мужчину, как на более умелого и твердого»²⁹⁶. Вас, наверное, удивит, что для своего времени данный тезис выглядел радикально проженским. Утверждение, что «муж… [обладает властью] распоряжаться всеми делами, имеющими значение для частной жизни в своей семье», потому что он умен и силен, было прогрессом по сравнению с утверждением, что мужчины правят миром, потому что так установил Бог.

Другие мыслители разделяли мнение относительно места женщин, но приводили иные обоснования. Жан– Жак Руссо (1712–1778), например, настаивал, что женщины «не по естественной своей природе» посвящают себя домашним делам вроде воспитания детей. Домовитость, утверждал Руссо, всего лишь привычка, которую женщины усвоили, живя рядом со своими отпрысками. Будучи в естественном состоянии, женщина холила и лелеяла своих детей «почти без усилий», «…сначала выкармливала… детей, потому что ей самой это было необходимо; затем привычка делала их для нее дорогими – и она кормила их потому, что это было им необходимо. Как только у них появлялись силы искать себе пропитание, они немедленно покидали мать», то есть теоретически дальше мать продолжала жить своей жизнью отдельно от детей, как это заведено у животных. Но поскольку европейское общество прошло путь великого прогресса, женщины совершенно одомашнились, поставив отношения между полами в один ряд с «гражданским обществом, искусствами, торговлей и всем тем, что объявляется полезным для мужчин»²⁹⁷. Иными словами, обособление женщин в рамках специфической домашней роли, которая для мужчин считалась неподобающей, произошло не «естественным путем», а напротив, стало крупным достижением цивилизации, утверждал Руссо.

«Женский» мозг

Опираясь на якобы прогрессивные идеи эпохи Просвещения, мы беремся заново оценивать наши представления о половом поведении, уже через призму научного понимания. И теперь в объяснение, почему женщины второсортны по сравнению с мужчинами во всем, чему наше общество придает значение, в ход идет сам факт того, что между полами есть определенные биологические различия. Кто бы мог подумать?

В 2003 году знаменитый клинический психолог, профессор Кембриджского университета Саймон Барон– Коэн вторгся в дискуссию о межполовых различиях со своей новой теорией, которую изложил в книге «Принципиальное различие: мужчины, женщины и чрезмерно мужской мозг»³¹. По его утверждению, существуют три типа мозга: «эмпатический» (тип E), систематизирующий (тип S) и занимающий промежуточное положение между ними «сбалансированный» мозг (тип B). У большинства мужчин, считает Барон– Коэн, мозг типа S, иными словами, мужчин больше интересуют вещи и их устройство, чем люди, и этот их интерес позволяет им накапливать опыт в самых разнообразных сферах и предрасполагает их к лидерству. В противоположность мужчинам у женщин мозг в большинстве случаев относится к типу E, что располагает их к болтовне и сплетням, к дружбе и к материнству.

К таким выводам Барон– Коэн пришел на основании эксперимента с младенцами полуторадневного возраста, считая, что они еще не обременены социальными ожиданиями и потому теоретически более склонны проявлять врожденные биологические реакции. Эксперимент заключался в том, чтобы в течение минуты показывать детям человеческое лицо, а потом объект (которым служил телефон) тоже минуту, при этом фиксировать движение глаз и определять, на что ребенок захотел смотреть дольше, на человеческое лицо или на телефон. По результатам эксперимента Барон– Коэн сообщил, что мальчики смотрели на телефон примерно 51% времени, а на человеческое лицо – 41% времени, тогда как в остальные 8% времени заметной разницы во внимании не фиксировалось. В отличие от мальчиков, девочки смотрели на лицо 49% времени, а на телефон – 41% времени. В остальные 10% времени у девочек разницы во внимании к человеческому лицу и к телефону не выявлено.

Амальфея, кумская сивилла Миниатюра из книги Джованни Боккаччо «О знаменитых женщинах»

Наше общество прямо-таки души не чает в экспериментах подобного сорта, поскольку они дают авторитетные данные в пользу феномена, который мы замечаем еще со времен Платона. Беда в том, что сам вывод из экспериментальных данных не выглядит корректным. Другие исследователи, которые пробовали воссоздать эксперимент Барона– Коэна, не смогли прийти к такому же выводу – д аже сам автор эксперимента, и тот в последующих экспериментах не получил такого же результата, как в первом²⁹⁸. Полагаю, удивляться тут нечему, если вспомнить, что новорожденные младенцы еще не могут сами держать головку. А младенцев, которые участвовали в эксперименте, держал на руках кто– то из родителей, и вполне вероятно, что малыш в итоге смотрел на то, на что ему удобнее было смотреть в том положении, в каком его держали.

Более того, как указала профессор Мельбурнского университета Корделия Файн, у новорожденных младенцев еще не развилась устойчивость внимания. В большинстве исследований, призванных выявить у новорожденных предпочтение того или иного стимула, эти стимулы демонстрируют одновременно, помещая их один возле другого, и наблюдают, на каком из двух младенец сфокусирует внимание. «Если вы вместо этого показываете стимулы по очереди, – отмечает Файн, – то не сможете с определенностью утверждать, потому ли младенец дольше смотрел на стимул А, что действительно больше заинтересовался им или по той причине, что во время показа стимула B его раздражали какие– то внутренние ощущения, или он уже хотел спать, или просто успел немного утомиться, когда дошла очередь до стимула B»²⁹⁹. Однако тот факт, что результаты Барона– Коэна оказались невоспроизводимыми и потому с научной точки зрения спорными, нисколько не препятствует им всплывать всякий раз, когда они кому– то на руку.

Саймон Барон– Коэн не единственный своими исследованиями льет воду на мельницу «нейромифологии» – так психолог Дайан Халперн называет ошибочные идеи о половых неврологических различиях. Она приводит в пример одного доктора медицины, который бодро оповестил зрителей новостного выпуска на телеканале CBS-TV, что «у мужчин в шесть с половиной раз больше серого мозгового вещества, чем у женщин», тогда как «белого мозгового вещества вдесятеро больше у женщин», поэтому мужчины больше способны к обработке информации, а женщины – к мультизадачности. В этом поразительном заявлении неверно почти все, в том числе предположение, что дифференциация клеточных тел серого вещества и миелиновых аксонов белого вещества мозга имеет какое-либо отношение к вышеупомянутым процессам. Что еще хуже, здесь не учитывается тот факт, что «под влиянием жизненного опыта наш мозг изменяется, и потому так называемые различия в мозге у мужчин и у женщин могли быть вызваны (а не являться их причиной) различиями в жизненном опыте»³⁰⁰.

В одной из работ Халперн упоминает, как в некой муниципальной школе учительница класса с раздельным обучением объясняла, что разделяет мальчиков и девочек, потому что «исследователи мозга уже доказали, что у мальчиков обучение происходит иначе, чем у девочек»³⁰¹. Тем не менее доказано, что когда детей разделяют по какому-либо критерию, они делают вывод, что эти группы действительно существенно различаются между собой, и в результате у детей развиваются предубеждения. Таким образом, разделение детей в раннем возрасте на мальчиков и девочек закрепляет у них представление, что существуют специфические половые различия, влияющие на качество усвоения знаний, и это представление они потом возьмут с собой во взрослую жизнь³⁰². Такую же необоснованную позицию мы видим в печально известной истории вокруг Google Memo, когда в 2017 году сотрудник IT-гиганта был уволен после того, как распространил в компании псевдонаучное сочинение, в котором заявлял, что из– за биологических особенностей женщины неспособны работать на одном уровне с мужчинами в технологических компаниях. В тексте, кстати, упоминалась работа Саймона Барона– Коэна³⁰³.

Если, чтобы доказать неизбежность статуса матери для женщины, в качестве теоретического аргумента почему– то не приводят женский мозг, тогда берутся выставлять в качестве «обвиняемых» женские гормоны. В ходе исследования гормонов команды ученых установили, что женщины с повышенным уровнем эстрогена «более склонны к материнству». Они пришли к такому заключению, спросив у группы женщин, сколько детей и когда те хотели бы завести, а затем измерив уровень эстрогена в их моче³⁰⁴. Подобные исследования подтверждают распространенную психологическую мудрость о тикающих «биологических часах», подталкивающих женщин к материнству и связанных, по мнению ряда исследователей, с гипофизом, а проще говоря, с «сущностью» женской природы³⁰⁵.

Пусть ученые, равно как и широкая публика, убеждают себя в том, что женские гормоны предопределяют роль матери для женщины, еще больше научных исследований доказательно опровергают подобную связь. Как еще в 1987 году отмечала социолог Нэнси Чодороу, всё еще «отсутствуют свидетельства, указывающие, что женские гормоны или хромосомы оказывают влияние на готовность к материнству у человека, зато есть существенные доказательства, что небиологические матери и отцы способны точно так же растить детей, как биологические, и в такой же мере способны испытывать родительские чувства»³⁰⁶. Это и по сей день остается фактом.

В целом нет никакой проблемы в том, что женские гормоны помогают женщине, когда она становится матерью. Материнство, в конце концов, должно восприниматься как нейтральное состояние женщины, в которое она либо входит, либо нет. И все же факта материнства часто бывает достаточно, чтобы окружающие считали женщину менее компетентной, чем равных ей по положению мужчин или бездетных женщин. Как недавно установили социологи Шелли Коррелл, Стивен Бенард и Айн Пайк, работающих матерей считают на 10% менее компетентными, чем их бездетных сверстниц. Кроме того, полагается, что если сравнивать с бездетными женщинами, то работающие матери на 12% меньше преданы своей работе. И что вообще не укладывается в голове, у отцов, наоборот, сосредоточенность на работе на 5% выше, чем у бездетных мужчин. Тем же работающим матерям, как выяснилось, меньше платили, зато их коллеги куда пристрастнее судили их работу в особенности из– за собственных ощущений, что у работающих матерей есть проблемы с пунктуаль-ностью³⁰⁷. В целом среднестатистическая работающая мать в Америке ежегодно теряет около 16 000 долларов в зарплате из– за так называемого «штрафа за материнство»³⁰⁸. Получается, что теоретически обусловленная гормональная обреченность женщин на материнство активно препятствует им участвовать в трудовом процессе и строить карьеру.

Вы заметили, что на чем бы ни строились современные представления о половых различиях, будь то социальные объяснения или научные, ни те ни другие не оспаривают тот непреложный факт, что своим нынешним социальным положением женщины обязаны воздействием непреодолимой силы. Если мы препятствуем участию женщин в общественной жизни по соображениям социального порядка, то делаем это исключительно потому, что вынуждены. Иначе кто будет воспитывать детей?

Изменчивый стандарт женской красоты Современное и средневековое общества совершенно сходятся во мнении, что в женщине самое важное – это то, как она выглядит. И в наше, и в то время было решено, что женщине, чтобы ее причислили к красавицам, следует обладать определенным набором черт. В нашем обществе акцент на женскую внешность настолько повсеместен, что мы уже почти привыкли к нему. Нас беспрестанно окружают рекламными роликами, в которых красивые молодые девушки стараются продать нам, в общем– то, все что угодно, а средства массовой информации, какой формат ни возьми, заполонены женщинами выдающейся привлекательности. Это наблюдение не поражает принципиальной новизной, и большинство женщин уверены, что о них почти всегда будут судить по тому, насколько выгодно они подают себя и какое впечатление производят. Социологи уже многократно доказали в исследованиях, что в любой стране, будь то Германия, Китай или США, женщинам, которые отвечают национальным стандартам привлекательности, всегда больше платят, чем женщинам той же квалификации за ту же работу, но которые считаются менее привлекательными³⁰⁹.

Эта благосклонность к красоте, в которой уверяют нас все, от психологов до журналистов в популярных фитнес-изданиях, имеет научное обоснование и никак не связана с объективацией женщины³². Как показано в многочисленных научных статьях, мужчины предпочитают женщин с фигурой «песочные часы» – выраженная тонкая талия и округлые бедра, что измерялось индексом талия – бедра (WHR). Автор статьи в журнале Frontiers of Psychology признает, что «влияние WHR на привлекательность широко распространено». Согласно гипотезе автора, низкий индекс позволяет мужчине распознать в женщине женщину; сигнализирует о ее репродуктивном возрасте; помогает определить, не беременна ли женщина в данный момент и какова в целом ее плодовитость; и даже может указывать на то, есть ли у нее паразиты³¹⁰. Однако самое распространенное объяснение особого внимания к женской фигуре «песочные часы» заключается в том, что она особо притягательна для мужчин, потому что они «знают, сами того не подозревая», что женщины с такой фигурой фертильны и, по всей видимости, прежде не беременели³¹¹.

Женщина собирает цветы Миниатюра 1470 г.

Это «естественное» и «эволюционное» предпочтение женских форм в виде песочных часов сильно удивило бы средневековых европейцев, которых, как мы уже видели, больше привлекали грушевидные женские формы. Как нам объяснить пристрастие средневековых мужчин к округлому женскому брюшку, если мужчины разглядывают женское тело на предмет признаков возможной беременности, и если обнаруживают их, сторонятся такой женщины? И как быть с сегодняшними топ– моделями высокой моды, которые все высокого роста, с грудью маленького или среднего размера и с узкими бедрами, и тем не менее общепризнанны как воплощение эталона идеального женского тела? Все эти параметры привлекательности недостижимы для большинства женщин, даже если они лягут под нож пластического хирурга.

Более того, наше общество не разделяет и многих других средневековых пристрастий по части женской внешности. Предположим, мы всё еще считаем белокурые волосы идеалом красоты, но во многом другом непостоянны. Взять хотя бы цвет кожи: за последние полвека мы превозносили то загорелое тело, то светлое – обратите внимание, ни черная кожа, ни смуглая никогда не входили в западные стандарты красоты. Что касается бровей, то в моду попеременно входят то брови– ниточки, то брови густые. И еще мы не разделяем средневекового преклонения перед «высоким гладким» женским лбом. Если стандарты красоты формируются под влиянием эволюционного процесса, то почему наши современные предпочтения так отличаются от господствовавших в прошлом и почему современные стандарты меняются даже от десятилетия к десятилетию?

Единого устойчивого идеала женской красоты, который пережил бы века, никогда не существовало даже в пределах Европы. Красота представляет собой социальный конструкт, и разные эпохи наполняли его разными характеристиками. Оправдание социальных норм красоты научными средствами – такое же социальное конструирование, как старания Матвея Вандомского вывести средневековый идеал красоты, и потому заслуживает не большего внимания. А может, и меньшего, ведь Матвей хотя бы оставил нам поэзию, воспевающую сформулированный им идеал красоты.

Таким образом, хотя женщин обязывают соответствовать почти недостижимым стандартам красоты, современное общество, как и средневековое, предпочитает, чтобы женины были красавицами просто так, сами того не осознавая, и при этом вписывались в понятие скромности, что помогает держать их в приниженном положении. Мы больше не угрожаем женщинам жуткими муками Ада за пристрастие к косметике, но по– прежнему желаем, чтобы они выглядели красавицами без всяких ухищрений, тогда как в реальности, чтобы достичь такого эффекта, требуются большие деньги, а иногда даже хирургическое вмешательство. Между тем индустрия моды осаждает женщин агрессивной рекламой, постоянно внушая им, что каждая просто обязана приобрести вот этот последний писк сезона, не то она будет списана в разряд безликой серой массы. Ожидания по части внешней красоты, под давлением которых существуют сегодня женщины, породили множество тесно связанных между собой отраслей глобального размаха, которые продают женщинам все, что только можно вообразить, от одежды до операций по подтяжке лица, однако их продукты все равно обзывают мишурой и пустышками – тщетными в основе своей потугами сравняться с идеалом, который женщине надлежит олицетворять, не прибегая к этим глупостям. Но стоит женщине вообразить, что она прекрасна и следует моде, ее могут легко посчитать тщеславной гордячкой.

Есть еще кое– что, позаимствованное нами у средневекового общества: как и в те времена, сегодня выйти в признанные красавицы проще женщинам с солидными средствами. Белокурый цвет волос и по сей день очень востребован среди белых женщин, тем более что к их услугам большой выбор искусственных методов, как превратиться в блондинку. Женщины со средствами могут позволить себе окрашивать волосы у профессионалов в салонах красоты и приобретать вид «естественных» блондинок. Менее обеспеченные окрашивают волосы в домашних условиях, хотя для этого тоже нужны кое-какие свободные деньги, а они бывают не всегда. Предпочтение белой кожи среди людей белой расы уступило место предпочтению загорелой кожи, а поскольку все больше женщин в наше время работают в закрытых помещениях, подрумяненная солнышком кожа намекает на обилие свободного времени, проводимого на воздухе, вдали от компьютера и домашней рутины. В нашем сознании загар прочно связан с представлениями об отпуске на берегах теплого моря или о путешествиях в экзотические страны, что далеко не каждому по карману. Между тем женщины со смуглой или черной кожей старательно избегают солнца или покупают средства для отбеливания кожи.

Интерес к маленькой женской груди, так ценимой в Средневековье, уступил место предпочтению более крупных форм, которые легко доступны женщинам с солидными средствами. Индустрия красоты предлагает также неинвазивные варианты увеличения груди, например бюстгальтеры с эффектом пуш– ап, правда они тоже требуют затрат, но обойдутся куда дешевле пластики. Точно так же обстоят дела и с предпочтением плоского живота, сменившим средневековую моду на выпирающий живот: заветной подтянутости мышц пресса, о которой сегодня мечтают многие женщины, можно достичь только серьезными физическими тренировками, а они требуют свободного времени, не всегда доступного женщинам, работающим по многу часов за скромную плату и спешащим с работы домой, где они должны ухаживать за детьми и выполнять домашние обязанности. Более того, занятия пилатесом не обязательно придадут малообеспеченным женщинам желанные формы, которых легко могут добиться состоятельные дамы с помощью пластической хирургии.

Как и в Средневековье, современная женская мода явно благоволит богатым и нередко намекает, что праздность и есть самое модное из всех возможных положений. Женщины, проводящие весь рабочий день на ногах и добирающиеся до работы общественным транспортом или пешком, попросту не могут носить высоких шпилек. Те, кто носит обувь таких модных фасонов, могут позволить себе перемещаться на личном транспорте со всеми удобствами даже на небольшие расстояния, после чего они могут дать отдых ногам, в том числе и на работе. В общем, как говорит моя подруга, шпильки – «это сорт обуви, который надеваешь, чтобы дойти от машины до дверей ресторана». Точно так же не могут позволить себе безупречную модную одежду сельские труженицы и женщины на производстве, которые на работе носят униформу, как и прочие трудящиеся женщины, которых дома ждут дети и которым предстоит заняться множеством домашних дел.

Таким образом, мода насаждает и закрепляет идеи роскоши и красоты. Сегодня, когда мода выделилась в отдельную отрасль, эти представления внедряются с еще большей силой, чем в Средневековье, когда общество решительно пресекало попытки простолюдинов копировать стиль одежды правящего класса. Сегодня мода поощряет всех и каждого приобретать люксовые бренды, правда, для большинства они как были, так и останутся недостижимой роскошью.

Наше общество и до сих пор цепляется за сомнительную истинность представления о женской привлекательности и девичестве. Из года в год юных девушек выставляют на публику, всячески выпячивая их достоинства как сексуальных объектов, но при этом требуют от них целомудренного поведения. И порицают, если у девушки не получается соответствовать этому неисполнимому стандарту. В 2019 году еще 17-летняя тогда поп– звезда Билли Айлиш заявила, что специально носит мешковатую одежду, чтобы не дать сделать себя объектом гиперфиксации и сексуализации, хотя такой образ активно навязывается женщинам музыкальной индустрией и музыкальной культурой. Но она стала объектом гиперсексуализации и ажиотажа в СМИ, когда сфотографировалась в майке с одним из своих фанатов. Как выразился один интервьюер, «она несовершеннолетняя, но даже CNN написала статью о сиськах Айлиш»³¹². Двумя годами позже уже достигшая совершеннолетия Айлиш появилась в корсете на обложке одного из выпусков British Vogue и сразу же столкнулась с негативной реакцией возмущенной публики, в итоге она лишилась «ста тысяч подписчиков, причем только из– за сисек»³¹³. И это была реакция именно на то, что она поступила по своей воле. Получается, что сексуализировать ее против ее воли – это нормально, а когда она добровольно предстала в откровенной одежде – это проблема.

Понятно, что наше общество до сих пор озабочено гипотетической девственностью женщин. Этот интерес временами выставляют как еще одну эволюционную особенность: тот, кого влечет к невинной девушке, может объяснить себе это желанием быть уверенным, что их общие дети будут только от него. Но этот тезис по большому счету синонимичен средневековому взгляду на целомудренность, даже если заменяет родителей и Бога теоретическим биологическим «импульсом». Следуя средневековой традиции, мы тоже ставим юных сексуально неискушенных девушек в положение, само собой подразумевающее, что их следует воспринимать как объекты сексуального желания. Будь это юные придворные дамы или поп– звезды на обложках журналов моды, мы, подобно нашим средневековым предшественникам, охотно любуемся этими молодыми девушками и расстраиваемся, когда они недовольны нашим вниманием.

«Чистота» остается непомерно притягательным для мужчин качеством даже после того, как у женщины случился первый секс. Мы озабочены тем, сколько у женщины половых партнеров, и открыто заявляем, что ей можно заниматься сексом только со считаными партнерами и все равно считаться привлекательной. Притом что современный мир более терпим к нетрадиционным половым отношениям, наше общество в своих тревогах по поводу половых партнеров женщин, похоже, интересуется почти исключительно их гетеросексуальными контактами. Мужчин беспокоит секс женщин с другими мужчинами, а то, что у женщин могут быть однополые контакты, для них «не в счет». И наоборот, влечение женщин к женщинам или их однополые отношения обычно выставляются как отдельная, специфическая форма влечения. Это нам только кажется, что мы отказались от религиозных представлений о надлежащем поведении женщин, но на самом деле мы всё еще придерживаемся взглядов на целомудренность, хотя именно на тех средневековых представлениях оно и основано. Мы приходим к тому же итогу, разве что используя новые и еще более изощренные средства.

Идеальная красавица Средневековья совсем не похожа на современную топ– модель, а современное отношение общества к красоте очень напоминает средневековое. Пусть это невероятно удручает, однако показывает нам, что положительные перемены возможны. Мы можем отказаться от затеянной против женщин бесчестной игры, открыть наш мир для приятия многообразных идеалов красоты и уменьшить значение красоты в жизни женщин.

Изменения в сексуальности

Со времен Средневековья наши представления о сексуальности и о женщинах изменились, впрочем, вы могли и не знать об этом, поскольку в целом нам еще только предстоит усвоить такой же серьезный глубокомысленный подход к сексуальности, какого придерживались средневековые мыслители. Мы лишь недавно начали рассматривать изучение секса как законную область знания, однако до сих пор считаем, что эта тема только отвлекает нас от серьезных научных тем. Несмотря на наше знакомство с публикациями Альфреда Кинси, доктора Рут и доктора Дебби Хербеник³³, обсуждение сексуальности вне клинического контекста обычно воспринимается как нечто совершенно несерьезное. И потому мы всё еще сталкиваемся с препятствиями на пути научных исследований секса и формирования служб по охране сексуального здоровья ввиду упорного нежелания властей выделять на это финансирование³¹⁴.

Уклонение нашего общества от того, чтобы с научной точки зрения рассмотреть сексуальность, отчасти продиктовано убеждением, будто мы и так знаем, что такое секс. Как нас учат (если нам повезло получить хотя бы какие– то знания в этой сфере от образования), секс – э то то, чем занимаются мужчина и женщина, когда очень– очень любят друг друга и решают завести ребенка. По мере взросления мы узнаем подробности того, как это происходит: поцелуи, тисканье, взаимная мастурбация, оральный секс и, наконец, «настоящий» секс, который понимаем точно так же, как понимали его люди Средневековья, а именно через проникновение пениса во влагалище.

Кроме того, мы искренне уверены в том, как у разных полов соотносятся сексуальность и отношения. Мужчины мирятся с романтическими отношениями, чтобы получить секс. Женщины мирятся с сексом, чтобы поддержать романтические отношения. Однако европейская традиция рассматривать женщин как жадных до секса ненасытных созданий существует гораздо дольше, чем современное представление о фригидности женщин.

Любопытно, что христианские философы древности и Средневековья потратили много времени на то, чтобы убедить людей воздерживаться от всякого секса, не ведущего к деторождению. Но ведь и мы склонны верить, что единственный вид секса, который имеет значение, – это секс с проникновением пениса во влагалище. А все прочие виды секса, включая те, что, по мнению обладательниц клитора, доставляют больше удовольствия, воспринимаются только в качестве прелюдии. Это подтверждает распространенная бейсбольная метафора секса, называющая поцелуи первой базой; прикосновения через одежду или ласки выше пояса – второй базой; ручную стимуляцию половых органов или оральный секс – третьей базой, а секс с проникновением – четвертой базой или выигрышем. Сексологи тратят уйму времени и сил, чтобы развенчать и опровергнуть такой «сексуальный сценарий»³¹⁵.

Получается, в наших представлениях о сексе мы не так уж далеко ушли от Средневековья, раз не принимаем во внимание те его виды, которые более прочих могли бы заинтересовать женщин. Пьетро д'Абано из Падуанского университета называл женский оргазм за счет клиторальной стимуляции «неблагоразумным», что очень напоминает Фрейда, называвшего такой оргазм «инфантильным» или «незрелым»³¹⁶. Для обоих мужей науки оргазм, достигнутый иными, чем проникновение пениса, способами являет собой глупость или ребячество, указывающие на ложное понимание истинного назначения секса. Если что и поменялось за века, разделяющие д'Абано и Фрейда, так это ответ на вопрос, почему им так не угодил клиторальный оргазм.