Текст книги "Как выжить женщине в Средневековье. Проклятие Евы, грех выщипывания бровей и спасительное воздержание"

Автор книги: Элеанор Янега

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 20 страниц)

В то же время невинность, требовавшаяся от девицы, была связана с религиозными воззрениями на секс в целом. Как мы подробнее разберем в главе 3, идеальными считались женщины, избегавшие соблазнов и хранившие безгрешную чистоту. Заниматься сексом означало капитулировать перед развращенностью бренного мира. Девственность, напротив, служила доказательством моральной чистоты и духовной способности сосредоточить помыслы на следующей (после земной) жизни.

Девушка– жемчужина из поэмы попала на небеса благодаря своей девственности и по этой же причине обрела возможность наслаждаться своим незапятнанным грехами прекрасным телом – и уже не детским, а девическим. Очевидно, что никто и не ожидал, чтобы у двухлетней малышки был сексуальный опыт, но автор «Жемчужины» хотел показать нам, что единственное благо от потери совсем маленькой дочери в том

Иисус Христос встречает Святых дев у Райских врат Миниатюра Симона Мармиона. 1467–1470 гг.

и состоит, что ее не успела коснуться скверна реального мира и потому после смерти она смогла попасть прямиком в Рай.

И все же одно дело – рассуждать об идеале, что проще простого, и совсем другое – соответствовать ему в жизни, и потому средневековые девушки жили со всем этим грузом ожиданий на своих плечах. Мало того что от них требовалось воплощать в себе все наилучшее и положительное, что только есть в женщинах, так еще и пора девичества быстро и неумолимо истекала. Как только они становились женами и матерями, оправдав возлагавшиеся на девичество ожидания, или, что намного хуже, приобщались к сексу, но вне замужества, они безвозвратно теряли статус, который в первую очередь и делал их привлекательными. Даже если женщина избежит каждой из этих участей и сохранит свою невинность, ничего хорошего из этого все равно не выйдет. Суровый ход времени позаботился бы о том, чтобы ее телом постепенно овладевали холодные и влажные гуморы, составлявшие саму суть ее женской природы, неуклонно подталкивая ее к дряхлости и в конечном итоге к смерти. Тем не менее с эсхатологической точки зрения все обстояло не так печально: при конце света всякая целомудренная женщина будет вознаграждена обретением своего тела, каким оно было в его идеальную пору, и будет вечно смотреть на окружающих ее идеальных мужчин, которым на вид около тридцати лет.

Несмотря на идеализацию невинных девушек, женщина могла рассчитывать на звание красавицы, даже миновав девическую пору. Елена Троянская, архетип женской красоты, состояла в браке с Менелаем, следовательно, девицей уже не была. Королева Гвиневра, а также Алисон и Мая (прекрасные юные жены из «Рассказа мельника» и «Рассказа купца» Чосера) тоже состояли в браке, иными словами, явно уже не были девушками. И главное, их драмы как раз и разворачивались на почве их семейного статуса. Все перечисленные дамы были замужними и при этом вызывающе, умопомрачительно и даже опасно прекрасными.

Замужнее положение нисколько не умаляло красоты этих женщин, причем практически у всех мужья были заметно старше. Елену, как известно, не спрашивали, когда посулили в жены Парису после всей этой истории с золотым яблоком, однако в некоторых источниках говорится, что позже она действительно влюбилась в пригожего юношу. Сам факт, что Парис был не воином, а любовником, противопоставлял его оскорбленному Менелаю, который был искусен в сражениях, но не очень– то умел внушить любовь своей супруге. В свою очередь, королева Гвиневра, согласно большинству сказаний, была моложе своего супруга короля Артура, и тот, конечно же, не шел ни в какое сравнение с молодым и красивым галантным Ланселотом. Что до Алисон и Маи, то обе обладали броской красотой и у обеих мужья также были намного старше их.

Женская персонификация старости Миниатюра из «Романа о Розе»

Как ни превозносили красоту всех этих женщин, сам их замужний статус метил их как не идеальных. И то правда, они были ближе к femmes fatales, роковым женщинам, чья красота навлекала беды и несла разрушение. На минуточку: любовь Елены к Парису привела к вой не; заигрывания Гви-невры с Ланселотом – к падению Камелота; а Алисон и Мая, хотя из– за их проделок никакое королевство не рухнуло, коварно и безжалостно унизили своих пожилых мужей, любви в них не чаявших. В общем, примеры этих красоток подчеркивали тот факт, что в браке прекрасная собой женщина определенно и непременно становится опасной. Она сохраняет свою обольстительность, но поскольку уже связана брачными узами, любые попытки другого мужчины завести с ней роман, как и ее собственные попытки соблазнить другого мужчину, непременно приведут к последствиям. Девушки не создавали каких-либо непосредственных препятствий своим ухажерам. Мужчина по крайней мере мог попросить у отца своей возлюбленной ее руки, даже если тот ответит отказом. В этом смысле замужние красавицы в принципе не могли быть идеальными, поскольку уже принадлежали конкретному мужчине.

Искусство

Живописное искусство облекало в зримые формы те самые тропы, которые поэты с такой старательностью создавали в своих литературных портретах. Идеальная женская красота с похвальной регулярностью появлялась в средневековой живописи, причем нагляднее всего в изображениях одной конкретной женщины – Евы.

Ева была удобна в качестве прародительницы всех красавиц отчасти в силу ее ключевой роли в христианском учении. Многие дошедшие до наших дней произведения отличаются изысканностью и завершенностью, и это указывает на то, что они предназначались богатым, причем многие из них принадлежали к Церкви. Вас вряд ли удивит, что, если Церковь заказывала произведения искусства, то подразумевалось, что они будут на религиозные сюжеты. В результате дошедшие до наших дней изображения красавиц – это в основном героини библейских историй, а также особо почитаемые мученицы поздней Античности или Средневековья.

По правде говоря, любая из представленных в церковном искусстве женщин по определению должна была быть красавицей, поскольку Средневековье ставило знак равенства между красотой и добродетелью. Христианские, иудейские и мусульманские мыслители сходились во мнении, что всякое живое существо заключает в себе потенциал красоты и во всей полноте раскрывает его, когда достигает гармонии с природой. А поскольку природу наделяли божественным началом, считалось, что те, кто обладал наибольшей святостью и в силу этого близостью к Богу, находятся в гармонии с природой. Таким образом, они непременно были прекрасны. В итоге изображения Евы до грехопадения были портретами прекраснейшей женщины, какую только можно было вообразить.

С точки зрения популярности в искусстве Ева далеко превосходит других прекрасных благочестивых женщин еще по одной причине: приличия дозволяли изображать ее нагой. Хотя средневековые европейцы часто пренебрегали религиозными запретами, если видели в том удобство для себя, нарушение установленных церковью правил, по всей вероятности, не простиралось так далеко, чтобы затронуть создание произведений искусства для религиозной аудитории. Будь вы юным полным надежд художником, желающим попробовать себя в изображении обнаженной натуры, для вас был бы только один путь – в сады Эдема. Таким образом, как идеал женской красоты Ева заняла в изобразительном искусстве то же место, какое Елена Троянская занимала в литературе. Ева была прекраснейшей, эталоном, которым измерялась красота всех прочих женщин. И притом она была нагой.

Ева Картина Джулиано Буджардини. Ок. 1520 г.

Живописные произведения снова и снова изображали Еву, словно списанную с литературного портрета Елены. Еву можно было увидеть подле спящего супруга, или погруженной в беседу со Змеем– искусителем, или с позором изгоняемой из Рая, везде она изображалась несомненной красавицей. Ева взирает на нас с мозаичных полов V века златокудрая, с маленькими высокими грудями. В Библии IX века изображение ее округлого чрева предпослано Книге Бытия. Ее нежная кожа сияет белизной со страниц часословов и сводов кафедральных соборов, везде, где верующие нуждаются в напоминании, что если бы не тот факт, что женщины оказались недостойны доверия, то любой из них все еще мог бы быть прекрасным и нагим, как это было в Раю.

Что важно для наших рассуждений, женщины могли бы быть прекрасными и обнаженными только в одном каноническом облике. Хотя на протяжении Средневековья происходила смена художественных стилей, само изображение образа Евы претерпело мало изменений. Она предстает перед нами вечно златовласой, с неизменными бровями– полумесяцами, высоким лбом, белой кожей, розовыми щеками, алыми губами, белыми зубами, длинной шеей, маленькими грудями, округлым животом и полными бедрами. С течением времени эти черты становились более выраженными, и к XV веку кожа Евы приобретает не просто метафорическую, а буквальную белоснежность. Она сияет белизной нетронутых снегов, о сравнении с которыми мечтали все средневековые дамы. Ни одна женщина не могла быть настолько прекрасной, ни физически, ни нравственно.

Те же самые тропы определяли изображения внешности других красавиц. Великолепна была Дева Мария, единственная из женщин, сумевшая избежать проклятия за грех Евы: белокожая, златовласая, иконически прекрасная.

Ева Картина Лукаса Кранаха Старшего. До 1542 г.

В религиозном искусстве, начиная с церковных фресок и заканчивая страницами Библий, изображались также святые девственницы, которые часто удостаивались всеобщего почитания за благочестивую готовность во имя своей веры отвергать поклонников. Кого– то из них уместно было изображать обнаженными, например раннехристианскую мученицу святую Агату, которая чудесным образом вновь вырастила себе груди после того, как их отсекли ее мучители римские язычники. Это позволяло живописцам изображать ее в образе привязанной к столбу прекрасной молодой женщины с обнаженными грудями и иногда с наложенными на них орудиями пыток. Если нагота была уместна, ее с удовольствием изображали.

Святая Агата Миниатюра Сано ди Пьетро. До 1473 г.

На некоторых картинах, например на тех, что составляют Гентский алтарь, толпы прекрасных мучениц под конец мира стекаются для поклонения мистическому агнцу. Их лики почти одинаковы, и отличить одну от другой позволяют разве что символические иконографические атрибуты.

Так, св. Варвару мы узнаем по небольшой башне в ее руках, а св. Агнессу – по ягненку. Остальные белокожие и светловолосые прекрасные девы идут вперед, неся пальмовые ветви, символы своего мученичества, в то время как Ева взирает на них с панели в верхнем ряду. Красота мучениц не только равноценна, но и с художественной точки зрения неоспорима.

Эти образы служили объектами религиозного культа и почитания; верующие молились на них, устремляли к ним помыслы; глядя на них, вспоминали, чего лишился род людской после грехопадения. Притом что святых мучениц полагалось изображать прекрасными по религиозным соображениям – чтобы красота подтверждала их святость, – верующим они представлялись еще и сексуально привлекательными.

Об этом мы знаем со слов враждебно настроенных к ним очевидцев, а именно от протестантов. В период раннего Нового времени, когда часть христиан порвали с Католической церковью, они среди великого множества претензий указывали на образы святых и мучеников в стенах церквей. В 1520 году один протестант из Страсбурга жаловался: «Когда я смотрел на изображения женщин– святых в алтарях, меня часто посещали низменные мысли. Ибо ни одна куртизанка не осмелилась бы облачиться или украситься роскошнее и бесстыднее, чем они в наши дни обряжают Богоматерь, святую Варвару, Екатерину и других святых»⁹³.

Тот факт, что фигуры святых в церкви до такой степени распаляли в этом безымянном мужчине греховные мысли, не только свидетельствует о присущем человеку эротическом воображении, но и вызывает улыбку и о многом говорит. Как мы уже убедились, средневековый образ красавицы выковывался с великим усердием и до тошноты неотступно повторялся из века в век, ввиду чего нам было бы затруднительно выяснить, насколько он приходился по вкусу среднестатистическому человеку времен Средневековья. Неужели

Святая Екатерина и святая Варвара Мастер Святой Крови. 1520 г.

большинство людей того времени считали красавицами женщин с маленькими грудями, полными бедрами и выпирающим животом? Или этот образ всего лишь представлял собой причудливое измышление литературного и изобразительного искусства? Процитированная выше религиозная жалоба безвестного протестанта не только доказывает, что отдельные мужчины разделяли художественный идеал красоты, но и подтверждает, что этот идеал рождал в них сексуальное возбуждение.

Будем, однако, честными и вспомним, что вышеприведенная реминисценция исходила из враждебного лагеря. Тот господин пытался высказать свой взгляд на Католическую церковь и пороки, к которым она толкает своими излишествами. Заветной мечтой протестантов было побелить стены церквей и повыкидывать вон все статуи. Само по себе признание, что изображения и статуи святых без конца отвлекают во время мессы и даже вводят в греховные мысли, послужило бы убедительным аргументом в пользу всеобщей побелки церковных стен. Однако заяви он о чувственности церковных фресок в обществе, которое с ним не согласно, его бы тут же застыдили за такое открытое признание в странном фетишизме. Так что давайте поверим ему на слово и допустим, что церковное искусство действительно наводило на сексуальные мысли.

Слишком чувственные образы можно было найти не только в религиозном искусстве. Искусство более позднего Средневековья, которое хорошо сохранилось, дает нам примеры столь же сексуальных дам в светских контекстах. Интересно, что образы знойных красоток иногда приспосабливали в качестве иллюстраций более давних источников. Так, датированные XV веком издания «Романа о Розе», сохранявшего популярность и спустя 200 лет после своего создания, нередко были наполнены изображениями прелестных обнаженных дам, сопровождающих классические сюжеты романа. Так, Пигмалион показан рядышком со своей ожившей

Пигмалион и Галатея Миниатюра из «Романа о Розе»

обнаженной статуей, а древнегреческий живописец Зевксис (творивший в V веке до н. э.) изображался за мольбертом и в окружении стайки обнаженных натурщиц. Помимо романов художественные вольности иногда позволялись и в часословах, например зодиакальный знак Водолей изображался в образе собирающей воду обнаженной женщины, хотя по логике этот знак должен олицетворять мужчина. В некоторых изданиях «Книги о Граде женском» Кристины Пизанской тоже появлялось немало иллюстраций с нагими женщинами классической красоты. Например, когда изображали момент знакомства Кристины с Музами, их рисовали купающимися – прекрасная возможность изобразить нескольких женщин полностью обнаженными.

Зевксис за работой Миниатюра из «Романа о Розе»

Мало того, с какого– то времени почти везде женщин, которых желали выставить язычницами или носительницами сомнительных моральных качеств, вдруг тоже стали изображать в образе красавиц, хотя было ясно, что они уж точно лишены Божьей благодати. В датируемом XV веком экземпляре книги Блаженного Августина «О граде Божьем» миниатюрист показал глупость и излишества языческих обществ через изображение обнаженных мужчин и женщин, исступленно отплясывающих вокруг читающего заклинания мага. Вот и на картине XV века неизвестного рейнского живописца прекрасная ведьма, произносящая любовные заклинания, изображена нагой, если не считать дивной красоты туфель с длинными мысками в форме кинжалов.

Во всех этих случаях живописцам открывались новые возможности для изображения прекрасных (и главное – обнаженных) женщин. Так, красавицы часто встречались на иллюстрациях к роскошным изданиям эпической любовной лирики. Богач, пожелавший издать свою книгу, вполне мог нанять кого– то для создания красивых и сексуальных образов героинь, описанных словом. Что еще важнее, частное искусство открывало больше простора для эротичности, но при этом не привлекало ненужного внимания к создававшему его мастеру. Одно дело – страшиться наказания за изображение привлекательной святой женщины в церкви. И совсем другое – писать без надзора бдительного ока священника, ведь в этом случае гораздо больше свободы творчества. Даже когда изображения обнаженных женщин появлялись в религиозных текстах, например в «Книге о граде Божьем», они были позволительны, поскольку преследовали исключительно назидательные цели. Живописец исходил из того, что резвящиеся на воле нагие женщины выглядели глупо, что и делало их изображение приемлемым.

Притом что светское эротическое искусство Средневековья в большей сохранности дошло до наших дней и позволяет нам составить некоторое представление о том, как оно изображало красавиц, их образы мало отличаются от тех, что содержались в предшествующих им произведениях религиозного характера. Везде мы видим один и тот же стандарт женской красоты. Неважно, ведьма это, муза, язычница или безымянная натурщица, все они наделены положенными атрибутами красоты, от отливающих золотом волос до изящных ступней. Неважно, кто изображаемая красавица, и даже то, каковы реальные обстоятельства ее жизни, – в ее облике все равно присутствуют бледность лица, светлые волосы, несколько грушевидный (из– за выступающего живота) стан и застенчивая улыбка. Меняются лишь имена изображенных красавиц. А их женская красота остается все такой же.

Ухищрения ради красоты

Притом что каноническая красота для большинства женщин была недосягаемой, у них все-таки были способы кое– что подправить в своей внешности. Прежде всего они по крайней мере могли содержать себя в чистоте. Этот факт мог бы удивить нас, так как существует миф о том, что в Средневековье у людей не было привычки мыться.

На самом деле они всей душой соглашались с пословицей «чистота превыше благочестия». Гигиена, как физическая красота, почиталась за отражение духовной чистоты. Если тело нечисто, значит, оно уже по определению непривлекательно и лишено гармонии, считали в Средние века. И если у тела были какие-либо несовершенства, лучшим выходом считалось ухаживать за ним посредством мытья⁹⁴.

Среднестатистическая средневековая женщина считала чистоту одной из самых высоких добродетелей, правда, средства для ее поддержания отличались у женщин разных сословий. Вероятно, самую настоятельную нужду в омовениях испытывали женщины из низших слоев общества, учитывая тяжелые физические условия их повседневного труда. По самому вероятному сценарию, простолюдинки мылись ежедневно, для чего набирали воду в кувшин, подогревали, а затем выливали в большую лохань, которую и использовали для омовений.

Такое ежедневное мытье могло дополняться полноценным купанием в деревянной кадке. Но это случалось реже, учитывая, что средневековом мире не было водопровода. Вода тяжелая, и натаскать ее, нагреть, а потом перелить из котла в таком количестве, чтобы заполнить глубокую кадку, было непросто. Мало того, у деревянной кадки не было тепловой изоляции, и она теряла тепло куда быстрее, чем современные ванны, и потому приходилось держать ее близко к очагу, чтобы вода не остывала. И потом, чтобы хорошенько искупаться, нужно было не только натаскать много ведер воды, требовалось еще и место, где расположиться, а в большинстве жилищ того времени свободное место было в большом дефиците.

КупаниеМиниатюра из «Манесского кодекса». Ок. 1300 г.

К счастью, существовало несколько способов искупаться вне дома. В теплое время года это можно было сделать в ближайшей водоеме. Нужно только найти пруд или озеро – и можно купаться. Однако в январе такой способ был проблематичен, тогда на помощь приходили бани. В них не ленились выполнять трудоемкую и сложную работу по заготовке и нагреву воды, так как посетители оплачивали все усилия. Почти каждый город мог похвастаться по крайней мере одной устроенной по всем правилам баней, а крупные города – даже несколькими конкурирующими заведениями. В Париже у держателей бань была своя гильдия (о ней мы поговорим позже), которая установила обязательные для всех ее членов правила. Подобно современным спа– салонам, парижские бани предлагали клиенту более дешевую «парильню [за] два денье; а буде он желал выкупаться, [то] должен заплатить четыре денье»⁹⁵. В желании выделиться на фоне многочисленных конкурирующих заведений парижские бани нанимали зазывал, чтобы привлекать женщин, желающих покрасоваться своими прелестями⁹⁶.

Знатные и богатые женщины имели огромное преимущество перед простолюдинками, поскольку они могли позволить себе поручить другим людям тяжелую работу по приготовлению ванны. Натаскать и нагреть воду для купания отряжали прислугу, а в роскошных домах нередко отводили отдельное помещение под купальню, что снимало необходимость посещения общественных бань. Впрочем, богатая знать иногда совершала поездки в знаменитые банные заведения. Особенной славой пользовались бани в городке Поццуоли близ Неаполя – место столь известное, что восхвалениям его достоинств посвящались целые поэмы.

Акцент христианского мира на телесной чистоте перекликался с традициями мусульманских сообществ на Сицилии и на Иберийском полуострове, а также иудейских сообществ,

Купание Вирсавии – популярныймифологический сюжет в живописи

Картина Ханса Мемлинга, ок. 1425 г.

рассыпанных по всей средневековой Европе. Иудеям купание предписывалось как неотъемлемая часть религиозного обряда и считалось обязательным накануне шаббата. Женщины могли искупаться в общественной бане, непременно с паром и горячей водой, или в холодных водах миквы, которая предназначалась для ритуального очищения. Религиозное предписание миквы, как не совсем приятное омовение холодной водой, подразумевало, что подобные купальни обычно использовались только иудейками и располагались рядом с синагогами⁹⁷. Что касается мусульманок, то об их интересе к хамамам свидетельствуют как множество сохранившихся до наших дней турецких бань, так и ряд полемических трактатов, в которых мужчины– мусульмане интересовались, чем именно занимаются женщины в клубах влажного пара вдали от любопытных мужских взглядов⁹⁸.

Такой интерес к чистоте также привел к развитию средств гигиены и, в частности, к великому средневековому изобретению – мылу. У нас нет достоверных сведений о том, с какого времени мыло начали изготовлять в домашних условиях, однако большинство людей Средневековья его определенно варили. Самое раннее дошедшее до наших времен описание мыла как средства гигиены в Европе датируется IV веком – его дает практиковавший в Константинополе врач Феодор Присциан, упоминая некое французское изделие, которое применялось для мытья тела и особенно головы⁹⁹. В италоязычных странах было организовано профессиональное производство мыла в достаточно больших количествах, так что объединения мыловаров оформились уже по крайней мере к VII веку. В VIII веке мыло также стало производиться во Франции и Испании. В IX веке упоминания о мыловарах появляются в документах, относящихся ко времени правления династии Каролингов, а в X веке мыло уже распространилось повсеместно и им пользовались даже на самых дальних окраинах христианского мира, включая и такой медвежий угол, как Англия. В XII веке налаживается экспорт «твердого» мыла с Ближнего Востока в Европу. Определение «твердое» указывало на то, что в изготовлении мыла применялась более качественная зола, это позволяло получить более светлые куски мыла по сравнению с темным «мягким» мылом, на которое шли древесная зола и щелочи, что было обычной практикой в раннем Средневековье. Более изысканное привозное мыло побудило европейцев тоже повысить качество своей продукции, и вскоре Марсель и Кастилия становятся крупными центрами производства мыла, каковыми остаются и по сей день. Итальянские города– государства Генуя, Венеция и Бари тоже приобщились к искусству мыловарения, поскольку там в широкой доступности было оливковое масло и особое растение (barilla), из которого получалась отличная содовая щелочь.

К несчастью для простолюдинок, и особенно живущих вдали от Средиземноморья, качественное мыло оставалось роскошью, которой иным из них не суждено было познать до конца их дней. Чтобы восполнить этот пробел, женщины делали очищающие средства сами, и даже нескольких видов. Рецепты изготовления мыла были распространены, и их помещали в так называемых книгах секретов – руководствах для женщин по приготовлению различных косметических, а также медицинских средств. Хотя большинство женщин просто находили хороший рецепт мыла и постоянно использовали его, существовали и специализированные средства гигиены.

Женская баня Гравюра Альбрехта Дюрера

Хильдегарда Бингенская, например, придумала свой рецепт ячменной воды для умывания лица, которую рекомендовала для «кожи, огрубевшей от ветра». Она уверяла заинтересованных дам, что после такого умывания «кожа приобретает мягкость, гладкость и прелестный цвет»¹⁰⁰. Предприимчивым дамам также рекомендовали добавлять в ванну травы и даже составлять специальные сборы, которые мы позже назовем дезодорирующими, из иссопа и лаврового листа. По всей видимости, подобного рода маленькие роскошества широко применялись, учитывая, что ароматизированная травами вода, как и самодельное мыло, не были дефицитом для сельских жителей.

Притом что всякому человеку были доступны средства гигиены, дамам из богатых сословий чистоплотность в повседневной жизни давалась легче. В самом деле, это ведь крестьянки изо дня в день физически трудились в полях. Они ухаживали за коровами, козами и другими животными. Они вязали в тюки сено и пропалывали всходы. Конечно, они потели и пачкались. Им бы смыть с себя всю эту грязь сразу по возвращении с поля или фермы, но дома их ждала не менее грязная и тяжелая работа. Таким образом, женщины из купеческих и аристократических семейств всегда находились в более выгодном положении. Согласимся, что вести учетные книги семейной компании тоже было занятием не из легких и требовало большого напряжения ума, однако не вынуждало столько возиться в грязи, сколько приходилось крестьянкам. Когда женщины, занятые физическим трудом, стремились к идеалу чистоты, они пытались подражать женщинам более высокого сословия, которые вели сидячий образ жизни.

Следовавшие после купания косметические процедуры уже более четко разделялись по классовому признаку. Руководство по медицине и красоте «Тротула» настоятельно рекомендовало дамам после купания «носить в волосах мускус, гвоздику или и то и другое, но позаботиться, чтобы этого никто не видел»¹⁰¹. Однако следом читательниц предостерегали, что роскошь надушенных волос позволена одним только «благородным да-мам»¹⁰². Несмотря на предупреждение не пытаться подражать тем, кто стоит выше их, некоторые женщины, во всяком случае из верхов торгового сословия, не видели ничего плохого в том, чтобы позволить себе слегка надушиться.

Миниатюра из Часослова Карла V

После купания средневековые женщины могли более тщательно очистить уши, используя для этого миниатюрные ушные лопаточки, формой напоминающие ложечки, которыми сейчас делают шарики из мороженого. Такие лопаточки – в отличие от наших одноразовых ватных палочек – использовались многократно. Их нередко находят при археологических раскопках по всей Европе, и это свидетельствует о том, что в своих заботах о чистоте тела средневековые женщины не пренебрегали ни одним, даже самым крохотным его закоулочком. Такого рода гигиенические принадлежности, скорее всего, были почти у каждой женщины Средневековья. Крестьянки, видимо, использовали деревянные лопаточки для чистки ушей, тогда как у богатых и знатных дам в ходу были костяные или даже серебряные лопаточки.

Во всяком случае даже женщины очень скромного достатка могли добиться соответствия хотя бы одному критерию идеальной красоты, и они определенно уделяли этому особое внимание. Пусть не в их силах было поменять свой цвет глаз на серый, а волос – на белокурый или обратить вспять процесс старения. Зато они могли хорошенько отмывать лицо и руки, и даже работающие женщины были вправе баловать себя еженедельным купанием, зная, что их старания будут по достоинству оценены.

Преграды на пути к красоте

В идеале женщине надлежало быть прекрасной, но при этом абсолютно своей красотой не интересоваться. Такое равнодушие к собственной внешности юным девицам старались прививать намеренно. В 1371–1372 годах Жоффруа, четвертый кавалер де Ла Тур Ландри, взял на себя обязанность написать наставление для своих дочерей и, недолго думая, так его и назвал: «Книга рыцаря де Ла Тур Ландри для воспитания дочерей его» (Le Livre du Chevalier de La Tour Landry pour l'enseignement de ses filles)¹⁰³. На страницах наставления он без конца предостерегает своих дочек от греха тщеславия во всех его формах. По убеждению Жоффруа, учтивость и хорошие манеры гораздо важнее физической красоты, и всякой истинно благородной даме пристало куда больше забот уделять этим соображениям, нежели собственной внешности.

Это противоречие красной нитью проходит через весь период Средневековья: женщинам велели быть красавицами, но при этом решительно запрещали даже пальцем пошевелить, чтобы подчеркнуть свою красоту. И в Библии, и в проповедях, и в наставлениях вроде того, что составил вышеупомянутый кавалер, женщинам без конца внушали, чтобы они не смели прибегать ни к каким ухищрениям, способным приукрасить их внешность и приблизить их к строгим критериям красоты, которые насаждались в литературе и изобразительном искусстве, но не были даны женщинам от природы. В особенности сурово женщин предостерегали от косметических притираний и депиляции, которые позволили бы им приобрести дугообразные брови и розовый румянец, поскольку всем этим женщине полагается обладать чуть ли не с рождения.

Люди Средневековья видели в своем воображении косметические процедуры как нечто подозрительное, что объяснялось причинами, почерпнутыми из Библии. Прежде всего они были неестественными, а естественность считалась главным признаком всякой истинной красоты. Если женщина применяла косметические средства, ее подозревали в попытке приукрасить сотворенное самим Богом. А это, в свою очередь,

Вавилонская блудница, изображенная в виде женщиныс зеркалом, которое символизирует тщеславие Миниатюра из «Апокалипсиса», ок. 1255–1260 гг.

Сирена с зеркалом и кентавр, символизирующиегрехи тщеславия и лицемерия Миниатюра из Бестиария XIII в.